Первая работа

Первая работа.
Летом 1963 года, когда мне было только 15 лет, государство стало требовать от меня, чтобы я устроился на работу, раз уж не собираюсь дальше учиться в школе. Дело зашло так далеко, что ко мне, специально был приставлен милиционер, который был обязан помочь мне устроиться на фабрику Кинопленки, расположенную рядом с нашим барачным поселком, ведь без паспорта оформиться туда самостоятельно я просто не мог. Представитель власти, сам собирал необходимые для этого справки. Выстаивал вместе со мной длинные очереди в заводской поликлинике, когда я проходил там обследование, заполняя обходной лист, и мы вместе с ним ходили в отдел кадров фабрики пока меня оформляли на работу. Затем, вместе с милиционером, я посетил кабинет техники безопасности при заводском управлении, где достаточно подробно рассказали, что можно и нельзя делать на территории завода. Особый упор был сделан на взрывоопасности производства пленки, и возможности отравиться, если станешь употреблять спирт, используемый в технологической цепочке производства пленки.  Как примеры приводились истории, случившиеся недавно на фабрике. Рассказывалось, как местные охотники снаряжали ружейные патроны не порохом как обычно, а коллоксилином, предназначенным для производства горючей пленки, в результате чего стволы ружей разрывало при первом же выстреле. Эти особенности коллоксилина, не гореть как порох, а детонировать в закрытом объеме, уже с раннего детства были известны всем мальчишкам фабричного поселка, поэтому свои поджиги, и самопалы, они никогда не заряжали этой по сути взрывчаткой. Еще один пример касался опасности самой горючей пленки. В четвертом цеху, где отливалось пленочное полотно, от него с двух сторон отрезалась кромка, которую в мешках, как отходы складировали в особом помещении. Аппаратчица, прикатившая на склад отходов тележку с мешками кромки и стала сбрасывать их на бетонный пол. Один из порванных мешков оказался заштопан проволокой, в результате чего образовалась искра, от которой вспыхнули все находившиеся в помещении обрезки пленки. Естественно произошел мощный взрыв, в результате которого вылетели все окна в здании, а от аппаратчицы на стене помещения остался только ее отпечаток, как при взрыве атомной бомбы в Хиросиме. Рекомендация не пить спирт, добытый на фабрике заключалась в том, что в производстве пленки использовался как этиловый, так и метиловый спирт, а проще говоря, метанол которым можно легко отравиться.  Как пример приводилась история бригады строителей из четырех человек, которая в полном составе умерла, выпив вместо обычного спирта метанол. Причем, искали этих строителей несколько суток, так как они для распития украденного спирта залезли в колодец, где их позже и нашли, рядом с пустым ведром, в котором находился уже испарившийся за несколько дней метанол. Еще в этом кабинете инструктажа я узнал, что все цеха на фабрике Кинопленки делятся на основные, в которых идет процесс производства самой пленки, и вспомогательные, которые занимаются либо изготовлением необходимой тары для упаковки, или ремонтом основного оборудования и самих помещений. Все четные номера цехов, были основными а нечетные вспомогательными. В третий механический цех фабрики, куда меня определили учеником токаря, я уже отправился самостоятельно без сопровождения. Здесь, на втором этаже двух этажного, построенного из красного кирпича здания, мне необходимо было предъявить принесенные из отдела кадров фабрики бумаги начальнику механического цеха, которым в то время был, Еврей по национальности, Солодарь Соломон Яковлевич. Это был высокий, рыхлый телосложением мужчина, которого все рабочие цеха считали злым, хотя я сталкивался с этим человеком всего пару раз за все время моей  работы, и особой злобы в нем не замечал. Нелюбовь рабочих к своему начальнику заходила так далеко, что однажды, во вторую смену, кто то из работяг, сумел проникнуть в запертый кабинет начальника, забрался на его рабочий стол, и навалил целую кучу как раз напротив стула, на котором он обычно сидел. Конечно, после этого происшествия пытались определить, кто мог это сделать, но виновника, в итоге так и не нашли. Подписав мое направление на работу, Солодарь отправил меня к начальнику токарного отделения по фамилии Лисевич. Этот человек действительно, чем то напоминал хитрую лису, с постоянной улыбочкой на худощавом лице, а ходил он как то правым боком вперед, прижав правую руку к груди. Обычно, Лисевич сидел в своей стеклянной конторке при входе в токарное отделение, наблюдая оттуда, как токари, фрезеровщики, и строгальщики, работают на своих станках. Иногда он вылезал из своей конторки, чтобы дать задание очередному работнику. Токарное отделение работало посменно, поэтому во вторую смену за рабочими никто не следил, и они были предоставлены сами себе. Получив в первую смену наряд на изготовление определенного количества деталей, работяги продолжали их точить и во вторую смену. Иметь хорошие отношения с мастером токарного отделения для рабочих было важно, так как работа в цеху была сдельной, и от Лисевича напрямую зависело, насколько выгодный по деньгам наряд получит тот или иной рабочий.  Мастер токарного отделения прикрепил меня к опытному токарю по фамилии Кокуев, которого соблазнил дополнительной доплатой за обучение новичка, и освободил от работы во вторую смену, так как по закону, мне как  малолетке, было запрещено работать посменно. Кокуев был неприметный очень спокойный уже пожилой человек, готовый выполнить любое заданье, которое его попросят сделать. Проще говоря, это был безотказный человек, которым начальству очень легко было управлять. В третьем цеху, я оказался не единственным из нашего барачного поселка. Здесь на втором этаже, рядом с кабинетом начальника цеха, в группе слесарей лекальщиков, работал мой средний брат Александр, который попутно рисовал еще цеховую стенгазету. В отделенье лекальщиков, занимались изготовлением только матриц, и пуансонов, с помощью которых, в темном восьмом цеху пробивались отверстия вдоль краев пленки, (так называемая перфорация), необходимая для ее протяжки  внутри киноаппарата. Раздевалка с душевой тоже располагалась здесь, на противоположной стороне коридора, напротив кабинета начальника цеха. Кроме этого, в токарном отделении, работала учетчиком моя соседка по бараку Маврина Нина, младший брат которой Володя был лучшим другом моего старшего брата Александра. Рядом, в слесарном отделении, трудился хорошо знакомый мне Владимиров Владимир по кличке Чаек, прежде активный участник молодежной организации ЧЧТ, виртуозно игравший на гитаре и близкий друг короля девятки. Именно он в свое время активно торговал в нашем районе порнографией отпечатанной в фотолаборатории на фабрике Кинопленки. Хотя он был значительно старше меня, но я его хорошо знал, так как он постоянно приходил домой к королю девятки, жившему в соседнем со мной подъезде, а с его младшей сестрой Ниной, я учился одно время в школе. Когда Владимиров видел нашу дворовую компанию, расположившуюся в сквере около бараков, то обычно предлагал нам поиграть на гитаре, поэтому несмотря на разницу в возрасте, все местные пацаны его хорошо знали и звали просто Вовка Чаек. Однажды он даже предложил мне, и нескольким моим приятелям, залезть вместе с ним на аэродром Вертолетного завода, утверждая, что там можно раздобыть ракетницы которые есть в кабине каждого вертолета. Что было нужно ему самому на этом аэродроме, мне до настоящего времени непонятно. Ничего хорошего из этой затеи у нас не вышло, ведь только мы пролезли на территорию аэродрома под двумя рядами колючей проволоки, как из кустов выскочил прятавшийся там часовой с винтовкой, и мы пролезая в спешке под колючкой, изодрали о нее всю свою одежду, и едва успели убежать в росший на противоположной стороне дороги лес. Кроме этих близко знакомых людей, как оказалось на заводе работало большинство соседей из барачного поселка, поэтому идя по территории фабрики, приходилось постоянно здороваться со встречными соседями по поселку. Вскоре и в самом цеху, у меня появились новые приятели, с которыми достаточно быстро сложились теплые дружеские отношения. Одним из них был мальчишка моего возраста, не сдавший экзаменов в летное училище, поэтому вынужденный временно устроиться работать в наш цех учеником слесаря. 1. Второй хорошей знакомой была, недавно овдовевшая молодая Татарка, которую звали Пустобаева Надежда. Она тоже работала токарем на револьверном станке, который стоял первым при входе в наше токарное отделение, а у нее за спиной располагался застекленный наблюдательный пункт начальника смены. На своем станке она обычно точила разную мелочевку, чаще всего мелкие винты, необходимые бригадам слесарей. Познакомился я с этой работницей совершенно случайно, ведь уже примерно через месяц после начала моей работы в цеху, сосед по бараку Маврин Володя, близкий друг моего старшего брата попросил меня передать этой вдовушке записку. О чем в ней говорилось, я не знаю, так как в принципе не читаю чужих записок, но как мне кажется, он приглашал ее на свидание, ведь уже через несколько месяцев они поженились, и у нее появилась новая фамилия Маврина Надежда. После этого случая, я стал в новой семье как свой, поэтому на все большие праздники, такие как например первое Мая, или Новый год, меня приглашали в гости наравне со взрослыми. Однажды Надежда так разоткровенничалась, что рассказала, как она почти намеренно отправила своего прежнего мужа алкоголика на тот свет. Произошло это в саду, где они травили хлорофосом тараканов. Уходя утром домой, Надя намеренно оставила на столе бутылку с оставшейся отравой, в надежде на то, что ее муж алкаш проснувшись, захочет как обычно опохмелиться и выпьет найденное на столе. Так оно и случилось, а милицейская экспертиза признала, что произошло обычное самоубийство по неосторожности. 2. Уже к осени, мне присвоили разряд токаря, выдали шесть круглых жетонов, с надписью фабрика Кинопленки № 8,   на которые я мог брать в инструментальной комнате нужные для работы инструменты, и я стал работать самостоятельно. Очень скоро я понял, как ни старайся, а заработать достаточно приличные деньги, работая на токарном станке все равно проблематично, ведь Лисевич постоянно подсовывал такие наряды, где выточенные изделия стоят копейки. Поэтому проще было ничего не делать, зато в конце месяца, когда подсчитывался заработок за прошедший месяц, мастер токарного отделения давал такую работу, которая стоила значительно  дороже. У Лисевича в отделении были только два любимчика, которым он всегда подсовывал выгодную работу. Этими любимчиками были, пожилой токарь Минулин, умудрявшийся работать сразу на двух токарных станках, и ярый Коммунист Василий, работавший на большом карусельном станке, которого в цеху все называли просто Васька. Последний постоянно пытался общаться со мной, видя как я, открыто игнорирую Партийные, Комсомольские, и Профсоюзные собрания, не посещая их, даже если мне на руки не выдавали пропуск для выхода с завода. Не знаю, была ли это его собственная инициатива, или он выполнял задание своей Партийной ячейки, но только этот человек постоянно лез ко мне, со своими душеспасительными как он считал разговорами. Весной, примерно за месяц до праздника, в цеху начинали ремонтировать старые, и делать новые тележки, и приспособления, с помощью которых вывозили плакаты на первомайскую демонстрацию. На саму демонстрацию, я естественно тоже не ходил, хотя всем участникам после этого давался оплачиваемый отгул, а если человек еще соглашался тащить плакат или флаг, то ему давали даже два отгула. Чаще всего, приходя утром в цех, и не желая в конце смены делать уборку, и смазку станка, я включал на нем лампу подсветки, и мы вместе с приятелем малолеткой, из слесарного отделения, отправлялись путешествовать по заводу. Больше всего, нам почему то нравилось путешествовать по темным цехам, где производился полив эмульсии или упаковка готовой пленки. Для работников этих цехов, уже привыкших к полной темноте было забавно смотреть, как два приятеля, словно слепые котята пробираются по помещению держась за стенки. Обычно они смеялись над нами, или голос из темноты спрашивал, а вы что действительно ничего не видите, ведь здесь не так уж и темно. Несколько раз нам удавалось побывать в копировальном цеху, где работницы сразу на нескольких киноэкранах просматривали изготовленные для показа в кинотеатрах города копии фильмов. Правда, обычно в этот цех посторонних с улицы не пускали, поэтому нам можно сказать повезло побывать там несколько раз. Чаще всего мы просто бродили по территории завода, старательно обходя места, где из труб уложенных на эстакаде капала жидкость. Из труб могло течь все что угодно, в том числе и кислота, в чем мы неоднократно могли убедиться на своем собственном опыте. Так однажды гуляя по заводу, мы увидели как из толстой лежащей на земле трубы поднимается красивый оранжево желтого цвета дымок. Мы решили подойти ближе и понюхать, чем пахнет это красивое облачко, поднимающееся от трубы. Лучше бы мы этого не делали, ведь запах так шибанул нам по мозгам, что мы опомнились только тогда, когда оказались далеко от этого места. Каждый раз, когда после смены, в цеху намечалось какое либо собрание, я в обеденный перерыв, забирал у табельщицы свой пропуск, чтобы в конце смены можно было сразу уйти домой, а не ждать когда кончится собрание. В такие дни, я уходил домой даже раньше, чем закончится рабочая смена. Очень часто, у проходной внутри завода образовывалась кучка работяг, которые опасались идти через проходную, так как там записывали всех кто раньше срока уходит с работы. Пару раз, таких работников даже снимали кинокамерой. Если взрослые рабочие опасались попасть на карандаш, то мне все эти облавы, были как говорится пофиг, ведь я отлично понимал, что до отправки в армию, меня все равно не уволят с завода. Единственным результатом такой облавы, всегда был очередной выговор, вывешенный на цеховой доске объявлений. Одно время, я даже коллекционировал такие бумажки, и помнится, собрал их штук восемь. Первые выговора были простые, потом строгие, а далее с первым вторым или третьим предупреждением. Большая масса добропорядочных рабочих, в обеденный перерыв выходила за территорию фабрики, где могла свободно покурить, ведь в цехах это делать было строго запрещено, а за обнаруженную при прохождении проходной спичку или сигарету виновника обычно увольняли с предприятия. Рабочие, могли воспользоваться заранее спрятанным куревом, или купить в киоске рядом с проходной штучные папиросы и сигареты. Единственные рабочие, которым разрешалось проносить на фабрику спички были газосварщики, и кузнец, из нашей цеховой кузницы которому необходимо было разжигать горн. Те, кто все же решался пронести на фабрику курево, могли прикурить, прижав к вращающемуся наждачному камню кусок проволоки, конец которой моментально становился ярко красным от нагрева. Еще можно было использовать для этого небольшой кусочек коллоксилина. Если положить его на железку, а сверху небольшой обрывок бумаги, то ударив по коллоксилину сверху второй железкой можно было получить искру от которой вспыхивал сперва коллоксилин, а затем и бумага. Кстати говоря, коллоксилин сгорал так быстро, что его можно было, смело поджигать на раскрытой ладони руки, при этом ощущалось только тепло идущее от огня. Осенью, во втором цеху, где производился коллоксилин, произошел взрыв, и меня как цехового бездельника, послали помогать строителям, устранять его последствия. При взрыве никто не пострадал, только в здании вылетели все окна, и двери, вместе с рамами, и стоять остался только голый кирпичный остов здания. Так как для промывки коллоксилина, использовалось большое количество спирта, все оборудование, бывшее в здании пришло в негодность, из за начавшегося после взрыва пожара. Тридцать седьмое здание, где произошел взрыв, было новым только что построенным производством, поэтому два старых здания, начавшие работать еще до войны, продолжали выпускать коллоксилин. Когда мощности старых зданий, для производства пленки не хватало, то коллоксилин привозили с Порохового завода, где производилась похожая основа для нитро пороха. Вообще следует сказать, что изначально коллоксилин использовался только в военном деле, а уже значительно позже из него научились делать пленку, целлулоид, из которого делали расчески, и детские игрушки, шелковую ткань и нитролак. Такое назначение на строительные работы меня вполне устраивало, так как теперь мне платили средне сдельную заработную плату, да и сдавать табельщице пропуск, как было заведено в цеху, было уже не нужно. Строители, во всем тридцать седьмом здании расширяли дверные, и оконные проемы, чтобы в случае следующего взрыва вылетели только оконные стекла, а такие как я, собранные со всего завода бездельники должны были убирать за ними строительный мусор. Кроме нас, на этом объекте работало несколько солдатиков, служивших в строительном батальоне. Они помнится, рыли траншею около стены здания, для прокладки труб или кабеля. Один из солдат работая ломом, наткнулся в земле на цепочку кирпичей, и когда приподнял один из них, то обнаружил под камнем очень толстый кабель. О находке сообщили руководившему работами прорабу, и тот сразу же предложил солдатикам расписаться, что он проинструктировал их заранее о возможности нахождения в этом месте электрического кабеля. На этот раз, все обошлось без травм, а уже через несколько лет, в похожей ситуации, работая на другом заводском объекте, солдатик пробил ломом оболочку электрического кабеля, в результате чего получил удар током и сильно обгорел. Через два месяца, уже в начале зимы, я снова вернулся работать в свой цех. Мой напарник, с которым мы путешествовали по заводу, обрадовался моему возвращению назад, и теперь мы с ним снова, как прежде  стали обследовать окрестности. Однажды любознательность нас сильно подвела. Мы с приятелем, забрались в соседнее с нашим цехом здание, где устанавливали новые автоматы по литью пластмассовых изделий, а когда вернулись обратно, то бывший там охранник, проследил за нами, до места где мы работали, и доложил своему начальству о наших похождениях. Причем, он обвинил нас в том, что мы якобы, открывали щиты управления этих машин, и некоторые из них повредили. Мы действительно открывали дверцы, и заглядывали внутрь, так как было интересно понять, как эта штуковина будет работать. А самого охранника мы тоже видели, когда залезли в пятнадцатый цех, но он убежал, видимо испугавшись нас. Вскоре на доске объявлений повесили бумажку, в которой говорилось, что нас с приятелем ждет товарищеский суд, который состоится в красном уголке цеха. В назначенный день пришлось остаться после работы, так как это было не обычное собрание, а мероприятие касающееся лично нас. Как оказалось, кроме нас собирались судить еще троих молодых слесарей из отделения расположенного на другой стороне цеха. Они провинились тем, что их застукали за изготовлением огнестрельного оружия. Как выяснилось на товарищеском суде, два пистолета у них нашли уже готовых, и еще несколько заготовок, и чертежи, по которым они работали, обнаружили в верстаках, где парни хранили свои  инструменты. Так как все нарушители закона были еще малолетками, их тоже судили товарищеским судом, а для выступления на процессе приехал прокурор района. Когда после окончания смены, актовый зал на втором этаже здания  заполнился рабочими, первым стал выступать прокурор. Он говорил долго, о том, что для изготовления пистолетов, малолетки раздобыли где то, настоящие чертежи оружия, и в принципе судить нужно не только их, а половину работников цеха, ведь в изготовлении оружия участвовала большая часть рабочих. Эти юноши говорил прокурор, при изготовлении деталей оружия обращались за помощью, к токарям, фрезеровщикам, строгальщикам, шлифовщикам, сварщикам, термистам, и гальванистам, поэтому соучастниками можно считать большую часть рабочих цеха. Еще он вспомнил случай, как несколько лет назад, в отделении лекальщиков, где работает мой брат, один из взрослых слесарей изготовил даже автомат. Это преступление так и осталось бы тайной, но сама жена этого мужчины, заявила в милицию, об оружии которое изготовил ее муж. Того взрослого слесаря посадили, говорил прокурор, а что прикажешь делать с этими малолетками, которых по закону даже судить нельзя. Очень долго на суде обсуждался этот вопрос, наконец было принято общее решение, объявить малолеткам выговор, и поставить на учет в детской комнате милиции. Когда, дело дошло до обсуждения нашего проступка, всем работягам уже надоело сидеть в этом зале, ведь рабочая смена уже давно закончилась. Когда председательствовавший на суде спросил, а что будем делать с этими разгильдяями забравшимися в соседний цех, рабочие стали кричать, да накажите их как нибудь, и отпускайте нас домой, ведь смена давно закончилась. Очень быстро, общим голосованием было принято решение, просто предупредить нас, что лазить по чужим зданиям недопустимо, ведь когда мы станем совершеннолетними, это будет считаться преступлением. Удивительно, но нам не объявили даже выговора. Речь прокурора на рабочих тоже мало подействовала, ведь все в цеху знали, кто чем занимается. Насчет пистолетов, или автоматов слышно не было, а вот холодное оружие, и стреляющие авторучки делали многие, пока это не закончилось трагедией. Двое приятелей, идя с работы домой стали спорить, выстрелит или нет, авторучка которую сделал один из них. В результате испытания самоделки, один из рабочих получил ранение в живот, после чего виновника трагедии посадили в тюрьму, а мода на такие самоделки постепенно пошла на убыль. После нового года я получил паспорт, и поэтому стал работать в две смены. Примерно через месяц после зимнего праздника, в цех пришел работать молодой парень, только что вернувшийся из армии. С первых же дней, в раздевалке рабочие заметили у него на груди огромный свежий шрам, который он получил явно во время своей службы. Естественно всем работникам цеха стало интересно узнать, как новый рабочий получил травму грудной клетки. То, что рассказал этот молодой человек, удивило не только меня, а многих присутствующих в раздевалке работяг. Оказалось, что парень служил во внутренних войсках, на территории толи западной Украины, толи Прибалтики, а шрам на груди, это память, о его встрече с так называемыми лесными братьями, которые к 1963 году еще продолжали сопротивляться советской власти. По его словам, основной задачей его части, было отбирать у местного населения оружие, оставшееся еще со времен войны. В основном они ездили по окрестным селам, и обыскивали дома и хозяйственные постройки. Каждый раз они изымали у сельчан довольно много оружия, но стоило им через месяц снова вернуться в это село, как здесь опять находили достаточно большой арсенал. Если же лесные братья проводили какую либо акцию, убивали например председателя колхоза, или школьного учителя, то их отправляли на поиски преступников. Вот во время одного такого преследования лесных братьев он и получил серьезное ранение. Однажды лесные братья убили председателя колхоза, и их часть отправили прочесывать местность в поисках преступников. Им удалось обнаружить трех вооруженных человек, и они развернувшись в цепь стали преследовать боевиков. Одного из них, они загнали в болото, и он попав в трясину стал тонуть, но на предложение вытащить его из болота, предпочел лучше утонуть, чем сдаться в плен. Двое других, миновав поле, скрылись в лесополосе рядом с ним. Командир выстроил своих солдат в цепь, и они стали прочесывать лес. Лесной участок оказался небольшим, поэтому вскоре цепь солдат вышла на противоположную опушку, не найдя вооруженных беглецов. При проверке личного состава оказалось, что одного солдатика не хватает, поэтому командир развернул своих подчиненных, и они снова начали прочесывать лес уже в поисках своего сослуживца. Примерно в центре лесной полосы они нашли своего пропавшего товарища. Оказалось, что идя в цепи солдат, он провалился, в старый, уже прогнивший подземный схрон устроенный лесными братьями, а не подавал голоса, из опасения помешать проведению облавы. Обнаружив это старое убежище, командир понял, что где то недалеко должен быть новый бункер, в котором спрятались преступники. Поэтому он приказал своим солдатам, пробовать дергать каждое молодое деревце, или сухой пень в лесу, в надежде обнаружить тайное убежище. И действительно, крышку люка в виде ящика, в котором росла молодая сосенка вскоре нашли, и командир предложил сидевшим в подземелье добровольно сложить оружие. Но ответом ему была полная тишина, так как под землей либо никого не было, или лесные братья не желали сдаваться в плен. Участок леса, где было найдено подземелье, естественно оцепили, а троим выбранным солдатикам командир приказал прыгать вниз в подземное помещение. Взяв с собой только автоматы, солдатики один за другим спрыгнули в темный люк. Никакого шума или стрельбы не последовало, а на призыв командира подать голос, была только полная тишина. Через какое то время, командир отобрал из числа своих солдат еще трех человек, которым предстояло снова прыгать вниз. Среди трех выбранных, оказался и рассказчик этой истории. Командир приказал своим офицерам передать солдатам свои пистолеты, так как посчитал, что с ними под землей будет проще воевать. По словам рассказчика, сразу после прыжка, у него из глаз посыпались искры и он потерял сознание. Очнулся он, в глубокой узкой шахте, которая была специально вырыта под люком, и в которой, как сельди в банке лежали все прыгавшие вместе с ним в люк солдатики. На голос сверху откликнуться, все боялись произнести хотя бы слово, ведь отлично понимали, что в их колодец, сидевшие в бункере могут кинуть гранату и тогда смерть будет неминуема. После второй неудачной попытки проникнуть в подземелье, командир стал думать, что ему делать дальше. Если попытаться выкурить боевиков газом, то могут пострадать уже посланные вниз солдаты, ведь противогазов у них нет. Но спустя примерно час все решилось само собой, ведь у лесных братьев не выдержали нервы, и они попытались улизнуть из своего бункера, воспользовавшись специально прокопанным запасным ходом, крышку которого не смогли найти так как она была заперта изнутри. И это у них могло вполне получиться, если бы случайно, стоявшие в оцеплении солдаты, не заметили двух человек вылезших из под земли позади них. Как позже оказалось, чтобы попасть в бункер, нужно было держась за края люка шагнуть в боковой ход., так как под ним, была устроена специальная глубокая яма ловушка в которую и угодили солдатики. А рану груди этот молодой человек, получил от боевика сидевшего под землей, который ударил его прикладом винтовки в грудь, пока он падал в яму под люком. После выписки из госпиталя, рассказчику показывали этот бункер, и он участвовал в суде над боевиками как пострадавший. Бункер по его словам был сделан капитально, уже не из бревен как прежний, а имел бетонные стены, и по полу в канавке протекала родниковая вода. Сам он этого уже не видел, но со слов сослуживцев знал, что в подземелье изначально имелся большой запас еды, боеприпасы и даже радиостанция. На следующий день, он приносил в цех, и показывал мужикам орден, которым его наградили за поимку лесных братьев. Единственные здания на фабрике, куда был закрыт доступ не только мне с приятелем, но и другим рабочим, это производство коллоксилина и цех варки эмульсии. В цех производства коллоксилина не пускали посторонних по той причине, что в технологической цепочке использовалось огромное количество спирта для промывки готовой продукции, а при варке эмульсии использовали большое количество серебра. Но заходить в эти цеха и не требовалось, ведь например коллоксилин, в целях безопасности хранился прямо на улице, под большими навесами огороженными забором из колючей проволоки. Один из таких навесов стоял как раз на полпути к нашему механическому цеху, где под открытой крышей, в больших цинковых кубах метр на метр лежал приготовленный для литья пленки коллоксилин. Правда первое время, пока я работал только в первую смену, заходить на территорию хранилища на глазах сновавших по улице людей было сложно. Но когда после нового года, я стал работать во вторую смену, которая зимой начиналась уже в темное время суток, взять необходимое количество коллоксилина стало возможно. Очень часто, принести им коллоксилина просили сами женщины, работавшие на фабрике, так как они часто использовали его вместо ваты, для набивки им подушек, или шитье безрукавок в холодное время года. По фабрике ходили разговоры, что бывали случаи, когда набитая коллоксилином безрукавка взрывалась прямо на теле человека. Иногда для самопроизвольного взрыва не требовалось даже открытого огня, ведь эта продукция могла рвануть при высыхании сама по себе, если при последней промывке спиртом внутри осталось какое либо количество азотной кислоты которой обрабатывали хлопок. Поэтому даже в цинковые кубы, коллоксилин закладывали в пропитанном спиртом виде, и при сжатии его в руке, можно было выдавить небольшое количество алкоголя. Спирта на заводе тоже было много, ведь от хранилища, где разгружались пришедшие на фабрику железнодорожные цистерны, он по трубам тек в цеха, где использовался в производстве. Правда, спиртовая труба на эстакаде, всегда шла метра на два выше всех остальных трубопроводов, чтобы затруднить доступ к ней желающих выпить на халяву. Добыть на фабрике серебро, тоже было достаточно просто. В дальнем углу фабрики, находилась так называемая яма сжигания, обложенное огнеупорным кирпичом углубление в земле шириной метров восемь, в которой несколько раз в неделю сжигалась пленка, привезенная в железнодорожных вагонах со всей страны. За один раз в яму загружался целый вагон бракованной пленки. Это могли быть, побывавшие в прокате художественные фильмы, и киножурналы, обрезки пленки с киностудий, которые остались невостребованными после монтажа фильма, или негативы из многочисленных фотостудий страны. Когда яма заполнялась пленкой, приезжала пожарная машина, и в их присутствии ее содержимое поджигалось. На следующий день, оставшуюся в яме золу, складывали в сто литровые бочки, и по железной дороге отправляли в Ленинград, где из нее добывали бывшее в эмульсии серебро. Небольшую часть золы, перерабатывали здесь на месте, с помощью электричества извлекая из нее драгоценный металл. Правда, этот объект был обнесен забором из колючей проволоки, а иногда даже охранялся вооруженным револьвером охранником, поэтому нужно было отследить момент, когда охраны около ямы нет. Обычно пост охраны на яме сжигания ставился только тогда, когда она была заполнена, а вот пустую яму фабричное начальство, охранять видимо считало ненужным. Если в золе серебро было недоступно, из за слишком малых частичек, то некоторая часть металла, собираясь в большие капли, затекала в швы между кирпичами, откуда его можно было легко достать пока яма сжигания еще пустовала. За один поход на яму сжигания, можно было насобирать сразу несколько килограммов ценного металла. Из добытого серебра, в принадлежавшей цеху кузнице можно было отлить перстень, кулон или нательный крест. Плавить металл, можно было и в цеховой термичке, где имелись солевые ванны для закалки изделий, но проще, было воспользоваться кузнечным горном, так как там работал кузнецом сосед по бараку по фамилии Князев, живший в соседнем подъезде. Обычно в благодарность за помощь, кузнецу отдавалась часть добытого металла. В конце зимы, моему брату Александру предложили работать заводским художником, поэтому уходя из цеха, он оставил мне по наследству свой шкафчик для одежды. Все работяги, с завистью глядели на этот шкаф, так как его дверцу внутри, украшала нарисованная во всю ее высоту, цветная картина обнаженной богини любви Венеры. Правда, пользовался я этим шкафом всего пару месяцев, после чего, его дверцу кто то во вторую смену оторвал, вместе с петлями. Видимо человеку, просто  понравилась картина, нарисованная на фанере, ведь все остальное содержимое шкафчика осталось целым. С наступлением лета, мы с приятелем, обнаружили в северо восточном углу фабрики большой бассейн, в котором охлаждалась используемая в производстве пленки вода, бассейн был очень большой, метров сто в длину, и глубиной метра полтора. Через равные промежутки, поперек бассейна были протянуты трубы, из которых вверх били фонтанчики теплой воды, которая падая обратно в бассейн,  постепенно принимала температуру окружающего воздуха. Единственное, что нас в начале смущало, это стоящие вокруг бассейна таблички, на которых было написано, что купаться здесь запрещено, так как в воду добавлен медный купорос препятствующий образованию зеленой слизи и водорослей. И действительно, вода в нем имела немного зеленовато голубоватый цвет. Пользоваться бассейном у нас получилось недолго, так как вскоре, Лисевич узнал где мы бываем, и стал через всю территорию фабрики ходить на этот бассейн, и прогонять нас обратно в цех. Видимо мы сами оказались невольными виновниками обнаружения нашего места купания, разболтав об этом другим работягам. В конце рабочей смены, примерно за полчаса до ее завершения, начиналась уборка, и смазка станков, где тоже можно было развлечься. Так, для удаления из недоступных мест остатков охлаждающего раствора, используемого при сверлении, и резке металла, использовался сжатый воздух. Давление сжатого воздуха в шлангах было настолько сильным, что его рабочие иногда использовали для стрельбы шариками от подшипника, причем снаряды летели на очень значительное расстояние. Например, фанерные плакаты, висевшие на стенах токарного отделения, были усеяны дырами от попаданий таких снарядов. Так как краны, перекрывавшие воздух нужно было открывать долго, резиновый шланг просто перегибался пополам, после чего в его свободный конец запускался шарик. Сразу после того как перегнутый шланг расправлялся, сжатый воздух с большой силой выбрасывал шарик наружу. Иногда двое рабочих, на спор, кто точнее попадет, стреляли таким образом по плакатам висевшим на противоположной стене помещения. Конечно, такая стрельба сжатым воздухом, была возможна в основном во вторую смену, когда мастера токарного отделения нет на месте. С началом лета, все рабочие, кто не ушел в обеденный перерыв с фабрики, отправлялись отдыхать в тальниках, растущих на задней стороне цеха, протянувшихся вплоть до фабричного забора на северной стороне, где располагался поселок Левченко. Сразу за цехом, стоял вкопанный в землю склад, где хранилась привезенная на фабрику для утилизации отслужившая свой срок пленка. Из земли, примерно на метр торчали только кирпичные стены склада, а над ними начиналась крытая железом двускатная крыша. Кто то, из рабочих цеха, со стороны тальников проделал в крыше склада дыру, через которую можно было вытащить ящик со старым фильмом, и рассыпать пленку в кустах, чтобы не лежать в обед на голой земле. Если попадался ящик с интересным художественным фильмом, то в обеденный перерыв, лежа в тальниках  можно было посмотреть кино. Рулон с пленкой крепился на ветвях кустарника, а быстро раскручивающаяся лента пропускалась сквозь ладонь руки. Если внимательно смотреть на движущуюся в руке пленку, можно было видеть, как разворачивается сюжет фильма, правда все действие происходило без звука. Если в процессе просмотра, какой либо кадр из фильма нравился, то его можно было оторвать, и в дальнейшем сделав с него негатив, отпечатать этот эпизод на фотобумаге. Помнится, что многие работяги, лежа в обеденный перерыв на кучах горючей пленки, умудрялись еще и курить. Яма сжигания, о которой говорилось выше, не успевала переработать всю массу старой пленки привозимой на фабрику, поэтому по всей ее территории, были разбросаны склады, в которых она хранилась, а на железнодорожных путях стояли грузовые вагоны забитые отходами. Яму сжигания использовали только по ночам, так как местные жители постоянно жаловались на едкий дым, образующийся при ее горении. Особенно сильно возмущались, работники детской инфекционной больницы, которая находилась рядом с забором фабрики. Видимо устав выслушивать нападки жителей Телевышки, фабричное начальство закрыло старую яму сжигания, и построило новую, на удалении нескольких километров от старой, в центре завода, рядом с нашей цеховой кузницей. Мы с приятелем естественно воспользовались ситуацией, и несколько дней посвятили выворачиванию из земли огнеупорных кирпичей, под которыми оказались особенно большие куски сплавившегося серебра. Но перенос ямы сжигания на новое место, тоже видимо вызвал недовольство местных жителей, так как вскоре было принято решение, о постройке на фабрике цеха по переработке старой пленки. Здесь предполагалось измельчать старую пленку, а эмульсию смывать с помощью химикатов, добывая затем из раствора серебро с помощью электролиза. Этот метод утилизации видимо казался начальству выгодным, так как оставшаяся от старой пленки крошка, снова пускалась в производство новой продукции. Естественно, меня как одного из фабричных  бездельников снова направили на строительство нового цеха, где пришлось катать тяжелые тачки с раствором при заливке бетонных полов. Когда в конце лета, проработав на стройке пару месяцев, я снова вернулся ы цех, мой приятель сказал, а давай разыграем перед Лисевичем представление, раз тебе не хочется, работая токарем постоянно торчать у станка. По задумке, я должен буду на глазах мастера токарного отделения притвориться, что мне стало плохо, и я потерял сознание, а напарник привлечет к этому внимание Лисевича. Так мы и сделали, вышли в коридор на нижнем этаже здания,  соединявшем два боковых пристроя цеха и стали ждать удобного случая. Наконец мы отследили момент, когда из токарного отделения, в коридор вышел Лисевич, и направился в нашу сторону. Я сел на деревянный ящик с песком, в закутке, откуда дверь вела во двор здания, опустил безвольно вниз руки, и сделал безразличное лицо, а мой приятель побежал навстречу мастеру, крича на ходу, что мне стало плохо и наверное нужно вызывать скорую помощь. Вскоре ко мне подбежал обеспокоенный Лисевич, и стал спрашивать что случилось. Мой приятель живо рассказал, что неожиданно для него, я сел на бетонный пол, и он даже сперва испугался, а вдруг человек вообще помер, но как оказалось позже, я только потерял сознание. И часто это бывает у тебя, спросил Лисевич. Не часто, но такое случается ответил я. Но тогда тебе наверное нельзя работать на станке сказал мастер, ведь если такое произойдет во время работы ты можешь погибнуть. Давай ка ты сегодня иди домой сказал Лисевич, а я посоветуюсь с начальством, что с тобой делать дальше. На следующий день, меня отстранили от работы на токарном станке, и перевели работать слесарем сборщиком, в бригаду рядом с токарным отделением. Я конечно не понял чем руководствовалось начальство, ведь на новом месте было еще больше опасных для жизни человека механизмов. Теперь мне предстояло работать, у наждачного камня, на сверлильных станках, гильотиновых ножницах, трубогибных и вальцовочных аппаратах. Но зато, здесь уже не нужно было подсчитывать, сколько удалось заработать за месяц, так как деньги выплачивались сразу всей бригаде, и распределялись на всех работников соответственно их разряду. Всего в бригаде было три человека, бригадир Михаил Беляев, числившийся сварщиком Леха, и я на подхвате. Мой напарник, по путешествиям по фабрике тоже работал в этом помещении, только в соседней бригаде слесарей. Правда проработать рядом нам пришлось мало, так как осенью он успешно сдал экзамены в летное училище, и вскоре уволился с фабрики. В начале каждого месяца, бригадир получал очередной заказ, который бригада должна была выполнить. Обычно мы делали новые, или ремонтировали старые тележки, с длинными, метра полтора осями, на которые наматывались рулоны отлитой пленки, после чего ее перевозили в темные цеха, где наносили на пленку эмульсию. Каждый месяц бригада получала заказ, на пятьдесят, а то и больше таких тележек. Если предстояло делать новые тележки, то несколько дней, в начале месяца приходилось ждать, пока токаря, и фрезеровщики, наточат нужное количество деталей, после чего можно было начинать собирать изделия. Единственное, что можно было сделать сразу, не дожидаясь поступления комплектующих, это нарубить толстых уголков которые шли на боковины тележек. По мере поступления деталей, по специальным шаблонам сверлились крепежные отверстия, в которых нарезалась резьба. Затем в полученных от Мавриной Надежды винтах прорезались шлицы под отвертку, с помощью которых собирались вместе все детали. К концу месяца, все помещение оказывалось заставлено готовыми новыми тележками, которые потом увозили на покраску. Теперь сачковать как прежде не получалось, ведь от этого страдало общее бригадное дело, да и заработная плата слесаря сборщика, оказалась значительно выше, чем при работе на токарном станке. Правда, иногда по привычке, в наше помещение приходили поговорить, как они считали с подопечным, комсорг или парторг цеха. Тогда бригадир видя, что меня отвлекают от работы, не выдержав говорил, да пошли ты этих болтунов подальше, пускай не вертятся под ногами и не мешают работать. Иногда бригада получала заказы на изготовление сложных механизмов, или оборудования для детских площадок. Несколько раз приходилось делать пожарные лестницы для аварийного спуска из здания, а так же дверные и оконные рамы. Однажды летом Мишка Беляев сказал мне, сегодня вечером наш цех дежурит в ДНД, и если у тебя есть желание то ты тоже можешь выйти на дежурство, за что потом получишь день отгула. На это я ответил, что дружинники будут гонять моих соседей по поселку, и участвовать в этом деле я не намерен. Поздно вечером, выйдя на улицу покурить перед сном, я решил сходить посмотреть, как дежурят в добровольной народной дружине мои сослуживцы из третьего цеха, тем более штаб где они базировались, находился в двух шагах от моего барака в бывшей школе №75. Увидев меня, старший по ДНД оживился, и спросил, ты что тоже решил подежурить. Да нет ответил я, просто решил выйти перекурить перед сном, да вот решил посмотреть, как вы тут дежурите. Так болтая, мы всей толпой вышли из помещения на улицу покурить. Как раз в этот момент, к бараку подъехала черная волга, из которой вылез упитанный дядька, в дорогом костюме. Ну как у вас дела спросил приехавший, едва вылез из машины. Да вот, предлагаем этому товарищу подежурить, а он отказывается, видимо решил пошутить старший. А он кто, спросил явно приехавший проверить работу дружинников мужик. Да наш цеховой работяга, ответили из толпы, а вот дежурить в ДНД отказывается. Как так удивился пузатый начальник, вы что, не хотите участвовать в охране общественного порядка и защищать свою страну от хулиганов. Да в гробу я видел эту вашу страну ответил я, она мне еще ничего не дала, поэтому и защищать ее не обязательно. А что бы вы хотели получить от страны, после чего встанете на ее защиту. Вот вы прикатили сюда на шикарной машине, которую обычный рабочий не сможет себе купить даже если будет лезть из кожи, а я не отказался бы например от мешка денег, на которые мог вволю погулять пока молодой, а потом до самой смерти готов работать на соседней гребанной фабрике. Ты что с ним споришь стали сзади одергивать меня мужики, это же зам начальника нашей фабрики. Тем хуже для него ответил я, ведь пролезть на такую должность может только хреновый человек, который одновременно может подавлять своих подчиненных, и угождать начальству, а это по понятиям простого человека плохо. Очень долго после этого случая, в цеху обсуждали, как я ругался с заместителем директора фабрики, на что постоянно приходилось отвечать, что я озвучил только то о чем думает каждый работяга, ведь действительно, только наличия высшего образования для занятия такой высокой должности еще недостаточно, и пролезть наверх можно либо по большому блату, или будучи человеком умеющим подавлять подчиненных и одновременно угождать начальству. Таким образом, я отработал в цехе номер три до самой отправки в армию, но это уже другой рассказ.               
    Использованные материалы.
1.Фото автора из семейного архива
2.Фото автора из семейного архива.