рассказ Вишнёха

       Летний луч солнца, набрав силу, крался между зелёными листьями яблони, пронизывал двойные оконные стекла и дальше, найдя щель между занавесками в сиреневый цветочек, падал на деревянный диван. К нему были приставлены стулья - так было просторней спать. На самодельном ложе, укрывшись одеялом из цветных ласкутов под подбородок, спал мальчик лет десяти. Он морщился от назойливого луча, пока не повернулся на другой бок и не укрылся с головой. Но в передней в старых настенных часах - ходиках с тяжёлыми гирями на цепочках, прокричала несколько раз деревянная кукушка.
       В сенях скрипнула дверь, и в избу вошла бабушка с ведёрком наполненным парным молоком. Егорка открыл глаза и подумал: «Опять пить противное, тёплое молоко». Бабуля процедила сквозь марлю молочко в глиняный жбан кирпичного цвета; из него налила в алюминиевую кружку и подошла к постели.
      -Егорушка, проснись, - ласково сказала бабушка. – Пользительно пить парное молоко.
      -Не-е, - пробурчал из-под одеяла Егорка.
      -Подымайся, не отстану, милый, здоровье, оно с малолетства набирается.
      -Ну ладно, - сдался Егорка и сбросил с тела одеяло. – Печку с тобой можно топить?
       Егорка крупными глотками, морщась, выпил молоко и вытер ладонью губы. Затем пролез между спинками стульев, ступил на пол, надел штаны, рубаху и направился к печке. В дровнице взял ольховое полено, отодвинул заслонку и швырнул в горнило ; пламя взыграло, облизывая свод печи и чугунки. Потом забросил второе и уставился на огонь.
       Так он, бывало, смотрел и смотрел, а в печи уже играли угольки. Бабушка бранилась на него - мешал стряпать. А сама глазами и сердцем любовалась своим внуком. С самого рождения нянчилась с ним. В дошкольном возрасте на целый год брала к себе в деревню. Сын - военный человек, то учения, то длительные командировки, невестка в больнице с утра до вечера.
       -Егорка, выгони Вишнёху в поле, уже семь часов, - сказала бабушка и поставила ухватом на угли большую сковороду с толчёной картошкой.
Егорка босой вышел на крыльцо, сунул ножки в разбитые солдатские ботинки и побежал к хлеву. Свернув за угол избы, он наткнулся на деда, который чинил изгородь:
       -Куда летишь, аэроплан?
Егорка остановился, но не от вопроса деда, а уж больно нравился ему маленький, острый топорик. Стократ просил деда дать потюкать топорком, но тот не соглашался. Втайне Егорка надеялся, что дед всё же подарит ему этот топор.
       -Петька сегодня пасёт, он рано в поле коров гонит, - ответил мальчишка.
Дед повел носом по ветру и, закрыв глаза, протяжно сказал:
       -Кажись, самогонку кто-то гонит... Можа, показалось, а, Егорка, нос-то у тебя посильнее будет... Откуда несёть?
       -Топорик дашь на день поиграть? - спросил Егорка, протягивая руку к рукояти инструмента. – Принюхаюсь.
       -Мал ещё, спортишь орудие труда,а то и пальцы обрубишь, - отмахнулся дед. – Рядиться мне тут будешь…
       -Ну и ладно, - ответил Егорка и из хлева крикнул, - самогонка вредна для здоровья.
       -Да я так, для интересу, - буркнул дед, приставил жердочки к изгороди и направился к калитке, а себе под нос добавил.-  Ещё не было такого случая, чтоб я не в курсе был.
        Дед вышел на дорогу, посмотрел налево, где уже пылило копытами деревенское стадо, затем приложил ладонь ко лбу, поглядел направо. С обочины на обочину шаталась мужская фигура,суматошливо размахивая руками.
       -Ясно, - сказал дед и поправил картуз, – Авдоха гонит.

       -Му,- тихо, по-свойски поприветствовала Вишнёха мальчишку, когда тот вошёл в хлев. Егорка похлопал корову по шее, погладил по морде и отвязал цепь.
       -Пора в поле, Вишнёха, и ты выходи, - сказал Егорка теленку Боре.
Животные послушно последовали за мальчиком к грунтовой деревенской дороге.
Корова была почти чёрного цвета с коричневым отливом. Вымя белое, с жёлтым оттенком, сосцы чёрные. Чуть загнутые книзу большие рога венчали голову.Крупные глаза умно глядели и напоминали по цвету спелую вишню, хвост подстрижен пушистой метелкой на конце. В деревне корову видели всегда чистой и ухоженной. В стаде она шла обособленно ; норов у нее был крутой, могла и боднуть какую-нибудь скотину. Бычок Боря - вылитая мать.
        Егорка отпустив животных, провожал взглядом стадо. За коровами шёл пастух Петька и хлестал длинным кнутом всякий раз, когда скотина не слушалась его.
        Мужчине было лет тридцать пять, но волосы и борода изрядно сивели. Он не учился в школе, не был женат, жил с престарелой матерью на отшибе, за деревней в маленькой избе. В деревне его считали витающим в облаках, а некоторые откровенно называли дурачком чумным, по этой причине не общались с ним и даже побаивались. В прошлом году он зашёл как-то летом в избу к Егорке без стука в дверь, запросто сел на стул и, что-то напевая, начал раскачиваться на стуле. Дед, бабушка и Егорка глядели на Петьку и молчали.
       -Я вас сейчас зарежу,- вдруг сказал мужчина.
Бабушка с дедушкой в страхе переглянулись, а Егорка спрятался за печь.
Петька опять стал раскачиваться на стуле, напевая мычанием незнакомую мелодию.
       -Не бойтесь, я пошутил, - окончив музицирование, сказал Петька. – Я вас люблю!
       -Чего заходил? - осмелев, спросила бабушка.
       -Так это, хотел чтоб завтра подменили меня, -  здраво предложил Петька.- Так как?
       -Подменим, - согласился дед.

Скотина прошла, оставив над дорогой густую пыль.

        Позавтракали картофельной запеканкой с молоком и свежим хлебом. Егорка с аппетитом всё съел и по примеру деда собрал крошки со стола и закинул в рот.
       -Сегодня отдыхаем, - сказал дед. – Можешь к лётчикам своим смотаться.
       -Ура! – воскликнул Егорка и выскочил из-за стола.
       -Погоди, - остановила его бабушка. – Гостинец соколам соберу.
Егорка схватил узелок, алюминиевый бидон с молоком литра на два и припустил к аэродрому.
       -Лётчик-пулемётчик, - нежно сказал дед вслед внуку. – Аэроплан летит, а он ухи затыкает.
        Егорка спешно шёл и размышлял: «Ну что солдаты - ать-два, кругом, становись... Скука! А истребители - отважные ребята, по небу на больших скоростях летают, выше облаков. Танки, пушки, конечно тоже нужны Красной Армии. Самолеты всё равно другие - живые они!
        Босые пятки мальчишки резво мелькали по тропинке. Миновав подсохшее болотце, он вышел на дорогу, которая извивалась сквозь овсяное поле, усыпанное синими васильками. Когда Егорка шёл лесом, пробираясь сквозь кусты, он наткнулся на белое полотно, свисавшее с веток высокого дерева.
       -Вот это да! - воскликнул Егорка, -  парашют! Забыли? Вот растяпы...
Он попытался стащить полотно вниз, но стропы крепко держались за берёзовые ветви. Тогда Егорка со всех ног чесанул к военной части, чтоб немедленно доложить командиру о таком важном деле.

На проходной остановил часовой:
       -Куда?
       -К политруку полка, - смущенно ответил Егорка.
       -Велено никого не пускать, приказ командира, - грозно сказал часовой, - Шагом марш отсюда.
       -А я по важному военному делу, по матчасти, - выставив вперед ногу, заявил Егорка, - зовите командира!
       -По матчасти?.. Какой грамотный, гляди, - усмехнулся, часовой.
Ещё раз,внимательно окинув взглядом мальчишку, его узелок и бидон, часовой кашлянул, снял телефонную трубку и доложил дежурному.

        Взвод солдат из охранения аэродрома бегом направился к месту происшествия. Оружие у всех было на изготовке к бою.
Командир осмотрел парашют и заключил:
       -Немецкий.

        До вечера Егорка ходил по деревне с осознанием собственной важности и причастности к военной тайне. Его распирало рассказать деду, бабушке, соседям, но он держался. Надо было выполнить первый в его жизни приказ государственной важности — никому ни слова.
        Утомлённый различными мыслями, он быстро уснул, но часа через два, когда стемнело, проснулся и опять с безудержной силой воображения, мысли завертелись в его голове: «Почему немецкий парашют? Кто-то приземлился? Почему военные не знали? Значит, враг где - то здесь ходит! Диверсанты?!» Страшная мысль испугала его. Он привстал на диване, приподнял край занавески и осмотрел двор.
Было тихо, безветренно,с улицы доносился мирный стрекот кузнечиков. Успокоившись, Егорка уснул. Ему приснилось, будто он на ВСХВ с Вишнёхой. Народу тьма. Люди рукоплещут им, а затем награждают. Егорке дают медаль, а корове отборного зелёного сена - телегу верхом.
        Егорка сквозь сон улыбнулся и открыл глаза. Уже светало. Он поднялся с постели и на цыпочках прошёл по избе и всё же предательски скрипнула половица. На дворе он потянулся, вдохнул полной грудью чистейший воздух утра и побежал к огородам, сходить по-маленькому. Когда возвращался к крыльцу удивился, что разом затихли кузнечики и птицы - вокруг ни звука. Он глянул на небо - на востоке полыхала кровавоя заря...
        Первые разрывы донеслись с аэродрома. В окнах засветились огни. Деревенский люд стал высыпать на улицу. И тут два «юнкерса» зашли на деревню и сбросили бомбы. Одна изба загорелась, у двух снесло соломенные крыши. Закричали взрослые. Заплакали дети. Люди бросились с вёдрами к колодцам. Потом ещё два самолета сбросили бомбы, а затем начали стрелять из пулеметов. Падали убитые.Стонали раненые. Началась паника.
        Егорка не мог понять: «Почему не взлетают наши истребители? Где его любимые лётчики?»
        Горели уже несколько изб. Люди бросились спасаться в лес...
Через полчаса самолеты улетели. Догорали постройки. Люди направились к сельсовету.
       -Товарищи, - взволнованным голосом сказал председатель, - это были немецкие самолёты, другой информации пока нет, связь нарушена... Пытаемся восстановить. Выясняем все обстоятельства происшествия. Помогите пострадавшим, раненым... Без паники, товарищи!
        Первый раз Егорка был на похоронах. Он смотрел на мёртвых односельчан, на их родственников, которые рыдали подле гробов, и, отойдя в сторону, плакал от жалости к ним и от страха за себя и своих близких.
        «Что будет дальше? Будут ещё бомбить? А если сюда придут враги - всех убьют. Где же его отец на танке? Он знает, что я здесь. Он им покажет...», - успокаивал себя Егорка.
        Через два дня появились наши военные, многие были ранены. От них и узнали, что началась война с Германией. Война! Какое слово рваное «вой-на» — вой возьми или на получи вой, то есть плач, рыдание. Егорка представил это слово, как будто оно написано чёрными буквами на красном небе, без чётких краев, из оборванной паутины. И ему показалось, что оно повисло над ним, звучало нескончаемым пронзительным эхом и следовало за ним.
        -Горе, какое горе пришло!- вздыхали и плакали женщины.
А это слово звучало для Егорки совсем зловеще, потому что сначала война, а за ней, теперь Егорка знал - неотвратимое горе. Представлял он его, составленное из костяшек гипсового скелета, который стоял в углу школьного класса. Оно где-то у ног крутилось, гремело мослами, пыталось за пятки схватить и сухо подкашливало. Так, что по телу мурашки бегали и он вздрагивал.
        -Да, щас по морде фашист получит, - отвечали мужики бабам -  неделя-другая и погонят гадину.
         Егорке от этих слов становилось легче, и он бежал на край деревни поглядеть, не идёт ли Красная Армия. Не спешит ли на помощь его отец на танке.

        Наступил июль – наши войска отступали. Никаких вестей от отца и матери Егорке не поступало. Дед с бабушкой переживали, как поступить с ним. Может, отправить в Москву, но с кем? Никто из знакомых в столицу не отправился, и тогда решили оставить у себя.
        Тут очередь подошла пасти коров Егоркиной семье. И он с Петькой погнал стадо в поле. К полудню они оказались у озера, густо поросшего со всех сторон кустарником и деревьями. От воды тянуло прохладой. Утомлённые животные, напившись воды, улеглись и дремали.
        Егорка прижался к Вишнёхе, глядел на небо и размышлял: «Зачем нужна людям война? Я ведь не вхожу в чужой дом без стука и разрешения... Никогда не видел, чтоб облака дрались... Ну, бывает чёрная туча найдёт на другую; высекут молнию меж собой, погремят друг на друга да разойдутся... Не видел я убитых облаков. Только чистое небо и сияющую радугу... Значит, облака поступают правильно. А люди?..»
       -Петь, люди плохие?
       -Не.
       -А фашисты?
       -Видел, как из пещеры вышли нелюди большие и косматые. Они сказали: «Пришли затем, чтоб солнце было тусклым, для того, чтоб луну отроду вы не видели, а звёзды казались электрическими лампочками… Вам электричество провели? Нам с матерью не дали…
       -Где та пещера?
       -Уже не помню.
Облака шли своей небесной дорогой на восток, к Москве. Егорка поднял вверх палец и мысленно на облаке написал: «Привет, мама и папа! У меня всё хорошо! Как вы там?»
       -Передайте, пожалуйста моё письмо! - тихо сказал, шмыгнув носом Егорка.
После полудня они вышли к аэродрому, и вскоре коровы и овцы паслись на взлётной полосе. После налёта военные собрали уцелевшие оборудование, самолёты и увезли. Остались только сгоревшая искореженная техника, не подлежащая восстановлению, и всякий бытовой хлам. Егорка с интересом рассматривал останки техники, даже посидел в сгоревшей кабине истребителя. «Жаль только, что лётчиков не было, и полётов», - вздыхал Егорка. Затем он заглянул в полуразрушенный блиндаж, нашёл там пилотку, солдатский ремень и на одной из уцелевших стен увидел авиамодель. Он осторожно снял с гвоздя планер и пальцем покрутил винт, который был прикреплен крючком к резинке.
        -Вот это да! - не сдержал восторга Егорка и закричал. Петь, погляди, что я нашёл!
        -Брось!.. Глянь, кастрюля или чашка есть?
Целый день Егорка не выпускал из рук самолёт: то разглядывал каждую деталь планера, то закручивал винт и пускал модель над полем. Вечером после ужина Егорка достал из комода красный карандаш, обслюнявил грифель и нарисовал снизу на крыльях большие красные звёзды.
        Прошла ещё неделя, и загремела канонада: в первый день чуть слышно, на второй громче, а в третий в окнах задребезжали стекла. Тут и пошли слухи, что немцы где-то неподалеку.
Жара стояла просто невыносимая. Егорка то и дело смахивал пот со лба. Траву скашивали этим летом уже второй раз.
       -Греби сено от леса, чтобы к обеду подсохло, - скомандовал Егорке дед и, почесав затылок, добавил, - как бы дождь не влил.
Мальчик с ответсвенностью принялся граблями собираь сено, как будто дождь на самом деле уже пошёл.
        Но из-за леса на просёлочной дороге появились немецкие мотоциклы. Пришлось бросить работу и поспешить к дому.
На дороге они увидели деревенское стадо, которое погоняли уже немцы. Петька пытался что-то объяснить немцам и размахивал руками, но они грубо его отпихивали, пока он не свалился в канаву.
        Егорка с тревогой искал взглядом в стаде Вишнёху, наконец увидел - она шла по другой стороне дороги. Навстречу шёл немецкий грузовик. Пройдя стадо, машина остановилась;  нескольких телят, в том числе и бычка Борьку, немцы втолкнули в кузов и увезли в сторону большака.
        Гитлеровцы вошли в деревню с двух сторон, быстро расположились по всем избам и принялись хозяйничать.
        Дед надвинул козырек картуза на глаза, с силой толкнул рукой калитку и вошёл на двор, за ним бабушка и Егорка. Увидев их, фашисты громко засмеялись.
       -Хлеб давай, матка, - сказал немец.
Этот фашист болтал в котле большим черпаком. Его кухня расположилась под ранетом, и листья яблони скукожились от жара. Дед как увидел, что его любимый ранет пропадает, так и ринулся на откормленного немца с угрожающим видом. А немец участил движение черпаком, выхватил его из котла и с разворота ударил деда по лбу. Дед отскочил на несколько шагов назад и повалился навзничь, из носа хлынула кровь.
        Фашисты закатились смехом и захлопали в ладоши, как будто находились в цирке на представлении.
       -Что же это делается? – закричала бабушка и бросилась к деду.
       -Деда, деда, - затараторил Егорка, озираясь по сторонам.
Повар вскочил на табурет и стал вертеть черпаком над головой. Немцы смеются, а он кланяется, как артист.
       -Федя, подымайся, - плакала бабушка, останавливая кровь своим платком.
Дед открыл глаза, шевельнулся, охнул и стал подниматься при помощи жены и Егорки.
       -Поганцы! – сказал дед. – Змеи.
       -Поднимать руку на немецкого солдата нельзя, это преступление, - сказал унтер офицер, размахивая чёрной перчаткой. – В следующий раз будет расстрел... Жить будете в сарае. Изба нужна германской армии.
        Лицо Егорки запылало румянцем, ему захотелось схватить дедов топорик и изрубить на куски всех немцев. Он даже начал искать его глазами. Но бессилие и страх перед множеством врагов взяли верх, и только слёзы унижения и отчаяния душили его, не давали идти. Деда приволокли в сарай и уложили на сено.
       -Всё, Поля, помру я теперь, - сказал дед, обтирая губы ладонью. – Будто голова у меня отвалилась... Вот что германец проклятый делает.
       -Обойдётся, Федор, - успокаивала его бабушка.
       -Поль, Егорку надо бы к Нюрке, сестре твоей, на хутор отправить, - сипло сказал дед, – немцы прознают, что батя его начальствует в Красной Армии, сама понимаешь - беда будет.
        Егорка схватил дедов топорик, который лежал у точильного круга и подался за огород к болотцу. Там он сел у берёзы на сухой мох и разревелся. Здесь всё для него было родное, бесконечно дорогое, желанное, заветное, такое, как собственная рука или нога, словом, всё то, что заключается в слове Родина. Как только появлялись грибы, он на это болотце прибегал и давай по краям подберезовики собирать. Проходила неделя, и опять вечером жарёха с картошкой и грибами. За это дед с бабушкой хвалили его. Но как-то узнала про это болотце девочка Таня. Она тоже летом приезжала из города к бабушке, их изба находилась на другом конце деревни. И вот Егорка выжидал свою неделю, как подрастут грибочки. А она опередила его, собрала все подчистую, да ещё с полным лукошком на Егорку из леса вышла. Горю мальчишки не было предела: «Чего припёрлась?.. У себя собирала бы там... Леса, что ли, мало?»
       Но теперь Егорка простил бы её потому что она тоже есть часть его любимой родины.

       Через неделю дед умер. Хоронить решили на следующий день. На деревенский погост пришла вся деревня. Молчаливо плакали. Егорка видел на лицах искреннюю печаль, горесть и боль. Видел страдание в глазах бабушки, чувствовал горе внутри себя.
        Его сердце, измученное ужасами нескольких дней войны, всё больше погружалось в боязнь за бабушку, отца, мать и за собственную жизнь. Страх становился его привычным состоянием, правда, Егорка обнаружил, что настроение, подавляющее его последние дни, иногда на мгновение пропадало и прорывалось чувство мести с нестерпимой ненавистью к оккупантам.
        Он каждый день ждал - вдруг появятся наши танки, впереди отец. За ним красноармейцы с винтовками и криками «ура!». Или неожиданно прилетит наш самолёт и разбомбит всех фашистов. Но наши не приходили, только немцы без числа прибывали с танками и пушками, на аэродроме появились их самолёты с чёрными крестами. Безнадежность и уныние повисли над деревней. Казалось, теперь так будет всегда.
«Я же сын красноармейца, командира, но почему боюсь фашистов? - думал Егорка, -  значит, я трус». Ему стало стыдно перед убитыми односельчанами, ранеными солдатами и противно за себя, но освободиться от страха не получалось. И он искал оправдание: «Мне нужно оружие... Но где его взять?»
        Побродив по лесу, он ничего не нашёл, кроме стреляных пистолетных гильз. Вернулся в сарай, влез на сено, порылся и достал планер. Покрутил винт, повертел модель в руках. И тут в голову ему пришла отважная мысль…
        Егорка тайно проскочил за огород и лесом, вдоль деревни, направился к сельсовету.
        Часовые в железных касках с автоматами на груди расхаживали у входа. Чуть поодаль стояли два танка и бронетранспортёр. Подъезжали грузовики, легковушки, мотоциклы - здесь немцы устроили штаб.
        За сельсоветом находилась пристройка, Егорка спрятался за ней. Он закрутил резинку до отказа, сделал два шага вперёд и с силой пустил планер к сельсовету, а сам нырнул в кусты. Авиамодель стремительно вылетела на площадь. Немцы с удивлением и интересом глядели на модель, но когда, присмотревшись, увидели красные звёзды на крыльях - загалдели и забегали. Раздались отдельные выстрелы, затем автоматные очереди. Тёплый поток подхватил планер, и тот резко взмыл вверх. Стрельба не утихала. Даже офицер целился из пистолета и выстрелил несколько раз, но планер был уже над лесом и вскоре исчез за верхушками деревьев.

       -Бомбордировка, что надо! - сказал Егорка с восторгом и чувством выполненного важного боевого задания. - За деда Федора! За Родину!
         Егорка шмыгнул в гущу леса и помчался как можно дальше от деревни. Несся, ловко перепрыгивая ручьи и канавы. Ветки хлестали по лицу, ноги обжигала крапива, но сердце стучало радостью и победой. Только к вечеру Егорка юркнул в сарай, где ждала бабушка, взволнованная его отсутствием. Она собирала в мешок вещи.
        -Пойдём к бабе Нюре в Плюхново, на хутор, здесь мы не сможем жить.
        -Сейчас?
        -Ложись спать, утром пойдём.

Глубокой ночью раздались два взрыва. И над деревней занялось зарево - горел сельсовет. Раздавались крики, выстрелы, мимо проносилась немецкая техника. Егорка глянул в щелку между бревнами и, заправив рубаху в штаны, съехал по сену к двери.
       -Куда? - строго спросила бабушка.
       -Там же наши!
       -Вернись!

       Утром немцы силком согнали селян к пруду. Солдаты с автоматами наперевес выстроились в шеренгу, направив стволы на людей. Подкатила чёрная легковушка, из неё выскочил офицер в чёрной форме. На его фуражке поблескивала кокарда в виде человеческого черепа с костями. Он важно прошёлся перед людьми.
      -Кто взрывал штаб? - спросил офицер, брезгливо осматривая толпу.
Все молчали: кто прятал взгляд, кто осматривался, кто перешептывался, кто пытался спрятаться за соседа. Один из пулемётчиков дал длинную очередь поверх толпы. Люди закричали и повалились на землю. Молодой парень бросился в пруд и был застрелен солдатом из карабина. Офицер достал из коричного портфеля с позолоченными застежками веревку, больше похожую на чёрный шнурок, и накинул её на сук березы. Потом поспешно изготовил петлю и конец веревки отдал держать солдату.
      -Кто? - коротко и подчеркнуто заинтересованно спросил офицер.
Люди от страха как будто прилипли к земле. Офицер вынул из кобуры пистолет и не торопясь пошёл по людским телам. Кому наступал на руку, кому на голову, шёл не разбирая, как по камням, словно переходил речку, держа равновесие руками.
      -Ты поджигал штаб? - спросил он, приставив к виску старика Володина пистолет.
       Старик ничего не ответил, только тихо зарыдал, содрогаясь всем телом. Офицер довольно улыбнулся.
       Егорка глядел на офицера сквозь пальцы, которыми он закрывал лицо. Немец вытянулся во весь рост. Он был строен, форма на нём сидела без единой складки, на груди крест. Из-под высокой фуражки выбивались красиво остриженные светлые волосы. Его голова повернулась почти на сто восемьдесят градусов, как на подшипнике, хотя стоял, не двигаясь, широко расставив ноги.
       Мальчишке показалось, что это не человек, а игрушечный солдатик, который управлялся ниточками кем-то, как в кукольном театре. И Егорку осенило, что это не человек, а заводная кукла с пружиной внутри.
       Она уставилась на него своими синими неживыми глазами. Фашист сделал неспеша несколько шагов и оказался у головы Егорки. Чёрные сапоги блестели и источали едкий запах гуталина. Мальчик закрыл глаза, затаил дыхание и вцепился руками в траву. Если бы кто-нибудь предложил ему сейчас провалиться под землю и никогда не вернуться, он сказал бы: «Да, согласен».
       Офицер схватил ребёнка за ворот пиджака и потащил к берёзе. Егорка онемел от ужаса, его ноги безвольно волочились по траве, руки повисли, держа траву с дёрном. Лицо застыло в гримасе, язык не шевелился, живыми были только глаза, из них размеренно выкатывалось по слезинке. И в голове стучало: «Всё, всё...»
Бабушка кинулась за Егоркой, она кричала задыхаясь:
       -Вы что! Изверги... Люди, помогите!
Офицер сунул ребенка в петлю.
       -Я, - послышалось из толпы, словно кто просил слово на колхозном собрании, - я взорвал штаб.
       Над толпой возвышался Петька. Офицер безразлично отшвырнул в сторону Егорку и поманил к себе пальцем Петьку:
      -Соучастники кто?
      -Я один был, гранаты в лесу нашёл. Решил по врагу дать, как следует...
      -Господин офицер, - завопила Петькина мать. Не слушайте его, это не он.
Она, дородная женщина лет шестидесяти пяти, запыхавшись, пала к ногам офицера.
      -Не мог он убить, дурачок он с детства, в школу даже не ходил, отпустите его.
     -Что?! - возмутился Петька. - Как вам не стыдно говорите обо мне позорные слова, мама... Я выгонял в поле сто коров и приводил столько же, а кто их пересчитывал? И вы, мама, говорите, дурак ваш сын?
      -Не слушайте его! - кричала женщина, ища одобрения односельчан. - Вы же знаете, дурак он! Подтвердите! Что вы молчите?!
       Господин офицер  наблюдал за сюжетом, которого прежде не видел и даже представить не мог своим исключительным арийским умом. Он даже умилился своим железным сердцем. Сложил на груди руки и слегка приоткрыл рот, не сумев скрыть удивления.
       -Мама, встаньте, не надо! - строгим, уверенным, переходящим на крик, голосом сказал Петька. - Ваш сын самый умный в деревне, может, даже в районе, потому что, мама, я решил - сейчас так надо, необходимо... Понимаете, мама?
       Она поднялась с земли, поглядела на испуганный народ, затем подошла к своему единственному сыну, посмотрела в глаза и удивилась. Там была глубина и широта, доброта, любовь и тот ум, который она всю жизнь надеялась увидеть в его серых любимых глазах. Она обняла его крепко, поцеловала и не хотела отнимать от него своих рук. Тогда он сам взял её ладони, крепко сжал, поглядел в глаза: и счастливые, и убитые горем. Оставил мать и направился к петле.
       Солдаты без удовольствия повесили Петьку. Офицер сделал несколько снимков для отчёта и, наверное, для личного альбома; не дав распоряжений относительно тела, укатил по своим злодейским делам.
       Набежали тёплые тучи, и пошёл дождь. Народ стоял несколько часов, и не расходился.
       В этой деревне до конца войны не было предателей. Старосту пришлось привезти из другого района.
       Мать Петьки не хотела уходить от могилы, женщины уговорили её и под руки повели в деревню. Егорка ходил рядом и рвал полевые цветы. Оставшись один, сел у захоронения, положил букет и, завернувшись с головой в широкий дедов пиджак, раскачивался подобно Петьке. Он хотел сказать ему многое, но ни горло, ни язык не могли произнести внятных слов и только неслось скорбное мычание — понятное одному Петьке.
       Пройдя километра два, Егорка оказался в дубовой роще. Он устало повалился на зелёную траву и, глубоко вдохнув, раскинул руки по земле. Морщинистая кора на стволах дубов глядела мрачно и неприветливо, только листья трепетали и пытались, как будто что-то ему сказать. Егорке подумалось: «Странно, почему меня не радует эта роща, деревня, да и всё вокруг, как раньше?» Но запах леса своим естеством, неповторимостью русской земли проникал в него, наполнял, словно целебный бальзам закрывал раны и духом жизни оживлял сердце. И ощущение силы родной земли, приобретенное с детства, возвращалось к нему, укрепляло его.
       По небу медленно шли белые с синими боками облака. Он подумал: «Хорошо бы сесть на них и поболтать ногами... Сверху увидеть отца, мать... После войны поднимусь к облакам на самолёте, открою кабину и потрогаю их руками...» И в маленьком сердце потеплело.
        Егорка не мог понять: «Где Красная Армия? Когда она придёт и разобьёт врага?» Но ждать он больше не хотел — обидно было, и принял решение в ближайшие дни начать активные действия против врага.
        У полевой кухни стряпал немецкий повар. Рядом паслась Вишнёха. Повар ловко забрасывал продукты то в котёл, то себе в рот. Так жевал, так причмокивал, так распирало его собственное удовольствие, что, глотнув шнапса, он запрыгнул на табурет, затопал ногами и заорал бравую немецкую песню.
Егорка лежал в густой траве поодаль и наблюдал за немцем, в руке сжимал мешок с землей. В его сторону поглядела Вишнёха. Егорка опустил голову в траву. Когда он открыл глаза на травинке у самого носа сидела маленькая букашка и глядела на Егорку.
       -Иди отсюда! - шепотом сказал ей Егорка.
Букашка насторожилась, прижалась к травинке и потерла лапками. Егорке показалось, что она ему погрозила. Он тихо засмеялся и опять уткнулся головой в траву.
Немец затянул последнюю ноту и топнул хорошенько по табурету. Тот захрустел и под тяжестью тела развалился вдребезги. Повар так упал, что пуговицы кителя на пузе разлетелись с треском в разные стороны.
        Егорка выскочил из травы и со всех ног кинулся к полевой кухне. Он с ходу высыпал мешок земли в котел. Со стола схватил буханку хлеба, кусок ветчины и дал деру к лесу.
       -Хальт! – заорал немец и схватил огромный нож.
Егорка направился напрямик к болотцу.
       -Хальт, швайн! – орал немец, нагоняя мальчишку.
Под ногами чавкала вода, и было топко, но Егорка скакал с кочки на кочку и вскоре добрался до середины болота, где разливалась лужа с небольшим островком в центре. Егорка прыгнул на сушу и остановился, а немец, шагнув, плюхнулся в воду и погрузился по грудь. Ноги его сразу же прочно увязли в трясине. Егорка даже обрадовался, что миновала смертельная опасность, он даже показал ему дулю.
       -Юнге, хильф! – возопил немец на весь лес и выронил нож.
Мальчик вздрогнул от вопля немца, глаза его испуганно заморгали.
       -Хильфе! – выкрикнул немец, выпучив глаза.
Егорке захотелось убежать, заткнув уши, куда подальше, но сердце заныло от жалости к этому злому, но живому существу, молящему о помощи. Он сломал сухой ствол небольшой березы и протянул конец палки немцу. Фашист схватился за ствол, и Егорка, упираясь ногами в землю, потянул на себя из всех сил. Но фашист крепко сидел в трясине, так что Егорка начал сползать к луже. И тут ствол треснул посередине и разломился. Немец, не успев крикнуть, мгновенно ушёл под воду. Пошли пузыри. Егорка поднялся, швырнул в воду часть ствола и зрело сказал:
       -Что вы хотели? Здесь Родина моя!

        Август и сентябрь Егорка был подле занемогшей бабушки на хуторе у бабы Нюры. Помогал по хозяйству - был за единственного мужика и справлялся.
Но из головы не уходило желание вернуть Вишнёху. «Лишить врага провианта, разве это не боевое задание?» ; размышлял Егорка. К концу октября у Вишнёхи резко сократилось количество молока, и стало понятно, что скоро её зарежут на мясо. Пора было действовать и спасать корову.
        Темнеть начинало рано, и Егорка пришёл в деревню пораньше, чтобы понаблюдать за немцами и в удобный момент увести корову. У крыльца в охранении находились полицаи. Из хлева вышел немецкий солдат в переднике, с котелком, на дне которого плескалось немного молока, и направился в избу. Со стороны леса через огород Егорка прошёл к сараю. Он подошёл к животному, обнял за шею и, поглаживая, так стоял, а потом сказал: «Тяжело, Вишнёха... Знаю, ты все понимаешь». Вишнёха лизнула руку мальчика своим шершавым языком.
Когда Егорка с коровой спешил к лесу, их заметил полицай:
       -Господин офицер, корову украли!
Но потемневший лес остановил его, и он только выстрелил в темень. Глянул чёрными глазницами, где уже жили смерть и тление.Не подстрелил ли кого? Не увидел предатель, лицо его выразило искреннюю досаду и внутренность выругалась проклятьями, оттого что не смогло угодить новым хозяевам:
       -Я тебя, гаденыш большевистский, узнал... Завтра я тебя клещами за горло возьму, если, конечно, после волков что останется...
Егорка бежал по лесу что было сил, за ним корова на веревке. Он не боялся темноты, опасность он теперь видел только в фашистах. Но сумрак осенней ночи сбил его с дороги.
Звёзды на чёрном небе засверкали ярче и повеяли далеким холодом. Подморозило.
       -Дубак, - сказал Егорка и дыхнул паром на зябшие пальцы.
Вишнёха смотрела на мальчика и ловила ушами каждый лесной звук. В какую сторону идти, Егорка понять не мог, да и сил уже не было. Он вынул из-за пояса топорик и начал сечь махнатые еловые лапы. Переводил дыхание, отогревал пальцы и снова рубил. Вскоре образовался годный для ночлега настил из ельника.
        Вишнёха послушно улеглась. Егорка прижался к ней и укрылся несколькими большими ветвями ели. От коровы шло тепло. Егорка начал дремать. Ему подумалось: «Где теперь мама? Что с Москвой? Отец бьёт фашистов с товарищами... Бабушка волнуется...». Но сейчас рядом была только корова, единственное родное существо.
Ему снилось холодное заснеженное поле без конца и края. По полю шла бабушка. Она поставила подле него жбан с молоком, погладила рукой по волосам, поглядела на него и пошла дальше. Егорка жадно пил не любимое молоко. На блестящем дне сосуда он увидел отца и мать, они переживали о нём. А потом появилась большая белая птица или человек с крыльями, а может быть, ангел, о котором часто рассказывала бабуля. И это существо накрыло его своими крыльями.
        Егорка открыл глаза, солнце светило сквозь голые стволы деревьев. Рядом полыхал костёр, вокруг которого сидели несколько мужчин. Они были одеты кто в чем: один в советской шинели, вымазанной в грязи, другой в коричневом гражданском пальто, самый молодой - в фуфайке, мужчина средних лет - в немецкой шинели. У кого ушанка на голове, у кого кепка, у кого будёновка. В одном из них он узнал политрука, служившего на аэродроме.
        -Ждём, пока проснёшься, - сказал знакомый офицер и подбросил в костёр ветку ели, она затрещала и подняла искры к небу.
        -Вы партизаны? – обрадованно спросил мальчик.
        -Мы отряд бойцов Красной Армии, я командир, - ответил политрук. ; Знаю тебя - ты  Егорка.
Мальчик смерил их взглядом. Только у некоторых солдат было оружие.
        -Какая вы армия, у вас оружия нет, даже сапоги дырявые, - возмутился Егорка. – Где пушки, танки, видели, сколько их у немцев?
        -Отряд сражается, бьёт фашистов, - ответил командир, - нет патронов, нет еды. Но мы не сломлены.
        -Теперь еда есть, - сказал человек в коричневом гражданском пальто, указывая пальцем на Вишнёху.
        -Не дам! - вскочил с места Егорка. - Моя корова!
        -С голода нам подыхать, что ли? - вскинулся мужчина в немецкой шинели.
        -Не имеете права! - сжимая топорик в руке, выкрикнул Егорка. - По законам Советской страны.
        -По соплям ему дать, да и всё тут, - зло сказал парень в буденовке и направился к Егорке. - Кулачье недобитое!..
        -Стоять! - скомандовал политрук. - Становись!
Бойцы неторопливо выстроились в шеренгу и затихли.
        -Мы находимся на советской земле и перед вами гражданин этой страны! Ясно? - властно, убедительно заявил политрук и подошёл к Егорке.
        -Это моя... понимаете? - тихо пролепетал Егорка.
        -Сынок! Все понимаю. У меня сын на фронте.
        -У меня деда убили, бабушка слегла.
        -Сейчас нет ничего своего. Все должно быть наше, общее. Иначе не видать победы... Корова сейчас важнее для отряда, чем танк или пушка... Силой брать не будем. Сам решай!
         Политрук вернулся к бойцам, и отряд строем направился в глубину леса. Егоркино лицо сморщилось, он растерянно глядел то им в след, то на Вишнёху. Губы его задрожали, он силой швырнул в сторону топорик и заревел. Потом кинулся в лес, упал и в истерике начал бить кулаками по снегу:
        -Не хочу!..
Сутки Егорка ничего не ел, только пил кипяток и не разговаривал. Лица бойцов посветлели, оживились, и теперь они бойко шагали по лесной дороге. Егорку хлопали по плечу, приветливо глядели на него, улыбались ему и были чрезвычайно благодарны этому маленькому человеку.
        -Прости, Вишнёха, прости, – шептал, сокрушаясь, Егорка.
Но прошёл ещё день, и Егорка, всмотревшись в окрепшие лица красноармейцев, понял, что спас советских людей, и теперь они, не щадя своей жизни, будут бить врага и освобождать любимую Родину.
         Так Егорка ушёл с горсткой бойцов на войну. Вскоре отряд соединился с крупным партизанским соединением и начал вести активные боевые действия в тылу врага. Маленькому партизану пришлось выполнить много опасных заданий. Несколько раз его видели жители местных деревень с винтовкой за плечами. Когда пришла Красная Армия, поговаривали, будто наградили нашего Егорку медалью или орденом. Потом молва твердила, что ушёл он на запад с регулярными войсками бить врага - на Берлин. Другие сказывали, что отправили домой в Москву, учиться на офицера.
        После Победы отец Егорки, боевой полковник, орденоносец, приехал в деревню. Постоял на погосте у могил отца и матери, вспомнил любимую жену, погибшую на фронте. Израненное сердце заныло, и он долго скорбел в одиночестве. Потом расспрашивал о сыне.
        Как только он ни разыскивал Егорку: и письма писал в различные инстанции, и начальство умолял содействовать, в военных частях у командиров расспрашивал - безрезультатно. Единственное, что заставляло биться это мужественное сердце, - призрачная надежда найти Егорку. Ведь никто не видел его убитым…
        Посмотрите на небо! Может, увидите там мальчика на облаке, а рядом пасущуюся корову?