Четыре конфеты или Сказка о вреде сладкого

                Посвящается всем моим знакомым магам-факусникам

Дурацкая была идея сфотографировать то кафе. Ну да, стильненькое, этакая помесь викторианской Англии и Восточной Баварии времен миннезингеров. Вычурно, но со вкусом: башенки, арки и некая такая, атмосфера, что ли. Вот атмосфера-то меня и зацепила, зацепила настолько, что я не поленился достать камеру и остановился, чтобы всё это великолепие запечатлеть. Фото атмосферу не передает, ну, я имею в виду, обывательское туристское фото не передает. О художественных снимках я молчу. А вот туристское обывательское фото не передает ни черта, кроме куска фасада, который почему-то восхитил фотосъемщика. Фотосъемщика – потому что фотографом я бы этих людей тоже не назвал. Не заслужили. И вообще, какое отношение имеет цыфровая запечатляшка к фотографии? Ладно, не в том дело.

Короче, я, не побоявшись даже отстать от группы, а я это обычно боюсь, достал  свою цыфровую мыльницу и навел ее на фасад. Оппа на! На черта я в этот видоискатель глянул? Точнее, на ЖК-мониторчик, в нём еще такие квадратики бегают и ищут, за что бы зацепиться, чтобы неправильно резкость выставить… Ну ладно, вот бегают там эти квадратики и зацепиться ни за что не могут.
Потому что, дорогие мои ребята, – фасада-то и нет. То есть не то что бы фасада нет, всего дома нет. А есть какой-то неприглядный пустырь. Я ошалел, из мониторчика глаза вынул и посмотрел на дом. Всё на месте. И арки, и башенки. Глянул в монитор – нет. Что за фигня? Выставил перед собой аппарат на вытянутых руках и, значит, сквозь него смотрю на дом. То же самое: в натуре есть, на экране нет.
Другой бы сплюнул от досады и пошел, ругаясь на технологии. Но меня уже интерес разобрал. Подошел я к нему и давай руками щупать. Камень как камень, шершавый. Потом гляжу: а дверь-то приоткрыта, и сбоку от двери, под аркой штендер такой стоит небольшой, там цена на кофе и на пиво мелком нацарапана.
Ну, значит, я и не  нашел ничего лучшего, чем зайти и позырить, как всё это изнутри выглядит.
Внутри оказалось светлее, чем я думал, сводчатые коридоры, арочки те же, коридор шел по спирали к центру здания, и вдоль стен были барные стулья и стойка, народу оказалось на удивление мало, только в начале стойки, слева от входа сидел какой-то живописный бродяга.
Ну, пошел я по этому мини-лабиринтику до конца, повернул направо, потом еще раз и наконец вышел к небольшой барной стойке уже с баром. Бармен на меня внимания никакого не обратил, стоял и полировал свои бокалы. Я сел за крайний столик на две персоны за широким старинным камином и с интересом огляделся.
Внутри было тепло и сумрачно, старинные фонари бросали блики на искусно закопченные стены, отражали желтые зайчики от начищенных латунных табличек на спинках кресел. Так и думалось, что вот-вот мимо тебя пробежит девица в белом чепце и передничке, с  кружками пива для компании пиратов или  хмурых лесников в зеленых тирольских шапках. Место было интересное. Но что-то меня в нём смущало.
Во-первых то, что ни мимо меня, ни ко мне никакая девица с пивом или меню не пробегала. Во-вторых ощущение, что я попал куда-то не туда, усиливалось. Но так просто вставать и уходить было не спортивно, и я стал с интересом разглядывать стол в поисках кнопки для вызова официанта или какого-нибудь другого сигнального устройства, чтобы сделать заказ.
И в этот момент я их увидел.  На столе, прямо передо мной, лежали две длинные конфеты времен курфюста в аляповатой золотистой бумаге. Одна из них была с красным ободочком по краю фантика, а другая с зеленым. «Как мило!» – подумал я про себя, но там же и внутри напрягся, потому как что-то слышал про места, где в ходу угощение старинными конфетами. Особенно, когда не видишь официанта или соседа слева. Кстати о соседях, столики в глубине зала неожиданно оказались заняты. Какие-то люди в коричневой и черной одежде, далеко не по современной европейской моде, пили пиво и, судя по движению губ, разговаривали. Вокруг же меня царила тишина, причем тишина была такая, что я слышал скрип стекла начищаемого барменом бокала.
Я бросил взгляд на стол, и с ужасом увидел, что на столе передо мной появилась третья конфета, на сей раз в пурпурно-красной обертке. Вот же черт! Именно он, и никто другой, дернул меня сюда завернуть! Я быстро обшарил стол в поисках солонки, почти физически чувствуя, как стекает с меня кокон защиты моего сегодняшнего дня и меня со свистом затягивает в прокуренное и говорливое прошлое неизвестного мне мира.  Единственная баночка на столе содержала, судя по быстрой пробе, свекольный сахар. Ну, еще бы! Откуда же в таком заведении может взяться соль? Да еще и в открытом доступе! Времени почти не оставалось, я схватил сахарницу, сорвал с нее крышку, и  обильно сыпанул вокруг себя. Не соль конечно, но когда ничего другого нет, будем запорашивать глаза дьяволу, чем есть. При этом я старался не глядеть прямо перед собой, потому что уже знал, что там увижу. И они знали, что как только я это увижу, они увидят меня по-настоящему. И это будет конец.
 – А ведь это всё из-за ее сказок… – подумал я каким-то третьим голосом в моей голове. Голос разума паниковал и отказывался принимать действительность, подсознание руководило руками и старалось не смотреть на стол, а вот третий голос… Откуда он взялся? «Ведь это всё из-за ее сказок». ЕЕ сказки. Мать моей матери! Старая сумасшедшая бабушка Гретхен. Человек, выпавший из  нашего мира, и оставивший здесь только свое старое бренное тело. Нас иногда оставляли с ней в детстве. Бабка была безобидна и особого присмотра не требовала, она вполне справлялась с кофейником и плитой, такими же старыми и потертыми долгой жизнью, как и она. Мир новых людей, огромный и сверкающий электричеством, как скорый поезд, промчался мимо ее маленького мирка и улетел далеко вперед, разведывать космос и строить сверкающие мосты через океан, а бабушка так и осталась в небольшом мирке своей старой квартиры, на тихой неприметной улочке. Кофе ее был безнадежно горек для нас, маленьких детей из другого мира. Но бабушка не держала дома сахара и заваривала кофе, как будто за столом сидели не мы с младшей сестрой, а ее муж, суровый и крепкий, как дуб, шахтер, так и не добывший для нее золотых россыпей. Дед помер так давно, что даже мама тогда была еще девчонкой. И мамка поговаривала, что может даже и не был он нашим дедом, а был самим чертом – такой тяжелый и суровый был у него характер. Но для нас это значило мало, слишком мало мы тогда понимали все эти взрослые пляски и проблемы. А вот бабушка со своими шепотками и наговорами себе под нос, с этими железными коваными гвоздями в притолоке, была настоящим раем. Она была волшебным ангелом нашего маленького мирка, потому что она рассказывала НАСТОЯЩИЕ сказки! Про принцесс и драконов, про проклятое золото и тайные клады, про темное волшебство и про дивных маленьких фей.  Не раз после ее сказки я боялся вылезти из-под одеяла, опасаясь, что там ходит какой-нибудь злой карлик, который сразу же меня заметит и утащит под землю. Это было жутко, но очень интересно и захватывающе! Они не были добрыми, эти сказки, там добро не всегда побеждало зло, как в книжках. Но жадность, лень и глупость всегда были наказаны. И еще, смелый и решительный человек всегда имел шанс победить зло.
Победить зло. Мысли неслись, как цирковая лошадь, по кругу. Комната едва не крутилась перед глазами. Я отчаянно старался не смотреть перед собой, осознанно оставляя себе еще несколько секунд форы для того чтобы… что? Что я могу сделать?! Правая рука лежала на столе и делала вид, что ничего не происходит. Левую я опустил под стол ладонью вниз, широко раздвинув пальцы, и пытался вспомнить какую-нибудь молитву. Но все гимны, молитвы и псалмы, когда-либо слышанные мной, как ветром сдуло из моей памяти. Вместо этого губы, повторяя мои мысли, шептали примерно следующее. 
Победить зло – звучит так же, как выжить. Жизнь есть победа над смертью. Жизнь не менее сильна или свята, жизнь – это то, что несет нас над небытием. Жизнь – это великий дар богов своим детям. Никто не устоит перед человеком, который хочет жить. Не предает, не продает и не покупается этот дар. У вас нет власти надо мной, тени давно минувшего. Минувшего, сгинувшего, не наступившего. Вы можете увидеть меня, услышать мое дыхание, но власти надо мной у вас нет, нет, нет, нет и еще раз нет. Как нет у смерти власти над жизнью. Жизнь моя – нить, сплетенная богами, и клянусь, что не вам ее суждено разорвать! Хотите взять мою жизнь и кровь – идите и попробуйте. На равных!
Балансируя на грани отчаянья и страха перед бездной, слыша и почти физически чувствуя обступавшие меня тени, и всё так же не видя даже их силуэтов, я бросил взгляд на стол перед собой. Она скромно лежала рядом со своими товарками, длинная и темная. «Наверное, лакричная, никогда они мне не нравились», – мелькнула крайне неуместная в сложившихся обстоятельствах мысль. Однако она же и принесла с собой ясность и четкое осознание того, что я не боюсь. Я знал, что вся дрянь, твари (я сознательно даже в мыслях остерегался им придавать человеческий статус: назвать кого-то человеком – значит, поставить на один уровень с собой), которые собрались в этом кабаке на пирушку, привлеченные запахом человечины, сейчас почувствовали меня, почти увидели, и, чтобы окончательно сравнять уровни погружения или, тем паче, загнать меня ниже, им потребно поймать мой взгляд. Но я не отрывал взгляд от столешницы и  такой форы  им давать не собирался!
Почувствовав над ухом чье-то хриплое дыхание, я правой рукой схватил со стола сахарницу и с полного маха впечатал ее в источник звука, затем  левой сделал повелительное движение в сторону пола и рассыпанного сахара. Я ожидал появления  под ладонью ощущения продавливаемой упругой подушки, и… оно пришло. Поднялось из глубин меня, я вдруг почувствовал себя старым темным колодцем, которые иногда встречаются на перекрестках, полным могучей и тягучей силы, похожей на воду, но водой не бывшей. Я был острием копья этой силы, я был этой темной не-водой, отразившей в себе тысячи и тысячи звезд, тысяче и одного мира, и тех, что были, и тех, что есть, и тех, которым еще только суждено появиться. Я с усилием продавил сопротивление невидимой подушки повелительным жестом, обращаясь к рассыпанным по полу кристалликам и ничуть не удивился, когда мой призыв был исполнен, и они, повинуясь моему приказу, белым взрывом взмыли в воздух, образовав вокруг меня настоящую сказочную сахарную метель! Твари такого оборота явно не ожидали.
Теперь время действовать! Я вскочил и рванулся в сторону выхода, в раскачку, через толпу, плечом расталкивая смутные тени. Я слышал возмущенные возгласы, рычание, мало напоминающее человеческие голоса, а еще я знал, что они видят мои следы, и идут за мной и значит, что драка – это просто вопрос времени. Но также я знал, что живым они меня не возьмут, я был уверен, что они слабее меня, и имеют хоть какие-то шансы, если только навалятся всем скопом. Задержали меня только на последней прямой, когда я уже увидел выход и немного расслабился. Какой то ушлый тип, вроде бы даже давешний бродяга, весьма резво бросился мне под ноги, перескочить-то я его перескочил, но он успел увидеть мой взгляд.
Как же вся эта свора взвыла! В меня вцепилась, такое чувство, что сотня рук, лап и крюков, но я крутанулся вокруг своей оси, как мельница под ураганным порывом, и частью сбросил, частью вырвал эти руки, крюки и лапы. Какой-то мелкий гоблин не выдержал такого рывка и полетел как камень из пращи вперед меня, звонко впечатался во входную дверь и приоткрыл ее буквально на пядь, да так и остался лежать на пороге, приоткрыв  дверь. Из-за двери, из другого мира, в сумрак таверны лег луч света, белый и безжалостный, как меч ангела. Я шагнул через него и твари обиженно завыли, отдергивая свои лапы, кроме одной страшной всклокоченной старухи с глазами, горящими безумием и я яростью. Она заорала как резаная, но прыгнула через преграду света вслед за мной, целясь своими скрюченными лапами мне в глаза. Я нырнул и выбросил вперед вытянутую правую руку, не знаю, зачем, просто чувствуя, что делаю всё правильно. На моей ладони неожиданно расцвел цветок, и гибкая лоза ударила старую ведьму в грудь, почти развалив ее при этом надвое. Лозы проросли сквозь половинки ее тела, и я со всей силы ударил входную дверь плечом, теперь уже не опуская взгляда и припечатывая им к месту всех тварей, охочих до человечинки. Я почувствовал их ярость, но также и их страх. Вся эта яростная кодла страшно боялась меня. Человека, стоящего на пороге в лучах солнечного света и держащего на зеленой привязи их умирающую предводительницу. Я нехорошо усмехнулся и сделал еще один шаг назад, отпуская дверь, но в тоже время сильным рывком выдергивая ведьму с места ее силы под палящие лучи дневного светила. От ее тела шел уже настоящий  дым, и она быстро превращалась в тонкую черную пыль, которую уносил ветер. Дверь за мной захлопнулась с тяжелым каменным звуком, как будто упала крышка потревоженного саркофага.
Я сидел, слегка очумевший от своего приключения, на крыльце странного кафе, и курил уже третью сигарету подряд. Тело ведьмы давно унес ветер. Боевая лоза съежилась, пожухла и теперь выглядела как обычный полевой вьюнок. Я  докурил и поднялся, чтобы уйти. Что я еще мог сделать? Идти в полицию бессмысленно. Да и было ли это всё на самом деле?
В этот момент мой взгляд упал на стоящий у входа маленький штендер, и я увидел, что меловая надпись на нём изменилась. «Кафе Лакричка», – и чуть ниже: «Колдунам вход запрещен!»
Я засмеялся, подобрал с земли остатки лозы и заплел им двери. Внутри явственно кто-то взвыл, переходя на скулеж.
– Ничего, – хмыкнул я, копируя бабушкину интонацию, – провинившиеся мальчишки посидят без сладкого, вы ведь не были хорошими нынче, да?
После чего отошел на несколько шагов назад и сделал то, что нужно было сделать с самого начала: запечатлел дом на свою электронную мыльницу. Наваждение сгинуло, и на его месте остался обычный неприглядный пустырь. Когда вернусь домой, я распечатаю этот снимок и положу его в семейный альбом к бабушкиным фотографиям. Бабушка отлично присмотрит за этой бандой.
К тому же много сладкого – вредно.

Конец

                Екатеринбург 2017г