Неразгаданная логика. Глава 8

Глава 8. ТОЛЕРАНТНОСТЬ ЛЮБВИ


- Мы не одни, Джозеф, что же вы меня не предупредили? - двусмысленной улыбкой смотря на меня, Тельма, ни секунды не колеблясь, протянула свою бледную руку к тому моменту уже стоящему и ни на секунду не сводящему с моей жены глаз, Мартину.
 
- Вы представить себе не можете, как мне приятно видеть вас вместе, - продолжала она, виртуозно соединив ладони в воздухе, и взглядом прожигая моего приятеля, несомненно, не избежавшего ловушки очарования, столь очевидного, но настолько же скрытого от глаз непосвященных, - но, Джозеф, что с вашим лицом, надеюсь, что не мой приход так омрачил сияние светлых дней, столь любимых вами. Нет, молчите. Конечно, нет, разве у меня есть повод сомневаться?

Мне могло это всего-навсего показаться, но когда Тельма только вошла к нам, освещение в гостиной необъяснимым образом потеряло яркие лучи, что было похоже на маленькое затмение. Голова у меня также начала кружиться, попадая в темную область помутнения, но, сохраняя в себе силы, я сопротивлялся как мог, не уступая легкому недомоганию. Мартин держался на удивление бодро, он почти не изменился, разве, что его глаза, да, они стали какими-то другими, будто изменили свой цвет, но игра света была тому виной, так я думал. 

- Джозеф, я еще не научилась понимать вас без слов, может, вы представите мне своего коллегу? - Тельма села в кресло напротив нас, расправляя длинные лоскуты черной юбки, обнажавшей ее худые колени.

- Конечно Тельма, - сказал я, как ни в чем не бывало, - моего приятеля зовут Мартин, но он не врач, точнее, сейчас не работает по этой профессии.

- Мне кажется это таким интересным, - произнесла Тельма, приподняв брови немного выше обычного уровня, - врач, бросающий свою работу ради денег или какого-нибудь призвания.

- Тельма, я не это…

Мартин не дал мне закончить фразу.

- Все в порядке, Джо. Понимаете, - обратился он к Тельме, - мне пришлось оставить профессию врача по субъективным причинам, связанным с моей семьей во Франции, но я не бездельничаю, зарабатываю достаточно, чтобы обеспечивать себя и своих родителей. На данном этапе жизни я занимаюсь финансовой арендой. Конечно, постоянные переезды, заключение контрактов на неопределенный срок мешают созданию полноценной семьи, но пока меня устраивает такая жизнь.

- Со временем все изменится, Мартин, - вздохнула Тельма, - но настоящей семьи у вас не будет никогда.

- Тельма, что ты…

Моя жена оборвала меня на полуслове.

- Не нужно встревать в разговор, Джозеф, когда вы не знаете, о чем идет речь. Не так ли Мартин? - говорила она, в упор рассматривая испуганные бегающие глаза моего друга.

Мартин молчал, сурово сдвинув брови, сипло дышал, пытаясь втянуть воздух, но не перебрать лишнего. Чувства становились очевидными, раскрываясь, словно на ладони, но в то же время заставляли трепетать от малейшего проникновения в тайну, точнее в ее разгадку.

- Я думаю, что мы поняли друг друга, - произнесла Тельма, вставая с кресла, - больше мне не за чем здесь оставаться. Если захотите меня найти, Джозеф, повернулась она ко мне, - то я буду наверху.

Тельма осторожно прошла мимо моего приятеля, кончиками ногтей задев его руку, слегка свисающую с диванного подлокотника, и, на секунду остановившись подле него, будто обдумывая что-то, скрылась из нашего вида.

- Прости, Мартин, я должен был предупредить тебя, что Тельма – девушка с чудачествами, так сказать, когда что найдет, - говорил я слова утешения своему другу, прощаясь с ним в гостиной и сам не слушая, что болтаю.

Когда, наконец, мой приятель надел пальто и замотал шарф вокруг горла, а мы подошли к двери, он произнес:

- Твоя жена была полностью права. У меня никогда не будет своей собственной семьи, потому что несколько месяцев назад я решил… уйти в монастырь. Прощай, Джо, - Мартин стрелой выскочил на улицу, почти сразу растворившись в темноте ночного города.

Ошеломленный последними словами друга, я стоял у двери некоторое время, пока не решился навестить жену, которая, как я предполагал, объяснит мне необычное поведение Мартина.

Я нашел ее сидящей у закрытого окна, выходящего в непроглядный дикий сад, заслонявший своей тенью глаза Тельмы, казавшиеся почти черными. Ветер не проникал в комнату, был слышен только неистовый вой, собирающийся превратиться в грозу или ураган. Я знал, что мне все это лишь мерещится, но Тельма представлялась мне окаменевшей статуей, находящейся вне времени, застывшим ледяным изваянием без минувшей судьбы, фотографией, запечатлевшей один единственный момент в настоящем, где нет места прошлому.

- У каждого есть свое уязвимое место, - ожила моя легенда.

- Если ты и правда так считаешь, то скажи, за что я боюсь больше всего, - бесшумно подходя ближе, ничуть не смущаясь своего немного дурацкого вида, выпытывал я.

- Нет ничего легче, чем ответить на этот вопрос. Любовь есть твоя уязвимая рана, твоя анафема, она – то, что лечит тебя, но и то, что причиняет невыносимую боль. Ты страдаешь чувствами, но никогда сердцем. Вы можете быть благородным рыцарем на час, но никогда на всю жизнь.

Говоря это медленным, глубоким и одновременно бездонным голосом, Тельма ни разу не обратила на меня свой взгляд, безраздельно устремленный в непроглядную тьму властвующей ночи, пытавшуюся проникнуть в комнату, но смело отвергнутую лучами света, хоть и искусственного.

-  А я, я люблю вас за стиль, за умение быть настоящим, за неиссякаемую искренность души…, - глаза Тельмы передавали задумчивость, сопряженную с непрекращающейся работой разума.

- Значит, все-таки любишь? - успел воспользоваться я предоставленной и так долго ожидаемой мне возможностью.

- Я не люблю вас как мужчину, но как человека, как друга, может быть. А знаете, Джозеф, такая любовь гораздо прочнее. Я не могу испытывать страсть, зато толерантность превращает мои чувства в огонь, запертый в сфере, где ему нет выхода; он сгорает сам в себе, наслаждаясь отсутствием ветра, рвется наружу не потому, что хочет вырваться, а лишь из-за того, чтобы ощущать себя скованным. И мне нравится это чувство, можете называть его любовью, мне все равно, - говорила Тельма, смотря на меня сияющими глазами, полными блеска, но не слез.

Я ничего не ответил ей, только внутри все как-то сразу съежилось, сердце мое превратилось в комок разочарования и боли, незнакомой мне раньше. Я не понимал, что со мной происходит. В голове беспрерывно крутились два слова, как наваждение, от которого нельзя избавиться известными методами: «Не» и «Люблю».  Боже, как ненавистны и противны они мне сейчас были. Не в силах больше терпеть, я опрометью бросился к лестнице, не разбирая, что со мной творится и не узнавая своего поведения, всегда сдержанного и спокойного в относительной мере, я бежал от правды.

- Джозеф! – почти срывая голос, закричала Тельма, - Джозеф, не уходите! Джозеф!

Я видел, как она запуталась в лентах своей юбки, догоняя меня, видимо, ударилась, упав на одну из бесчисленных ступеней одинокой лестницы, и не имея физической возможности меня догнать, все кричала:

- Джозеф! Вернитесь, Джозеф! Джо!..

Хотя я и слышал слова, звуки ее голоса не доходили сейчас до моего сердца, поэтому, оставив Тельму, я долго еще бежал по ночному городу, в бессмысленных попытках разогнать по ветру мучительные мысли, жестоко терзавшие мое пораженное неожиданным откровением сознание.

Я не знал, что буду делать дальше, да этот вопрос и не волновал меня пока. Лунный свет раздражал все мое существо, но я понимал, что от него сейчас не скрыться, от бледного, покрытого тенью и печатью страха круглого порока на небе. С того дня я возненавидел луну, а впоследствии и все, что меня окружало.


Продолжение следует...