Rеve

               Rеve (R...V)

                «Роль познавательного процесса окончена,
                разум больше не принимается в расчёт, только
                сновиденье даёт человеку все права на свободу»   

                «Сюрреалистическая революция» №1,
                предисловие

Я вышел из подземки, прошёл по грязному безлюдному переходу с плотными рядами ещё не открывшихся ларьков, и вышел на безликую пустынную площадь, какие бывают в районах новостроек. Холодное промозглое утро навевало тоску. Лёгкие порывы ветра не бодрили, а наоборот усыпляли вкупе с мрачными непроницаемыми небесами, тяжёлой свинцовой платой нависшими над сжавшимся в беспокойной летаргии городом.

Возле фонарного столба с обрывками объявлений стояло три женщины. Одна крашеная шатенка лет сорока с голубыми глазами, в лисьей короткой шубке, тёмно-зелёной юбке и в полусапожках из крокодиловой кожи (впрочем, наверное, заменитель). Другая – брюнетка с длинными распущенными волнистыми волосами, с волчьим лицом, маленькими серенькими колючими глазками, в полупальто мышиного цвета и такого же цвета невыразительных брюках. Третья – блондинка в синем с голубым искусственным меховым воротником полупальто, в чёрной мини-юбке, в крупносетчатых чёрных чулках и ботфортах стояла ко мне спиной и нервно курила. Лица я её не видел (и так и не увидел). Волосы у неё громоздились на голове жмутом старой пакли.
 
Брюнетка резко глянула на меня и отвернулась. Шатенка смотрела доброжелательно, и я спросил у неё: «Кто здесь последний к... Свидригайло... так кажется...»
- Свайдерлоу, - чётко выговаривая каждый звук и немного торжественно произнесла леди в лисьей шубке.
- Он что, американец?
- Не знаю, во всяком случае жил в Лондоне, а теперь...
- Ну да, да. А это все? Или...
- Нет. Очередь очень большая, там в подземном переходе, где его офис, много народу. Мы вышли подышать свежим воздухом, там так душно и воняет бомжатиной... – она криво улыбнулась.

- Но... В переходе нет ни единой души, я только что оттуда...
Шатенка недоумённо подняла брови, пожала плечами и отвернулась.
Я стал ждать. Я так понял, что эта рыжая последняя и я буду за ней к этому Свайдерлоу. Говорили, что это один из лучших юристов в мире. Очередь к нему занимали с вечера. Но я слишком большой соня и к тому же слишком слаб, чтобы стоять целую ночь в вонючем переходе. Я и так с трудом поднялся рано утром. Никогда ещё не вставал в такую рань.

Все три женщины стояли ко мне спиной. Мимо нас пробегали редкие прохожие. Время шло, но ничего не менялось. Ни окружающая обстановка, ни время суток, ни погода. Утро будто законсервировалось и не хотело превращаться в день. Женщины будто превратились в манекены. И мне казалось, что и сам я превращаюсь в ватную куклу. Мне ничего не хотелось. Становилось как-то боязно и неуютно. Я поднял воротник куртки, съёжился и постепенно впал в анабиозное состояние. Где-то вдалеке я увидел водную гладь с летавшими над нею чайками.

Наконец я очнулся. Собрался с духом и спросил у шатенки: «Почему не движется очередь?» Не поворачиваясь ко мне и пожимая плечами, она ответила: «Очередь там, внизу».
- Но я не видел...
- Там внизу, в переходе офис за большими красными шторами.
- Но... И вдруг я понял, что разговаривать бессмысленно. Никто меня не хочет слушать. Я спустился в подземный переход и тут же наткнулся на эти самые красные шторы. Тяжёлые, бархатные, на золотистой вычурной портьере. Вокруг ни души.

Я осторожно приоткрыл штору. За ней оказалась просторная светлая комната, с высокими потолками, зеркалами и огромным обеденным столом посредине, уставленным всевозможными яствами и напитками. Откуда-то, как-будто прямо из стены показался высокий мужчина, одетый по европейской моде середины XIX века и очень похожий на медика Пирогова. Однако моя близорукость меня обманула. Подойдя ближе, я понял, что схожесть была лишь в форме черепа, внешних очертаниях, причёске, но глаза... Глаза у него были как у мурены. Более мерзких глаз у людей я ещё никогда не видел. И рот был какой-то рыбий, моллюскообразный.

- Проходите, - он сделал вежливый жест рукой.
- Но там... Я как бы вне очереди... Там к вам передо мной три женщины...
Он пожал плечами.
- Присаживайтесь, - очень учтиво и даже сердечно, что не вязалось с его выражением глаз и ртом, сказал он и указал на мягкий стул с резной полированной спинкой красного дерева.

- Можно я вас буду по-простецки, по-достоевскому называть Свидригайловым, - вдруг ляпнул я, недоумевая на самого себя и не узнавая своего голоса.
- По какому, простите? – наклонился ко мне юрист (а может это был вовсе и не юрист?) так, что его спина и его ноги образовали прямой угол.
- Ну у Достоевского, помните, был такой Свидригайлов, «Преступление и наказание»...
- Достоевский? Это польский дипломат?
- Нет. Вы не слышали о Достоевском?
Мужчина распрямился, как мог мило при своём гаденьком рте, улыбнулся и, сделав широкий жест, сказал: «Прошу к столу. Вы что предпочитаете мартини или шампанское?»

- Вообще-то... я... если есть апельсиновый сок...
- Всё есть. Угощайтесь. Не стесняйтесь.
Он сел напротив меня, положил себе на огромное блюдо зажаренную снедь и стал ловко орудовать ножом и вилкой. Я налил себе апельсинового сока и подцепил вилкой кусочек какого-то экзотического сыра.
- Вы у нас проездом? – спросил Свайдерлоу (если это, конечно, вообще был он, в чём я начинал сомневаться).
- Да я собственно... Мне кажется, - вдруг неожиданно для себя сказал я, - что я попал в кафкианский мир.
- В какой мир? – быстро пережёвывая, спросил юрист.
- Да вы и Кафку не читали как я погляжу! – меня это просто возмутило, и я отбросил вилку.
- Не читал? Я вообще ничего не читаю, -  мерзко облизывая губы, сказал Свайдерлоу. – Вы знаете, я люблю поесть. И моя юридическая контора собственно этим и занимается.
- Собственно чем? – я вскочил со стула.
- Вы не волнуйтесь, присаживайтесь, угощайтесь, если угодно называйте меня по-вашему, по-достоевски, я не возражаю.
- Да мне всё равно как вас называть, - я схватил салфетку, вытер рот и не знал куда бросить скомканную бумажку.

Юрист тем временем, как голодный гризли, поглощал один кусок лососины за другим.
Я засунул скомканную салфетку себе в карман и сказал: «Собственно я пришёл сюда не для того, чтобы есть».
- А для чего же ещё?! – искренне удивился юрист, продолжая чавкать, причмокивать и облизываться, как насытившийся жирный кот.
- У меня дело по... – я силился вспомнить...
Свайдерлоу неожиданно выскочил из-за стола и, чуть наклонившись и показывая на абсолютно ровную стену, слащаво проговорил: «Прошу сюда».
- Куда?
Он дотронулся до стены, и в ней распахнулась дверь.
- Только после вас, - решительно сказал я.

Мерзко хихикнув и пожав плечами, юрист юркнул в проём. Я подозрительно последовал за ним. Мы оказались в комнате, где стены, пол и потолок были обиты тёмно-синим бархатом. Мебели не было, только на одной стене висели три больших зеркала в ряд.
- Вы скажите, - саркастически заметил я, что и фильмы Дэвида Линча не смотрели?
- Линч? – задумался он. – А-а-а-а, это тот американский марксист из штата Алабама, который боролся за права негров.
- Может наоборот! – съязвил я.
- Что наоборот? – захихикал он, - негры боролись за его права?
- Да не негры, а... С чего вы взяли, что он был марксистом, вы что преподавали марксистско-ленинскую философию?
 
- Я вообще ничего не преподаю, я люблю комнаты и еду, - юрист уселся в вдруг появившееся кресло ярко-красного бархата.
- Откуда же вы знаете Маркса? – не унимался я.
- Маркс? Вы имеете в виду Карла Маркса? – юрист подпёр подбородок рукой и облокотился о кресло. – Это тот милашка-ростовщик, кто отправил половину жителей Трира в долговую тюрьму?
- Да вы что! белены объелись! – взорвался я.
- Нет, лососятины, - съехидничал юрист. Он взлетел к потолку и зацепился рукой за какой-то штырь. Вилкой я стал подковыривать паркет. Перкетины отлетали легко, будто приклеенные канцелярским клеем, а под ними была золотистая фольга. Содрав фольгу, я обнаружил под ней чистый шоколад. Чистый и в прямом смысле и чисто-чёрный горький. Он был мягким, но не оставлял следов на пальцах. Есть его не хотелось. Но я его лизнул. Стал на четвереньки и лизнул. Откуда-то раздались демонические аккорды Darkthrone  и гнилостные звуки Pangen Stench. Из угла вышел старичок в старомодном (где-то начало ХХ века) сюртучке, с такой же старомодной тростью, лысый (лишь парочка кустиков седины справа и слева), с усиками мушкой, выкрашенными хной и с любопытными хитрыми серыми глазками.

- Я представитель треста “Brutalcandavl”. Занимаюсь швиттерсмерцией уже почти 60 лет, - бодрым хриплым голоском представился старичок.
С досадой оторвавшись от шоколада, я уставился на старичка в ожидании дальнейшего дискурса.
- Посмотрите туда, - старичок ткнул тростью в другой угол.
Я оглянулся и увидел прибор похожий на телевизор, только он был какой-то весь мягко-пластично-студенистый, не держал форму и, казалось, вот-вот расплывётся в огромную серую лужу. Экран его поблёскивал неприятно и ультрабеспокойно, а с обратной стороны торчали во все стороны осьминожьи щупальца разнообразной толщины и длины.
- Заметьте, - поднял вверх указательный палец старичок (я ничего не заметил), - что минусоида на экране говорит о том, что наше положение находится в гиперстабильной непредсказуемости неадекватного факта предсуществования алхимической прогрессии реактивного параболического каскада усвояемости небытия в постнулевом варианте пермеккулоллиума.

Свайдерлоу стал энергично чесать под коленкой, потом за ухом. потом в паху. Гадко облизываясь и ещё гаже облизываясь.
Старичок подозрительно тыкал тростью в размягчённый шоколад.
Я на четвереньках попятился назад. Только где здесь зад перед было трудно определить. Но я пятился. Наконец-то передо мной появились синие бархатные шторы. «Вроде бы они были красными», - подумал я. Шторы распахнулись, и передо мной на четвереньках стоял Свайдерлоу.

- А не сыграть ли нам партию в шашки? – прегадко заулыбался он.
- Я только в «чапаева» играю...
- Я могу и в «александрамакедонского», - скорчил рожу Свайдерлоу.
- Вы знаете где находится вулкан Тоба? – вдруг неожиданно для самого себя спросил я.
- У меня там дочернее предприятие, - скучно так ответствовал Свайдерлоу.
- В самом кратере, заполненном водой?
- Да, прямо посредине озера.
- Прямо под водой?
- Вы задаёте слишком много вопросов. Может ещё хотите мой домашний адрес узнать?

- Нет, домашний не надо, а вот адрес дочернего предприятия под водой...
В это мгновение из стены вылезло нечто похожее на огромную коричневую пиявку, величиной с кирпич.
Свайдерлоу попятился назад. И я последовал его примеру – кто его знает что это за фауна вылезает из стен. Справа появилось большое кривое зеркало, в котором пиявка напоминала толстого борова.

«Оргиопатия! Оргиопатия!» - раздался из мощных динамиков твёрдый женский голос. «Всем пройти в оргиопатическое убежище!»
Свайдерлоу скорчил гримасу клоуна-неудачника, выпятил зад вверх и быстро-быстро засеменил на четвереньках в чёрный квадратный проём где-то между кривым зеркалом и китайской вазой из свинного студня.

«Что? И мне выпячивать так безобразно зад?» Я попытался встать, но потерял равновесие и упал на мягкую перину, расстеленную на кровати а la retro 1920-x. Рядом, закутавшись в простыни что-то хрюкало и урчало. Я почувствовал как тошнота атомным «грибом» устремляется к пищеводу, дёрнулся и ударился головой о висевшую под потолком рельсу. Глухой звон прокатился по чёрно-серым стенам, и они завибрировали, будто были сделаны из тонкого стекла.

 Я пополз по-пластунски, потому что рельсы свисали почти до пола. Их было так много и висели они на тонких волосках. Обливаясь потом, я дополз до какой-то щели и стал протискиваться. Кто-то пнул меня в зад – похоже тонким каблуком (женский сапог?) и я оказался на улице.

 То ли вечер, то ли утро – мрачно. сумеречно, вдалеке горит фонарь тусклый и болезненно-жёлтый. Небо стряхивает амбициозную перхоть куцего снега на антимолекулярную плюнудную грязь. На горизонте видны квадраты и прямоугольники гравюрно-металлического города. Вокруг только дороги, перекрёстки, абстрактные конструкции, обломки чего-то. Я стою на льду обутый в очень высокие коньки и с трудом удерживаю равновесие. Очень низко летящие вороны могут меня сбить с ног и я упаду в открытый люк канализации, но голос Свайдерлоу меня успокаивает: «Приятного аппетита».
Нет, всё-таки он сбежал от Достоевского в Америку, эксгумировал трупы Эдгара По, Лавкрафта и Элвиса Престли и сделал из них вигвам.