Кровь для Вермахта журнальный вариант

Лидочке снился сон, что они с мамой едут в поезде к бабушке в Карачев. За окном проплывают летние пейзажи и всё залито солнцем. Лидочка знает, что папа присоединится к ним сразу, как только закончатся учения. В них задействована большая часть гарнизона Брестской крепости, в казармах которой они живут. Даже во сне Лидочка гордится тем, что её папа - красный командир - обращается к ней по-взрослому. «Лидия», - раздается во сне голос папы, и Лидочка улыбается: ее папа самый сильный и смелый и командует целым отрядом. 

«Лидия», - повторно обращается к ней папа. Теперь его голос странно напоминает мамин, когда она встревожена или сердита. Например, когда Лидочка не выучила заданное мамой предложение на немецком, или не выполнила «пропись» по русскому. Эти мамины домашние занятия «языками» (мама у Лидочки учитель немецкого и русского языков) Лидочка не одобряла. Вот пойдет на будущий год в первый класс – тогда другое дело. Что за пытка сидеть летним днём со словарями и букварями, в то время как ребята удят или купаются в Муховце, или охотятся на головастиков и лягушек в зеленоватой жиже рва вокруг крепости! Но сейчас Лидочке снится, что наконец-то, наконец-то! они едут к бабушке в Карачев, а значит никаких прописей и зубрёжки. Вот-вот наступит этот сказочный праздник, которого ждешь с окончания предыдущего, предвкушая все его шалости и вкусности!

Вдруг поезд, в котором они ехали, издал страшный рёв, потом его подбросило, куда-то швырнуло и с чудовищной силой грохнуло о землю. Лидочка вскинулась на кровати и поняла, что это не поезд грохнуло, это их казарма подскочила и грохнулась, грозя вот-вот рассыпаться, ибо за её стенами творилось что-то невообразимое.

- Ну же! Быстрей! Бежим! – очевидно, мама пыталась её разбудить прежде, когда небо ещё только наполнялось равномерным гулом чужих самолетов, но Лидочка за предыдущий день так набегалась, что добудиться её оказалось непросто.
На улице было не продохнуть: небо смешалось с землей, которая пылью оседала в легких, тряслась, фонтанами взмывала вверх. Грохот, крики, рёв, ржание обезумевших лошадей, что-то летело, кто-то падал, мама же, схватив Лидочку на руки, мчалась сквозь всё это в бомбоубежище.


МИНСКОЕ ГЕТТО
В бомбоубежище было много людей и все молчали, вслушиваясь в то, что творится снаружи. Молчали и дети. Лидочка ждала: вот-вот придёт папа со своим отрядом и всё исправит. Но папа не пришёл.

Спустя бесконечно долгий отрезок времени наверху затихло и люди вышли на поверхность. Здесь гуляла смерть. Сплошные воронки, руины, трупы людей и лошадей.  Всё было очень странно и страшно.

На станции Брест хозяйничали немцы. Это были люди в серой форме, в касках, с автоматами и на странных машинах. Позже Лидочка узнала их название – мотоциклы. И ещё с ними  были овчарки. Люди из крепости бросились в россыпную. Лидочка бежала, Лидочку несли, собаки лаяли, ветер свистел, свистели пули, раздавались автоматные очереди и рёв мотоциклов….

Следующие год и три месяца Лидочка с мамой провела в минском гетто. И ей и всем кто там был, казалось, что хуже ничего уже в жизни случиться не может. Люди умирали массово, от голода, холода, от издевательств полицаев-надсмотрщиков. Всё это время из одежды на них было то, в чём их поймали рядом со станцией Брест. И всё же они слышали звуки фронта, радовались бомбёжкам и верили: наши рядом, ещё чуть-чуть и мукам конец. Оказалось, гетто было всего лишь прелюдией к настоящим мукам.

Осенью 1942 года всех выживших в гетто согнали на станцию, загрузили в товарные вагоны и повезли в Краков.


СТРАШНЫЙ ВАГОН
Состав больше стоял, чем ехал. Изредка охрана заносила в вагон ведро воды или кидала кирпич-другой хлеба. Людей,не при каких обстоятельствах,из него не выпускали. В туалет ходили тут же, чуть сдвинув доски в углу. Вши, чесотка, дизентерия – трупы из теплушек выбрасывали прямо на рельсы. Мама и тётя Фрося (они подружились в гетто, хотя знали друг друга ещё по крепости) велели Лидочке и Степке (сыну тети Фроси) мыть руки и ноги мочой, чтобы успокоить зуд.

Поезд постоянно бомбили. Во время бомбежек, немцы разбегались кто куда, и поезд с запертыми в нём людьми, застывал беззащитной гусеницей, съежившейся от страха под натиском сверху. Животный ужас, сосущий изнутри, всепоглощающий, когда вой переходил в свист и…. уши закладывало, состав подбрасывало, а то и выбивало с рельсов – это означало, что в какой-то вагон попала бомба, и кто-то отмучился навеки. И опять маневрирование, перецепка вагонов, бесконечное стояние. Это было кошмарно, отвратительно, невыносимо, - всё, что связано с тем вагоном. Но рядом была мама, она держала её за руку и она Лидочка верила, что все обойдется.

Однажды поезд в очередной раз остановился, вагон открылся, и они поняли – Краков. Перрон и площадь вокруг него, насколько можно было видеть, - всё было оцеплено автоматчиками. На поводке у каждого - беснующаяся овчарка.

Сортировка случилась прямо на перроне. Сначала их отобрали от мам и мам куда-то увели, затем разделили детей на две группы. Лидочка, впившаяся в Степкину руку (мамы велели им держаться вместе) поняла, что им повезло. Дети из второй группы выглядели неважно, и, судя по обрывкам фраз офицеров, их испытания должны были закончится в тот же день, а может и час.


СУМЕРКИ АУШВИЦА
К тому времени как они въехали в детский сектор Аушвица, (двухэтажные бараки с двухэтажными нарами, подушки и матрасы набиты соломой, а тонкие одеяла пронзительно чёрного цвета) наступили ранние сумерки. Встречающие детей были во всём сером: серые пилотки со свастикой, серая форма, обтянутая портупеей, в руках, затянутых чёрными перчатками, они держали хлысты. Прямо из кузова, детей погнали в отдельное здание, где тут же приказали раздеться и обрили наголо.

Дальше им было велено проходить  по пять-шесть человек «мыться».

За дверью, на которую было указано, находился огромный круг, здесь же стояли два солдата в противогазах, со шлангами в руках. Едва Лидочка, Степка и трое других деток залезли на круг, по ним ударила вонючая, холодная жидкость из шлангов, а круг начал медленно вращаться. Лидочка задыхалась, тело щипало, она прятала лицо в ладошки и при этом старалась изо всех сил удержать равновесие. Наконец круг остановился, открылась другая дверь, и им было велено выходить. Лидочка увидела Стёпку и ещё одного мальчика, - два ребенка, которые заходили с ними пропали. Позже кто-то из детей рассказал, что видел, что тех, кто не мог удержаться на ногах, смывали в сточную яму, для чего круг слегка кренили, при помощи рычага.

После санобработки всем выдали одинаковую полосатую робу, деревянные колодки – «шуги» на руки нанесли номера. Дальше у каждого из пальца и вены взяли кровь на анализ. Затем объяснили, что им, детям (от 6 до 12 лет_авт.) выпала небывалая честь – отныне их кровь принадлежала Вермахту.

Лидочке и Стёпке повезло - у них обоих оказалась редкая, четвёртая группа крови, которая подходит только людям с аналогичной группой. Ужасная судьба ждала детей с первой, «донорской группой» (первая группа крови – единственная, которая подходит ко всем четырем). Эти дети исчезали с невероятной скоростью. «К доктору»  - говорили воспитательницы, не уточняя, почему они не возвращались. 

 
ЖЕНЩИНЫ – ЗВЕРИ
Спали по двое. Лидочка держала за руку Стёпку, и ей казалось, что так она была ближе к маме. Она почти ощущала на себе её взгляд и тепло. Но наступал рассвет, раздавалась лающая команда, и в бараке начинал свистеть хлыст. Особенно страшный, непередаваемо ужасный звук удавалось извлекать из своего хлыста одной немке. Лидочке он потом долго-долго снился, впрочем, как и лицо этой немки – лишенное всяких чувств, словно лицо куклы. Рыжей куклы, некрасивой. Если кто-то не мог встать, его вытаскивали из барака «к доктору»,  и он больше не возвращался. Не реже раза в два-три дня барак пополнялся.

После подъёма следовало построение на плацу. Кто неважно выглядел, того отводили в сторону: «к доктору».  Однажды «к доктору» отправили Стёпку. Он  кричал, цеплялся за лидочкину робу, умолял не забирать его. Но его всё равно увели. Наверное, этот момент – момент, когда уводили Стёпку, был для неё моментом истины. Она выстояла. Не забилась в истерике и не позволила им убить себя. Дети уже знали, что «доктор» - это газовая камера. Вон она – хорошо видна от барака: вагон на рельсах. Именно туда закидывали ослабевших детей, после чего, двери его плотно запирались, и внутрь закачивался газ. Спустя время вагон отгоняли в крематорий и там разгружали. Вот почему барак постоянно пополнялся и никто не возвращался от «доктора».

Аушвиц – огромная фабрика смерти получал свой материал бесперебойно – недостатка в свежих поставщиках крови он не знал.


ВЫЖИТЬ
После того как у нее отобрали Стёпку, Лидочка старалась ни с кем не сближаться: сегодня с тобой спит один ребенок, через день-два – другой. Все её существо, мысли, желания были направлены на одно: выжить. Проснулась? Замечательно. Дальше – пережить плац. Сдать кровь, выпить кружку мерзкого, но полезного для крови пойла, и выйти, не шатаясь (не дай бог упасть – это конец) из барака с крестом, где забирали кровь.

Выжить. Удивительно, что способно творить с человеком подсознание в минуты смертельной опасности – она понимала практически всё, что говорили воспитатели и охранники. А ведь когда-то, кажется, в другой жизни, она так сердилась на маму за то, что та заставляла её учить немецкий язык. Теперь он был её преимуществом.
 
Она зажимала рот новичкам, когда те начинали плакать, и объясняла, почему нельзя, чтобы их слышала воспитатель. Чем это может закончиться. У неё было преимущество – она понимала то, что другие дети понять не могли – для немцев они не были людьми, они были материалом для получения крови. И всё же они придумывали себе игрушки, из каких-то щепочек, веревочек – что было под рукой. Но вот хлопнула дверь, и барак словно вымирал – приход воспитательницы не сулил ничего хорошего.


ОСВОБОЖДЕНИЕ
Однажды зимой  (позже Лидочка узнала – это был январь 1945 года), вдруг стало тихо. Ни лая собак, ни лающих голосов. И к ним никто не приходил. Больше суток испуганные дети сидели и вслушивались в эту тишину. Они не ждали от этой тишины ничего хорошего (позже они узнали, что несколько бараков перед самым уходом немцы на самом деле уничтожили).

Затем раздался хруст снега, двери распахнулись и на пороге возникли женщины в советской форме.

Детей стали выводить. Стояла гробовая тишина – солдаты смотрели на истощенных детей и из их глаз текли слезы. Вдруг откуда-то, рыдая, выбежала женщина и схватила первого же попавшегося ребёнка.  Это всех словно пробудило: все стали хватать детей на руки, обнимать, жалеть. Лидочку тоже кто-то хватал, целовал, что-то спрашивал. Она кому-то что-то отвечала, за кем-то шла, выполняла все просьбы, но как будто и не она все это делала. Ей было десять, на тот момент. Четыре года из них она провела в аду. Пройдет немало времени, прежде чем она начнет из него выбираться.

Потом их мыли, переодевали, обследовали. Тут выяснилось, что у Лидочки туберкулез лёгких и кишечника. Дальше их отправили в детский дом в Клин (Подмосковье). Там она заболела тифом. Потом её нашел папа и повез в Киев, где стояла его часть. Она долго-долго лечилась, но окончательно оправилась только когда, папу перевели в город Чёрмоз, что недалеко от Перми. Прекрасная природа, прекрасные люди, большинство из которых составляла эвакуированная творческая интеллигенция из Петербурга, - они заставили её снова поверить в жизнь.

В 1994 году Лидочка впервые, с начала войны, увидела свою мать. Та нашла её, только убедившись, что окончательно пал большевистский режим. После войны мама осталась в Бельгии, на то были очень веские причины, о которых она говорить не захотела.
«Мамы мне всю жизнь не хватало. И сейчас не хватает», - говорит сегодня Лидия Алексеевна Симакова - Уткина (на фото 10 лет, сразу по освобождению из Аушвица)
Ольга Волгина.
Имя и фамилия подлинные.
г. Пермь

Для справки: Из отчета специальной комиссии 1945 года: «Среди освидетельствованных врачами освобожденных узников  Аушвица (международное название Освенцима) Освенцима  имеется 180  детей , из них: в возрасте до 8 лет - 52 человека, от 8 до 15 - 128 человек. Все они в лагерь прибыли в течение второго полугодия 1944 (?!) года, т. е. находились в лагере от 3 до 6 месяцев. Все 180 детей были подвергнуты медицинскому освидетельствованию, которым установлено, что 72 ребенка больны легочно-железистым туберкулезом, 49 детей - алиментарной дистрофией (крайнее истощение) и т.д.»