Супермен

               

             Шестидесятилетний  вдовец   Иван   Рогов,  необычно  тёплым,  предвесенним  утром  возвращался   домой   с  ночёвки.…    Вот   уже  почти  год,  как  он   водится   с  Надькой   Бутовой.  Все  говорят,  что  не  пара  она  ему.  Да  и  сам  он  это  понимал  -  на  пятнадцать  лет  моложе.  Хотя   собой   неказиста.  После  смерти  мужа,  которого   пьяным   сбила  машина,  запросто   водила  в  дом  любовников;  однако,  замуж  так  никто  и  не   взял.   Может,  потому  и  прилипла   к  Ивану,  хоть  и  старому,  но  домовитому,  хозяйственному,  надёжному.  Чуть  ли  ни  с первой,  проведённой  с  нею  ночи,  уговаривала: «Давай  сойдёмся».  Работая   поваром  в  Доме  престарелых  колхозников,  таскала  оттуда  неподъемные    сумки.
       В  самом  деле,  чего  бы  ни  жить.  И  дети  его,  против  ничего  не  имеют. Но  грызли  Ивана   разные  сомнения.  Стар  он  для  неё!    Тем  более,  что    у  Надьки  с  единственным  сыном   беда  приключилась.  Был   нормальный,  сельхозтехникум   закончил.   Да   потом   вдруг,  заболел.  Хрен   поймёшь,  что  с  ним   стало:  растолстел  он.…  Это  ещё   задолго  до   их   знакомства.
          Лежит   как  колода.  Охает:  «Сдохнуть   бы  скорей!»   Угнетал   Ивана   один   вид  Серёги,  не  мог  он  с  ним  оставаться,  Надька   шла  на   работу,  и  он   тут  же,  на  своей   затасканной   «семёрке»   спешил   домой.
          Сегодня,  у  него  особенно   пакостно   было   на  душе.   У  Надьки  на  работе  возникли   проблемы.   Там   все   шушукались,  что    интернат   скоро  закроют, -  стариков  осталось  совсем  мало,  их   куда-то  переведут -   а   милаха  останется  без  работы.  Хотя  с  поваров   её  за  что-то  сняли  ещё  по  осени.  Видно,  приглянулось  кому-то   из   «своих»   её   хлебное  место.   Вот  и  цапнули   «повариху»  за   руку,  прямо  на  выходе,  в  дверях… Стол   с  тех  пор  стал   у  неё   не  таким   обильным  на  разносолы.  И    в  подсобниках,  она  работала  каждый   день…
          Теперь  он,  уже  не   валялся   днями    на  диване,  с  усмешкой   наблюдая,  как   Надька,  под   пение   её   кумира   Стаса   Михайлова,  вертит  попой  перед  зеркалом.   Его   разбирал   нервный   смешок.   А  она,  входя   раж,  кидалась   на   него   с  объятьями   да  поцелуями,  проявляя   в  этом  знание   дела…
          «Стерва! -  думал   про  себя   Иван.  -  Попадись  кто  моложе…  плети    Ваня  лапти…»
     Лишь   неприятности   на  работе   подкосили  её,  даже  с  лица  спала.   Ночами,  горячо  прижимаясь  к  нему,  плакала  и  шептала:
        -  Родненький  мой!  Ты  же  не  бросишь  меня?
       И  с  ошеломляющим   бесстыдством    обжигала   его,  видавшего   виды,  самыми  непристойными   ласками.…   Но   всё   это,  лишь   угнетало   его.   Теперь,  он   всю   неделю   сидел   дома,  как  бирюк.  Изнывал   от  скуки.  Да  к  тому  же,  как  в  первое  время   вдовства,  возился   у  печки,  готовя  себе  еду.  С  тоской   ждал   выходных.   Жалко   ему   было   Надьку.  Не   повезло   бабе!    А   у   него-то   самого,  как   говорят   гадалки,   на   сердце -  то      другая.   Вот   как   об  этом   Надьке   сказать?  Ведь   продолжаться   так   больше   не   может…
          Подъехав  к  своему  дому,  Рогов,   даже  вздрогнул: «Анюта!»    Часто,  приезжая  домой,  и  сразу  же  проходя  к  сараю,  чтобы  покормить   кур  и  кроликов,  он   тут  же,  почти   всегда   видел   соседку   Анну.   Она  тоже   выносила   еду  большой   породистой  собаке.
    На   меже,  разделявшей   дворы,  у  соседей   стоял   сарай,  со  стороны  огорода  был  шиферный   забор   с  деревянной  калиткой.  И  большая,  умная   собака,  по
 утрам   выпускалась   на  прогулку.  Потом  её,  вдоволь  погулявшую  кормили,  тут  же   у  забора,  после   чего,  она   бежала   во  двор… Меж  огородами  тянулась   металлическая  сетка,  и  потому,  хочешь  -  не  хочешь,  они,  всякий  раз,  видели   друг   друга И   если  раньше   эти  столкновения   смущали    его,  то  сейчас….   
         Сейчас   ему  захотелось   увидеть   её   так   сильно,  что     в  висках   заломило.   Тем   более,  что    мать   соседки   дней   пять   назад   в  больницу  положили.
Вспомнил,  что  узнал   об  этом  из  разговора,  затеянного  им  самим.
               Обещал   заходить,  позванивать,  а  сам…   Субботу  и  вчерашнее  воскресенье  пробыл  у  Надьки  и  даже   сюда  её  привозил. Ему  живность  покормить,  ну  и  она   увязалась….  А  когда  обратно   уезжали,  Анюта  вышла   со  двора.…   Видела  их.
      Набрав     ковшик   зерна,  в  заброшенном  флигеле, Рогов  направился  к  сараю,  и  вздрогнул,  увидев  Анюту.  Она   стояла   возле   жадно  евшей  большой  овчарки,  отрешённая,  ушедшая   в  свои  мысли.  Та  же   красная   куртка,  те  же  тёмные  спортивные  брюки….  То  же  непостижимое   изящество,  в  одежде,  фигуре,  наклоне  головы.  Попробуй   сказать,  что  ей   уже    без   году   шестьдесят.   И  куда  до  неё  низкорослой,  толстозадой   Надьке!   Если  б  ещё  не     травмированная  в  детстве  рука…   
            Разделённые   сеткой,  они    были  совсем   близко  друг  от  друга.…  Сколько   же  раз,  они  встречались   именно  здесь!  А  теперь  она   стоит,  будто  окаменевшая.  Не  видит  его.  Или  не  хочет   видеть….   
       -  Привет,  Анюта!  -  наконец-то   выдавил  Иван,  хотя  получилось   довольно  уверено.
        Анюта  повернула  голову,  нехотя  кивнула.
       Иван   тут  же,   сняв  с  толстого,  вбитого  в  столбец  штыря   край  сетки,   и  вмиг  оказался   рядом.
       -  А  как   бабулька?
       Анюта,  словно  очнувшись,  вскинула  на  него  взгляд,  непривычно  холодный,  отчуждённый.
        -  А  что  бабулька?   Подлечится  -  домой  придёт…  Старое  дерево,  знай   себе,   скрепит.   Это   молодых   теперь   косит.…  Вон,  у  Витьки,  соседа  нашего  -  инсульт.  Слышал?
       -  Ну, да…
       -   А   грипп,  сейчас   какой!  Годовалые  дети  болеют.  Внучок   твой   как?  Здоров?
       Тон   соседки,  как  и  её   слова,  звучали  неприятно,  неожиданно.  А   уж   последний  вопрос,  что  называется  -  на   засыпку.  Не  заходил   он  к  своим,   ни  вчера,   ни  сегодня.  Олег  на  дежурстве,   а  перед   невесткой   было   неловко…
        -   Санёк  скоро    приедет?  -  напрямую   попёр   Иван,  имея   в   виду   Анютиного   брата,  который    жил   в   соседнем  селе.   
        -   В  город   он   поехал,  -   словно   ожидая     этого  вопроса,    ответила   Анна.  -    Пенсию   оформляет…
           «Вот  он,   момент!  -  спохватился   Иван.  -  Всё  исправлю,  повинюсь….   Простит».
        -   Так   ты,  того….   Справляйся,  да  приходи.   Я   там…  пивка   привёз,  ну  сообразим   чего   на  обед.
        -  Нет,  уж,  не  приду  я.  Не   жди!
     От  неожиданности,  Иван   даже   побледнел.  Будто   наотмашь   по  морде  заехали.
        -   Что   так-то?  -  спросил  он,  вконец   растерянный.   
        -    А   так!  -  Анна   повернула  к  нему   пылавшее  румянцем  лицо,  горевшие  гневом   глаза….   Она   вдруг   стала   удивительно   красивой.   Такой,  наверное, была  она   в  молодости.  -   Надоело!   Хамство   твоё   надоело!  Свинья  ты!
Ты   же   только   что   из   Надькиной  постели   вылез.   Супермен!   Давно   хотела  позвонить   ей,  всё   рассказать….   Да  больно   уж   она   уцепилась   в   тебя,  дурочка   несчастная!  Ну  а   с  меня   хватит.  Натерпелась!   Да  и   живёшь  ты   с  нею  открыто,  не   стыдишься  как   меня.   Она  обстирывает  тебя,   жрать   готовит.  А  с  меня   какой   навар!   Сам  же   говорил…
           Анна   вошла   во   двор,  двери  закрыла  на   крючок.
         Будто   облитый   помоями,  Рогов,  даже   не  помнил,  как  он  нацепил,  упавший   угол  сетки,   как  зажигал   отключенный  на  ночь   газовый   котёл.  Очнулся    только   в  постели,  неприятно   холодной,  будто   снежный   сугроб.   Странное   чувство  он  испытывал:  очень   жаль   ему  было  того,  что  наверное   больше   никогда   не  увидит  он   прежней   Анюты.  Никогда   глаза   её  не  засветятся   нежностью,  а  тёплые   губы  не  будут   скользить  по  голой   его   груди.  Не  услышит  он  сладостный  шёпот:  «Ванечка!»  И  сам   уже  никогда   не   испытает   того  неповторимо  острого  и  нежного  наслаждения,  которого   раньше-то  и  не  знал…
        Вскочив  с   постели,  Иван,  в  бешенстве   открыл  «полторашку»   с  пивом.  Жадно,  захлёбываясь  выпил.  Затем   нашёл  под   столом   «заначку»  -  полбутылки   самогона.…   Обжигая   горло,  допил.  Затем,   судорожно   тыкал    в  кнопку   «мобильника»:
        -  Анечка….   Слышишь?  Теперь    всё   по – другому   будет.   Голубушка,  ну   прости   меня!
       -  Бог   прости!  -  сухо   бросила   Анна,  а   дальше   пошли   короткие   гудки.
«Довёл   бабу  до  ручки!  Пёс   ты   шелудивый,  -   снова   заваливаясь   в  постель,  ругал   себя   Иван.  -  Мало  ей   без   тебя   горя.…   И  мать,  вон,  в  больнице,  тоже   из – за   тебя,  потому   что   за  дитё   своё   страдает….   А   ведь   любишь   ты  её,  подлый,  любишь!».    Эти   сумбурные   мысли   прервал   телефонный   звонок.  Он  так   надеялся,  что   это   Анна.  Только   звонила  Надька.  Видно   чуяла   недоброе.
       -   Вань,  да  ты   напился?!
       -   Ну   да!  Напился.
       -   А   чего   ради?
       -   А   так!   Для   сугреву! -   зло   ответил   Иван.  -   Не   жена   ты   мне   ещё,  отчитываться.
       -  Да   пей,   мне  -  то   что,  -  обиделась   Надька.  -  Не   пойму   только,  отчего   ты   злой   стал,  будто  с  цепи   сорвался….
       -  Ну,   вот  и   поищи  себе  доброго….
          Про  Надьку,   он   тут   же   забыл,  и    мутной   полудрёме   виделось   ему   всё  пережитое,  и  что  началось  более  трёх  лет  назад.
           …Смертельно   больная   жена   его   Наталья,  высказала   последнюю  волю.  Дом,  построенный  ими   в  его  родной   деревне,  переписать   на   женатого     уже,  младшего  сына.   А   самим   переехать   сюда,  в  её   родительский,  который   мать   переписала   на  неё....  Тут  -  то   он   впервые  и  увидел  Анну,  ближайшую   соседку.   Из   разговоров,  случайно   брошенных   фраз  узнал   о  ней  почти  всё.
     Знал,  что   вопреки  искалеченной  руке,  окончила  она   школу,  а  потом    педагогический   институт.  И   хотя,  почти   не  работала,  но  занимаясь,  так   называемым   репетиторством,  имела  хороший   заработок.   Из  тех   же  разговоров,  знал   Иван  и  другое…   Тем   более,  жена   покойная  о  том  же  говорила.  Ещё   в  десятом   классе,  Анюту  полюбил  одноклассник.  Долго   они   водились,  даже   поступили  на  один   факультет.…  Но   родители  парня,  приложили  все   усилия,  чтобы   их    разбить…
                …Умирала  Наталья,  мучительно,  тяжело.  Ночи  напролёт  металась  на  постели.  Иван  приходил  в  такое   отчаяние,  что  земля   из-под   ног   уходила.   Отошла   его   суженая   на    исходе    тёплой    майской   ночи.   В  саду  ослепительно  белел   цвет   вишен,  гулко   раздавался   посвист  неугомонного   соловья.  Буйство   весны,  бесцеремонно   ломилось  в  распахнутые  окна   дома.
         Припав   к   остывшему  телу   жены,  он,   горько,  захлёбываясь   слезами,  плакал.  Позади  него  жалко   хлюпала  носом,  рыхлая,  располневшая   к  старости,  тёща.  Но  для   него  будто  всё  померкло…   
        Недели   три   после   похорон,  бродил   он,   как   в  тумане.   Ночами   глушил   самогон,  и  плакал.   Всё   вокруг,  стало  для  него   чужим   и  ненавистным.
Особенно   этот   опустевший   теперь   тесный   тёщин  домишка.   Облегчение   приносила,  только,  издавна   привычная   возня   в  огороде,  да  нечастые   приезды   старшего  сына  Олега,  жившего   с  семьёй   здесь   же,  в  посёлке.     И   всё   же,   спустя,  может   месяц,  произошло  нечто,   заставившее  его  очнуться.                Иван   полол   грядку   лука,  уйдя   в  себя,  когда  его   окликнул   тихий  женский   голос:
          -  Ваня!
          От   неожиданности,  он   даже   вздрогнул.  А   подняв   голову,  и  увидев   Анюту,  смутился   ещё  больше.
          -  Мамка   моя      у  вас,  -  не  менее   смущённо  продолжала  соседка.  -  Скажи  ей,  пусть   идёт.  Нужна  она   мне.
         В  безотчётном   волнении,  он  кивнул  головой.
         Как   же   всколыхнуло   его   это  обращение  -  Ваня!  С  роду   никто  его  так  не  называл.   Всё   больше,  Ванька,  Иван.  А  тут.…  Нате  вам  здрасте.…    Да  и  сама   Анюта…  Он  впервые   увидел  её   в  летнем  платьице,  без  рукавов. Как  смутили   её  полные   стройные  ноги.  А   еще  -  глаза.  Бесподобно  красивые  серые  глаза,  опушённые  тёмными  ресницами.
          …  «Анечка!  Анюточка!  -  эхом  отдавалось  в   опьяневшем   мозгу   Рогова.  -  Что  же   я   подлый  наделал!  -  А  память  столь  живо  рисовала   ему,  то  горестное  и  сладостное  лето.
             До   глубокой  осени,  до  проливных  дождей   сидели  они  вечерами  на   скамейке,  возле  забора,  который   отгораживал   двор  от  огорода….  Сидели,  вопреки  тому,  что  говорила   Анна:  «Любовницей  твоей,  Ваня,  я   не  буду.  Ты   всё  равно  жениться  надумаешь,  а   меня  бросишь….   Всё   это   уже  было…»    «А  ты   до  сих   пор  за  ним   убиваешься?»  бесцеремонно   выпытывал  он.  Она  же,  ни  чему  не  удивляясь,  отвечала:  «Ни  за  кем  я  не  убиваюсь.  Всё   это   давно   прошло.   Да   и  он   уж   десять   лет,  как   помер….  Если   ты  всё    знаешь,  то   и   это   должно   быть  тебе   известно».
      И   всё   же,  они  снова   и  снова  сидели   на  лавочке,  проводя   время   в  бесконечных   разговорах.   И   только   холод,  проливные   осенние   дожди,  намертво   разделили   их.  Теперь   они  почти  и  не  виделись.
      Своим    приземлённым   рассудком,  Иван   понимал,  что   «посиделки»  эти,  совершенно   ничего   не  значат,    ведь   серьёзного   между  ними   так  и  не   произошло.  Однако   же   дикая,  животная   тоска   всё   больше   душила  его,  как   затянутая   на  шее  петля.  По  дому  тяжело   ступала   сильно  постаревшая  тёща.  Готовила   обеды,  наполняя  унылое   жилище,   шипением,   кипением  и  ароматами.…    Была   она  неопрятна,  Ивану   это   всё   чаще   бросалось   в  глаза,  становилось  противно.  Однако  же,  то,  что   тёща   собиралась   уходить   к  младшей  дочери,  вызывало   у  него   панику.   А   как  же   он?   Останется   один,   в  этой   чужой   ему  хате?
     К   середине   зимы,  всё   чаще  охватываемый   приступами  нестерпимой   тоски,  Рогов   на   целый   день   уезжал    в   родную  деревню,  на  своё  подворье,  где   остался   жить   младший  сын  Николай.   Только  и  оно,  без   Натальи  выглядело  осиротевшим.  Заметный  беспорядок   наводил   те   же   болезненные   чувства.  Невестка   оказалась  бездетна,  вот  и  в  хозяйстве  всё   теперь  делалось   кое-как.   Острую   душевную  боль   пережил   Иван   ещё   осенью,  когда   приехав   сюда,  окинув  глазами   двор,  просто   растерялся.   Посредине   двора   у  них   росла   большая   раскидистая   груша.   Летом  в   жару,  она   давала    густую   тень.…  А   уж,  какие   плоды  вызревали!   Укусишь,  бывало,  спелую   грушу,  а  мякоть  -  чистый   мёд!..
        -  Спилил   я   её,  бать,  -  смущённо  говорил   сын.  -  Иринка  хочет   цветник  разбить.
        -  Да  чего  уж,  -  махнул  рукой  Иван,  -  ты  теперь  хозяин.   
           Только   сам  до  того   расстроился,  что  даже  тёще   пожаловался.
        -  Всё  по-другому  там.…  Будто   захватчики,  какие!  Чтоб  никакой  памяти  не  осталось…   
           Тёща,  залившись   слезами,  горестно  кивала  головой.
           -   Что   поделаешь,   сынок!  Пусть   живут.   Своего   ума   им  не  вставишь.
        А   «сынок»,  всё  чаще   ездил  в  деревню.   Однажды   попал   на   престольный   праздник   к  одному   из  старинных   друзей.   Там-то   и   увидел   Катерину  -  первую  любовь   свою.  Водились   ещё   в  школе.   В  ночь  на   выпускном  вечере,  сам  того  не  ожидая,  Иван   взял  её….  Лишил   невинности.
              Любила   его  Катька,  из   армии  ждать   обещалась.  Да   где  уж…  выскочила  замуж.   Муженёк   её  покойный,  выпить  любил.  А  пьяным  попрекал  её,  обзывал   последними  словами,  а  бывало,  что  и  бил.   Всё  это  узнал   Иван,  когда   они  снова   спутались,  будучи   уже   оба  семейными.   Она   дояркой   на  ферме   работала,  а  он   молоко   на   завод   возил.  Горяча  была  у  них   любовь!  Сполна  успели  наверстать  упущенное.  А  теперь,  глядя  на  неё,  Иван   изумлённо  думал:  «Какая   же  она  старая!»
        И  всё  же,  когда  гости   расходились,  в  темноте,  хозяин    вывел   его,  хорошо   уже   накачанного  во  двор,  а  там,  подхватила   его  Катька,  и  повела  к  себе…
          Очнулся    пьяный   Иван  от  тяжкой   духоты,  от  неприятных   запахов   чужого   жилья.  Не  сразу   понял,  что  лежит,   почти  голый,   в  душной  глубокой   перине.  А  рядом   бьется  горячим  телом   неузнаваемо   постаревшая  Катька.
          -  Родненький  мой,  -  горячо   шептала  она,  сживая  его  в  объятиях.  Он   же,  окончательно   приходя  в  себя,  буквально  зашёлся   от  нахлынувшего   стыда,  понимая,  что  никак   не  оправдать  ему  неистовых   Катькиных  ожиданий…  Благо,  что   его   тут  же   сморил  тяжёлый   пьяный  сон.  Очнувшись   в  темноте,  поднялся,    начал  лихорадочно  одеваться.  Вскочила  и  Катерина,  зажгла   свет.  Уныло   припала   к  груди  Ивана.
       -  Может,  приедешь   когда?  Ирод – то  мой  помер.…  Всю   кровушку  он  из   меня   выпил!  А  всё   за  любовь   нашу  горькую!
         Иван   лишь   тяжело   вздохнул.   Оглядывая   убогую   Катькину   хатёнку,  заметил   на   лавке  ведро   с  водой,  зачерпнул   кружкой.  Хотел  попить,  а  она   тёплая,  противная….
       -   Не  знаю,  Катюха,  не   знаю.…   Постарел   я,  что  ли…  Наташка   померла,  и  моя   жизнь   перекосилась…  Ладно,  прости  меня,  дурня  старого…   
       Выехав,  наконец,  из  деревни,  Иван,  облегчённо   вздохнул.  Опустив   стекло,  жадно   глотал  свежий   морозный  воздух.   
         Тёще   убедительно  соврал,  что   ночевал   у  сына…
          Было   в  ту   зиму   у  него,  ещё   несколько   подобных   приключений.  Но   бабу   по  сердцу   он   так   и  не  нашёл.
            А    в  мае,    вскоре   после   поминок   жены,  он   почти    всю   ночь  провёл   с   Анютой.  И  всё   лето,  до  самой   осени,  до   холодов,  наслаждался   он   этим   новым,  будто   воскресившим   его  чувством.
          Теперь   он,  как  заведённый   работал   в  огороде.  Принарядившись  в  новую  рубаху,  возил   на   рынок,  обильно   уродившую   редиску,  зелёный   лук.  А   там   и  молодая   картошка   подоспела…   Ничего   не   подозревавшая   тёща,  не  могла  на   него   нарадоваться,  особенно,  когда   он,  на  вырученные   деньги,  покупал   не  только  всё,  необходимое,  но  ещё   радовал   её,   то  сметанкой,  то  йогуртами,  то  бананами.  «Спасибо,  сынок!  Спасибо!»  -  всякий   раз   повторяла   она,  растроганная   такой   заботой…               
             Не  догадывалась   она,  сколько   таких  же   щедрых  гостинцев   оставалось  припрятано   в  машине   для   Анюты.   Не  выпытывала,  куда  он   ездил   на   машине,  пропадая   неизвестно   где  до  позднего   вечера.
         А   он,   всё   больше   теряя  голову,   возил   Анюту  на   природу.  Заезжая   в   лесную   чащу,  миловался   с  нею,  забывая  обо   всём   на   свете.
           Долгие   годы,  не  знавшая   мужской   ласки,  Анюта,  тоже  обезумела  от  счастья.  А   как  она  похорошела!   В  приливе  нежности,  он  гладил  и  целовал  её   больную  руку.
        -  Никто   мне   больше  не  нужен!  Слышишь?  Даже   не  думай!               
          -  А   что  же  зимой-то   делать  будем? -  не  скрывая  боли,  спросила  как-то  Анюта.
          -  Зимой?!  -  Иван   ошалело  засмеялся.  -  Зимой-то,  не  хуже  будет.  В  тёплой  хате,  на  перинке.  Тёща – то   к  Маринке   уйдёт.  Один  я  буду…
          Один   буду!   Он  тогда  еще   плохо   себе   представлял,  каково  это…  Ночью  один,  днём  один…   Месяцами  один  в  опустевшем,  чужом   ему  доме.
              Поначалу,  когда   Олег   с  беременной  женой  навели  здесь  порядок,  в  доме  стало  очень   уютно.   Особенно  в  отопляемой  веранде,  где  они   столовались.  Переклеили   обои,  вымыли  окна,  на  пол  купили   линолеум.  Особенно   нравился   Ивану   белый   кухонный  столик,  и  навесные   шкафчики.  Чистота,  блеск!  А   при  тёще   всё   уже   было  прокопчённым,  грязным  и  старым….
        Всё   преобразили  в  два-три   дня.  Сколько  мусора  выгребли!  В  доме  вымыли  пол,  пропылесосили   дорожки.  Иван   старательно   выколачивал  от  пыли   ковёр,  с  дивана,  на  котором  они  спали   с   Натальей.…   А  оставшись один, он,  исполненный  сладостных  ожиданий,  поменял  постельное бельё  на  кровати, где  он  теперь спал...
     На   улице   был   тёмный   ноябрьский   вечер,  когда  он,  наконец-то,   привёл  сюда   Анюту.  Увидев,  как   заблестели   её  глаза,  помог   раздеться,  усадил   за   стол.
      Закипел   электрический   чайник,  под   салфеткой   оказались   бутерброды,  халва,  фрукты.
      -   Ой, Ванечка!  Ты  прямо  пир   устроил!
      -   Ну  да!  -    промолвил  он   в  тон  подруге,  он   и   поставил  на  стол  бутылку   вина.
      Каждая   минута   в  тот  вечер  была  наслаждением.   Уже   в  постели,  ближе   к  полуночи,  Иван,  словно   очнувшись,  спросил:
       -  Что   же   мамашка,  спит, небось?
       -  Думаю,  нет…   ждёт.   
       Нежно   поглаживая   его  ладонью  по  груди,  виновато   промолвила:
       -  Пора   мне, Ванечка!
       -  А   на  всю  ночку,  не   придёшь?
       -  Захочешь,  приду.   
       Неохотно   вставая   с  постели,  Иван   проворно  одевал   покрасневшую  от  смущения   Анюту.   Неприятно   было   прерывать   начатое,  выходить  на  холод.  А   делать   нечего…
       Проводив   подругу,  подарившую  ему  несказанное   наслаждение,  он   к  счастью  быстро   и  крепко   уснул.   Во  сне   он  видел  Анюту,   в  ночной   рубашке….     Она   будто   бы    стояла   у   стола,  и   быстро   чистила   картошку….
Проснувшись,   Иван,  горько  усмехнулся.  Сердце  его  зашлось   от  тоски.…   В  голове,  противореча   одна   другой,   закопошились   мысли.
         «Еду  готовить  не  может!  Ну,  сам  буду.…   В  магазине,  вон,  что  хочешь,  даже   вареники  готовые,  даже  блины.  Суп,  какой,  и  сам  сварганю.…  Разве   это   повод  бросать  её?!»
        Анюта,  будто   чуя   его  сомнения,  нередко  приглашала  его  поужинать.  У  них  был   во  дворе   флигелёк.  Там    они  столовались.  А    мать   вечерами  рано  уходила  в  дом,   смотрела   телевизор.
         Однажды,  с  аппетитом   уплетая   горячий  душистый  плов,  Иван   услышал  смущённый   голос  Анюты:
      -  Ты,  наверное,  думаешь,  я   совсем   некудышняя.…   Ну,  в   доме   убираюсь.
Машинка   у  нас   теперь – «автомат»  -  сама   стирает.   Плов  этот   я    готовила.   И  борщ   могу,  если   мамка  чуток  поможет.   Ой,  что   это  я   расхвасталась!  Вот   вареники   никогда  не   сумею.…    Не   слушай   меня,  Ваня,  а   то   я…   будто   в   жёны   набиваюсь.
      А   сама,  ловко   ухватила   закипевший  чайник,  заварила   чай,  накрыла     заварник  чистым  полотенцем.
      У  Ивана   больно   защемило   в  груди:  «Ах  ты,  Господи!  Как  же  ей  бедной  самой   всё   хочется!»…
           Как     она   счастлива   была   в  ту  зиму!   Ни  капли   даже  не   подозревая,  что  в  тот  самый   счастливый   женский   праздник,  Восьмое   марта,  он   впервые  изменил  ей!
     …  Он   так   волновался,  что   ещё   вечером,  накануне   праздника,  отдал   ей  подарок  -  три  ярко   красных   розы…
      Анюта  так  и  ахнула:
   -   Зачем  же  такие   дорогие!!!   
     А   он,  виновато   опустив   голову:
      -  Понимаешь,  мне   завтра   у  Олега  быть   надо.  Он  так  рад,  что  у  него  сын   родился.…  Крестины  будут.  Колька   из   деревни   приедет.…  Понимаешь…
      -   Да   всё   я   понимаю, -  словно   очнувшись,  перебила  его    Анна.  -  Мне   теперь   многое   заново  понимать  придётся.
        Эти  последние   слова,  она   произнесла,  каким-то   чужим,  неузнаваемым   тоном.
        Иван,  так   никогда   и  не  узнает,  какая   смертельно   острая   боль   сразила  в  эти   минуты   сердце,  горячо   любящей   его  женщины.   И  больно   ей  было  не  только  оттого,  что   он   впервые  за   всё   время,  сроднившего  их   чувства,  один,  без  неё   идёт   гулять,  праздновать…    Она   вдруг   увидела,  настолько   он   преобразился!  Как   тщательно   он   выбрился!  А   как  его  подстригли!
       Иван  до  сих   пор   сохранил  стройную   и  статную   фигуру.  Лицом   тоже  был   довольно   приятен.   Одно,  что   портило   его,  даже   в  глазах   Анюты,  это  -   рыжие,  до  неприятной   красноты,  рыжие  волосы.  Особенно,  когда  они  сильно  отрастали  на  затылке.  А   теперь.…   Теперь  его  так   постригли…  Боже,  да   он  просто   как  фотомодель!  «Неужели  у  нас   могут  так  стричь!».  «Почему  же  он  раньше  так  не  стригся?»   -  мелькнула  ревнивая  мысль.
      … Оказавшись   на   гулянье,  впервые  за  столько   времени,  Иван   вдруг  захмелел.  Не   от  вина,  а  от  нахлынувшей   радости.  Как  же   хорошо!  Совсем  как  тогда,  при  жене!   Когда   вместе   с  нею  отмечал   праздники.    Как  восхищал  его,   даже  праздничный  стол!   Какая   красивая  посуда!  А  какое   разнообразие  блюд!   А   ко   всему,  ещё   и   дымящиеся  ароматные  шашлыки!  Они  ему  понравились  больше  всего.  А  ещё  -  коньяк!
             Все  женщины   до  одной  казались  удивительно   красивыми.  Правда    в   основном   здесь  была  молодёжь,  беззастенчиво  отпускавшая   плоские   шутки.
            Но    среди    гостей,  были  и  постарше. Та  же   Марина  с  мужем,  а  рядом   с  нею   подруга,   Надька…  соседка  Олега.   
                День  выдался   погожим,  и  в  разгар   веселья,  уже   сильно  подвыпившие   гости,  отплясывали   во  дворе.
        -  Ты,  зятёк,  никак  в  монахи  записался,  а?  -  шепнула  ему  захмелевшая,  и  по  -  свойски   обнявшая   его  Маринка.  -  Ты    вон,  Надюху  пригласи.  Советую!
        Тут   в  динамике   грянула   «цыганочка»  и  подлетевшая   к  нему   Надька   начала   выписывать  такие   кренделя,  что  он  только  смущённо    хлопал    в  ладоши.  А  потом  и  сам   пустился   в  пляс.
         За    столом,  они  уселись   рядом.  А   вскоре   он   сильно   захмелел,  и  далее   всё   было,  как   год   назад,  в  деревне   с  Катькой.
          …Очнувшись,  придя   в   себя,  он   испытал   мучительное   и  странное   чувство  -   разочарование.   Ждал   чего-то   другого…   «Изменил!  Анютке  изменил!  А  зачем?  Ради   чего?!».   Он   вдруг   подумал,  что   эта   глупость   случилась  бы   ещё   под   Новый   год.…   Гуляли   тогда   у   Марины,  и  она   так   настойчиво  звала   его   в  гости. Говорила,  полушутя,  что   невесту   ему  приглядела.
         Но   тогда   ему   удалось   отвертеться….  Придумал,  что   ангина   у  него  приключилась….
        Какой  же   сладостно  счастливой   была  эта   Новогодняя  ночь!  Праздничная  ночь,  проведенная  с  Анютой!..
        А   что   это?  Постыдный   блуд,  оставивший   в  душе   пустоту  и  угрызение  совести.   Зачем   он   влез   в  душу   Анюте,  зачем   так  её  к  себе  расположил?  И  даже   её   мать,  старенькую   уже  Алексеевну,  которую   он   вежливо   называл  -  тётя   Нина.   Как   часто   в  эту   зиму   они  сталкивались   в  магазине!  Приезжая   туда  на  велосипеде,  он  беззастенчиво   брал   у  пожилой   соседки   сумку   с  покупками,  и  ехал   назад.…  Забегая   в  дом,  бросал   эту   сумку,  и  кидался    в  объятья   сияющей   Анюты….
        К  счастью,  ему   всё   удалось  так  завуалировать,  что  Анюта   ни  о  чём  не  догадалась,  и  безоблачное   счастье   её   продолжалось   до  самой   Пасхи…
       На  Пасху,  снова   было  гулянье.  На   этот  раз   у  Маринки.  А  на  ночь,  он  снова  остался   у  Надьки…   Утром,  они  выпили   вдвоем,…  а  потом,  он  с  волчьим   аппетитом   ей   удивительно   вкусную  окрошку.   Так   и  пошло   поехало…
         После   праздников,  Олег   надумал  выложить   летний   флигель  из  блоков,  а   Ивану   предстояло   всё   лето  работать   в  подсобниках.   Невестка  возилась  с  малышом,  старшенькой  дочери  было  десять   лет.  Так  что  и  еду  готовить   было  некому.   «Жадноват,  сынок!»  -  однажды,  на  перекуре,  подумал  Иван.  Олег   работал  на  таможне,  заработок  имел   неплохой.  «Мог  бы  и  человека  нанять,  и  стряпуху,  какую…».   На  этом  его   мысль   оборвалась:  по  двору   вольготно   шла   Надька,  неся  большую   миску  дымящихся   вареников  с  картошкой.  Увидев  Олега,  она  лишь  улыбнулась:
      -  Угощайтесь!  Я  ещё  чайку  принесу.  Светланке ,  ведь   некогда,  кормить  вас.  А  я  в  отпуске…
        Подсобника   Олег,  всё-таки   нанял.…  А  когда   приспела  работа   в  огороде,  Иван  помог   Надьке  посадить   картошку.
        Ну,  а  на  своём-то  огороде,  работы  непочатый  край.
        Его  чувство  к  Анюте,  вроде,  притупилось.  Точнее,  заглушала   его   физическая  работа.  А   ещё   навязчивость  Надьки…   Она  впивалась  в  него,  как
уж,  изводя   ночами  неистовыми  ласками.  Однако,  он,  усталый  и  почти  бесчувственный  быстро  засыпал.   Анюта  не  обижалась  на   редкие  теперь,
встречи.  Понимала,  что   он  занят,  устаёт.   И  всё  же,  улучив   свободный   часок,  он   звал  её   к  себе.  При  этом,  дивился  тому,  что  с  ним   происходит:  близость   застенчивой   Анюты,     зажигала    нём,  то неистовое   наслаждение,  к  которому так   тупо  и  безуспешно  стремилась    Надька,  у  которой   он  теперь,   ел,  пил  и  спал.
        Голова   у   него   шла   кругом:  он   не  знал,  что  ему  делать.   А   катастрофа  с  каждым   днём,  приближалась.  Надька   рвалась  помочь  ему   в  огороде.  Но  ведь  если  она   там  появится,  если   её  увидят…
      Однажды   под  вечер,  она  явилась  к  Олегу,  с  пучком   рассады,  и  беззастенчиво  обратилась  к  Ивану:
         -  Это   капуста!  Ранняя.  Себе  купила   у  соседей,  и  тебе.  Поехали,  её  посадить  надо.   
       Припёртый   к   стенке,  он   впал   отчаяние.  Ничего  не  оставалось,  как   подчиниться  -  вести  её   к  себе  домой.
        Всё,  буквально,  горело   у  него   внутри,  когда   они   приехали,  вышли   в  огород.  Он  так   надеялся,  что   у  соседей   никого   не  будет.  А   там…
        Брат  Анюты,    вместе   с  женой,  тоже   высаживал    какую-то   рассаду.    Сама  Анюта,  рядом   с  матерью,  сидела   на   скамейке.  Той  самой….
     -  Здоров,  Михалыч!  -  приветливо  окликнул  его  Санька,  с  которым    они,  на   днях,   прячась  от  бабы  Нины,  выпивали  у  него  на  веранде.  -  Никак   помощницу  нашёл?
      -   Вроде   того,   -   смущённо  буркнул  Иван.
      -   Здравствуйте!  -  тут   же  вызвездилась   Надька.  -  Я  теперь  тоже….    соседка  ваша.
      -   Ну,  и  ладушки,  -   хмыкнул   Санька.
Иван  же,  охваченный   душившей  его  злобой   прошипел:
      -   Заткнись!  Соседка!
    В  свою   очередь,  изумлённая   Надька,  разогнула   спину:
      -  Чего  ты?  А?
      -   Увидела  мужика  и  сразу   хвостом   вилять?  По – привычке?
      Даже  не  понимая  того,  как  обидны  его   слова,  он  думал   о  своём.  Не  смея  даже   взглянуть   туда,   где  сидела    Анюта,  он   воочию  представлял,  как  побледнело  её  лицо,  как   дрожали   её  губы,  какая   боль  загорелась  в  её  глазах.   Совсем  недавно,   лёжа  в  его  объятиях,   она  так   неожиданно,  и  с  таким  надрывом  выдохнула:
     -  Об  одном  прошу  тебя:  найдёшь   другую  -  мне   первой   скажи,   мне…
      С  нетерпением  ожидая,  когда   Надька  высадит   злосчастную   капусту,  он   тут  же   выехал   с  нею   из  дому.
         …Сон   пропал.  В  жаркой  Надькиной  постели,  его,  что  называется,  бил   мандраж.  Просыпаясь,  ни  свет,  ни  заря,  он   поднимался   и  уезжал   домой,  чтобы   поработать   в  огороде,  до  того,  как   там   появятся   соседи.   Долго   ещё   преследовала   эта   трусливая   дрожь   во  всём   теле.   Он  безотчетно   боялся   осуждающего   взгляда    Сергеевы,  боялся    крутых   Санькиных  кулаков.   Хотя,   подобного  рода,  угрозы,   были   надуманной  нелепостью.  За  всем  этим   пряталось   мучительно  щемящее   чувство   вины   и  сожалений   об   утраченном   счастье.…  И  чем   дальше,   тем   острее.   Ведь   внешне,  всё  оставалось   так,  как   
и  было.  Он  здоровался  с  соседями.…   Видел   даже   Анюту…   даже,  подозвал   её,  и  она   подошла.
         -  Надоело   мне   Анечка,  супами   магазинными   давиться,   штаны   самому  себе   стирать…
       -   Говоришь   так,  будто   домработницу   нашёл,  -   усмехнулась   Анюта.  -  Мне-то   что!   Совет   да  любовь!  -  и   отвернувшись,  пошла   прочь.
       И,  всё   же,  Иван   облегчённо   вздохнул,  будто   камень   с  души   свалился.   Он   бессознательно  стремился   к  тому,  чтобы  вернуть   Анюту.  Во  что  бы  то   ни  стало!  На  грани   полнейшего   бесстыдства,  он   всеми  силами   старался   поддерживать   хорошие   отношения   с  соседями.   Саньку  приглашал  выпить,  и  тот   не  отказывался.  Приветливо   здоровался   с  Сергеевной.   Цеплял  на   разговоры   Анюту.  Хотя   она   теперь   весьма   редко   попадалась  ему   на   глаза.
       К  середине   лета,  Иван  так   извёлся,  что   места  себе  не  находил.  Всё   ему   до  безумия   опостылело!   Надоело!  Надоела   работа   в  огороде.   Надоело   мыкаться   туда – сюда   на   машине,  надоела  Надька    со   своей   липучей   любовью.  К  тому  же   сынок   её   вёл   себя   весьма   бесцеремонно.   Только   и   слышишь:  «Дадь  Вань,  покорми   собаку!».  «Дядь   Вань,  воды  бы  принёс!»
    -  Слушай,  приятель!  -  вспылил  однажды   Иван.  -  Ты  бы  сам,  почаще   жопу  от  дивана   отрывал!  Тебе,  небось,  полезно…
        -   Вань,  ты  что,  охренел?  - обиженно    изумилась   Надька.  -  Он  же  больной!
       -   А   больной   так   пусть   место   своё   знает!  -  распалялся   Иван.  -   А   то   нашёл  дядю!  Он   что   так  и  будет   мной   помыкать?   Ладно,  поехал   я.   Мне   картоху  полоть   надо.
           «Больной!»,   -  раздражённо  подумал    Иван,  и  тут  же   вспомнил  недавний   разговор  с  мужем   Надькиной   сестры   Витькой.
         -  Ты   на   Серёгу-то,  больно   не   празднуй,  -  говорил   подвыпивший  родственник.  -  Надька   сама   баба   с  ленцой,  и  его  избаловала.   Я,  года  два   назад   забирал  его   к   себе.…  Заставлял   его   работать,   бегать,  много   жрать  не   давал.  Так   он   килограмм   десять   за   неделю   сбросил….  И   пошёл     домой   разобиженный.   Да   опять   же   залёг,  вес  набирать….
      День  был   воскресный,  Надька  затевала   печь  пироги.  Вечером   намечалась  очередная   гулянка   у    кумовьёв.  Кстати,  Иван  там  так  сильно  напивался,  что  его  даже   сын   ругал.…   К  чёрту!  Швырнув  горящий   окурок,  он  завёл   машину,  и  поехал.
          И  лишь  смутно   догадываясь   о  том,  что   страдания  бедной  Анюты   дошли   до   последней   точки,  он  позвонил  ей,  стал  умолять   о  встрече.  А  то   и  на   природу   махнуть.  Гори  оно  всё!..
       Обиженная   им   подружка,  так  быстро   согласилась  прогуляться,  что   его  это  просто   изумило.  Не  знал   он,  что   никогда  бы  этого   не   случилось,  если  бы  не  Сашкина   жена,  распекавшая   Анюту.
      -  Чего  это  ты  не  поедешь?   Да  хрен  ей  в  зубы,  Надьке  этой.  Пусть   вон,  борщи  ему   варит.…  А  ты,  как   была   ему  «лапушкой»,  так  и  останешься.   Давай-давай,  одевайся…
        В   том   заветном   месте  леса,  куда   они  приехали,  Анюта   выпила  пивка.  Раскрасневшись  похудевшими   щеками,  она   хохотала   от  неистовых   Ивановых  поцелуев.   «Совсем  как  Надька!  -  невольно  подумал  он.  -  Только  ей  это   больше  идёт,  натурально  у  неё  всё,  а  та,  всё   дурь  на  себя   напускает».  И  всё   же,  он  смутился.
      -  Ты  чё  это,  Ань?
      -  Ой,  смешно,  Ваня!  -  Анна  резко  оборвала  смех, став  до  угрюмости   серьёзной.  -  Так  смешно,  что  хоть   вешайся.    Мне  с  этой  поварихой   изменял,  а  теперь   наоборот…  -  Взяв  бутылку  с  пивом,  она  отхлебнула   из   горла.  -  Ну,   Ванька!   Просто  супер…
        Никогда  он   ещё   такой  её   не  видел.…  И  конечно,  не  дано  ему   было  понять,  что  в  душе  её   надломилось  что-то.…  Хотя  и  охватила  его  какая-то  мучительная  неловкость…               
       -  Ты   если   хочешь,  зови  меня,  -  продолжала  она.  -  А   то  я  так  затосковала,  что   уже  крыша   едет.
       -  Анечка,  ну  ты  же  знаешь….
       -   А  вот  это  не  надо!  -  перебила  его  Анюта. -  О  высоких  материях   не  надо…  это   уже  проходили!  Будем   блудить,  как  все  нормальные  люди,  и всё.  Всё!..
            До  безумия    радуясь   примирением  с  Анютой,  Иван   внезапно   подумал:  «Пора  бы   и  Надькой   развязаться.  Почудил  и  хватит!   Жена  она  мне,  что  ли!»
      Он   уже  собирался   загонять  во  двор   машину,  как  зазвенел    «мобильник».  В  трубке   послышался   слезливый   Надькин  голос:
     -  Ваня,  ты,  что  же  бросил   нас.  А  Серёжа  прощения  у  тебя  просит.  И  пирожки  такие  удались!
        Сражённый  безотчётной  жалостью,  и  к  Серёге,  и  к  Надьке,  он  завёл  машину,  и  воровато  оглядываясь,  уехал.
        Хотя    эта   ночь  принесла   неистовой   Надьке   одно   разочарование.   Сморённый   сладостным   свиданием  с  Анютой,  Иван,  отказался   от   ужина, и завалившись   в   постель,  «отключился».   Как  ни  тормошила  его   милаха,  он  беспробудно  спал,  лишь   мыча,  что  -  то   невнятное… 
          А    встречи   с  Анютой   продолжались,  изводя   его   нервы,  ещё   большей   лихорадкой,  нежели   в  те   первые   недели   связи   с  Надькой.
          С  Надькой,  которая,  вопреки   своей   природной   медлительности  и  лени,  все   силы    кинула   на  то,  чтобы   показать,  какая   она   хозяйка.  Наставал   период   заготовки   на  зиму,  и  она,  как   заведённая   до   поздней   ночи,  закручивала   банки…  с   компотами,  огурцами  -  помидорами,  разными   салатами,  которые   Иван,  беззастенчиво   перевозил   к  себе   домой.   Посуда   была   его,   продукты   тоже.…  И  это,  вопреки   тому,  что   на  зиму,  он   собирался   переходить   к  ней.   Впрочем,  Надька   сама   за   него   так   решила,  он   ей   ничего  не  обещал.  Он   звал   её   к  себе.  Звал,  потому,  что   пойти   к  нему,  она  не  могла,…   не   могла   оставить   одного  Серёгу,  а   о   том,  чтобы   взять   его   с  собой   не  могло  быть  и  речи.   Да   он   и  сам   не   пойдёт   из   своего  дома.   А  уж   ему-то   к   ней   идти  -  последним   дураком    быть   надо.
       -   Что  же  я   брошу   всё   это…  Добро-то   всё  это,  благоверная  моя   перед   смертью   мне   отписала.
         Всё   это,  потеряв   бдительность,  он  говорил   Анюте.   Стоял    уже,   довольно  свежий   предосенний   день,   когда   он   вздумал   поехать   на   родник,  где      обычно   запасался   хорошей   водой.   Привычный   уголок   природы,  безлюдье  -  всё,  как  обычно,  располагало   к  ласкам,  доверительным,  облегчающим   душу   беседам.
         Однако,  нарушая   привычную   эйфорию,  Анюта   вдруг   спросила:
         -   Значит,  ты   так   и  будешь…  на  двух   стульях   сидеть?
        Ивана   всего,  буквально   передёрнуло.  Стараясь,  говорить,  как  можно  мягче,  он   ответил   на   вопрос     вопросом:
         -  А  ты,  как  хочешь?  Скажи?
        Впервые   за   всё   время,  в   её   газах   стояли   слёзы:
       -  Я   хотела,  чтобы   ты,  хоть   раз    в  неделю,  ночевал   дома.   А   ты…
Там   живёшь,  и   мне   что-то   обещаешь.  Отпусти   меня,  Ваня.  Отпусти!
          Схваченный   внезапным  чувством   острой   жалости,  он  говорил,  что   ни  попадя:
      -   Ну,  потерпи  чуток!    Я   с  ней   рассчитаться   хочу.    За  все  эти  обеды…  банки-склянки.  Огород  помогу   вскопать.  Еще  это…  Серёгу   на  перекомиссию  свозить   надо.  Его   ведь   ни  в  какое   такси  не  вопрёшь.   Ну,  а  там,  зимушка!   Ну,  потерпи,  прошу  тебя!
   Наступившая   зима,  как   раз   и  показала  ему,  что   всё  напутанное  им  же   самим   за  эти   полтора   года,  распутать  уже,  едва   ли   возможно.  Рубить   уже   надо   узел   этот.
          Уже  в  первые   осенние   вечера,  столь   рано  сгущавшаяся   темень   изводила  его   так,  что   он   чуть  не  выл  от  нахлынувшей   тоски.  Как  жить?  Что   делать?   Каждый  вечер   звать   Анюту?   Перед    бабой   Ниной   стыдно.   Надьку,  она   ему   вовек  не  простит.
        К  тому   же…   Иван,  всё   острее   чувствовал,  как   уходит   из   него   мужская   сила.   Не  раз   уже   «обанкротился»   перед   Анютой…  Стыдоба!  Хотя   он   знал,  что  для   неё   главное    не  это…   Что   любить   его  будет   всегда,  и  всяким….  Однако   помнился   упрёк:  «На   двух   стульях  сидеть  хочешь?».
   …Промаявшись   до   семи  часов,  он,  махнув   на  всё   рукой,  уезжал   к  Надьке.  Там   всё   было  проще…  Привычный   ужин,  привычные   разговоры.…  В  постели,  он  тоже  был    спокоен.   На   возможные  претензии   у   него  был   готовый  ответ:  «Стар  я?   Ищи  молодого».  Но   она  молчала.  Ей  нужен  был  мужик,  опора.  Не  до  жиру!..               
         Скука   съедала   его  и  днём.   Изредка   приглашал   к  себе   Анюту,  он   всё   так  же  любил   её.  Хотя   мужская   неуверенность,  всё   больше  угнетала   его.
           Анюту  же  всё  больше   угнетало   своё.…   Всё  чаще   прихварывала  мать.   Нередко   возле   их   дома   стояла  «Скорая  помощь».
            Однажды,  увидев  её   во  дворе,  Иван   подошёл,  к  ней,  чтобы  пригласить.
            Но   ответ  был,  довольно   резкий,  неожиданный:
            -   У  меня  мать   болеет.  Стыдно   мне   средь  бела  дня  бросать  её…
            -   На  то  она   и  мать,  -  не  унимался  Иван.  -   Понимать  должна.
            -   Понимать?  -  Анюта   недобро   усмехнулась.  -  То,  что  ты,   Ваня,  в  свои  годы,  с  двумя   бабами   блудишь.…  Это   вряд   ли  кто   поймёт…
         Таким  был   их   последний    разговор,   не  считая   сегодняшнего  объяснения.  Не  считая   и   того,   когда   спустя   несколько   дней,   больную   Алексеевну,  сын  повёз   в  больницу.   Он   тогда   подбежал   к  одиноко   стоявшей   у  ворот   Анюте,  осыпал  её   щедрыми   обещаниями,  ни  одно   из  которых   не  выполнил.
       Погружённый   в  свои   мысли,  Иван   вдруг,  почти   с  отвращением   вспомнил,  как   сегодня   ночью,   вместе   с  Надькой   делал   Серёге   массаж.  Ногу   ему   свело,  так   он   скулил   всю   ночь,  поспать   не   дал.  А   ведь   сам   себя,  гадёныш   довёл!   Ленью   своей!..   «И   как   же  я   буду   жить  там?  -   спрашивал   он   сам  себя.  -  Надьку   не  люблю,  а   Серёга  мне  противен.   И   почему  бы  мне   так   же,  запросто   на   два   двора   ни   жить  с  Анютой?   Я   бы   им,  что   надо   помог.…  С  радостью   бы  помог,  а  не   со   злобой.  А   уж   Анюта!»…   Он   вспомнил,  как   однажды,  она  выпросила   у  него   ведро  воды,  и   чистую   тряпку.   Спустя   какие-то   минуты   «поседевшая»   от  пыли   мебель,  буквально  сияла.  В  беспорядке   разбросанные,   где   зря   вещи,  аккуратно  сложены    на   полках   в  шкафу.   А   он,  воодушевлённый   энергией   подруги,  быстро   пропылесосил   паласы,  и   жилище   его  приобрело   уютный   и  праздничный   вид.   А   как   просила   его   Анюта    дать   ей   грязную  одежду!  «Я  же  не  сама  буду  стирать  -  машина!»  Но   он   постеснялся,  не  дал.
      «А   так   бы   вместе  всё  и  делали,  -   терзали   его  теперь   запоздалые  мысли. -  На  той   же   кухне…  наготовили   да  и  поели   вместе.  Одному – то   и   кусок   в   горло  не  лезет.…   А   там   бы,  может,  и  к  себе   её  забрал.  Сколько   той   жизни осталось!
  Да  теперь – то,  что  уж!  Смалодушничал!  Испугался,  что  люди  скажут!   А   сколько   той   жизни   осталось!»
         Измученный   всем   пережитым    в  это   утро,  Иван   уснул,  наконец,    крепким,  здоровым   сном.  Проснулся   под   вечер,  взбодрённый,  со   свежей   головой.   Утреннее   столкновение   с   Анютой,  казалось   ему   нереальным,  и, не  раздумывая,  он   ей   позвонил.
       -  Ну,  как  ты  там?   Что   делаешь?
       -  Да  ничего  особенного,  -  апатично  ответила  Анна.  -  Завтра   мои  девчонки  придут.  Вот  готовлюсь   к  уроку.
       -  Не   надоело?
       -   Надоело!  Всё   надоело!
       -  А   давай  ко   мне!  -  расхрабрился   Иван.  -  Чайку  попьём,  поговорим….  Вести  себя   буду   прилично  -  обещаю.
      В  трубке   послышался   презрительный   смешок.
       -  Уж   кто  бы  говорил  о  приличии!  -  выдохнула  Анюта.  -  Уж   ты-то   Ваня  -  само  неприличие,  во  всей   его  красе!   А  если  тебе  так  необходима  ещё  одна  бабе  -  поищи!  Вон   их   сколько!   А  с  меня   хватит…
         В   трубке   пошли   короткие   гудки.   Однако,  сознание   того,  что   ему   дали   «от  ворот   поворот»,  лишь   подстегнуло   Ивана.  Чтобы   Анюта   отказала   ему?   Чтобы   вот  так    всё   запросто?!   Да  нет,   не  может   этого   быть!  «Да  я   её   прямо   сейчас  и  возьму!»,   подумал   он,  вдруг  охваченный   каким-то   диким   безумием.  Надевая  куртку,  он   задыхался,  оттого,  что  сердце   его   не  билось,  а,  словно   молот,  ухало,  и   эти   тяжёлые   удары   отдавались    в  голове….   Калитка   во   двор,  как   он   и  предполагал,  была   закрыта   на   крючок.  Но   тут   же,  на   старом   верстаке,  лежал   тонкий   железный   прутик.  Просовывая   его   в  тонкую   щель,  и   поднимая   его   вверх,  он  вдруг   почувствовал    полоснувшую  по  сердцу,  острую   боль  сожаления.  Вспомнил,  как   однажды,  они,  вместе  проделывали  этот   трюк   вместе   с  Анютой,  которая,  смеясь,  говорила:  «Забыла   маманя,  что   дочка,  на старости   лет   в  гульки   ударилась».   А  потом,  повернувшись   к   нему,  обняла,  и  жадно   поцеловала  в   губы.  И   теперь   он   ощутил   всю   сладость   этого   её   поцелуя.
         Словно   захмелевший,  прошёл   он   по   двору,  без   труда   зашел   в  незапертый  дом.   И   лишь   на   пороге   в  передней,  очнулся   от  наваждения.  Стал  охваченный   внезапным   ощущением    неловкости.   
          Анюта   сидела   за   столом,  в  давно  знакомом   ему   красивом   толстом   свитере.  Только   показалась   она   ему   вдруг   совсем   другой.…   Во   дворе,  всё   было    как   прежде.   Даже   та,  большая   знавшая   его   собака,   молча,   обнюхала,  и  поковыляла   прочь.   А   вот   Анюта….  Она    была   в  очках,   перед   нею,  возле   настольной   лампы  лежали   какие-то   книжки,  тетрадки,  и   сама   она,  казалось,   пребывала   в   каком-то   ином    недоступном   ему,  мире….
       -   Что   стал?  Садись!  -   пригласила   она.  И  с  какой-то   обидной  для   него   небрежностью,  добавила:  -  Ну   и  прёт  же    от   тебя!
       -   Перегар   да?  -  поспешил   он,  оправдываясь.  -  Пил  я   сегодня,  Анюта,  пил…
       -   Да   нет.   Духами   дешёвыми   прёт   от  тебя.   Ты  бы   не   жадничал,   купил,    что   поприличнее   зазнобе   своей.  Этими  духами,  поди,  ещё   свекровь   её  покойная  пользовалась…
     -   Я   ни    о   ней,  о   нас  с  тобою   поговорить   хотел,  -  пропустив   эту   колкость,  начал   Иван.
       -   В  этом   я   сильно   сомневаюсь!  -   перебила   его   Анюта.  -  Попрыгал   бы,  как   козёл,  да   и   пошёл   спать.  Довольный   и  счастливый.   Знаю   я   тебя.   А   вот   о   Надьке   поговорит  -   в  самый   раз!...    Будь   она   поумнее,   мы  бы   с  нею,  давно   уже   тебя,  голубчика   проучили.   Только   не   хочу   я   с  ней   дурой,    связываться… Она   ведь  и  слушать   меня   не   станет….  В  глотку   за  тебя   зубами   вцепится.   А   проучить   бы   тебя   ох   как   надо!  Разводишь    двух   баб.  И   каких!   Одна   сама   инвалидка,  а   у   другой   сын   инвалид.
      -  Какой   он   на   хрен   инвалид?  -  возмутился   Иван.
      -   Да   уж   не   знаю,  какого   ты   всю   осень   по  больницам   возил.   А   месяца  два   назад,  пьяный   плакался,  что   он  вам   с  Надькой  ночами   спать   не   даёт.  Он   воет,  а   вы  ему   массажи   делаете.   Вот   тогда   я   уже   окончательно   решила,  что   бросить   тебя   надо….   Мне   бы   ты   хрен   массажи   стал   делать.   Ты  у  меня   ни  ешь,  ни  пьёшь,  не   спишь,  мне   рассчитываться    с  тобой   нечем.  И   болячки   я   свои  от  тебя   утаиваю.  Ты   же   и  так   стыдишься   перед   людьми,  будто   я   заразная  какая….  Стыдился,  ещё   её   не  было.…   Зато  её   афишируешь.   Туда   едешь….  Её   сюда   средь   бела   дня   везёшь,  на  ночь   оставляешь.   Думал,   я   пока   сдохну   терпеть  это   буду?  Нет!   Хватит!
      -   Я  её   брошу.  Я  это,  -  начал,  было, Иван.
     Только   Анюта  перебила  его:   
      -  Ты  вот  что,  иди  домой,  или  куда  там  ты  ещё  ходишь.  Иди,  ты   мне  и  так   уже   всю  душу  испоганил….   Дал  бы   бог   силы,  забыть   всё  это,  как   дурной   сон.  Иди!
       Чуть   ли  не  вытолкав   его,  Анюта   поспешила   закрыть   дверь   на  ключ,  совсем   не   заботясь   о   калитке   со  двора   в  огород.  Иван,  выходя,  машинально  подпёр   её,  валявшимся   неподалёку,  обломком  кирпича.  Он   всё   делал   машинально,  бессознательно.  Придя   домой,  разделся.  Потом,  расстелил   постель,  и  присев   на  кровать,    с  идиотическим    упорством   начал     звонить   Анюте.   И   хотя   там   без   конца   звучала   одна   и  та  же   фраза:  «абонент   временно  недоступен»,   он  всё   же   звонил,  снова  и  снова.
       Звонил   пока   из   охватившего   его   состояния   ступора,  не  вывел   звонок  Надьки.   Он   вздрогнул,  нажал   кнопку,  и  услышал   её  голос:
     -  Вань,  ты    где?  Вань,  не  приедешь?  Ворота  закрывать?
     -  Закрывай.  Болен  я.  -  Это   прозвучало   вполне   правдоподобно.  И   если   бы  он   не  отключил   телефон,  на  него   тут  же  обрушилась   бы   лавина  Надькиного   сострадания.   А   его   вдруг   осенила   внезапная   и  радостная   мысль,  что   Анюта   всё   расскажет   Надьке,  и  всем   этим   мукам   придёт  конец….   В  здравом   уме   и  памяти,  он   был   уверен   в  том,   что   Анюта   никогда    до   этого   не   опустится.   Но   теперь,  он   ухватился   за   эту   бредовую   идею,  как   утопающий   за   соломинку.   Благодаря   этому,  утихло   его   отчаяние.   А   чему   быть   дальше?   Утро   вечера   мудренее.  По   крайней   мере,  он   совсем   не  думал   о   том,   что   Анюта,  лично   для   себя   уже   всё  решила.