Мой друг - журналист Саша Найденко

Памяти моего друга, выпускника нашей Липканской РСШ №1!   

«…Канителится, канителится, и метается в жарком бреду.
  Я куда-то воздушно бреду, и мне камни постелью постелятся…»   (А. Найденко).               


В детстве я жил в прекрасном селе, что раскинулось на крутых берегах  журчавшей внизу речушки. На самой границе Советского Союза и Румынии.

Тонкая нить речки, называемой Ларга, в переводе «широкая»,  делила село на две стороны. На два горба, как говорили местные. Склоны горбов росли из узкой долины, образованной бегущей водой…

На склонах, кое-где встречались меленькие каменоломни, в которых добывали камень, плотный известняк.  Местами долина расширялась, образуя небольшие плоские луга, покрытые короткой и густой травкой.   Здесь пасли гусей и овец, и называлась пойма толокой.   

Что было чудесным, особенно для нас, мальчишек, так это небольшие чистые лужайки на этой толоке, которые зелеными коврами (заплатками) украшали русло. Большинство из них было покрыто короткой и плотной травой, которую с таким трудом выращивают на элитных футбольных полях. Поэтому на наших толоках, тех, которые были ровными, можно было прекрасно играть в футбол и другие детские игры и забавы.

По воскресеньям и праздникам на них выходили взрослые. Женщины, девушки гуляли, а мужское население, сняв и расстелив пиджаки, резались в дурака, шахматы или домино.

Иногда, по местным праздникам и выходным, на толоке играла гармошка, и тогда устраивали «Данэц», на русском, просто, танцы. Любим местом народного гулянья
и отдыха была большая вечнозеленая лужайка сбоку от кладочки.

Весной, в один из таких выходных, среди игравших в шахматы выделялся  подвижный мужчина, который любил детей.

Он часто повторял: « Скучные у вас игры какие-то. Однообразные. Скоро приедет Сандык. Привезет новые игры. Тогда поиграете, по-настоящему».

Я узнал, что Сандык это его сын, и находится он на лечении в одном из санаториев в Сергеевке.

Мы с нетерпением стали ждать приезда.

Через пару недель, в одно из воскресений, на лужайке появился очень бледный мальчик на костылях.  В руках он держал гармошку. Звали его Саша.

 Оказывается, он страдал заболеванием костей. Лечился в санатории и готовился к операции на тазобедренном суставе.

Деревенской детворе он очень понравился. Интересно рассказывал, Знал много анекдотов. Прекрасно играл на гармошке и гитаре. На слух. Бог подарил ему прекрасный музыкальный слух и пожалел здоровье.

Вскоре он уехал и появился только через два года, когда я был уже в пятом классе.

Ему произвели операцию. Но в те времена заменять тазобедренный сустав на титановый, с сохранением полного функционала, медицина еще не научилась.  Его избавили от костылей, но после операции нога в тазобедренном суставе не двигалась. Кроме того, она стала короче,  и всю оставшуюся жизнь ему приходилось прихрамывать…

Пролетели два года интереснейшей школьной жизни.  Мы продирали друг друга в школьной стенгазете.

-  Словно взрослый паренёк, Витя курит «Огонек», - писал Саша.

-  Где же ты, моя «таланка», плакала слободская «Маланка», - отвечал я, услышав слухи, что Сашу пытались номинировать на звание личного гармониста Новогодней  Маланки…

Я запомнил наши гуляния по Слободке с гармоникой. Игры. Знакомство с Женей Гришиным – первым культуристом, которого я встретил в те времена.

Мы закончили семилетку не одновременно. Саша на год позже меня. Дальнейшую учебу продолжали в Липканской русской средней школе №1.

Маленьким упорным сельским энтузиастам часто приходилось не сладко.  13-14 – летним девочкам и пацанам родители снимали квартиры.

 Им надо было учиться жить с чужими людьми, распределять продукты питания, карманные деньги и, главное, время на учебу и развлечения.

Вначале Сашу устроили на квартиру недалеко от будущего филиала школы. Совсем близко жили Азаровы и семья Койфман.

Частный дом. Бабка сдавала комнаты. Саша жил с шоферами. Они приезжали и уезжали. После рейса часто выпивали. Курили. Никакого политеса – курили прямо в комнате. Могли закурить ночью. Куда было деваться. Саша стал заядлым и, что хуже, страстным курильщиком.

А неподалеку, совсем рядом, в районном Доме культуры, в кинозале,  рвал восхищение у местных и приезжих «Человек-Амфибия». Песни из этого фильма сразу запали в юные сердца.

Сашин музыкальный талант нас выручил. Он был великолепным слухачём, подбирал музыку на слух мгновенно, почти на любом инструменте, но в первую очередь на гитаре. Мы с его помощью сразу, на зависть другим школярам, стали распевать знаменитые песни из этого кинофильма. В те года телевизоры, магнитофоны встречались крайне редко или их не было вообще. Не так просто, единожды посмотрев фильм, запомнить мелодию и текст.

Боже, боже, что с нами делала эта песня и слова:

«…  Лучше лежать на дне,
В синей, прохладной мгле,
Чем мучиться на суровой,
Жестокой, проклятой земле.
Будет шуметь вода,
Будут лететь года,
И в белых туманах скроются
Чёрные города…», которые Саша произносил особенно проникновенно. Саша пел, и чувства отчаяния, безнадёги и жалости к себе родимым не сходило с наших лиц:

«Красивые девочки - не любят. Все тобой помыкают. Денег никогда нет. Не только у нас, но и у родителей. Обновки покупают не часто, чтобы с их помощью можно было легко разбивать строптивые женские сердца… Уж лучше лежать на дне…», - рыдали наши надежды!

Саша писал великолепные стихи, но тщательно скрывал. Сочинял и музыку к стихам. Получались классные песни. В памяти уцелела только одна:

-  Я – кабальеро, а это любовь! Целуй же сеньора. Жги мою кровь!  Мы подпевали и самозабвенно и страстно кричали:

- Пей, мою кровь!

Ходили подлые слухи.

В него влюбилась известная учительница. Красавица с поэтическим уклоном. Сама призналась в любви. Саша вместе с не менее известным мужем, еле погасили этот пожар.

Я, по детской наивности, считал, что это сплетни и не обращал внимание.

Пролетели школьные годы и разошлись наши дороги в разные стороны.

******

Прошло десять лет.

Я встретил Сашу в Кишиневском Доме Печати. Он работал сотрудником в каком-то сельхозжурнале или в журнале «Садоводство и виноградарство».

На мои вопросы он сказал:

-  Понимаешь, не могу я врать. Приукрашивать. Писать по-заказу. Негодяев воздымать, а порядочных людей гнобить. Не могу жебрать. Ездить по хозяйствам и районам и побираться, оставляя им взамен «свежие сплетни-новости», собранные во властных коридорах.

С первой женой Саша разошелся после того, как однажды утром, она увидела отпечатки босых женских ног на запотевшем лобовом стекле семейного автомобиля.

Этот автомобиль – источник раздора, продали.  От Дома печати Саше выделили небольшую комнату в центре города, на улице Комсомольской. Саша начал поиск второй жены…

******

Иногда, чаще осенью или ранней весной, мы ездили на рыбалку.  Саша с удовольствием садился за руль моего автомобиля, и я мог позволить себе выпить на рыбалке пару соток горячительного. На базе Молдавского Общества Рыболовов и Охотников, Гидигичского водохранилища, которое еще называли Молдавским морем, мы снимали домик. Получали, на прокат, отличную лодку. Вечером, иногда ночью, ставили с лодки кружки с живцом «на судака».

Саша сидел на веслах. Я бросал кружки.

Ветер и волны на водохранилище бывают довольно опасные, но Саша любил море, риск и азарт. Ничего не боялся, хотя плавал неважно.

Утром мы снимали кружки. Без пары хороших судаков домой не уходили. Иногда ловилось больше. Их с большим удовольствием  Саша дарил сослуживцам или следующей невесте.

******

Промелькнуло ещё несколько лет. Наконец Саша нашел даму сердца и решил жениться. Шутил: «В одну и ту же реку-женитьбу, нельзя войти дважды, но я попытаюсь!»

Устроили скромный свадебный вечер в ресторане гостиницы «Молдова», излюбленном ресторане журналистов и командированных председателей колхозов.

Я был другом жениха и шафером одновременно. Стал произносить тосты и толкать речи.

В первом же тосте сказал:

-  Я рад, Саша, что ты, наконец, оцепенился. Хотел сказать – остепенился, но язык поскользнулся и вылетело оцепенился.

Так с цепями он и начал жить.  Наши дороги вновь разошлись. Он уехал в Черновцы, откуда родом его новая жена.

Долго устраивался на работу.  Шел 1988 год. Ему предлагали работу на таможне, от которой боевой журналист, в груди которого еще не погас огонь принципиального коммуниста, горячо отказался.

Вскоре пути со второй женой разошлись, и он вернулся к истокам. К родным берегам любимой Слободки.  Стал работать в школе. Сначала учителем, а потом директором школы. В школе и Слободке его любили. Намечалась третья жена…

Через несколько лет, когда пришлось с больной ногой, на себе, переть в Польшу тяжелючие сумки с водкой, он  издевался над собой и не давал себе пощады. Ему, как и многим другим, пришлось совмещать профессию сельского интеллигента  и базарного челнока и отстегивать лакомые крошки настоящим «полковникам таможенной мзды».

-  Так тебе и надо, несостоявшийся, «таможник», - бормотал он себе, - стоя на развалинах великой страны, великих принципов и морали!

Это было настоящее горе. Он переживал и много и часто курил.

Не к добру ведут сигареты, ой, не к добру!

Я все время порывался съездить в Слободку. Навестить Сашу. Побывать на Родине моего детства.

Пока я собирался, Саши не стало. «Благими намерениями, как известно, выстлана дорога в …».

«Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей, на скаку не заметив, что рядом товарища нет!...» 

Прости!