Неистовая повесть главы 7-9

НЕИСТОВАЯ Глава 7

И вот наконец она далеко от дома, в большом городе, а не в селе, хоть и знаменитом тем, что его когда-то сам Борис Годунов строил как заплот от татаро-монгольского нашествия. Ведь и курган это не природное, а отстроенное из известняка фортификационное сооружение. Высоко поднимается он над Протвой, здесь когда-то бились с иноземцами, защищая Москву. Да и в Отечественную здесь стояли защитники, правда, не сдержали, погибли все, а село их сначала под немцем было.

Часть жителей в леса ушло, те особенно, кто с детьми, там от боев и от немцев прятались. А немцы в селе пожили в свое удовольствие, а когда отступали, когда погнали их от Москвы, то сожгли все почти дотла. Чудом хозпостройки кое-где уцелели, а дома жилые ни одного.
Вот потому село их стародавнее не имело домов старее послевоенной постройки. Заново все восстанавливали.

Сосед их дядька Миша с женой Праней и дочкой четырехлеткой, в лесу, в землянке жили. Он, дядя Миша-то, хоть и ровесник отцов, на фронте не воевал. Ему еще до войны трактором ногу повредило, до колена ампутировали, оттого и не призывали на фронт. Вот они первыми, вернее одними из первых отстраивались после войны, а позже уже и остальные.

В Рязани поселили ее в общежитие, неподалеку от техникума. Комнаты, каждая на четыре человека, просторные, светлые. Кровати расположены так, что у каждой свой уголок изолированный, отец еще ширму Хельге привез, она ею свою кровать с тумбочкой огородила, совсем как отдельная комнатушка получилась. Мебель конечно безликая, казенная. Стены беленые, но девчонки есть девчонки. Быстро картинок красивых из журналов наклеили, занавесочки приспособили, скатерку на стол, салфеточки. Вазу с цветами, все ожило, заиграло и вроде как уютно стало.

Перезнакомились быстро. Людка, это которая стала закадычной подружкой, москвичка. Чего она сюда поступать приехала, Хельге не понять. Маринка местная и Лиза из Липецка. Маринка в общежитии живет, так как детдомовская она, у нее нет еще своего жилья. Вот будет 18, ей комнату дадут. Так она сказала.

Девчонки все на год моложе Хельги. В силу того, что моложе, и в силу того, что Хельга считала себя во многом опытнее их, она быстро стала командовать и здесь. Может, это ей от матери передалось, а может, от природы такая, но умела она все поставить по своему, а девчонки подчинялись.

Занятия начались, Хельга сначала скучала, ведь она это все уже проходила, но потом приспособилась, где прогуляет, где больной скажется. Контрольные напишет вовремя и без ошибок. Первый курс общеобразовательный, программу девятого и десятого класса изучали. Во втором полугодии, когда за десятый класс изучали, Хельга исправно занималась, но без напряга.

А в свободное время они с девчонками весь город облазили. Танцульки, кино, в театре пару раз побывали. Но театр Хельгу не очень привлек. Ей больше развлечения нравились, чем серьезное смотреть. Вот кино дело другое, это она с радостью и удовольствием. Да и танцы тоже. Там весело, с ребятами пофлиртуешь, глазки построишь, домой проводят. Ну поцелуешься с кем и разбегаешься. Старое не влекло Хельгу, помнились еще последствия. Иногда по выходным пивка с девчатами возьмут.

А времена-то тяжелые, 76-й на дворе. Полки в магазинах – шаром покати. Так макароны там, крупы, бакалея, это есть, а вот колбаски, мясного или рыбного днем с огнем не сыщешь. Да и стипендия 40 рублей, особо не разбежишься. Тут уж отец выручал. Хоть ему уже и стукнуло 60, и дом на нем и больная жена, с работы он уже на пенсию вышел.

Но крепкий от природы, не сдавался. И на руки ладный, все умеет и починить, и построить, и наладить. Вот он и подрабатывал помимо пенсии. Норок-то у них к той поре уже не было. После деда последних забили, некому за ними ходить стало. Только шкурки выделанные еще оставались. Отец их время от времени сбывал куда-то, чтобы жене лекарства дорогущие приобретать. Ну и Хельге конечно от этих щедро перепадало.

Через неделю отец исправно приезжал и привозил две громадные сумки, чуть не с мешок размером с продуктами. Где доставал дефицит, Хельга не знала, но обязательно батон докторской, да две-три колбаски Краковской или даже, если к праздникам, то и копченой пару батончиков привезет.
Тушенку, консервы рыбные, сайру или лосось, сырку твердого, конфет шоколадных, ну и разных консервов домашних обязательно.

Вот тогда у них пир горой с девчонками был. Хельга не считалась, что все основное ее, не жалко, отец еще привезет. А так, если бы не отцовы гостинцы, на одних макаронах сидели бы. Кухня у них в общежитии на каждом этаже была. Там плиты длинные стояли, газовые в ряд. На весь этаж. Девчонки там готовили обычно. Но Хельга как всегда от готовки отлынивала, впрочем девчата с охотой это за нее делали, ведь она продуктами снабжала, так что все по-честному.

Для постирушек тоже комната целая с тазиками была и с душевой, где и помыться и постираться можно. Там же и сушилка. Но девчонки, после того как вещи иногда пропадать стали, люди-то разные, приспособились белье в комнате, на батарее, по очереди сушить. Так оно надежнее. С Людкой у Хельги и размер ноги и полнота одежды одинаковая, да и ростом они почти вровень, так что частенько и одеждой обменивались. В общем, сжились как одна семья и почти не ссорились.

На каникулы по домам разъезжались. Одна Маринка в городе оставалась. Правда, один раз Маринку Лизка к себе в Липецк на каникулы взяла, ну и Хельга на третьем курсе свозила ее летом к себе в деревню. Маринке понравилось. И сад понравился и река и мать тоже. Хельга иной раз с девчонками, давними подружками затабурится, а Маринка с матерью ее весь вечер возле постели просидит, все говорят о чем-то, не наговорятся.

Потом Хельга поймет, что матери у Маринки не было никогда, оттого она так к ее матери потянулась. Когда уезжали, мать даже всплакнула, Маринку провожая, обнимая напоследок, и звала снова к ним приезжать. Но не судьба была.

Зимой мать умерла. Хельгу со второй пары в учительскую позвали. Там их руководитель осторожно так, все не зная как начать, сообщила ей о смерти матери и о том, что ее на похороны отпускают. Она наверное истерики, слез ждала от Хельги, но та восприняла все спокойно и пошла собираться. Ей уже девятнадцатый год шел, не маленькая.

На похоронах народу полсела собралось, ну за столько лет сколько выпусков Галина Эльдаровна сделала, да уже когда не работала, а лежала, сколько ребят старшеклассников, готовясь в институт, бегало к ней заниматься дополнительно. Хоть и строгая она была, а предмет свой знала, любила и натаскивала всех отлично. Оттого и провожать ее от мала до велика народу набралось. Даже те, кто студентами были, приехали.

Возле гроба отец стоял, как рай потерянный. Мял шапку в руках, как когда-то кепку в дальнем Хельгином детстве. Выглядел он подавленным и растерянным и временами этой же шапкой смахивал слезы с глаз. Плакать открыто стеснялся. Мишка тот чуть не в голос хлюпал, чудно это Хельге показалось, он же на мать вроде злился всегда, а тут ревет. Маринка, та вообще в голос причитала. А Хельга ни слезиночки, ни сожаления, ничего не испытывала, только облегчение скорее какое-то.

 Одним ее врагом меньше стало. Тетки обе, несмотря на расстояние и возраст, они же старше матери, прикатили и здесь же стояли. И тут неожиданно, слушая Маринкины вопли, Хельга начала смеяться в голос; Ой, мамочки, держите меня. Ты-то чего убиваешься?
Можно подумать, мать родную хоронишь. Да ты ж ей как зайцу стоп-сигнал была нужна, не любила ж она тебя, чего ж ты здесь всемирную скорбь изображаешь?

И тут случилось неожиданное. Обычно сдержанная, мягкая и домашняя Маринка, ощерившись, развернулась и влепила Хельге звонкую пощечину – Дрянь, бессердечная и бездушная, дрянь – злобно выкрикнула Маринка – Мать в тебе души не чаяла, постоянно о тебе говорила, переживала, плакала, а ты, ты...
От неожиданности и обиды, Хельга выскочила из дому,на мороз и стояла на крыльце, размазывая злые слезы и повторяя, сука, сука...

На кладбище все шли за гробом, сначала родные, потом остальные, а она шла сбоку от процессии сама по себе, злясь на всех и всех ненавидя.
Потом, когда мать закапывали, Хельга не подошла даже бросить горсть земли, так и стояла в стороне. Мать хоронили на новом недавно открытом кладбище, сзади церкви, рядом с курганом. Раньше старое кладбище было за Мжутью, в двух километрах от деревни, а это, прямо на краю деревни, идти до него 15 минут.

Постепенно все разошлись. Несмотря на зимнее время, вся могила просто утопала в цветах и венках, и Хельга осталась одна. Когда последние шаги стихли вдали, она шагнула к могиле. Ненавижу тебя – зло произнесла она-знаю ты меня слышишь. Так вот, еще раз говорю, ненавижу. Ты мне всю жизнь портила, все назло делала, и сейчас назло умерла, чтобы предать меня, бросить. Ненавижу! Тебе вообще запретить надо было рожать, ты карьеристка, а не мать.

И резко развернувшись, Хельга побежала прочь от могилы. В какой-то момент, ей вдруг показалось, что холодные пальцы погладили ее по щеке и кто-то горестно вздохнул. Уже смеркалось, приостановившаяся Хельга огляделась вокруг, никого и ничего, показалось, и побежала домой, в тепло.

К столу она не пошла из принципа, дом был забит, соседки сновали, поднося на стол блюда. Отец сидел раскрасневшийся то ли от мороза, то ли от уже выпитого, и о чем-то громко спорил со своим братом.
Хельга, прихватив с кухни тарелку с едой, молча нырнула в свою комнатку. Потом к ней пришли незваные, нежданные материны сестры, они принялись ее стыдить и выговаривать ей, что она идет неправильной дорогой, что так себя приличные девушки не ведут. Что у всех горе, а она в стороне ото всех.

Хельга сначала молчала, а потом ее прорвало: – Да пошли вы на хер, со своими нравоучениями. Кто вы есть? Лицемерки, вы для меня никто и зовут вас никак. Чего вы лезете ко мне, вы хоть раз обо мне позаботились? Все под себя гребли, в мехах да шелках ходили, а мне жалкие подачки да поучения. Не нужны вы мне. Знать не знала и знать не хочу, жила без вас и дальше обойдусь.

Потерявшие дар речи тетки вылетели из комнаты пробкой, а Хельга схватила стул и пихнула его ножкой в дверную скобу, чтобы больше никто не смел к ней сунуться. Злость бушевала внутри нее, не находя выхода. Теперь она понимала, что что-то существенное ушло из ее жизни, но что – не могла понять. Просто это был водораздел – до и после.

На следующий день, не говоря никому ни слова, она собралась и уехала. Уезжала с твердым намерением, что ноги ее больше в деревне не будет. Но это конечно сгоряча так. На лето, после сдачи всех экзаменов в середине июля, приехала. Места за ней в общежитии больше не было, диплом она получила и должна была ехать по разнарядке работать технологом в Подмосковный Наро-Фоминск, на камвольно-прядильный комбинат, но городок этот был не лучше Можайска и жить и работать в нем Хельга не собиралась.

Значит, хочешь не хочешь, а придется ехать к отцу, чтобы помог ей избавиться от работы по разнарядке. Люське повезло, она получила направление в Москву, а Хельга тоже хотела только в Москву, но три года нужно было отрабатывать по направлению. А этого она всеми силами стремилась избежать.


НЕИСТОВАЯ Глава 8
Село встретило ее большими переменами. Отец жил, можно сказать, на широкую ногу. Хельга лишний раз убедилась в правоте своего рационально-недоверчивого подхода к людям. Верь после этого в большую любовь, или во что там еще. Вон, ноги матери остыть еще не успели, полгода всего-то не прошло, а у отца уже пьянки, гулянки, бабы как перчатки меняются.

 Оно конечно, с одной стороны отец хоть и пожилой, а может именно оттого что пожилой, завидный жених. Хозяйство крепкое, добротное, дом полная чаша, как на такого не позарится. А в деревне вдов полно. Пьет народец, пьет да решает себя в пьяных драках, а то и в аварии по той же пьяни попадает. А бабы с детишками одни век доживают. Вот и приглядывают себе помощника.

Частенько к нему наведываться стали, вроде как заботу проявляют, внимание, соболезнование, то пирог на пробу принесут, то гостинцев домашних. Стараются, увиваются. Да только отец отчего-то на своих деревенских не смотрит. На стороне ищет. Одна, как раз когда Хельга приехала, здесь и проживала, Можайская, городская вдовушка. Высокая, при теле, одетая по моде, с дочкой лет 14. Все бы хорошо, но городская, хозяйство править не умеет, все уговаривает отца продать скотину да перебираться в Можайск в квартиру. Подпаивает его, обихаживает.

Уговорила, как раз через неделю после приезда Хельги. Ну отец ей говорит, ты тут похозяйствуй пока, а я попробую в городе пожить, осмотреться, может сладится. Хельга в принципе возражать не стала. Время до осени, чтобы вопросы свои утрясти у нее есть, а отец в городе надолго не задержится, чует ее сердце, оттого эта баба Хельгу не волнует, не соперница она ей, не станет новой матерью.

Отец денег ей на житье оставил. А новая пассия из дому прихватила кое-что из материных вещей, какие получше, меховые. Мол, дочке перешьем, не пропадать же добру. Хельга спорить не стала, отцово дело, ей материны шмотки даром не нужны, хоть и зарилась на них раньше, особенно когда тетка шубу норковую матери справила. Она ведь по скорняжному делу мастер. А теперь Хельгу это не волнует, ничего ей от матери и теток не нужно.

Уехали, Хельга в первый же вечер принарядилась и пошла по деревне к подружкам прежним. А их немного что-то осталось, кто в города Подмосковные на работу разъехался, кто учится в институтах, год еще доучиваться. Слава богу, Ритку и Райку нашла. Все не одна. Ну, за встречу и выпить не грех, да и вспомнить есть чего, и о новом рассказать. Давненько не виделись. Прихватили в магазине две бутылочки вина столового, да три бутылки пива и пошли к Хельге.

Она теперь за хозяйку, никто не мешает, никто не тревожит, гуляй не хочу. По дороге встретили Валерку, Димку-распашню да Мишку-смоленского. Хельга ту обиду старую забыла, как только Мишку увидела. Он после армии хорош стал. Высокий, плечистый, волос густой по плечам как у битлов спускается. В общем, не прочь она снова роман на старых дрожжах закрутить. Да и он маслянисто погладывает, за талию приобнял, руку ненароком пониже опустил, всей пятерней прихватил. Хельга намек поняла, плечиком прижалась, согласна, мол. Пошли к ней все вместе.

Погуляли на славу, старое вспомнили, потанцевали под магнитофон, у Мишки «Рапсодия», переносной, красный, модный. В ночь все у Хельги и остались, комнат достаточно, кроватей вволю.
Хельга с Мишкой в чулан спать пошли, чтобы к воздуху свежему поближе, Ритка с Валеркой в отцовой спальне, а Райка с Димкой в ее комнате обустроились.

Жаркую ночь они с Мишкой провели, теперь все по взрослому, по-серьезному, а не по подростково-торопливо было. Ох и сладко, Мишка, видно, опыта набрался, да и она не лыком шита. Больше в историю не попадет, не залетит. Ученая. Книжка ей еще в Рязани, в библиотеке попалась, точнее брошюрка, по ней она научилась циклы высчитывать, безопасные дни и теперь знала, как оберечься. Сейчас как раз безопасные шли, так что получай удовольствие без последствий. И Хельга получала, на всю катушку получала.

Следующий день на реке провели, с вышки прыгали, через реку наперегонки плавали, а вечером у костра, как раньше сидели, картошку пекли, разговоры вели, пивко потягивали. Сегодня только вдвоем с Мишкой домой пошли, девчонки к себе отправились, погуляли мол и хватит. А у них с Мишкой завертелось не на шутку, он уже и о женитьбе поговаривать начал, только Хельга себе на уме, ни да, ни нет не отвечает. Что ей себя с деревенщиной связывать, она здесь жить не собирается, в совхозе спину гнуть, это не по ней. У нее Москва в планах. Только Мишке она об этом не говорит, главное пока удовольствие получать, а там ищи ветра в поле.

Три недели в такой карусели пролетели как один миг, а тут и отец нагрянул. Нет, не с проверкой, вернулся – нажился в городе, говорит, не по мне это. Домой тянет, а она хищница, мол, оказалась, ей бы только потянуть с меня. Понятно, другую искать будет.

Сначала они с Хельгой схлестнулись, выговаривать он ей за Мишку начал, а она его быстро осекла. На себя посмотри, я ведь вся в тебя пошла, и вообще мое это дело, чай не ребенок, сама разберусь. Ну, он видно мало того, что любит Хельгу, еще и вину свою перед ней ощущает, так что замолчал. Правда, миловаться с Мишкой дома строго настрого запретил, мол, не вижу и вроде не знаю, а так вся деревня мне в лицо пальцем тыкать будет. Хельга спорить не стала, чего-чего, а место для любви летом найти не проблема, было бы желание, а с отцом сейчас ссориться не с руки, нужно своего добиться.

Она и добилась, где слезами, где жалобами, где ором, знала же отца как облупленного и манипулировать им умела, добилась от него желаемого. Поехал он в Можайск к знакомой врачихе, она ему документ выправила, что якобы он немощный, тяжело больной и нуждающийся в опеке человек, и кроме дочери никого у него нет. Заверили справку, как положено.

Хельга с этой справкой и всеми документами, на легкой ноге, съездила в Наро-Фоминск, на комбинат тот, и на законных основаниях получила открепление от отработки для свободного трудоустройства по месту жительства. Все, дело сделано. Она свободна, как птица, а кто проверять-то станет, где она живет и кем работает. Да никто. Диплом забросила в сейф, на фига он ей нужен, если по специальности она работать не хочет. Пусть себе лежит как память.

До конца лета, до самых дождей Хельга еще дома побыла. Успела Мишку поднапрячь, картошку отцу помочь убрать. Сама тоже старалась, помогала по хозяйству, как-никак в своих интересах. А когда интерес у нее есть, она горы своротит, без мыла в душу влезет. Урожай хороший вышел. Часть картошки на хранение в погреб заложили, где и других овощей хватало, часть отец оптом в совхоз продал. Вырученные деньги Хельге дал. Немало получилось, 300 рублей, есть с чем новую жизнь начинать.

В один прекрасный день в начале сентября, не сказавшись Мишке, укатила она в Москву к тетке, отцовой сестре, с записочкой от него, чтобы помогли Хельге на первых порах пристроиться. Приняли ее хорошо. У тетки старшая дочка уже замужем, живет отдельно. Квартира у них большая, трехкомнатная, так что места всем хватает и Хельгу в уголке большой комнаты пристроили.

Потом бегать пришлось, работу искать. Устроилась на главпочтамт на сортировку писем. Работа нелегка, мешки громадные с письмами со всего Союза разбирать, отдельно сортировать. Какие транзитные дальше поедут, какие по Москве в ячейки разных отделений складывать, для последующей отправки.

Поначалу, работа то сдельная, у нее немного выходило. Адреса знать нужно, улицы. Не на всех письмах люди индексы ставят, недавно их ввели, так что пока по справочнику отыщешь, времени уйму потеряешь, а значит и оплата меньше. Но через два месяца у нее эти улицы от зубов отскакивать стали, научилась сортировать и иной месяц под 180 зарабатывала, поди плохо.

Но с личной жизнью сначала никак, уставала, да и Москвы не знает, ни куда пойти, ни чем заняться. Скучновато вечерами. Тетка с мужем старые, дочка младшая по театрам да музеям бегает вечерами, студентка, жизнь своя у нее. Интересов с Хельгой общих нет, значит и разговоров никаких нет. Но потом Хельга разыскала-таки Люську, хоть и большая Москва, но при желании найти можно. Вот Хельга, через справочное, данные то Люськины, имя отчество фамилию и год рождения, знала, так что нашла.

Жила Люська в районе Сокола, вот в выходные Хельга туда и наладилась. Повезло. Нашла быстро и Люську дома застала. То-то радости у обеих было. Прошлое вспомнили, Люська ее по окрестностям потащила, с Москвой знакомить. Понравилось Хельге. Хорошо здесь Люське живется. Работает по специальности, недалеко на работу ездить, так что все у нее хорошо и жених наметился, а как же.

Поздно в тот день Хельга домой вернулась и сразу нарвалась на теткино недовольство. Вот, мол, не успела опериться, а туда же, за гульбу взялась. Хельга обозлилась, что ж ей и с подружкой пообщаться нельзя, а тетка губы поджала, знаем мол, мы твоих подружек в штанах. В общем, ссора следок свой оставила. Стало Хельге неуютно у тетки жить, под надзором и с упреками, да и тетку, видимо, ее присутствие напрягает.

В следующий раз она Люське на это пожаловалась, надо говорит жилье искать, нет сил у тетки жить, морали выслушивать. А Люська возьми и предложи, а ты к нам перебирайся. У меня брат в армии служит, комната пустует, родители возражать не будут. Да и платить за съем не придется, только на питание давать. Хельга с радостью уцепилась, то, что до работы подольше добираться, ее не волнует, на метро это быстро, а то, что с подругой вместе жить, это уже большой плюс. Сказано – сделано. Вещички уложила и укатила, тетка только порадовалась, баба с возу, кобыле легче. Не нести за шалопутную ответственность.

Неистовая глава 9

У подружки Хельгу встретили приветливо, комнату обустроили и отнеслись как к своей, а ей только этого и нужно. Отцу в деревне телефон провели, так теперь и сообщить ему можно стало, где ее искать на случай чего, а то ведь будет искать у тетки. А она теперь самостоятельная, независимая. Вот ведь жить учится неплохо, даже копеечку на черный день скопить удается, хоть и много соблазнов вокруг, ох как много.

 Но можно одними нарядами с подружкой обмениваться, вот ты вроде бы и в обнове, глаз не замылила, а денежки сэкономила. Она жилка-то крестьянская дает себя знать. Одно плохо, у подружки кавалер есть, постоянный, работают на одном заводе. Она технолог, он инженер.

А Хельга в своем сортировочном кого видит, женский коллектив, а из мужиков одни водилы, да и те либо семейные, либо лимита, что с них возьмешь? Зубы поскалить, ну прижать там в углу, потискаться, мастера, а жизни с ними не построишь, в Москве не закрепишься. Мужики конечно на нее падкие, как на спелое яблочко, одни глаза хвалят не нахвалятся, но толку-то ей с их похвал. Обрыдли, а подходящего нет как нет. Не вставать же посреди улицы не митинговать.

Но Хельга себе на уме, выход найдет, а как же – есть цель в жизни, иди к ней, не существует непреодолимых препятствий, есть только недостаток усилий.
Вот ведь Люське свезло, парень-то Алик видный, светловолосый, немного полноватый, но высокий, оттого полнота его не портит. Не рыхлый, а плотный, как сказали бы в деревне. И умный, сразу видно, серьезный, обстоятельный. Люська недавно только приводила его домой, знакомиться с родителями. Он им глянулся, сразу видно.

А Хельге обидно, Люська, с лисьей мордочкой, светлыми щипаными волосами, ну что в ней есть, ни кожи, ни рожи. Да и сама нескладная, мосластая, а туда же, парня конфетку отхватила. Хельга и постройнее и погрудастей и поярче будет, а он словно сквозь нее посмотрел. Нет, и приветлив был и внимателен, но чисто как к вещи какой, женщины в ней не разглядел. А это ох как обидно.

Год целый прожила у Люськи Хельга, нося в себе обиду и мечтая о реванше. Всюду, куда ее Алик с Люськой приглашали, таскалась за ними, а как же, не сидеть же сиднем одной. Да и Люська, стерва, видимо, вину свою чует, оттого и примазывается. Хельга уже и думать забыла, что она у них по Люськиной милости живет, принимает все как должное. Значит, и это в порядке вещей. Правда ходит с ними, если на концерт или на танцы, а то на вечеринку к кому, а их походы в театры или музеи игнорирует. Скучно там Хельге. Оперетта там, можно еще сходить, а драматический скукота. Или классическую музыку, сходила раз, чуть не уснула, скулы от зевания набок своротило. Больше калачом не заманишь. А Люська с Аликом еще и обсуждали там, что-то, слова мудреные говорили, тьфу. Проще нужно быть, приземленней, практичней.

Ну знакомили иногда с парнями, только парни тоже либо скучные, педантичные, нерешительные какие-то, либо надменные, ты мол не нашего поля ягода. Это ж надо, да они жизни настоящей не видели, не знают каким концом к корове подойти или как костер правильно запалить. В ночном ни разу не были, речку смаху не переплывут, а туда же, не ровня я им. Подишь ты, господа. Придет мое время, утру я вам нос, всем утру, обозленно думала Хельга и тоже, туда же в список требующих мщения заносила. Рос список, рос неумолимо.

А летом через полтора года жизни у Люськи случай и подвернулся. Родители Люськины на юг свалили, на курорт. А с Люськой возьми и приключись аппендицит. Загремела в больницу, на операцию, даже Алика своего любимого предупредить не успела, ночью случилось, Хельга и скорую вызывала, и в больницу отвезла. А на следующий вечер Алик встревоженный нарисовался, что, да как, да где. Ну Хельга ему обсказала все, утешила, подробненько объяснила и про часы приема и про передачи и про посещения. Так и случилось, что остался он растерянный и бесприютный, а Хельга тут к нему со всей заботой и вниманием. Вместе и Люську навестят съездят, вместе и от Люськи едут, а как же ж, не может даму бросить одну посреди дороги.

 Раза с третьего зазвала его подняться, кофейку хотя бы выпить. Согласился, а она коньячку ему в кофе добавила, бодрит мол. Разомлел, разговорились. Хельга под бочок к нему подсела. Шуточки, смешочки, легкие касания. Соблазнила, повелся мужик, а ей только того и надо. Стонет, бьется, неземное блаженство изображает.

А под конец он вдруг от нее шарахнулся, как от чумы, за голову схватился, что, мол, я наделал. А чего, ничего, дело молодое, кровь она не водица, закипает. Да и с Люськой все пока ходили ручкались, а он же мужик. Только он не слушает, одевается рывками, мечется и в дверь, только его и видела. Здрасьте вам, совестливый какой попался.

К тому времени как Люська из больницы выписалась, Хельга и думать забыла, как он выглядит. Ни разу близко не показался. Люська вышла, недоумевает, куда Алик пропал, да что с ним случилось. Хельга возьми и пошути, да чего переживать-то, подруга, он может другую нашел, более покладистую, чем ты, плюнь, другого найдешь. Люська мегерой вскинулась, что ты болтаешь такое, да про Алика, да ты его не знаешь, да это не иначе беда с ним случилась, и в слезы.

А через тройку дней на работу ее выписали. Вечером, когда Хельга возвратилась с работы, Люська уже дома была. Мрачная такая, не шутит, как обычно, не смотрит в глаза. Думает о чем-то. Переживает, подумала Хельга, эх, знала б ты, подруга.

Неделю так то молчали, Хельга уже и не знала, каким боком к подруге подойти, а тут родители вернулись. У Хельги отпуск подходит, решать надо, куда податься. А мать Люськина на следующий день по возвращении вдруг и подойди к ней.
– Знаешь, Хеленька, придется тебе наверное жилье себе подыскивать. Альберт и Людмила заявление в ЗАГС подали, в сентябре распишутся, а там и Дима из армии возвращается, так что места у нас уже не будет.

Так-то вот, подруженька, надо же, молчала, змея подколодная, удар готовила, ну ты у меня поплатишься. А этот-то хлыщ, надо же, переживал так, а теперь женится. Все они одинаковые, все до одного, никому верить нельзя, никому...
Ну, в общем, в отпуск Хельга уехала злая, и надо сказать, чуть-чуть растерянная. Теперь вот после отпуска жилье искать, устраивать жизнь по новой и все из-за какой-то дуры Люськи. Но ничего, прорвемся, не впервой. Будет и на нашей улице праздник.

А в деревне снова новшества. У отца и ванная появилась, и газ проведен, и водопровод. Ну все как в городе, и главное баба новая. Хельга, как на нее глянула, поняла, эта всерьез и надолго, эта не из временных. Высокая, прямая, дородная. Чуть ниже, чем на полголовы, против отца. Характер твердый чувствуется, смотрит прямо, не мигая, глаз не отводит. Встретила Хельгу так, словно всю жизнь хозяйкой в доме жила. На стол накрыла, комнату указала, постель постелила.

Хельге такое непривычно, обычно она сама решала, что где, да как будет, а тут ей указывают. Словно в чужой дом приехала. А баба эта новая ее по дому, как на экскурсию ведет, показывает, да обсказывает. Ишь, хозяйка, и новшества ввела свои. Из Хельгиной комнаты дед еще раньше ванную соорудить хотел, что и сделал. На месте их старой кухни теперь спальня этой бабы, а на месте материной и отцовой спальни теперь отцова. Вот новости, спят по разным комнатам. Так и подмывает спросить, а любовью-то где заниматься ходите, кто к кому?

Но не спросила, придержала язычок. Кухню обустроили на месте бывшей бабки Катиной комнаты, там и стол и полку разместили, там же и котел стоит для отопления, и газовая колонка для ванной. Плита газовая четырехкомфорочная расположилась, а над ней отец, вот тоже новшество, сушку для овощей и грибов соорудил. К стене каркас прикручен, на него сетка кладется, он над плитой, когда нужно, опускается и на сетке сушат грибы, яблоки или еще что. Раньше-то на печи сушили, а теперь вон что придумали.

Чувствуется во всем рука этой бабы. Материна посуда по углам задвинута, а ее на переднем крае. Материны занавески, вышитые ришелье, убраны, а вместо них кружевные висят, да салфеточки всюду наложены вязаные, да покрывала. Ишь, свою красоту навела, деревенщина. А отец-то сидит, сияет, как тульский самовар или кот сытый. Рубашечка на нем ладная, брючки отглажены. Доволен, по всему видно. Хельга открыла было рот, да отец знает ее, быстро обрезал. Жена это моя законная будет, заявку подали, через две недели свадьба. Прошу любить и жаловать, Ульяна Маркеловна, стало быть, мачеха твоя.

Хельга аж фыркнула, нужна она мне, как же. Отец без слов все понял, сказал как срезал. Как оно вам, мне плевать, вы себя от дома отрезали, а мне жить и хозяйство вести, помощь нужна, чай не век куковать, а жизнь доживать. Так оно и выйдет потом, 11 лет вместе проживут, пока отец не умрет. Много раз еще Хельга на рожон лезть будет, да отец всегда на защиту своей Ульянки встанет, хотя и та сама себя не особо в обиду даст. Правда, никогда ругаться в ответ не станет. Слово-другое скажет, как припечатает, и снова по хозяйству хлопочет, Хельгу не замечая.

И в хлеву перемены. Поросенка больше нет. Кур прибавилось, корова осталась, она у них сильно молочная, да вместо норок кролики завелись. Вот уж чего у них отродясь не держали, так это кролей, а баба с ними ловко управляется, даже забить сама может. А в огороде помидоры у нее, мать помидоры не жаловала, не росли они у нее, а у этой хорошо идут. И грядки разные на других местах разбила. В общем, все по-иному.

 Но главное на всех дверях, во все строения теперь замки амбарные навешаны, раньше такого не водилось, а эта воров что ли боится. Впрочем, когда Хельга узнала от сельчан, из какой деревни эта баба, поняла. Деревня у них глухая было, бедняцкая, беспокойная. Чуть не с каждого двора кто-нибудь срок отбывал, оттого пошаливали там крепко. Оттуда и порядки эти привезла.

 У них в деревне даже магазина не было, автолавка раз в неделю приезжала. Магазин ставить не рисковали, обнесут. Вот за товаром их люди к ним в село и наезжали, да и дети их в местной школе учились либо в Андреевском.
Так что все друг друга знали. И даже жена ее племянника здесь в Хельгином селе жила, так что и родственники рядом.

 Племянника-то Мишку Краснова Хельга хорошо знала. Умный парень, хороший, работящий был. В прошлом году его убили, когда они к отцу ездили день рождения отцов отмечать. Там хулиганы местные и убили, спутали с кем-то по пьяни. Он на пруд купаться ночью пошел, а получилось, что за смертью. Вот и осталась вдова его с сыном и дочкой в их селе живут, туда больше носа не кажут.

В первый же вечер, как приехала, Хельга по деревне намылилась, подруг искать, так баба эта ей сказала, ты не припозднись, а то мы дверь-то закроем, а уснем – не услышим. Вот еще новости, ее в гулянье ограничивать, невиданное. Чай, не девочка подросток. Она так и сказала, вы мне ключ дайте, а на засов не задвигайте, я и войду. На том и договорились, только баба ключ-то дала, а дальше терраски Хельга в ту ночь никуда не попала. Дверь в дом баба на крючок закрыла. Вот ведь гадина какая.