Есть чувства, которые поднимают нас над землёй

-Вы меня слушаете, молодой человек?
Меня будто вырвали из долгого сна. Я резко сделал глубокий вдох и посмотрел по сторонам. Постепенно ко мне возвратилось сознание, и я понял, где нахожусь. Казалось, меня придавили чем-то тяжёлым, и я не мог пошевельнутся.
-Вы на допросе, господин, - отозвался тот же человек.
-Да, да, я знаю. Прошу прощения, я не спал уже несколько суток, - ответил я.
-Мне очень жаль, но мы вынуждены продолжить, - ответил странный человек, черты лица которого я не мог различить. - Итак, вы признаете себя виновным?
-В чем же?
-В преступлении Родиона Романовича?
-Ах, вы про Раскольникова? Нет, я не признаю.
-Отчего же. Как мы все знаем, он совершил двойное убийство, его невозможно оправдать.
-Нет, я как раз не его убийство оправдываю. Я пытаюсь вам свою невиновность доказать. Вы не можете себе представить, сколько я мучился все это время. Депрессия поглотила меня целиком на несколько месяцев. Ах, да, Раскольников. Бедный малый...он все-таки решился. Когда он замышлял убийство старухи, меня терзали сомнения: стоит ли жертвовать здравым рассудком, жизнью и непорочной совестью ради какого-то жалкого доказательства. Ха-ха, он после совершенного дурачил всех и, в особенности, себя: ведь никакое ни благо общественнее сподвигло его на это деяние, а только лишь это чувство, которое живет в каждом человеке: страсть к доказательству своей правоты, своего величия, исключительности. Каким бы ни был человек, с дурными или иными намерениями, ему требуется признание, во-первых, от самого себя.
-Подождите. Но как вы думаете, чего именно хотел Раскольников?
-Что хотел Раскольников? Я так почувствовал, что он жизни хотел. Да! Ни славы от народа, для которого он якобы решился на преступление, ни денег старухи-процентщицы, он буйства хотел. Ему нужно было сказать: я могу это сделать, и не потому что я Наполеон, Солон или Магомет, а просто человек. Но тут встает другой вопрос: человек, как ничтожная частичка Вселенной или как настоящая единица, не подчиняющаяся общественному порядку? Вот он и сказал, точнее попытался. Только рот его раскрылся в попытке выдавить звук, так он сразу же упал в огромную беспросветную пропасть.
-И каковы были ваши действия?
-Он дал мне всю власть над ним, и я уже ничего поделать не мог: пользовался слабостью его разума. Убивая впервые, он трепетал всем телом. Внутри же его била лихорадка, и в тот самый момент, когда Родя находился на грани сумасшествия, он чувствовал себя тем, кто способен вершить человеческие судьбы и властвовать. И что же? Повластвовал маленько, а тут и платить за все пришла пора. Сначала ему тяжело было: не мог он никак справится с этой ношей, откладывал признание до последней минуты. Но в конце понял все-таки, что он человек, не частичка и не единица, а просто человек, каков он есть: может где-то слепой к другим, где-то слишком самоуверенный и смелый, но просто человек.
-И после всего вы его не оставили?
-Конечно, нет. И не зря. Через время он открыл в себе нечто особенное. Долго мы с ним к этому "нечто" шли, потому как не хотел он меня слушать. Помню, как я обрадовался, когда он на каторге упал к ногам Сони и понял, что все это время великое счастье перед ним близко-близко находилось. Если бы Раскольников не стыдился этой бедной девушки, путь который был порочен, однако затмил своим величием путь Родиона. Ох, если бы он признал в себе человека и жил по-человечески с самого начала, то может и легче ему было бы прийти к осознанию того, что любовь - такое простое на первый взгляд, но удивительно сильное чувство, заставляющее жить и возрождаться.
-Как занимательно, - пробубнил человек. - Какой комментарий можете дать по поводу его будущего?
-Я очень рад за Родиона Романовича. Не думаю, что он полностью раскаялся, но он делает шаги к нравственному очищению, - уверено ответил я.
-Мне понятен ваш ответ. Но ваша совесть не так чиста, как может показаться. Попробуем зайти с другой стороны. Как вы, например, оцениваете свою деятельность в жизни Михаила Юрьевича Лермонтова после смерти Александра Сергеевича Пушкина?
-Могу сказать, что Лермонтов - великий поэт и такой же невольник чести, как и сам Пушкин. Михаил Юрьевич чувствовал через меня, что именно роднило его с Александром Сергеевичем. Он прекрасно понимал значение Пушкина не только для России, но и для всего мира. После страшной новости гордыня закипела в Лермонтове, и он не смог оставить такое горестное событие, как смерть его обожаемого поэта, в стороне. Вы бы знали, что с ним происходило, когда он создавал стихотворение "На смерть поэта". Он писал, зачеркивал запятые и снова писал, совершенно забыв про осторожность. Лермонтов творил в тот момент не для славы и всеобщего обожания, а ради правосудия, которое уже ничем не могло помочь убитому. Это было сродни отчаянному крику. По моим сосудам разлилось самое откровенное буйство поэта и его неспособность промолчать. Но я не могу быть ответственен за его дурные поступки. Например, только Лермонтов вправе отвечать за то, что легкомысленно язвил Мартынову и последовал по тому же пути, что и Пушкин. Однако представьте, сколько вдохновения было в этом человеке, сколько замечательных произведений он создал, и все благодаря мне. Разве можно запретить рождаться и жить таким людям?
-Сложный вопрос. - ответил человек и незамедлительно продолжил. - То есть, вы смеете полагать, что все убийства и злодеяния ничего не значат, и их вот так легко можно оправдать человеческой натурой?
-Я вам говорил, что не оправдываю преступлений. Человеческая натура несовершенна, она мечется в поисках истины, с трудом приближаясь к идеалу простоты. Но в том и смысл, разве нет?
Человек помолчал немного, вздохнул, сказал, что допрос окончен, и оставил меня одного. Через некоторое время состоялся суд, на котором я не присутствовал. На нем вынесли следующее: "По решению суда Человеческий Дух оправдан". И в самом конце было прибавлено: "За способность создавать в человеке чувства, поднимающие сие существо буквально над землёй"

13 марта 2017