Без родины гл. 13

                ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

     Лейтенант заставляет меня поехать не в участковый пункт, а районное отделение милиции. Я недоумеваю, зачем тащится так далеко, но ничего не спрашиваю. Едва мы останавливаемся перед совсем еще свежим (краской пахнет)  одноэтажным заданием, на его крыльцо выходит  худощавый майор.   Его лицо  невзрачно, форма поношена, однако в нем есть нечто неуловимое, что позволяет предположить, что он  не так прост, как выглядит. Лейтенант подводит меня к нему, вытягивается в струнку до хруста в костях и докладывает:

– Доставил, товарищ командир!

    Майор  прощупывает меня цепким  взглядом, от которого по коже бегут  мурашки. Говорит лейтенанту:

– Пока отдохните, оперуполномоченный ! – А затем, обращаясь ко мне, – а ты, родной, пойдем!

    От  многозначительных  глаз майора  пульс у меня становится чаще.  Не похоже, что будет   разбор банального происшествия с выпивкой и дракой. Я иду с майором в камеру,   где он  предлагают  мне сесть  на  перемотанную изолентой скособоченную табуретку.  Сам становится напротив  и говорит:

– Ну, рассказывай!

– О чем? – удивленно спрашиваю я.

    Молоденький сержант, сопровождавший нас от дежурной части, заливается в смехе высоким фальцетом. Это  звучит на редкость неприятно. Видимо, майор считает также: стиснув зубы, он смотрит на подчиненного так, что заставляет его поперхнуться. Я говорю майору:

 –    Вы задавайте наводящие вопросы,  я пойму, чем могу быть полезен.

  Майор неожиданно обращается ко мне, коверкая слова, на языке востока:

– Как зовут?

– Григорий Россланов. – Отвечаю я, и, изумленный, задаю вопрос, –  А вы знаете язык?

–   Выучил немного, когда послали к вам порядок восстанавливать! – отвечает он.

– Что же  не восстановили?  Сделай вы это, я, русский,  сейчас не жаловался бы на злой рок!

– Хороший вопрос. Жаль, вопросами стрелять нельзя. – Усмехнувшись, говорит  майор.

– Стрельбой только кладбищенский порядок устанавливается! – решительно выражаю     я свое мнение.

– Григорий, с русскими теперь нигде не церемонятся. И нам нужно вести себя так, чтобы нас не просто  зауважали, а вновь на коленях перед нами ползали!

– Неужели вы всерьез считаете, что в этом и есть смысл существования русского человека на земле? Внушать страх  другим народам? – интересуюсь я.

– И страх внушать, и доминировать во всем!  Быть победителем – это  историческая миссия русской нации!

  Я собираюсь возразить ему, но майор обрывает меня энергичным жестом, и, перейдя на русский язык, говорит:

– Вернемся к нашему делу.  В местной колхозной гостинице  обнаружили   двоих ваших земляков, а так же труп, от которого они открещиваются.   Эта парочка давно  была у нас на учете, и,  насколько мы знаем, убийство – не их стезя! Что же случилось? Разве не загадка?   Что вы можете  сообщить  по  этому вопросу?
 
 Я  высказываюсь  так, что бы в моем голосе звучала «железная» твердость:

– Ваша загадка не имеет ко мне никакого отношения.

       Майор грустно вздыхает и  неохотно кивает  сержанту за моей спиной. Я не успеваю сообразить, к чему это он, как получаю  сильный  удар по затылку. Табуретка подо мной разваливается, и я падаю на пол.  Сержант валится на меня сверху. Стиснув зубы, я пытаюсь подняться, однако  получаю в лицо струю  из  баллончика со слезоточивым газом. «Будет приступ, задохнусь навечно!»  –  с ужасом думаю я,  и  теряю сознание.

               Неизвестно, сколько проходит времени до того,  как  я открываю глаза в обычной  комнате для допросов. Я лежу на стульях  у окна. Рукав рубашки у меня  поднят, на сгибе локтя видны следы от уколов. Ага, скорую помощь вызывали!  Я медленно сажусь.  Голова раскалывается, в легких такое чувство, будто их доверху  засыпали песком.  Кто-то заглядывает в глазок двери, и вскоре появляется майор с магнитофоном. Он вставит  его на стол передо мной и холодно спрашивает:
 
 –  Сообщите ваше имя, фамилию, место рождения!

Делая перерывы на дыхание, я  скрипучим голосом сообщаю все требуемые данные.

– Вы  вчера встречались вне больницы с Панковой Настей? – спрашивает резко, будто гвоздь забивает.

– Встречался. – Я решаю не отпираться без необходимости.

– Ваша встреча с Панковой была обусловлена заранее, или произошла  случайно? – майор взглядом ищет на моем лице признаки смятения.

– Случайно. – Твердо говорю я.

– Как вы объясните факт, что водитель   грузовика видел вашу машину возле колхозной гостиницы и узнал Панкову, когда она махала ему рукой? – майор выкладывает козырь  и ждет, что я скажу.

    Я думаю, что это серьезно, есть свидетель, меня могут посадить в тюрьму, и надолго. Но  потом решаю, что ни за что не  сдамся сам. Если они не «расколют» Настю, то у  майора  точно глухарь. Мои земляки не имеют обычая рассказывать властям о происшествиях в своей среде. Скорей всего, мне нужно бояться не майора, а их. Они наверняка будут искать возможности отомстить. И уж точно не при помощи милиции и суда.

– На обочине,  в кустах,  моя машина стояла, не скрываю. Но время  с Настей проводил так интенсивно,   что по сторонам не смотрел. Больше я вам ничего не скажу. Хоть еще раз меня убивайте! – я выделяю последние слова  и  начинаю с такими хрипами дышать, что самому становится страшно. Майор хмурится.  Заметно, что ему очень хочется поработать  «как следует».  Однако случившийся приступ, который мог оказаться смертельным для меня,  вызывает у него опаску.

    Меня держат в милиции еще час. Я молчу,  как рыба, и в результате выхожу на свободу с подпиской  о невыезде. Добравшись до комнаты в узле связи уже под утро,  я, как был   в  верхней одежде,   падаю на диван и замираю, уткнувшись носом в  вонючую обивку.

Неправда, что мужчины не плачут. Просто у них слезы не текут..