КАРА

- Он покарает тебя.
Мавсол до сих пор помнил эти слова.
Слова, что разнеслись тогда вдоль стен, эхом заметавшись между колонн дворца, слова, что чуть не сбили пламя в каменных жаровнях.
Произнеся эту фразу, Вестник не смотрел на царя Карии, его взгляд был обращен на гигантское строящееся здание, над которым работали сотни людей даже сейчас, когда ночь накрыла Галикарнас прохладой, разливая ее по улицам, от прибрежного рынка и дальше, к горам.
 - Но за что, Эрмий? За что? Не я ли завоевал во славу его значительную часть земель вокруг своего царства? Не я ли принес во имя него столько кровавых жертв? Не я ли, великий Мавсол…
 - Помолчи – Вестник поднял руку ладонью вверх. – Великий Мавсол… О каком твоем царстве ты говоришь? О том, что принадлежит и подчиняется Персии? А завоевания? Война за деньги, ведь армии у тебя нет, царь без царства. Только наемники. А Арес не благоволит наемному сброду, поминающему имена наши только в богохульствах. Великий Мавсол… Ты велик лишь для своего народа, но и здесь ты неверно толкуешь величие, сын Гекатомпа. Твой отец… он был великим. Твое же власть строится на тирании, Мавсол. Не будь ты сатрапом я бы благоволил твоей хитрости, твоей изворотливости и проворству в правлении страной. Но ты царь. А я Вестник. И потому говорю напоследок: Ты заслонил своей гробницей наши храмы. Мне то, собственно, все-равно, меня волнуют другие вещи… Но Афродита? И Арес? Ты, верно, не боишься того, что может ждать тебя в подземном царстве за такую насмешку над богами, Мавсол…  Разрушь то, что строится, остановись. И, быть может, Арес образумится. Ибо ты сказал правду о кровавой жертве. Но, если ты не послушаешь, он нашлет на тебя кару…
Завершив речь, Эрмий сделал на пятке оборот вокруг своей оси, молниеносно, оправдывая имя сына Зевса. И исчез, оставив висеть в воздухе мокрый хлопающий звук. И угрозу слов.
Сейчас Мавсол очень сожалел, что не послушал Гермеса, этого мудрого посредника между богами и людьми. Но тогда.. Тогда он вспылил, чуть было не произнеся вслед удалившемуся Вестнику, что, если уж алтарь бога войны был заслонен его, Мавсола, усыпальницей, то пусть сам возьмет и разрушит ее. Но сдержался. Не потому, что испугался божьего гнева, а потому, что, как и Гермес, засмотрелся на храм самому себе, что поднимался у подножия гор, прямо посреди центральной дороги, между храмами божеств Олимпа. Для жителей Галикарнаса его гробница, его Маусолеум станет подобием Олимпа…
Мавсол начал мечтать о том, какой будет колесница, что будет венчать крышу постройки, какими будут в ней статуи его, Мавсола и Артемисии, жены и сестры сатрапа. Пифей, один из приглашенных царем архитекторов, живо и ярко обрисовал мраморную повозку, что унесет души правителей на Олимп, в вечную красоту…
Если бы он одумался тогда, то…
… строительство велось по плану, согласованному с Мавсолом Пифеем и Сатиром. Однако, несмотря на это, возведение словно замерло на месте, недостроенные колонны упирались в небо обрубками тридцати шести пальцев. Время для завершения Маусолеума словно остановилась. Но только не для Мавсола. Здоровье его делалось слабее с каждым днем, и он, даже спустя долгое время помнящий принесенные Гермесом слова, был рад, что кара Ареса его так и не постигла. Тогда Мавсол еще не знал, что ошибался…
Через некоторое время смерть все-таки пришла за ним, и он встретил ее достойно, с улыбкой, зная, что, даже после того, как его прах захоронят, гробницу все равно закончат под присмотром Артемисии. Он жалел только о том, что не воспарит на колеснице в небеса, к Олимпу. И душа покинула его тело…
… И заметалась вдруг в тисках хватки бога, чей гнев был красен, словно кровь. Арес сжимал Мавсола и спустился на землю, в Галикарнас, и вошел в недостроенную гробницу царя, и бросил душу в скульптуру сделанную мастером Скопасом, заточая ее там на вечные муки. А Маусолеум трогать не стал, а, наоборот, стала беречь и даже повлиял на быстрое завершение строительства. А после вернулся на Олимп…
Мавсолу же пришлось вытерпеть нечто худшее, чем муки аидова царства – заточенная душа сатрапа наблюдала воочию, как умирает его жена и улетает от него на гору богов, как прерывается и постепенно уходит в небытие его род, как величественная Кария, которую он сделал таковой, теряет свои силы, а Галикарнас превращается в захудалый портовый город на берегу Средиземного моря… Он видел сражения за власть, за любовь, за веру в новых богов, ибо старые ушли. Он томился внутри статуи, сработанной Скопасом так умело, будто и сам мрамор был проклят Аресом – статуя не желала поддаваться времени, как и стены Маусолеума. Царь из гробницы самому себе наблюдал за жизнью, будто подсматривал из загробного мира.
А после Маусолеум пал – сама земля решила похоронить строение, простоявшее почти две тысячи лет, и подземные толчки сделали свое дело, а из обломков после построили храм новому Богу.
А Мавсол так и остался заточенным в статуе, ибо вечным было проклятие Ареса. И теперь, стоя в музее рядом с Артемисией – мертвым камнем-статуей, полуразвалившийся мраморный сатрап каждую ночь вспоминал слова Вестника Богов…