Памяти Оли Щепалиной

У всех литературная судьба складывается по-разному. У меня, быть может, и никак особо не сложилась бы, если бы моя мама в далеком 95 не дала своей подруге распечатку моих стихов, а та не оставила ее на холодильнике, к которому подошла покурить ее соседка. На следующий день эта соседка в императивном тоне позвонила по телефону  и вызвала меня сопровождать ее в ЦДЛ, где представила  клубу женщин-писательниц Москвы  - "Московитянка".
Соседку звали Дина Анатольевна Терещенко , и была она Президентом оного клуба. В клубе, в основном, были поэтессы среднего возраста и чуть постарше ( самой Дине Анатольевне на тот момент было 80), но среди них была одна, которую считали "молодым подающим надежды поэтом". Звали ее Оля Щепалина и было ей чуть за 30, 32 или 34, увы, для нас эти цифры тогда так мало значили, что память не оставила точной зарубки. Мне на тот момент было 28. Мы сразу подружились.
Оля на тот момент работала в институте Архитектуры на Белорусской , и я в то лето ездила к ней к концу рабочего дня, когда институт был практически пуст. В институте был компьютер, на котором я набивала свои стихи и рассказы, чтобы сделать книжку-самоделку. Были голодные годы, я приносила с собой хлеб, Оля "вскладчину" добавляла масло, и мы пили чай, разговаривали обо всем на свете,
пели и читали стихи.
Оля ожидала ответа из Америки. Она отправила туда посылку , в какой-то благотворительную творческую организацию, вложив в нее свои стихи, свои акварели, кассету с музыкально-художественной композицией на стихи Рильке, которую перед этим похвалил один из мэтров нашего еще советского художественного декламирования. Почему-то она была уверена, что ей помогут материально, возможно, было дано обещание с их стороны - но так и не дождалась. Оля бросила работу, она хотела жить "по наивысшей правде" в ее представлении, то есть "быть поэтом" , кем она себя считала. Впрочем, спустя полгода- год ее бы уволили по сокращению всего и всех, так это было, она опередила это совсем ненамного.

Пришла зима, и вдруг раздался звонок. "Я - Дима Силкан, издатель , создатель проекта "Мистерия Бесконечности", вы Елена? Книги вышли, приезжайте получать авторские экземпляры."
Оказалось, что , когда я  душными летними вечерами сидела и боролась с незнакомым мне компьютером  в институте Архитектуры, все тексты сохранялись на жестком диске. Оля просто вместе со своими стихами отослала заодно и мои, широким жестом, не сказав мне за пол года ни слова.
Пришлось срочно собирать по знакомым деньги, чтобы выкупить три гигантских авторских тома - по цене 200 р за каждый. Синие с серебром, размером каждый с БСЭ, с волшебными названиями "На стыке лунного и солнечного света", "Обыденность существования и восторг бытия"," Синтез минувшего и грядущего".
И там - мы с Олей, и еще 200 поэтов, художников и графиков. Спустя четыре года я встретила наш трехтомник в магазине "Путь к себе", уже по 900 р за том. Всего их должно было выйти 12, но что-то не сложилось у Димы и у его Сан-Петербургского издательства Алетейя, и он пропал - с нашими стихами, исчез и со своего места на книжном рынке Олимпийский, и с номера телефона.

Дела у Оли становиись хуже. С одной стороны - декорации, занавес, которые она делала для Ильзы Лиепа, персональная выставка в Малом Лаврушинском переулке, с другой - все хуже материальные дела и здоровье. Мы часто общались, я вышла замуж и мы с мужем старались Оле помогать, но она, в свою очередь, взялась опекать одну старенькую актрису, что-то связанное с алкоголизмом было в этой истории, вроде бы  брошенную детьми, поэтому деньги уходили мимо.
Оля написала роман об Александре Кайдановском, но, разумеется, говорить об издании было невозможно - денег не хватало на элементарное.  Оля познакомила меня с потрясающим произведением Кайдановского - сценарием "Восхождение к Экхарту".
Для меня эта вещь стала этапом моего внутреннего пути, оказавшись целиком и полностью созвучна моим струнам в тот момент - и вот такими моментами человеческого соприкосновения через искусство мы с Олей часто оказывались сплетены - на миг - но на всю глубину.

Когда умерла Олина мама, бывшая балерина, растившая Олю одна, та совсем махнула на себя рукой. Но, несмотря ни на что, на первом месте были распечатанные на компьютере рассказы, эссе-исследование о Лорке, в ее комнате пахло масляными красками. Она всегда все делала - живо, на взлете, ничего на свете не боялась. Ездила со своим знакомым священником по тюрьмам и читала заключенным стихи.

"Ты знаешь, как я от тебя добралась? Остановила скорую и меня довезли", - сообщала она мне по телефону, выйдя из моей квартиры в 4 утра.

А потом , осенью, мне приснился сон, в котором Оля влетела ко мне в окно и позвала меня в темное небо - "Полетели! Там праздник!" - и я увидела в дали огни и услышала шумную, веселую музыку.

А утром мне позвонила Олина тетка и сказала, что Оля скончалась в больнице, от диабета.

Я почти всегда на своих творческих вечерах читаю мое любимое Олино стихотворение "Чюрленис" - вдохновленное картиной Чюрлениса. Когда Оля прочла его впервые, я купила книгу о Чюрленисе и узнала, что он писал музыку. И нашла - что за чудо? - дома старые пластинки с его записями. Необычная, не влезающая в рамки музыка. Оля такой и была - вне рамок. Спасибо тебе за тебя.

О, мой мир!
Звезды одинокой явленье.
На коленях стою на холме,
черпая
воды светлых рек -
там, внизу, в долине.
Я тянусь к ним -
ладони в тумане тают.

Мои руки гаснут,
и я склоняюсь.
Там - звезда,
она в реку
упала ночью,
я достану ее!..
тянусь, растворяюсь,
я уже - ее луча одиноче!..

Этот холм -
отчего так высок он ныне?
Он мне - ноги сковал,
я дерево, ветка.
Мои руки ...
Я звезду эту вынянчил,
а она предала,
как пустая кокетка.

Что ты, детка,
не плачь..
В реке замерзаешь?
Я - тянусь,
но в тумане
теряю руки.
Надо пасть.
Только сросся с холмом!..
Не знаю,
как из сердца земли вырываются звуки.





Дополнение:
Щепалина Ольга А.



Созвучий, не исполненных на струнах,
На клавишах, не слышных в голосах,
Оставленных томительным кануном,
В безвременьи стоящих на часах,
Не пропустить открытому дыханью,
Не вызволить из цепи роковой,
Не вычесть из своих воспоминаний
И не постигнуть трезвой головой.
Ритм покоряет точностью сиянья,
Покуда сердце ходит по следам,
Прося знамений, словно подаянья,
И в час унынья слушая «не дам!»
Так, существуя тайною в пустыне,
Жизнь вечно открывается в огне:
Видением, забытым на чужбине,
Иль голосом, звучащим в Купине.
27 апреля 1992


КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Льдина на ладони —
звездное сиянье.
В спальне бродит сказка
и листает книжку.
На ресницы хлынет
ветер взмаха крыльев —
сказочные птицы
пролетают мимо.
Детство затерялось
белыми дымами —
в дальней колыбели
спит и не проснется,
не уйдет из дома,
не обгонит время...
Может быть, окликнет,
только не услышим.
Потому что поздно,
спать пора, усталость,
сказочное время
не простит отсрочки —
будут превращенья
непослушным в тягость,
искреннюю правду
назовут обманом...
Так закроем книгу —
давнюю, большую!
В снежном королевстве
пляшет слово «ВЕЧНОСТЬ»,
расцветают розы
и зовет в дорогу
сон такой знакомый, —
неприкосновенный! —
лед прозрачный тает
в глубине вселенной...
23 июня 1989

СТИХИ
Кто говорит со мной стихами?
Я знаю, только все же, кто?
Кто так красиво бредит нами,
что верим и словам, и в то,
что солнце доброго рассвета
нам голос принесет живой
и всех нас отведет домой,
на лучезарную планету;
что эта грязь на тротуаре
исчезнет, клумбы на бульваре
напоит радужный фонтан...
И мы торопимся обман
перенести в страницы яви,
наводим чистоту в дому,
мы вспоминаем об оправе
что дал Господь душе, уму —
кто? Форма — лишь звонок трамвая...
А мы желаем, мы желаем!
Стеклянный занавес разбив,
уходим кто куда, а строки
то переливчатый мотив,
то горизонт любви далекий.
15 июня 1994

* * *
Возвращается детство
По заросшей травою тропинке,
Возвращается тихо,
Удивленно взирая на нас,
И листает всю жизнь,
Словно в книжке цветные картинки,
И доверчиво слушает
Сказочный странный рассказ.
— Это все понарошку?
Конец ведь хороший у сказки? —
Возвращённое детство
Не желает плохого конца!
И как прежде себя
Мы поманим хорошей развязкой
И захлопнем картинки
Перед той, где портрет без лица.
Да, она «понарошку»!
Входи, заплутавшее детство
В мир, где горькое горе
От щедрот своих боль раздает!
Ветер сладостью веет,
Разглашая святое соседство
Терпкой радости утра
С цветком, расточающим мед.
Возвращается детство...
Так флейты касаются губы —
Оборвется лишь звук,
И оно убежит, не простясь.
Заклинатели счастья
Порой молчаливы и грубы,
Когда их окликают.
Оглянется детство, смеясь...
12 июня 1988


* * *
Византийский стеклярус пошел по рукам
И наперсница-радуга в небе погасла.
Мы идем в лабиринте времен, по кругам...
Но любовь не бывает напрасной!
Нам в огне и крови не дойти никуда,
А свободе и вовсе наш путь незнаком.
Над истерикой века гудят провода,
Электричество плачет — о ком?
Человек, человек! Среди белого дня
Ты зачем всюду ищешь погрешность?
Нас история учит сценарий сломать,
Чтобы после корить за поспешность.
Мы научимся сами. Мы будем честны
И тверды, и по-Божьи упрямы,
Разве счастье не видит души нашей сны?
Разве счастью знакомы рекламы?
28 июля 1995



СФИНКС
Любовь фараонов,
породившая зеркальные каноны множества ролей,
умирает в глубинах глаз фаюмского портрета,
и раскрашенные камни
отпечатываются миражом в раскаленном воздухе
Египта;
мираж дробится в греческих трагедиях,
рассыпаясь по Европе множеством изваяний,
и сладострастная идолопоклонница История
кормит грудью раскрашенного сфинкса —
цивилизацию, утончающую кожу настолько,
что она чувствует несуществующий пульс
бесплодной статуи,
впитывающей наши ответы на вопросы.
Страх смерти увековечивает камни,
увековеченные камни увековечивают страх.
11 марта 1989


КРУЖЕВА
Задержала зима возле Сретенья благостный снег...
Это он — мне известны предвестники счастья.
Что случилось? Да просто один человек
Вдруг проникся к другому участьем.
Просто? Вдруг? Не ремесленник автор кружев,
Да кружев, а не кружев — ведь слово всегда своевольно.
Перепутались строки, и в зеркало, тайну задев,
Заглянула душа. Ах, как страшно и больно!
Не в обиду познавшим вкус горьких обид,
Недовольным ни целым, ни частью,
Сквозь сомненья, сквозь иней... Блажен, кто творит
Кружева повторенья, участье,
Тонким почерком чертит на пыльном стекле,
Что в дороге не скрыться от слез узнаванья...
О душа, ты одна в этот миг на Земле
Безымянная между названий!
13 марта 1998