Предсказье

    В стародавние времена сумрачен да угрюм стоял Велий Бор, тишиною аукал гулко, диким зверем люто запугивал. Раз охотился здесь юный цесаревич и, увлёкшися погоней за тетёркою, оторвался от буйной свиты. Час плутал, другой — так никого и не накликал. Видит: холм перед ним высокий. «Дай-ко, — думает, — взоберусь, друзей-молодцев повысмотрю».  Скарабкался он на саму вершину, поглазел на все четыре стороны — не видать. Вдруг — слышь, будто снутри холма пение льётся дивное. Обошёл цесаревич холм — ничего особного не заприметил. Обошёл другой раз — холм как холм, а пение-то чудное всё ярче слышится. Третий раз обошёл — глядь, прямо промеж  корней  лаз  в печеру  открылся;. Пробрался он туда и видит: храм в земле ископан, да такой низёхонький, что токмо приклоньши колена и уместишься, а средь него стоит махонький старец, Литургию Божественну служит, и поют два невидимых хора, неземной красы голосами антифонно перекликаясь. И дивный свет повсюду льётся, а ни одной не видно свечи, и радость, радость невместимая грудь разрывает, такая, что и слов не найдётся высказать, и слёз не хватит выплакать.
    Миг али век продолжалось то видение, и сам цесаревич не ведал, а глядит вдруг — всё счезло, и стоит он на коленочках средь пещеры земляной, слезой умывается, а пред ним плешивенький старец в шерстяной позалатанной ряске. Стал молить-просить царевич, чтоб остаться здесь до скончания веку, а старец-то отвечает: «Не посилить тебе житьё отшельничье, чай, не привык одной былинкою питаться, холод лютый терпеть да день и нощь о молитве радеть, а видение то чудесное, знай, тебе не видать уж боле». А царевич на своём настаивает. Ну, в конце концов уговорились. «Позволь мне токмо, авво, со свитою проститься», — а старец ему: «Коли пойдёшь, назад тропы не найдёшь». Сам снёс во овраг одежу царску благолепную и облачил его в прогорклый подрясничек. Вот с этих-то преподобных Геронтия да Левонтия, да печерна храма и пошла сия обитель — вишь, как разрослась на холму-то чудодивном! А сказывают ещё, что старец Геронтий из самих Печер Киевских вышел, — может, и вправду, Бог весть.