Второй отъезд родителей

 
-  Ну так, что твои родители уезжают? – в который уж раз спрашивал меня Яблонский.
-  Я не знаю, уедут, нет. Скорее всего, уедут.
     Наверняка я ничего не знал.  Я конечно же хотел остаться жить один, очень хотел.  Вкусив однажды самостоятельной жизни, я мечтал о ней снова и снова.
- Когда станет ясно?  - допытывался Яблонский.
- Ну что я могу тебе сказать?  Сам бы хотел знать.  Узнаю, скажу.   
    После того, как моя мама  вернулась из Тегерана  в прошлом  году, и обнаружила, что ее старший сын жив, здоров и  сыт,  а квартира в полном порядке, да еще и убрана, она решила, что сын этот уже достаточно взрослый.  Может жить один.  Так, что надежда есть. Но.  Я учился в 10 классе, и уже летом, должен поступать в институт.  Отец один за всех решил, куда я стану поступать, а именно, в ИНЯЗ – «Институт иностранных языков имени Мориса Тореза.» Я не спорил с отцом, я никогда с ним не спорил, да и институт мне нравился.  Он располагался в старинном здании на Метростроевской улице недалеко от метро «Парк Культуры».  Я любил «Парк Культуры», когда я был совсем ребенком отец часто брал меня в парк, и мы катались на «Чертовом колесе.»  ИНЯЗ нравился мне еще и тем, что на вступительных не нужно сдавать ни математики, ни физики, ни химии, ни черчения. Только английский, литературу, историю и сочинение.
- А могут вообще не уехать?
- Могут, могут. Мне поступать в этом году.
- Да и мне.
- Нам. Но, у тебя-то никто не собирается уезжать, –  сказал я резко. 
     Меня начала раздражать назойливость Яблонского.  По своему характеру он - самый сильный среди моих друзей, и все мы, как говорила бабушка Маслина, «плясали под его дудку». Мне все время хотелось, если не избавится совсем от этой дудки, но хотя бы делать что-то ей не в такт.  Я вовсе не мечтал о том, что, Яблонский с Маслиным сразу же переедут ко мне домой, как только я останусь в квартире один. 
- Я не знаю, - повторил я. - Как только узнаю, позвоню.
     Моя самостоятельная жизнь могла отложиться еще по одной причине.  Я все еще не вступил в ВЛКСМ. В 56 школе Валерия меня бы и близко не подпустила к Комсомолу, а в новой – это никого не волновало. А зря.   Без комсомольского значка о поступлении в ИНЯЗ можно забыть, пусть даже и говоришь ты по-английски как сам Лорд Каррингтон.
     Но, несмотря на сложности, мама с братом уехали.  Все происходило почти как в прошлый раз: закупка водки - с собой, закупка продовольствия - для меня, к тому же, и весьма опрометчиво, мне выдали крупную сумму денег, чтобы я мог оплачивать походы к репетиторам, готовившим меня к поступлению в институт.  О дяде Гоше из Сокольников на этот раз уже не вспоминали.  Я же вместе с Яблонским и Маслиным готовился к отъезду по-своему.  Мы решили заранее купить алкоголь, чтобы не терять времени в очередях, когда моя мама наконец-то уедет.  2 бутылки финского клюквенного ликера «Лапландия», бутылка югославской Черри Бренди «Мараска», и еще 2 бутылки нашей «Столичной» водки - спрятаны в пожарном кране на моей площадке. И не успел поезд «Москва-Тегеран» как следует набрать скорость, Яблонский с Маслиным прибежали ко мне домой.


«Сладкая жизнь.»

     Первым блевать начал Маслин. Лицо его как-то неожиданно поглупело, взгляд затуманился, все его тело свела конвульсия, и из его о горла, минуя рот, прямо на родительскую двуспальную кровать хлынула струя омерзительно пахнущей   красной жидкости вперемешку с пережеванными ошметками докторской колбасы.  Я хотел что-то крикнуть, обругать Маслина, заставить его убирать за собой блевотину, но ясно же - все это бессмысленно. А Маслина накрыла вторая волна спазмов, его опять вырвало, но это уже послилась не смесь алкоголя с колбасой, это пошел чистый желудочный сок. Что делать? Как поступить? Как убрать эту гадость?  И тут я поймал взгляд Яблонского.   Непонятно с чего, лицо его вдруг приняло благостное, добродушное выражение, он улыбнулся во весь свой рот, и в этот момент сильнейший спазм скрутил и его. Очевидно, Яблонский не хотел свинячить как Маслин, он стиснул челюсти, чтобы не проблеваться, даже закрыл рукой рот, но это не помогло.  Спазм оказался столь силен, что красная жидкость, встретив непреодолимое препятствие во рту, резко хлынула через нос.  Обе струи полились на Маслина.  Но он никак не отреагировал. Маслин пребывал в состоянии прострации.   И тут вдруг я  почувствовал сильный  толчок где-то внизу живота, резкий, и потом как будто  волна, снизу, быстро, очень быстро прокатилась вверх по пищеводу, к горлу наружу.   Я, как и мои друзья, был пьян вусмерть, вокруг все закрутилось, комната, занавески, родительская кровать, мои друзья,
пустые бутылки.  В голове - ни мысли, а только отрывки, яркие, цветные, короткие, как порванная в мелкие клочки бумага, как полупереваренные ошметки докторской колбасы, которой мы еще пол часа назад закусывали:       
               
                «Нет, нет! 
                Свинство! Нет.
                Я так не хочу, 
                я так не буду!
                Родители уехали,
                а  я взрослый.
                Кровать.
                Большая.
                Родительская.
                Застелили
                перед отъездом.    
                Изверги!
               
                В чеботах ходит.
               
                Как серпом по яйцам.
               
                На коммунистический
               
                субботник.
 
                Совести у тебя нет!!!!
               
                Почтенные родители!   
                А мы тебя растили!   
               
                Мы тебе
                доверяли.
                А 
                ты?
                Как ты мог? 
 
                Большое письмо.
 
                Наверное,  комсомолец?
 
                Сука, ты,  а не комсомолец.

                Срань
            
                Вонючая
                И з
                подворотни.
                Бле
                во
                ти
                на,
                Красная               
                Комсомолец.
 
                Твою Мать !         
               
                Б
                А
                Х
                ХХ!!!»    

    
      Очнулся я головой в унитазе. Наверное, прошло несколько минут, а может даже и час.  Вода весело журчала тоненьким ручейком у меня прямо под носом.  Очевидно, еще до того, как отрубиться   я все же дернул за ручку спуска и смыл блевотину в унитаз. Но видно слишком сильно дернул, механизм в бачке, который и так всегда барахлил, на этот раз сломался, и вода продолжала стекать.  Я почувствовал себя трезвым, как будто
какой-то тяжкий груз свалился с меня, на все еще слабых ногах я поплелся ванную комнату, включил холодную воду, засунул лицо под струю.  Холодная вода возвращала меня к жизни, я медленно умылся, оглядел себя.  На моей одежде я не нашел блевотины, глядя на свинство моих друзей, я все же сумел не загадить собственную квартиру. Но толку? Я не хотел идти в большую комнату. И все еще я чувствовал слабость. Алкоголь, которым я накачал себя с такой дикой скоростью, унесла унитазная вода, но двигался я все еще с трудом.  Я пошел в маленькую комнату, лег на кровать, и стал прислушиваться – что же там в большой комнате?  Мои друзья не издавали ровно никаких звуков, и только из телевизора, который остался включенным, доносилось еле различимое бормотание.   Так прошло, наверное, часа 2, а может даже и больше, потому что, когда я очнулся, за окном уже стемнело. Я чувствовал себя совершенно выспавшимся и бодрым. Что же там мои друзья? Живы они, или нет?  И вдруг я услышал пьяный хриплый крик: 
 – Боев! Еб, твою мать!  Это же Боев, Боев. Ни фига себе, Боев!   
     В большой комнате, я обнаружил Маслина, сидящего на родительском диване. Явно все еще пьяный, он  мало что соображал.   Он смотрел в телевизор и повторял одно и то же: «Боев, Боев, твою мать, Боев.»   
     В телевизоре же сидел Александр Бовин - знаменитый политический комментатор. Ни фига себе! «Сколько же мы проспали – уже началась «Международная панорама». – подумал я.  Бовин со знанием дела рассуждал о перипетиях международной политики, Маслин тупо смотрел в экран, Яблонский все еще спал. Блевотина, ясное дело, уже  засохла.  Она была везде – у Маслина на свитере, на рубашке Яблонского, на покрывале, на одной из родительских подушек (когда Маслин срубился, он сдвинул покрывало), а также на ковре, и на полу.  Яблонский выглядел не лучше. И главное запах, омерзительный, резкий, проникающий во все углы. Смесь клюквенного ликера, водки, докторской колбасы и желудочного сока.  Меня затрясло от злости.  Эти гады – мои друзья, заблевали родительскую кровать и даже не попытались убрать за собой всю эту мерзость.  Мало того, им вовсе не стыдно. Совсем.
- Маслин, твою мать! – заорал я. - Ты посмотри на себя!  Ты же весь в говне!
     Маслин, нехотя оторвал свой взгляд от телевизора, и оглядел себя:
- В г о в н е.  В говне.  Это вы меня за бле ва ли, вот с н и м, – Маслин кивнул на Яблонскоого.    Дикция в полной мере так и не вернулась к нему.  Маслин говорил по слогам, очень медленно, и при этом глупо улыбался.    
- Сам ты себя заблевал, козел! – заорал я.   
     Яблонский проснулся от этих криков. В отличие от Маслина, он казался трезвым и все помнил. Ему стало   стыдно. Ничего не говоря, он пошел в ванную комнату. Умываться.   
- Боев, Боев, – не унимался Маслов.
- Все катись домой, Боев, твою мать. И быстрей, – крикнул я со злости.
    Хотя я понимал, никуда он не пойдет. Куда ему идти? Да если бы и пошел, он свалился бы где-нибудь по дороге.   
- Ну что Боев? Что будем делать? – спросил Яблонский.
      Он вернулся из ванной все еще бледный, но чистый и мокрый.  Он отмыл лицо и рубашку, и кажется, пришел в себя.
- Д о м о й я не пойду, я не м о г у, в таком виде… Я весь в блевотине.   Бабушка, – хныкал Маслин.
- Что же скажет бабушка? – в голосе Яблонского появилась явная интонация Валерии Михайловны. Уже бывшей нашей классной руководительницы.
- Что теперь делать? – поддакнул я. – Писать большое письмо? Родителям? Ты небось комсомолец?
- Н е т.
- А как же твои почтенные родители?
- Отвалите, вы от меня, – покорно и без злости прохрипел Маслин.   
- А кто заблевал всю  кровать?
- Отвяньте, говорю.
- А кто клялся, вот здесь на этом самом месте, кто в рот ни кали! Никогда. Ни-Ни?  Не Вы ли, друг наш любезный? -  поддакнул Яблонский.
- Пошли вы в жопу. 
- Вот так всегда все начинается, гражданин Боев, сначала квас пили с дружками, потом пиво. А потом ножом? 
- Уйдите, дайте поспать.    
     Маслин не понимал, что над ним издеваются. Он издавал какие-то звуки, похожие на мычание.  Я понял, что он домой не пойдет. Но что он скажет родителям? Где он ночевал, почему не пришел?   Да не мое это дело.  Сейчас он даже и по телефону не сможет им ничего объяснить. Яблонский и раньше оставался ночевать не пойми где, его родители почему-то относились к этому на удивление спокойно. Ну что оставалось делать?  Пусть себе ночуют на заблеванной родительской кровати.  А я пошел спать в маленькую комнату.