О кошках, людях и кошечках

Я полюбил кошек с самого детства.

Эти замечательные животные всегда вызывали у меня какие-то необъяснимо теплые щекочущие ощущения в районе сердца, лёгких и прочих нежных органов в груди.

Я с огромным удовольствием смотрел на диких (то есть дворовых) кошек, устроивших свою уютную жизнь между стенами двух высоких домов, в пространстве не шире одного метра. Я наслаждался зрелищем, когда они нежились на солнце, сладко позевывая. Удивлялся, как ловко они находят место под крышей, под навесом, чтобы укрыться от дождя. Кошки, которых я видел в детстве, недолюбливали смотреть на дождь. Они отворачивались от него. Чтобы, наверное, не намочить свои нежные розовые носики. Известно, что у дворовой кошки только и остаётся нежных мест, что носик и, если повезёт, глаза.

Какое огромное счастье – найти кусочек мяса, пусть даже куриную кость (мяса нам самим не хватало) и подарить кошке, у которой недавно родились котята. Прелесть! Нет, никогда от них не дождешься благодарности. Но та страсть, с которой они жуют, хрустят костями и рвут свиные связки, меня восхищала. Я всегда хотел быть таким же. Готовым к полной самоотдаче для удовлетворения собственных желаний. Даже моему маленькому Я хотелось, чтобы была на целом свете хоть одна вещь, ради которой я мог бы «выгнуть хвост и зашипеть» на тех, кто меня не понимал, кто был против меня.

Моя любимая кошка – черный ягуар. Понятно, такой мощный, большой. Он ассоциировался у меня с алмазом по причине совершенности, он и был для меня алмазом в царстве кошачьих. Сильный и красивый до совершенства.

С возрастом я пытался привыкнуть, прикипеть душой к какой-нибудь кошке. Чтобы я любил только её, а она любила только меня. Мне всегда хотелось иметь терпеливого слушателя моих рассказов, моих выдумок, моих описаний полета фантазии на бумажных разноцветных крыльях.

Не берусь ни в чем винить ветеринарное и природоохранное сообщество, это не благодаря им, но у меня кошки долгое время не было. Я много переезжал. И, как и все дети моего возраста, страдал без домашнего любимца. Когда он есть, когда он всегда дома ждет тебя и, особенно, когда его не нужно регулярно выгуливать, - это настоящее счастье для ребенка. Питомец – одна из стен домашней крепости, куда можно вернуться после баталий на чужбине – в детском саду, в школе, на улице, в лагере отдыха. А меня не ждал никто. Только чахлый волнистый попугайчик, который по незнанию моих родителей очень быстро скончался от неведомой хвори. Такая хворь поражает насмерть только волнистых попугайчиков, которые по большому счету всем безразличны.

Но вот она и появилась. Моя первая дворовая кошка. Откуда она взялась, неизвестно. Просто забежала со двора в квартиру. Белая с рыжими (коричневыми) пятнами. Худая и длинноволосая. Неуклюжая, некрасивая. На ней пророс лишай, от которого неизвестно было как избавиться. Да, я гладил её с неудовольствием. Это не та пантера, о которой я так мечтал. Она даже не походила на хладнокровную убийцу грызунов. Скорее всего, она знала толк в мусоре – где его найти, как к нему пробраться, что именно из него есть, а что – нет.

Что же, я вздохнул. Я хотел получить свою противоположность, а обзавелся зеркальным отражением, животным образом. В чем-то приятным, но все же отталкивающим своим несовершенством.

Я не был сильно рад или сильно расстроен, когда она убежала на третью неделю. Она немного у нас облагородилась. Глаз один у нее плохо видел, ничего с этим мы (родители и я) сделать не могли. Она плохо слышала, и здесь тоже помочь было не в наших силах. Но лишай почти прошел. Правда, пришлось её, кошку, немного остричь. Этого она и не простила. Еще мы её подкормили, и из близкой по форме к сплющенному пакету кошка стала превращаться во что-то, что можно было погладить, осмотреть, поносить в руках. Не знаю, что там было у нее с глистами. Да, наверное, мы ей только желудок попортили. Все равно ведь вернулась в какую-нибудь мусорную кучу. Она пропала, и я не плакал. Ушла и ушла.

Через десять лет у меня появилась еще одна кошка. Из деревни. Она была черной. Как же я был рад. В подростковом возрасте нуждаешься в доме-крепости еще больше. И тут она, настоящая пантера. С характером! Белое у нее было брюхо, лапки и небольшой ромбик на груди. Из деревни, настоящая хищница, готовая искать крыс, мышей, даже лягушек и без всяких игр уничтожать, поглощать, побеждать.

Я с ней сроднился. По ночам мы встречались, и она слушала мои белые стихи. Кто еще готов выслушать мои белые стихи, бездарно выжатые из моей скудности слов? Только она. Долго и она не выдерживала, но мне было вполне достаточно и двадцати минут.

Она из деревенщины, подлинной и безоговорочной, как это часто бывает, превратилась в королеву изящества. Мех её заблестел. Глаза сузились от растолстевших щечек.

Но она оставалась неприступной для всех. Для меня, для тех, кто её подкармливал. «Дай еды и проваливай!» - сердито мяукала она.  Погладить за пятнадцать лет мне удалось её раз пять, не больше. И то, когда она спала. Бодрствуя, она не допускала ласк. Больно, до крови кусала незнакомых и знакомых. Изредка ограничивалась нанесением царапинам, быстро опухающих, болезненных. Зачем держать её, такую? Злую? Диковатую? Кто сам жил с кошками, тот знает, что отказаться от нее нельзя, если хотя бы раз с ней поговорил. Кошки, среди прочих своих свойств, выработанных в процессе эволюции, отточили и умение нравиться людям. Этот навык стал для них жизненно важным. Благодаря нему так редко можно увидеть брошенную, озлобленную голодом кошку. А собаку – часто. Кошки мастерски паразитируют на человечестве, прося довольно мало и что-то даже, хоть и редко, давая взамен. Вроде обезболивающего.

Моя кошка знала своё кошачье дело в совершенстве. В крови у неё, по слухам из деревни, были сиамы. Я был полностью подчинен ею. Да, она не вмешивалась во многие мои дела. Но то, как я провожу досуг, её интересовало сильно. Ведь она тоже не готова была все ночи проводить одна.

Я чувствовал, что есть и тяжелые моменты в нашем общении, помимо укусов и царапин. Кошка мне элегантно изменяла. Я старался её не кормить, ведь она довольно быстро стала поправляться, в четырех стенах, вдыхая несвежий городской воздух. Её растущая толщина пугала меня. Кошка перестала помещаться на коленях, она стала много места занимать в кровати. Кормили её другие, щедро потакая всем её желаниям. Конечно, она показывала, что они ей небезразличны. Иногда лениво терлась задом с высоко поднятым хвостом об их ноги. Я от ревности иногда сжимал с силой её маленькие белые лапки, такие нежные в те моменты, когда не показывались когти.

Но какое-то уважение ко мне она все-таки показывала (хотя, быть может, это было только уважение к себе самой). Она прогоняла от себя любых котов и даже других кошек. Прогоняла яростно, наша квартира превращалась в поле боя. И отступающие лохмотья пораженных армий жалобно шипели где-то в коридоре, за железной дверью.

Кошка не ценила мои работы в «длинной» прозе. Она совершенно равнодушна была к моему художественному творчеству. А я старался как-то перенять у неё её характер, её подачу себя, как она каждое утро показывает себя миру. Я старался также писать – мягкое, гибкое начало, лениво вытягивающееся из слова в слово, потом – самодовольное любование, затем – яркие броски – мазки буквами по белому листу, и в конце – усталость и неспешное расслабление с одной приоткрытой щелочкой века, через которую можно понаблюдать хитрым глазом за реакцией читателя.

Что же, я плохо учился у неё, у моей кошки, и так и не достиг даже четверти совершенства, которым она владела. Хотя, понятно, четверть совершенства непременно уродлива, угловата и бесстыже хрома по сравнению с двумя четвертями совершенства.

Мы попрощались с кошкой, когда я повзрослел. Мои попытки поцеловать её усатую морду не закончились ничем, она убежала и забилась под кровать, едва дыша.

Что же, какая жизнь вместе, такое и прощание. Щупалец, вытянувшийся из моего одиночества к её одиночеству, засох и отпал. Я снова округлился, шипы на шаре моей индивидуальности сдвинулись плотнее.

Дальше пошла учёба, мучительная и долгая. После которой, так получилось, я оказался не у дел. Меня не приглашали на работу. Мест нет. Кризис.

Долгое и неприятное перебирание моих контактов, натянутые улыбки при встречах и тишина потом. Моя попытка устроиться на консервный завод оказалась настолько неудачной, что меня забыли даже пригласить на собеседование из коридора, об стены которого я терся в ожидании целых три часа.

Проблемы с деньгами постепенно делали моё существование невыносимым. Занимать у родителей, родственников, друзей больше, чем я уже занял, стало стыдно. Продолжать жить с ними – невозможно. Я урезал себе питание, пересмотрел одежду в шкафу. Разложил старые потертые футболки на полу своих апартаментов в 18 квадратных метров. Надежда перестала посещать меня даже во снах.

Всегда немного на взводе от голода, я постепенно стал упиваться своим бедствующим положением. Ночами меня мучили кошмары. Утром и перед сном я давал волю слезам. Я не хотел вставать с кровати, чтобы снова входить в этот ненавистный мне мир. По ночам я не хотел видеть те ужасы, что показывало мне мое воображение. Преступления – насилие и смерть предлагало оно мне.

Я видел в зеркале свой изменившийся лик, желтоватое лицо, красные от слез глаза, грязные волосы. Еще немного, понимал я, и мне придется распрощаться с апартаментами и переехать в общежитие, делить комнату с восемью или десятью гастарбайтерами и искать первую работу, что подвернется. Мне ведь уже отказывали, много раз, даже грузить продукты. Всех отпугивал мой болезненный вид и, неясно от какой болезни, растрескавшиеся ладони.

Вечер. Погруженный в бесконечное отчаяние, я смотрел на свой маленький шкаф с книгами, на односпальную кровать со смятым бельем. Я дрожал, постепенно вспотела спина. Уперев лицо во влажные от слез ладони, я желал забвения и, кажется, сумел просидеть так, на полу, около суток.

Вновь я страстно хотел защиты. Её негде было искать вовне. Все отвернулись от меня. Действительно, тюрьма казалась мне вратами, ведущими к освобождению. Потому как я думал, что там точно погибну в черной массе ненависти, свойство вырабатывать которую присуще любому скоплению чужих мне людей. Да, я думал тогда, что я – хороший, что мои близкие – лишь временно отвернулись от добра, а все остальные – близки к злу, первобытному злу в исконных его границах. Границах яростного уничтожения всего непохожего.

Перебирая, близкий к погибели, светлые моменты своей жизни, я отчего-то сразу вспомнил мою кошку. Она показалась мне тогда источником света. Конечно, это было ошибкой. Но кто не ошибается в моменты кризиса, когда близка к раскрытию трещин личность. И вот я стал думать о своей кошке. О тех временах, когда она была жива.

О её едва заметных движениях. О её гладкой шерсти. О маленьком носе, из которого, если постараться это почувствовать, выходят едва теплые струйки воздуха. Это кошачье дыхание. Вещь почти мифическая. Редко вообще кто замечает, что кошки дышат. Да, они зевают, но это не одно и то же. Я вспоминал о том, как она недовольно била хвостом об ножки стола, когда задерживали начало её трапезы. О том, как она нехотя и в то же время с огромной нежностью вылизывала свою шерсть. Да, моя кошка ненавидела людей, ненавидела всё, что её окружало, и при этом сохраняла чувство равновесия внутри себя. Ничто не казалось ей достаточно важным, чтобы портить аппетит или подолгу не спать. Она жила здесь и сейчас, мягко шагая взад-вперед по пластиковому подоконнику.

Я едва почувствовал тепло в моей груди и понял - это строится новый замок. Новый дом для меня, изнеженного страданием. Ведь страдание нежит чувства, оно возвращает нас к детству. Лишь осознание заставляет нас заливать свои сосуды металлом, чтобы достаточно затвердеть.

Замок был построен, на пепелище, на останках прошлых, ненужных чувств. Осматривая пепел из сожженных сердечных мышц, я с башни замка наблюдал за тем, как идет подкрепление моим силам. Это был злой Я. Готовый на многое. Добрый Я лишь махнул рукой и заперся в замке, обложившись книгами. И темные войска моей души пошли в наступление на реальность. Контратака – всегда небольшое сумасшествие. В моём случае она при первом же приближении казалась самоубийством.

Очнувшись на полу, я встал и расправил плечи. Несколько минут ушло на небольшой подсчет моих запасов. Я решился вновь занять у матери. В последний раз. Иначе я не смогу ничего сделать, просто умру от голода. Вдруг страшнее стала ночь. Если я ночью упаду в обморок, меня может не разбудить солнечный свет. И смерть настигнет меня быстрее, чем взойдёт над горизонтом солнце.

Стоя у двери родительской квартиры, двери, изрисованной подъездными хулиганами - любителями неясных начертаний латинских букв и зарубежных матерных фразеологизмов, я старался придумать план.

Ничего не шло в голову. Все идеи мои, какие смог я из себя выдавить – убийство, кража и, кажется, грабеж. Только что-то было еще. Неясное, путанное, не собирающееся никак в один образ. Я изнывал от невозможности поймать эту мысль, выразить её своим внутренним языком.

Мать открыла дверь, одно мгновение она смотрела на меня, жалкого сына, неудавшийся плод когда-то охватившей её любви. Дверь захлопнулась. Я был к этому готов. Она вышла через десять минут с мусорным ведром. Она спускалась пол-этажа молча, слегка шаркая истонченной подошвой тапок об шероховатые лестничные ступени. Я безмолвно следовал за ней. Шаг за шагом.

- Ты обещал! – только и сказала она. Увы, как сильно она постарела. И ведь половина тяжести этих лет – моя вина. Она медленно вытащила из ведра конверт, сложенный из исписанного тетрадного листа. Наверное, то была моя школьная тетрадь. Когда-то. Я прекрасно понимал, с какой осторожностью она складывала мелкие, затертые купюры в этот конверт, пряча его под раковиной рядом с ведром, чтобы вынести мне однажды, незаметно для него. Последний раз. Каждый раз – последний.

Зачем-то она развернула конверт и зажала купюры двумя пальцами. Взглянула на меня. Все лицо её как будто сморщилось, а потом снова разгладилось. Она укусила себя за указательный палец, которым прижимала купюры. Потом передала деньги мне. Мы оба с шумом выдохнули. И снова, как и всегда, не почувствовали в себе сил обняться, даже сказать друг другу два-три слова. Она быстрыми шагами стала подниматься по лестнице. А я медленно спускался. Мне опять казалось, что я погружаюсь в пучину ада, что само мое существование не нужно, вредно, отвратно. Я так дорого стою для других, но ничего, никогда не даю взамен.

Я сидел дома, на краю кровати и с отрешенностью жевал кусок хлеба, который изредка макал в жидкое сгущенное молоко.

Время – ограничено. Мой план должен был появиться в этот вечер и ни в какой другой.

Снова я задумался о преступлении. Мне пришла в голову мысль похищения, чтобы потом получить залог. Мне показалось, что я это смогу. Что это отличная идея. Мгновенно возросло и беспокойство. Меня слишком быстро найдут. По телефону, по адресу электронной почты, при получении денег. Можно было, конечно, использовать биткоин и какие-нибудь анонимные компьютерные клубы в пригороде. Но все больше меня пугало то, что мне придется иметь дело с живым человеком. Который всегда сильнее меня. Который может вызвать у меня слезы. Он, этот человек, пусть даже это будет девушка, меня унизит, растопчет, а при удобном случае – воткнет карандаш в глаз. И, кроме того, мне сложно будет не попасться на улице. Слишком жалкий и измученный был у меня вид.

Попеременно впадая в отчаяние, грызя ногти, покусывая губы и со злостью расчесывая непослушные волосы пальцами, я стал постепенно терять дух.

Вновь светлое пятно появилось в моем сознании. Маленькое, оно стало, крутясь и прыгая, разрастаться. И я увидел в нем свою кошку. Да, она хотела указать мне какой-то путь. Тот, что я сам не смог разглядеть. Я перебирал ассоциации и чувствовал, как болезненно нагревается мой лоб, что-то под ним тяжело ворочалось. Злые мысли.

Взять в заложники – заполучить, а потом продать свободу. Но я так же могу поступить и с кошками. Украсть кошку, дорогой породы. И требовать за нее выкуп. Полиции нет дела до таких выходок. Но тут же я подумал, что мало найдется людей, которые будут готовы заплатить мне достаточно. За кошку? Копейки. И огромный риск.

Я углубился в математику, зачем-то перемножая вероятности того, что меня поймают, на суммы выкупа, которые смогу получить от одиноких женщин, утомленных чисткой лотка и собиранием шерсти. Чтобы немного успокоиться, я стал просто вспоминать то, чему меня учили в бесполезных, как оказалось, математических классах. Интегралы, дифференциалы, фракталы и биномы. Матрицы, котангенсы и асимптоты, прогрессии… На прогрессиях я остановился. Захотелось пить, хлеб больше не лез в горло. Я набрал стакан воды из крана и поднес к губам. Да.

Я мог разводить кошек. Какую-нибудь дорогую породу. И продавать их. Продавать кошек, в этом не было ничего преступного. Они же не люди! Да простят меня кошки и их почитатели.

Натянув свое тонкое пальто с затертыми локтями, я отправился на улицу. В отделении почты за уплаченный по-честному час я узнал все, что мне нужно было знать. Узнал дорогие породы кошек, и сколько в среднем стоит один экземпляр. Узнал, как долго и мучительно тяжело получить потомство от двух незнакомых кошек, скольких сил и денег это стоит. Сделав небольшой расчёт на листке бумаги, уже дома, я пришел к выводу, что мне едва хватает денег дождаться рождения первого котенка и то при условии, что я найду пару дорогих кошек, получу их бесплатно и сразу же добьюсь от них зачатия новой жизни. Я понимал, что другого варианта действий придумать не смогу. Мне грозило помешательство, голодная смерть, приют и жалкое существование или тюрьма и быстрая смерть. Я готов был бороться.

Вечером, у входной двери в квартиру когда-то лучшего друга, я терзался сомнениями. С большим неудовольствием я разглядывал свои стоптанные туфли. Он меня уже прогонял, ему было тяжело сказать мне «нет», но он смог. Потому что он видел то отчаяние, в котором я тонул. Эта бездна показалась ему пугающей, и он тогда отказался к ней приближаться. Теперь я ощущал, как надежда наполняет моё тело, что она должна уже литься из глаз. И все же мне было противно. Не хотелось видеть кривую улыбку, мягкий голос, старающийся скрыть любые интонации. Проглотив слюну, я постучал.

Он снова жил один, развелся. В квартире у него было грязно, но вкусно пахло. По стенам были развешаны на вкрученных в стены дюбелях пальто, белые рубашки, костюмы. Она забрала шкафы. Надеюсь, она не забрала у него последнее терпение.

Да, он слегка улыбается мне. Его улыбка грустная, но добрая одновременно. В сердце моем – торжество. Проходим внутрь, садимся за стол. И он кладет в мою тарелку картошку, обжаренную в сале. Мне, бездомному псу, радостно.

Он много кивает. Улыбка его становится шире, но хитрее. Он мне верит, но в меня не верит. Блажь, забава. Но и ему, как мне, видится здесь что-то здоровое, что-то обновляющее. Нить моей жизни снова выпрямляется, на ней все меньше узлов и бесполезных спутанных спиралей.

Когда я объясняю, что мне нужен ненадолго только телефон и компьютер, чтобы за его счёт искать своих первых кошек, он окончательно сдался. Работал он в какую-то раннюю смену, поэтому сразу после еды лёг спать, а я вооружился блокнотом и ручкой. Они были из его письменного стола, блокнот был пуст, ручка - полна чернил.

Я стал проходить дистанционно курс молодого заводчика. Итоги первого часа были следующие – это будут канадские сфинксы. Если повезёт – через два месяца у меня будет четыре котенка. Если повезет, каждый из них принесет мне через три месяца ухода тысяч пятнадцать минус расходы. Предвиделись проблемы с документами, прививками. Но самая главная проблема – первые кошки для вязки. Их у меня, конечно, не было. Одна особь, высокого класса и с документами, стоила пятьдесят тысяч. Такую сумму мне неоткуда было взять.

Долго промучившись бесплодным поиском, я решил все-таки совершить небольшое преступление – украсть кошек. Итак, я записал несколько телефонов заводчиков, моих будущих конкурентов. Почти до самого утра я изучал вопросы селекции, питания, ухода, медицинского обслуживания и многочисленные правовые нюансы (платить ли налог на доход?). Заснул за столом перед монитором.

Проснулся я ближе к двенадцати. Друг оставил меня одного, у себя дома, внутри. Я мог украсть у него последнее и прожить на эти деньги еще год, скрываясь. Но он увидел в моих глазах надежду. И сам наполнился верой. Вера, истинное чувство, делает всех нас неосторожными.

Позвонил по десятку номеров. Никто не соглашался встретиться со мной вне питомника. Это, должно быть, было жесткое правило. Потом я понял, что мне повезло. Ведь номер могли узнать, и у моего друга были бы проблемы.

Я вышел, купил телефонную карту и стал звонить из телефона-аппарата.

Несколько звонков не дали никакого результата. Я просил слишком много, я хотел заполучить сразу пару кошек.

Затем одна девушка робко ответила мне, не хочу ли я приобрести у неё кошку для разведения. Потому что кота у неё не было, да и он слишком дорог для выдуманной мною суммы (двадцать пять тысяч, которых у меня не было). Я ухватился за эту возможность. Голос в трубке неуверенно поддакивал, когда я надиктовывал адрес далеко от центра города, в промзоне, рядом с химкомбинатом. В восемь вечера там, должно быть, никого не встретишь. Однажды я был там и насладился непривычной пустотой. Я сообщил, что мой дом рядом, и я отведу к себе после встречи на условленном месте. Но мне с испугом отказали. Нет, кошку покажет только на улице и даст заглянуть в документы.

Вернувшись в квартиру друга, я с удовольствием осмотрел отражение своего небритого лица в зеркале. Клочья волос необузданно лезли во все стороны. Пришлось принять ванную, чтобы не отвадить от себя хозяйку кошки еще на подходе. Издалека я должен был показаться странноватым кошатником, озабоченным чистотой породы.

Друг вернулся с работы и угостил меня сосисками. Потом мы долго говорили о прошлом. Ему давно не приходилось много говорить о личном. Бормоча что-то, он все удобнее и удобнее устраивался на облезлом чехле дивана, спускаясь все ближе к горизонтальному положению. Когда он заснул, я позволил себе небольшую вольность и порылся в его верхней одежде. Найдя умопомрачительный плащ карамельного цвета (его жена, бывшая, страдала дальтонизмом), я натянул еще и брюки в широкую вертикальную полоску с разорванной подкладкой. Прикрыв часть макушки шапкой приятного коричневого цвета с блестками, я снова заглянул в зеркало. Прелестно. Я походил на сумасшедшего романтика-студента, который копит на гитару как у фронтмена Гиппо Бэнд или на завоевание сердце дочки богатого папаши. Щетина и худоба приятно омолодили меня. Сейчас так модно.

Я схватил ещё черную кожаную папку с документами, аккуратно выложил все содержимое на небольшую тумбу и выскочил за дверь.

В половину восьмого возле места встречи еще мелькали спешившие домой рабочие, но потом и они исчезли. Я сел на покрытую шестью слоями зеленой краски скамью и открыл папку, делая вид, что читаю или играю на электронном планшете.

Она появилась вдалеке. И я сразу почувствовал, что меня знобит. Это встроенные в мой характер честность и мягкость подавали последние признаки жизни перед тем, как кануть в лету.

Она была молода, едва больше двадцати. То есть между нами не было и пяти лет разницы. Отличное совпадение для тех, кто желает любви и понимания. Но в моих планах было другое. Я задерживал дыхание, заставляя проснуться в себе что-то первичное, звериное, незабываемое. И, к моему удивлению, я явственно ощутил, как поднимаются волосы на моей шее. Лицо похолодело под маской улыбки. Сумев разогнуться, я встал, слегка покачиваясь. Переноска в её напряженной руке тоже чуть заметно покачивалась.

Мы обменялись любезностями. Я предложил ей сесть, и мы опустились на скамью. Чтобы занять руки, я положил на колени папку. Она вытащила из специального бокового кармана переноски прозрачный файл с документами. Протянула мне. Я с предельной аккуратностью вытянул листы из файла и стал их просматривать. Все совпадало с тем, что я видел в интернете. Разглядев чужеземное слово «брид», я воспрянул духом. Новая жизнь стала ближе ко мне на шаг.

Оставив листы у себя на коленях, поверх папки, я попросил достать кошку. Девушка нахмурилась.

Протянутое мне существо безразличным взглядом взирало на меня, на девушку, на наши руки, на скамью, на заполняющееся вечерней темнотой небо. Отпустив кошку, девушка зачем-то несколько раз прибавила, что кошка очень дорогая. Я бросил несколько вопросов, про стерилизацию, про болезни, про родословную. Но ответы были очень и очень скупыми. Оглядев кошку со всех сторон, я нашел, что она превосходна. Она словно мне попадалась раньше, на фотографиях, как один из лучших образцов. Её сине-голубые глаза будто украдены были у человека, мягкая теплая кожа, большие красивые уши. Складки её напомнили мне почему-то морщины давно бабушки соседского мальчишки. В моих руках, я ощущал, оказалось что-то необыкновенное, редкое и дорогое. Я с удовлетворением кивнул и вернул кошку обратно, нежные руки почти сразу вернули её в переноску.

Девушка робко взглянула на меня. У неё тоже были голубые глаза. Русые, немного рыжеватые волосы скрывали её щеки и уши. Она негромко спросила, когда я смогу заплатить. Губы её мягко раскрывались и вновь смыкались, выпуская её теплое, сладковатое дыхание. Мне кажется, она уже готовилась заплакать.

А я давился нечеловеческим хохотом, икотой, рыком.

В голове у меня закипел легкий пьянящий коктейль из чувств, не поддающихся классификации. Я резким движением вложил все документы в свою папку.

Мой приказ спокойно и без криков отдать кошку и никогда не вспоминать обо мне она, как я и думал, встретила слезами. Мне стало не по себе, ком подкатил к горлу. Я продолжал натянуто улыбаться. Она поднялась со скамьи и достала платок. Вытерев слезы, она посмотрела на меня с ненавистью, с вызовом. Я отворачивался, чтобы не дать запомнить своего лица. В полной желчи тираде она призналась, что кошку хотела продать назло отцу и купить себе мобильный телефон. Я с нетерпением ждал, когда она замолкнет, уйдет. Холод сковал мою спину, зубы были сильно, до боли в челюсти сомкнуты. Почему же она не исчезала? Моментально я понял, что она близка к обмороку, и что мне не стоит отправлять её на общественном транспорте, потому что кто-нибудь сердобольный может спросить её, что случилось. Тогда я достал из кармана брюк тысячу и протянул ей, на такси. Она взяла купюру и горько улыбнулась, обозвала меня подлецом и пошла в сторону шоссе. Я сидел неподвижно. Когда она скрылась из виду за поворотом бетонного забора, мне удалось подняться со скамьи. Кошка, кажется, уже выражала неудовольствие, и её лапка с длинными пальцами часто виднелась за решеткой переноски. Я шел в другую сторону от шоссе, чтобы, плутая по каким-то номерным проездам, дождаться наступления ночи.

В час или два я оказался у своих апартаментов, но потом резко пошел прочь от них. Соседи обожают подозрительные появления по ночам.

В три я был у друга, снял его старые вещи и сложил в пакет для мусора. Кошка требовала есть и пить. Я протянул ей холодную сосиску. Она долгое время отказывалась, но потом все-таки заставила себя проглотить половину. Вторую половину я съел сам. Переодевшись, переложив документы из папки в небольшой пакет, прихватив кошку и вещи друга, я выскочил на улицу. Дверь оставил открытой. Друг тоже не закрывал её, видимо, ожидал что я приду. Сам он был на работе.

Пройдя полчаса по холодному ночному воздуху, я выбросил одежду. Попрошу прощения у друга позже. Затем меня обеспокоило, не простудится ли кошка. И я накинул на переноску свое пальто. Мне показалось, что хрупкое создание в переноске отозвалось благодарным мурчанием.

У себя в апартаментах я открыл переноску и ждал, что кошка выйдет. Но она испугалась незнакомого места. В холодильнике я нашел кусочек вареного мяса и положил на пластиковой тарелке рядом с переноской. Там же поставил блюдце с водой. Сам я изнывал от усталости и повалился в кровать, сумев в состоянии полной отрешенности раздеться и укрыться одеялом.

Утром меня ждал сюрприз. Кошка съела мясо, выпила всю воду. Я обнаружил её на своей кровати, окруженную как бы стенками гнезда, вылепленными из одеяла. Сам я немного замерз, прислонившись во сне к холодной бетонной стене. Она сразу показала, кто здесь будет главным. Ласково позвав её Ивой (такое имя, Ива, было в её паспорте) я предложил ей свои объятия. На её острой мордочке я прочитал некоторое отвращение и даже насмешку. Хотя, это же не лицо, только мордочка кошки, успокоил я себя. Впрочем, ей было за что меня презирать. Я мучал её голодом. Сам выглядел ужасно. Аккуратно спустившись с кровати, я прошел в душ, но по пути резкий запах результатов кошачьей жизнедеятельности ударил мне в нос. Да, Ива выбрала отличное место для туалета. Это был угол комнаты, где раньше стояла тумба с телевизором (я их продал), а теперь лежали в огромном количестве выпуски газет «Работа-подработка», «Рынок труда vs Безработица» и прочие. Да, я не был готов к появлению кошки. Освежившись и помыв голову, я начал бриться. То есть сначала пришлось постричь волосы старыми тупыми ножницами для бумаги, потом долго и мучительно елозить электробритвой по голове.

Недовольная кошка начала кричать. Я тоже терял терпение. Через какой-то час, наполненный изматывающими душу мяуканьями, я был готов идти в магазин. Но с кем мне оставить кошку? Поломав голову, я скрутил из ниток и старых чеков небольшие подвесные игрушки, которые закрепил на карнизе штор. Но кошка даже не хотела обращать на них внимания! Она требовала еды. Совсем отчаявшись, я решил хоть как-то приглушить звуки её недовольного голоса и включил классику. Я предполагал, что так обману соседей. К моему удивлению кошка, Ива села на пол, посреди комнаты, и замерла. Она в одно мгновение обратилась в маленькую, элегантную статую кошечки. Мне даже показалось, что в комнате похолодело. Это было величественное зрелище. Она смотрела строго в сторону окна, а одно ухо её было повернуто к радиоприемнику. Я почувствовал мощную энергетическую волну, настраивающую на умиротворение. Просветленный, я пошел в магазин и потратил первые деньги из своего скромного бюджета (кроме тысячи рублей на такси, врученные девушке) на моё новое спасительное занятие.

Итак, я вернулся к себе домой с продуктами для себя (крошечный пакет с колбасой, кукурузным хлебом и рисовой крупой, большой пакет для кошки – фарш говяжий, фарш из мяса индейки, фарш из печени, немного кошачьего корма). Также я сумел втащить в мои скромные апартаменты доски (когда-то были стенками чьего-то комода), молоток и гвозди. Я покормил кошку сырым фаршем (небольшая ошибка, надо было его немного разогреть), потом за два часа собрал что-то, похожее на хороший кошачий дом. Ива спряталась в нем. Несмотря на удивительное хладнокровие, присущее таким благородным кошкам, как эта дамочка из породы канадский сфинкс, все же она была дезориентирована, устала, боялась. Я сверился со своим списком, который составил у друга день назад, сходил в специализированный магазин и купил витамины, лоток и прочее-прочее-прочее. Деньги у меня еще были. Но волнение не оставляло меня. Я не хотел больше голодать. Ну и, конечно, не хотел заставлять голодать Иву. Нужно было приступать к выполнению следующего этапа плана. Нужен был кот. Я еще раз осмотрел Иву, её гладкую кожу, глаза, немного слезящиеся (надеюсь, не заболела).

Я положил ей немного корма, поправил в её доме подстилку из моего старого свитера со вспоротыми швами. Затем я оделся и пошел к другу. Ива проводила меня заинтересованным взглядом. Почему-то я был уверен, что она успокоилась. Что она уже не так скептически относится к моей персоне, как при первом знакомстве буквально день назад.

Друг вернулся с работы. Он отругал и себя, и меня за то, что двери его квартиры почти всегда открыты. Я кратко пересказал ему события прошлого вечера. Он недоверчиво взглянул на меня, не шучу ли? После беглого осмотра документов друг признал во мне преступника, но одновременно стал еще больше верить в моё возвращение в мир живых. Раньше он видел во мне умирающую память о своем же прошлом, которая просила бессрочно одолжить ему денег из настоящего. Теперь он понимал, что я настроен серьезно. Пожав плечами и глубоко вздохнув, он достал из кармана своего слегка помятого замшевого пиджака конверт и протянул мне. На реализацию мечты. Это было так неожиданно, что я оторопел.

Отказаться я не мог, денег матери мне не хватило бы на то, чтобы выходить первых котят до продажи. Я долго и сердечно благодарил его. А он как-то грустно улыбался. Я на час снова сел за компьютер и долго выписывал телефонные номера заводчиков, даже за пределами города. Домой я вернулся за полночь, уверенный в своих силах, спокойный. Но неожиданно встретил у своей двери соседку, которая постукивала палкой от швабры об коридорный пол, застеленный дешевым линолеумом. С большим злорадством она встретила меня, обозвала не одним, и не двумя ругательными словами. Потом она потребовала прогнать всех тех чертей, которых я к себе натащил. Каких чертей? Негодных мальчишек, которые не дают ей спать, издеваются, поганые.

Я видел эту женщину только два раза в жизни. Когда я заезжал в апартаменты, она, ухмыляясь, стояла в конце коридора и подергивала себя за волосы, торчащие из бородавки на левой щеке. Второй раз я, когда отключили электричество, постучался к ней и хотел попросить коробок спичек (свечи я купил, но только после наступления темноты осознал, что мне нечем их зажечь). В тот раз она с визгом отогнала меня от своей двери, а потом, надувая щеки, будто собиралась меня оплевать всего от головы до ног, объяснила свое видение соседских отношений. Я не должен был знать о её существовании, а самое главное – она не должна была и догадываться о моём.

Итак, я смотрел на нее круглыми глазами и не знал, как избежать долгих объяснений. Она снова постучала палкой об пол, приглашая меня прислушаться к дьявольским звукам. Я расслышал недовольный кошачий крик. Сердце у меня сжалось. Что, если она себя покалечила? Но вида я не подал, поступил мудрее. Изображая, что прислушиваюсь, как могу, я вскоре неудовлетворенно помотал головой, мол, ничего не слышу. Она недоверчиво взглянула сначала на правое мое ухо, которое я направлял в сторону своей двери, потом на левое. Ту я ее огорошил, что, может быть, звуки – плод её воображения. Видимо, ей надо поспать, а перед этим выпить побольше воды. А, если надо, завтра я могу позвать хорошего врача.

Тут я попал в точку. Соседка крепко задумалась. Потом она стала что-то бормотать о том, как недолюбливает врачей, а незнакомых врачей вообще избегает, дабы они ее в гроб не загнали. Так-то у нее есть очень хороший врач, добрый, понимающий. Единственное, что он хирург, но она у него спросит при встрече. В глазах её я разглядел страх. Она, прижав палку к боку, начала отступать. Я сделал два шага за ней следом и предложил вместе осмотреть мою квартиру, вдруг она еще и увидит что-нибудь необычное. «Необычное». Она обомлела и ускорила отступление с поля боя. Через три секунды я услышал хлопок двери и три поворота ключа в давно не смазывавшемся замке. Замечательно то, что кошка как раз перестала кричать. Итак, я вошел в свои апартаменты. Внутри был бардак. Были сброшены даже книжки с полок, одеяло свалено на полу, наполнитель туалета распределен равномерно по всей площади квартиры, то есть по одной грануле на квадратный дециметр. Больше всего пострадала штора, к карнизу которой я привязал нитки с бумажными бантиками.

Я заглянул внутрь домика Ивы. Кошка сидела-полулежала там. Она даже, мне показалось, немного воспрянула духом, увидев меня. Я положил ей еще немного фарша и витаминку. Потом до раннего утра убирался. Утомленный, я бросился спать в одежде и заснул без чувств, без сновидений, без всяких прелюдий к падению в пропасть беспамятства.

Весь следующий день я провел в звонках, выслушивая отказ за отказом. Вечером я снова был у друга, пообещал показать ему кошку. Он дал прочитать объявление в газете – Пропала кошка породы сфинкс, описание, фотография, номера документов. Я прикусил губу. А потом подумал, что навряд ли мне придется появляться с этой кошкой на улице.

Я пожалел только Алису, так представилась та девушка, что попалась на мою уловку. Сколько упреков она, должно быть, вынесла. Конечно, её звали не Алиса, как и меня – не Владимир. Мы так просто представились, чтобы обмануть друг друга.

Вечер я опять провел за поисками. Что же делать? Никто не хочет почти за бесплатно отдать дорогущего кота с шикарной родословной, чемпионскими титулами и голубой кровью. Я, наконец, решил посмотреть раздел «Потеряно и найдено». Не ожидая ничего, пролистывал фотографии жалобно смотрящих в объектив фотокамеры пушистиков, мимимишек, ласковых девочек и послушных джентльменов. Вдруг объявление без фотографии привлекло мое внимание. Найден лысый кот, отдам в хорошие руки. Описание находки было несколько странным – предлагался кот со всеми документами сердобольному человеку (так уж ли я сердоболен?). Если кот был найден, странно было, что нашли его с документами. Я записал номер в блокнот и выбежал из дома. Друг дал мне вторые ключи, и я спокойно смог закрыть квартиру.

Хриплый голос ответил, неприятно шурша в моё ухо через километры телефонных проводов. Да, кот у него. Отличный замечательный кот, но у него есть небольшой изъян. Если я очень хочу, то могу приехать и посмотреть.

Зайдя в свои апартаменты и покормив Иву, полчаса ласково поигравшись с ней (как быстро она ко мне привыкла!), я поспешил по названному мне адресу.

Итак, у меня было только название улицы, без номера дома, и указание – идти до самого конца, а там понятно будет. Удивительно, но это оказалась самая длинная улица в городе. От остановки троллейбуса «Дом 1» я начал неспешно шагать, осматривая нелепые геометрические выкрутасы стеклянных офисов, потом – еще не до конца разрушившихся корпусов насосного завода. Затем уже шли двенадцатиэтажные дома, дома-братья, отличающиеся только цветами белья, развешенного на балконах. Постепенно дома стали ниже, девять, пять этажей. Старые, но крепкие двухэтажные домики с высокой покатой крышей и, попадалось, разбитыми окнами, сгоревшими входными дверьми. Затем почти целый километр я шел мимо каких-то заправок, автомастерских, гаражей и длинных, таинственных заборов. Тротуар здесь кончался, а вдоль дороги стояло множество грузовиков разной длины, но одинаково выпускающих удушающие дымы. Я устал, ноги мои устали. «Владение 193» гласила табличка, стремившаяся упасть с одного из заборов, но все же удерживаемая каким-то ржавым штырем. Я прошел пустырь, покрытый высокой желтой травой. Нет, поразительно, так долго я жил в этом городе, а про улицу ничего не знал. Она удивительная, бесконечная, выматывающая душу своей длиной.

Я полагал, что владелец кота где-то на пустыре, ждет меня в высокой траве. Но как я смог бы его найти? Нет, решил пойти дальше, улица ведь не закончилась.

После нескольких участков с высокими решетчатыми ограждениями начались самые настоящие деревенские домики. Вокруг них были деревянные заборчики с калитками. Возле их покрытых мхом крыш красовались чуть начавшие зеленеть яблони. На крыльце одного дома я увидел старушку, с недовольным видом лузгающую семечки. А в другом дворе расположился ржавый остов автомашины.

Вокруг меня стали лаять собаки. Я уверен был, что они на привязи, но все равно боялся. Недолюбливаю собак.

Скажу честно, я собирался уже разворачиваться обратно. Уже близок был вечер. Наверное, это была злая шутка – отправить меня искать лысую кошку в конце невообразимо растянутой, чуть ли не до другого конца земли дороги. Деревня уже заканчивалась. Где-то вдалеке кричала стая гусей, загоняемая на двор. В животе у меня было, как всегда, пусто, даже очень пусто. Дорога, кажется, дальше вела в какую-то неизвестную даль, к другим городам, забытым всеми краям, где и людей не найдешь. Какие уж там лысые кошки! Сфинксы?! Раздраженный голодом и нарастающей болью в ногах, я улыбнулся. Моя улыбка такая не понравилась бы никому. Меня обдурили.

Конечно, она не понравилась и странному человеку в лохмотьях, который лежал почти у самой обочины дороги на траве, украшенной нераспустившимися еще бутонами одуванчиков. Он был недоволен моим появлением, моим выражением лица, но в целом достаточно доброжелательным. Я остановился спросить у него, как мне дешевле всего доехать до центра города. Он улыбнулся и пожал плечами. А потом спросил меня, не я ли охочусь за его котом. Естественно, я от удивления раскрыл рот. Да, я все ботинки себе стоптал в поисках чертового кота.

Моя горячность и жалобы не произвели на незнакомца никакого впечатления. Он только предложил мне сесть рядом. Я сел, подложив под зад удачно оказавшийся рядом, с виду чистый лист картона. Хмурое небо стало грозиться дождем. Зонта у меня не было. Незнакомец жевал какую-то травинку и не спешил что-либо рассказывать, откуда он знает про кота и сможет ли мне прямо сегодня его отдать, продать или подсказать направление для его поиска.

В нетерпении я спросил его прямо, могу ли я взять у него кота, одолжить для вязки, но в первую очередь посмотреть на него.

Мужчина охотно кивнул, но каких-либо действий не последовало. Я оглядел его. Он был в достаточно тонкой футболке с несколькими дырами в том месте ткани, которая прикрывала плечи. Нос с необычной, какой-то греческой горбинкой и глубоко посаженные глаза. Мне сложно было его причислить, едва встретив, к категории злодеев-живодеров, грабителей начинающих заводчиков или, наоборот, к благодетелям без гроша в кармане.

Незнакомец совсем уже лег на траву, даже голову опустил, и теперь смотрел строго вверх, на небо. Должно быть, наслаждался мычанием коровы, что грустно пела свою односложную песнь из прерывающихся на полминуты Му.

Наконец, когда я уже собирался подниматься, он свистнул и неразборчиво позвал кого-то. Я не полиглот, но мне показалось, что он позвал на цыганском языке, языке, состоящем из смеси неразборчивых заимствований из тысячи других языков.

Подошел босой мальчик с черными волосами, бронзовой кожей, в джинсовом костюме (брюки и куртка), босой. Конечно, это был маленький цыганенок. В своей маленькой, но сильной руке он нёс, судя по всему, тяжелую плетеную корзину, содержимое которой было накрыто легкой, почти прозрачной тряпкой. Хотя мальчик был лет двенадцати отроду, смотрел он на меня очень строго, даже пугающе. Я в голове сразу стал прокручивать одну мысль – у меня нет денег, так что незачем меня грабить, бестолку.

Корзина была поставлена прямо перед нами двумя, сидевшим и лежавшим на траве. Корзина таким образом оказалась на самой обочине. В эту же секунду по прямой дороге пронесся огромный грузовик с длинным прицепом, оба загруженные какими-то строительными материалами. Черный выхлоп двух громко рычащих труб на некоторое время окружил нас всех, заставляя громко и протяжно кашлять. Когда дым рассеялся, мужчина, продолжавший лежать, протянул руку в сторону корзины. Он сказал, что я должен быть готовым взять кота, ведь у кота есть изъян. Ему, мужчине, больно расставаться со старым другом. Но он понимает, мол, одно простое желание старого кота. Я встал, подошел к корзине, поднял край тряпицы. В корзине лежал, свернувшись клубком сфинкс. Самый настоящий. Канадский. Идеальной расцветки. То, что я не заметил в первый момент, но что меня потом до глубины души шокировало – у кота не было двух задних лап. Где-то ровно на половине нормальной длины они заканчивались неаккуратными культями.  В сочетании с лысой кожей зрелище было пренеприятное, я похоже, смотрел на обрубки маленьких человеческих ног.

Я опустил край тряпки, но кот уже проснулся и стал потягиваться настолько, насколько позволяли ему края корзины, обложенные мягкой тканью. Я, повторяю, был ошеломлен. Практически не осознавая своих движений, я стал ходить кругами, прямо между незнакомым мужчиной и корзинкой с котом.

Должно быть, чтобы меня немного успокоить (это у него плохо получилось) мужчина рассказал, что нашел кота на помойке, кричащим от боли. Его тётка смогла зашить рваные раны, и кот чудом выжил. Через какое-то время он смог найти хозяев, богатую пару без детей. Они как-то готовили коту смесь из фарша и молока (у кота болел зуб). Догадались они делать эту смесь в миксере. А любопытный кот нашел её на столе, обнюхал содержимое миски и неудачно прыгнул со стола, зацепив сам миксер.

Хозяева признались, что посчитали кота мертвым – он лежал без движения час или два, не дыша. Оказалось, он набирал силы для спасительного крика. Им было очень стыдно, что они вот так его выбросили. Обратно они забрать его не решились, потому что обзавелись уже маленьким котенком и передали всю свою любовь ему. Чтож, кота пришлось оставить. Мужчина признался, что, может быть, неправильно его кормил. Но кот не жаловался, он был каким-то отрешенным, никогда не играл, не мяукал. Но теперь мужчина хочет отдать кота, хоть и считает его другом.

Я еще раз посмотрел на кота. Он выглядел старым и немощным. Кожа его была сухая, глаза немного припухшие. Большие синие глаза, они холодно смотрели на меня, словно прося об одолжении, но не желая выказать и толики унижения.

Мужчина засмеялся, нет, кот не кастрирован. Чтобы я сильно не беспокоился. Я спросил, что я должен взамен, и где можно взять документы. Мужчина развел руками, ему неудобно было просить что-то за кота-калеку, который доживает последние дни. Разве только котенка, я ведь ищу кота для разведения. Котенок бы его вполне устроил. А документы в бумажной папке, на которой я сидел. Благодарно кивнув, я поднял с травы папку, потом взял корзинку и пошел вдоль дороги. Обратно, домой. Где меня ждала Ива.

Пришлось взять попутку, потому что очень скоро корзинка стала оттягивать мне руку, а голод подточил последние силы. Кстати, цыган, отдавший кота, так и остался лежать на траве. Видимо, ему так удобнее.

Итак, я вернулся к себе. У меня было две кошки, точнее кошка и кот. Кота я поселил в ванной. Надо было его осмотреть. Кроме того, Иве и ему нужно было хоть немного привыкнуть друг к другу.

Весь следующий день я осматривал Даймонда (так звали кота), кормил его фаршем и кормом. Поил молоком. Потом, естественно, сходил в магазин за лекарствами. По документам Даймонд был идеальным породистым котом, привитым, здоровым. В действительности он выглядел неважно. По документам ему было четырнадцать лет, но мне казалось, что именно так должны выглядеть двадцатилетние сфинксы. Я принялся за работу, ухаживал за ним, играл с Ивой. Они постепенно стали переговариваться друг с другом через дверь в ванную. Даймонд едва слышно что-то бурчал, а Ива нежно мяукала. Но она все-таки предпочитала играть со мной.

В хлопотах за этой необычной парочкой прошли две недели. Заходил друг, улыбался. Он был рад, что я продвинулся так далеко. У него самого дела шли не очень, на работе были проблемы, угроза сокращения. Бывшая ему даже не звонила. Он с удовольствием поиграл с Ивой. С котом он был не так ласков, осмотрел его. Да, Даймонд не ходил, он очень редко ползал на передних лапах, напрягая изо всех сил мышцы спины. Конечно, на это не очень было приятно смотреть.

Потом мы снова остались втроём. Я был доволен, Ива мне уже полностью доверяла, не было никакой пугливости, она спокойно, даже нагловато сгоняла меня ночью с нагретого участка кровати. С интересом наблюдала за всем, что я делаю. Она очень любила слушать классику, я часто включал ей радио. Иногда, наслаждаясь Листом или Шопеном, она лежала на коврике, постеленном поверх её маленького домика. Иногда она, окаменев, сидела на подоконнике, всматриваясь в хмурое небо холодной весны под ритмы Чайковского.

Даймонду музыка не нравилась, совсем. Он из-за нее не мог спать. Ему стало скучно в ванной, и он порывался выйти, то есть, выползти.

Наступил день, когда я решил их познакомить. Вынес Даймонда, положил его на почтительном удалении от домика Ивы, насколько позволяла площадь моих апартаментов.

Они были очень, очень-очень-очень удивлены появлению друг друга. Хотя они переговаривались, им, видимо, все же не верилось, что другой представитель кошачьих жил так близко. Непосредственно рядом. Ива забралась на свой домик и с высоты острым взглядом оценила состояние Даймонда. Конечно, он был ей не пара. Старый, почти неподвижный. Он еще и начал набирать немного веса от моей стряпни. Кот смотрел на неё будто исподлобья. Он, мне кажется, боялся. И восторгался. Да, ему раньше, может быть, и приходилось видеть красивых кошек. Но это было давно. А она – вот, живая, рядом. Стройная. Но строгая. Он первый что-то мяукнул ей и получил примерное такое же мяу в ответ.

Итак, они были знакомы. Не уверен до конца, что это было счастливое знакомство. Хотя, большая часть кошек проводит жизнь взаперти. И круг их общения жестко ограничен пожеланиями хозяина. Я наблюдал за ними три часа. Я боялся, что, как это часто бывает, произойдёт спор за территорию, драка. Но Даймонд пролежал неподвижно на своем месте. А заинтересованная Иви то выглядывала из домика, то пряталась обратно. Ночь я заставил их провести порознь.

На следующий день знакомство продолжилось. Я покормил их из рядом стоявших мисок. Мне стало понятно, что драки между ними не может быть, потому что Иви не рассматривала Даймонда как серьезного соперника. А кот, кажется, утратил уже какие-либо иллюзии по поводу своего могущества. Быть может, он и хотел бы затеять драку, так, для проформы, но не мог. И оттого сильно грустил. Так прошла целая неделя. День вместе, ночь порознь. Грустно было наблюдать за тем, как таят мои финансы. Две трети денег, взятых у матери, я потратил. Но сердце радовалось, ведь я вроде как занимался делом, о котором мечтал – ухаживал за красивыми, грациозными животными.

Два голубоглазых инопланетянина целиком захватили мою жизнь, всё моё свободное время. Прошло еще пять дней. И наступило долгожданное событие. Ива вдруг, внезапно захотела иметь котят, решила, так сказать, стать матерью.

Я был даже немного напуган. Беременные кошки и котята, как знают все без исключения кошатники и кошатницы, то есть любители пушистых и не очень покорителей сердец, - самое хрупкое и ценное, что может быть. Ну, по крайней мере, в пределах мира кошачьих и в ближайших окрестностях от него.

Ива, мне кажется, совсем по-другому взглянула на Даймонда. Да, он неказистый кот-инвалид, прозябавший где-то в таборе, палатках, на задворках цивилизованной жизни. Несмотря на мои старания, он все же пах немножко коровьим навозом. Впрочем, это только мне так казалось. Но в нём есть и что-то интересное. Он всё же прожил немалую жизнь. Жизнь богатую в начале, а затем – богатую на несчастья и приключения. Он не умер, но научился ползать на своих передних лапах, которые, кстати, были у него довольно крепкими. Да и он все-таки немного приободрился, повеселел, посвежел, чтоли. Взгляд его конечно оставался таким же тяжелым. Морда его, как и раньше, словно была вырезана из дерева. Дорогого, отполированного временем и ветрами дерева. Такого дерева, из которого делают корабли и, особенно часто, мачты кораблей.

Ну, наконец, Ива стала петь. Жалобно и сладко. А Даймонд (Демьян по-нашему) стал всё ближе и ближе к ней подползать. Так что одним вечером я ушёл гулять. Не знаю, стыдливость или что прогнали меня из квартиры. Когда я вернулся, они были вместе. Что же, я вышел и прогулялся ещё на час. Поздно ночью я зашел домой и все спали на своих местах. Даймонда я нашел, конечно, в ванной, и случайно разбудил его. Но он не был этим обеспокоен. Кому я вру, он был жутко доволен. Побеждённый жизнью, победитель жизни. Если бы коты умели улыбаться более заметно для человеческого глаза, я бы конечно это описал. Увы, они стараются держать свои чувства в тайне.

Я прогуливался каждый день вечером. Иногда заходил за едой в продуктовый или в зоомагазин за разными мелочами. Некоторое время посидел даже в компьютерном клубе, читая статьи про кошачью беременность. К другу идти мне почему-то было неловко.

Но одним вечером, это была, по-моему, суббота, я просто гулял по улицам, стараясь так проложить свой маршрут, чтобы меньше дышать выхлопными газами и больше – плодами поздней весны. Бутонами, цветами, зелеными коврами травы у ног и шапками листьев над головой. На одной из аллей я и встретил её. Алису. Ну, ту самую, что отдала мне кошку. Она меня, без сомнения, узнала. А я узнал её сразу, и сердце моё провалилось в пятки. Что мне было делать? Бежать? А если она позовёт на помощь, станет кричать? Вокруг было много людей, они спешили по своим делам, в кинотеатр, в библиотеку, что закрываются через полчаса, за алкоголем, что перестают продавать через четыре часа. Мы неумолимо двигались друг к другу. Я боялся развернуться и даже остановиться. А что двигало ей? Она оказалась уже совсем рядом. И улыбнулась мне. Потом пошутила, что я ей стоил многих нервов, и такой взбучки от отца она не получала с пятого класса, когда принесла домой двойку по литературе за пересказ. Я улыбнулся ей. Она меня обезоружила. Отвечая как бы на немой вопрос, я признался, что с кошкой всё хорошо, что я её не съел. А она поблагодарила за то, что дал тогда деньги на такси. Она не выносит плакать на людях. Я понимающе кивнул. Повисла пауза. Алиса топнула ногой, едва заметно, почти не слышно. Она достала из сумочки листочек бумаги и что-то быстро на нём написала, на весу. Да, номер телефона. Она переехала от отца в общежитие. Чтобы не мешать ему и его хобби. Да, она надеется, что больше я её не буду грабить среди белого дня. Ей это неприятно. Я взял листочек из её красивых маленьких рук и замер. Она уже куда-то улетела, испарилась. Дурак, я даже не извинился.

Дома было всё по-прежнему. Кошки спали. Я снова разбудил Даймонда. Не могу мыть руки без света в ванной. Он показался мне уставшим и после нескольких слизанных из миски капель воды улёгся снова спать. Больше он к Иве не приближался.

Настало время томительного ожидания. Что это за ожидание такое? Это когда у тебя уже почти нечего есть, когда ты называешь сам себя последним дураком и иногда принимаешься грызть ногти. Да, это тяжелая пора. Больше месяца мы, я и Даймонд, провели в неведении. Уверен, Ива что-то знала. Но она же нам не расскажет. Кошка просто ела, занималась своим моционом, играла в те скромные игрушки, что я ей подарил. Но вот настал момент, когда я это понял. Она – беременна. И Даймонд это понял, не знаю как, по запаху или по её почти неслышному мурчанию. Кот перестал есть. Совершенно непонятно – почему. Перестал и всё. Он нехотя подползал к миске, которую я специально наполнял жирным молоком. Но к мясу или корму он не проявлял больше никакого интереса. Это меня волновало.

Но всё же моё внимание было обращено к Иве. Она переносила всё просто замечательно. Я смотрел, как она поправляется. Подсчитывал остатки своих средств, урезал свои и без того скромные обеды и ужины, дополнял – её. От добровольной голодовки Даймонда была польза – я всё ещё мог позволить себе хлеб и мясо. Несколько раз я принимался изучать Даймонда, что с ним, чем он заболел. На мой непрофессиональный взгляд он был точно в таком же состоянии, в каком я его получил. Только он не ел, совсем. И те небольшие бока, которые он нарастил под моим присмотром, стали стремительно таять. Что же, каюсь, денег на ветеринара у меня просто не было. Да и куда я отнесу такого кота? Ведь мне сразу бы посоветовали его усыпить, жизнь достаточно его потрепала. Но он не мяукал жалобно, не смотрел на меня с немым укором, с какой-то просьбой. Он просто лежал, уставившись в стену, подложив лапу под свой подбородок. Да, я попытался даже с ним поговорить, уболтать его поесть. Но он игнорировал мою заботу. Он прямо на глазах старел, усыхал. При этом он всё меньше спал, глаза его, широко открытые, казалось, были сделаны из льда.

Ива, наоборот, полнела, цвела по-своему, по-кошачьи. Имела право.

Мы приблизились к ответственной дате. Я усилено подчистил и дооборудовал её домик. Потом два дня Иви вообще почти никуда не выходила из своего домика, только до миски и обратно. А я занялся исключительно Даймондом.

Коту было плохо. Он не мог больше пить. Да, трудно говорить о какой-то серьезной привязанности, мы так мало пробыли вместе. И всё же. Привязанность была. У меня опускались руки, ведь я ничего не мог сделать. А если бы я даже нашёл деньги на ветеринара, то под угрозой голодной смерти были бы Ива и её котята. Тяжелые муки выбора. Конечно, я знал, что должен спасти Иву, заботиться о ней. А Даймонд начал постепенно уходить из моей жизни. Хоть он и был здесь, рядом, еще живой, я стал думать о нём как об инструменте достижения моей цели. Когда он сделал свой последний вздох, и жизнь в нём остановилась, я только тихо, с восторгом и уважением произнёс – Как тебе удалось, старик?

Грустно и печально говорить, но большинство котов и кошек уходят в последний путь в картонной коробке от бытовой техники. Я нашел одну такую, от моющего пылесоса. Когда я выходил с ней в коридор и уже собрался закрыть дверь, я успел заметить испуганный взгляд Ивы, направленный в мою сторону. Она смотрела через щель в стенке её домика. Мгновение, и голубые глаза спрятались. С томлением в сердце я закрыл дверь и отправился в парк.

Красивый парк и скоро лето. И зелено кругом. Вечер все звуки сделал тише. Птицы поют тише, люди шагают как будто тайком. И ветер стих. Солнце прощается розовым светом. Запах земли, оглядываюсь. Вот так. Скромно и всё же достойно. Я положил, закопал. И устал. Отложил в сторону маленькую пластиковую лопатку, купленную в магазине детских игрушек. Лёг на траву. Становилось темнее. Вокруг всё успокаивалось. Незамеченный никем, я пролежал так полчаса, погруженный в дрему. Разбудил меня голод. Да, нужно было бежать кормить Иви. Я аккуратно сложил поверх земли сорванные ветви сирени. Отряхнул руки. И пошел домой.

За это время произошло чудо. Иви окотилась. Я это понял по необычному её мурлыканью, которое расслышал с самого порога. Поспешил раздеться, вымыть руки. Медленно подошел к её домику, чтобы не спугнуть. Заглянул внутрь. Она смотрела на меня, бесстрашная и уставшая. Её клонило в сон. Она пока ещё ничего не съела из миски. Зато была окружена какими-то неземными существами. Потягивающие лапки, слепые котята. Они чем-то напоминали голых кротов. Неуклюже ползали они вдоль расслабленного тела Иви и чуть слышно попискивали. Их было шестеро, я сразу посчитал. Один против шести – счёт борьбы жизни со смертью. Я был рад, счастлив. Да, всё это мною затеяно было, чтобы спасти себя, занять себя, возродиться самому. Но вот они здесь – милые создания, крошки, довольные своей начинающейся жизнью. Пять котят ровного розового цвета. И один котенок – черепахового окраса. Прямо как отец, Даймонд.

Я хотел поделиться с кем-нибудь своим околокошачьим счастьем. Я выбежал на улицу и из таксофона набрал другу. Но он мне не ответил. Некоторое время сомневался. А потом позвонил Алисе. Бережно хранимая в нагрудном кармане бумажка с номером была вытащена на обзор зажженных фонарей, на их вечерний желтый свет.

Она меня узнала. Сразу, по голосу. И я начал тараторить какую-то ерунду. А она отчего-то смеялась, соглашалась, где это было нужно, и участливо поддакивала. Ей, наверное, было всё равно. А может быть и нет. Когда я повесил трубку, я почувствовал опустошенность. Я высказал всё. Все свои глупые, мелочные переживания.

Я вернулся домой и начал уход за котятами. Следил, как каждый из них дышит. Как ползает, находит ли соски Ивы. Присматривал за ней. Да, она уже почти дремала. Зачем-то целую ночь я не спал. Утром осторожно прибрался в домике, поменял еду и воду в мисках. Иви с охотой принялась наполнять желудок. А я заснул.

Почти месяц я не выходил из дому. Потом сходил к ветеринару и купил лекарства для прививания. Записи в блокноте мне помогли. Тяжело было колоть шприцем малявок. Они открыли глазки, уже бегали, но, конечно, побаивались меня. Я уколол каждого из них, и они обиделись. Но потом мы снова подружились. Когда Иви спала, я играл вместе с ними. Когда она просыпалась, я следил, чтобы каждый из них поел. Пять девочек и один мальчик. Один, черепахового окраса. Через неделю сделал еще прививки. Ива внимательно смотрела за моими действиями. Что я делаю и зачем, и не сильно ли больно котятам. Я же, после первого раза немного потренировался на себе. И научился колоть себя в руку почти безболезненно. Котята оценили.

Они стали быстро расти. Иви как-то по-своему, по-кошачьи учила их ходить в горшок. Правильно, почти два месяца. А я стал искать им новых хозяев. Денег почти не оставалось. Я стеснялся выйти на улицу. А ведь мне нужно было прилично выглядеть, чтобы предложить котят хорошим, заботливым хозяевам.

Несколько раз сходил в интернет-клуб и узнал расценки. Да, мои котята были без документов. Это сильно мешало делу. Кроме того, в городе, где я жил, котята почему-то не были особо кому-то нужны. В районном центре, наоборот, котята успешно продавались. И цена у них была выше. Сначала же надо было заняться документами. А сначала, еще кое-чем.

Котята беззаботно играли перед Ивой на мягком коврике, который я им расстелил. Под коврик я положил три пустые коробки от туфель. И коврик превратился в настоящее место для маленьких кошачьих приключений. Я позвал к себе котёнка, Дэнни. Он, приняв мои знаки за приглашение поиграть, медленно подошел на своих крошечных лапках с длинными пальчиками. И я серьезно спросил, хочет ли он жизни, опасной и полной трудностей. Хочет ли он стать настоящим легендарным котом в цыганском таборе. Хочет ли он стать любимым котом цыганского наркобарона или главы преступной группировки. Иви смотрела на котенка с тревогой. А он не испугался и лизнул мою руку.

Вечером я дал им несколько минут попрощаться, убрав пятерых других в ванную комнату. Котенок не хотел подходить к Иви. А кошка не хотела больше играть с Дэнни. Кошачья обида, кошачьи размолвки. Я забрал его и, положив за отворот кофты, понес на самый конец самой длинной улицы в городе. Мы пришли с ним к тому месту, где лежал таинственный мужчина, подаривший мне Даймонда. Но мужчины не было. Только слегка смятая трава. Я с озабоченностью посмотрел вокруг, нет ли его поблизости.

Вдруг из-за невысокой кучи сваленных друг на друга старых шин выбежали пять совершенно одинаковых бронзовых мальчонка. Они уселись ровно на то место, где, как я думал, лежал раньше мужчина. Я спросил, где он, лежавший здесь на траве. А они ответили, что он умер, дядька их умер. И черт знает, где носит его пьяный дух. Я показал им котёнка и пояснил, что обещал отдать его взамен старого калеченного кота. Мальчишки взволнованно закричали и, толкая друг друга в бока, старались лучше рассмотреть удивительное животное.

И тогда один из мальчишек кивнул и подтвердил, что котенок - точь-в-точь их старый безумный кот Демон. И цвет, и глаза такие. Я протянул мальчику котенка. Мальчик, тот самый, что притащил корзинку с безногим котом. Он засунул котенка себе за пазуху и с величавым видом удалился. Я только беззвучно пожелал Дэнни удачи, развернулся и пошёл обратно. Домой.

Еще один вечер в интернет-клубе. Я нашел телефон знатока сфинксов в районном центре. Потом позвонил ему из таксофона. Недовольный голос сначала бурчал мне в ухо, что такой ерундой приличные люди не занимаются. Потом, после нескольких слов про родословную, документы и прививки человек на другом конце телефонного провода заинтересовался.

Уже через три дня в составе большой компании (ива и пять котяток) я погружался на междугородний автобус. Водитель недовольно крякнул, увидев в моей коробке столько невиданных зверей. К счастью, кроме меня на автобусе поехали только четыре человека, и места хватило даже поставить коробку на сиденье.

Мы без труда, я бы даже сказал, что весело, доехали до города. Котята пищали, радуясь свежему воздуху, врывавшемуся через открытые окна в салон автобуса. А Иви испытывала то редкое удовольствие, когда маленькие проказники не просили её поиграть, а были заняты только мною.

От автобусной остановки идти было сложнее. Несколько раз раздавался злой собачий лай. Котята в эти моменты прижимались к любимой матери и замолкали.

Мы приблизились к двухэтажному дому, первый этаж которого занимала, как на это указывала вывеска, парикмахерская. Заводчик был на втором этаже. По крутой лестнице вверх. На маленькой лестничной площадке второго этажа, где я один с трудом мог развернуться, держа коробку в руках, уже сильно пахло кошками. Дверь отворилась. Запах окружил меня, я даже от неожиданности пошатнулся, и коробка слегка наклонилась. Низкорослый человек, метр пятьдесят, наверное, своими коротенькими ручками подхватил коробку, опустил её к своему лицу и пригласил войти.

Мы попали в кошачий дом. Но дом без кошек. Здесь внутри было полно когтечесок, ковриков для непринужденного возлежания, деревянных уголков и заборчиков для уединения или игр в прятки. Вдоль стены, на уровне моего лица висел длинный книжный шкаф из двух полок. Полки были заставлены литературой про кошек, от Алисы в стране чудес (вы помните, там был Чеширский кот), до энциклопедии кошачьих слов и движений (кажется, эта увесистая книга относилась к юмористической прозе). На полу в великом множестве лежали заводные мыши, мячики и даже клубки из толстой шерстяной нити.

Я осмотрел только четверть содержимого комнаты, и у меня уже голова пошла кругом. А хозяин её уже поставил коробку на стол и одного за другим, достаточно бесцеремонно оглядел котят. Потом он взял на руку Иви, и та посмотрела на него уничижительно, так только она может смотреть на незнакомого ей человека.

Заводчик стал нахваливать её. Он видел её несколько раз на выставках. Да, разумеется, она просто превосходный экземпляр, эталонный сфинкс. И котята, котята тоже превосходные. Я улыбнулся. Я знал, что они идеальные. Потом заводчик (я здесь специально не привожу его имени) поцокал в задумчивости языком. Он оставил котят в коробке, Иви посадил рядом. Она недовольно махала своим хвостиком. Они – жалобно пищали. У него не было кошек, сейчас. Конечно, он разводил их много. Сразу пять или шесть выводков. Примерно тридцать котят одновременно. Конечно, сфинксов у него не было. Только голубые и еще какие-то, я не запомнил названия. Он снова зацокал языком. Спросил, прививал ли я котят. Я утвердительно кивнул. Потом он попросил документы. Я отдал ему документы на Иви и на Даймонда. Заводчик вопросительно поднял бровь, мол, где же кот. Я признался, что кот скончался от старости.

Он начал расхаживать взад-вперед, перебирая документы. Оказалось, он знал Даймонда, видел его на выставках. Красивый был кот. Удивительно было, когда он пропал. Его хозяева не были плохими людьми. Так вот как, кота украли. Я сглотнул слюну и утвердительно кивнул.

Заводчик снова посмотрел на меня, на Иви, на котят. Несколько раз еле слышно протараторил – нехорошо, нехорошо, нехорошо.

Видно было, что ему понравились кошки. Иви и котята. Он на мгновение замер, а потом выпалил – сто тысяч. Я был удивлен. Сто тысяч, по двадцать за котенка. Нет, повертел он раздраженно головой, сто тысяч за кошку и котят. Иви посмотрела на меня с любопытством.

Я немного потоптался на месте. Шестьдесят за котят. А кошка, Иви, должна остаться со мной. Заводчик смерил меня взглядом. Неужели я собираюсь и дальше разводить котят. Он твердил мне, что я не понимаю, какой ценный Иви экземпляр, что я погублю её. Я был сдержан, но от других предложений отказался. Подошел к столу и взял кошку на руки. Она не сопротивлялась. Разводчик недовольно похлопал себя по карманам. Ненадолго он выбежал в маленькую комнатку за низкой дверцей, едва заметной. Он выбежал с купюрами. Не побоялся, что я его ограблю. Хотя грабитель из меня неважный. На столе оказались сто тысяч.

Я помотал головой, я же не соглашался отдать Иви. Он улыбнулся. Не такой уж он и плохой человек. Просто кошки – его жизнь. И ему хотелось бы иметь Иви, чтобы она была украшением его коллекции. Но теперь у него будет пять маленьких Иви. Он погрозил, что я еще пожалею о продаже котят. Может быть.

Он попросил меня не беспокоиться. Сделал несколько фотографий документов и протянул их мне. Всё.

Мы с Иви вышли на лестничную площадку и начали медленно спускаться. Конечно, ей жалко было котят, прощаться с ними. Прощание всегда неприятная штука.

Мы ехали вдвоем в холодном автобусе. Дорога казалась скучной, в неверном вечернем свете деревья казались палками, овраги с цветами – ямами, а дома – развалинами камней. Холодный ветер дул мне в затылок. А Иви свернулась теплым комочком на коленях. Шелест листьев под колесами вторил тревожному шороху мыслей в моём сознании.

Потом я чуть сдвинул брови и глубоко задумался. Что ждет нас впереди? Я сделал многое, потратил силы, деньги, время… Но что нашел я? И насколько оно мне нужно? Как я этим дополню себя? Кусочком стекла разбитый кувшин.

Уныние и печаль стали охватывать мой рассудок. Я снова ощущал, что цепенею. Что забываюсь. Мне стало непонятно, откуда брать еще силы. Иви взглянула на меня одним своим хитрым глазом. Но в её взгляде было уже меньше хитринки, скорее – просто ожидание. Чего-то. Грядущего.

Вдвоём мы дошли до квартиры. Иви неспешно принялась за мясо. Я стянул с себя туфли и замер на краю кровати. В апартаментах было душно. Кошка ушла, скрылась в своём домике. А я зарылся в пододеяльнике лицом. Не сходилось. Что-то заставляло распадаться все мои попытки сосредоточиться. Я отдался течению своих мыслей. И этот поток стал похож на водоворот, утягивающий меня всё ниже и ниже. К самому дну. Там, должно быть, лежу ещё один я. Тот, что не стал даже думать о каких-то кошках. И вот мы рядом. Я погружены в одно и то же, мутное, скользкое, холодное.

И снова свет в конце туннеля. Она.

Я вскочил, зашнуровал наспех туфли. Выбежал на улицу и едва не оторвал трубку первого попавшегося таксофона. Гудки, гудки, я жду ответа. И силы кончились, и нервы напряглись. Ответь мне.

Да. Алиса, я вернулся. Удачно. Но это, так, кстати. А если честно – я хочу встретиться. Ещё раз и ещё. Да, на, послушай, это моё сердце бьётся. Пожалуйста, дай мне надежду. Скажи «да». Сумей спасти меня. Не отдавай воле теченья грязных стоков. Мы завтра встретимся. Мы – будем вместе. Я полетел в свою кровать. Моя улыбка – легче солнечных лучей. И горло так спокойно. И на душе – тепло. Наверно, это кошка на меня опять залезла. Пускай. Я так глубоко дышу, что заволновалось небо. Сплю.



Мы встретились с ней, готовые к побегу. Я бросил мать, обманул друга. Я – мерзавец. Она всего лишь поругала своего отца. И он ей дал – деньги и кота. Теперь их пара – Иви, старый друг её Марсель. И мы с ней, я, Алиса (она, конечно, не Алиса).

Мы едем черт знает куда из города, подальше. В столицу или на край земли, в эпицентр событий, тишину и покой.

Чем будем заниматься? Я не знаю. Кошками, собою? А вдруг что подвернётся?

Но это так неважно.

Кошки, кошечки, котята – это всё одно.

А любовь между нами, людьми – это многое.