Добрый дедушка

          Якутия. Верховья реки Вилюй.

        Приплыли за сотню с лишним км на моторке. Им нужна была радиосвязь с конторой, скупавшей солёную рыбу. Этим же рейсом им привозили пустую тару – бочки, а также муку, соль, спички, крупу и прочие нехитрые, но необходимые вещи для таёжников.
        Отец и сын. Отец неопределённого возраста всё больше отмалчивался, смотрел в сторону. Пустые, выцветшие глаза ни разу не остановились на чьём-нибудь лице.
-  Да нет проблем. – сказал я. – Связь будет вечером. Ответ, скорее всего будет следующим вечером. Подождете?
-  Подождём. Но спать будем в лодке. Мы вас не затрудним.
-  Это в тайге друг друга затрудняют? Сейчас чай закипит.
-  Нет, спасибо. Мы лучше сами. Завтра придем за ответом.

        Одичали в конец! – подумал я. Это ни в какие ворота! В тайге увидеть человека и не поговорить? Не выпить чаю? Вон, давеча, якут приходил. Пешком топал триста верст, чтобы поговорить. И откуда знал, что мы здесь станцию открыли? А эти мужики со странностями. И с большими. Нарушают все таёжные обычаи.

        За радиограммой пришел только сын.
-  Ну всё, паря. Дела ваши устроили. Ждите вертолёт. Но ты мне на другое ответь. Почему не учишься? Не в армии? Самые лучшие годы здесь оставляешь! Да и на рыбе много не заработаешь.

        Парень потупился. Долго молчал. Потом решился.
-  Ладно. Вы всё равно нас больше не увидите. Дело не во мне, а в отце. Не могу его я бросить. Он же был начальником лагеря. Ещё при Сталине. В пятьдесят четвертом ушел в тайгу. И меня с собой забрал. Но вы не подумайте, он хороший человек. Добрый. Просто боится людей. Не дай Бог кто узнает!

        Я смотрел ему в след и соображал. Значит, он уже тринадцать лет прячется в глухой тайге. На все переговоры посылает сына. В глаза людям не смотрит. Боится. Вот Господь покарал его вечным страхом.

        Ай да добрый дедушка! В добрых начальников сталинских лагерей я не верил. Добрых там не держали. И всё пытался вспомнить что-то необычное в его лице. То, что меня удивило. Да, есть. Окаменелость. Окаменелость, не прошедшая через тринадцать лет. Представил его в форме. Ну и ну! Скала. Идол. А мальчишка его защищает. Верней не защищает, а боится. Тоже боится. И он, выходит, тоже наказан за грехи отца. А дед крепкий. Сыну ещё долго маяться. Ну что ж. Слава Богу, что  больше не придут. Не о чем мне с ними разговаривать. Зря говорят, что в тайге любое общение роскошь. Не любое. Так будет точней.