Один неверный шаг

              Говорят, что отмечать сорокалетие не принято — плохая примета, а Иннокентий Игнатович и не собирался, да и в приметы он не особо верил. Так, сплюнет три раза через левое плечо, если черная кошка дорогу перебежит, и всё. А на свой юбилей тортик домой принес. Попили с мамой чайку на кухне и разошлись по своим комнатам, каждый свой сериал смотреть. Мама — про любовь, Кеша — про бандитов.

              Утром завтракали молча. В их семье вообще мало говорили. Иной раз за целый день только и услышишь, что пару слов: «Кеша, кушать» и, вставая из-за стола: «Спасибма». А здесь Мария Леонидовна, убирая посуду со стола, вдруг разговорилась:
— Ну, как настроение на пятом десятке?
— Нормальное.
— Хорошо. А вот я помню, проснулась наутро после своего сорокового дня рождения и такая меня взяла грусть-тоска.
— Это потому, что мужчины и женщины к своему возрасту относятся по-разному.
— Вот здесь ты прав. Мужчина в сорок еще завидный жених, а женщина…
— Это ты к чему, мам?
— Нет-нет, это я так, к слову. Погода, говорю хорошая. Гулять-то пойдешь?
— Пойду. Не сидеть же дома целый день.
— Хлеба не забудь купить к обеду, свеженького.
— Куплю, конечно, могла бы и не напоминать.

              Пополнение съестных запасов в семье Иннокентия Игнатовича  целиком и полностью лежало на его плечах. И жаловаться на отсутствие продуктов у Марии Леонидовны не было повода. Сын никогда ни о чем не забывал. Его жизнь давно уже катилась по накатанной дорожке. Дом — работа, работа — дом. Квартальный отчет. Новогодний корпоратив. Мимозы женщинам на Восьмое Марта. В выходные — прогулки в парке и редкие визиты к Анечке, Анне Андреевне, — женщине, старше Иннокентия лет на десять. Хотелось бы — почаще, но не получается — у той свой график: дети, внуки, дом, дача, хозяйство... На Кешу, этого долговязого мужчину в смешных круглых очках, который однажды помог ей донести сумки и неожиданно задержался выпить чаю, с продолжением, женщина могла выделить лишь час-–полтора в месяц.

               Погода на улице и вправду стояла чудесная. Отчетливо пахло весной. Кое-где на деревьях почки уже дали первые ростки. Неделя–две и всё вокруг зазеленеет. Не от того ли, вместо обычных двух часов, Иннокентий гулял все три, а идти домой всё равно не хотелось. Вот только как быть с мамой, она же будет волноваться…

               Вздохнув, Иннокентий направился к ближайшему магазину. Открытую дверь увидел издалека, а вот войти вовнутрь не смог. Какой-то «умник» привязал у входа свою собаку. Огромный черный пес сидел как будто смирно, мимо него спокойно проходили люди, а некоторые даже трепали песика за ухом, но Иннокентий был уверен, что с ним этот номер не пройдет — собака непременно почувствует его панический страх и набросится.

              Дружба с четвероногими друзьями человека  у Кеши не заладилась с самого детства, а после того, как его, решившего заняться утренними пробежками, искусал злобный бульдог, собак мужчина старался обходить за версту. Он на всю жизнь запомнил, как после первого же старта на главной аллее парка уже метров через двадцать, за ним вдогонку кинулся большущий пес. Кинулся с громким лаем, догнал, свалил, и пока хозяин оттаскивал собаку за ошейник, брюки были изорваны в клочья, а по всему телу «милый» песик оставил следы своих клыков.
— Почему у вас собака без намордника? — резонно заметил Иннокентий, поднимаясь и осматривая следы нападения.
             Спросил и получил адекватный ответ:
— Себе намордник одень. Он тебе очень пойдет. Разбегались тут, бегуны-спринтеры, мать вашу.
              Что ж, все понятно, каков хозяин, таков и его пес. Продолжать диалог в подобном тоне Иннокентий не стал. Отправился домой смазывать раны йодом, под бесконечные причитания мамы.

               Собака перед магазином послушно ждала своего хозяина, а Иннокентий послушно ждал, когда же он, наконец, сможет купить свежего хлеба. В поисках свободной лавочки, он прошел вдоль старенькой пятиэтажки, свернул во двор и, увидев почти пустую детскую площадку, направился к ней.

               Двое мальчишек, с криками носящихся друг за другом, куда-то быстро убежали. На качелях сидела милая девчушка с плюшевым медведем на коленях и время от времени отчаянно болтала в воздухе ногами. Она, видимо, еще не умела самостоятельно раскачиваться, а ее мамаша, сидящая тут же спиной к качелям, метрах в трех, что-то увлеченно набирала на дисплее телефона. Дочь ее, похоже, совершенно не интересовала. К тому же женщина периодически прикладывалась к банке с пивом.
«Вот они, современные родители, — подумал Иннокентий, с горечью. — Что вырастет из этой девочки, если ее воспитанием никто не занимается?»

                Он уже поднялся, чтобы помочь ребенку раскачаться, но вместо этого зачем-то вцепился в перекладину детского турника. Хотел подтянуться, но только безвольно повис в воздухе. Девочка посмотрела на него удивленно, словно хотела сказать — дяденька, вы что, спортом решили заняться? Иннокентий спрыгнул на землю.

              Да, со спортом он никогда не дружил. Еще в школе на уроках физкультуры маленький Кеша вызывал у одноклассников дружный смех, потому что не мог выполнить самые простые упражнения. К девочкам даже не приближался — боялся насмешек.  Погонять с ребятами во дворе мяч или покрутить педали велосипеда Кеша тоже не любил, не любил он и купаться — стеснялся своей угловатой фигуры, предпочитая проводить время с интересной книгой в руках. Наверное, поэтому и профессию он себе выбрал, не связанную с физическими нагрузками. Окончил финансовый институт, по специальности «бухучет и аудит», поступил на службу в одну торговую кампанию и никуда больше не рвался. А зачем? Платили там хоть и немного, зато регулярно. Иногда даже премии давали. Начальство терпимое, коллектив дружный, что еще надо в жизни холостому мужчине?

              Иннокентий Игнатович подошел к магазину и от удивления буквально открыл рот — собака всё так же сидела, поджидая хозяина.
Это уже переходило всякие границы. Может, про нее просто забыли? Или мужчину задержали за кражу продуктов? Впрочем, как бы там ни было, а попасть вовнутрь Иннокентий всё ещё не мог. Что делать, ждать дальше, или… Немного поразмыслив, он решил воспользоваться служебным входом, но там дорогу ему преградили двое нетрезвых рабочих.
— Гражданин, вы куда направляетесь?
— Хочу попасть в магазин.
— Вход с другой стороны.
— Там собака чья-то привязана.
— Собака?  — Рабочие переглянулись и дружно загоготали. — Ты чо, мужик, собачку испугался?

             Поняв, что в магазин его всё равно не пустят, Иннокентий возвратился на детскую площадку. Удивительно, но и там ничего не изменилось. Девочка всё так же сидела на качелях, болтала в воздухе ногами, а ее мама всё так же тыкала указательным пальцем в телефон. Захотелось крикнуть что-нибудь резкое: «Эй, мамаша, обратите, наконец, внимание на дочь». Но Иннокентий сдержался, прошел, сел на лавочку, стал играть с девочкой в переглядки — надул щеки, показал язык. Ему хотелось вызвать у ребенка улыбку, но безуспешно — девочка не реагировала.

             Плюшевый мишка, сидящий на ее коленях, неожиданно свалился, а, может, она и сама его сбросила, стараясь таким образом привлечь к себе внимание. В любом случае у мужчины появился повод подойти и подать ребенку игрушку. Он даже представил, как девочка заулыбается, он начнет ее раскачивать, услышит звонкий смех. Мама обернется, скажет: «Спасибо, спасибо вам большое. У меня тут, к сожалению срочная переписка…» Но… Всё вышло иначе…

                Иннокентий присел перед девочкой на корточки, поднял и положил ей на колени медведя, хотел спросить: «Как тебя зовут?», но не успел. Увидев вблизи незнакомого дядю, малышка испугалась. Ее тоненький, дрожащий голосок, готовый сорваться в плач, пролепетал одно-единственное для всех детей слово:
— Мама!
                Мама обернулась, и Иннокентий, может быть, слишком резко отдернул руку от мишки. Что могла подумать женщина, сознание которой затуманено некоторым количеством алкоголя, догадаться не трудно.
              Самое правильное решение для Иннокентия было бы встать и молча уйти, а еще лучше убежать, но ведь он ни в чем не виноват. Он только подал девочке ее плюшевого медвежонка и всё.
              Всё?!
              Нет, не всё!
              Лицо женщины искривилось в злобном оскале.
— Ты что это делаешь рядом с моей девочкой? — прошипела она.
— Я?   
— Ты почему трогаешь мою дочь? Ты — педофил.
— Я… я только поднял…
— Совсем обнаглели извращенцы, прямо при матери к девочке лезут?
— Вы с ума сошли? Я только мишку поднял…

               Девочка заплакала, а ее мать стала кричать всё громче и громче. И такие слова как «педофил», «извращенец», «развратник» звучали в каждой ее  фразе. Иннокентий понял, наконец, что другого варианта, как спасаться бегством, у него просто нет, но было уже поздно, на шум скандала к ним  спешили случайные прохожие. Какой-то мужчина в несвежей майке с трехдневной щетиной на подбородке, как потом оказалось, — сожитель женщины, ни слова не говоря, одним ударом свалил «извращенца» с ног, уселся сверху и заломил руки несчастного за спину.
— Ну что, попался, гад, теперь за всё ответишь!
— Это ошибка, это ошибка, — пытался оправдываться Иннокентий. — Я только поднял… Я только подал…
— Замолчи, гад, пока я тебя не прибил, — вторил ему сожитель. — Мы, таких, как ты, на зоне, пачками мочили.
— Я только хотел…
— Замолчи, иначе я за себя не ручаюсь!

             Он распалялся всё больше и больше, перешел на тюремный жаргон,  но, как только во двор въехал милицейский газик, мужчина тут же испарился. Встречаться со «стражами порядка» ему, вернувшемуся из мест лишения свободы лишь пару месяцев назад, хотелось меньше всего.
Объяснения старшему наряда пришлось давать его гражданской жене.
— Вот этот, — говорила женщина плачущим голосом, показывая на Иннокентия, который успел подняться и стоял тяжело дыша. — Вот этот приставал к моей дочери.
— Как приставал? — решил уточнить сержант.
— Она сидела на качелях, а он залез к ней под подол.
— Да я только поднял…
— Так, помолчите-ка, вас пока не спрашивают, — и к женщине, — продолжайте.
— Я только на секунду отвлеклась, а он уже тут как тут, смотрю, лезет…
— На секунду? — взорвался Иннокентий. — Да она полчаса от телефона глаз не отрывала.
             Сержант на замечание не отреагировал, зато отреагировала мамаша. Кинулась на мужчину с кулаками.
— Да, я тебе сейчас, да я за свою дочь…
             Оттащить ее оказалось не просто. Встав между подозреваемым и потерпевшей сержант еще раз спросил:
— Значит, вы утверждаете, что этот гражданин приставал к вашей дочери?
— Да, утверждаю!   
— Вы это лично видели?
— Конечно. Я же не слепая.
— Заявление напишите?
— Конечно, напишу. Пусть его упрячут подальше. Пусть его сошлют куда-нибудь. Пусть его…

             Сержант повернулся к Иннокентию, попросил протянуть руки и профессиональным движением захлопнул на его запястьях наручники. А спустя всего пятнадцать минут, задержанный уже сидел в камере предварительного заключения. Как его везли, как оскорбляли, как отпускали сальные шуточки, Иннокентий не помнил. Всё, что происходило вокруг, виделось ему, потерявшему очки еще там, на детской площадке, словно в тумане. Очнулся он только после того, как у него за спиной закрылись железные двери.

                Где он? Почему он здесь оказался, как это могло произойти, почему его арестовали? Вопросы, на которые Иннокентий Игнатович никак не мог ответить. Казалось, что всё это какая-то чудовищная ошибка. Сейчас, сейчас его вызовут к дежурному, он всё спокойно объяснит, они вместе посмеются и на прощание пожмут друг другу руки.

              Однако его никуда не вызывали. Иннокентий несколько раз стучал кулаком в дверь, требовал начальство, но всё напрасно. Только часа через три в коридоре послышался какой-то шум. Маленькое окошко в двери открылось, и в проёме появился железный поднос, на котором стояла миска с какой-то кашей, кусок хлеба и кружка с теплой водой.
— Эй, мне надо позвонить домой, — крикнул он, — мама волнуется.
— У всех мамы волнуются, — ответил грубый голос. — Лучше хавай скорей, а то унесу, останешься голодным.
             Иннокентий сделал глоток воды, подвинул поднос обратно, и он тут же исчез. В окошке показалось лицо мужчины.
— Фамилия?
— Рохлин.
— Твоя мать уже приходила, так что, — расслабься.
— А что ей сказали?
— Что надо, то и сказали!

              Дверца захлопнулась. Шаги затихли. Иннокентий лег на койку, закинул руки за голову и стал гадать, что же могли сказать его матери.
«Ваш сын задержан за приставание к маленькой девочке». Какой ужас, что она подумает, она же с ума сойдет, она же ночью не сможет уснуть...

               Мария Леонидовна и вправду очень переживала. Не дождавшись сына к обеду, она отправилась на его поиски. Прошла в парке по всем аллеям, заглянула в магазин, обследовала ближайшие дворы, и в одном из них всезнающая старушка ей сообщила, что недавно милиция забрала какого-то мужчину. Дежурный на входе в отделение внутренних дел, куда Мария Леонидовна сразу же приехала, подтвердил:
— Да, доставили одного, по фамилии, — сержант заглянул в журнал, — по фамилии Рохлин И. И.
— За что же его задержали?
— Не имею представления. Всё узнаете потом, у следователя.
— И когда я смогу с ним поговорить?
— Завтра — воскресенье, у нас выходной. Приходите в понедельник.
— А с сыном я могу увидеться?
— Разрешение на свидание выдает следователь.
— Понятно — замкнутый круг.

             Весь следующий день Мария Леонидовна себе места не находила. Кеша! Ее Кеша и вдруг задержан... Что он мог натворить? Ведь он в жизни, как говорят, и мухи не обидел. Наверняка это какое-то недоразумение, и скоро всё должно разъясниться.

            О том же самом думал и Иннокентий. Но когда к нему в камеру завели еще одного задержанного, и тот отказался пожать товарищу по несчастью руку, Кеша не на шутку испугался.
— Говорят, ты маленьких девочек любишь? — спросил сокамерник.
— Господи, какая ерунда. Кто говорит?
— Тут слухи быстро распространяются.
— Вот именно,  — слухи. Разве можно верить слухам!
— Можно-нельзя, — не знаю, но общаться с тобой я, на всякий случай поостерегусь.               
— Почему?
— Запачкаться боюсь. Потом ведь не отмоешься.

              Иннокентий лег, отвернулся к стене и больше с мужчиной не разговаривал. Ночь провел, не сомкнув глаз. Вдруг этого арестанта специально подсадили, разобраться с «грязным извращенцем»… Полоснет лезвием по горлу и привет — выноси вновь представленного… вперед ногами.

              На допрос его вызвали только в полдень. Следователь, старший лейтенант Ткаченко Вениамин Викторович, тоже на днях отметил своё сорокалетие. Правда, в отличие от задержанного, которого он собирался допрашивать, банкет юбиляр закатил аж на шестьдесят пять персон. Арендовал целый ресторан. Пили, пели, ели, гуляли весь день, весь вечер и полночи. Разошлись только под утро.

               А на следующий день лейтенанта вызвали на ковер к начальству. Отчитывали как мальчишку не менее получаса. Говорили на повышенных тонах.
— За целый месяц ни одного задержания, это как прикажете понимать? У нас в районе что, преступники перевелись? Хулиганы, дебоширы присмирели? Воры, карманники, домушники  — все за ум взялись, на работу устроились, превратились в добропорядочных граждан? Вы вообще работаете, или только в ресторанах отдыхаете?             
— Разрешите обратиться… — мямлил старший лейтенант, понимая, что кто-то из «доброжелателей» уже успел доложить о недавнем банкете.
— Нет, не разрешаю. — Удар кулаком по столу. — И приказ о присвоении вам очередного звания не подпишу.

               Что это могло означать, Вениамин Викторович прекрасно понимал. Прощай надбавки за лишнюю звездочку на погонах, прощай премия, прощай тринадцатая зарплата. Здравствуй — скандалы с женой, насмешки сослуживцев, косые взгляды подчиненных…
— Не подпишу, если вы и дальше будете позорить звание офицера внутренних органов.
— Я постараюсь, я исправлюсь, я…
— Идите. Кругом, шагом марш! 
             
               Мужчина вышел из кабинета в подавленном состоянии. Что делать, не привлекать же тех, что регулярно помогают старшему лейтенанту поддерживать своё материальное благосостояние на достойном уровне? И вдруг — о чудо! Арестован опасный преступник. Ни много, ни мало — педофил. Пойман на месте преступления.
Такую удачу упускать нельзя. Надо развернуть перед начальством бурную деятельность. Раскрыть, разоблачить, уличить, выбить признание, довести дело до суда. Вениамин Викторович лишь мельком взглянул на подозреваемого, близоруко рассматривающего кабинет, и понял, что сделать это будет не так уж и сложно.

— Проходите, присаживайтесь. Фамилия, имя, отчество. Адрес, год рождения, место работы?
— Почему меня держат в камере уже два дня?
— Вот как? С претензий начинаем? 
— Я ни  в чем не виноват!
— Ах, вот оно что… Знаете, э… Иннокентий Игнатович, я эту фразу слышал вот в этом самом кабинете не одну сотню раз. Каждый преступник утверждает, что он ни в чем не виноват.
— Я не преступник.
— Хотелось бы верить, однако факты говорят об обратном.
— Какие факты?
— Какие? Давайте разбираться! Вот заявление гражданки Позняк, Зинаиды Аркадьевны. Знаете такую?
— Нет, но догадываюсь.
— Вот она утверждает, что вы приставали к ее дочери. Признаете?
— Нет, конечно.
— Хорошо. Начнем по прядку. К девочке подходили?
— Подходил.
— Хорошо. На корточки перед ней садились?
— Садился.
— Совсем хорошо. Руки к ребенку протягивали?
— Протягивал.
— Отлично. Значит, признаете, что до ребенка дотрагивались?
— Да я это…
— Отвечайте на вопрос.
— Может и дотронулся нечаянно, когда сажал медведя ей на колени.
— Ну, вот, что и требовалось доказать! 
              Следователь не стал уточнять, что это был за медведь, и почему мужчина сажал его девочке на колени. Он что-то долго писал, потом положил перед задержанным протокол. — Прочитайте, подпишите и можете идти.
               
              Неужели меня отпускают, — не поверил Иннокентий, пытаясь прочитать расплывающийся перед глазами текст. Подпись поставил почти наугад.
— Значит, я могу идти?
— Конечно, допрос окончен. Возвращайтесь в камеру.
— Как в камеру? Ведь я ничего не сделал, почему в камеру, за что?

               Дверь открылась, и сержант препроводил арестованного в то же мрачное помещение, из которого Иннокентий Игнатович, полный надежд, вышел всего полчаса назад. Его сокамерника куда-то перевели и он, в полном одиночестве шагал из угла в угол, не зная чем заняться. От обеда сначала решил отказаться, но неожиданно для себя почувствовал такой звериный аппетит, что съел и какую-то похлебку, и кашу из неизвестной крупы. Спал урывками, постоянно вскакивал, осматривал незнакомые стены, а наутро его вызвали в комнату для свиданий.

              Мария Леонидовна сидела за столом, еле жива, измученная, усталая, под глазами темные круги…
— Кеша! 
— Мама!
— Кеша, что случилось, я ничего не понимаю.
               У женщины задрожала нижняя губа.
— Успокойся, мам, я сам не могу понять, что происходит. Всё это какое-то недоразумение.
— Кеша, мне дали прочитать протокол допроса. Ты что, действительно приставал к какой-то девочке, трогал ее за коленки? Я поверить не могу.
— Это полная чушь, мам, я просто подал девочке плюшевого медвежонка.
— И всё?
— И всё.
— Зачем же ты признался в том, чего не делал?
— Я ни в чем не признавался.
— Но, в протоколе стоит твоя подпись, ты что, не читал того, что подписывал?
— Я без очков плохо вижу.
— Где же твои очки?
             Иннокентий не стал рассказывать о драке, ответил уклончиво:
— Потерялись. Кстати, ты не могла бы принести мне старые?
— А тебя еще долго собираются здесь держать?
— Не знаю, мам, ничего не знаю.
             Дежурный объявил об окончании свидания, и Иннокентий вновь оказался в своей камере. Но пробыл он там недолго, уже после обеда его опять вызвали на допрос.

             Вениамин Викторович выглядел расстроенным, но изо всех сил старался скрыть свое состояние. Еще бы, ведь он совсем недавно встречался с прокурором и тот, ознакомившись с делом, однозначно заявил:
— Мало фактов.
— А заявление мамаши?
— Да, мало ли, что ей могло показаться. Свидетелей нет. Сама девочка вряд ли что подтвердит, а у этого, как вы изволили выразиться, извращенца, наверняка чистая анкета, характеристика с места работы хорошая, так, что даже не уговаривайте, дело сырое! Вот если бы подозреваемый сделал чистосердечное признание…

             Вениамин Викторович решил надавить на подозреваемого пожёстче, и допрос начал с того, что он якобы отыскал свидетелей того неприглядного инцидента.
— У нас, Рохлин, бабушки очень любят чаек пить и в окошко смотреть. А кое-кто из тех, кто проживает в известном доме и у кого окна выходят во двор,  готовы поклясться чем угодно, что видели, как вы в тот день к девочке приставали.
— Интересно, кто это?
— Вам что, фамилии назвать? Фамилии, адреса у меня записаны, так что вам лучше во всём признаться.
— Не пойму, в чем я должен признаваться?
— А в том, Иннокентий Игнатович, что вас уже давно тянет... к маленьким девочкам. 
— Господи, какой бред!
— Это не бред, Рохлин, а болезнь, она даже имеет свое название. Педофилия, не слышали?
— Слышал, но я к этой болезни не имею ни малейшего отношения. Меня не тянет ни к девочкам, ни к мальчикам, я абсолютно здоровый человек.
— Охотно верю. Но вот что странно, почему тогда вы, абсолютно здоровый человек, ни разу не были женаты?
— Это, простите, не ваше дело.   
— Прощаю. Но факт, согласитесь, говорит не в вашу пользу.
— Возможно, только других-то фактов у вас, как я понимаю, нет.
— Правильно понимаете. Фактов пока нет, но они могут появиться. Например, после обыска вашей квартиры.
— И что вы там собираетесь искать?
— Что-нибудь да найдем, уверяю вас. К примеру, видеофильмы известного содержания.
— У меня нет видеомагнитофона.
— Хорошо, что предупредили. Тогда найдем журнальчики с обнаженными детками. Как вам такой поворот?
— На них не будет моих отпечатков.
— Ой, ли! Найдем и отпечатки и потожировые, всё отыщем, не сомневайтесь.

              У Иннокентия кровь отхлынула от лица. А ведь действительно, такие на всё пойдут: и журнальчики подбросят, и отпечатки пальцев сфабрикуют, лишь бы дело закрыть и галочку поставить.
 
— Поймите, — продолжал следователь с ехидной улыбочкой на лице, — не сегодня–завтра вас переведут в городскую тюрьму, поместят в общую камеру, а там  ребята все как один, тертые калачи. Таких, как вы, не жалуют. В первую же ночь отделают так, что мать родная не узнает.

              Вениамин Викторович видел, что подозреваемый испуган, поэтому решил добавить страшилок.
— Вы, как я посмотрю, боксом-то не занимались, да и в драках не участвовали, а, значит, постоять за себя не сможете. Поэтому, я бы вам настоятельно посоветовал сделать чистосердечное признание.
— Но, ведь я…
— Поймите, в этом случае вас отправят не в камеру к отморозкам, а на больничную койку.
— Почему на больничную?
— Ну, раз вы больны, вас надо лечить. Доктор поставит вам правильный диагноз, назначит курс, процедуры. Милые медсестры будут за вами ухаживать, постель перестилать, кормить с ложечки! А, Рохлин? Как вам такая перспектива?
            
             Мнимый больной сидел молча с низко опущенной головой. Он чувствовал себя загнанным в угол. Ему предлагали два варианта — или оказаться в камере с бандитами и лишиться не только свободы, но и здоровья, или попасть в тюремную больницу, где «добрый» доктор назначит  такие препараты, после которых здоровья лишишься, так или иначе.
— Скажите, — обратился он к следователю, без всякой надежды, — а может быть есть какой-нибудь третий вариант?
 
              Вениамин Викторович вскинул брови.
— Вы на что это намекаете?
— Сам не знаю. Может, вы мне намекнете.
— А тут и намекать нечего. Наводил я о вас справки. У вас же, Рохлин, нет ничего. Ни накоплений, ни машины, ни дачи, ни жены, ни детей.
— А мне ничего и не надо.
— Счастливый. А вот у меня сплошные проблемы, жена требует, сын требует, начальство требует, а взять негде.
— Как и начальство тоже?
— Начальство требует, чтобы я ваше дело поскорее закончил и в суд передал. Прокурор мне так и сказал, я этого супчика лет на десять упрячу.
— На десять лет?
— Упрячет, он такой. Я его хорошо знаю. А вот если вы честно во всем признаетесь…
              Иннокентий тяжело вздохнул.               
— Мне надо подумать, посоветоваться с мамой.
— Конечно, о чем разговор, завтра же устрою вам свидание. А пока идите, отдыхайте и хорошенько подумайте. Сержант, увести!

             На свидание его вызвали сразу же после завтрака. Шагая по мрачным коридорам, Иннокентий судорожно обдумывал, что же он сейчас скажет маме, однако в комнате за столом сидела какая-то незнакомая женщина. На вид лет тридцать пять, может чуть больше, правильные черты лица. Волосы аккуратно зачесаны назад, собраны в пучок. Взгляд серьёзный, даже строгий.
— Проходите. Садитесь. Давайте знакомиться. Я — Елизавета Анатольевна, фамилия — Филатова. Адвокат. Меня назначили вашим защитником. Вопросы, ходатайства, жалобы на содержание есть?
— Нет.
— Отлично. Тогда сразу приступим к делу.

             Женщина открыла папку, одела очки, на некоторое время углубилась в чтение какого-то документа. На самом же деле она незаметно рассматривала подозреваемого. Чем-то ей он напоминал её бывшего мужа. Ему бы еще очки и точно — вылитый Валерка. Такой же несуразный, долговязый, смешной…

           …С мужем они прожили без малого десять лет и только в последние годы стали отдаляться друг от друга. Валера всё больше гонял на мотоцикле, она пропадала в судах, вела адвокатские расследования. Вернулась однажды из командировки, а в квартире пусто. Подробности узнала потом. Лобовое столкновение, не справился с управлением. Три дня комы, три дня надежд, слез, и в итоге новый статус — вдова. И это в тридцать пять! Детей, к сожалению, Бог не дал, осталась только работа, вот уже три года, одна работа, работа и никакой личной жизни.

              Елизавета Анатольевна подняла голову, посмотрела на мужчину в упор.
— С вашим делом я ознакомилась, но для полной картины происшествия мне нужны подробности. Можете рассказать всё сначала, не упуская самых незначительных деталей?   
              Иннокентий набрал полную грудь воздуха. Неужели кто-то собирается его выслушать?
— Понимаете…
              «А он и вправду похож, — думала женщина, слушая рассказ подозреваемого. — Даже голос, интонация, мимика, жесты, вот только бы очки…»
— Скажите, у вас какое зрение?
— Зрение? А это что, относится к делу?
— Да, мне важны любые детали.
— Зрение, скажем прямо, неважное.
— Очки носите?
— Ношу. Только этот бугай мне их разбил. Точнее, — очки улетели куда-то, а искать их, как вы понимаете, мне никто не позволил. Затолкали в машину и привезли прямо в камеру.
— Что ж, — женщина закрыла папку. — Если всё, что вы сейчас рассказали, правда, то дела, практически никакого нет.
— Вы так считаете? — обрадовался Иннокентий. — А вот прокурор говорит, что мне грозит до десяти лет.
— Он вам это лично сказал?
— Нет, это сказал следователь.
— Значит так! Без меня ничего не подписывать, никаких заявлений, тем более,  — признаний не делать.
— Но я уже подписал протокол допроса…
— Ничего страшного, это мы оспорим!
— Понял.

              Заметив, что женщина собирается встать, Иннокентий вскочил и был приятно удивлен тем, что они с Елизаветой Анатольевной оказались почти одного роста. Маленькие женщины ему никогда не нравились.
— Встретимся дня через два. Я намерена подать раппорт от вашего имени, чтобы вам изменили меру пресечения на подписку о невыезде.
— Правда? Меня выпустят?
             Елизавета Анатольевна впервые за всё это время улыбнулась и из строгого адвоката тут же превратилась в милую девушку.
— Но, это в том случае, если все факты подтвердятся.
— Они подтвердятся, уверяю вас.
— Будем надеяться.

             В камеру его не отвели потому, что свидания с сыном уже дожидалась Мария Леонидовна. Иннокентий успокоил ее, рассказав, что теперь у него есть защитник, в лице хорошенькой во всех отношениях женщины и что скоро, возможно, он будет дома.
— Дай-то, Бог, — вздохнула мама, — а пока возьми-ка вот пирожки. Еще горяченькие.
— А очки, мам?
— И очки не забыла.

              Иннокентий одел старенькие окуляры и сразу почувствовал себя другим человеком. Пирожки ел потом в камере один за другим, давился, запивал водой из-под крана, понимая, насколько он отвык от домашней пищи. Настроение испортил следователь. Вызвал и опять за своё.
— Подумал?
— Подумал.
— Признание делать будешь?
— Нет.
— Почему?
— Адвокат запретил.
— Кто такой?
— Это женщина, Филатова, кажется, Елизавета Анатольевна.
— Филатова? — скривился следователь. — Вечно эта Филатова всё портит. Работаешь, работаешь, ночами не спишь, по крохам улики собираешь, а эти адвокаты…

              Вениамин Викторович махнул рукой. Последняя надежда на то, что этот простачок испугается и сделает добровольное признание, рухнула, с появлением в расследовании опытного защитника. Он не сомневался, что Филатова обязательно  докопается до истины. Вот только что теперь докладывать начальству?

              Елизавета Анатольевна пригласила своего подзащитного в комнату для свиданий, как и обещала через два дня. Иннокентий, теперь уже в очках, рассмотрел ее во всех деталях, рассмотрел и сразу заметил перемены. Женщина слегка подкрасила губки, ресницы, подвела глаза, изменила прическу. Теперь вместо пучка, волосы, расчесанные на прямой пробор, были собраны сзади в аккуратный хвост, а в мочках ушей блестели маленькие сережки.

              Она так долго и пристально смотрела на Иннокентия, что тот даже смутился и, напоминая о себе, откашлялся. Смутилась и женщина. Тряхнула головой, пришла в себя, приступила к делу.
— Для начала, — сказала она, открывая всю ту же папку, — я сообщу вам о том, что мне удалось выяснить за последние два дня.
               Иннокентий удивленно выпучил глаза.
— Не ожидал, что вы будете передо мной отчитываться.
— Это моя работа. Итак. Во-первых, я просмотрела записи видео наблюдения с камер, установленных у магазина. Действительно в тот день и в то время, которое нас интересует, у двери в течение часа находилась чья-то огромная дворняга. Кто ее привязал, установить не удалось, да это и не важно, важно другое, — подтверждается факт того, что в магазин вы войти не могли.
— Точно, я собак боюсь.

              Женщина на секунду подняла глаза.
«Да, в очках он похож на Валерку еще больше», — подумала она, и тут же продолжила:
— Идем дальше. Мне удалось выяснить также, что кроме как на детской площадке, поблизости никаких скамеек, на которых можно было бы отдохнуть, — нет. И это оправдывает ваше пребывание в том самом дворе.
— Да-да, я зашел туда…
— Вы зашли туда не потому, что увидели какую-то девочку, а потому, что это было единственное место, где можно было бы скоротать время, пока у вас не появится возможность сделать необходимые покупки.
— Как вы всё точно формулируете.
— Пришлось научиться. Теперь переходим к самому главному. Женщина, которая написала на вас заявление, э… Позняк Зинаида Аркадьевна, оказывается, давно уже лишена родительских прав.
— Лишена? По какой причине?
— По причине злоупотребления алкоголем.
— Почему же тогда она гуляла с дочерью?
— А вот здесь самое интересное. Опеку над девочкой оформила на себя ее бабушка. Живёт она рядом и, кстати, тоже злоупотребляет. Органы опеки уже готовят документы на передачу ребенка в интернат.
— Вот как?
— Но и это еще не всё. В данный момент гражданка Позняк помещена в заведение закрытого типа, где проходит принудительное лечение от алкоголизма. Вот такой поворот…
— Да, поворот неожиданный.
— Сожитель ее, как только остался один, сразу подался в бега. Так что свидетельствовать против вас просто некому. Встречалась я, кстати, и с девочкой. Зовут ее Соня, София. Бабушка пустила меня в квартиру с большой неохотой. Пока я не пригрозила ей неприятностями.
— Какими?
— Пообещала отправить ее вслед за дочерью на принудительное лечение.
— А что же девочка, как вы говорите, — Соня?
— Да, имя красивое, но боюсь, что ребенок сильно отстает в развитии. Ведь ее воспитанием практически никто не занимался. Спрашиваю ее — ты помнишь, как сидела на качелях, а дяденька в очках подал тебе мишку, которого ты уронила?
— А она?
— Глазами хлопает, смотрит то на меня, то на бабушку и, по-моему, даже не понимает, о чем ее спрашивают.
— Как вы много успели за два дня, удивительно. Даже не знаю, как вас благодарить.
— Благодарить меня пока рано. Я сейчас встречаюсь с судьёй, будем решать вопрос о закрытии дела и, как следствие, о вашем освобождении.
— Как, вы считаете, у меня шансы есть?
— Не будем загадывать раньше времени, но, думаю, что уже к вечеру вы будете дома.
              Иннокентий от радости чуть не задохнулся.
— Правда?!
— Еще раз повторяю — не будем загадывать.
              Он был готов расцеловать Елизавету Анатольевну в обе щеки, но постарался держать себя в руках. «Какая, всё-таки хорошая женщина, но ведь наверняка замужем. Обидно…»

               Его освободили только утром. Следователь до последнего старался мутить воду, не хотел ничего слышать. Доказывал с пеной у рта, что отпускать «этого извращенца» нельзя.
— Вот помяните моё слово. Он скоро опять на чем-нибудь попадется. Такие всегда попадаются. Будете тогда «локти кусать».

              Однако «локти кусать» пришлось самому Вениамину Викторовичу.

              Не прошло и двух месяцев, как на пульт дежурного по городу поступил звонок от возмущенных граждан, которые сообщили о том, что в одной из соседних квартир вот уже несколько часов подряд гремит музыка, слышны пьяные крики, пение, смех и всё это в три часа ночи. Наряд, прибывший по адресу и вынужденный выломать дверь, так как на звонки никто не реагировал, застал в квартире следы бурного веселья.

               Спящих, полураздетых, молодых людей  среди  пустых бутылок, тарелок с закусками, объедков и окурков, разбудить оказалось непросто. А когда один из мертвецки пьяных любителей ночных загулов открыл глаза, то никаких вразумительных ответов от него добиться не удалось. Не отвечала на вопросы и девушка, которую обнаружили в соседней комнате. Лежа на кровати, она стыдливо прикрывала своё тело простыней и, по всей видимости, пребывала в состоянии полной прострации. Невооруженным глазом можно было заметить, что несчастная в течение продолжительного времени подвергалась насилию.

              Картину происходящего восстановить оказалось легко. Молодые люди по очереди снимали свои «безобидные» развлечения на видео камеру. Оставалось лишь просмотреть запись, и картина преступления вырисовывалась сама собой. Как в мужскую компанию попала девушка — вопрос риторический. Пришла вместе с парнем, в которого была влюблена. Немного выпила и даже не поняла, как оказалась в спальне. Потом начался кошмар, о котором ей страшно вспоминать даже сейчас.

              А ни о чем вспоминать и не надо. Дело практически закончено. Можно передавать в суд, если бы не одно «но». Просматривая любительский кинофильм, старший опер уполномоченный Ткаченко Вениамин Викторович в одном из насильников узнал… своего собственного сына. Игорек не просто участвовал в отвратительных сценах, но сам же их и комментировал. У следователя уши «заворачивались в трубочку», когда он слышал из уст своего ненаглядного чада трехэтажную нецензурную брань.

              А после того, как девятнадцатилетний оболтус появился у отца в кабинете, развалился на стуле и цинично заявил: «Слышь, бать, я чего-то не пойму — ты мент, или кто», Вениамин Викторович понял вдруг, что он совершенно не знает своего сына.
— Сколько еще я должен сидеть в этих камерах?
— Сколько? — Переспросил отец, еле сдерживая гнев. — Лет пятнадцать не меньше.
— Ты это о чем, пап?
— О чем? Посмотри сам.

             К удивлению родителя, молодой человек смотрел фильм, как развлекательную комедию. Постоянно тыкал в монитор пальцем и нагло усмехался. А когда экран погас, заявил,  ничуть не смутившись:
— Ну и чем ты хотел меня удивить? Эта дура сама виновата, напилась, отключилась, а мы что?! Мы ребята молодые, горячие, ты сам всё видел.

             Разговора с сыном не получилось, но еще тяжелее оказался разговор с женой. Та заявила однозначно:
— Делай что хочешь, но Игорек должен быть дома. Ты о чем думаешь? Мальчику в институт поступать, ему готовиться надо.
— Я думаю, что ему надо готовиться к жизни на тюремных нарах.
— Что?! Ты в своём уме?
— Я-то в своём. А вот ты, похоже, не понимаешь, в каком положении оказался твой любимый сынок.
— Если мой сын, кстати, и твой тоже, нечаянно оступился, то наша первейшая задача — ему помочь. Подумаешь, позабавился с какой-то недалекой девицей, и что теперь — мальчику жизнь ломать?!
— Проблема в том, что девица эта несовершеннолетняя.
— Вот пойди к ее родителям и спроси, почему они не следят за своей несовершеннолетней дочерью. Денег предложи, в конце концов, пусть заберут заявление.
— Ты не понимаешь — дело уже в производстве.
— Вот и дай ему задний ход.
— Я не могу нарушить закон.
— Ты?! Не можешь нарушить закон? Слушай, не смеши меня. Иди, и без Игоря не возвращайся.
— Но…
— Я всё сказала.

              В кабинете у прокурора, Вениамин долго молчал, не зная с чего начать. Потом пролепетал:
— Я хотел бы поговорить о деле, которое мне поручили вести.
— Это о каком деле, о групповом изнасиловании, которое отморозки снимали на видео? А что с ним не так, какие-то проблемы?
— В общем, да. Один из отморозков, как вы изволили выразиться,… мой сын.
— Ого! Это действительно проблема. И что ты предлагаешь?
— Нельзя ли его приостановить?
— Как? Дело на контроле у начальства!
               Прокурор многозначительно поднял указательный палец вверх.
— Но, может быть, выпустим сына под мою ответственность?
— Слушай, Вениамин, ты меня удивляешь. Еще совсем недавно ты хотел упрятать за решетку человека, который всего-то подал ребенку игрушку, а тут — групповое изнасилование. Как говорится  — не рой другому яму, сам в нее и попадешь.
— Я всё понимаю, но ведь сын же, родная кровь.
— Плохо ты его воспитал.
— Согласен.
— А раз согласен, то подумай сам, — выпустить его одного я не могу. Там ведь еще четыре человека. С ними, что прикажешь делать, — тоже выпускать?
              Вениамин переступил с ноги на ногу.
— А если я скажу, что готов переписать на вас свой дачный участок вместе с домом?
— Ты в своем уме? — Мужчина выпучил глаза, но отказываться не торопился. — Не от одного меня всё зависит.
— С другими я тоже попробую договориться.
— Ну, что ж, попробуй.

              Вениамин снял все свои сбережения. Кого-то свозил на рыбалку, с кем-то отужинал в шикарном ресторане, кому-то дал выиграть в подпольном казино, и уже через месяц дело благополучно развалилось, с формулировкой «за примирением сторон». Девочка отправилась к бабушке в деревню, восстанавливать свое здоровье. Её мама, впервые в жизни, полетела на отдых в заграничный пятизвездочный отель, а папаша, к удивлению дружков-собутыльников, вдруг бросил пить и стал разъезжать на шикарном джипе, точь в точь похожем на тот, на котором еще недавно ездил сам Вениамин Викторович…

             Заявление потерпевшая сторона забрала. Медицинские справки, свидетельствующие о том, что девушка была изнасилована, куда-то затерялись… У доктора-акушера, неожиданно отшибло память. Ничего не помнили и соседи, которые вызывали милицию, а главная улика — запись преступления на видеокассете была нечаянно стерта. Кто-то случайно нажал на плейере не на ту кнопку...

             Какая досада.

             Игорек и его братья по несчастью оказались на свободе. Но ненадолго. В первый же день, отмечая чудесное освобождение, вся гоп-компания напилась, перессорилась, передралась, вдобавок ко всему  избила случайных прохожих и опять оказалась в обезьяннике. Надолго ли на этот раз – решит суд.

              Вениамину Викторовичу старшие товарищи настоятельно посоветовали из органов уволиться, и ослушаться их у следователя не хватило смелости. Некоторое время он болтался без работы. Помогал начинающим предпринимателям уклоняться от уплаты налогов и однажды, опрометчиво поставив свою подпись в липовом документе, сам оказался под следствием. На какой срок в итоге он лишится свободы, пока неизвестно. А вот его жена, женщина, привыкшая к безбедному существованию, носить муженьку передачи не стала. Подала на развод, разменяла квартиру и нашла себе другого спонсора.

            Что же касается Иннокентия Игнатовича, то он все так же работал бухгалтером, а по выходным предпочитал гулять по аллеям парка, и на обратном пути, никогда не забывал купить свежего хлеба к обеду.  И как-то раз, случайно оказавшись в том самом злополучном дворе, он неожиданно увидел девочку, с которой и начались все его злоключения. Она, так же как и тогда, сидела на качелях, болтала в воздухе ногами, а ее мама всё так же набирала и набирала что-то на дисплее телефона.

           «Подойти, сделать замечание?»

            Нет.

            Наученный горьким опытом мужчина решил быстренько ретироваться. Но стоило ему наметить пути отступления, как женщина встала. Невероятно, но это была Елизавета Анатольевна. Как она здесь оказалась? И почему она гуляет с Соней?

             Первое время после освобождения, он пытался с ней связаться. Хотел отблагодарить, купить цветы, конфеты. Он узнал номер ее телефона, звонил, предлагал встретиться, куда-нибудь сходить, но женщина  всегда отвечала отказом. Иннокентий решил, что у нее, наверное, ревнивый муж и поэтому попытки свои оставил. И вот теперь эта случайная встреча…
— Елизавета Анатольевна, — крикнул он, направляясь к женщине.
— Вы? — Она широко заулыбалась.
— Я! Только я не могу понять, почему вы здесь?
— Мой дом совсем рядом, а вот детской площадки в нашем дворе, к сожалению, нет, вот и приходится ходить с Сонечкой сюда.
— С Сонечкой, но как же так?
— Ее мать, как вы знаете, находится на принудительном лечении, а бабушка после внезапного инсульта лежит в больнице. Девочку уже хотели отправить в интернат, а я через свои каналы сумела добиться над ней опеки. Честно говоря, Соня мне понравилась сразу, как только я её увидела… Чистая, наивная и ко мне сразу потянулась… Вот теперь гуляем, развиваемся, поем, танцуем, перед сном читаем книжки.
— А как к этому относится ваш муж?
— Я живу одна.
— Одна?!
              Иннокентий не смог скрыть радости. Даже чуть было не ляпнул: «Давайте жить вместе»,— но сдержался. Присел перед девочкой на корточки и  шутливо спросил:
— Соня, а где же твой мишка?
— Он «плопал»…
— А хочешь я куплю тебе другого?
              Девочка посмотрела на Елизавету Анатольевну и ответила, только после того, как женщина кивнула.
— Хочу.
              Иннокентий поднялся.
— Завтра же я принесу Сонечке нового плюшевого медвежонка. Куда его доставить?
— Давайте встретимся на этом месте, в это же время.
— Договорились. Меня, между прочим, Кеша зовут.
— Очень приятно. А меня Лиза. Будем знакомы?
— Будем…