Свеча на ветру. Главы 16-20
Конец декабря, 1365 год.
С утра князь Вильчур чувствовал нездоровье: то ли продуло вчера на улицах Никеи, то ли замёрз во время допроса подозреваемого, но болела голова, глотать было больно, и ощущалась общая слабость. Сейчас бы в постель, да горячего чаю с мёдом, подумалось князю, но беглый осмотр содержимого сейфа показал, что количество папок со срочными делами никуда не делось, и на империю не сошла благость, в один момент превратив преступников и злоумышленников в агнцев.
Взяв три тома дела о подпольных организациях, Дэвид прошёл к столу и опустил на него увесистые пачки. Он лично контролировал весь процесс, внимательно отслеживая все новые детали расследования. И сделка, которую заключил Рани с Тихим, местным Отцом воровского мира, не прошла мимо дознавателей. И цепочка, по которой из королевства Модипал поступали средства на поддержку подпольной борьбы, тоже не была тайной. Кое-где в империи уже её разорвали, накрыв ячейки в самый интимный момент — при передаче денег. На задержание пригласили журналистов, и те постарались преподнести действия службы безопасности в самом выгодном свете. Не первая капля на зеркало общественного мнения, но ореол мучеников и борцов за свободу меркнет, превращая их в убийц мирных жителей. Обыватели постепенно начали понимать, что вчера те взорвали бомбу в соседнем городе, а сегодня это может случиться в их, и под взрыв попадут твои близкие.
Подпольщиков отправляли в ссылку и на каторгу без возможности вернуться, и это было неплохо: осваивать дальние острова тоже кому-то нужно. Но до недавнего времени «бедных молодых людей» жалели, посылая проклятия жестоким безопасникам. И те распоясались окончательно, начав не только поливать грязью всех, до кого могли дотянуться, не только стали распускать мерзкие слухи об императорской семье, обвиняя всех, даже десятилетнюю принцессу Агнию во всех смертных грехах, но и перешли к активным действиям, устроив целую серию взрывов в людных местах. И тут народ возмутился, мигом вспомнив о славных предках и чести имперцев.
Одно дело смаковать истинные или выдуманные подробности о сильных мира сего и совсем другое в каждую минуту ждать смерти. И ради чего? Ради непонятных лозунгов, призывающих разрушить привычный мир? Перемена в общественном мнении очень способствовала выявлению подпольных ячеек, а перекрытый ручеёк финансовой поддержки ещё более способствовало наведению порядка. Сейчас в империи уже почти не осталось революционеров: одни затаились, резко изменив собственное мнение о будущем, а другие — далече, работают на благо империи и своё. Несмотря на то, что официально из ссылки возврата не было, всё же лазейки были. Во-первых, вернуться могли дети, во-вторых, жёны, если на них не было приговора, а, в-третьих, можно было получить возвращение в права за особые заслуги. И такое случалось, правда, каждый такой случай проверялся многократно, но лучше слабая надежда, чем никакой.
Но здесь, в Ринии подполье пока процветало, и работа князя вместе с Департаментом как раз и заключалось в том, чтобы убрать угрозу, пока она не расползлась на всю империю. Но сегодня не работалось, чувствовалась слабость, и, промучившись ещё пару часов, Дэвид решил сходить к доктору.
Столичный госпиталь, благодаря стараниям наместника, процветал. Люди очень быстро поняли, что тут каждый может получить помощь, а давний взрыв неожиданно не отвратил их от посещения, а наоборот, привлёк. Народ рассудил, что раз их пытаются не пустить, значит, надо идти. И пошёл. В результате в коридорах постоянно было людно, врачи работали без отдыха, из империи ожидался приезд нового десанта медиков и открытие ещё трех крупных госпиталей.
Князь двигался сквозь толпу страждущих, поглядывая всё ли в порядке на его, посторонний взгляд. И чуть не сбил с ног неожиданно выскочившего из-за угла парнишку в комбинезоне санитара. Тот тянул за собой тележку с кучей белья и не видел, кто позади него.
— Ой, простите!
Князь поймал падавшего юношу, мимоходом отметив, что у того ладное тело. А потом и узнал его — тот самый парень, что буквально вчера встретился ему на улице.
— Ничего страшного, — улыбнулся Дэвид, — это я не смотрел, куда иду.
«Симпатичный» — подумалось князю – просто так, как это бывает, когда видишь действительно красивого человека. А этот юноша был ещё и милым, особенно, когда улыбнулся, продемонстрировав ямочки на щеках. Лекс попытался извиниться ещё раз, подумав, что уже не впервые встречает этого имперца и всякий раз при неловких обстоятельствах. То в здании правительства, когда искали Лео, то вчера, во время ссоры с Николасом, то вот сегодня, с тележкой с грязным бельём. И, кажется, это тот самый глава Департамента Внутренней безопасности, человек, о котором слухи ходят один страшнее другого, разве что в пожирании младенцев не обвиняют. Лекс шёл по коридору, вспоминал благородный овал лица, тёплый взгляд, мягкую улыбку, сильные и заботливые руки и думал, что такие мужчины достаются самым лучшим, а для него сгодится и Николас. Парнишка вздохнул, прощаясь с мечтой о мечте, и решительно свернул к лестнице. Что толку думать о том, что никогда не сбудется? Нужно жить здесь и сейчас.
Парень уже ушёл со своей тележкой, а Дэвиду вдруг почудилось, что хмурый день стал чуть веселее, а горло болит немного меньше. Доктору так не показалось, и князь безжалостной рукой был отправлен на больничную койку, как выяснилось, с бронхитом. В небольшой и уютной палате было чисто до стерильности, и, пока Дэвид осматривался, в дверях появился давешний парнишка со стопкой белья. Князь смотрел, как ловкие руки привычно застилают постель, и опять поймал себя на мысли, что любуется им.
— Спасибо, — он улыбнулся санитару и неожиданно спросил, как его зовут.
— Алексиус, — чуть удивился парнишка.
— Давно вы работаете в госпитале?
— Нет, с октября. Сначала в прачечной, а теперь санитаром.
— А почему перевели?
— Не знаю, наверное, пожалели. У меня руки сильно болели… — юноша показал кисти с тонкими красивыми пальцами. Ногти были на удивление аккуратно подстрижены, а кожа на вид мягкая. — Я в консерватории учился… До… Раньше.
— Понятно…
Алексиус спросил, не нужно ли чего ещё и, попрощавшись, вышел, а Дэвид всё смотрел на закрывшуюся дверь и думал о том, сколько судеб переломала эта нелепая война.
Стопка белья — две простыни и наволочка в каждом комплекте — аккуратно укладывается на точно такую же. На соседней полке лежат комплекты больничной одежды, в отдельном шкафу халаты и комбинезоны персонала.
— Лекс? — заглянувшая в бельевую девушка нашла глазами её обитателя.
— М?
— А халат доктора Тарка у тебя?
— Вон там висит, забирай. Что так поздно-то? Он уже пятнадцать минут как пришёл.
— Ай, — отмахнулась девушка.
— Уволят тебя, куда пойдёшь?
— Найду куда, уж точно лучше, чем утки выносить.
— Угу, в борделе этого делать точно не придётся, — согласился Лекс.
— Почему сразу в борделе? — возмутилась девчонка.
— А потому, что ты больше ничего не умеешь.
— Фу, и зачем мне учиться? Замуж меня и так возьмут.
Лекс махнул рукой на глупую девушку: такие разговоры случались у них регулярно, не принося никакой пользы. Правда, он не слишком старался, зачем, когда там своя мать есть? Он уже попробовал изменить человека и что толку? Ладно, к дьяволу Николаса и его воспитание, у него тут ещё бельё не разобрано до конца.
И всё равно мечталось… Даже не о конкретном человеке, кем бы он ни был, а о счастье. Самом обычном: чувствовать себя желанным и любимым, заботиться и получать взамен нежность и доброту, принимать и отдавать. Неужели он многого хочет? Или не заслужил? Или права была бабушка, говорившая, что нельзя даже ради любви позволять унижать себя, опускать до уровня твари? Лекс смотрел, как под утюгом исчезают мятые складки, как простыня становится гладкой, источающей запах горячей ткани. Вот бы и его жизнь разгладилась!
Двери сильно дёрнули, и Лекс вздрогнул от неожиданности. А потом ещё раз, когда увидел на пороге раскрасневшуюся Елену.
***
— А вы слышали последние новости о лирне Лафраж? — спросила леди Инлав, склоняясь к ушку княгини Вильчур.
— Это которую обвиняют в сокрытии модипальского шпиона?
— Фу, милочка, разве можно так говорить? Даже если этот молодой человек работает на королевство, это вовсе не означает, что его следует именовать этим ужасным словом!
Элизабет вспыхнула — как-то очень быстро прошёл пиетет перед светским обществом, когда юная и неопытная княгиня во всём следовала принятым суждениям. Письма супруга, где он рассказывал об ужасах войны, о разрухе в новой провинции, о подпольщиках, взрывающих бомбы в людных местах, о молоденьких девушках и юношах, вынужденных зарабатывать собой, чтобы прокормиться. Князь поведал о том, как часто за этими преступлениями стоят шпионы из соседнего королевства: если бы не негласная поддержка злоумышленников кое-кем из светского общества, ему и соратникам приходилось бы гораздо легче.
— Ах, леди Инлав, когда этот молодой человек бросит бомбу в ваш автомобиль, вам будет уже всё равно, как его называть.
— Что вы такое говорите, княгиня! Разве может такое случится со мной?
— С любым, леди Инлав. С вами, с герцогиней Дюрас, со мной… С кем угодно. Или вы забыли, по какой причине мой супруг стал старшим в роду Вильчур?
— Но это случайное нападение бандитов!
— Конечно, чистая случайность, что преступники выбрали именно этот поезд. И, как вы знаете из газет, а я ещё и из писем князя Вильчур, не все банды выловлены, в лесах ещё скрываются дезертиры из ринийской армии.
— Пусть скрываются, — поморщилась леди Инлав, — их всех поймают и повесят.
— Да-да! Конечно, я в этом тоже не сомневаюсь. Но…
— Но? — леди Инлав пожала плечами. — Вы слишком мрачно смотрите на вещи, милочка. Сейчас зима, они все замёрзнут.
— Конечно, если им не дали денег на зимние квартиры.
— Боги, что вы такое говорите? Кто может это сделать?
— Ваш милый молодой человек, например, которого не стоит называть тем самым вульгарным словом, — холодно ответила Элизабет. — Именно он привезет из Модипала средства, именно он передаст их главарю банды, именно он сообщит, что на южные курорты регулярно ходят поезда, на которых так же регулярно ездят самые богатые люди империи, погреться на солнышке, принять морские ванны, посетить минеральные источники и казино. И едут они не с пустыми руками, везут драгоценности и немаленькие суммы денег. Вы, кажется, тоже собирались в Венье? М?
И леди Инлав не нашла чего ответить.
Элизабет не стала продолжать разговор, как бы ни досадовала на глупых светских куриц, перевела его на обсуждение последних модных новинок. Но надежда на то, что леди Инлав прислушается к её словам и задумается, у неё всё-таки была. Не совсем же эта дама глупа? А и когда дело касается собственной безопасности, любой человек становится умным и острожным.
***
Николас стоял напротив Хряка и дрожал. После той встречи в подвале неприметного дома он больше не видел Тихого, а все приказы поучал от этого мрачного детины с узким лбом, сломанным носом и умными маленькими глазками.
— Возьми этот пакет и отнеси его по адресу, — на ладони Хряка лежал листок бумаги с накорябанной улицей и номером дома. — Скажешь, что оплату ждём, как обычно. Следующая партия придёт на день позже: погранцы шерстят. Запомнил?
— Да, — сглотнул Николас.
— И адрес?
— Да.
— Пшёл*…
Николас подхватил увесистый свёрток и потащил его прочь, холодея от мысли, что там может быть. Он старался не задумываться о своей ноше и о том, что она может принести людям: слухи о взрывах ходили по всей Никее.
Ох, куда же он влип! Жил же тихо, надо было и дальше так продолжать. Завод опять открывается, снова нужны рабочие. На днях встретил приятеля — тот весь при параде, фуражка модная с лаковым козырьком, галстук узенький, штиблеты. Хвастал, что зарабатывает втрое больше против прежнего, что получил комнату в коммуналке, что купил матрац и присмотрел Нижнего. А вот он, Николас, потерял, что имел: уважение, работу, свободу, будущее. И парня своего потерял.
Ох, и дурак же он! Ох, и дурак…
глава 17
Елена плакала, стоя у окна. Там, в ночной весёлой кутерьме, хмельные столичные жители встречали смену года. Гремели шутихи, разбрызгивая огни, сверкающие, яркие, праздничные. У стены напротив целовалась парочка, рядом притоптывал пьяненький мужичок в лохматой шапке и напевал что-то под нос. Из кармана у него торчало горлышко бутылки, а в руке — кусок кровяной колбасы. Елена вытерла мокрые щеки и задёрнула штору. Как они смеют веселиться, когда пепел погибших бойцов за свободу ещё стучит в сердцах патриотов?
— Садись за стол, — мать с тревогой смотрела на девушку.
— Не хочу!
— Елена… Жизнь изменилась…
— Нет! Мы остались прежними! И мы вернём нашу прежнюю родину!
Мать только покачала головой: бескомпромиссная молодость не понимает, что против махины они всего лишь маленькие винтики, и безжалостная машина перемелет их и не заметит этого. И в кого только дочь выросла такой упрямой? Кира Феодораки смотрела, как Елена мечется по комнате, то двигая безделушки на комоде, то схватив кусочек пирога со стола, то снова шагнув к окну.
— Знаешь, кого я вчера встретила?
Девушка покосилась на мать, не собираясь поощрять очередной рассказ о каком-нибудь довоенном знакомом, у которого всё хорошо или наоборот, плохо.
— Того мальчика, ты ещё говорила, что он пошёл Нижним к какому-то неотёсанному мужлану.
Елена прикусила губу, чтобы удержать вопросы: давняя влюблённость в Алексиуса переросла в какую-то болезненную страсть, когда самым главным является желание присвоить себе недоступный объект любви.
— Представляешь, он разорвал партнёрство! Сейчас работает в госпитале…
Вот это как раз Елена знала, даже ходила к парню, но кроме нескольких невразумительных фраз, так и не сумела что-то выдавить. Сбежала и до сих пор корила себя за трусость. И ненавидела. Всёх подряд: Лекса, себя, мать… Больше всего, конечно, парня. За то, что не увидел, не оценил, не влюбился. И теперь вот такая новость… Хорошая ли? Она не знала, вот просто не знала и всё, но её следовало обдумать.
И сделать выводы.
За окном снова послышались взрывы шутих, и Елена с досадой зашипела: празднуют, предатели…
***
Хрустальная люстра сияла тысячью огней, освещая круглый зал в центре правительственного дворца, где наместник давал бал по случаю смены года. Музыканты без устали исполняли одну мелодию за другой: мазурку на полонез, вальс на польку. И можно было любоваться на танцующих, то летящих парами над сверкающим паркетом, то кружащихся по залу. Шампанское, великолепный буфет, множество гостей, в большинстве своём приехавших из империи встретить новый год в новой провинции. Столы ломились от закусок, фруктов, крохотных пирожных, удивляя и восхищая мастерством их создателей. Приглашённых встречали наместник, герцог Апоньи и его супруга, уже немолодая полная женщина в тёмном атласном платье с открытыми плечами по чуть устаревшей моде. Младшего герцога не было видно — по слухам он слёг с сильной горячкой и, кажется, слухи не лгали: Апоньи и герцогиня выглядели озабоченными.
Князь Вильчур склонился к руке герцогини, поприветствовал наместника и представил супругам Элизабет. Жена приехала на днях, провести с ним несколько недель: оставлять поместье без присмотра на долгое время она ещё не рисковала. С ней приехала племянница, немного испуганная перспективой снова воспользоваться поездом, но когда Анна узнала, что княгиня купила билеты на дирижабль, повеселела и принялась с нетерпением ждать своего первого в жизни полета.
Прибытие в Никею дирижабля вызвало настоящий фурор. На посадочную площадку, спешно подготовленную за городом сбежалась половина мальчишек и девчонок со всего города. Да и взрослые от них не отставали, собрались посмотреть на невиданное чудо. Этот вид техники кое-где уже стал привычным, пользовался популярностью ввиду дешевизны для пассажиров третьего класса. Второй тоже не отставал, невысокая стоимость поездки сочеталась с относительным комфортом. Всё это достигалось за счет пассажиров первого класса: роскошные каюты, залы, развлечения, вышколенный персонал – за это готовы были платить и платили. В небе не было аварий, за безопасностью строго следили, проверяя накануне вылета каждую деталь. Работал на дирижаблях и при их обслуживании только самый проверенный персонал, и Вильчур, например, знал, что безопасники смогли предотвратить пару диверсий. Ещё шло расследование по этим делам, но всё говорило о том, что процесс будет громким: никому не хочется заживо сгореть высоко в небе.
Но к дьяволу работу! Сегодня праздник, и князь собирается немного повеселиться. Весёлая музыка звала на танец, и Вильчур увидел, как выпрямилась супруга: по традиции бал открывал хозяин с одной из дам. Герцог Апоньи приблизился к Элизабет и склонил голову, приглашая девушку на первый круг. Княгиня оглянулась на мужа и, увидев поощрительную улыбку, подала наместнику руку.
Несмотря на возраст, герцог был ещё крепок и, задорно щёлкнув каблуками, начал выделывать замысловатые коленца мазурки. Он двигался вокруг партнёрши то медленно, то ускоряясь, ударял каблуками, едва не выбивая искры, меняя движения с тихих и плавных на шумные и бурные. Элизабет, чуть привстав на носочки, грациозно поплыла подле него, то ускоряясь, то замедляя движения. Пара, где один уже немолодой и грузный, но всё ещё сильный мужчина, а вторая — юная и стройная девушка, притягивала взоры своей контрастностью и, в то же время, мастерством. И всё же было заметно, что наместник устает, что когда-то он великолепно танцевал, а сейчас ему трудно и, пройдя два круга, герцог поклонился и вернул князю его супругу.
— Вы счастливчик, князь, — чуть задыхаясь, произнёс Апоньи.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся Дэвид, принимая маленькую руку супруги.
Элизабет за время разлуки изменилась, а может, просто раскрылась, подобно бутону, вступившему в самую пору цветения. Скромное платье, украшенное брошью в виде букета, где самым заметным был крупный изумруд на центральном цветке, шло девушке неимоверно, оттеняя своим глубоким оттенком тёмную зелень глаз. Взгляд, полный лукавства и нежности, обещал продолжение праздничной ночи, пусть не сегодня — ныне они устанут, а потом: завтра и послезавтра, и позже. Дэвид обнимал за талию супругу, чувствовал горячее тело под ладонью, вдыхал свежий аромат молодой здоровой женщины и думал, что не ошибся с выбором супруги.
— Ни пурпурный рубин, ни аметист лиловый,
Ни наглой белизной сверкающий алмаз
Не подошли бы так к лучистости Суровой
Холодных ваших глаз
Как этот тонко ограненный,
Хранящий тайну темных рук,
Ничьим огнем не опаленный,
В ничто на свете не влюбленный
Темно-зеленый изумруд.*
— Я тоже холодна, Дэвид?
— Не со мной, надеюсь… — коснулся губами ладони супруги князь.
— Всё лучшее моему супругу, — лукаво улыбнулась девушка. — Я, в отличие от изумруда, влюблена.
— Не скажете в кого, прекрасная фея?
— В одного несносного князя, по какой-то случайности ставшего моим супругом.
— Я могу только надеяться, что случайность была счастливой.
— Я тоже, — Элизабет посмотрела в глаза мужу, — я тоже хочу надеяться, что мы будем счастливы.
Бархатно, широко и чарующе лился голос певицы:
—Мне не под силу длить мучительных страданий
Пускай разлукою ослабят их года,
Чтоб в ярком золоте моих воспоминаний
Сверкали б вы всегда…
— А вы не забудете меня, Дэвид?
— Нет, вы же не холодный изумруд, — улыбнулся князь. — Вашу глубину нельзя увидеть с одного взгляда, но если кто-то рассмотрел ваш ум, спокойствие, доброту и благородство, тот будет помнить всегда. Ваши письма помогают мне справиться с работой, добавляют сил, и я прошу вас, Элизабет, пишите мне при каждом удобном случае.
— Я буду писать…
А музыка летела по залу, увлекая за собой тех, кто на краткий миг забыл о заботах.
***
Лекс медленно шагал по коридору, неся в руках кастрюльку с картошкой. Праздничный ужин у них был на редкость обильным: селёдочка, тоненько нарезанный сыр, котлеты, слабое вино и даже кусочек копчёного мяса. А ещё был шоколад, настоящий, имперский, и яблоки. Всё это изобилие было подарком работникам госпиталя, и ребята долго рассматривали прозрачные кубики мармелада, загадочные бело-розовые конусы воздушного зефира, хрустящее печенье, россыпь конфет. В отельном мешочке лежало мыло, мягкое полотенце и шампунь. Лекс сначала ахал вместе со всеми, а потом отошёл к окну и замер, выводя узоры на стекле: почему-то было обидно. Нет, он был благодарен за то, что в такое сложное время начальник госпиталя нашёл возможность сделать подарки своим сотрудникам. А тем, кто лежал на лечении, раздали небольшие пакетики с конфетами и фруктами. Точно такие же улыбчивые девушки принесли Лео, сказали, что дают всем, кто пострадал на войне. Лекс не понимал этого — захватчики заботятся о тех, кто развязал эту бойню. А их собственное правительство не только сбежало, но и оставило после себя недобрую память. Почему в Ринии никогда не давали подарков на праздники? Почему кто-то жил припеваючи, а кто-то варил суп из селёдочных хвостов? Кирас Димитриус сейчас получает такую пенсию, что ему хватает на всё, что хочется, и этот ярый борец за свободу Ринии уже молчит, понимая, что только под конец своей жизни, узнал, что значит достаток.
— Мяяяя…
Серый котёнок вытянулся, превращаясь во взрослого зверя, стал длиннолапым, поджарым и очень наглым, выпрашивая молоко и рыбку. И Димитриус щедро делился с ним обрезками мяса, вспоминая, как когда-то делились с ним.
— Кирас Димитриус, — укоризненно проговорил Дей, — вы его балуете!
— Ничего, — улыбнулся старик, — он ещё маленький.
— Мелкий-то мелкий, а ест не меньше меня, — засмеялся Лео, — иди сюда, чудовище!
Котёнок только ухом дёрнул: странного человека, который передвигался на непонятной конструкции, вместо того, чтобы ходить, как положено, на своих лапах, он побаивался. Не так, как того страшного, что норовил пнуть и противно пах чем-то кислым, а немного, чуть-чуть. Но того, плохого, в их доме давно не было, и это радовало котейку: ещё один хозяин перестал хромать, стал спокойнее, и от него больше не шло запаха крови.
Котик получил тонкую шкурку колбасы и утащил под стул — съесть одному, без помех, урча от удовольствия. А люди рассаживались за стол, понимали чашки с налитым в них вином и поздравляли друг друга с началом нового года, новой жизни, новыми переменами.
***
Звучала весёлая музыка, смеялись чуть хмельные прохожие, пускало пузырьки шампанское, звучали задорные песни — люди праздновали наступление нового года.
Елена плакала…
глава 18
Январь, 1366 год
Праздники быстро сменились на привычные серые будни, оставив позади искристое шампанское, запах настоящего шоколада и веселье. И опять у Лекса было — собрать бельё, постирать, высушить, погладить. Хорошо ещё, что в середине осени привезли два больших агрегата, оказавшихся настоящими машинами для стирки белья. В огромный чан закладывались простыни, наволочки и полотенца, добавлялось жидкое мыло, крышку следовало закрыть, как можно более плотно, чтобы наружу не выливалась вода и не лезла пена. И нажать кнопочку на боку чана: тогда внутри него начинал медленно вращаться центральный стержень с короткими, косо поставленными лопастями, перемешивая бельё. Простирывалось оно не очень, но всё же не руками жамкать. Для ручной стирки и так оставалось немало: вся униформа медиков и докторов. Тяжёлая работа, даже для мужчин, и Лекс искренне не понимал, почему прачками работают в основном женщины. Но в этом году у них появился ещё один работник, пожилой мужчина, и теперь у Лекса было целых два выходных. Нет, полноценный один, после суток парень отсыпался, но потом в его распоряжении оказывался целый день! И парнишка наслаждался им, гуляя по празднично украшенному городу, рассматривая нарядные витрины, изобилие в лавках и магазинах и невольно сравнивая с прошлым годом. Для неизбалованных жителей появившиеся в большом количестве яблоки и груши казались роскошью, что уж говорить про шоколад? Цены на всё это, конечно, кусались, но платили Лексу теперь столько, что он мог в день получки купить себе и друзьям что-нибудь вкусное.
Их маленькая компания неожиданно стала напоминать семью, где был строгий дедушка — кирас Димитриус, заботливый братишка — Деймос, и его старший партнёр — Леонидас. И пусть у них были разные фамилии, пусть кривится в их сторону кира Филлис, вернувшаяся от сестры, пусть думают про них непотребное, шепчутся про оргии и разврат, но у них просто семья, где несколько одиноких людей нашли друг друга в огромном мире.
Всё чаще они выбирались на прогулку, и странно было видеть, как по улицам гуляют четыре человека и кот, такие разные, но всё же — вместе. Да, на коленях Лео обычно сидел кот, получивший имя Фис, и крутил головой по сторонам.
— Смотрите! — Лекс показал на украшенное гирляндой дерево. В ночной темноте оно светилась крохотными огоньками, будто на каждую веточку опустился светлячок.
— Красиво, — согласился Дей и наставительно проговорил: — Лекси, ты снова снял перчатки. Надень сейчас же! Тебе же нельзя морозить руки.
— Всё, уже надеваю, не ругайся…
— Не скажете, кирас, почему вашему другу нельзя охлаждать руки? — прозвучал незнакомый и доброжелательный голос.
Молодые люди оглянулись и увидели, что их пожилой друг разговаривает с представительным имперцем. Кирас Димитриус что-то горячо рассказывал, время от времени касаясь рукава пушистой шубки спутницы незнакомца. Лекс глянул внимательнее и, покраснев, торопливо представил своих друзей.
— Князь Вильчур, — в ответ услышали друзья, — и моя супруга.
— Очень приятно, — стушевался кирас Димитриус, опуская, наконец, рукав. — Извините.
— Ничего страшного, — улыбнулась Элизабет, — вы очень интересно рассказываете. Наверное, интересовались историей Никеи?
— Да! Я начинал работать в архивах, читал подлинные документы, это было так занимательно! — горячо воскликнул старик, получивший, хотя бы под конец жизни, благодарного слушателя.
— Архивы? — тут же заинтересовался Дэвид, доподлинно знавший, что никаких документов до сих пор не найдено.
— Конечно, в каждом городе есть склад таких документов, — немного обижено проговорил Димитриус, решивший, что ему не верят.
— Не подскажете, где их искать?
— Точнее сказать, был такой склад, — поправился старик. — Их складывали в ящики и увозили. Документы, я имею в виду.
— Куда, не знаете?
— Знаю, — с гордостью проговорил Димитриус. — Все архивные документы свозили в подвалы под зданием правительства. И, кажется, потом замуровали.
Князь удивлённо переспросил, правильно ли понял, что сделали со старинными рукописями, книгами, документами? Кирас Димитриус охотно подтвердил, что — да.
— И вы знаете, где точно это было?
— Нет, я просто про это слышал, — ответил старик. — Но я знаю людей, которые всё это проделывали.
— Замуровывали?
— Да! Могу сказать…
— Буду весьма благодарен, — кивнул князь, оглядываясь в поисках жены. И заметил внимательный взгляд Алексиуса. Обстоятельства знакомства с этим молодым человеком не были самыми приятными: сильная простуда, уложившая князя на больничную койку, скромный служащий госпиталя, оказавшийся вопреки первому впечатлению, умным и начитанным — тогда Дэвид несколько раз встречал Лекса в коридорах и заводил с ним беседы, стараясь понять, что привело того на столь непритязательную работу. Постепенно между ними возникла симпатия, появились общие темы для разговора, но перерасти во что-то большее, всё это не успело. Князь так и уехал, не разобравшись в своём отношении к непонятному ринийскому мальчишке. Потом Дэвид так и не нашёл времени, чтобы встретиться с Алексиусом ещё раз, а вот теперь случай свёл их на улицах Никеи. Быть может, при других обстоятельствах, князь попробовал продолжить знакомство, но сейчас Алексиус был с друзьями, да и сам Дэвид гулял не один.
Элизабет нашлась неподалёку, в компании молодых людей. На руках она держала кота, поглаживая его за ушком, и слушала, как горячо рассказывает что-то Дей. По виду молодой женщины нельзя было сказать, напрягает ли её столь близкое соседство с простолюдинами. Княгиня доброжелательно улыбалась, ахала и переспрашивала в нужных местах. Прислушавшись, Вильчур понял, что его супруге кратко пересказывают историю Ринии после переворота. Князь заметил, что Элизабет зябко прячет пальцы в рукава и предложил пройти в какое-нибудь кафе.
— Нет, — резко ответил Лео, даже не дав остальным высказаться.
И князь заметил проблеск разочарования на лице Алексиуса, но юноша почему-то промолчал, отдав право на решение старшему другу.
— Почему? — Дэвиду стало интересно, как долго остальные будут молчать: им явно хотелось продолжить знакомство, а князю было любопытно, по какой причине молодые люди не хотят так быстро расставаться.
— Вы богач, — прямо ответил Лео, — а мы из низов, у нас воспитание не такое, ещё чавкать начнём…
— Ничего, отсутствие хороших манер мы с супругой как-нибудь переживём. И ещё раз повторю приглашение продолжить вечер в более уютной обстановке.
Князь заметил, с каким ожиданием смотрят все, даже старик, на Лео — этот парень, сидящий на инвалидной коляске, был явным главой в этой компании.
— Хорошо, — неохотно проговорил Лео, — ненадолго. — И добавил: — мы платим сами!
— Нет, это же я пригласил вас. Когда вы пригласите нас с супругой, это будут ваши расходы.
— А можно? — вырвалось у Лекса.
Князь весело взглянул на него, полюбовался смущённым видом и заметил, что юноша явно хочет продолжить знакомство в приятной обстановке, но почему-то не торопится настаивать.
— Можно, мы взрослые люди и сами принимаем решения, — с намёком ответил Дэвид.
Мужчина не сводил глаз с Лекса, а Лео так же внимательно смотрел на них обоих, будто видел что-то понятное пока только ему.
К сожалению и князя, и Лекса, в кафе они так и не пошли: у супруги князя неожиданно разболелась голова, и она, чуть виновато глядя на новых знакомых, засобиралась домой. Те заверили, что всё в порядке, и Элизабет, тепло простившись с новыми знакомыми, взяла под руку супруга и пошла в сторону дома правительства, где они временно жили, пока их собственный дом ремонтировался. Дэвид купил у потомков эмигрантов небольшой особняк на тихой улице, и княгиня со всем пылом окунулась в устройство семейного гнёздышка для супруга.
Тихо падали снежинки, оседали на опушке капюшона, обрамляя искристой рамкой личико Элизабет. Прохожие бросали косые взгляды на княжескую чету — многие уже знали, кто такой Вильчур. Из окна доносились едва слышные звуки музыки.
— Приятный молодой человек, — проговорила Элизабет.
— Вы о ком?
— Вы знаете, князь. Не лукавьте…
— Я совершенно серьёзен, княгиня. Там было двое молодых людей.
— Князь, о чём вы? Второй, конечно, хороший человек, но далеко не вашего уровня. Слишком заметно, что мальчик из простолюдинов, хоть и чувствуется, что он старается соответствовать другу. Но…
— Но?
— Второй, Алексиус… — Элизабет помолчала, раздумывая, как облечь мысли в слова. — Он получил хорошее образование, возможно, домашнее, если вспомнить, что творилось в Ринии ещё недавно, и он... Как бы это сказать… Он оказывает явное влияние на своих друзей. Я сразу имела в виду именно этого достойного юношу. И, при других обстоятельствах, разумеется, могла бы посоветовать вам присмотреться к нему.
— Почему не сейчас?
— Вы слишком заняты, чтобы понять, подходит ли мальчик вам.
Дэвиду оставалось только подивиться, как причудливо порой движутся мысли женщин. Или они видят больше, чем мужчины? Но совет Элизабет был неплох — к юноше стоило присмотреться, если не как к возможному супругу, то хотя бы как любовнику. Тем более что жена прямо сказала о потребностях мужчин и путях их удовлетворения.
— Спасибо, душенька… — коснулся князь руки Элизабет.
— Ах, князь… Вы, мужчины, бываете порой такими невнимательными! — рассмеялась девушка.
И Дэвид согласился с супругой — а что ему оставалось делать?
Ночь уже вовсю вступила в свои права, и на окраинах города царила темнота, лишь кое-где светились окна, -- а тут, в центре, чисто выметенные тротуары освещались ярким светом электрических фонарей, недавно установленных вдоль всех улиц. Особенно красиво было на центральной площади, откуда перед праздником убрали палатки для военнопленных и раненых, и поставили горки для детей и взрослых, снежные фигуры и карусели. В небольших торговых павильончиках продавали горячую кукурузу, пончики и мороженое, и в воздухе висел аромат свежей выпечки.
— Он тебе понравился, да?
— Да, — Лекс не стал переспрашивать, и так знал, о ком говорит Дей.
— Он подходит тебе, хоть и имперец.
— Не знаю, Дей.
— Что?
— Ничего не знаю. Я сейчас для некоторых чуть ли не предатель — пошёл работать на оккупантов, а если с кем-нибудь отношения будут, меня вообще загрызут.
— Да ладно! — отмахнулся друг. — У нас половина города работает на империю, а вторая им отчаянно завидует. И ты будто не знаешь, сколько человек уже успели заключить браки и партнёрства с имперцами.
— Что, так много? — удивился Лекс.
— Достаточно, — отрезал друг. — Ты лучше о себе подумай, чем о том, что скажут люди.
— Я подумаю, — пообещал Алексиус.
А снег всё падал и падал, покрывая землю пушистым одеялом. Тихо ругались дворники, представляя, сколько придётся убирать с утра, негромко пела скрипка, и парнишка водил смычком по струнам, закрыв от удовольствия глаза, а где-то в городе жил красивый мужчина, имперец, чужак…
Красивый… И… Желанный?
Лекс пока не знал. И узнает ли?
глава19
Февраль, 1366 год
Под ногами расползалась слякотная жижа, пробиралась в сапожки, пропитывала потёртую замшу. Елена торопилась, не обращая внимания на сырость и холод: Рани передал приказ явиться по адресу и забрать оттуда посылку. Наверное, снова пришла помощь от сочувствующих борцам за свободу Ринии. Дворник, одетый по требованиям империи в белый фартук и картуз, старательно выметал мокрый снег на мостовую, собирал в рыхлые неаппетитные кучки. Вдалеке виднелась подвода с установленным коробом, и пара дорожных рабочих в смешных оранжевых фуфайках собирала лопатами жижу с дороги, вычищая почти начисто.
«Делать, что ли, больше нечего?» — фыркнула Елена, пробегая мимо. И действительно, в свободной Ринии никогда так не делали, полагаясь на погоду, а имперцам, смотри-ка ты, пачкать обувь не хочется! Таких подвод на улицах Никеи теперь сновало великое множество, убирая остатки зданий, разрушенных после штурма армии империи, ветки и листву, и даже мусор, что выбрасывали жители. К слову за это сейчас наказывали, отправляя на общественные работы, и это тоже было очередным признаком тоталитарного государства.
Нужный дом нашёлся быстро, и, поднимаясь по загаженной лестнице, Елена подумала, что скоро явочную квартиру придётся менять: империя всерьёз взялась за ремонт зданий, переселяя жильцов на окраины в небольшие типовые домики. Люди, нажившиеся в коммунальных квартирах, охотно переезжали, предпочитая пусть пустой, но свой собственный дом. Многим даже нравилось, что у них теперь будет крохотный дворик, а то, что до центра придётся ехать, никого не беспокоило. Во-первых, имперцы размещали людей поблизости от работы, а, во-вторых, окраины обещали соединить с центром сетью трамвайных линий.
Все эти новинки бесили Елену неимоверно, наглядно демонстрируя отличия уровня жизни Ринии и империи. Она ненавидела новую власть за фонари на улицах, выставившие напоказ обшарпанные стены, за начатое благоустройство, за то, что из скромного двухэтажного особнячка выселили учреждение пропаганды и вернули дом потомкам бывшей хозяйки. А те первым делом отмыли от извести статую каменного льва и вернули его на первоначальное место у крыльца.
Этот особнячок располагался напротив окон комнаты, где жила Елена, бессильно наблюдавшая за переменами. Вот рабочие — ринийцы, между прочим! — очищают слой многолетней краски с дубовых резных дверей, вот выносят сгнившие рамы, снимая стёкла и оригинальные задвижки, вот сбивают штукатурку со стен, обнажая ровные ряды кирпичей. Теперь особняк вернётся к своему первоначальному цвету, а патриотичный бело-зелёный останется в прошлом. А на крыше аккуратно очищали барельеф с профилем супруги первого хозяина: тогда было модно над входом устанавливать аттики* с портретами жён или дочерей. В старой части Никеи таких излишеств сохранилось немало, а вот в центре постарались от них избавиться, замазав или вообще разобрав.
А наискосок ремонтировали большой особняк, где раньше помещался секретариат партии Свободы, сейчас там уже не было столов, пусто в актовом зале, на тротуаре среди мусора мок под дождём бюст Вождя и Учителя, и прохожие равнодушно проходили мимо. Елена собиралась выйти, накричать на равнодушных людей, забывших из-за подачек империи всё, чему их учила партия, и забрать бюст домой. Девушка уже одевалась, когда в двери постучал подросток из ячейки юных свободовцев и передал приказ Рани. Пришлось оставить пока порывы души ради выполнения высоких целей. И вот теперь она стоит перед дверью с облупившейся краской и выстукивает условное сочетание:
«Тук. Тук-тук. Тук. Тук-тук-тук».
В щель приоткрывшейся правой створки — левая была заколочена, и торчали шляпки гвоздей — высунулась помятая рожа мужика.
— Чего надо?
— Я от Рани, за посылкой.
— Заходи, — в нос ударил стойкий запах перегара.
— Мне посылку…
— Кому сказал, заходи? — мужчина втянул девушку, пискнувшую от неожиданности.
Узкий захламлённый коридор привёл в маленькую комнату, где на кровати полулежала девица в одних чулках с подвязками. Всё остальное едва прикрывалось куском простыни, но из под неё видно было и отвисшие груди, и дряблый живот, и слипшиеся волоски на лобке. Выглядела девица пошло и доступно, и Елена поморщилась, всем своим видом выражая презрение.
— Вот… — на столе лежал свёрток, перетянутый бечевкой. Конец с одной стороны немного растрепался и печально свисал, пачкаясь в луже чего-то коричневого на столе.
Елене показалось, что свёрток перетянут слишком небрежно, будто кто-то уже распечатывал и просматривал содержимое.
— Всё? Пошла отсюда, — мужик смотрел на девушку исподлобья, и от его взгляда хотелось сбежать.
— Спасибо, провожать не нужно, я найду дорогу, — проговорила Елена, направляясь к выходу.
Девушка не видела, как мужик с девицей переглянулись, и последняя сделала неприличный жест.
— Цаца какая.
— Не торопись, успеешь…
Квартира и её обитатели оставили после себя ощущение липкой грязи, Елена даже стала сомневаться, что это лучшие представители зарубежных соратников. Но потом подумала, что это маскировка, чтобы никто не догадался, а на самом деле, резиденты самые благородные люди. Она так задумалась, что не заметила встречного, пока не столкнулась с ним.
— Простите!
— Ой… Елена?
Девушка подняла глаза и почувствовала, как затрепетало сердечко — Лекс… Всё же сейчас, когда он избавился от своего статуса Нижнего, парень стал ещё красивее.
— Здравствуй, Алексиус.
— Здравствуй. Давно не виделись.
— Давно…
— Ты сейчас где? Я вот в госпиталь пошёл работать, ой, да ты же знаешь…
— Ты же пианист? — возмутилась Елена. — Неужели тебе не надоело стирать грязное бельё?
— И что? Его тоже кому-то стирать нужно. А консерватория ещё не работает, там такие разрушения, что раньше следующей осени занятия не начнутся. И кому пришло в голову взрывать бомбы в консерватории? Мешала она, что ли?
Елена прикусила губу, слишком хорошо зная, кто закладывал взрывчатку в старинном здании. Жаль, не получилось разрушить до основания: неопытность минёров лишь нанесла повреждения в холле да повредила парадную лестницу.
— Значит, этого требовала политическая обстановка, — сухо проговорила девушка.
— Или чья-то дурная голова решила, что взорвать памятник архитектуры — это здорово, — отрезал Лекс.
— Ты называешь борьбу с оккупантами дуростью? — зашипела Елена.
— Полной, и, по-моему, я этого никогда не скрывал.
— Предатель, — презрительно бросила девушка.
— Нет, патриот своей страны. Неужели ты не понимаешь? Наши родители попробовали жить по-новому, и у них ничего не получилось. Зачем же цепляться за провалы, забывая о достижениях? Нам дали шанс, а такие глупцы, как вы, его хотите уничтожить. Но уничтожат вас, пойми же ты! Вас всех, тебя, того парня из империи, ещё кого-нибудь. Против вас стоит машина, огромная государственная махина, и вы сами не заметите, как попадёте в жернова.
— Ты… Ты! — Елена не находила слов, чтобы высказать всё, что думает о презренном прихлебателе имперцев. — Ты… Ты променял идеалы на сытную кормушку, и когда мы победим, ты первый будешь болтаться на столбе!
— Вот в этом вся ваша цель: разрушить до основания то, что построено не вами, а несогласных перевешать на столбах. Извини, но столбов на всех не хватит. Прощай, Елена. Постарайся больше не встречаться на моём пути.
Лекс уходил, и вместе с ними исчезала призрачная надежда завоевать его сердце. И Елене хотелось… Нет, не плакать — крушить всё вокруг себя. И победить, победить, чтобы доказать этому парню, как он не прав. Во всём.
Девушка влетела к Рани, швыряя на стол свёрток, и скрылась на кухне, поплескала водой, остужая пылающее лицо. Нет, она не плачет, она не будет плакать, отныне в её сердце больше нет любви, там лишь ненависть и ярость. Она не плачет, а капли на щеках… Капли… Это всего лишь вода.
— Елена! — послышался грозный окрик.
— Что?
— Ты взяла деньги? Как ты могла?
На столе лежал распотрошенный свёрток, и пачки купюр распались по грубой бумаге.
— Какие деньги? — не поняла девушка.
— Не притворяйся идиоткой! Здесь не хватает почти трети. Это средства на нашу борьбу, а ты их украла!
— Я ничего не брала! — закричала Елена, с ужасом понимая, что ничего не сможет доказать.
— Кто если не ты? Наш связной – кристальной чистоты человек, он не мог взять чужие деньги, — отрезал Рани.
Елена вспомнила запах перегара, оплывшее лицо, непотребную девку… И вспылила.
— Значит, тот пропойца и его шлюха – чистейшие люди? А я, значит, тварь, ворующая у своих же соратников? А ты, значит, у нас самый достойный? И, значит, имеешь право судить и выносить приговор? Ты… Ты! А пошёл ты…
Девушка бежала по улице, глотая слёзы обиды, и не видела перед собой ничего. А Рани, хлопнув по столу кулаком, прошипел ей вслед какие-то уничижительные слова, закончив:
— Ничего, перепсихуешься, прибежишь…
***
— Господин полковник, передача средств состоялась на явочной квартире. Прикажете арестовать связного?
— Нет, продолжайте наблюдение.
— Слушаюсь, господин полковник!
— Что у вас ещё?
— Господин полковник, по данным наблюдения действующими остаются три группы, остальные прекратили свою деятельность после ареста предводителей.
Дэвид кивнул, вспомнив крикливых молодых людей, требующих адвокатов, как только начинали понимать, что в подвалах Департамента с ними никто не будет миндальничать. Наивная вера в то, что безопасники проникнутся идеями всемирного братства и стройными рядами направятся вместе с подпольщиками бороться за светлое будущее, умирала сразу, как только начинался допрос. Суровые реалии быстро выветривали из голов лозунги, а неопровержимее доказательства связи их старших соратников с зарубежными спецслужбами ломали почти всех. Тем, кто не поверил фактам, устраивали очные ставки, объясняя очень доходчиво, что их занятия запрещённой в империи деятельностью называются коротким словом — предательство. Кто-то понимал и проникался, и таким подбирали мягкий приговор, отправляя на поселение куда-нибудь на окраину. А закоренелых преступников ждала каторга без права на помилование. Мало кто знал, что был ещё и третий путь, для тех, кто случайно оказался замешанным в подпольной работе. Обычно это были курьеры, выполнявшие мелкие поручения, или хозяева домов, где устраивали явки, склады, перевалочные пункты и лёжки. Часто их использовали втёмную, и люди просто не знали, что несут в неприметной сумке, кто живёт в дальней комнате, что за народ собрался на непривычно тихую вечеринку. Появление безопасников встречалось с удивлением, а когда хозяева понимали, чем вызван их визит, то часто приходили в ужас.
Ссылка всей семьёй куда-нибудь на задворки мира могла быть выкуплена одним из её представителей. Старинный закон, сейчас редко используемый, гласил, что если кто-то из виновного рода готов пожертвовать собой и пойти младшим — это касалось только мужчин — то все остальные получают амнистию. В этот раз никто не согласился, потому три семьи уже отправились к Большим озёрам, работать на рисовых полях.
Дэвид иногда думал, а согласится ли сейчас кто-нибудь на такие условия? Пойти в другой род без возврата, почти без прав, но с длинным списком обязанностей? Конечно, сейчас уже никто не требует от младших беспрекословного подчинения, особенно если учесть, что они частенько сопровождают своих мужей не в самых благополучных путешествиях и поездках. Но всё же? И князь Вильчур не знал, смог ли бы сам поступить подобным образом.
Ему и в голову не приходило, что вся его жизнь, подчинённая долгу, ничуть не легче жизни младшего в семье. Вчера уехали Элизабет с племянницей, задержавшись в городе почти на два месяца. И это тоже было требование долга, супруга князя Вильчур не вольна в своих решениях.
Как и он сам.
_____________
*не уверена, что это именно так называется.
глава 20
Март, 1366 год
Весна началась бурно, ярким солнцем, капелью, запахом талого снега и трупов. На окраинах, где шли самые упорные бои, не все развалины успели очистить от тел: жители, спасаясь от гибели, прятались порой так глубоко, что их просто накрывало вместе с домом. Наместник требовал до наступления тепла очистить город полностью, и Дэвид был с ним полностью согласен, имея в виду не только мёртвых, но и живых, готовых увеличить их число.
В подвалах департамента количество арестованных почти не менялось: на место отправленных по этапу появлялись новые сидельцы. Но рано или поздно их станет меньше. Князю хотелось, чтобы поскорее пришло время, когда его дознаватели будут работать с обычными грабителями, ворами, убийцами, не выкрикивающими лозунги о всеобщем братстве. Такие привычные и тихие преступники. Они живут и действуют по своим законам, и если знать эти законы, то с любым из воровского мира можно договориться. Вот сейчас местный Отец передал через мелкого воришку, что так называемые борцы за свободу должны на днях получить партию взрывчатки. Тихий был сторонником привычного течения дел, его мало интересовало, кто стоит во главе страны и города, главное — чтобы в подведомственном мире было спокойно. Пусть воры воруют, скупщики краденного собирают добычу, грабители и щипачи занимаются своим делом, а если кто-то и оставит после себя труп, так это дело-то житейское.
Потому первым делом дознаватели навели мосты с воровским миром, вежливо объяснив правила игры. Тихий, на встречу с которым не погнушался прийти лично князь Вильчур, внимательно выслушал и так же вежливо сообщил, что готов сотрудничать, в свою очередь, пообещав, что не допустит беспредела в своих владениях. И то сказать, одно дело люди воровского мира и совсем другое дезертиры и мародёры, что стали преступниками, решив обогатиться быстро и без хлопот. От них-то и было больше всего проблем, вот и старались дети Отца вычистить от нежелательных элементов свои охотничьи угодья. Отсюда засвеченные явки и арестованные главари подпольщиков, отсюда же и сообщения о контрабанде оружия, взрывчатки, листовок и газет.
В общем, все занимаются своими делами: воры воруют, грабители грабят, убийцы убивают, подпольщики сидят в подполье и гадят потихоньку, а Департамент Внутренней Безопасности ловит и тех, и других, и третьих.
Конец старого и начало нового года оказались насыщенными, тут тебе и мародёры, что активно грабили брошенные квартиры, тут и дезертиры, тут и борцы с оккупантами — и если последние хотя бы не занимались банальным воровством, то первые две категории распоясались, уже оставляя после себя не только выпотрошенные квартиры, но и трупы их обитателей. Но уже к середине февраля количество преступлений пошло на спад: то ли местный Отец навёл, наконец, порядок среди своих шакалов, то ли излишки, появившиеся после войны, переловили — кстати, с ними не церемонились, сразу отправляли на каторгу, – то ли жизнь начала налаживаться, то ли ещё по какой причине, но на окраинах перестали находить убитых шлюх, а в домах свеженькие трупы хозяев. И даже подпольщики поутихли, после того, как несколько групп были арестованы прямо во время сходок, а каналы поставок оружия, взрывчатки, а самое главное – средств, перекрыты почти полностью.
Дэвид вдруг обнаружил, что у него появилось свободное время. Не то, чтобы он бездельничал на службе, но уже не засиживался допоздна. Несколько вечеров князь просто отдыхал, расслабляясь с бутылочкой вина у камина или посещая рестораны, а потом заскучал. Прогулки по городу в одиночестве его тоже не прельщали, театры пока не работали, а синематограф Дэвид не жаловал, считая его плебейским развлечением. Телевизор же просто недолюбливал, предпочитая чтение просмотрам фильмов. Вот тогда в памяти всплыла встреча с симпатичным молодым человеком, и реакция супруги на него. Князь думал недолго, решив пока просто продолжить знакомство и посмотреть, что из этого получится. Законы Ринии — а империя старалась в новых провинциях сохранять местные обычаи и традиции, добавляя свои по необходимости — так вот, здесь было в ходу так называемое «партнёрство», когда двое заключали договор на совместное проживание.
Поначалу показалось странным, что пара строго прописывала отношения, так называемые Верхние и Нижние, обозначая статус каждого партнёра. Но, поразмыслив, Дэвид решил, что кое-что из этой практики можно использовать, например, заключить договор на совместное проживание по согласию сторон. Тогда он получит временного мужа, а тот, в свою очередь, защиту и материальное благополучие. На таких условиях Алексиус казался идеальным вариантом: знает условия партнёрских отношений и не будет ждать от них чего-то большего.
Но подходить к юноше сразу с предложением князю показалось неправильным: за будущим спутником жизни, даже временным, следовало немного поухаживать. Пригласить в ресторан или театр. Второго в Никее пока не было, а провести вечер за ужином… Почему бы и нет? И Вильчур вечером после службы поехал не домой, а в госпиталь в надежде, что найдёт там Алексиуса.
Так совпало, что в этот же вечер в госпиталь решил наведаться Николас. Парень в последнее время немного пообтрепался, сказывалась общая неустроенность: после разрыва с Нижним ему пришлось вернуться в заводское общежитие.
Полуразрушенное здание, где жить можно было только на первых двух этажах, кишело людьми, потерявшими свои дома, работу, смысл. Там пили дешёвое пойло, трахали грязных шлюх, курили травку, дрались и воровали друг у друга. Николас, с тех пор как начал выполнять поручения подручных Тихого, обзавёлся кое-какими деньгами и очень боялся, что его накопления пропадут. Это первое время он ещё шлялся по кабакам, швыряя монеты направо и налево, но когда понял, что больше лёгких заработков не будет, присмирел. А тут и Лекс с чего-то решил выставить партнёра, да так быстро, что Николас едва успел забрать портмоне. Он хотел и у Нижнего взять жалованье — тот как раз получил, но за Николасом внимательно следил Лео. А тот хоть и калека, но сильный, так вломит, что зубы не соберёшь.
Такие же мелкие порученцы, как и Николас, как-то обмолвились, что Отец держит банк, куда каждый из воровского мира может вложить деньги. Без процентов, само собой, но хоть не пропадут. Но Николас не доверял никому и предпочитал хранить накопления в укромном месте. Он уже себе и кровать отвоевал в самой тёплой комнате и пару шлюх застолбил, и новый пиджак с модными закругленным полами справил. Но всё было не то…
Николасу не хватало Лекса. Его щенячьих влюблённых глаз, его заботы, его… Вообще — его самого. Вот парнишка накладывает вкусные кусочки ему на тарелку, вот подкладывает добавку, вот отдаётся весь, без остатка. Потасканные шлюхи, их фальшивые стоны надоели, и хотелось не денег дать, а в морду. И где его милый и простоватый Лекси?
Вот тогда-то Николас решил сходить в госпиталь к бывшему Нижнему. Он даже зашёл в кабак и выпил пару стаканов, прихватив с собой бутылку вина. Парень долго бродил по пустым и гулким коридорам госпиталя: приём докторов уже закончился, а на ночь двери в крыло с лежачими больными запирались.
— Лекси? Лекс! Ты где? Эй! — орал Николас, прикладываясь время от времени к бутылке.
— Что ты кричишь? — недовольно спросил Лекс, выглядывая из комнаты.
За его спиной виднелись чаны с замоченным бельём, большие стиральные машины и длинные ряды сохнущих простыней. Парнишка был красным и встрёпанным, в лёгких коротких штанах и распахнутой на груди рубашке, и показался таким своим, домашним, желанным, что Николас шагнул к нему и облапил, так и не выпустив из руки початую бутылку вина.
— Ты что? — зашипел сердито Лекс, отпихивая Николаса.
— Лекси… — тот попытался поцеловать, зажимая одной рукой парнишке голову, чтобы не вырывался.
— Пус-с-с-ти… Пусти, кому говорю!
— Не ломайся, ну же, ты же хочешь…
— Я. Не. Хочу! — отчеканил Лекс, вырвавшись из крепкой хватки.
— Почему? Нам же было хорошо вместе?
— Это тебе было хорошо! Слышишь? Тебе! А я так, Нижний… — устало проговорил Лекс. — Уходи, пожалуйста. Уходи…
Николас растерялся: он ждал, что парнишка растает, простит, и всё у них будет как прежде. А тут…
— Вот ещё! Иди сюда, ты просто забыл, как тебе было хорошо. Иди, я напомню!
Николас дёрнул на себя парнишку, одной рукой забираясь в штанишки, а второй удерживая, чтобы тот не вырвался.
Лекс же бился, срывая с себя липкие пальцы, к горлу поступила тошнота, и он с ужасом понимал, что сейчас его просто завалят на пол и…
И внезапно Николас куда-то делся.
— Добрый вечер… Алексиус? Этот… Человек вам ещё нужен?
Князь Вильчур стоял напротив испуганного парнишки и держал Николаса за шкирку.
— Н-нет…
— Тогда, вы не будете против, если я выставлю его вон?
Лекс помотал головой, одновременно пытаясь натянуть штаны и запахнуть рубашку.
— Тогда, с вашего позволенья…
Лекс уже не видел, как и куда делся Николас. Да и всё равно ему было — то, с какой заботой и теплотой смотрел на него князь, оказалось куда важнее.
***
Потемневший снег на полях уже кое-где обнажил чёрную влажную землю, на пригорках начинала зеленеть трава, а по берегам рек и ручьев виднелись первые робкие ростки утиной радости. Эти ярко-жёлтые маленькие цветочки в обрамлении тонких стрелочек листьев цвели с ранней весны до поздней осени и служили излюбленным лакомством не только для водоплавающих птиц, но и для ребятишек. Их кисленькие стебли охотно хрупали даже взрослые, особенно ранней весной, когда зимние запасы уже подъели.
Автомобиль князя медленно пробирался по размытой дороге, объезжая лужи и колдобины. Стёкла были забрызганы грязью, и шофёру приходилось часто останавливаться, чтобы протереть хотя бы лобовое. Дэвид лениво следил за его манипуляциями, размышляя, что надо бы как-то решать эту проблему. Выхода было два: починить дороги и придумать, как на ходу очищать стекло от грязи. Он вновь пожалел, что там, куда направлялся, не было ни железной дороги, ни площадки для посадки дирижабля. Деревушка на берегу Китового моря была основой перевалочной базой контрабандистов, и пока из-за моря везли вино и кофе, шёлк и полудрагоценные камни, работники департамента не слишком прижимали работников вольной торговли. Но когда кое-кто из капитанов стал брать на борт мрачных типов с горящими глазами и взрывчаткой в багаже, безопасники присмотрелись к нарушителям более пристально. Негласная помощь местных Отцов, а Тихий был отнюдь не единственным, облегчала нелегкий труд сыскарей, однако хотелось если и не перекрыть тропинку полностью, так хотя бы сузить до маленькой щёлочки. Для этого они регулярно устраивали облавы и проверки, выявляя всякие нежелательные товары.
На этот раз в деревушке с прозаическим названием Береговая задержали небольшую фелюку с очередной партией опасного груза на борту. Капитан и владелец, живописно трясший длинной бородой, клялся, призывая в свидетели небо, звёзды, богов и всех трёх тёщ, что знать ничего не знал о содержимом тюков, но бегающие глазки, дрожащие пальцы и донесения агентов утверждали обратное.
Князю и его сотрудникам даже не нужны были свидетельства очевидцев, достаточно только заглянуть в распотрошённый трюм. И на этот раз Вильчур не собирался идти на поводу политиков, утверждавших, что на присоединённой территории следовало действовать мягко, чтобы постепенно приучать население к жёстким законам империи. А по ним следовало уличённый в контрабанде корабль конфисковать, а команду вместе с капитаном отправить трудиться на благо государства далеко-далеко, чтобы другим неповадно было. И семьи вместе с ними, туда же… Для примера остальным. Самым приятным было, что вынести подобный приговор князь мог только своей волей, потому что наряду с Департаментом, возглавлял и Суд, досконально зная не только законы, но и процедуру.
Капитану уже сообщили о переменах в его жизни, поставили в известность команду и пообещали отправить вражеского агента, кому собственно принадлежала взрывчатка, далее по этапу. На этом можно было бы закончить показательные выступления, но князю захотелось донести до всех и каждого, что брать на борт подобные грузы слишком опасно для их маленькой торговли.
Вильчур ждал, пока его помощники огласят приговор, пока капитана и всех его чад и домочадцев погрузят на тюремные телеги, пока это увидят все жители Береговой и проникнутся неотвратимостью наказания, а сам думал о том, что ответит ему Алексиус, получивший предложение о встрече буквально накануне отъезда Дэвида.
Юноша нравился князю и как знакомый, и как возможный любовник. Но взаимны ли эти чувства? Алексиус ничем не дал понять, что готов хотя бы обсудить возможное партнёрство. Напротив, услышав приглашение поужинать вместе, он даже растерялся, став на миг просто испуганным ребёнком. И Дэвиду захотелось убрать из глаз молодого человека это выражение недоверия. Как? Пока только уважением и заботой, а там видно будет. Князь был готов предоставить то, и это, и вон то в придачу. А примет ли это Алексиус? Готов ли? Или Дэвид торопит события?
Свидетельство о публикации №217061601406