Деревенские заметки. Ближе к вечеру

Вечер сгущается над безмолвными домами. Они стоят одинокие, немного нелепые – лишь тонкие трубы смолят временами в небо черным дымом – то топят баньку торопливые хозяйки этим спокойным вечером. Его контраст очевиден – это есть сила далекой глубинки, где безмолвие обыденного дня прерывают возгласы его обитателей: глухое мычание  коров,  легкий перезвон колокольчиков на их шеях, блеяние  коз, любопытных и ласковых – ну прямо домашние коты – так же жмутся к ноге и требуют ласки и лижут шершавым языком твою руку, пропахшую поленьями березы и кустами полыни, которую ты вчера набрал в руку, шагая в сторону речки на рыбалку.  А глупые селезни громко гогочут во все горло – их клюв не закрывается, но  это если их не тревожить – так-то они довольно спокойные создания – им бы воды, да травы, да речку под боком. Во всяком случае, при видя меня на близком расстоянии, они недовольно кряхтят и меняют локацию на пару шагов, но если на моем месте моя бабка – они ленивой тенью следуют позади и кря-кря-кря-крякают “Эй-эй, дай нам поесть”. Бабка отмахивается от них пустым ведром, но, в конце концов, сдается, и довольные утки уминают зерна в свои утиные брюха. Петух, если это не утро, гордо вышагивает по двору и вскидывает голову направо и налево и подминает под себя кур, чтобы позже бабка набрала яиц назавтра, но в соседском дворе тушуется и прячет клюв в перья. Курицы же просто курицы – снуют туда и сюда по двору в надежде выловить червяка, или что петух выловит и отдаст им, но петух ловит и закидывает сам, а затем закидывает самих куриц.

Они все мне интересны, в определенной степени, но больше всех нравится мне кошка Ксюша. Понятие не имею, кто дал ей это имя – подозреваю что бабка, но она постоянно отнекивается. Ей, кошке, уже много лет –  я помню ее котенком. Она ласковая, и всегда, когда я приезжаю, любит сидеть на моих коленях. А я люблю ее тискать и трепать за голову – она и не против. Шерсть ее по бокам облезла, правое ухо погрызено. Когда я сижу на крыльце и наслаждаюсь теплым солнцем и мягкими дуновениями ветра после полудня, она, если видит меня за этими занятиями, непременно взберется на мои колени и совсем не мешает, а просто греет мои ноги и ласково мурчит и посылает лучики добра в небо. На самом деле, это просто невероятно.

А тем временем, банька накаляется и пар так и норовит сбежать, а мужики бегут навстречу с березовыми вениками, а спустя полчаса выскакивают оттуда с криками и смехом, красные, как раки: кто окунает на себя кадку с холодной водой, а кто бросается в пруд с головой и голосит оттуда – банька удалась.  После, когда мужики просмолят сигаретку – в полутьме лишь перемигиваются ярко-красные точки – достается из  темных дровниц сушенный карась, словленный неделю назад спозаранку,  а вместе с ним чарка водки – все это под ностальгическое радио уходящих времен. Казалось бы, конец дня, но веселье в самом разгаре. Мне наливается рюмка под карася, но на самом деле под баньку. Я пью; чуть поодаль голосит Кузя, вхолостую. После баньки холодная ложится легко и приятно. Мужики довольно крякают, а после наливают вторую. Я слышу трель перепелки где-то поодаль в поле; кукушка голосит, но я не считаю – я знаю, сколько мне отведено; задиристые воробьи скачут у самых ног.  Небо почти стемнело – лишь звезды тлеют белым в сине-черном покрывале небосвода, да справа вдоль горизонта протянулась розовая полоса былого заката. Я таскаю дрова, и скоро подле нас загорается веселый, отсвечивающий красными языками пламени костер. Он освещает загорелые щетинистые лица простых работяг, что всего то и  сидят  у костра и рассуждают о нескорой уборке ржи и пшеницы, травят байки, громко и непринужденно смеются и похлопывают загрубевшими ладонями по своим коленям. Мне говорят, что на сазана лучше ходить после полудня, когда ветер спадет и волны на воде улягутся на время, а вот на самого что ни на есть карася или окуня надо вставать спозаранку, когда солнце только начинает отсвечивать алым над полями, подсвечивая  красным волнующуюся под утренними порывами ветра пшеницу.

Потом, когда я чувствую хмель в голове, я ухожу и отстегиваю Кузю с привязи. Мы идем к речке, вдвоем. Он прыгает вокруг меня и жмется к ногам, а я ласково треплю его за уши. В конце концов, мы сидим у реки – я, обхватив колени руками, глядя в отражение покачивающихся  звезд, и мой  пес, мирно сидящий рядом,  и все, что ему нужно  –  просто сидеть подле меня  и тяжело дышать в ночь.
                Июнь, 2017