Я хотел сбежать

Пациентам вроде меня разрешалось пребывать в игровой комнате не больше двух часов. Играть в приставку – не так давно приобретенное новшество – не более получаса. Я использовал эти полчаса по максимуму, раз за разом побивая собственные рекорды. В больнице мало пациентов моего возраста, поэтому редко когда получается найти себе соперника. Чаще всего играю в одиночку. Но не в этот раз.
В комнату зашел мальчик, кажется, мой ровесник, я никогда не видел его раньше. «Должно быть новенький» — сначала подумал я, но потом понял, что под белым халатом, который надевали все посетители, его обычная одежда. Он не пациент.
На нём было немного отсутствующее выражение лица. Казалось, все происходящее ему безразлично. Он взглянул на меня, и я тут же отвел взгляд. Всегда неловко, когда тебя застают над подглядыванием, хоть и таким невинным.
Мальчик без каких-либо приветствий плюхнулся рядом со мной на мешки. Смотрел, как я играю. От такого пристального взгляда становилось неловко, и я быстро проиграл. Кажется, он только этого и ждал.
— Сыграем вместе?
Я немного потупил взгляд. И как я сам не додумался предложить ему?
— Да, конечно, — пробормотал я.
Он уже возился со вторым джойстиком, выбрал игру и, не узнав моего мнения, нажал на play.
Уже через минуту я понял, что его способности — ровня моим. «Наконец нашел достойного соперника!» — внутренне ликовал я. Но ликовал недолго, ведь уже после пары минут проиграл. У парня вырвался смешок. Мы обменялись взглядами полными азарта, и стартовали заново с большим энтузиазмом.
— Хорошо же играешь, — вырвалось у меня.
— Ага, — отстраненно ответил он.
Краем глаза я заметил за стеклом проходящих мимо врачей. Кинул взгляд на парня. Он был сосредоточен на игре.
— Эм… — замялся я, побоявшись спугнуть нового друга, — ты же знаешь, что тебе, как посетителю, здесь быть не положено?
— Я не посетитель, — меня чем-то зацепил его озорной взгляд и полуулыбка. Звучало убедительно, но всё же я воскликнул:
— Врёшь! Ты в повседневной одежде! — я совсем отвлёкся от игры и снова проиграл. Он улыбнулся, задиристо, открыл было рот, чтобы ответить, и тут же демонстративно закрыл. Кинул еще один озорной взгляд и вновь начал игру.
Минут пять мы играли молча, загадочно улыбаясь и то и дело, пересекаясь взглядами. Это было немое общение, порой оно сближало быстрее, чем оживленная беседа.
— Ладно! — не вытерпел мальчишка, — добил ты меня!
Мы засмеялись. Он пригнулся ближе, чтобы никто больше не смог его расслышать. Он хотел казаться таинственным, и у него это получалось.
— Я хотел сбежать, но передумал.
Конечно, я ему не поверил, но не собирался прерывать этот спектакль. Редко когда получается разнообразить больничную рутину. И я вовсе не против немного ему подыграть.
Убедившись, что я не стремлюсь уличать его во лжи, мальчик продолжил:
— Хотел убежать так далеко, чтобы никто и никогда меня не нашёл. Бежал бы дольше, чем сам Форрест Гамп. Бежал бы пока оставались силы. Подальше от всего, что мне так дорого. Бежал бы от матери, отца, сестры. От моей комнаты, со светящимися звездами на потолке и коллекцией книг Рэя Брэдбери. От школы и весенних каникул. От одноклассников и послеобеденного футбола. От Зои, соседки, что дразнит меня без причин. Подальше от всего, что мне так дорого.
Это не было правдой, но звучало так искренне. Не было ведь? Что если он и вправду пациент, не желавший мериться с поставленным диагнозом? Что если это такая своеобразная реакция испуганного мальчишки на событие, меняющее жизнь? Что если сидя здесь и сейчас прямо передо мной, он взывает о помощи?
Он отстранился все еще с напускной (или нет?) серьёзностью. И начал игру.
Я не присоединился. Я обдумывал его слова, рассматривал черты лица, он не казался больным. Одни густые каштановые волосы отличали его от всех нас, тяжело больных детей. Я смотрел на него, уже не смущаясь. Видел его плотно зажатый рот, будто он сдерживал боль внутри. И тут меня осенило!
— Да ты сейчас лопнешь со смеху!
И вправду, он захохотал во весь голос, да так, что все, кто был в комнате, вдруг обернулись. Смеялся до слёз, поглядывая на моё каменное лицо.
— Не очень то смешно на самом деле, — возмутился я больше от того, что поверил такой чепухе, — с таким не шутят!
— Ага, не шутят, — вновь отстранённо ответил он.
Мы играли ещё минут десять, перекидываясь парами фраз. Мой лимит игры на приставке за сегодня был уже исчерпан, но медсестры, кажется, забыли про меня, и вовсе не собирались провожать обратно в палату. Что ж, я был не против.
Вспомнив о медсестрах, я также вспомнил, что этому парню здесь быть нельзя, ведь он всё же посетитель. Ему, кажется, было всё равно. Сёстрам тоже.
Я хотел было спросить, к кому он пришёл, но подумал, что это будет не совсем тактично.
— Спрашивай уже.
— А?
— Долго ещё собираешься сидеть с вопросом на раскрытых губах? — ехидно спросил он. Я замялся, но всё же спросил:
— Кто у тебя здесь лежит?
— Сестра.
Мы продолжали играть.
— Нейробластома четвертой стадии.
Я управлял джойстиком уже машинально. Нейробластома четвертой стадии. Она не выживет.
Он снова победил.
—Херово играешь, — заключил парень.
— Не трать время здесь, лучше… — он сощурился. Лишь на мгновенье, но я успел заметить.
— Давай ещё разок, — он вновь нажал play. Но я не собирался больше играть. Я хотел сказать ему, как важно проводить с ней время, наслаждаться её обществом, играть с ней, пока не поздно:
— Твоя сестра…
— Умерла тридцать минут назад.
Дети играли в настольные игры, строили замки из Lego, общались, смеялись и кашляли. Врачи копошились за стеклом, носились по коридорам, что-то писали в своих медицинских картах. Медсестры помогали ходить тем, кому это было трудно, они следили за самочувствием играющих и провожали в палаты тех, кто устал. Нас никто не тревожил. Мы ещё долго играли в приставку с тем мальчиком. Нас никто не тревожил.