Маленький мужичок

Самое жуткое во всей этой истории то, что до сих пор неизвестно – кого мы видели на самом деле. Мне тогда только исполнилось семь лет. Мы жили в двухэтажке в самом центре села. Двухэтажек было четыре. Наша, располагалась с краю у пустыря, на котором собирались построить новую трехэтажную школу. И уже даже выкопали фундамент и привезли бетонные плиты, которые серыми коробками были нагромождены повсюду.  Заваленные снегом эти коробки огромными сугробами возвышались над прохожими и создавали впечатление, что на пустыре неизвестно откуда вдруг выросли холмы. Наш дом (мне тогда так казалось) был самым дружным домом во всей округе. Возле нашей двухэтажки мужики соорудили стол с лавками, и каждый вечер летом собирались за этим столом «забивать  козла» (Игра в домино). Женщины, в простых домашних халатах управившись по хозяйству, тоже присаживались на лавочке и судачили о событиях минувшего дня. Кто-то лузгал семечки, кто-то хвалился новой помадой или тенями. Люди отдыхали от рабочего дня. И как бы делились своей радостью с другими. Казалось, что само счастье окружало наш дом и не позволяло никому из чужих нарушить его. Но самыми счастливыми были мы – ребятня. Нас тогда собиралась большая орава. Из соседних частных домов ребятишки тоже тянулись именно к нашему дому. Мы играли во все подряд, от бить-бежать, до кули-кули. Иногда дядя Саша-сосед вытаскивал магнитофон – огромный катушечный бабинник и тогда мы, раскрыв рот, с упоением слушали запрещенного Высоцкого и Машину времени. Именно в то время, благодаря Макаревичу я узнал что - все очень просто и сказки – обман. Но сказки я любил и запоем читал братьев Гримм, Андерсена, Шарля Пьеро, Экзюпери, русские народные сказки, Корнея Чуковского. Это нетрудно для человека научившегося читать в четыре года. Иногда набегавшись до-одури, мы собирались на чердаке нашего дома и, облепив старый, выкинутый кем – то диван, начинали рассказывать всякие небылицы и истории. Особенно всем нравились так называемые «страшные истории». Ребята постарше, особенно девчонки, рассказывали их трагическим полушепотом, а мы – выпучив глазенки, слушали их, боясь пропустить хоть слово. Истории начинались обычно словами – это было на самом деле - и назывался город или село. Я даже до сих пор помню несколько таких историй. Например – «Синие ручки» или «Зеленые глаза», или «Красная тумбочка», или «Черное дерево». И почему – то все, или почти все истории происходили на Урале. Рассказывала эти жуткие истории в основном моя старшая двоюродная сестра Галя. Она делала трагическое лицо и начинала так:
- Хотите - верьте, хотите - не верьте, но это было на самом деле, на Урале - в городе Златоусте. Жила там была одна женщина. И был у нее сын – маленький мальчик – года четыре от роду…
Она примолкала и осматривалась вокруг, как бы, не замечая никого. А у нас возрастало напряжение и было очень - очень интересно – что же будет дальше и мы от нетерпения начинали поторапливать Галю, но она резким шиком останавливала нас и, не торопясь, продолжала:
  -  Ну, так вот. Женщина эта постоянно уходила на работу, а мальчика оставляла дома одного.
Тут мы начинали представлять себе, как это в четыре года оставаться дома одному, а Галя тем временем продолжала:
- А уходя, женщина говорила сынишке. – Ты сынок, если зачешется у тебя спинка, произнеси – Синие ручки, почешите мне спинку. И тебе будут чесать спинку. А когда надоест, скажи – синие ручки, мне больно. И тогда тебе перестанут чесать спинку.
В этот момент мне становилось, мягко говоря - не по себе. Во-первых – почему ручки именно синие? Во-вторых – как так понять, что руки без человека? И в третьих я представил, что если дома никого нет, и кто-то начинает чесать мне спину…. И этот кто-то…. У меня от представленного, начинало сводить ноги. То, что это было правдой, я не сомневался ни на секунду. Ведь Галя точно назвала место действия – Златоуст. А такой город я знал. Он упоминается в Повести о красном орленке Виктора Сидорова. А эту повесть я уже читал. А сестра, понизив голос до шепота, продолжала:
- И вот один раз, женщина как всегда пошла на работу, а мальчик остался один. И вот зачесалась у него спинка прямо – сил никаких нет. Вспомнил он тут, чему его мама учила и говорит он – Синие ручки, почешите мне спинку…
Тут я почувствовал, что волосы у меня на голове понемногу поднимаются дыбом, а сестра, как ни в чем не бывало, продолжала:
- И начали ему синие ручки спинку чесать. Чесали – чесали, чесали – чесали – надоело ему, он и говорит – Синие ручки, мне больно. И вдруг бах! Перестали ему синие ручки спинку чесать. А он радостный спать завалился.       
После такого еще спать завалится. Я подумал, что пацан был или отчаянный как мальчиш Кибальчиш или бестолковый как баран. Но так как было страшно интересно, я не перебивал, а слушал дальше. А Галя тем временем продолжала:
- И так было несколько раз. Мама уходила на работу, а мальчик говорил – Синие ручки почешите мне спинку, и потом – Синие ручки, мне больно. Но вот один раз… - мы затаили дыхание – мама сказала мальчику… когда синие ручки будут тебе спинку чесать, ты не вздумай уснуть.., а сегодня ночью ты спал плохо.., а уснешь – зачешут тебя синие ручки до смерти. Сказала так и ушла. А мальчика и впрямь начало в сон клонить, да так сильно, что бороться со сном не может, а тут как назло спинка зачесалась, что прямо сил нет никаких. Он и говорит… - синие ручки, почешите мне спинку…. Он подумал, что не заснет, но на самом деле, когда ручки начали ему спинку чесать, он заснул…. Меня как-то передернуло всего, но я, как и другие с нетерпением слушал – чем же закончится вся эта история.
- Ну, вот – продолжала сестра – а когда мама вернулась с работы, она обнаружила мертвого мальчика в кровати. Его спинка была расчесана до мяса, а местами до костей, вся перинка была в крови. Тогда она бросилась в подвал, а там… прямо на лавке - отрубленные по локоть синие руки.
На этом рассказ заканчивался и после наших охов и вздохов начинался следующий, про картину с цыганкой у которой были зеленые глаза, но после того как она выходила с картины и пила кровь у девочки, глаза у нее краснели и только брат девочки, разрезавший картину, спас сестру от смерти. Потом еще много и много всего. Но это было лето. Беспечное, как у всех детей. Зимой у нас были другие игры. Вечерами мы собирались в нашем подъезде, выключали свет и играли в прятки. Конечно в подъезде на двух этажах мало мест где можно спрятаться, но весь фокус был в том, что найдя кого-то в кромешной тьме, нужно было на ощупь определить – кто это. Потом включался свет и проверялось. Если угадал, то водил тот, которого нашли, а если не угадывал, то продолжал водить сам. Это кажется легко на первый взгляд, но как в кромешной тьме отличить меня от Лехи Ивлева, если мы и ростом и весом одинаковые. А Галю от Риты? А Толик в темноте один в один – Генка. Было интересно до жути. А на улице мы собирались громадной толпой и играли в казаков-разбойников. Лепили снеговиков размерами с нашу двухэтажку. Когда затаскивали верхние шары, в ход шли доски, веревки и вся наша дружная сила. На наших снеговиков приходили смотреть со всего села, и удивлялись, как мы могли закоряжить их головы на такую высоту. Но самым веселым зимним приключением – это было колядавание на старый -новый год.  Мы собирались большой толпой, причем я был самым маленьким в компании. Но это не имело значения. Со мной обращались как с равным, поэтому никаких проблем на этот счет не было. Мы набирали полные карманы зерна или овса, потом наряжались, кто во что горазд. Чаще всего просто выворачивали шубы и, натянув старые женские колготки на головы, обходили квартиры во всей нашей двухэтажке, одну за другой. Нас уже ждали и у хозяев всегда были приготовлены конфеты и печенье, чаще всего оставшиеся после Нового года. Мы заходили и со словами «Сеем, сеем, посеваем – с Новым годом поздравляем!» Сыпали зерно на пол. Потом пели незамысловатые песенки или плясали, под аплодисменты хозяев. Потом получали подарки и шли дальше. Обойдя весь дом, мы двигались дальше по другим домам, встречая других таких же колядовщиков. Делясь новостями, мы шли дальше. Потом собирались дома у кого–нибудь из колядовавших и взахлеб обсуждая события вечера, делили добычу.
В тот год все было как всегда. Мы собрались у нас и наряжались кто во что. Мама раскрашивала нам лица помадой и тушью, все закутывали головы в старые шали и платки, чтобы никто не узнал нас. Но вот приготовления были закончены и мы двинули на улицу. Сначала хотели, по традиции обойти наш дом, но Толик внес предложение, что, мол, к себе всегда успеем, нужно обойти другие дома пока там не побывали другие колядовщики. Это показалось разумным, и мы пошли на промысел туда за мост, где у меня жила бабушка. Народу в этот раз собралось много. Был мой старший брат Сережка, мои старшие двоюродные сестры Галя с Ритой, их подруги, Толик, еще пацаны. За пеленой лет, я сейчас не вспомню, сколько нас было, но около десяти человек точно. В то счастливое время все село освещалось фонарями. И мы бодрой пестро - размалеванной ватагой по морозцу двинулись по ярко освещенной улице прямо за мост. Надо заметить, что сам мост через лог не освещался. Но это никого не пугало, так как ночь выдалась на редкость светлая и наша орава с шумом и разговорами двигалась к своей цели. Незаметно приблизились к старому, деревянному мосту. Галя рассказывала, что под ним, этим нашим мостом, живет нечистая сила, но мы жили в просвещенный век и не очень-то ей верили. Поэтому совсем не придали значения фигуре маячившей на мосту. То, что произошло дальше, мне потом очень часто являлось в кошмарных снах. Это был маленький и какой-то круглый мужичок. Чуть выше меня ростом, он стоял к нам спиной, и было ощущение, что он напялил на себя одежды просто без разбору все подряд, от этого он казался просто колобком. Снизу его ноги прикрывала юбка – не юбка, а не поймешь что. Луна освещала его, и от фонарей, по обеим сторонам моста тоже  было достаточно света, чтобы я разглядел его как следует. Мы поравнялись и, остановившись, дружно хором сказали:
- Здравствуйте!
Он очень медленно, как-то кряхтя, повернулся и начал разглядывать нас. Ледяной ужас сковал меня. Как потом выяснилось, не одного меня, а всех. Сначала я осознал, что у него нет лица. На нас внимательно смотрело существо без глаз, носа, рта и что было ужаснее всего, что это не было маской. Именно лицо без лица. Когда казалось больше ничего ужаснее быть не может, и вдруг я осознал, что на мужичке вовсе не одежда и тем более не юбка… но что…? Пока я соображал что это – складки кожи или шкура носорога, раздался «смех». Этот мужичок «засмеялся». Это не было похоже ни на один звук, который могут издавать живущие на Земле существа. Что-то среднее между визгом дикобраза и хохотом гиены. Но это был бес сомнения смех. А мужичок уже двинулся к нам продолжая «смеяться». И тут мы развернулись и толпой, на ватных от страха ногах, рванули изо всех сил.  Так как я был самым маленьким, я сразу же отстал от всех и бежал, отчетливо сознавая, что я остался один на один с этим… нечто. И теперь меня ничто не спасет. Я от страха даже кричать не мог. А смех раздавался прямо за спиной. В этот самый момент, мой брат Сергей и Толик остановились и, подхватив меня под мышки, потащили вперед. Добежав до дежурки, прямо под фонарь, мы остановились и, переводя дух, вдруг сами дружно рассмеялись. Это был какой-то нервный смех. Все наперебой стали расспрашивать друг друга, что это было. Но все сходились в одном, что никто ничего не понял. Было принято решение меня под присмотром Риты оставить около магазина, а самим вернуться и выяснить, ЧТО это было на самом деле. Но не успели мы передислоцироваться, как увидели, что со стороны моста кто-то идет. Но так как приближающаяся фигура нисколько не была похожа на маленького мужичка, мы не стали удирать, а просто отошли немного в сторону. Когда человек поравнялся с нами, мы сразу узнали его под светом фонаря. Это был Саша. Взрослый парень уже отслуживший в армии. И живший там, за мостом. Мы окружили его и засыпали вопросами, кого он видел на мосту. Он недоуменно посмотрел на нас и ответил, что на мосту никого не видел, а видел только, как мы бежали с моста со всех ног. Когда же мы наперебой стали ему рассказывать о маленьком мужичке, он только посмеялся и заверил, что на мосту никого не было и мимо него, в ту сторону, никто не проходил. Кто-то предположил, что мужичок спрыгнул с моста, но там была такая высота, что спрыгнуть, не сломав шею, было очень проблематично. Так и не выяснив в чем дело, мы возбужденные сверх всякой меры вернулись домой. Колядовать всем как-то сразу расхотелось.
Мама просто посмеялась над нашим рассказом и предположила, что это просто кто-то из колядовавших нас напугал, а сам не прыгал с моста, а спустился с трассы чуть дальше за мостом и, подождав пока пройдет Саша, смылся. Нас это объяснение немного успокоило. И мы со спокойным сердцем завалились спать. На утро мы с Сережкой пошли на мост. При дневном свете все выглядело совершенно по-другому, и мы посмеялись над своими ночными страхами. Но осмотрев внимательно трассу с обеих сторон моста, нам вдруг стало как-то не до смеха…. Ни с той, ни с другой стороны моста не было вообще никаких следов. Только пушистый, недельной давности, рыхлый снег.