В дорогу...

Собираю пустые пожит-ки, узаконить пытаюсь устои, только голос-предатель чего-то дрожит, только фибры души умоляют пожить, намекая, что, якобы, жизнь – синусоида. Мы по разному жили и стро-го судить нас уже никому не получится, да, грешили, но наши поро-ки - разбить лишь окно и с уро-ка слинять, когда скучные цифры не учатся. И всего-то проблем - однокашник, урод, стал из друга любовным противником, было счастьем щенячьим - в подъезде холод-ном на пальцы дышать ей и голод-ным и жадным ртом пить горячее и наивное. Ах, ты память, ах, девочка-крапива! Все вернув, не оставишь, как прежде. Как права ты, как жгуче права, - всех мечтаний имелось-то, дважды два, - чтоб как птицы взлетели одежды. На однОго себя ощущаешь мень-ше. Выручает стакан одиночества, и все чаще помыслить лень и все проще спрятаться в тень благодатного хмеля высочества. И сквозь сердце мое прорастает трава-память, горько-ржавая и свинцовая, как стандартно-пророческое  е-2 - е-4,  запахи, краски слагая в слова, партию сыгранную перелицовывая. В той траве уж давно нет волшеб-ниц, ни фей и ни эльфов. Кузнечик лишь надежды стрекочет на греб-не стерни, словно старец-нахлеб-ник скулит, пряча взгляд и сутуля плечи. А любовь – секонд-fuck и цвето-чек аленький в дьюти фри – распродаже. Отмеряя дозу взглядом зато-ченным, наливаю себе чашу-требницу, все равно ведь феи-волшебницы постарели, и, кинув родные пейзажи, скучно дохнут по психлечебницам.