BOZY часть 1 глава 19. 0

Глава 19
Похищение
Напряжена темнеющая высь,
Повисли облака тяжелым кряжем,
И город – словно судно с экипажем,
Спещащее от гибели спастись.
Элизабет Эберс
<1>
Свирепый, удивительно холодный для этих мест февраль 1936 года. С утра дул сильный Северо-западный ветер, и море глухими ударами билось о скалы и причалы, вздымая гейзеры брызг. Рыбаки не вышли в море сегодня. Ветер рвал распятые на шестах сети, бесновался захлёстами волн у килей вытащенных на берег баркасов, неистово выл в бессильной злобе, натыкаясь на каменные стены домов, устремляясь в трубы узких улиц.
Тусклое небо сочилось кровью. С горизонта надвигалась песчаная буря из красных полей Хаджи-Ахмета. Молнии пронзали полуденную тьму. Песок на пляже тоже вздымался маленькими смерчами, это песчинки стремились слиться со своими братьями, захваченными бурей за тысячу километров отсюда.
Наконец обессиленное светило сгорело в вечерней тьме. Ветер выл в трубах и бросал горстями песок в окна, будто аплодируя реквиему по скончавшемуся дню.
Песчаная буря внезапно сменилась снегом, который таял на лету, струился грязными потеками по оконному стеклу. Ветер стал стихать. Но на улице все равно ни души. Только зыбкий свет качающегося фонаря у аптеки на углу вырывает из серой тьмы грязные хлопья снега.
По грязи, брезгливо перебирая лапами, побежала через дорогу очумелая грязная кошка.


Генриетта задвинула занавес и отошла от окна. Она ночевала сегодня на своей старой квартире в Бурде, чтобы завтра направиться с Каспаром в собор святого Михи, где было назначено их венчание. Подвенечное платье уже висело в шкафу, гости приглашены, и даже непогода не смогла бы им помешать.
После венчания, все они с гостями должны были направиться на остров, на новую виллу, где уже все готово  для встречи гостей. Только бы прекратился шторм.
Гнриетта вспомнила хокку, которую читал ей Шон:
Бабочка цепко прижалась
К мачте тонущего корабля.
Не унесет ее ветром!

Она включила настольную лампу, отчего тьма отступила, но сгустившись в углах стала более грозной и сосредоточенной.
Белая бабочка, черной ночью,
Бархат крыл твоих породил ветерок.
Бурю в душе моей.
Прочь тревогу! Надо думать о том, какая красивая будет она, как скажет – «Да», и холодное кольцо охватит ее палец.
Каспар звонил и сказал, что задерживается. Даже перед свадьбой не дают покоя. Утром университет, вечером работа. Зато с завтрашнего дня шеф обещал им дать яхту для месячного свадебного путешествия. Славный все-таки это человек – Шон Ле-Фу-Цзы. Генриетта отошла от трюмо, любуясь на себя со стороны, и снова повесила свадебное платье в шкаф. Делать больше было нечего, а вечер еще ранний. Если бы не тьма за окном…
На минуту заглянула в комнату Драры. Девочка мирно спала, положив под щеку кулачок. Генриетта прикрыла дверь и легла на диван..
Генриетта лишь прилегла, как тяжелый сон сомкнул ей веки.
Сон вязкий, хаотичный, обрыврывками мыслей. Снилась ей церковь тусклая, мрачная. Тусклые свечи… хор… Вместо свадебного марша звучит реквием…
Чьи-то руки, холодные, липкие, лапаюус за платье, норовят стянуть фату, коснуться лица. Но рядом Каспар. Он держит ее за руку, и ей не страшно…
Какой-то священник в кровавых ризах, словно колеблющийся от пламени свеч читает:
- Венчаются раб Божий Каспар и раба Божья Генриетта.
Из углов, из тьмы, слышатся приглушенные смешки и шепот.


Вдруг Каспар и Генриетта обнаруживают, сто нет обручальных колец. Каспар отпускает ее руку и начинает искать кольца.
И лишь только он отпустил ее руку… Все вдруг переменилось.
Свечи погасли. Храм опустел…
И тут откуда-то из темноты доносится топот скачущих коней… Она бежит вдоль бесконечной анфилады храма. Одна. Совсем одна…
Сзади тоже никого. Только гул копыт по камням… Он приближается, настигает…
Девушку охватывает горячая волна…
Генриетта кричит и просыпается от собственного крика.
Как быстро колотится сердце!
- О Боже, какой страшный сон.
А торопливо крестится холодной дрожащей рукой. И смотрит в окно – верный способ прогнать плохой сон. Губы шепчут, как учила ее няня:
- Уйди плохой сон к бесу, к лесу, к чертовой матери… Приди добрый сон от Господа Иисуса Христа!

Тикают часы на стене. Еще только семь часов!
За окном все так же качается фонарь, ветер бросает песок и смерзшиеся снежинки мелкой дробью стучат о стекло.
Сердце бьется так, что кажется – все тело дрожит от его ударов. Вдруг за окном приглушенный рокот автомобиля.
- Это конечно он! Только он! Мой Каспар!

<2>
Шон тоже не спит этой ночью.
Он пишет. На белую бумагу заветной тетради ложатся строки:
Под серо-синим
свинцовым
небом нависшим
белый-белый город
голубем белым съёжился.
Он мерзнет
будто бродяга простывший.
Белый город,
он болен,
ему неможется.
Замер город…
Придет черный ветер,
вновь сорвет с тополей одежды.
Не заблудится он, как прежде
в синем призрачном лунном свете,
в окон пустые глазницы заглянет…
Не собьется с пути, не устанет.

И ветром черным гонимый
снова уйду за порог
в море дорог,
будто парусник неуловимый.
И погонит меня за тысячи верст
в одиночество, в никуда…
Звезды гаснут, как города…
Чёрный ветер меж черных звезд
в море встречи со мною ищет
и свищет,
как сотни боцманских дудок.
С беззастенчивостью проституток
на рее жуткий флаг чёрный вздернув,
мчит.
- Ну ты! Подожди хоть минуту!
Но дымится волною вздутый
Свирепый ночной океан.
Прощай, белый город!
Ты чёрному ветру,
как врагу, от темна до рассвета
на разграбление дан.

Шон поднимает глаза к часам.
Семь часов вечера.
Как темно.
Как тревожно.