2002. Нугуш

А листочек с березки упал на плечо,
он, как я, оторвался от дома
[cноска (здесь и далее в квадратных скобках): "Трагично приговаривал А.Иванов, упаковывая рюкзак").]

Иллюстрация: водопад Кук-Караук.

Участники (по алфавиту, все данные на 2002 год)
Первый экипаж
1. Загадочный Ильдус, который так и не признался, как его фамилия – рабочий Оренбургского завода.
2. ИВАНОВ Александр Олегович – начинающий папа, детский реаниматолог ОДКБ.
3. КУДЯКИН Михаил Михайлович – конченный отец, реаниматолог МГДКБ.
4. СКОЙБЕДА Игорь Евгеньевич - анестезиолог МНТК.
Следующий экипаж
5. КОРНЕЕВ Алексей Геннадьевич (Ша) – преподаватель ОГМА
6. КРИЦКИЙ Владимир Иванович – тоже реаниматолог, но временно разгильдяйствующий.
7. РЫВАНЕНКО Владимир Владимирович – детский реаниматолог ОДКБ.
8. ТАРАСОВ Сергей Викторович – детский реаниматолог ОДКБ.
9. ЧЕБОТНИКОВ Сергей Ростиславович – бывший детский реаниматолог, ныне скромный цеховой врач литейного цеха ВАЗ.

ЛИБРЕТТО

28 апреля 2002

На станцию обыкновенно
Вошел военный
Бродяга-франт.
По званию он был поручик,
А женских ручек
Был генерал.
Уселся с краю
И напевал он
И напевал он
Простой мотив:
Ах дрипер, турцер, турцер, герцер,
нарцер, верцер, первоксан,
шишка с перцем, перволин. [автор неизвестен]

      К путешествию готовились долго. Чеботников все слал письма, что ночами во сне складывает рюкзак, мне тоже всякая ерунда в голову лезла. Вообще, практически до последнего было не ясно кто плывет, на чем и где, т.е. откуда и куда, а если еще точнее, то по какой речке нам веслами долбанить. Я все уговаривал участников нашей экспедиции отпробовать речку Березняки, что на границе Башкирии с Челябинской областью. Там, говорят, красотища страшная, шиверы по 3-4 км, никаких порогов. Ее (речку) только несколько лет назад открыли. А ранее она в секретке пребывала. Но ребята на мои уговоры не поддались, на Зилим-Зигазу тоже не рискнули, вот и решили все старыми дорогами приключение искать – Нугуш!
Как молодая девица долго колебался Крицкий, думая плыть или не плыть. До сих пор не знаю, что же он все-таки решил.
      Хотели плыть впятером на нашем прошлогоднем катамаране да вчетвером на ласочке [ЛАС-3 – лодка аварийно-спасательная, используется в авиации], но Чеботников нас обломал и привез ВАЗовский катамаран. Решили ЛАС оставить и рискнуть на двух катамаранах, тем более, что на катамаранах-то, как мы тогда думали, безопаснее.
      Несколько раз мы пытались собираться, чтобы обсудить особенности похода, рассчитать деньги и продукты, спирт да бензин, подклеить катамаран, но народ вел себя как-то вяло, неактивно. Прямо скажем, расслабленно. Еле удалось обсудить в последнее воскресенье меню, предложенное Тарасовым, да съездить коллективно за продуктами. Накупили штук шестьдесят банок рыбных да мясных консервов, лапши, гороха да кубиков «Магги». Спирт, спасибо глубокоуважаемому Сергею Викторовичу, к тому времени уже стоял где надо. 10 литров и в каждом по 98 градусов.
28-го собрались, погрузились, поехали. Вроде, без каких-либо особенностей. Как всегда фотографировались во дворе областной детской клинической больницы, как всегда грузили «УАЗик», как всегда пытались туда уместиться.
      Потом поехали за Тарасовым, как всегда ждали знак «ОРЕНБУРГ», дабы выпить достойно, но как всегда не дождались [На Уфимском выезде из г.Оренбурга нет дорожного знака «окончание населенного пункта»] и надрались как свиньи.
16.00. Галдят все без исключения. Влившаяся водка превратилась в неисчерпаемый запас слов, который всем крайне необходимо излить независимо от наличия слушателей. Давненько мы не виделись! Потом Серега Ч. вынимает гитару и поет нам старенькую песенку про поручика. Мы веселимся и пытаемся повторить припев. Невозможно.

На станцию вполне серьезно
И грациозно
Вошла мадам.
Поручик снял свои штиблеты
И бросил деньги к ее ногам.
Мадам хохочет.
Поручик хочет,
И все застежки трещат по швам.
И началось тут...
дрипер, турцер, турцер, герцер,
нарцер, верцер, первоксан,
шишка с перцем, перволин.

      Я смотрю в окно и думаю: «Оказывается лето!». За бешеной работой, за, в конце концов, истеричной подготовкой к походу мы в городе не замечаем всякие там листочки-веточки, травушку-муравушку и сосущее голубизной небо.

      ВЫБРАЛИСЬ!!

      По доброй традиции Рываненко, Чеботников и Ильдус еще в Оренбурге стригутся налысо. Кудякин и Иванов лысые и так. Однако, в этот раз в общей схеме возник некоторый сбой. Серега Чеботников не успевает расстаться со своими волосами, и как только мы въезжаем в очередной город (на этот раз Мелеуз) он начинает истошно орать:
      - В парикмахерскую!
      Конечно, парню надо помочь, но не следует из-за этого менять маршрут экспедиции, тем более, что в виду отсутствия знаков в этом городе он и так чрезвычайно туманен. Парикмахерской нигде нет, а мы ведомые более интуицией, чем дорожными указателями оказываемся возле каких-то гаражей. По курсу оказывается пара башкир. Чеботников опять орет про парикмахерскую, но нас более интересует выезд из города. Те радостно машут в другую сторону, мы весело делаем 5 неверных километров, все более удостоверяясь в ложности пути. Потом делаем разворот на 180 градусов и прем обратно, останавливаясь возле каждого прохожего. Но в дебрях, в которые мы заехали, никто не знает так необходимой нам дороги. Наши начинают давать водителю советы, а я лежу и думаю: «Только не мешайте Сереге – вывезет!».
      Наконец подкатываем к одному путнику и распахиваем перед ним дверь. Увидев разверзнутую картину, у него вырывается: «О, господи!», далее лишь связанные междометия. Мы полностью с ним согласные захлопываем дверь и катимся, катимся… В общем, дальше ехали и пугали Мелеуз только из окна.
      Еще по одной старой традиции Чеботников достает огромный нож и, придерживая ногами ведро, режет мясо на шашлык. Ребята пытаются, чем бог послал, закусить. А бог послал, кроме сала и пирога с капустой, полуторалитровую пластиковую бутылку самодельной хреновины. Крицкий достает ее из рюкзака, подозрительно лелеет напряженные стенки и пробует открыть. Что говорить, если бы в этом тесном «УАЗике» неосторожно открыли бутылку «Шампанского», эффект был бы меньше. Дивная картина очаровывает. Изрыгнувшееся содержимое бутылки слишком напоминает съеденный давеча салат. Весело!
      Травим байки и анекдоты, среди которых Скойбеда отмочил следующее:
      «В салун входит ковбой, за ним длинноногий страус и какая-то мокрая кошка. Заходят, садятся. Ковбой требует себе виски, страусу салат и кошке валерьянки. Выпивают-закусывают. Ковбой спрашивает: «Сколько?». «36 долларов 15 центов.» Ковбой молча достает из кармана ровно 36 долларов 15 центов и уходят. На следующий вновь дверь открывается и вновь заходит ковбой, за ним длинноногий страус и все та же мокрая кошка. Ковбой заказывает как обычно и как обычно выкладывает ровно столько, сколько требуется. В третий день история повторяется. Наконец, к нему подходят местные и просят прокомментировать эту странную компанию. «Ну, что, - говорит он, - нашел я как-то раз кувшин с джином. А тот, как водится, пообещал выполнить любые три моих желания. Ну я и пожелал, чтобы всегда на водку хватало, а еще, чтобы всегда была со мной длинноногая цыпа с мокрой киской!»»
      Далее в моем блокноте следует запись: «Рываненко удовлетворенно молчит (Чеботников)». Что это значит, я не могу понять до сих пор.
      16.29. Наконец-то остановка. От города отъехали всего 88 км. Не смотря на проезжающие мимо машины, каждый упорно делает свое дело. Саня по нужде сбегает в низ и долго под нашими пристальными взглядами «обнимает» столб. Парнишка отрывается – дома жена и новорожденная дочь. Остальные отскабливаются от «Кровавой Мери».
      16.57. Посадка в машину. Сзадистоящие щедрыми пинками активно помогают первовлезающим почетно занять свое место в машине. Мы рассаживаемся и снова катимся, теперь уже точно в желаемую сторону. Спирт весело и многообещающе плещется в двух десятилитровых канистрах, а ребята ударяются в воспоминания, как и когда все это начиналось. Основателем чтут Михаила Михайловича Кудякина, который еще в 1971 году ходил дорогами рек, далее Григорыча [Евгений Григорьевич СКОЙБЕДА], ныне покойного… 
      И под эти  ненавязчивые разговоры, я вдруг ощутил себя маленьким ребенком, глазеющим в окно, за которым проплывали высоченные березы с вороньими гнездами, домики с полисадниками, чьи-то судьбы. А еще я думал, какая тонкая у Рываненко специальность наливать так, чтобы вы не перепились, ведь вновь ему и в разнобой и хором кричат:
      - Наливай, Верещагин!
      И еще, что я влился в эту замечательную компанию, и что теперь я могу записывать все что хочу в свой блокнотик, совершенно не стесняясь, вызывая лишь понимание в глазах друзей.
      Верещагин все ж наливает. Я ломаю пирог. Кто-то режет сало. Все разбирают рюмки. Саша уже не пьет. Что ж, у каждого своя печень. Серега Чеботников молча берет рюмку и нечаянно проливает. В ответ лишь недовольные возгласы, а я его бы за это из машины выкинул.
      Разговор возобновляется, летит в безоблачные выси. Чеботников и Скойбеда рассказывают, как в свое время прыгали с парашютом. Серега в Тольятти и совсем недавно. С высоты 2-3 тысячи метров. Меня крайне заинтересовывает эта тема, и я начинаю теребить его до тех пор, пока он соглашается принять нас у себя в гостях 9 мая исключительно для организации прыжка с парашютом.
      Проезжаем Кулкунино. Дорога уже другая. Наша. Ей никогда не видать асфальта. Смоет. Справа и слева холмы Башкирии – камни и деревья.
      Мост через какую-то речушку. Ее наверно летом и нету. Мы останавливаемся. Писаем. Вода производит на нас изголодавшихся по течению впечатление, и мы не торопимся продолжить путь. Чуть поодаль живописная гора и сейчас кажется, что в жизни не надо другого счастья, кроме как иметь, например, на дачном участке одну такую гору, одну такую речку. А потом… да речка, да гора, но смогу ли я всю жизнь прожить под ней, не потянет ли меня в далекие неизведанные сухие степные края, где нет гор и рек.
      Едем. Воздух тесного «УАЗика» ест глаза и першит в горле. Серега, не смотря на еще светлое время суток, включает фары. Это симптомы кипящего аккумулятора. Идет перезарядка. Кислота кипит и насыщает воздух жуткими испарениями, но что они перед этиловым спиртом.
      Внезапно я ору и прошу остановить машину на 20 секунд. Серега изумленно жмет на тормоза, я открываю дверь и, спотыкаясь, мчу в леса. Действительно 20 секунд, и в моей руке среди накуренного вагона, под суровые мужские песни белый хрупкий подснежник. Я чувствую его тонкий запах, смотрю на его растрепанную жизнь. Мне кажется, что не зря она закончилась так трагично, в моих руках, что, умирая, он так много родил в моей потрепанной душе.

      Песня, что пел С.Чеботников (про Дракона):

Плин-плин-плин-плин… [поет гитара]
В темной башне один по науке
Жил дракон. Ежедневно от скуки
Он на скрипке играл
Из контаты в финал,
Извлекая тягучие звуки.
Там принцесса Китая однажды,
Проплывая сказала: «Не каждый
Так сыграл бы финал, как он дивно сыграл
Алегретто, аданто, адажио!»

Плин-плин-плин-плин…
И она поднялась по ступенькам
На дракона взглянуть хорошенько.
И  сказала ему: «Что за вид, не пойму?
Ну-ка шляпу на уши одень-ка.»
Их соседи потом померили,
Танцевали на свадьбе кадрили.
Он на скрипке играл
Из контаты в финал.
Гости кубки хрустальные били.

Плин-плин-плин-плин…
И сказал он: «Моя дорогая,
Не могу я, огонь изрыгая,
Так на скрипке играть -
Мне приятней дорога другая.
Ты позволь мне готовить к обеду
Пироги в понедельник и среду,
И чтоб к нам крокодил
Тайно не приходил,

Когда я в другой город уеду.
Чтоб тебя не пугали заботы
И дракон что живет за болотом.
Если только грубя,
Он обидит тебя,
Я скажу ему: «Вон!»
И уйдет он. [автор мне неизвестен]

      Дорога полна  камней и лезет все время вверх и вверх. А вода поперек дороги хлещет и хлещет. А вокруг страна – загадочный дивный цветок – Башкирия. Воды, несомненно, в этом году больше, значит шиверы будут круче. Ручей очаровывает, он мчится навстречу нашему транспорту параллельно нашему маршруту. Он ревет, он клокочет и внезапно разверзается водопадом. На обочине даже табличка: «Водопад Кук-Караук». Мы горохом высыпаем вниз по деревянному трапу и застываем, пораженные грандиозностью представленной картины. Потом восторженно материмся и фотографируемся на разных камнях в разных позах.
      За шумом и фотографированием я не замечаю величия водопада. Потом останавливаюсь и пытаюсь запечатлечь его, охватить «внешним» и внутренним взором.
На этом водопаде я роняю Настин фотоаппарат первый раз. Батарейки летят из него веером и их больше никогда не поставить назад без помощи скотча, или, скажем, изоленты. Хотя лейкопластырем тоже можно.
      Темнеет. Белые цветочки скрылись, а желтые закрылись. Есть еще мелкие, тоже желтые, но из машины не видно закрылись они или нет. Но меня это как-то не беспокоит, меня беспокоит, почему у нас каждый раз новый водитель. Но, глядя на дорогу, ответ находится сам собой: «Какой же дурак поедет сюда еще раз». Начались снега.
      А дорога все круче и круче. Иной раз, когда машина кренилась, нам даже хотелось перелезть на противоположную сторону, чтобы она вовсе не опрокинулась. Скойбеда рассказывает, как в первый раз «УАЗик» лег на бок и его вытаскивали «КАМАЗом». Теперь Серега иногда включает пониженную передачу. И машина прет и прет! Отечественное автомобилестроение удивляет!
      Еле-еле доехали до какого-то населенного пункта. Дорога в деревне не лучше – воды столько же, а камней нет. Одна глина. Пересекаем реку по жиденькому мосту, форсируем гору и еще километров 20 едем в следующую деревню. Что? Где? На дороге посреди темноты стоит «ЗИЛ». Нам нужен Бретяк. Водитель «ЗИЛа» ведет себя несколько странно, сначала что-то лопочет по-башкирски, потом выдает «А это вы!», далее смеется и говорит, что это «совсем в другой сторона». Мы ему не верим и продолжаем путь. Да, это не Бретяк, это Новосаитово. Разворачиваемся и понуро тащимся обратно мимо «ЗИЛа» в ту самую первоначальную деревню. В ней находим какую-то более-менее знакомую дорогу уходящую в ночное небо и начинаем по ней невыносимый подъем. Пониженная передача не спасает, и мы зависаем между небом и землей. Серега открывает дверь, и мы осторожно съезжаем назад. Подъезжаем к первому же дому, ребята идут на разведку. Оказывается, это была наша дорога. Серега подключает передний мост, и мы вновь ползем на пониженной передаче в небеса.
      Дорога представляет нечто ужасное: две промытых во льду колеи глубиной более чем по колено. Провалишься туда колесом и останешься на брюхе весны ждать. Так оно и случилось. Врюхались. Пытались толкать. Мертво. Две с половиной тонны двумя мостами крепко вцепились в лед. Холодно. По бокам дороги глубокий невесенний снег. Рубим деревья, подкладываем их под колеса, поднимаем сзади как рычагом, безбожно раскачиваем машину. Бесполезно! Пытаемся топором сколоть острые края колеи, подрубаем лед под мостами, планируем хитрый маневр, напрягаемся и… маневр удается. «УАЗик» выкатывается на толстенный лед и мы полуобмерзшие лезем в спасительное сернокислое аккумуляторное тепло машины. Спасены. Едем.
На дорогу в свет фар выскакивают разные животные. Михал Михалыч комментирует: «Вот лиса шмыгает, а раньше зайчик прыгал. Ну, прямо страшно дальше ехать!».
Наконец, дорога вниз, а сбоку, наверно, кипит Нугуш. Не знаю, темно, но очертания дороги знакомы, и вот оно наше место. Мы кричим «Ура!», проезжаем чуть дальше, где посуше и встаем на ночлег. Первая часть нашей воскресной вылазки выполнена.
      Время 2.30. Чувствуем себя утомленными. Раскладываем три палатки, разжигаем костер. Рядом, метрах в двухстах, еще какие-то туристы. Но мы друг друга не беспокоим – ложимся. Только Серега, сын водителя Сереги, лениво побрасывает петарды в огонь. На звук сухих «пистолетных» выстрелов появляются два халявщика с ружьями. Кто стрелял да что пьете? Короче, не ушли, пока не налили. Так они от костра к костру и лесничат. Перед сном я пытаюсь отремонтировать фотик, и тут его роняют второй раз. Теперь в нем что-то гремит, и больше он не фотографирует.
      Спать по привычке укладываюсь снаружи. Рядом возле костра Чеботников, а чуть дальше в полиэтилене Скойбеда. Ночь была не холодной и благодатной и, засыпая, я вспомнил, что по пути Рываненко выйграл 2 бутылки водки, а Тарасов «Расторопшу» у М.М.Кудякина, и я литр у Скойбеды. А за что?

29 апреля 2002

      Утро. 9.32. Наконец-то все повылазили из палаток. Теперь надо готовится к водной части нашего путешествия. Сереги сидят в надежде увидеть наше отплытие, но мы не торопимся. Не спеша варим завтрак, а может обходимся остатками ужина. Я уже не помню. Тарасов идет в лес собирать березовый сок. Скойбеда с Чеботниковым начинают продолжительно мучить катамаран, который Серега привез из проката в Тольятти. Михал Михалыч и Ильдус живо собирают наш старенький рукотворный. Накачивают двухместную резиновую лодку и укрепляют ее между гондолами под палубу. Так надежнее.
      А мимо нас кипит неторопливая местная жизнь. Башкирин сюда, башкирин туда. Стоим мы в пятидесяти метрах от мостика, так что волей-неволей являемся свидетелями всех здешних коммуникаций. Вот с утра мимо проколдыбал гусеничный трактор с колесным прицепом, доставленным свежестроганными досками и укомплектованный поперечными скамейками. У водителя суровый вид, а под ветровым стеклом табличка «Осторожно, дети!». School bus! Это же школьный автобус! И ничего смешного, учитывая местные дороги. И действительно, через пару часов этот трактор колдыбает назад с полным кузовом разношерстных детишек. Они дивятся в нашу сторону не меньше нашего.
      Завтракаем. Ребята опохмеляются. Я по сложившейся многолетней традиции и по строгому отцовскому завету до обеда не пью, т.е. в опохмелке участия не принимаю. По дороге уныло движется башкирин. Я приветливо машу ему рукой. А чё, весело! Вдруг он встрепенулся и направил лыжи, ну в смысле ноги, в нашу сторону. Подходит ближе. Крицкий-баба глаголит учтиво и степенно: «Исям мисес!». Тот в ответ извергает целый поток приветствий на башкирском языке, адресованных преимущественно Крицкому. Володя растерянно разводит руками, но это не смущает представителя республики Башкортостан – он землится рядом с нами. То да сё. Откуда – куда. Ага… А рюмочку не нальете? И тут Остапа понесло, в смысле нас. Оказывается мы все в завязе, клуб у нас такой и вообще мы не пьем вообще.
      - Вот курить хочешь? – и я протягиваю ему сигаретку. Тому обидно, он не курит. А сам глазками по столу шныр-шныр, а бутылки-то нет. Не доходит до его башкирской башки, что мы спирт из канистры хлещем. Так и ушел ни с чем.
Прощаемся с «УАЗиком». Пожимаем Сереге руки, выражаем искреннюю благодарность. Всех пронизывает легкий ужас – ему предстоит такая сложная дорога. Честно говоря, за него я беспокоюсь больше, чем за нас.
      За делами да заботами мы решаемся побрить Чеботникова. Я выстригаю у него макушку и аккуратно выбриваю небольшую полянку. Не удовлетворившись результатом, я вынимаю из поясной сумочки маркер и вырисовываю замечательную мишень на освободившемся пространстве. Теперь результат мне по душе и я забрасываю дальнейшее бритье в полной уверенности, что никто не продолжит это гиблое дело. Но облом, следующим за бритву берется Крицкий. Но его тоже не хватает на многое. Я предлагаю разбить башку Чеботникова на сектора, выделить каждому и порезвиться вволю или устроить конкурс. Короче, результатом всей этой эпопеи на сегодняшнее утро является Серегина голова, общипанная на треть, но с привлекательной мишенью на макушке.
      Возле моста с самого утра мучается молодой парень. Башкирин. Пару раз он подходил и молчаливо смотрел, как мы собираем катамаран. Но ему не наливали, и он опять уходил к мосту греться под солнышком. Так он и проторчал там, пока мы не отплыли. Кто он? Зачем? Черт те знает. Загадочный народ.
      Другое дело камазисты. Приехали на нескольких машинах, сели под грибок на место отдыха, достали бутылку и... Короче, сценарий известный.
      А мы успокаивали Иванова. Он угрюмо ходил по берегу, смотрел, как мы укладываем вещи, и оплакивал свой фотик, который внезапно пропал. Расстроился он всерьез, и этот факт несколько смазал нам торжественность долгожданного отплытия. Мы понимали, что его кто-то нечаянно засунул в какой-нибудь рюкзак, а Саша грешил на башкирина, так и не сумевшего с нами выпить.
      15.06 – старт. Мутная вода подхватила наши суденышки и понесла. Наш «ВАЗовский» катамаран не особенно подчиняется управлению, и вскоре мы соображаем, что лучше не грести, а довериться течению и наслаждаться открывающимися видами и общением. Тем более, что вместо 4 весел, мы приготовили только 2. Это вызывает мое легкое раздражение, но меня никто не слушает. В общем, двое гребут, а трое наблюдают, изображая балласт поперек палубы.
      Через пару поворотов я замечаю сзади метрах в пятидесяти нечто оранжевое. Привлекаю всеобщее внимание. Мы решаем, что это спасательный жилет Чеботникова, который смыло с палубы неудачно подвернувшейся волной.  Он скрывается за поворотом, и больше мы никогда не встречаемся.
      Недостаток управления все больше дает себя знать, и мы ловим каждую корягу. Об одну я чуть не ломаю ногу, о другую мочим Чеботникова, который плывет без ОЗК [Общевойсковой защитный комплект, в данном случае офицерский.], а теперь и без спасательного жилета. Короче, киска у него мокрая. Но мы упорно движемся вперед, меняясь на веслах каждый час, вертя головами в поисках «влюбленных деревьев». Это береза и сосна растут, тесно переплетясь ветвями. Мы их приметили прошлый раз, а на этот - пропускаем.
      На очередной коряге ветвями сдувает кепку с Чеботникова. Дальше его натретьлысая башка едет босиком. Чуть в стороне на очередной коряге, которую мы чудом минуем, я замечаю зацепившееся двулопастное байдарочное весло. Я начинаю орать, чтобы ребята остановились, т.к. такая штука стоит рублей 400. Они соглашаются, тем более, что второй экипаж несколько отстал и просто необходимо его дождаться. Пока мы пытаемся причалить к берегу, мы минуем бревенчатую баньку на высоком берегу (и еще метров 400 берега). Позже мы находим в ней керосин, свечи, небольшой запас крупы, спички и пару ветхих матрацев. Но это позже, а сейчас (16.23 - стоп) я мчу по залитому водой берегу за веслом. 10 минут и вот я возле весла. Добраться до него нет ни каких шансов. Очень глубоко и далеко. Но упускать его жаль, и я терпеливо стою по пояс в воде, ожидая ребят. Подплывут – снимут. А они стоят в зоне видимости и меняют штаны в лице Сани. Я перепоясываюсь, туже завязываю тесемку на груди. Задача у нее очень важная. Если я упаду в реку, она не должна пропустить воду внутрь ОЗК – громадных до подмышек резиновых штанов. Наберешь такие штанишки и айда ко дну. Параллельно я делаю несколько записей в блокнотике. Курю.
      Слышу сзади чье-то сопение. Тарасов. Мокрый Тарасов. Он рванул за мной без сапог по половодью, и теперь представляет нечто мокрое и зеленое в кепочке.
Мимо плывут байды. На передней в панамочке знакомая морда. Мы напряженно всматриваемся друг в друга. Потом неистово начинаем орать. Я кричу:
      - Эдик, за поворотом, за поворотом! – имея в виду, что там где-то наш катамаран.
      Подплывает вторая байдарка, и я вновь начинаю кричать:
      - Мужики, достаньте весло! Мы свои! Эдику привет!
      Мужики легко это делают, хотя и без восторженного энтузиазма, и я счастливый прижимаю новенькое красивенькое веслище к спасательному жилету. Я предлагаю Тарасову залезть мне на закорки и тяжело тащу его по половодью.
- Командир, брось, - шипит мне на ухо уважаемый Сергей Викторович, - брось! Да не меня, а весло…
      Чуть не упав пару раз, я сбрасываю его в очередную лужу, и дальше мы добираемся каждый самостоятельно. За это время второй катамаран нагоняет наш, и мы узнаем причину всех их злоключений. Сашу накрыло. Оплакивая безвременно ушедший фотик, он выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Он всего дважды упал за борт, и столько же раз его спасли. Чудом выйдя на берег, он идет поделиться пережитым с Крицким и Рываненко. Берег под ним подламывается… На крещение тоже трижды купают.
      Несколько огорченного Саню укладывают поперек нашего катамарана, а я занимаю его место во втором экипаже. Таким составом мы плывем (17.30 - старт) еще некоторое время. Ровно 5 минут. Причаливаем. Крицкий, которому из-за Саши не хватило место на том катамаране, срывается на берег и бежит к ближайшей березе, на ветвях которой качается нечто непонятное. Это место, где три года назад Тарасов оставил свои солнечные очки. Это они? Смейтесь - не смейтесь, но это совершенно другие, переломленные пополам, а на соседнем дереве еще с треснувшим правым стеклом. Я их забираю себе – у меня левый глаз ведущий, и трещина мне совершенно не мешает.
      Плывем. На катамаране царствует живой непринужденный разговор. Скойбеда рассказал, как в самый первый раз, когда они собирались отчалить от берега, к ним подошел пожилой башкирин и, узнав откуда они, спросил: «А что у вас в Оренбурге нет такой большой мутный вода?». Михалыч поведал жуткую историю про датских ученых, которые, отягощенные избытком ума, коллегиально пришли к выводу, что в совершенно обозримом будущем наша планета Земля будет вращаться вокруг Солнца в 2 раза быстрее. Причина – подлетающая черная дыра. Михалыч откровенно сокрушается, что картошка не будет вызревать. Потом опять Скойбеда… Потом Михалыч.
      Я не мог вынести это. Сначала я им немного покурил, попытался участвовать в беседе, а потом навсегда замолчал…
      А по берегам толстенный лед, выброшенный туда ледоходом. Чуть дальше – веселенькие цветочки. Желтые и белые подснежники, мать-и-мачеха. В голубом небе солнышко. Пихты. Вокруг всякие чирки-уточки. В руках – новенькое весло. Про себя я отмечаю, что в этом году снега гораздо больше, чем в прошлый раз.
      Из-за поворота на высокой ровной горе выплывает ряд новеньких палаток. Каждый раз там кто-то встает. Под горой – 4 байдарки сложенные в аккуратный ряд. Живут же люди! Я представляю наши вещи, игриво разбросанные по берегу.
      18.56 – стоп. Мы находим прекрасное место для ночевки и даже вылезаем на берег, но другой экипаж двумя веслами не может к нам выгрести поперек течения, и нам приходится плыть еще 30 минут, пока теперь они не выберутся на подходящий берег первыми. Подходящий берег, сухой на первый взгляд, оказался мокрым, заболоченным. Зато березового сока достали вдоволь. Заварили на нем чай, развели спирта, а утром им чистили зубы.
      Фотик нашли, как только стали разгребать вещи. Он оказался на дне лодки и полон воды. Скорее всего Саня сам его туда определил. От этого не легче. Промокла пленка, промок аппарат, промок объектив. Саша в еще большей печали. Лучше уж бы он (фотоаппарат) утонул! Это как в том анекдоте, когда пожарники приехали проверять противопожарные щиты на одно производство. Подходят вместе с прорабом к щиту, а там ничего кроме лопаты нет. «Так, - говорит старший проверяющий младшему, беря в руки лопату, - пиши: замечание № 1 – лопата должна быть заточена, а эта тупая. Далее… Замечание № 2 – лопата должна быть покрашена в красный цвет, а эта зеленая. Замечание № 3 – длина черенка должна быть метр 50 сантиметров, а здесь метр двадцать. Замечание № 3…» Тут прораб берет у того из рук лопату и перекидывает ее через забор: «Пиши. Замечание № 1  - нет лопаты!»
Пока Тарасов добривал свою половину Чеботниковской башки, я сделал недостающие весла на наш катамаран. Завтра надо будет принудить грести всех.
      За ужином выпили с Кудякиным по 150 грамм 2 раза, чтоб не мелочиться как все, а потом 2 раза как все и засиделись возле костра.
Ночью звезды. Разговор о боге и друзьях и бездонные стихи Киплинга в переводе Маршака и изложении Скойбеды.

О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова -
Без прежних сил - возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: "Держись!"-

И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля - твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты - человек!

      Потом мне стало холодно, я встал и пошел за пуховыми носочками, заодно захватил спальник. Вернулся, устроился. Уютно! А потом думаю – посплю.
      Итак, за первый день по воде мы прошли всего 3 часа 20 минут.

30 апреля 2002

      Проснулись как дураки рано, аж в 8.00. Везде лед. Трава подмерзла, чай и остатки еды тоже. Плащевка, кусок материала, которым я закрывал голову во время сна (а я опять спал вне палатки), промокла от конденсата и встала колом от ночного мора. Так что, чтобы увидеть мир, мне пришлось его отгибать. Вокруг костра ночью сушились вещи. Теперь они заиндевели, и мою водолазку можно ставить в угол. Шерстяные носки же, напротив, подгорели. Моя бабушка будет рада. Ей доставляет истинное удовольствие и в 92 года приносить пользу, штопая носки.
      Ребята устраиваются пить чай и доедать вчерашнее. Я воздерживаюсь. Аппетита нет, жажды тоже, а вот кофе хочется ужасно. Маленькой чашечки кофе…
За завтраком Игорь увлекательно рассказывает, как был участником гельминтологической экспедиции. Это ж надо! Иных посылаешь, они не идут, а этот сам ходил. За гельминтами…
      Внешний вид Чеботникова производит впечатление. Он облачен в серый костюм сталевара, внешне искренне напоминающем арестантскую робу. Еще у него кепочка аналогичная, и башка под кепочкой. Такого только за хлебом в деревню посылать!

Сталевары, ваша сила в плавках!

      Скойбеда нашел на берегу лягушку и авторитетно всем доказывает, что она он и почему. Этот великоученый монолог не помешал ему, как всегда, уложиться первым, а мы все копошимся вокруг своего катамарана. Наконец, 11.54 – старт.
      Снова плывем. Чеботников играет нам на гитаре, а мы гребем теперь четыремя веслами. Я изредка делаю короткие записи в блокнотике, отмечаю, что надо дома не полениться и пришить манжеты с резинками и на рукава и на штанины лыжного костюма. На высокой горе сидят башкиры и отчаянно машут нам руками. Мы игнорируем их дикие выходки и, зевая, следуем течением все ниже и ниже туда, под уклон реки.
Крутой поворот и я вижу слева камень, который я запомнил на видео, еще с того, давишнего похода. Тогда мы легко проскочили бочку, которую он образовал, а Андрюхе даже водой в объектив брызнуло.
      Проплываем байдарочников, в числе которых Эдик. Они зачем-то сушатся. Как оказалось позже, они перевернулись на ровном месте, прямо возле берега, где вода по колено. Безобразничали на воде. А там уж все равно – по колено или нет. Все равно сушиться целиком.
      Плывем. Нас по стремнине обгоняет изящный ботинок.
      - Эй! Смотрите! – ору я.
      Все оборачиваются. Теперь уже орет Чеботников:
      - Это мой! Это мой!
      Догоняем, обгоняем, вылавливаем. И точно – его брат, такой же красивый и элегантный, но сухой, лежит  среди наших вещей.
      Не смотря на 4 весла, кое-кто (не будем говорить кто) упорно не хочет грести.
      - Греби, Тарасов! – орем мы ему, - Ты вчера весь день лежал!
      - А вы ночью водку пьете, - парирует тот и дальше спит в обнимку с веслом.
      Два дерева. На берегу растут два дерева - береза и сосна – тесно переплетясь корнями, а стволы резко врозь под углом градусов в шестьдесят. Серега Чеботников посмотрел и сказал:
      - Ну прямо как мы с женой.
      13.38 – стоп. Находим подходящее место с большим количеством дров, сокодойных берез и зеленой травкой для полуденной лапши, но тот экипаж выпендривается. Берег им не нравится и, вообще, еще рано, еще можно плыть да плыть, и теперь они плывут мимо. Мы, чертыхаясь лезем назад на катамаран, следуем за ними ровно  8 минут и вылезаем на точно такой же берег, но теперь облюбованный ИМИ. Забавно…
      Сидим, едим. Мимо плывут байдарочники, мельтешат и надоедают нам, в т.ч. и Эдик. А лапша приятно греет желудок…

Ах, колокольчики-бубенчики, ду-ду!
А я сегодня на работу не пойду!
Пускай работает железная пила!
Не для работы меня мама родила!!

      15.55 – старт. Отъелись отплыли. Вот сейчас шутя прошли бочку. Красота давит и рождает внутри странные струны, которые шевелятся и извлекают странные звуки. Мы дивимся на высокие горы, поем сначала Высоцкого, потом «Там в дали за рекой», «Колорадо», «Байкал», про дракона, поручика, еще что-то, а потом у каждого находится стих, который прет наружу и действительно находит благодатных слушателей.
      Мы читаем стихи, а мимо проносятся камни, ели и берега, берега…
      Интересная традиция сложилась в этом экипаже. Сидим. Смотрим. А впереди коряга. Сидим дальше, смотрим, что будет. А будет кирдык, и чем дальше сидим, тем больше это понимаем. Заворожено глядим на приближающуюся корягу. Кто-то пытается грести. Его останавливают: «Подожди, не мешай...» Чудом проносит мимо. Разговор не спеша возобновляется. В связи с этим киска у всех мокрая.

Ах, колокольчики-бубенчики, ду-ду!
А я и завтра на работу не пойду!
Пускай работает железный паровоз,
Какого хрена он меня сюда привез?

      16.57 – стоп. Писаем, пьем и смотрим, как Скойбеда качает нашу гондолу. Мы не сопротивляемся - его энергию надо куда-то девать. Мимо на трех резиновых лодках, держась друг друга на расстоянии метра, проплывает странная компания с чудовищно круглыми и выпученными глазами. Картину дополняет усердная гребля палками вместо весел. Со своей стороны мы провожаем их удивленными взглядами.
      17.20 – старт. Течение несет нас вниз, а мы трупами вповалку лежим на палубе. Чуть позже обгоняют нас на катамаране с чудовищным клиренсом ребята из Салавата. На таком можно сухим из любой воды… Это первые ребята на катамаране, остальные мельтешат на байдах.
      Ровно в 18.00 минуем Гелиакберово. Завидя нас, местные не торопясь устраиваются на краю берега, свешивают ноги и напряженно смотрят, как мы проплываем. Мы скрываемся за поворотом. Они встают, отряхивают задницы и расходятся по домам.
      Кроме местных по берегу над стремительной мутной водой ходят какие-то бесхозные грязные дети. Может их родители так специально делают, чтобы их к ужину меньше вернулись? Дикие родители, дикие дети.
      18.32 - стоп.  Встали на неплохом месте прямо за деревней. Ровный берег, поляна - прекрасная площадь для первомайской демонстрации. Каждый занимается своим делом. У Чеботникова сбылась мечта – он делает нодия [В горизонтальнолежащем стволе березы прорубается длинная борозда, в которую насыпаются угли. Они тлеют и греют всю ночь. Тебе остается лишь довечерчиво прижаться к шершавому стволу.]. Мы с Рываненко нашли мертвое дерево и смачно покидали в него топор. Один раз я даже попал. Мой учитель – Владимир Владимирович – ни разу.
      На ужин Кудякин забацал смачную фасоль, а мы с Тарасиком салатик с хмели-сунели. Ляпота. Еще немного выпили.
      Ночь была чрезвычайно холодной. С вечера я уговорил всех спать возле костра, т.к. место классное сухое, высокое. Так все и порешили. Нас с Рываненко-то рано накрыло, хотя пили мало, но заснули прямо возле стола. На что у меня хватило сил, так это в 00.30 встать, найти свой спальник, упаковаться и заснуть. Зато ночью все ходили бродили, перемещались в палатки. Михал Михалыч пытался развести костер, а я смотрел на него из спальника и понимал, либо у него получится, либо я тоже умру от холода.
      А еще я лежал, смотрел в глаза ночи и вспоминал свою жизнь.

Серые глаза - рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, серый след
За винтом бегущей пены.

Черные глаза - жара,
В море сонных звезд скольженье
И у борта до утра
Поцелуев отраженье.

Синие глаза - луна,
Вальса белое молчанье,
Ежедневная стена
Неизбежного прощанья.

Карие глаза - песок,
Осень, волчья степь, охота,
Скачка, вся на волосок
От паденья и полета.

Нет, я не судья для них,
Просто без суждений вздорных
Я четырежды должник
Синих, серых, карих, черных.

Как четыре стороны
Одного того же света,
Я люблю - в том нет вины -
Все четыре этих цвета. [Р.Киплинг. Перевод К.Симонова]

1 мая 2002

      Ночью казалось, что встали в жуткой глуши, а утром проснулись – до ближайшего дома 500 метров.
      Отогреваемся возле костра и под поднимающимся над лесом солнышком. Никто ни куда не торопится. Праздник. Я вопреки всем традициям, вместо того, чтобы бешено собираться и укладываться, не торопясь записываю вчерашнее в заветный блокнотик.
Потом иду к реке, чищу зубы, бреюсь(!) и иду варить какаву. Праздничную!
Скойбеда принес откуда-то первый настоящий подснежник (фиолетовый), а Михалыч зафигачил его в… (гусары, молчать!) шляпу. Чеботников спит. Он вообще всегда спит. Плывем – он большей частью балластом поперек палубы харю мочит, собираемся – он грузным телом коврик проминает, готовимся к еде – он тоже спит, но правда возле стола. Что ж, пофигист! А раз пофигист, то надо играть эту роль до конца. Вот он и играет: то спасик проспит, то кепку, то ботинок.
Кстати, «мертвая» береза, в которую мы с Рываненко вчера бросались топором  дала нам к утру литров 5 сока.
      Время к 12. Праздник. Жалкие попытки устроить первомайскую демонстрацию. Ревизия запаса сигарет – очень скудные запасы. Курим как паровозы. Зато еды немеренно. Две сумки картошки, морковка, лук, крупы, лапша, консервов море + всякие специи и остатки шашлыка. Водки океан! Выпил ради праздника с утра и я.

Ах, колокольчики-бубенчики, ду-ду!
А я и вовсе на работу не пойду,
Пускай работает косматый, бля, медведь,
А не чё [Ни чё.] по лесу шататься и реветь.

      Мы преисполненные праздничным настроением садимся по местам (ровно в 12.00 – старт), а мимо плывут байдарки с привязанными воздушными шариками и раздутыми до безобразия резиновыми перчатками. Солнышко ярко освещает наш путь, и мутную воду, и уже лишенные снега склоны гор, и древние березы, которые дали нам немеренное количество сока. Да, в то утро сокогон был бешеный.
      Сразу после деревни слева, а, следовательно, и после места нашего стойбища журчушка такая активненькая, резвенькая впадает в Нугуш. Мы любуемся ей, а Тарасова с Рываненко мучает бред про «Золотую поляну». На каждый красивый берег эффектно освещенный солнцем они кланяются и говорят: «Вот ОНА, ЗОЛОТАЯ ПОЛЯНА!» И далее следуют байки, что новые русские из Уфы прилетают сюда чуть ли не на вертолетах отдыхать. Все понятно, только какие новые русские в Башкирии?
      По левому берегу потянулся национальный парк, читай заповедник, Башкирии – Шульган-таш. Об этом кричат многочисленные таблички выставленные по берегу. Мы дивимся их разнообразию, особенно поражают фразы типа, что нахождение на территории заповедника с ружьем и/или собакой расценивается как браконьерство.
С правого берега появляется пестрая компания детей. Они рассаживаются на пикник. Взрослых рядом никого. Мы потихоньку балдеем, особенно когда видим причаленную к берегу плоскодонку. Позже приходим в чувство – над плоскодонкой железный трос поперек реки – переправа. Но все равно, дети, хоть и башкирские, в дали от жилья?!!
      Берега стали внезапно круче. Появились шиверы. Мы тоскливо курим, посматривая то на ослепительное солнышко, то на мутную воду. Наш катамаран постоянно разворачивает и мы проходим большинство препятствий задницей вперед, наблюдая как спускает левая гондола.
      Володя Крицкий вспоминает: «Новосибирскими селекционерами удалось вывести новый вид зверька выхухоль: нахухоль и похухоль. Самое интересное, что зверьки отличаются лишь взглядами на жизнь.»
      Боком проходим большой камень. Хорошо тряхнуло и неплохо намочило. Мой блокнот, который я держал в руках, записывая, промок. У Чеботникова опять мокрая киска. А гондола все спускает и  спускает. Рываненко орет «Подкачаем!», но приставать лень. Тогда Чеботников хочет подкачать гондолу на воде, но мы боимся, что он ее вместо этого спустит. Успокаиваемся, решили проплыть еще пару поворотов. Слева появляется порядочная бочка, мы приходим в оживление, умудряемся поставить правильно катамаран и даже ударить пару раз как надо веслами.
      Далее в блокноте запись: «12.26 – кирдык! Это я не забуду!». Я сумел записать это, как только выбратлся на берег. А до этого…
      Падая с камня в метровый слив, мы прижимаемся к друг другу, к вещам. Руками держу весло, которым только-только сделал пару гребков, локтем покрепче прижимаю колено Крицкого и в следующий момент все на чем мы сидим как-то складывается, я вижу выпрыгнувший перед нами катамаран. Освободившись, он встает на попа, плюхается в воду и уносится прочь по течению. Я чувствую, как вода проникает сквозь одежду… Выныривая в очередной раз, я вижу усеянную нашими вещами реку, вижу катамаран, и, наконец, понимаю, что меня крутит в бочке и если я оттуда не выберусь, то крутить будет час, два… Пытаюсь работать ногами, но что-то мешает. В очередной раз прихожу в себя и заставляю правую руку отпустить весло, которое до сих пор яростно сжимаю.  Теперь легче и после очередного переворота я, яростно работая всеми свободными конечностями, вырываюсь из бочки. Меня тащит дальше. Я вижу впереди захлебывающего Крицкого, но решительно ничем помочь ему не могу. Меня начинает охватывать страшный холод и слабость, хочется спокойно пойти на дно, найти спасение там от всего этого кошмара. «Неужели это тот самый миг, Настя? Неужели вот она косая?» Я заставляю себя работать, но меня упрямо тащит в следующую бочку. С уровня поверхности воды она кажется мне водяной горой, заслонившей пол мира. «Мама, не хочу. НЕ ХОЧУ!» – все, что успеваю подумать я, и поднимаюсь на гребень волны. Странно, но эту бочку я прохожу с лету и в следующий же миг вижу свой рюкзак. Он сиротливо бултыхается в паре метрах от меня. Я делаю пару конвульсивных движений похожих на гребки и настигаю его. Теперь я плыву верхом на нем и чувствую себя уже не так скверно. «Наверно спасен…» Мимо плывет еще один мешок, завернутый  в полиэтилен. Далекова-то… Грести, сидя верхом на рюкзаке невозможно, но лезть в ледяную воду в очередной раз выше моих сил. Не знаю, к какому решению я бы пришел, но тут с другой стороны из воды появляются веточки… Как, почему, но в следующий же миг я держусь за них, за рюкзак и полный мертвенно холодной воды выползаю на берег.
      «Спасен!»
      Чувство радости и стыда мучают меня одновременно. С меня ручьями стекает вода, ОЗК полно той же водой выше колен. Яростно сбрасываю отяжелевшую одежду и, неимоверно дрожа от холода, буквально разрываю свой рюкзак, где в пакетах для мусора тщательно упакованы сухие вещи, в том числе и НЗ. Одеваю шерстяное трико-пару, хватаю что осталось сухого и бегу по берегу вдоль течения. «Бегу» одно название, т.к. берег представляет собой подножие скалы сплошь заваленное буреломом. Один неверный шаг и ты снова в воде, но уже без рюкзака и спасика. Двигаясь траверсом по горе автоматически забираешь вверх, и уже через десять минут я чуть не с высоты 9-ти этажного дома вижу клокочащий внизу Нугуш. А чуть позже и берег, который стал пологим и возможным для прохождения. Я спускаюсь вниз и вновь бегу проваливаясь по колено в весенний снег. Ноги не чувствуют холода, а в голове все тоже: «Спасен! А как ребята?», и чуть позже «Только бы потом все это вспоминать с улыбкой!!»
      Я все бегу, а Нугуш все клокочет. Теперь уже мое передвижение трудно назвать бегом – снег высосал все силы, а Нугуш неутомим. Сколько так можно бежать? Меня уже шатает. Решаю, что час. Это около 6 километров. За это время они наверняка выбрались и сидят, ждут меня. Вскоре мои мрачные мысли и бег обрывает новая скала. Сил у меня, чтобы форсировать ее, не осталось. Я смотрю на часы – 30 минут. Это значит 3 километра. Тоже не мало. За скалой поворот и река не просматривается. В растерянности стою несколько минут. Идти назад стыдно, вперед бессмысленно. Если что и случилось, я уже никак и ничем не помогу. Если они мокрые на берегу, то к тому времени, когда я до них доберусь они костер они успеют развести. Да и вообще, зря я бежал. Надо было сушиться, отжиматься, грузить в рюкзак оставшиеся вещи и передвигаться по течению насколько это возможно. В конце концов туже скалу можно обойти по гребню горы.
      На другом берегу появляется человек. Он мне машет и что-то кричит. Кто это я понять не могу. Далеко. Что кричит тоже разобрать нельзя. Слова пропадают в реве воды. Через 5-10 фраз все что я понимаю, так это, что он не наш, а наши проплыли дальше. Я разворачиваюсь и уныло иду обратно. Теперь торопиться некуда.             По дороге встречаю рыбака, сидящего в резиновой лодке возле противоположного берега. Здесь Нугуш не такой бурный и я хорошо слышу его вопрос, но говорить сил у меня больше нет и я лишь машу рукой.
      Обратный путь занял у меня гораздо больше времени и сил. Теперь я мечтаю лишь об одном – добраться до рюкзака и отдохнуть. Вспоминаю, что у меня нет спичек, а зажигалка осталась у Крицкого. Интересно через сколько времени я их встречу, и кого? Ведомый этими мыслями я вылезаю из снега и поднимаюсь траверсом по скале. А наверху в синем небе бушует солнце, внизу – мутный Нугуш. Пока тепло или даже жарко. Комаров нет и, в общем, можно жить, только вот ребята…
      Чу… слышу крик. Но в грохоте воды кажется многое, особенно когда от усталости не можешь перелезть через упавшую поперек дороги сосну. На всякий случай набираю полный легкие воздуха и ору что есть мочи. В ответ тишина. Показалось, но через пару минут мне опять кажется, что меня зовут, меня ищут. Я почти уже возле рюкзака. Мне хочется спуститься к нему и упасть рядом, но я понимаю, что если это действительно ищут меня, а ребята могли быстрее чем я добраться сюда по гребню горы, то, сидя у  ревущей воды, я ничего не услышу. Поэтому я набираюсь сил и ползу выше, насколько возможно, ближе к скале. Теперь реку почти не слышно, зато отчетливо слышен чей-то крик. Я включаю свою сирену, потом вижу вверху чей-то силуэт. Потом я узнаю Тарасова, но разговаривать на таком расстоянии еще невозможно. я терпеливо жду, когда он верхом обойдет расселину и встанет прямо надо мной метрах в 15. Я что-то ему кричу про ребят, а он улыбается и показывает мне большой палец. И это один из самых счастливых моментов в моей жизни.
      Усталости больше нет. Тарасов хочет спуститься ко мне, но это просто невозможно – скала. Он уходит в сторону, находит там спуск и минут через десять он рядом со мной. Кажется, мы обнялись.
      - Да, - говорю я, - вам смешно, а я чуть ноготь не сломал.
      Мы спускаемся к рюкзаку, выжимаем вещи и раскладываем их на камнях, на том маленьком пятачке, куда вышвырнул меня Нугуш. Здесь раскрытый блокнот, промокшая библия, палатка, 400 граммовая бутылка спирта, трехлитровая банка помидор, Настин фотик, сумка с причиндалами для Чеботниковского катамарана и еще уйма вещей, короче все, что лежало в моем рюкзаке. Теперь это все ужасно мокрое, тяжелое и неумещающееся в рюкзак. Пряча блокнот я внезапно вспоминаю, что проваливаясь в воду каким-то чудом успеваю заметить время. Помню как сейчас: вода заливается ко мне за шиворот, левая рука еще торчит над водой и часы, обращенные ко мне циферблатом. 12.26. Чудом? А может это уже железная хватка летописца?
      Я снова слышу чей-то крик. На гребне горы появляется Рываненко. Мы машем ему рукой. Он скрывается среди деревьев. Мы формируем из шмоток полный рюкзак и две сумки, который Тарасов перебрасывает через плечо и начинаем 30-ти минутный подъем на скалу. Со стороны наверно это выглядело бы даже забавно, особенно в убыстренном темпе, когда мы подсаживали друг друга, передавали вещи, закидывали их выше, ловили, когда они скатывались, но вершину мы все же одолели. И здесь на высоте шестнадцатиэтажного дома, а может и выше Тарасов показал мне правду. Река делает огромную петлю и от места, где мы совершили подъем, до воды через гору метров пятьдесят, не больше. А мы стоим на гигантской стене, которую огибает река. Я узнаю в окончании петли ту скалу, до которой я дошел и повернул обратно. Вижу ребят-байдарочников на другой стороне реки.
      - Идем, - говорит Тарасов и мы отправляемся в нелегкий путь, до ужаса груженые мокрыми вещами.
      По пути нам попадается  семейная идиллия: огромный уж греющийся на солнышке (вероятно отец семейства), рядом чуть поменьше ужиха и четыре-пять маленьких червячков сантиметров по 15. Они встревожены нашим появлением, но уползти не торопятся. Во мне взыграл азарт охотника и я, не снимая рюкзака, бросаюсь на самого большого. Тогда они с удивительным проворством скрываются в многочисленных норках. Папашу приходится буквально выдергивать из горы. Он яростно шипит, а я хватаю его поперек башки. Уж-то ужом, а змея есть змея. Страшно. Мы проходим метров 20, я уже мечтаю, как подарю его Скойбеде, а тот зажарит его на костре и может я решусь на дегустацию, но тут меня охватывает волнение: я же спасся, я жив, пусть и у него все будет хорошо. Я кладу ужа на землю и не оборачиваясь ухожу. Он вернется в семью и будет потом несколько лет рассказывать, как ему удалось справиться с чудовищем, чуть не унесшим его в неведомые страны.
      Мы вновь движемся траверсом по крутому склону то проваливаясь в снег, то ныряя под упавшие сосны, то преодолевая их верхом. Теперь я замечаю, что снег почему-то жгуче холодный, а сосны колючие, и вообще все руки у меня изодраны и покарябаны.
      Еще полчаса и внизу на уже пологом берегу показывается дымок, а потом и Чеботников, шатающийся среди разбросанных по прошлогодней листве вещей. Мы обнимаемся, наперебой делимся впечатлениями. Выходит из кустов и Крицкий. Они мне показывают сидящего на другом берегу Скойбеду и Михалыча. Ну слава богу! Живы! Я добавляю к общей сушке своих вещей, отвинчиваю с бидончика крышку. Чеботников разводит в ней спирт, и мы пьем по очереди, передавая «чашу» по кругу. Мы пытаемся вспомнить, что ушло на дно реки. Несомненно, в первую очередь, это Чеботниковский рюкзак с Чеботниковскими же вещами, дополненный для плавучести шестьюдесятью банками консервов и так еще кое-какой мелочью. Правда Тарасов говорит, что он некоторое время гордо плыл по середине реки. Потом две китайские сумки с крупой, лапшой, хлебом и овощами. Картошка, морковка, лучок… Сумка с топором, пилой и моим таганком. Не думаю, что она гордо плыла посередине реки. Литров 8 свежего березового сока. И под занавес, мы вспоминаем про новейшую Чеботниковскую палатку, продуманную, со сказочным тамбуром и вообще. Четыре с половиной тысячи рэ. Мы оплакиваем ее искренне и с большим сожалением. Зато спасли ВЕСЬ(!) спирт (одну канистру принесли сердобольные сограждане сплавщики), гитару и все остальные рюкзаки. Рюкзак Крицкого тоже принесли какие-то ребята.
      Читатель уже понял, что их покорный слуга – автор сего текста выжил. Послушаем же теперь их рассказ. А рассказывали они, со ссылкой на алкогольное опьянение, приблизительно следующее: как только все оказались в воде, все кто был без спасательных жилетов (Тарасов, Чеботников) пошли по дну. Тарасов говорит, что вообще пробежался там между камней и вынырнул как раз подле катамарана, на который уже поднимался Чеботников. Я сам помню этот момент, когда цеплялся за кустики, боковым зрением замечаю отжимающегося на руках Серегу. В какой они очередности поднимались на борт «Тритона» [Я еще не писал, что наше судно называлось «Тритон»? Так вот оно называлось «Тритон».] и пропустили ли вперед дам, если таковые в тот момент там были, я не знаю. Рываненко лишь рассказывал, как тяжело ему было в полном по грудь ОЗК втаскивать себя на палубу. Буквально по сантиметрам. Далее они увидели трепыхающегося по волнам Крицкого и попытались оказать ему дружескую услугу, но весла под рукой не оказалось. Пришлось из тех же гуманных соображений спасать. Но за мгновение до этого Рываненко узрел проплывающую мимо 10-литровую пластиковую канистру с 96-градусным спиртом. Угадайте куда он кинулся? Правильно, а потом они спасли Крицкого. И все было бы хорошо и аккуратно, если бы Чеботников в запале не швырнул этот спирт обратно в Нугуш, и еще одна малость… Они потеряли какого-то Лешу. Правда, В.В.Рываненко все тем же боковым зрением видел, как пресловутый Леша выбирался на берег. Но кто знает, может это отлетала его мятежная душа. Так или иначе, а еще надо было пристать к берегу. Веслищ, как мы здесь уже отметили, у них не было, поэтому они лишь забавно бегали по палубе весело крича смотревшим на них с берега ДРУГИМ туристам:
      - Весло киньте!
или:
      - Зачальте нас!
      Но другие лишь таращили на башне глаза и если и сочувствовали, то где-то глубоко и внутри. В общем, нашим замечательным орлам пришлось грести самостоятельно. О, это было грандиозное зрелище! Поскольку свои ласты они оставили дома, работали они ладошками. Представьте, взахлеб сверкающих 4 ладошки и… лешина гитара. Правда, мне кажется в Тарасовском рассказе есть неточность. Кто-то мухлевал. Никак не может быть 4 ладошки и гитара. Три может, а четыре нет. Вот сами посудите. Неужели после этой круговерти кто-то из них реально смог отпустить раму катамарана.
      …гитара была неподъемная. Тарасов говорит, килограмм 17. Но только с ее помощью им удалось пристать к берегу раньше запланированного срока на 2 с половиной часа. Вот и все, а потом они выскочили на берег, разделись догола и рванули искать какого-то Лешу. Но снег был глубокий и чтобы не отморозить концы, с которых капала мутная Нугушская вода им пришлось вернуться. Вернулись, оделись и алга искать Лешу.
      Ладно, это в прошлом. А сейчас Тарасов, Чеботников, Крицкий и я стоим на берегу, сурово пьем спирт из крышки от аллюминиевого бидончика и смотрим, как Скойбеда с Кудякиным на резиновой лодке форсируют Нугуш. Но нас это как-то не беспокоит. Еще я помню кто-то спокойно обронил:
      - Снесет ведь их…
      А их не снесло и уже через 5 минут они были среди нас. Взъерошенные, мокрые, встревоженные. А мы веселыя, довольныя.
      - Да все нормально, мужики!
      - А Рываненко где?
      - Гуляет.
      - А… А мы сидим на том берегу, не живы не мертвы. Считаем - четверо, опять считаем - опять четверо. Снова считаем… А тут еще байдарочники проплывают и говорят, что все у них нормально, только Лешу какого-то потеряли. …!! Потом Михалыч говорит, давай, мол, лодку отвязывать, да на разведку и весла им отвезем, тем более, что вы что-то про весла и орали. Отвязали лодку и по скалам, по скалам ее минут сорок тарабанили…
      Отдышались они, кинули нам четыре весла, посмотрели на нас, оставили только два и уехали. А мы остались ждать Рываненко. Тут хорошо бы сделать многозначительную паузу, достать кисет, не спеша закурить махорочку, попускать в небушко густые клубы дыма, поигрывая терпением слушателей, да ладно… Не курю я.
Взяли мы ИПП [Индивидуальный перевязочный пакет], жгут, нож и пошли искать Владимира Владимировича, а Чеботников остался среди вещей ходить. Отошли мы метров на триста и давай орать благим матом:
      - Ры – ва – нен – ка !!
      - Мать – перемать! – привычно отозвалось эхо. А потом слышим, а это не эхо, а действительно мать-перемать. Прошли, оря, еще метров шестьсот. Смотрим – медведь в синем трико ломится по скалам сквозь валежник. Владимир Владимирович, родной!
      Оказывается, тогда на скале, увидел он нас с Тарасовым, сделал один неверный шаг и полетел в тартарары, сея головой нечто доброе вечное. Короче, припечатался. Очнулся, гипс. Посмотрел направо, налево. Башка трещит, Нугуш шумит, ну и спутал парень направление. И ходил так по тому самому полуострову, по которому я внизу в свое время по снегу круги нарезал, три часа. «Я, - говорит, - уже даже испугался!» Еще бы, мы тоже. Если бы он сгинул, кто бы нам разливал.       Пришлось бы тогда сосать из Чеботниковских рук люминиевый бидончик.
      Теперь мы вместе. Скорбно собрались – приключения закончились – КРЕПКО-КРЕПКО привязали вещи к палубе и тихонько-тихонько отплыли…

Вот поезд подошел к заветной цели.
Заглянем в щели.
Мадам уж нет.
Поручик лежит в изнеможеньи
…[ Забыл, а Чеботников, гад, не пишет] и без штиблет.
Погиб [Потом мы пели «закис». Из жалости.] поручик
От дамских ручек,
Погиб поручик, как генерал,
 и подхватил он
дрипер, турцер, турцер, герцер,
нарцер, верцер, первоксан,
шишка с перцем, перволин.

      …плывем…
      …срашно, аж жуть!
      …а плыть надо…
      Поправляем шапки… как бы не так, шапки у всех пятерых на бочке смыло. Крицкий распространяется, что на Айгир не очень хочется, совсем не хочется.
И мы его понимаем.
      Настроение у всех нервное. Все чаще в наших тихих разговорах проскальзывает слово «меандры», как нечто страшное, чудовищное, где нам все будет теперь уже самый настоящий кирдык. В меандрах река круче, шиверистее… Ой, бля.
      Плывем. Сами мы мрачные и анекдоты у нас суровые: «Приходит женщина к врачу и говорит: «Доктор, посмотрите моего мужа, а то он считает, что все вокруг гомосексуалисты.» Приходит муж. Доктор ему картинку показывает, где трое охотников байки друг другу рассказывают: «Это кто?» «Гомосеки,» - уверенно отвечает муж той дамы. «Это почему?» «А вот напьются и начнут…» «Хорошо, - говорит доктор и показывает картинку Васнецова с богатырями, - А это кто?» Ну, вы понимаете, что ответил тот товарищ. И так далее и в том же духе. «Ну а я тогда кто же?» - растерянно спрашивает доктор. «А вы вообще конченный гомик!» «Это почему же?» «А откуда у вас такие картинки эротические?!»».
      Тарасов неловким движением выбивает пробку из под шампанского, которой была заткнута гондола. Слава богу, разобрались. Ничего, через минут двадцать даже разговаривать начал. А другая гондола все спускает и спускает… А минутой раньше чуть весло не потеряли. Тарасов и Чеботников мокнут и мерзнут. Ну не клеится и все тут.
      Давай к берегу!
      Причалили, вышли. Прошлись. Чеботников, Крицкий и я выпили по таблетке темпалгина. Вроде легче. Рядом стоят ребята на резиновых лодках. Пошли к ним за куревом. Курево они не дали да и вообще струхнули немного, увидев Чеботникова с мокрой киской. Да и ладно… Правда, говорят, вот если есть хотите – пожалуйста. Тогда мы еще есть не хотели…
      Вернулись ни с чем. А собака их нас обгавкала. Едем дальше. Как-то уже легче. И за ветки, что вдоль берега не так активно цепляемся. Скойбеда, видя наши ухищрения, кажет нам «нос», но помалкивает. Видимо все-таки боитЬся. То чем запивали темпалгин начало действовать (а то, что пили сразу после того, вероятно подействовать так и не смогло). Короче, жизнь налаживается. Проплыли Верхний Нугуш. Проплывали как-то еще и увидели нечто блестящее. Подплыли – весло! Наше!!
К вечеру поняли, что на меандры сегодня не успеваем. Настроение ваще прет. Пошутили, что хоть какаву утром успели попить и сразу вспомнили, что все продукты унесло. Проплыли Эдика с флагом. Они, кстати, опять выловили нам весло (то же самое, что вытащили для меня первый раз). Худо-бедно, а в тот день после этого 45 минут на воде продержались и причалили на ужин.
      Водка меня в тот вечер так и не взяла, хотя под впечатления выпили далеко не одну. А прямо над нами среди веток висел огромный ковш большой медведицы.

Меркнут знаки Зодиака
Над просторами полей.
Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей.
Толстозадые русалки
Улетают прямо в небо,
Руки крепкие, как палки,
Груди круглые, как репа.
Ведьма, сев на треугольник,
Превращается в дымок.
С лешачихами покойник
Стройно пляшет кекуок.
Вслед за ними бледным хором
Ловят Муху колдуны,
И стоит над косогором
Неподвижный лик луны.
Меркнут знаки Зодиака
Над постройками села,
Спит животное Собака,
Дремлет рыба Камбала,
Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Леший вытащил бревешко
Из мохнатой бороды.
Из-за облака сирена
Ножку выставила вниз,
Людоед у джентльмена
Неприличное отгрыз.
Все смешалось в общем танце,
И летят во сне концы
Гамадрилы и британцы,
Ведьмы, блохи, мертвецы.
Кандидат былых столетий,
Полководец новых лет,
Разум мой! Уродцы эти -
Только вымысел и бред.
Только вымысел, мечтанье,
Сонной мысли колыханье,
Безутешное страданье,-
То, чего на свете нет.
Высока земли обитель.
Поздно, поздно. Спать пора!
Разум, бедный мой воитель,
Ты заснул бы до утра.
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой -
Полузвери, полубоги -
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.
Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Спит растение Картошка.
Засыпай скорей и ты! [Николай Заболоцкий, 1929]

      Мне захотелось еще экстрима и я пошел спать в палатку.
      И еще я вспомнил, засыпая, что гитара совсем в хлам, а Рываненко (и другие ей спасенные) сказал, что Корнееву на д.р. придется новую дарить. Но я его уже простил. Что ж, бывает, погорячился.

2 мая 2002

      Утром встал, когда ребята уже сварили похлебку из сала и остатков лапши. Почистил зубы. Вспомнил про вчерашнее обилие березового сока. Сполоснул зубки мутной водой Нугуша.
      На день большая программа, поэтому выплыли в 10.45. Теперь все вещи аккуратно привязаны, разложены. Чеботников, наконец, одел сапоги и сел на весло. Плывем тихонечко вдоль берега, цыганем тихонечко папироску, тихонечко разговариваем, а впереди еще меандры.
      Прошли по веточкам вдоль огромных бочек. Ух!
      А слева заповедник как еж утыкан запретительными табличками. Крицкий ни с того ни с сего вспоминает анекдот: «Разговаривают два парня. Один интересуется у другого итогами ночи, ради которой тот брал у него ключи от хаты. «Ну как?» «Три раза!» «А она?» «А она не пришла…» » Молчим. Не смешно.
      11.35 – стоп. Кашкаля. Ребята пошли за куревом и может кое-что пошамать, а н.п. [Населенный пункт.]. Кашкаля – это 3 дома. В одном живет Рашид – старик лет семидесяти. Сейчас он мотыжит кусок берега. Там у него огород. Другие дома пустуют. От него ребята вернулись ни с чем. Посмотрел он на них прищурившись:
      – Вы из Оренбурга?
      - Да.
      - А там киоски есть?
      - Есть.
      - Вот и купите себе все в киосках.
      И далее мотыжит. Что ж его можно понять. В эдакую глухомань продукты ему завозят либо весной по большой воде, либо летом на лошадях, либо зимой… может с вертолета?
      Речка все больше шиверит, и если 3 года назад это придавало радости, то сейчас откровенно нет. А вокруг солнце, безоблачное небо, холмы по горизонту и сорные башкирские луга. Поймали одного клеща. Отпустили. Мал еще, почти нимфа.
      11.55 – старт. Заметно шиверит. По горам все больше ручьев. Впереди все чаще поднимаются утки. Одна сопровождает нас почти два поворота. Все отныривает и отныривает… А потом, раз, и улетела. От гнезда уводила… А мы все:
      - Подранок, подранок.
      Рядом с нами появляется морковь. Мы провожаем ее голодными взглядами, но она то плывет на середине, где самые волны, а мы… А мы вдоль бережка, где веточки. Но через полчаса она нам встречается вновь, и мы устраиваем на нее настоящую охоту. Ребята подгребли. Я поддел ее веслом. А она вот такая (развожу руками)! Я ее! А она!.. Как даст хвостом и ушла таки под катамаран, а там, наверно, на дне залегла. Больше мы ее не видели. Н-да.
      Крицкий рассказывает: «Решил как-то один новый русский отдохнуть. «Да, - думает, - не пойду к браткам. Там ресторан, бабы, опять нажремся, как свиньи. Поеду-ка лучше в лес, на природу». Сказано, сделано. Сел в джип, отъехал от города подальше, нашел полянку, музыку включил, шезлонг поставил, зонтик от солнца, шашлычок. Но все одно – нажрался как свинья и уснул. Просыпается – джипа нет, зонтика нет, креста среди шерсти на груди нет. Сам на земле валяется. Встал, башка болит. В кустах пошарил, мобилу нашел. Включает – работает. «Давай, братва, приезжайте. Дело есть» Подкатила братва. Так и так, поехали в ближайшую деревню джип искать. Из первого же дома крутой музон, во дворе джип, зонтик от солнца, шашлык, дедуля с крестом на шеи. «Хватай его, братва!» Ну, схватили его, повязали, стали жизни лишать. А он говорит: «Подождите, мужики, дайте хоть на последок рассказать, как дело было.» Дали. «Говорит мне бабка: ступай, мол, милок, в лес, может хоть грибочков соберешь, а я пожарю. Пошамаем. Я лукошко взял и пошел. Иду, слышу музыка. Подхожу – джип, шашлык, зонтик от солнца, шезлонг и мужик какой-то в дупель пьяный валяется. Ну я, что, дурак что ли? Сложил все в машину, крест вот себе перевесил и уже совсем было хотел уехать, но вернулся, снял с мужика трусы, и пару раз его дернул…» Тут новый русский почесал репу, огляделся и говорит: «Нет, мужики, что-то я джип не узнаю и зонтик не мой!»»
А мне в голову лезут мысли о вчерашнем. Делать надо штаны непромокаемые и сапоги одевать, а не ОЗК – костюм смертника.
      В дальнейшем походе появляются сложности, и волей-неволей нам приходится отпускать веточки, лихо пересекать реку в самой ее стремнине, чтобы не угодить в бочку на конце шиверы. Это придает некоторую динамичность нашему скучному повествованию, и мы несколько осваиваемся. Отпускает.
      12.50 – входим в меандры. Появилась пещерка, от которой начинается первый палец. Палец это огромный крюк реки, образующий гигантский полуостров с перешейком менее ста метров, как в том самом месте. Таких пальцев пять. Подряд.
Встретили 2 катамарана. Некоторое время плыли вместе, но теперь они ушли далеко вперед.
      13.10. Стоим. Вынужденная подкачка посреди меандр. И не так они уж и страшны. Обходимся, а ребята здорово отстали.
      13.15 – старт. Шиверы, шиверы, кругом одни шиверы и опять крутая бочка, в которую опять чуть не попали. Но тряхнуло, но замочило. На входе все бросают грести и храбро держатся за палубу, но на выходе вдоль бережка и дальше как партизаны. Так мы гордо себя и прозвали.
      Приблизительно в 14.00 кончились пальцы. Река стала шире. Появились плесы. 14.15 – финиш. Ручей. Тот самый ручей, на которым мы устраивали баню ровно 3 года назад. Наш экипаж ловко чалится и выскакивает на берег ДО ручья. ТЕ не смогли зачалиться до, и следовательно ловко делают это ПОСЛЕ. Так мы и стояли на разных берегах. Знаки разные делали друг другу.
      Чеботников привычным движением откручивает крышку с моего люминиевого бидона. Выпили. Я тоже. А что, время-то обеденное, тем более кушать хочется. Попили кипяченой водички прямо из ручья. Сидим смотрим на реку. Вода бешеная, не смотря на низовье. Ребята ходят по берегу, пробуют разные травки. Закуски-то нет. Рываненко не рекомендует увлекаться соломоядением, т.к. среди флоры есть и ядовитые экземпляры. При этом приводит страшные примеры, подозрительно сглатывая. Но мы не нервничаем. Луг большой, на всех хватит.
      14.45 – старт.
      15.26 – справа камень балшой и сразу Савкатамак. Савкатамак – это грифон. Огромный ручей бьет из-под скалы, образуя живописный водопад. К подземной реке можно подойти практически вплотную. Что Скойбеда и делает.
      Восле грифона набираем немного крапивы на салатик, а через 6 минут воды Куперля.
      11 минут крутого подъема и я на высоте. Не могу сказать, что отсюда открывается чудесный вид – река за деревьями, но прямо у меня под ногами настоящая маленькая Ниагара. Она пробила в скале огромный свод, который ничуть не меньше арки на Тверской. Пенный поток, имея мутное нутро, низвергается вниз, образуя целый каскад водопадов. Теперь меня тянет подняться на мост-арку. Попробую.
Сидим на самом верху. Я боюсь лезть на самый перешеек моста, т.к. меня слегка накрывает. Рядом Скойбеда. Он цинично садится спиной к обрыву на кривую сосну, и земля уходит у меня из под ног. Страшно даже смотреть. Приходит Тарасов, он тоже хочет залезть на перешеек, но геройства в нем столько же, сколько в нас.
Мы с Тарасовым поднимаемся выше по склону в сторону от моста. Там стоянка диких туристов, солнце и ошарашивающий вид. Еще тюльпаны.
      Спустились под первый водопад. Я лезу купаться. На этот раз никто за мной не пошел. А три года назад!.. Что время с людьми делает!
      Спустились. Подварили чаю. Разложили сало. Замяли крапивный салатик. Подплыли ребята на резинках. Поделились с нами сигаретами (чуть-чуть) и выделили нам лука с морковью. И откуда у них этого так много?
      Тарасов принес с горы ракушки и фигеет. Подводник, хренов. Ракушкам этим, если учесть, что раньше здесь было море, пара миллионов лет. А потом кто-то сказал, что может это и улитки но только сухопутные и к тому же дохлые. Но ведь морские ракушки интереснее.
      17.44 – старт. 18.30 – подпор. На скале чуть раньше белый значок – красной стрелочкой видимо означающий начало подпора, а до этого я лежал, спя поперек палубы. Просыпаюсь ровно в 19.00. Ребята пристают к крутому берегу, на котором бревенчатая баня с трамплином, девушка в бикини [Чеботников ей все кричал: «Девушка, пройдитесь еще!» На что она обиделась и пока мы не скрылись за поворотом, не появилась.] и рыба. Стоим 15 минут, болтаем с мужиками. Они как и мы вниз по течению, но вот вчера нашли баню, почистили, затопили. Устроили дневку. Наловили рыбы. Нужна ли нам рыба? Меняете на соль? Отдали им пол кг соли и флакон резервного спирта, а они нам 7 (!) штук потрошеных (!!) лещей, любой из которых больше чем любая сковородка.
      19.50 – золотая поляна. Лезем на зелененькую травку. Теперь до озера пару часов гребли, а сегодня баня, алкоголь, ракета в небо и прочее. Ставим палатки, варим уху, дивимся на рыбу и на то, как легко они нам ее отдали. То ли вид у нас такой страшный, то ли рыбы у них ну очень много.
      Рядом стоят ребята из Якутска. Через пару часов они признались, что из Салавата. А чуть дальше Эдик, до которого мы дошли, но там уже был отбой. А с якутскими мы братались, пили нашу водовку, ели наших лещей, которых (2 штуки) геройски подарил им Скойбеда за крупу. Лещей они покрошили в тарелку, залили уксусом, украсили луком и специями и безо всякой экспозиции начали хряпать. И нас принуждали. Я попробовал из вежливости. Мерзость. Потом я сказал Крицкому, что не испытываю от общения с ними интеллектуальной усталости и ушел материться к нашему костру.
Еще мы отпилили кусок весла (алюминиевой трубки), забили его в землю, вставили внутрь трассер Крицкого и развели вокруг небольшой костер. Бабахнуло, но как-то вяло.
      А поперек этого ели уху. Под уху и водка, а там и баня подоспела. Накрываем груду раскаленных докрасна камней полиэтиленовой палаткой и голые лезем внутрь. А между тем стемнело, нас никто не видит, мы никого тоже. Даже реку. Тарасов, например, прыгая с берега не долетел до воды метра два и подцепил огромную гематому на место, которым перед этим думал.
      Баня получилась отменная. Мы мычали, рычали, охали, ахали, ныряли в ледяной Нугуш и снова лезли под полиэтиленовый полог. Такой расслабухи в своей жизни я еще не видывал!

3 мая 2002

      Встали еще до восьми. Довольно быстро собрались. Якутские тоже. Прикол в том, что по подпору реально можно пройти только поздно вечером, да пораньше с утра пока нет ветра. И так грести приходиться 2 часа, а если в лобешник ветер? Тем более что течения нет совсем. Подпор!
      Гребем. Плывем. Читатель наверно помнит как мы мучались с управлением катамарана в первый день нашего путешествия. Картина повторяется, пока я не догадываюсь сесть на корму и немного подруливать. Ух и сложно оказалось. Но зато мы бы еще долго галсами тыркались. Мы так разогнались, что догнали второй экипаж, ушедший раньше нас на 15 минут.
      Картина подпора величественная. Огромная гладь воды, зажатая холмами. На одной из них вытравлен Ленин. Мне сразу вспомнился эпизод из «Братства кольца», когда они почти в самом конце фильма проплывали гигантские статуи.
Поднялся ветер, но первый раз в жизни он дует нам в спину. Видимо мы неплохо подкормили нугушского бога. Мимоходом вспоминаем замечтательную Чеботниковскую палатку.
      Ровно через 2 часа мы вылезаем на берег. Водная часть нашего путешествия окончена. ЖИВЫ!
      Вытряхиваем вещи на берег, живописно раскладываем сущиться их на солнышко. За весь поход на нас так и не упало ни одной капли дождя. Было тепло, не было клещей, и каждый день мы немного, но загорали.
Ребята вскидывают последние деньги и идут в деревню за пивом. Якутские уже пьют, что ж они выплыли раньше почти на сорок минут. Через полчаса появляется наш «УАЗик» с нашим пивом. Складываемся и ду-ду!!
      По пути домой останавливаемся возле каждого киоска и упорно накачиваемся крепким пивом, отмечая наше живешенькое возвращение. Въезд в город я не помню.
Ехали через Степной, на каждой остановке теряя по товарищу. Обронился на «Музыкальной школе» и я, а они уехали в ОДКБ разгружаться.
      Вот я и в Хопре! Грязный, загорелый, на спине рюкзак, в руках мешок с палаткой, который мне добрый Эдик на о.Нугуш подбросил, и еще свернутые коврики. Вокруг лето, жара, воскресенье и птички всякие. Я пьян вдрызг, а до подъезда метров 400. Страшное дело!!
      Методом попеременного (и осторожного) переставления нижних ног аккуратно дохожу до родного подъезда. Там перилЫ и, значит, уже легче. Уверенно поднимаюсь в спасительную прохладу подъезда. Рукой шарю звонок. Дзынь!
Потом еще – дзынь!
      А потом еще и ЕЩЕ! [Настя ушла за 15 минут до моего появления.]
      Как мне тяжело!!
      Выхожу на крыльцо, сымаю вещи, пялюсь на двор. Появляется резкость. Возвращаюсь, звоню соседям. Аналогично. Иду во двор и аккуратно приземляюсь на пустую лавочку. Мучительно держу равновесие.
      Спустя полчаса(!) появляется первый сосед, но с девятого этажа. Прошу его постеречь вещи, а сам за угол в магазин за кефиром. Теперь сижу, делаю вид – кефир пью. Ух, и развезло же с него!
      А еще через полчаса мой настоящий сосед. У него и ключи от моей квартирки есть. А дома прохладно, сытно, горячая вода и хрустящие простыни. А еще пришла ненаглядная и сказала, что дети у мамы…

Дома

      Настя говорит, что я вернулся гораздо седее…
      И сидя перед телевизором, просматривая не очень динамичные, т.е. спокойные мультики, Настя гладит мою осветленную сединой голову… Но мы то знаем, что на 9-е мая Чеботников пригласил нас в Самару прыгать с парашютом.
      Чем же закончить сие мужественное повествование. Наверно все же Киплингом:

Если в стеклах каюты
Зеленая тьма,
И брызги взлетают
До труб,
И встают поминутно
То нос, то корма,
А слуга, разливающий
Суп,
Неожиданно валится
В куб,

Если мальчик с утра
Не одет, не умыт,
И мешком на полу
Его нянька лежит,
А у мамы от боли
Трещит голова,
И никто не смеется,
Не пьет и не ест, -

Вот тогда вам понятно,
Что значат слова:
Сорок норд,
Пятьдесят вест! [Перевод Самуила Маршака]

ПОЧАСОВАЯ РАЗВЕСКА

28 апреля 2002

16.00 – (приблизительно) выехали. / 16.29 - от города отъехали 88 км.
16.57 - посадка в машину. / 2.30 – на месте.

29 апреля 2002

9.32 - подъем.
15.06 – старт / 16.23 – стоп возле бани, где нам достали весло.
17.30 – старт / 19.26 – ночевка на мокром месте.
Итак, за первый день по воде мы прошли всего 3 часа 20 минут.

30 апреля 2002

8.00 – подъем.
11.54 – старт / 13.46 – стоп. Обед.
15.55 – старт / 16.57 – стоп. Подкачка.
17.20 – старт / 18.00 – Гелиакберово / 18.32 - стоп.  500 м от деревни. Ночевка.
За второй день - 4 часа, т.е. всего – 7 часов 20 минут

1 мая 2002

12.00 – старт / Всякие перерывы / 12.26 – кирдык!
+ еще 45 минут партизанства (?)
Итого за третий день + 3 часа = 10 часов 20 минут

2 мая 2002

10.45-старт / Слева заповедник / 11.35 – стоп. Кашкаля.
11.55 – старт / 12.50 – входим в меандры / 13.10. Стоим. Вынужденная подкачка посреди меандр.
13.15 – старт / 14.00 - кончились пальцы / 14.15 – финиш. Ручей.
14.45 – старт / 15.26 – справа камень большой и сразу Савкатамак, а через 6 минут воды Куперля.
17.44 – старт / 18.30 – подпор / 19.00 – баня. Стоим 15 минут / 19.50 – золотая поляна.
Итого за четвертый день + 5 часов 27 минут = 15 часов 47 минут

3 мая 2002

2 часа до безлесого берега на озере
Итого за весь поход мы прошли по воде 17 часов 47 минут.

      О чем я не написал: не написал я о том, что Настин фотоаппарат так и не заработал; о том, что после того, как у Чеботникова унесло кепку, он повязал свою лысую башку зелененьким махровым полотенцем, но его тоже смыло; о том, что пили в этот раз мало; о том, что…
Да ладно. Пусть что-то останется за кадром.

18 мая 2002 г, 1 час ночи