Еврей с колёсной лирой продолжение

     Не ранним утром, а точнее в одиннадцать часов двадцать семь минут, Иван Анимпадистович был грубо извлечён из-под тряпки сотрудником органов внутренних дел.
- Гражданин, пройдёмте...
Вокруг испуганно теснилась стайка уборщиц.

Иван Анимпадистович сразу покорился судьбе, поняв, что Чухло, следивший за рыжим, прознал, очевидно, о нахождении "гусель" здесь, в этом здании и спокойно взял их. Бросив товарища, Чухло, конечно, был уже далеко, на пути к неистовым роскошествам. Помнил Иван Анимпадистович и об опустошении буфета и чувствовал себя прескверно.

Пока его вели по коридорам, позади раздавался шёпот:
- Мразь! Дегенерат!
- Он украл и передал подельнику, а сам обожрал нас и нарочно завалился спать, чтобы дать тому уйти...
- Грязная харя! Бомжацкое отребье!
Потрясённый предательством, униженный, Иван Анимпадистович совсем сконфузился. Полицейский брезгливо подталкивал его в спину пальцем.

А Гидеон Пумпянский бешено носился повсюду. Он обежал кабинеты, классы, музей, библиотеку, гардероб. Он осыпал сумбурными вопросами всех, кто попадался на пути. Он даже нарочно ударился локтем об угол стола в надежде проснуться. Всё тщетно. Уникальная колёсная лира исчезла без следа. Под конец поисков он очутился в Большом зале с органом. Из овалов портретных рамок ехидно наблюдали великие композиторы.

- А ты еще на балконе посмотри, если не боишься, что рухнет. Вон уж весь трещинами пошёл! - крикнул Моцарт.
- И в каждую органную трубу залезь! - посоветовал Бах.
Глинка спросил:
- Под креслами хорошо проверил? Под обивку-то её не запихнуть...
- Всё суета, - вздохнул Шуман. Страдавший душевной болезнью, он был безразличен к земному.

Не вынеся издёвок, Гидеон ринулся на самый верх здания. Резко остановился у окна, из которого виднелся, меж кустов сирени, затылок гранитного Чайковского. Поднятая рука Петра Ильича всегда казалась ему вдохновляющей, но теперь выглядела жестом отчаяния. Черви тоски так активно завозились в сердце, что на Гидеона накатил удушающий приступ безнадёги. Одиночество, мать, объяснения с французами, уголовное дело...

- Сброситься, что ли, - подумал Пумпянский, глядя на покрытую снегом равнодушную лысину Чайковского. В голове трогательно зазвучал "Реквием" Моцарта.
- Лакримоза, лакримоза, - по-потустороннему плакали женские голоса.
Гидеон ещё приблизился к окну и посмотрел вниз. Там возле крыльца лежало его бездыханное тело в чёрном костюме, раскинувшее руки, словно распятое на кресте. Кровавое пятно медленно выползало из-под черепа. Внезапно в тающие звуки "Лакримозы" ворвался ураганный "Диес Ире"* ("День гнева" - часть "Реквиема"). Сквозь рёв хора завывала Гертруда Соломоновна:
- Еврей, а валяется крестом! Позор! Позор! И хоронить тебя не желаю!
Он чувствовал себя, будто накормленным камнями. Вездесущая мать не давала даже умереть.
- Замолчи, замолчи, - бормотал Гидеон и всё равно не решался взяться за ручку на оконной раме. Так он стоял, теряя остатки уважения к самому себе.

В этот судьбоносный момент позади Пумпянского раздался свежий бодренький голосок:
- Не надо!
Оглянувшись, Гидеон увидал маленькое краснощёкое существо в синем халатике, с ведром, шваброй и белобрысым хвостиком.
- Не надо! - решительно повторило оно, взяло Пумпянского за руку и, усадив на стул у стены, всунуло ему пирожок и термос с чаем.
- Съешьте, пожалуйста!
- Вы кто? - растеряно спросил Пумпянский, откусывая пухлый край пирожка с капустой. Существо ответило:
- Марья.
- Ма-рь-я, - повторил Гидеон как во сне.
Ему никогда не приходилось общаться с простым народом и, будучи представителем народа сложного, он затруднялся.
- А по батюшке? - нелепо спросил он.
- Ивановна.
- Вот как... - произнёс Гидеон, не зная, что ещё сказать, и предпочёл доесть пирожок.

Всё это время Марья смотрела на него как-то стеснительно-смело, талантливо сочетая две эти эмоции в одном взгляде.  Проглотив последний кусок, Гидеон хотел было поблагодарить и удалиться, но, заинтересовавшись количеством веснушек на Марьином носу, спросил:
- Вы откуда?
- Я-то, - бойко откликнулась Марья, - из деревни Тормошиловка Тамбовской области.   
"Тамбовер гоувернемент..." * (*нем.)  - глупо всплыло в голове Гидеона.
- Как Вы догадались, о чём я думал? - справился он.
- А у Вас... у Вас... спина была несчастная...
Нет, он совсем не знал, как вести себя с простым народом и, решив, что это надо делать по-особенному, важно произнёс:
- Ну, прощевайте покеда, Марья... - он хотел сказать "Ивановна", но вышло неловко и банально "Ванна".
- Прощевайте покеда, Марья Ванна, - смущённо сказал Гидеон Пумпянский и направился к лестнице.
 
Марья подошла к окну и следила, как он идёт по двору, оставляя на белом снегу  отпечатки узкие, словно чёрные клавиши рояля. Когда Гидеон скрылся, она подхватила  ведро и швабру  и поспешила убирать разгромленный Иваном Анимпадистовичем буфет. За окном голубь тюкнул Чайковского в равнодушную лысину.

На следующий день Гидеона Пумпянского вызвали на допрос к  следователю ЖелнинУ. Следователь ЖелнИн был долговязый, мутноглазый и хохотал без повода. Не успевала мысль облечься в слова и выпорхнуть на волю, как раздавалось его хриплое: ха-ха-ха, ха-ха-ха... Вот так и начал он допрос Пумпянского:

- Когда в последний раз Вы виделись с похищенной? Ха-ха-ха...
Гидеон несколько растерялся:
- Вчера вечером...
- Ха-ха-ха... при каких обстоятельствах?
Гидеон выдавил:
- На концерте...
- Вы вместе выступали? - спросил следователь Желнин, укротив на сей раз раскаты хохота.
- Да... в каком-то смысле... - промямлил Пумпянский.

Следователь Желнин взял со стола пирамидку, испещрённую египетскими иероглифами, повертел её, а затем, направив острие на Гидеона, резко поинтересовался:
- А скажите, гражданин Пумпянский, у Вас были... ха-ха-ха... интимные отношения с потерпевшей?
Не веря своим ушам, Гидеон взмыл над табуреткой:
- Что?!!! Вы спятили?!!! За кого Вы меня держите?!!!

Желнин был опытным следователем. Он выставил вперёд ладонь:
- Спокойно, спокойно, гражданин Пумпянский! - примиряюще прожурчал он. - Понимаю... ха-ха-ха... Ваши чувства, но и Вы поймите меня правильно. В интересах следствия мы должны выяснить все обстоятельства. Дело...ха-ха-ха... очень серьёзное. Быть может, вы поссорились... это случается... Быть может, похищенная была расстроена?
Гидеон заревел, как сто медведей:
- Нет!!! Она была НАСТРОЕНА!!! Я сам настраивал её вчера вечером!!!   

Желнин поднял телефонную трубку и попросил принести Гидеону воды. Спустя пять минут в комнату ворвался помощник следователя с бутылкой:
- Бутыль вина для Желнина!
Желнин пожаловался:
- Гражданин упрямится, никак не хочет сообщить, имел ли он шуры-муры с гражданкой Лирой Колёсной.
- С кем???!!! - возопил Пумпянский.

Мутноглазый следователь Желнин уставился в материалы дела:
- Гражданка Лира Колёсная похищена предположительно вчера поздно вечером или сегодня рано утром из здания консерватории... Верно?
- Силы небесные!!! - только и смог вымолвить Пумпянский.
Уяснив, наконец, суть недоразумения, следователь Желнин добродушно махнул рукой:
- А хрен...ха-ха-ха... их разберёт, артистов-то... Лира, Фира... У меня в детском саду музыкальную руководительницу звали Муза Эросовна. Я играл на треугольнике!

После допроса Пумпянский выскочил на улицу в ярости. Рванулся направо - снегоуборочная машина перегородила путь, кинулся налево - замёрзшая лужа, несколько метров живого льда. Гидеон уставился прямо перед собой. На другой стороне маячила женская фигурка в пуховике с капюшоном, под которым пылали румяные щёчки.
- Эй! - крикнула Марья Ванна и помахала Гидеону, - идите сюда!
Гидеон бросился навстречу.
- Вы зачем здесь в такой мороз, Марья Ванна? - спросил он, ни за что, впрочем, не желая, чтобы она находилась в другом месте.
- Вас жду, - честно ответила Марья Ванна и поправила выбившийся из-под капюшона узорчатый платок. - Пойдёмте на Красную Площадь ледяные фигуры смотреть.

Гидеон, до того мечтавший лишь о тепле, глянул в голубые девичьи глаза, и тут Марья Ванна блестяще исполнила роль горячей ванны, потому как сделалось Гидеону жарко-прежарко. Будто оказался он в русской бане.

От Иверских ворот, словно брызги, разлетались в разные стороны ледяные кони. В неистовой скачке почти выпрямились их хвосты. Другие лошади в квадриге на ледяной копии Большого театра мчались под водительством Аполлона. Под гигантской елью в серебристых шарах улыбался трёхметровый Дед Мороз. Ледяной музыкант в парике с косичкой играл на ледяном рояле. Солнечные лучи пронизывали корону на крыше пузатой кареты, и она казалась усыпанной настоящими бриллиантами. Марья забралась в карету и весело кричала что-то ледяному кучеру. 

А потом они оба, держась за руки, залезли на палубу ледяного корабля под ледяными парусами, где каждая снасть была выполнена с идеальной точностью, а на мачте развевались флаги. Они смотрели на красный кирпич Кремля, на тёмные людские силуэты, вкраплённые в искристую ледяную  панораму, и невесть откуда спустилось и укрыло их уютное ватное одеяло из тех, что остались ещё в наших деревнях.

Под этим одеялом Марье тоже стало жарко, и она сняла капюшон. На белом фоне её платка извивались затейливые голубые линии, изображающие морозные узоры. Среди завитков расцветали крупные георгины и яркие маленькие розы. И сама Марья Ванна распустилась, как цветок, посреди стужи Гидеоновой жизни.
- У тебя, Маша, вид совершенно матрёшечный, - сказал Гидеон, слегка дотрагиваясь до меховой опушки капюшона. - Только у матрёшек глаза пустые и глупые, а у тебя наоборот. Прекрасные.

Марья Ванна странно засмеялась. Гидеон никогда не ощущал ничего подобного. Чувство не было сравнимо с восторгом от аплодисментов публики, от знакомства с музыкальным шедевром, с радостью нахождения редкого инструмента. Сердце его на миг сжалось в болезненный комок, а затем отпустило. И черви тоски, которые, прорыв множество ходов, обосновались там, казалось, основательно, бросились наутёк.
- Дави их! Не давай уйти! - вскричала Марья Ванна низким голосом и принялась уничтожать червей тоски своими острыми каблучками. Черви лопались, испуская вонючий дымок, который быстро рассеивался в морозном воздухе.
А с Гидеоном произошла вещь доселе невиданная. Одним махом он сорвал с шеи ненавистный мамашин шарфик и сунул его в карман пальто.

В ГУМе они бродили среди манекенов, наряженных в старинные зимние платья с муфтами, любовались ёлочными украшениями, съели на радость продавцам по три порции мороженого, пообедали в кафе (причём ватное одеяло грело так, что они брали только холодные блюда), посетили роскошный исторический туалет с прибамбасами, отдыхали на лавочке под деревом с розовыми бумажными цветами. Марья Ванна рассказывала о том, что в деревне Тормошиловка Тамбовской области у неё была ручная сова с больным крылом, ходившая за ней пешком в школу за много километров.
- Я ведь упорная, как та сова. Мать не пускала меня в Москву, а я взяла да поехала...

Гидеон всё слушал и не мог наслушаться, всё смотрел и не мог насмотреться.
- Ты прикончила червей тоски, как тот богатырь из былины, который растоптал ядовитых змеёнышей, - сказал Гидеон Пумпянский.
- Добрыня Никитич, - уточнила Марья Ванна и предложила:
- А поедем завтра за город на собаках кататься.

Невзирая на субботний день, в девять часов Пумпянского вызвали к следователю Желнину.
- Вам знаком этот...ха-ха-ха...человек? -  вопросил он, протягивая снимок и одновременно бросая жалостные взгляды на пустую бутыль вина.
Гидеон воззрился на фото и почти закричал:
- Да, да! Помню, как эта гнусная рожа и с ним ещё такой же тип тёрлись возле меня в фойе, когда я пил кофе!

Внутри заклокотало. Не просто неприязнь, а ненависть к прохвосту, укравшему  дорогой инструмент, завладела Гидеоном. Захотелось даже плюнуть в харю незадачливого Ивана Анимпадистовича и в анфас, и в профиль. Следователь Желнин вновь повторял:
- Спокойно...ха-ха-ха... спокойно...
На этот раз Пумпянскому всё же принесли стакан воды, что, впрочем, не возымело действия. Все внутренности его тряслись от негодования.

Лишь через два часа, встретившись с Марьей Ванной у ног гранитного Чайковского, Гидеон опять ощутил не спокойствие, но присутствие того загадочного дарящего уют одеяла, которое накрыло его накануне впервые в жизни. И вновь скомкан был в кармане кусачий мамашин шарфик.

В просторном автомобиле Пумпянского они покатили по полупустым улицам, на которых по-прежнему властвовал мороз. Багровые носы редких прохожих оживляли белое полотно.

Питомник ездовых собак располагался в нескольких километрах от города. Ещё издали услыхали Гидеон и Марья отчаянный скулёж скучающих псов. А за оградой вольера окружила их целая стая хаски с прозрачными льдистыми глазами. Собаки ласкались, прыгали на людей, лизали в лицо. Безудержно виляли хвосты. Гидеон ошалел от счастья. Никогда Гертруда Соломоновна не позволяла ему не то что заводить, но и гладить животных. ("Не смей, Гидя, грязные твари могут быть заразны!").  Он присел в снег, смеялся, проводил руками по мордам, спинам, лапам, чесал осаждавших за ушами.

Белоснежная, но чёрноухая сука с тремя щенками отделилась от стаи, чтобы покормить потомство. Малыши толкались под брюхом матери, потом успокоились и запыхтели, найдя источники пищи. Когда они наелись, Гидеон и Марья взяли их на руки. Щенки щурились, их тёплые животики раздулись от молока. Они засыпали. Поглаживая их, раздвигая пальцами густой мех, Гидеон и Марья смотрели друг другу в глаза и смущённо думали об одном и том же.

Им выдали огромные малицы из оленьих шкур, украшенные аппликациями из цветных тканей и бисерным шитьём.
- В таких размахайках холод нипочём, до Чукотки доедете, - сказал высокий каюр, запрягая взрослых собак в упряжку.
 
Хаски побежали цугом. Впереди лёгкий, с рыжими подпалинами, вожак, быстро выполняющий команды. Прямо за ним - направляющие собаки. В центре две крепкие псины - опора упряжки. И двое мощных зверей - ближе к нартам.
Ни Гидеон, ни Марья даже не представляли, как стремительно могут двигаться собаки. Перебирая лапами, обутыми в кожаные чулочки, они неслись по лесной дорожке. По сторонам мелькали сосны и лиственницы, между которыми то появлялась, то исчезала другая упряжка, ведомая северными оленями. В воздухе вспыхивали снежные искорки.

Врождённая зажатость Гидеона совершенно испарилась. Он хохотал, обнимая Марью, громко подгонял собак. Через слово сыпал шутками. Марья давала ему то, что ранее никак не мог он ощутить по причине интеллигентской вялости натуры - простоту и одновременно полноту жизни.
- Весело тут, лес, зверушки депрессию лечат, - сказал каюр, не без труда остановив собак, рвавшихся бежать дальше. - А то  служил я тигром у грузин в ресторане, флаеры раздавал, с девицей нестоящей спутался. Вот была тощища...

По-прежнему закутанные в невидимое одеяло, Гидеон и Марья пообедали в яранге. Снаружи доносились гипнотические звуки варгана. Поев сами, они кормили ягелем изящных северных оленей, деликатно бравших с ладоней пучки мха.

Под вековой лиственницей, чьи корни живописно корячились на снегу, Гидеон смело поцеловал Марью Ванну  прямо в красные губки. Любимая доверчиво прильнула к нему, и они застыли, не будучи в силах пошевелиться. Одетые в толстые малицы, они ощущали себя совершенно обнажёнными, соприкасающимися кожей, проникающими друг в друга на каком-то более тонком, чем телесный, уровне. 

Дома перед сном Гидеон наконец-то без уныния взглянул на "Звезду удачи" и погладил девушку из оленьего меха, сильно схожую с Марьей Ванной в северном наряде. В тот момент для Гидеона всё было решено.
- Я, мама, женюсь на Маше из Тормошиловки. Это в Тамбовской области. Тамбовер гоувернемент. Она работает  у нас в консерватории уборщицей.

Вой, крики, стоны, заламывание рук, взывание к совести, валокордин, корвалол, валерьянка, имитация падения в обморок, падение на кровать, фраза "Гидя, как ты  можешь ненавидеть родную мать, которая...", имитация вызова скорой помощи, угроза вызова скорой психиатрической помощи, угроза оставить квартиру государству, попытка выдавить слёзы (они не выдавливались), жалобы, проклятия, два опрокинутых стула, пять разбитых тарелок из сервиза времен польско-советской дружбы.

Гремящие слова Гертруды Соломоновны напоминали падающие по мусоропроводу отходы. Гидеон оставался непреклонен. Он прошёл в прихожую и стал натягивать пальто.
- Куда?!!! Не смей оставлять меня!!! - изо всей мочи рявкнула мать.
От фантастичности и невозможности подобной сцены в прошлом Гидеон закашлялся.
- Что ты кашляешь, как Иерихонская труба?!!! - завопила Гертруда Соломоновна, метнувшись к сыну, чтобы повязать шарфик.
Гидеон холодно отстранил её руку.
- Она кашляла? - только и спросил он.

После того, как дверь за Пумпянским победно хлопнула, он собрался было позвонить Марье Ванне, но, осенённый новой мыслью, возбуждённо подпрыгнул и поспешил в направлении Кузнецкого Моста. Через полчаса Гидеон вбежал в низенький дом, над которым колыхалась растяжка "Ювелирная выставка-продажа".  Где-то тут прятался павильон с якутскими бриллиантами. Прекрасный северный камень решил Гидеон подарить  Марье Ванне в память о собачьей упряжке, оленях, малицах и яранге. Несясь про проходу, он чуть не опрокинул  небольшой скромный прилавок и затормозил. На  прилавке, сияя, раскинулась настоящая радуга.

- Что это? - удивлённо спросил Гидеон у экзотического вида продавца с банданой на голове.
- Анодированный титан, - гордо ответил тот, - взгляните, как играет. Есть всё, что угодно: подвески, серьги, перстни, даже обручальные кольца. Полный ассортимент для оригиналов.   
Значит, для него. В последнее время Пумпянский вёл себя непрозаично.
- Анодирование есть образование оксидной плёнки на металлической поверхности в процессе электролиза, - продолжал вещать продавец.

Технические подробности Гидеона не взволновали. Перед его глазами переливались цвета, переходящие от серого к зелёным, малиновым, розовым, жёлтым, синим. Подумалось о планетах, галактиках, звёздных скоплениях, космических кораблях. Он был очарован, но выбирал придирчиво, и лишь через полчаса коробочка с блестящими кольцами последовала в карман.

- Маша, я потом куплю тебе много всего с бриллиантами или с чем захочешь, - дрожащим голосом сказал Гидеон Пумпянский, держа Марью Ванну за руку. - Но сегодня  позволь подарить тебе эти радужные вещи, потому что ты превратила мою душу в радугу, потому что я хочу, чтобы ты была со мной каждую секунду моей жизни. Извини за выспренние слова.
Марья нервно сглотнула, так как подступали слёзы. Два тонких обручальных колечка светились в вечернем сумраке.

- Ах да! Чуть не забыл. Вот ещё!
Гидеон протянул вторую коробочку, где на бархатной подушке мерцали две бриллиантовые капли. Марья Ванна вдела их в ушки, и они засверкали, такие же чистые, как и её глаза.
- Вся музыка, которую я когда-то играл, теперь по-иному звучит в моём сердце, - сказал обалдевший жених, пересчитывая веснушки на невестином носу.
Они увлечённо предались поцелуям и не ведали, что прямо над их головами висела,  переливаясь, радужная туманность Кольцо из маленького созвездия Лира.


Окончание http://www.proza.ru/2017/06/20/277


Рецензии
Вот забавно:
читал первую часть и вспоминал В.Орлова
а вторая спровоцировала вспомнить Бабеля... неуловимо : ))
Вы писали "Еврея" "одним махом" или в разные периоды, Ирина?
Что то будет в третьей части?
При этом рождественская сказка уже ощущается : )

Александр Скрыпник   26.12.2020 11:45     Заявить о нарушении
Надо же, какие неожиданные для меня ассоциации! Орлова я вообще не читала. Бабеля читала сто лет назад, практически ничего не помню.

Мне очень нравится детский (как бы) писатель Юрий Коваль. Вот о нём я иногда думаю при написании весёлых вещей.

Писала одним махом. Другое дело, что махи у меня бывают довольно затяжные. Не помню, сколько занял этот рассказ. Но точно намного больше месяца. И я, конечно, пишу не каждый день.

Спасибо Вам, Александр!



Ирина Астрина   26.12.2020 12:04   Заявить о нарушении
В мои незапамятные года "Альтист Данилов" произвел эффект, сравнимый с "Мастером и Маргаритой". И знаете, вот этот сплав подачи музыки и мистического начала у Вас очень перекликается с Орловым : ) - возможно, он бы Вам понравился.
А Бабеля я читал недавно, когда писал... как бы это назвать? - римейк на него, что ли : ))))

Александр Скрыпник   26.12.2020 12:58   Заявить о нарушении
А, да - посмотрю в Яндексе, что за Коваль такой

Александр Скрыпник   26.12.2020 12:59   Заявить о нарушении
Коваль - "Приключения Васи Куролесова", "Самая лёгкая лодка в мире". Нравится образность у него.

Ага, посмотрю "Альтиста..." Заинтересовало очень.

Ирина Астрина   26.12.2020 13:40   Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.