Сделка - день шестой. Сделка

День шестой.  Сделка

"Утром сюда в номер придут и не обнаружат ни одного следа преступления. А Вы к тому моменту, когда солнечные лучи разорвут туман, будете мертвы. Вы будете невероятно красивы, что девушка-следователь узрит в Вашем лице лик какого-то святого и прочтет на стене кровавую надпись «Сколько в тебе лет выдержки? Где те погреба, что скрывали тебя от солнечного света?» Но пока это не произошло, у нас с Вами впереди целая ночь, чтобы обменяться тайнами. Гасите же свет."

Адель лежала рядом, Алекс проснулся в холодном поту, повторяя про себя слова, услышанные во сне. Он запомнил их на всю жизнь после той роковой встречи, когда расследование убийств шло к финалу.

Ее звали Лета. Именно она должна была убить Алекса после всего, чем они занимались в гостиничном номере. Лета была тринадцатой сестрой, как называли друг друга все двенадцать девушек, созданных Радием для проекта «Ruja». Он был им как отец. Рецепт своего зелья он унес в могилу. Как не билось следствие, не удалось узнать, каким невероятным фантастическим образом виноделу удалось материализовать то, что однажды было вином, а потом становилось плотью. Это было самое ужасное чудо, которое когда-либо видел Алекс и его коллеги. Никто не знал, куда исчезали эти девы после того, как положили монеты на глаза своих жертв. Говорили, что жили они в колодце. Но на деле все эти рассказы оказались байками. Никакого колодца не нашли.

- Скажи мне, я умру?
- И да, и нет.
- И как это понимать?
- Сделка состоялась. Только и всего.

Алекс прокручивал в голове слова Леты после того, как вся алкогольная агония того дня или ночи закончилась.
- Ты слишком любопытен, Алекс. Ты думаешь, я тебя не раскусила? - она рассмеялась. - Ты думаешь, мы не знаем, кто ты?
Она залилась смехом и не могла остановиться.
- Ты же повелся как мальчишка!
Алекс не понимал, что происходит. Почему Лета смеялась.
- Ты что же подумал, что сейчас я начну рвать тебя на куски, или выкачивать твою кровь, или придумаю тебе более изощренный способ умереть? А может я сейчас исчезну. Смотри, Алекс, сейчас я залезу в это узкое бутылочное горлышко и ты больше никогда меня не увидишь. Аааа!!!
- Заткнись! - Алекс дал ей пощечину. - Заткнись, я сказал. Ты задержана как участница преступления.
- Какого преступления? Не было никакого преступления, Алекс, - немного остыв сказала Лета. - Алекс, мы с тобой тупо трахались, ты выпил все вино. Мне ни капли не досталось. А может ты меня изнасиловал, Алекс? Что ты на это скажешь?
Лета выставил бедро, на котором проступил свежий расцветающий синяк.
- Или что ты скажешь на это? - она ткнула пальцем на красные точки кровоподтека на груди.
- У тебя слишком нежная кожа. Ты сама этого хотела.
- Алекс, ты провалил свою операцию. Даже если меня арестуют, вы не сможете ничего доказать.
Лета сидела на кровати в чем мать родила и следила за Алексом.
-У нас твой «отец».
- Он мне не отец. Я его видела впервые в жизни, когда он предложил мне поучаствовать в этом спектакле. Я никто в этой истории. Понимаешь? Никто.
- Это мы еще посмотрим. Одевайся.

Он выжил тогда лишь благодаря этой стерве, потому что она оказалась подсадной куклой, а вино было подделкой. Конечно, Радий знал, что его поймают и закроют, поэтому просчитал и подготовил все, чтобы уйти красиво. Он был мастер, кукловод, а Лета, маленькая хрупкая Лета, белокожая, с веснушками и копной рыжих волос, живыми карими глазами, она талантливо разыграла эту постановку, да еще и поглумилась над Алексом, как неудачным актером и наемником.
Это было фиаско. И это значило лишь одно, что тринадцатая сестра была где-то на свободе. Где-то еще хранилось вино для утоления жажды какого-нибудь гедониста. И Алекс все эти годы жил ожиданием увидеть эту последнюю дочь в винной карте, разыгранной Радием.

Он поцеловал Адель в плечо, встал, тихонько оделся, даже не стал пить кофе, вышел из дому, удивился резкому солнцу. Пощурился, глядя в пронзительно голубое небо, прикурил и пошел к Лису.
Только сейчас он понял, что в город постепенно пробиралось лето. Оно продиралось сквозь зеленые ветви деревьев, которые уже успели распуститься молодыми листьями, ветер был юным и свежим, а запах воздуха не был похож на весенний. В этом стремительном наступлении столь долгожданного лета было что-то дарующее надежду и вместе с тем чувствовалась некая обреченность или финал. В какой-то момент он подумал, что больше никогда не встретит лето, не поцелует Адель, не обнимет Лиса. Что-то, но не страх постепенно расползалось внутри него, как проникает в тело болезнь, захватывая все новые клетки, вызывая температуру и лихорадку.
«Адель, какая она? Ведь я ее совсем не знаю», думал он, медленно идя по улице вдоль магазинных витрин и пестрых рекламных щитов. Дом Лиса стоял на отшибе, а значит у Алекса намечалась вполне себе продуктивная прогулка — в дороге ему нравилось размышлять.
 
- Итак, что мы имеем. Слушай сюда, - Лис вертелся в кресле перед компьютером и жевал поп-корн. - Значит, все эти записки и девочки...
- Одна записка и одна девочка, - поправил его Алекс.
- Ну ты ж меня понял. Так вот это ничто иное как флэшбэки или попытка барышни просочиться в наш уютный мирок. Она вирус. Я в этом уверен. Созданный по образу и подобию своих сестер.
- Не может быть. Ты хочешь сказать, что мы имеем дело с последней девчонкой из проекта «Ruja»?
- Ну, не могу на все 100% сказать, что это именно она. Но то, что она вирусяка, это да. Мне даже кажется, что это некая мутация. Этот крендель, который Ангел, он зачем вообще приходил?
- Сказал, что им нужен проводник.
- Вооот, - Лис зажевал горсть поп-корна. - Зреет что-то интересное, и скоро мы узнаем, что это. Теперь Машинист.  Я ничего не нашел. Пусто. Нигде, ни в одной базе, хоть ты тресни.
- Но как?
- Скорее всего, у него своя сеть, каналы. В общем, нет на него никаких данных. Но есть, кое-что любопытное. Твоя знакомая Дита после падения с 20 этажа три года назад обращалась в лабораторию «Антипа», там ее быстро починили, даже смогли сохранить прежние воспоминания. Три года назад нам пришлось закрыть винодела. «Антипа» - скрытная конторка, тоже никаких следов. Это я по своим каналам пробил. Спасибо Дите за болтливость. Если бы она не трепалась направо и налево, вообще бы ничего не узнал. Мне кажется, такую ювелирную работу никто бы не смог проделать, кроме этого самого Машиниста. Если его голограмма нашла тебя, значит и он хочет выйти на связь. Такие дела, чувак.

Алекс взял со стола поп-корн, зажевал его и начал думать, как поступить.

Саломея танцевала в прозрачном белом платье поверх голого тела, Дита лежала на столе со вскрытой черепной коробкой, правый глаз свисал к уху, кожа с правой половины лица отсутствовала. Машинист в белом халате и с пинцетом колдовал над тем, что осталось от ее яркого и вульгарного образа.
- Ты сделаешь из нее Диту или может быть превратишь в смиренну монашку? - спросила Саломея, кружась в танце возле стола.
- Поздно ей становиться монашкой, - Машинист достал тоненькое сверло и спустил на лицо защитную маску.
- Почему ты не отправишь ее в утиль? - поинтересовалась Саломея.
- Слишком много сил и труда я в нее вложил, чтобы вот так разбрасываться. Может быть я и произвожу на тебя впечатление сухаря, черствого и бессердечного, но я не такой. И я хочу, чтобы ты это запомнила и знала.
- А меня ты тоже однажды вот так распотрошишь? - заглядывая ему в лицо, спросила Саломея.
Машинист посмотрел на ее худенькую мальчишескую фигурку, отложил в сторону инструмент, снял перчатки и притянул Саломею к себе.
- Мне нужна его голова, и ты мне ее принесешь, - прошептал он ей на ухо. - Ты поняла?
Саломея напряглась, как пружина, и попыталась высвободиться из его объятий. Он не стал ей препятствовать, успев вырвать смазанный поцелуй.
- Да, дядя, - сказала Саломея, вытирая рукой рот. - Я поняла.
Она выбежала из операционной и побежала по длинному коридору в свою комнату.
Машинист снова опустил на лицо маску, натянул перчатки, и продолжил восстанавливать Диту, которая имела неосторожность попасть под машину. Как заметил ее товарищ Ангел, «Надо меньше шляться по ночам где попало».

- Ну, здравствуй, Алекс, - человек в наручниках сидел за столом, руки его были вытянуты вперед. Выглядел он уставшим, светлые, желтовато-карие глаза моргали от вспышек перегорающей лампы. «Так и не заменили», подумал про себя Алекс, войдя  в комнату для допросов.
- Как устроился, Радий? Нравится?
Человек опустил голову, показывая зачинающуюся плешь в волосах.
- Это все временно. Все временно в этом мире, Алекс, - начал он.
- Не думаю. Мы закроем тебя. Но прежде ты расскажешь все от начала и до конца. Зачем, почему, как? - Алекс достал сигарету и закурил, пуская дым в лицо собеседнику.
Радий попытался увернуться от дыма и закрыл глаза.
- Удивительное дело, Алекс. Тебе сохранили жизнь, а ты сам себя убиваешь. Тебе не кажется это удивительным?
- Ты чертов псих, положил двенадцать человек, придумав какую-то свою игру, вот, что мне удивительно.
- Скажи же все было просто и красиво? - улыбнулся Радий и его белые ровные зубы показались Алексу слишком красивыми для человека со столь уродливой душой. - Ты кого-нибудь хоть раз в жизни любил, Алекс?
Молчание.
- Не любил. Значит и не терял и не жертвовал. Она была такой красивой, ты не представляешь, какой она была красивой. Она была всем. Моим сердцем, моей жизнью.
Радий посмотрел в угол мрачной комнаты с дергающейся жужжащей лампой, будто в том углу стояла та, о ком он говорил. Его глаза застыли, словно он провалился внутрь себя. Алекс не решался мешать его воспоминаниям и ждал продолжения.
- Ее тонкие запястья, щиколотки, походка, высоко поднятый подбородок, грация кошки. Я влюбился в нее, когда она еще была совсем маленькой, котенком. Нежная девочка. Моя девочка. Делать ее своей женой, строить с ней какой-то дом, быт — это все было не про нее. Она была богиней. Ей нужен был храм, а мне служение ее красоте. Как же я ее любил.
- Что с ней стало?
- С кем? - Радий встревоженно посмотрел на Алекса, будто застигнутый этим вопросом врасплох.
- С той девочкой, которая была богиней и кошкой.
- Она здесь, - Радий постучал руками по сердцу. - Теперь и навсегда она здесь.
- Она ведь умерла, умерла от болезни, с которой ты не справился, как врач, - резко сказал Алекс.
- НЕТ! Не смей так говорить о ней! - Радий изменился в лице: губы его затряслись, взгляд стал жестким, кончик носа побелел.

Алекс вспомнил ту ночь, когда винодела привезли на допрос и он выложил ему историю, ставшую отправной точкой во всей цепочке последующих преступлений. Никто не ожидал, что его смерть наступит от вируса, мгновенно распространившегося внутри мозга по команде, когда Радий окончательно решил, что жить ему не за чем. Одно лишь слово, контрольное слово, известное одному лишь Радию, запустило в голове необратимый процесс и выпустило на свободу заразу, которая свалила его со стула. Он опрокинулся на пол, словно мешок с картошкой, а кожа в одно мгновение стала серой, цвета застывшего бетона.
Будучи одним из разработчиков небезызвестного и запрещенного ХХ5, винодел, он же врач, знал, как он покинет этот мир. Для своих жертв он выбрал не менее простой и легкий способ распрощаться с жизнью. Ведь по сути, они все оказались самоубийцами, добровольно испившими вина в последний раз. На этом и можно было остановиться, написав в отчете, что все двенадцать человек просто перебрали с алкоголем, если бы не их обескровленные тела, монеты на губах мертвецов и на глазах, и залитый кровью гостиничный номер. Кто-то же выполнял эту работу. Еще один вопрос, которым мучился Алекс, касался девушки, которая сначала ублажала своих клиентов, а потом бесследно исчезала. Кто она и что из себя представляла, это Алекс решился проверить сам. Тогда-то он и провалил свое дело, встретившись с Летой. И этот открытый финал не давал ему покоя, сидел в нем занозой, мешал спокойно спать и провоцировал запои, в которых он искал пробелы всей этой истории.

Возлюбленную Радия звали Эва. Возможно, после ее смерти он заключил сделку с самим дъяволом, желая вернуть с того света любовь всей своей жизни. Говорят, гений и злодейство — это две руки, вдох и выдох, день и ночь, белое и черное, которые все время балансировали в изобретателе, когда он пустился в эксперименты с проектом «Ruja». Он захотел создать точную копию девушки, которая появлялась, воплощалась в реальности из вина. Он пожелал создать такое вино, от которого захотелось бы жить или умереть, но прежде ощутив счастье. Он хотел, чтобы в этом вине была вся его любовь, вся горечь, счастье и слезы. Он мечтал, что литься оно будет рекой и никогда не закончится, что пить его будут с удовольствием и неуемной жаждой, до одури, до пресыщения, как если бы пить без остатка свою любовь или человека, которого любишь, если бы он был вином. Он понимал, что создает адское зелье, но надеялся, что так сможет победить смерть Эвы. Он думал, что таким образом даст ей новую жизнь, а людям —  подарит чудо.
Ему почти удалось. Но прежде было двенадцать попыток.