Вы себе еще нарожаете!

В украинском поселке в доме одинокой женщины на стене висели портреты мальчика и девочки. Я долго смотрела на них и спросила:
- Кто это?
- Это мои дети, - ответила женщина. 
- А где они сейчас?
Лицо женщины было спокойным, почти неподвижным.
- Они умерли. От диспепсии. Сначала один, потом другой. Это было очень тяжело и я решила, что не буду больше рожать. 
- Мы с братом тоже болели диспепсией. Но мы выжили, - сказала я. 
Воцарилось молчание. Молчала одинокая женщина в белом платке. Молчали портреты на стене...

                                  * * *

Я родилась в последний день зимы 1951 года. Была холодная темная ночь. Сугробы стояли выше человеческого роста, заслоняя окна на первом этаже барака, где мы жили. Теплые, двухэтажные деревянные бараки были построены для строителей МГУ. В одной из комнат у молодой семьи родился первый ребенок. Это была я. Тогда не стоял вопрос "рожать или не рожать" : аборты были запрещены. 

Время было голодное и мама вспоминала, что ей все время хотелось есть. 
За стеной в соседней комнате жила моя бабушка. 

Я была удобным ребенком и никому не мешала. И даже пеленок много не требовала: если вовремя подержать в нужный момент, то долго оставалась сухой. Единственный недостаток: я не хотела брать грудь. Может молоко было не вкусным, а может не было сил сосать. В общем, скоро молоко у мамы пропало. 

Начались мучения с кормёжкой, соски - бутылочки. В результате рвота, понос и диагноз : диспепсия! Диагноз страшный: обезвоживание и смерть. Лекарств особых нет, а те, что есть, тут же выбрасываются организмом, и сделать ничего нельзя...
 
Я слабела с каждым днём. Завернув моё истощённое тельце в пелёнки и одеяла, мама и бабушка бросились искать больницу, куда бы меня могли взять. Но не смотря ни на что, им везде отказывали. Виной тому было моё пухлое розовое личико, а развернуть одеяло никто не догадывался. 

Наконец, в полном отчаянии, бабушка решила идти в обход. Взяв из дома несколько баночек с красной икрой, она подошла к окну больничной кухни. Икра и переговоры с поварами возымели действие и скоро я оказалась в приёмном отделении. Раскрыв пелёнки, врачи дружно ахнули, увидев, что от моего тела уже почти ничего не осталось. Меня срочно поместили в палату, а маме приказали идти домой.
 
Но она не ушла: осталась рядом. Время шло, но ко мне никто не шёл. Про меня видимо забыли.
 
Вдруг лицо моё почернело и головка упала с подушки. 
На душераздирающий крик моей мамы прибежали сестра и врач. В маленькую голову были сделаны несколько уколов. Мама продолжала биться в истерике. Её успокаивали:

- Перестаньте, мамаша! Ваша дочь всё равно умрёт, идите домой! Вы себе ещё нарожаете...Что это за мамаша такая бешеная?!

"Бешеная мамаша" каким-то невозможным образом осталась в больнице. Она спала в коридоре, пряталась от врачей, помогала нянечкам...

Она видела, как привозят детей, отправляют матерей прочь. Дети какое-то время двигаются, ходят по боксу. Потом им делаю пункцию (берут анализ спинного мозга). После этого многие дети остаются лежать неподвижно, а потом умирают. Приходят безутешные мамы, рыдают, бьются в истерике. Им говорят: 

- Успокойтесь, вы себе ещё нарожаете!

Это был страшный конвейер: медицина осваивала новый метод диагностики. Детей не жалели: аборты были запрещены. 

Мне повезло: я пошла на поправку. К моей "бешеной" маме все привыкли, врачи старались её не замечать (бабушка исправно носила им бог знает каким образом добытую икру). 

Когда мне исполнилось 8 месяцев, меня крестили (на всякий случай: а вдруг умрёт). Сохранилась фотография: я сижу в красивой крестильной рубашечке. 

Потом диспепсией болел мой брат, но уже в лёгкой форме, обошлось без больницы. К тому времени придумали лекарство, которое могло задерживаться в организме...