Сэмплы Виен

-1-

Генератор смыслов барахлит.
Вие;н листает эпизоды ремиссий, понимая: окно в спальне открыто. Наждачная рябь беспокойного города зримо струится вместе с пылью, оседая на коже, - она пахнет и покалывает, прожигает, царапает хрупкий эпителий, образуя засечки, бумажные порезы. Там, не дома, кто-то приболел - мокрый кашель случайно попадает в ларго металлических набоек, шершавый вдох, беззвучный выдох. Шелест изношенных покрышек съедает слова шумных людей, что прячут родимые пятна под тренчами. Значит, скоро зима, решила Виен. Стена пушистого мела обрушится на липкие тротуары, и всех потянет к простыням.
Стоя в ванной на холодном кафеле, девочка считает собственные раны. Её тело - храм парафильной любви, битый участок, ненужный пищевой цепочке. В руке - одна из маминых помад, предмет больной гордости, коллекционная "Герле;н" в стеклянной баночке с выцветшей наклейкой. Виен окунает в неё палец и пишет на зеркале: "Деточка, что я им скажу, если они правы?"
А спустя мгновение вонзает кулак в серебряное эхо, провожая мерцающие осколки к ногам. Алая капля их догоняет.
Завтра Виен купит зеркало. Снова.

-2-

Осенью тяжело.
Виен молчит и видит, как собака. Мерно ступая вдоль витрин с косметикой, она отводит глаза и наращивает темп, замедляя шаг лишь у аптеки. Антисептик, бинт, пластырь, аспирин. Немолодая фармацевт дежурно озабочена, но ей не нужны чужие проблемы. Оттого её обеспокоенность из раза в раз кажется Виен пустой тратой гормонов и сердечных сокращений. Никто не задаёт вопросов. Не приветствует и не прощается, ведь человек с табличкой "Дороти" непременно пробьёт очередной чек, когда тонкая ручонка через несколько дней бросит пару измятых, немного влажных купюр в монетницу.
Кому вообще нужны чужие проблемы?
Девчонка садится в такси и просит "ыключить музыку". Спустя несколько сомнений в робких междометиях водитель подчиняется, лелея химеру о пятизвёздочном рейтинге и безупречных отзывах анонимных пассажиров в приложении. Маршрут не меняется: цветочный магазин, в котором Виен обязательно продадут горсть песка, даже если фасовка не позволяет, и кладбище "Роквелл".
Диминуэндо.
Ветхий порт в невозмутимой акватории, где швартуются бессрочно. Ветер здесь можно ощутить лицом, но флюгер едва ли колыхнётся. Издалека приглушённо накатывает бой электронных часов. Редкий бродяга, как и Виен, заглядывает на рандеву с потрёпанной плитой, оставляя синий тюльпан.
Виен оставляет химический след, словно таракан - к воде, чтобы найти дорогу обратно.

-3-

У неё одно новое сообщение, но ничего нового в гравии слов автоответчика она не услышит: "Доброго дня, мисс Фолкнер. В половине десятого я буду в "Кэнди и Фарго". Искренне надеюсь, что вы не передумали. Ким".
Женщина за всю свою жизнь съедает пять килограммов помады.
В детстве ещё до завтрака мама включала "Lipstick On Your Collar" и начинала улыбаться кое-какому миру, небрежно измазав рот терракотовой "Ив Сен-Лора;н". Аромат и оттенок должны были чему-то соответствовать: цвету волос, пигменту радужки, мощности ультрафиолетовых ламп в солярии, времени года, только не настроению.
Балмо;рал - это не замок, не шотландский берет и даже не круизный лайнер. Это губы королевы Елизаветы.
Мамочка уверяла: "этот" аукцион - прощальный, но калейдоскоп обещаний превращал всё, что считалось последним, в предпоследнее. Будто мужчин. Иногда неснижаемый запас благоразумия неугомонной Айвори Фолкнер иссякал, тогда она садилась на каштановый паркет чёртовой кухни и рыдала, словно басенджи, наблюдающий за тем, как хозяин, приказавший верному псу смириться с участью фермерской шавки, габаритными огнями удаляется в сером пикапе.
Однако невидимый перламутровый блеск labia oris в отражениях окон, начищенных до ядовитого блеска, возвращал кармический должок патологической домохозяйке, щедро одаривая процентами за перенесённые страдания: "Буржуа Руж", "Живанши", "Ривлон".
Миссис Фолкнер считала возмутительным поедание рыбы, нося её измельчённую чешую у самого носа.
Виен насилу вырывается из заточения уродливых реминисценций, давя на воспалившуюся ссадину. Озноб. Вагоны метро червём роют подземку, вытрясая бетонные обломки из многоэтажных катакомб.
Тошнота.
Девочка сопротивляется. Молоко в керамической чашке ныряет за кайму, рамка "Хавердаль" без фотографии бесшумно падает на пол.
Вагоны покидают подземку.
Виен берёт помаду и бредёт в ванную комнату.
Вот-вот внутри пойдёт снег.

-4-

"Кэнди и Фарго" - в трёх кварталах от жилища Виен. Сырой воздух, променад и закрытый бутик "Шанель" на пути следования. Стандартные условия при повышенном давлении. Вечерние улицы для неё - декомпрессионные камеры в открытом космосе, а люди здесь - точно мамины помады: припылённо-вишнёвые, бескомпромиссно-чёрные, полуматовые. Они рассеивают внимание, словно линза. Вжимают друг друга в кирпичные стены, задирая юбки, сидят на автобусных остановках, болтая с незнакомцами обо всём на свете, или просто куда-то идут с телефоном у виска.
Что они там слышат?
Виен готова поклясться, она помнит, как звучит сигнализация припаркованной у обочины машины, заискрившей фарами в раскатах отбойного молотка. Как хлопают крылья грифельных голубей, испуганно взметнувшихся в льняных клубах приоткрытого люка паропровода. Но не может припомнить и дня, когда бы ей не мерещился бесцветный вопрос: "Деточка, что я им скажу, если они правы?"
Даже сейчас - проходя мимо винтажной кофейни "Кэнди и Фарго", о которой она никогда не слышала.

-5-

Виен считает метры асфальта, переливая по углам остывшей памяти бродягу с тихого кладбища. Генератор смыслов ошибается.
Это её вина.
Окружающий мир для Виен - не более чем пасть. Говорящая, тонкая, овальная или гладкая, но лососево-розовая. Карминная.
Лиловая, будто ушиб.
Мама нередко приходила в себя с нелепым оскалом и вожделенной "Lipstick On Your Collar". Поднимаясь с каштановой паперти, всхлипывая, растирая угольную тушь по скулам и щекам, она неуклюже врывалась в комнату дочери и наотмашь, часто промахиваясь и повторяя попытку, била девочку по спине, ломая субтильную текстуру, не забывая уличать беднягу в том, что это её вина. Что Киллиан, или Дилан, или даже пресвятой Роберт бросили женщину из-за маленькой, эгоистичной, неполноценной дряни. Но уже через час Айвори Фолкнер возвращалась и просила дочь накрасить ей губы. Снятый с производства телесно-коричневый нюд "Кайли Дженнер" в три слоя поверх жуткой ухмылки Чеширского кота, что всегда забирал свой игривый, многозначный смешок туда, где всё можно было попробовать "ещё хотя бы раз", "хотя бы с замужним".
Прозрачные, твёрдые, стойкие прохожие безразлично проносят свои запахи, точно знамя, мимо Виен. Без труда она различает недавних родителей, любителей шоколадных круассанов, панини, киш Лорен, но не только по жирному блеску у рта в свете спастически мерцающих левиафанов-фонарей, провожающих размеченные магистрали в даль и в никуда. Иной паточный шлейф как бы разворачивает её, вынуждая искать в исчезающем затылке какую-то подсказку или смысл. Взгляд девчонки не успевает прицелиться в перспективу, и она врезается в мягкую фигуру - книга, сумка, кошелёк - всё летит на землю. Если женщина и наливается гневом, то лишь на момент, ведь дальше:
- Пастите, пожауста! Я вас не сышаа! Мне очень жаль!
- О, милая, всё в порядке, - унимая дрожь, она начинает собирать балаганчик, который носит повсюду на всякий случай.
- Я паагу ам.
Виен падает на колено и старается исправить системную ошибку. Подавая квитанции, салфетки, ключи девочка поднимает ингалятор и замирает. Растерявшись, указывая пальцем на телесно-коричневый отпечаток, она задаёт последний вопрос: "Акуда у вас это?"

-6-

Выходя из дома, мама не надевала жёлтую повязку, наивно полагая, что окружающие не сочтут её слепой. Образованная свалка со взглядами на жизнь. Ей не доводилось проходить курсы хорошего человека. Даже бракованную Виен она купила в надежде быть обласканной большим сердцем, что сможет проникнуться масштабом одноэтажной трагедии.
У самой же Виен никогда не было выбора. Разработчик не спрашивает продукт, не против ли тот быть созданным в вечности, и уж тем более - для кого.
Продукт служит.
Продукт развивается.
Продукт устаревает.
Ему разве что остаётся уповать на вероятность или искать нечто изысканное в тёплых кишках, размазанных по обочинам, и отправлять запросы к генератору смыслов: как лучше сломать зубы - о бордюр или о поребрик?
Бить зеркала и не смотреть в глаза людям.
Но до тех пор - терпеть несостоятельность пользователя и совершать непонятные ему обряды, поддаваясь дефектам машинного обучения.
Однажды, вернувшись из школы, Виен нашла миссис Фолкнер в гостиной: Айвори, осыпанная тюбиками всех известных девочке производителей, что-то бормотала, пытаясь вытереть рвоту телесно-коричневого цвета с подбородка.
- Почему он сказал, что я чудовище, Виен?
Пять килограмм. Ещё до завтрака.
- Они все говорят, что я чудовище. Деточка... что я им скажу, если они вдруг окажутся правы?
Сегодня Виен не заходила в ванную и наконец не чувствовала холода. Не просила таксиста выключить музыку, а вместо песка в цветочном приобрела охапку синих тюльпанов. "Роквелл", должно быть, привычно молчало, позволяя крикливым чайкам парить над собой.
Крещендо.
Позволяя Виен оставить подаренный футляр "Кайли Дженнер" там, где ему самое место.
- Поосто скажи им, что тебе жаль, ммам.