Бармен и ресторатор

    События, о которых пойдёт речь, имели место быть не более десяти лет назад в провинциальном городе N. Население города N не превосходило нескольких десятков тысяч и по составу своему было ничем не примечательно, ровно как и сам город N. Каждый новый день для жителей города мало отличался от предыдущего, и это продолжалось из года в год. Развлечений в городе N не было, а добираться до других городов было затруднительно. Вся транспортная инфраструктура города N сводилась к железнодорожному вокзалу, расположенному на главной площади, на котором изредка останавливались электрички из областного центра.  Главная площадь города представляла собой заасфальтированный квадрат пятьдесят на пятьдесят метров, в центре которого стоял почерневший от времени памятник Ленину на гранитном постаменте. С одной стороны площади было расположено единственное в городе административное здание, на которое и указывал со своего постамента Владимир Ильич. По правую руку вождя Революции простирался небольшой парк с прудом, где летом местные жители любили наблюдать за лебедями. Напротив парка был расположен вышеупомянутый вокзал, который, по правде говоря, человек, никогда не живший в городе N, никогда не назвал бы вокзалом. Напротив административного здания располагались два заведения, игравших важнейшую роль в жизни города – кафе «Каморка Раскольникова» и бар «Товарищ».
    Владелец кафе «Каморка Раскольникова» и, по совместительству, официант, невысокий мужчина лет тридцати худощавого телосложения с карими глазами  и тёмными волосами, уложенными в самую заурядную причёску. Его звали Фёдор Сергеевич Богданов. Он приехал в город за десять лет до описываемых событий.
    С самого начала существования кафе Фёдор Сергеевич пытался создать в своём кафе ту атмосферу, которой ему так не хватало в детстве – атмосферу места, в которое люди приходили бы не просто выпить чашечку кофе, но и обсудить внимательным слушателем волнующие их вещи. Именно эта особенность «Каморки» и сделала её таким привлекательным для горожан, давно погрязших в повседневной городской серости, а Фёдора Сергеевича чуть ли не самым популярным человеком в городе. Многие горожане наведывались в «Каморку» только чтобы перекинуться парой фраз с ресторатором, даже если для этого им приходилось проделать длинный путь с другого конца города. Хотя, что значит с другого конца? Весь город можно было обойди вдоль и поперёк, затратив на это не более получаса.
    Рядом с «Каморкой» располагалось второе знаковое для города заведение – бар «Товарищ». Несмотря на то, что это было единственное питейное заведение в городе, контингент его ничем ни уступал по интеллигентности соседнему кафе. Виной тому хозяин заведения – Эрнест Владимирович Волгин.
    Уроженец города N, он провёл детство за изучением точных наук, но, отучившись один курс в университете, понял, что более всего его занимают разбирательства в сложных перипетиях человеческих душ. Он решил открыть бар, насмотревшись фильмов, в которых разбирающийся во всём на свете бармен помогает очередному запутавшемуся в жизни персонажу разобраться в себе. Но было одно обстоятельство, которое могло помешать Эрнесту Владимировичу в осуществлении его плана – он ненавидел пьяниц. Да, он любил выпить, но не ненавидел пьяниц. Он считал, что человек имеет право пить ровно до тех пор, пока он остаётся собой в полной мере со всей воспитанностью или невоспитанностью, эрудированностью или ограниченностью, присущими ему в трезвом состоянии. Так и получилось, что посетители его бара в среднем были много трезвее посетителей других баров и по культурности не уступали посетителям «Каморки».
    На момент описываемых событий Эрнест Владимирович в свои двадцать пять лет был владельцем знакового для города заведения и по популярности ничем не уступал Фёдору Сергеевичу, с которым они поддерживали дружеские отношения с самого основания «Товарища». Кроме сходных профессий, была у них и ещё одна общая черта – они записывали наиболее интересные истории, рассказанные им посетителями. Эрнест Владимирович даже выкладывал некоторые наиболее выдающиеся из них в интернет под общим заглавием «Записки бармена», предварительно заменив все имена и перенеся место действия в областной центр. Эти заметки пользовались большой популярностью у читателей, у некоторых из которых теплились те же надежды, что вынашивал ранее Эрнест Владимирович – стать тем самым всезнающим барменом.
Первым посетителем «Товарища», которого бармен решил увековечить в своих записках был местный фотограф, решивший расслабиться вечером пятницы – Михаил Станиславович Ветров. Это был полный мужчина лет сорока, который не имел высшего образования, но это не мешало ему быть крайне начитанным человеком. Он мог наизусть цитировать отрывки из многих литературных произведений и был одним из ближайших друзей Богданова.
    История, которую он поведал Волгину, произошла с Михаилом Станиславовичем недавно и, по его заверениям, подорвала в нём всякую веру к людям. Фотограф стал рассказывать о своей некогда постоянной посетительнице, которая будучи школьницей старших классов мечтала стать моделью и потому постоянно нуждалась в новых снимках, которые рассылала в разнообразные агентства. Ветров фотографировал её бесплатно. Ему нравилось просто смотреть в живые глаза мечтательной девушки на получавшихся фотографиях. Часто после съёмки они долго беседовали за чашкой чая о самых разных вещах. Девушка доверяла фотографу свои самые сокровенные секреты и прислушивалась к его мнению, так как считала его одним из самых душевных и добрых людей из тех, с кем ей доводилось встречаться. Но сталось так, что после окончания школы, девушка уехала учиться в областной центр и, несмотря на все заверения, что будет навещать Михаила Станиславовича не реже раза в месяц, позабыла о фотографе. Новые заботы поглотили её, и ей было не досуг навещать фотографа – новые знакомства, новые привычки, новый образ жизни. «Вот и верь после этого детям!» – восклицал Ветров. Бармен выслушал рассказ посетителя и, записывая эту историю, позволил себе не согласиться со столь категоричным мнением фотографа. Записка об этом рассказе сопровождается пространным рассуждением о том, что такое верность как таковая и верность дружбе в частности. Волгин замечает, что о верности говорят как правило люди собственнического уклада, которым свойственно всё на свете воспринимать как объекты, которые могут либо принадлежать, либо не принадлежать им. Так в ситуации с фотографом последний считает, что у него нагло отобрана возможность душевного общения с этой девушкой и искренне возмущается, что кто-то посмел посягнуть на эту возможность, которую он считал своей собственностью. «Ведь дело не в обещании, – заключает Волгин, – а в том, что фотограф считает их взаимоотношения с данной девушкой продуктом, результатом усилий, результатом его усилий в том числе, усилий, на результаты которых он имеет право». Автор «Записок» иллюстрирует свои рассуждения рядом комментариев фотографа в одной из социальных сетей, в которых он возмущался тем, что некоторые из школьников используют его фотографии для украшения своих страниц, не указывая авторства. К слову, украшать было чем. Ветров, казалось, делал по сто фотографий на дню, запечатлевая всё, что только попадалось ему на глаза, будто боялся оказаться охваченным амнезией.
    Далее бармен рассуждает, что понятие «право» как таковое вообще должно перестать существовать, ибо к правам прибегают тогда, когда пытаются заставить человека делать что-либо против его воли. Вот, в случае с фотографом, действительно ли ему будет нужно общение с этой девушкой, если он будет понимать, что общение это не доставляет девушке ни малейшего удовольствия, что оно противоречит её воле?
    Разительно отличаются впечатления Богданова о Ветрове.
Богданов описывает своего приятеля, завсегдатая «Каморки», как добрейшего и бескорыстнейшего человека из всех, кого он встречал. Фотограф и ресторатор могли часами разгуливать по городу, обсуждая то поэзию, то историю зданий, мимо которых они проходили.
    И к истории с девушкой, которую он услышал позже бармена и, видимо, в более умеренных выражениях. Богданов отнёсся спокойнее. «Бывает, старина... – успокаивал он своего друга, – Всё, что ни делается – к лучшему». Эти слова пришлись фотографу по душе, и, будучи человеком крайне религиозным, он запомнил их в слегка изменённой форме: «На всё воля божья», – отложилось у него в голове.
    В отличие от бармена, Фёдор Сергеевич в своей записной книжке задался вопросом об истинной и ложной дружбе, исписал страниц десять, пытаясь свести воедино все критерии «истинности» дружбы и, не сумев избавиться от кучи внутренних противоречий и хоть как то примирить свою теорию с реальностью, отказался от дальнейшего развития этой темы. Но эти мысли не давали ему покоя весь следующий день. «Если дружба – это готовность прийти на зов друга, – рассуждал он, – то что делать, когда зов друга заключается в просьбе позволить ему не идти на твой зов...». Попытки свести всё к какой бы то ни было определённости всё не давались ресторатору. В конце концов он оставил эти рассуждения.
    Однако, при следующей встрече с барменом, Фёдор Сергеевич решил поинтересоваться, что тот думает о критериях истинной дружбы. «Не утруждайтесь, – отвечал бармен, – нет такого морального правила, которое исчерпывающе описывало бы все возможные в жизни ситуации и Вы не придумаете такого». Волгин пояснял свои рассуждениями множественными примерами и в конце заявил, как бы бросая вызов своему собеседнику: «Назовите мне моральное правило, и я скажу вам, как обратить его против здравого смысла». Ресторатор замялся, он был несколько озадачен тем, что человек, значительную часть своей жизни посвятивший точным наукам вдруг заявляет, что нет и не может быть строгих правил, подчинение которым могло бы держать человеческое общество в гармонии: «Не уж то этот человек способен оправдать все смертные грехи!» – думал он.
«Но есть ведь деяния противные самому человеческому естеству, например, убийства», – сказал ресторатор, мысленно прокручивая в голове отрывки «Преступления и наказания».
«Да, – ответил бармен, – в большинстве случаев это действительно самое гнусное, что только может совершить человек, но вот например эвтаназия смертельно больного, который испытывает дикие боли, и жизнь которого кажется ему самому воплощением ада на земле. Не лучшее ли милосердие в таком случае – освободить его от страданий?»
Богданов не ответил и до конца прогулки сохранил на своём лице выражение хмурой задумчивости, ибо всё нутро его протестовало против такого подхода к морали, но никаких контраргументов он подобрать не мог.
    На следующий день после описанного разговора Фёдор Сергеевич проснулся в прекрасном расположении духа, позабыв о вчерашних тревогах: он вдоволь выспался, и слабый солнечный свет, едва пробивавшийся через жалюзи, разбудил его именно в той фазе сна, в которой сон прерывается наиболее безболезненно. Ресторатор позавтракал, выпил чашечку кофе и отправился в кафе. Он всегда открывал кафе в восемь часов утра, даже в воскресенье, ведь оно было для него своеобразным вторым домом – в этом кафе Богданов ощущал себя как нигде более к месту. За годы существования «Каморки», Фёдор Сергеевич забыл, какой может быть жизнь без кафе, и в нём сосредоточился, казалось, весь смысл жизни Богданова.
    В половине девятого в кафе стали подтягиваться первые посетители, среди которых ресторатор заметил девушку, которую ранее никогда не встречал и поспешил поприветствовать новую посетительницу. Это была студентка первого курса факультета журналистики, приехавшая на каникулы в родной город. Её звали Мария. Поздоровавшись с Богдановым, она сказала, что наслышана о его биографии: преподаватель университета, часто приезжавший в город N и каждый раз непременно посещавший «Каморку», любил рассказывать своим студентам о Богданове, как о человеке идей, который решил посвятить себя общению с простыми людьми и познанию неисчерпаемой человеческой души.
    Фёдор Сергеевич несколько смутился, узнав о том, как далеко зашла его популярность, и решил сменить тему разговора: «Чем планируете заниматься в каникулы?» – поинтересовался ресторатор. «Пропагандой бережного отношения к окружающей среде», – гордо ответила девушка. Она была «вечным волонтёром». В самом начале старшей школы она начала заниматься волонтёрской деятельностью, после того, как одноклассница позвала девушку участвовать в благотворительном концерте для воспитанников детского дома. Маша спела одну песню на том концерте и, увидев искреннюю радость в глазах детей, поняла, что её долг – и дальше делать всё, что в её силах, чтобы помочь людям. Энергии Маше было не занимать – ещё с детства она кроме занятий в музыкальной школе посещала разнообразные кружки по рукоделию и рисованию, которые отнимали у неё почти всё свободное время. А когда дело дошло до волонтёрства, она бралась за всё и сразу: то её бросало на защиту природы, то она носила продукты пожилым жителям города N, которым трудно было ходить по магазинам самим, то она собирала средства на лечение тяжело больных детей.
    Вот и в этот раз она не намеревалась потратить каникулы просто так: она собиралась всеми средствами обратить внимание людей на проблемы экологии, среди которых в городе N на первом месте стояла проблема мусора на улицах. С собой из областного центра она привезла несколько сотен листовок и, куда бы ни шла, брала их с собой и вручала случайным прохожим. Фёдор Сергеевич был поражён рьяностью Маши и около часа беседовал с ней об экологии, несмотря на то, что эта тема не вызывала у него большого интереса: он не верил, что один волонтёр с листовками сможет изменить отношение людей к проблеме – ресторатор жил в городе давно и все его общественные инициативы всегда встречались с холодным безразличием. Однако девушка заставила Богданова поверить в практическую осуществимость своих планов.
После визита девушки настроение Фёдора Сергеевича стало её более приподнятым: «Пока у нас есть такие энергичные и самоотверженные люди, общество сможет справиться с любыми трудностями. Чтобы не случилось, ты всегда сможешь рассчитывать на помощь», – думал Богданов. После закрытия кафе, он решил заглянуть к своему другу бармену и поговорить с ним о волонтёрстве. Такие посиделки ресторатора и бармена в последствии стали регулярными, и не было уже ни одного события в «Каморке» или «Товарище», о котором владелец соседнего заведения не узнавал бы в тот же вечер.
    И в этот раз бармен отнёсся скептически к восхищениям Фёдора Сергеевича: «Волонтёрство, – говорил он, – это движение людей, которые привыкли делать, но не думать. Будь у них ясное понимание корня тех проблем, с которыми они борются, они бы шли с другими лозунгами. Для того, чтобы помогать нуждающимся, есть государство. А уж если оно не выполняет этих обязательств, то это надо решать, прежде всего, изменением государства, а не попытками выполнить его обязательства своими средствами». Это утверждение показалось ресторатору неубедительным. Он был убеждён, что один человек, самоотверженно помогающий людям, стоит десяти философствующих бездельников. «Кто окажет детям из детдома большую помощь, – говорил он Волгину, – тот, кто искренне поинтересуется их жизнью и устроит для них концерт, пусть даже любительский, или тот, кто будет тщетно скитаться по кабинетам, выбивая для них лучших условий жизни?». Волгин не ответил, но всем своим видом дал понять, что подобный ход мыслей кажется ему наивным. Богданов в ответ разразился длинной, в литературном стиле произнесённой одой волонтёрам. Тут уже Эрнест Владимирович решил спустить своего друга с небес на землю: «Но сколько таких волонтёров надо, чтобы исполнить за государство все его обязательства хотя бы только перед сиротами?» – сказал он Богданову. Теперь Фёдор Сергеевич предпочёл вместо ответа сделать многозначительное выражение лица, выказывавшее вдохновенную убеждённость ресторатора в светлом будущем.
    Маша сильно запомнилась Богданову ещё и потому, что её образ резко контрастировал с основной массой девушек, посещавших кафе. Когда Фёдор Сергеевич открывал своё заведение, то не редко представлял, как подаёт кофе какой-нибудь белокурой голубоглазой девушке в очках, вид которой вызывает восхищение не только с позиции красоты, но и с позиции скромности. Этот образ порядочной, начитанной и скромной девушки существовал у Фёдора Сергеевича с раннего юношества и именно в этом образе ресторатор находил утешение всякий раз, когда его амурные мечты разбивались о скалы современных нравов.
    Однако надежды Богданова не оправдались. Девушки, заходившие в его кафе были самыми обычными по своей сущности. Да, они были неглупы, но разговоры их зачастую были самыми земными и иной раз, когда ресторатор слышал рассказы таких девушек о парнях, ему хотелось удавиться. Чего только не было в этих разговорах: и критерии, по которым следует выбирать парней, и сколько нужно игнорировать парней, чтобы не казаться доступной, а также тысяча и один способ проверить парня на измену и бесконечное нытьё в жанре «он меня бросил, как жить дальше?». Конечно, это была лишь малая часть разговоров посетительниц «Каморки», где чаще всего женские беседы действительно имели весьма интеллигентный характер, но даже эта малая доза разрывала душу Фёдора Сергеевича на части. «Как можно так жить!» – восклицал он про себя, подавая кофе очередной «брошенке».
    Отдельную касту женского контингента составляли девушки, выросшие в семьях среднего достатка и получившие хорошее образование. Они имели всё, чтобы стать воплощениями того идеализированного образа, который Богданов лелеял уже столько лет, но под действием окружения теряли всякое отличие от остальных. Эти девушки стремились быть «нормальными» и намеренно меняли свой образ не в лучшую сторону, сами не осознавая того.
    Подобные явления казались ресторатору как минимум странными. Он не понимал, зачем девушки столь интеллигентного склада пытаются подражать большинству.
    В сумме все эти размышления ресторатора и бармена, их споры, незначительные происшествия и составляли основу размеренной и непримечательной жизни города N.