Токсикоз

   

Дельтаплан поднимался всё выше и выше. «Хорошо»- подумал Труд. Он не предполагал, что воздушный поток потянет его на такую высоту. Полёт – вот свобода! Труд всегда был против тех, кто сажает птиц в клетки. Он понимал их. Птиц конечно.
Свободнее полёта ни чего не может быть, а птицы рождены для того, что бы летать. Впрочем, понимать людей он так и не научился, поэтому то и выбрал себе убежище от всех этих человеческих дрязг и склоков. Убежище было надёжным, но в отличие от других отшельников он не потерял свободы, ибо он выбрал небо.
 Конечно, когда-то и он Труд Уроков был, что называется на виду. И, когда был лучшим дельтапланеристом, в спасательной бригаде, на воде и на суше и во многих других случаях. Когда, выдержав волю, здороваешься со славою за руку, когда не известно, откуда появляется куча друзей, которые приветствуют издалека, открыто улыбаются, справляясь о здоровье. А вездесущие мальчишки, старающиеся подражать героям, топятся вокруг, заглядывают в рот, не скажет ли что нового кумир. Какую нибудь ёмкую по содержанию и значительную по смыслу фразу, которая западёт в самое сердце и долго будет притчей во языцех, пока новая мудрость не вытеснит её или новый герой не сменит прежнего. И вот именно это и произошло, новый герой не спасал детей с крыш горящих домов, не летал над пылающим лесом на прокопченном дельтаплане, выискивая отрезанных огнём животный и людей. Не задерживал особо опасных преступников, не обезоруживал голыми руками обезумевших террористов, нет, просто он ловко умел плести интриги, приписывая себе чужие заслуги. Как паук, часами, сутками выжидающий добычу, так и эта ошибка природы, медленно и верно подбирался к заслугам и мирному нраву Урокова.
Если имя добра – сострадание, то имя зла на земле зависть она чёрная глубоко спрятанная, когда в лицо улыбаются, а в затылок стреляют. Она как голод сосущий, клещом энцефалитным, делала историю рука об руку, со страхом и жадностью, ибо все беды от них, да и от невежества, пожалуй, ещё.
Вот Труд Уроков, прекрасный человек, смелый, как орёл, умный как Бог, скромный и сильный, он считал себя выше этой мышиной возни. Он просто делал свою работу и делал её очень хорошо, потому что по-другому не умел и не хотел.
Но вот его вызвали, сказали, что он больше не нужен и всё что у него осталось это газетные и журнальные вырезки, книги о нём «Надёжное небо» Дельтаплан, врученный губернатором. И вот всё позади. Конечно, он мог без труда восстановить свой статус, но как говориться гордость превыше всего. Он ушёл, уединился, остался один. Один. Это всегда плохо. Но у него всё-таки был ещё один друг. Друг, который всегда останется другом – небо. В него то и устремился уроков. Просыпаясь утром, он, не спеша, вставал, пробегал вокруг холма пять шесть километров, а после гимнастики шёл с наслаждением мыться. А после завтрака, взяв дельтаплан, Труд поднимался на холм. Здесь было его любимое место. Врата в свободу так называл он этот холм. Даже обломок гранита на вершине, который он использовал вместо скамейки, был всегда тёплым и удобным для сидения.
Вот и сейчас он сел на него, закурил папиросу и расслабился. Курить Труд начал давно, сразу после отставки. Лона посоветовала. Говорила, что никотин заставляет расслабляться, и как всегда оказалась права. Вот и Лоны уже не было рядом, а привычка осталась…
И вот он в небе, забирает всё выше и выше. Он так любил. Вокруг только облака, да редкие коршуны. Который год изо дня в день, но это ему не надоедало. Как может надоесть свобода? А одиночество, Бог с ним, с одиночеством. Труд знал таких людей, которые среди себе подобных были более одиноки, чем он в своём небе. Но сегодня он задумал другое.
Он полетел в даль, не кругами как обычно, а вдаль, что бы не скоро вернуться, а может быть никогда. Он давно готовился к этому. И  это пришло. К вечеру Труд выбрал себе место, приземлился, разбил небольшую стоянку. Разогрев полуфабрикаты, Труд плотно поужинал, затем настал черёд папиросы. Покурив, глядя на равнодушные звезды, он уснул ровным и спокойным сном. На утро всё повторилось за исключением пробежки. И вот он опять в небе.
Знакомые квадратики полей приобретали другие очертания. Тёплый воздух голубым маревом рвался вверх, от горячей земли, удерживая на своих плечах человека, изредка подсовывая ему воздушные ямки. Уроков летел долго, солнце уже нырнуло за линию горизонта, а он всё летел и летел, пока вдали не показались огни небольшого городка.
Труд приземлился на окраине и начал складывать свои «крылья». На рассвете он решил наведаться в городок и дельтаплан ему, был, пока, ни к чему. И, наверное, надо вернуться к людям. Хотя бы не надолго. Хотя бы далеко от дома, где его никто не знает, посмотреть на них вблизи и лететь, лететь дальше. А пока он спрятал дельтаплан и хорошенько запомнил место.
Городок показался ему не много странным. Во-первых, Труд нигде не видел названия этого населённого пункта, во-вторых, что сразу бросилось в глаза, на домах не было ни номеров, ни названий улиц, да и улица была всего одна. Словно по большому кругу она уводила вправо. По обеим сторонам улицы стояли жилые одноэтажные домики за глухими заборами, примкнутыми друг к другу. Ни один переулок не прерывал линию забора. Улица всё более закруглялась, по спирали уводя к центру города. Труд уже пожалел, что не полетел на крыльях. Должна, же быть в центре, какая- нибудь площадь? Уж взлететь то он смог бы потом и с ровного места.
Солнце поднялось уже высоко, а Уроков всё шёл и шёл, транспорта ни какого не было в городе, ни машин, ни автобусов, ни каких средств передвижения.
Показались первые жители. Все шли пешком. Одни шли навстречу, другие, выходя из дверей в заборах, в ту же сторону что и он. Некоторые появлялись из за заборов на одной стороне улицы, переходя улицу, исчезали за другим забором. «Странный город» подумал Труд. Средь бела дня ходят в гости.
Он не был здесь раньше. Вообще он не слышал об этом месте, в этой стороне было несколько сёл.… Но пока он был в отдалении от людей, может быть, здесь появился, город. Но какой это странный городок, без машин, без автобусов, без названий, с одной спиральной улицей. Становилось жарко. Труд захотел пить, он прошел уже довольно долго и был наполовине пути от центра города. Можно было и передохнуть. Он остановился и огляделся вокруг. Впереди на обочине виднелось дерево, это был первый «зелёный друг», так Труд назвал про себя этот Тополь. Он уже направился к желанной прохладе, как вдруг случилось странное обстоятельство не мало озадачившее Урокова. Из четырёх или пяти калиток выскочили люди и бросились к дереву. Подойдя ближе Труд, увидел, что они с остервенением пилят его. Труд даже не вольно приостановился, потом уверенно пошёл дальше, когда он дошёл до тополя он увидел, что от него уже остался один пень, на котором сидела какая то старуха, и лупила палкой какого то малого, который отпиливал от комеля чурбак. Старуха била парня то по спине, то по голове, от усердия даже прикусив кончик языка последними двумя зубами. Однако парень не высказывал ни малейшего беспокойства, он только время от времени отрывался от работы, судорожно вытирая пот со лба, и продолжал пилить. Он уже заканчивал, не обращая на старуху ни какого внимания. Остальные уже допилили и раскатывали чурбаки кто куда, оставив после себя опилки и ветки. Труд подошёл к парню и стал наблюдать, что будет дальше. Парень закончил и присел на чурбак. Старуха угомонилась и тоже отдыхала, хрипло дыша и пуская пузыри слюней.
- За что, она тебя так? – спросил Труд у парня.
Тот не ответив на вопрос, схватил оба чурбака.
- Бабочка на цветах ест и не умирает! – неожиданно громко сказала старуха.
Парень словно очнувшись, побежал к дальней калитке, из которой выглядывала бородатая голова. Голова что-то сказала дровосеку. Тот бросил один чурбак в калитку, а сам побежал дальше пока не скрылся за поворотом.
- Ну, что, наигрался? Бублик с дыркой!- спросила старуха.
- Что, бабушка? Переспросил Труд.
- Перепёлка без ястреба живёт, а ястреб без перепёлки не может жить, почему? – вдруг спросила бабка.
Озадаченный труд обошёл пень  со старухой и устремился к бородатой голове. Голова, впрочем, имела туловище.
Это был человек, лет сорока пяти. В грязной майке, в трико и шлёпанцах на босу ногу, он приветливо улыбался Урокову.
-Простите,- обратился Труд к человеку, - вы не могли бы мне во…- он с изумлением посмотрел на бородача, тот протягивал ему стакан воды.
- А, как вы эээ…???
- Жарко сегодня, - перебил его собеседник,- пейте да пошли.
Труд выпил воду, размышляя над «пошли». Куда, кто, зачем «пошли»? Он решил, что его новый знакомый просто оговорился. Возвращая стакан, он разглядел на руке незнакомца татуировку. Большими печатными буквами было изображено «ГЛЯ».
- Наверное, какая-нибудь аббревиатура,- подумал Уроков. Бородатый взял стакан и с силой швырнул его в старуху. Стакан разбился у самых её ног. Старуха не обращая внимания, с усердием, ковыряла в носу, корявыми грязными пальцами.
Труд не был брезгливым человеком, но его чуть не стошнило.
- Махра, - махнул в сторону старухи бородатый,- Ну пошли, пошли, а то ты так ничего не увидишь и не узнаешь. 
- Чего не узнаю? – Труд уже начал горячиться,- Кто такая «Махра»? Что это за место? Куда я попал? Почему «ГЛЯ»?
Мужик закрыл перед ним калитку и пошёл к домику, уже дойдя до крыльца, он повернулся и закричал:
-«ГЛЯ» это глянь или гляди, что впрочем, одно и то же. Какая разница попадёт впросак или попанет? Смысл не меняется. Так что гля или глянь так просто короче и никакого смысла, всё просто как есть. Он заплакал, и, размазывая грязь по лицу, продолжал истерические завывания:
- Не пошёл со мной и не надо, а я тебе хотел свою печку показать, у неё дверца есть и поддувало, вот. А ты теперь и не увидишь этого хоть и запросишь. Так что иди.… А как в ней трещат дрова! И тепло ээ-эх… Он запрыгнул в дверь и больше не показывался.
Труду стало не посебе.  Ему сдавило виски, он схватился за голову руками, повернулся, и побежал назад. Уж что-что, а бегать он умел. Но вот ощущение реальности вернулось, и он остановился.
-Куда бегу? Отчётливо пронеслось в голове. Ну, покину это место, ну полечу дальше, а что дальше? Что у меня осталось? А осталось мне посмотреть здесь, что к чему…
Он повернулся и пошёл к центру города, размышляя про себя:
-Допустим это город сумасшедших или я сошёл с ума или что-то случилось, и я в бреду, но постольку, поскольку я размышляю и иду, даже в бреду, я жив, и мне ничего другого не остаётся, как идти дальше. Он дошёл до пня, а старухи на пне уже не было. Уроков двинулся дальше и приблизился к калитке бородача, но и там ни кого не было. Пройдя ещё с полчаса, Труд увидел мальчика, тот стоял на обочине с бумажным кульком  в руках и поедал содержимое кулька. Белобрысый затылок увенчивал хохолок давно нечёсаных волос. - Семечки щёлкает,- решил Труд,- прямо с кожурой.
Уроков подошёл поближе и сказал:
- Тебе ни кто не говорил, малый, что семечки нужно очищать от кожуры? Дай-ка мне горстку я тебя научу.- Мальчик с готовностью протянул ему кулёк. Труд оцепенел.… Вместо семечек, кулёк был забит насекомыми.
-Свежие,- сказал мальчик.
Комок подступил к горлу Урокова.
Труд повернулся и побежал всё дальше и дальше  к центру города. Вскоре он заметил, что улица начала сужаться. Поворот становился всё круче и круче. Уроков перешёл на шаг, прохожих не было, он шёл и шёл, уговаривая себя ни чему не удивляться и ни к кому не обращаться. А улица всё сужалась…
- Как будто мышеловка, а я сам в неё забираюсь - мелькнуло в голове.
И тут он вспомнил о небе, и посмотрел вверх. Небо пульсировало своей внутренней жизнью, Урокову показалось, что он связан с ним какой то нитью выходящей из центра неба и спускающуюся к его животу. Почему к животу - он не знал. Это ощущение было не новым, так уже было раньше.
Вдали стояла группа школьников с учительницей. Труд направился к ним. Учительница объясняла, какой то урок.
Он подошёл поближе и услышал:
- …етают и поэтому их красят в красный цвет…- закончила учительница.
- А как выглядит красный цвет?
- Красный?- учительница подумала,… как бы вам объяснить по нагляднее…
Она повернулась к Урокову:-  Молодой человек, можно вас попросить?
-Как она прекрасна!- подумал Труд,- чем могу помочь?
- Вы не могли бы одолжить мне перочинный нож? Пожалуйста!
 - Конечно,- ответил он и протянул учительнице нож,- возьмите, пожалуйста.
Учительница подозвала к себе одну из учениц.
-Посмотри вверх,- девочка послушно посмотрела. В следующий миг учительница с силой всадила нож в горло ребёнка, кровь брызнула на землю.
У Урокова отнялись ноги, как в тумане он услышал нежный голос:
- Кто не знает, как выглядит красный цвет, подходите, смотрите. Дети обступили их и с интересом смотрели на кровь. Уроков прыгнул и вышиб нож из рук учительницы, потом ударом другой руки он сшиб её на землю и бросился к девочке. Она была жива, но слаба и бледна от потери крови. Труд как мог, наложил повязку. Дети притихли. Учительница поднялась на ноги и, показывая на Урокова пальцем, пронзительно завизжала:
-Он забрал свой ножик! Он жадина, жадина! Не водитесь с ним никто!
Дети запрыгали вокруг и заверещали:- Жадина, жадина. Труд вскочил и побежал стучать в ворота, призывая о помощи:
- Скорее врача! Здесь девочка ранена, ей срочно нужна помощь! Но ни один человек не показался за глухим забором.
Труд наклонился над раненой девочкой, она что-то пыталась сказать, …он приложил ухо к её губам и услышал:
- Жадина, жадина, ножик отобрал… с ножиком вонючим совесть потерял…
Он опять почувствовал нить, соединяющую его с небом, подождал не много, но чувство не проходило, тогда он пошёл дальше, всё вперёд и вперёд. Кто-то хотел его остановить, но он не обращая внимания ни на что, продолжал уходить всё дальше. Он видел только эту нить, выходящую из живота и теряющуюся где-то там за облаками.
Вдруг он отчётливо осознал, что ему нужно успеть. Успеть, во что бы то ни стало, успеть туда, к центру. Зачем, не знал, но знал, что надо и не просто надо, а надо быстрее. Сделав последний поворот, он вышел на площадь,… Вернее на площадку, в центре которой была яма.
Уроков устремился  к этой яме, ускоряясь всё больше и больше. Дышать, почему-то, становилось труднее, тело ослабло, ноги плохо слушались, но он продолжал идти. Теперь точно знал, что дойдёт, дойдёт до этой ямы в центре площади…
И ОН ДОШЁЛ.
Рухнув в яму, вниз головой, он продолжал углубляться в неё, ворочаясь, толкаясь ногами, воздуха становилось всё меньше и меньше. Нить, связывающая его с небом, некоторое время не давала ему углубиться, но потом вдруг ослабла, и он ритмичными толчками, продолжал свой путь.
Где-то, словно сквозь слой густой ваты слышались незнакомые звуки и сдавленный крик, какой то, до боли родной крик. Но он уже не обращал на эти звуки внимания, потому что воздуха не осталось совсем и ему самому захотелось закричать. Но он знал, что пока не покажется свет - кричать рано и он рванулся вперёд. И вот показался свет, и он закричал, закричал изо всех сил, чувствуя, как воздух приятно наполняет лёгкие….

***

Измождённая молодая женщина открыла глаза. В окно её палаты падал яркий солнечный свет. Где-то приглушённо играла музыка. Наверное, радио, решила она. Вошла медсестра с маленьким кулёчком на руках.
-Поздравляю, у вас мальчик,- она положила свёрток рядом с женщиной,- три килограмма пятьсот граммов, богатырь. Как вы себя чувствуете? Давайте поднимайтесь, пора кормить малыша.
Женщина взяла ребёнка на руки.
-Маленький, мой, красивый…
Ребёнок засопел, маленькое личико сморщилось. Было, похоже, что он пытается, что-то вспомнить, что-то очень важное, но что ни кто не знал. Да и что мог вспомнить новорождённый?
Женщина оголила грудь и поднесла к ней малыша. Он засопел и вдруг отчётливо вспомнил. Это всплыло в памяти сразу, как сон, который не можешь долго вспомнить. Он вспомнил, что с тех пор, как спрятал свой дельтаплан, он ещё ни чего не ел!
И ребёнок, с наслаждением впился в сосок своей матери.


с. Ивановка  Курьинский р-н, Алтайский кр.