ангел

Марина стояла перед стеклянным прилавком, зачарованно рассматривая элегантные коробочки с духами и туалетной водой. Тяжелое стекло отражало ее согнувшуюся нескладную фигуру, и Марина рассматривала пахучий мир совершенства сквозь это своё нескладное отражение.

В парфюмерный она забежала случайно. На улице разразилась гроза. И Марина испугалась, что её быстро намокшее платье,  насмешливо подчеркнет и сутулую спину и и некрасивую грудь и узкие бедра.

Марина направлялась в книжный магазин, а тут гроза в начале мая, как у  классика. Марина обожала поэтов девятнадцатого века. Они умело воспевали женщин через образы природы, они были романтиками. Господи, ну не чудо ли так влюбленно передать грозу?

Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.

Марина легко вообразила себя богиней Гебой, сравненной Тютчевым с той самой грозой в начале мая. К тому же на лицо Геба, изображенная Иоганном Баптистом Лампи (то ли старшим, то ли младшим),  была очень похожа на Марину. На живописном полотне богиня держала золотой кувшин и, скорее всего, с амброзией, дарующей вечную жизнь.

Если бы у Марины был кувшин с амброзией, она бы отдала его любимому мужчине без остатка, чтобы он жил вечно. Сама Марина на вечность не претендовала, зачем вечности такая несуразная личность, как она? Уж чего-чего, а здравомыслия у Марины всегда хватало. Но кроме здравомыслия у неё больше ничего не было - ни кувшина амброзии, ни любимого мужчины.

Марина никогда и никому не нравилась и эту ужасную правду нужно было как-то принять, как-то с ней смириться и пытаться существовать с ощущением собственной ненужности. Но Марина не впадала в отчаяние, потому что её спасало то самое здравомыслие, о котором часто не задумываются красивые и успешные люди.

У Марины была подруга детства Ольга, такая же некрасивая и одинокая, но не очень сильная по характеру. Ольга пыталась вырваться из одиночества любой ценой, вернее безо всякой цены, поэтому водила домой разных полупьяных мужиков. Марина украдкой завидовала Ольге, — все-таки ее любили. Пусть недолго, пусть под водку, но ведь если закрыть глаза, то можно вообразить, что ты лежишь в постели совсем с другим человеком. При этом ты ощущаешь его горячие губы, слышишь ласковое бормотание, чувствуешь прикосновения мужского тела.

Марина вздохнула и перевела взгляд ниже, от премиальной шеренги духов к угловатым коробочкам с туалетной водой. Ужасно дорого. Марина давно взяла за правило не замечать дорогую парфюмерию, развивая в сознании культ чистого тела.

Дважды в день она с наслаждением терла себя жесткой мочалкой и, запрокинув голову, подолгу стояла под струями обжигающей воды. Ее вещи были всегда безукоризненно выстираны и выглажены, все пуговицы на местах, обувь надраена до блеска.

И все-таки, как привлекательны эти коробочки за стеклом. Даже лак для ногтей притягивал взгляд изысканной формой бутылочки. Марина покосилась на ценник. Ужас. А интересно чей это лак? Наш или импортный?

Марина прочитала название, набранное латинскими буквами, но легко переводимое как "Ангел". Цена лака двести пятьдесят рублей, с припиской - скидка 50 рублей. Марина задумалась. С собой у неё было триста рублей, ровно на покупку книги. Если бы не гроза, она бы уже возвращалась домой с новой книгой, в предвкушении заведенного ею самой ритуала книжной покупки – зажженный яркий свет ванной комнаты, горячий душ, растирание банным полотенцем, взмахи тяжелого гребня, разбирающего волосы, большое уютное кресло, чашка травяного чая и непременное втягивание запаха первой страницы, пахнущей клеем, мелованной бумагой и краской.

Марина отвлеклась от лака и перевела взгляд на ногти. Они были короткие, аккуратно подстриженные, здорового розового цвета. Интересно, а лак стойкий? Марина взглянула на стоявшую поодаль продавщицу, но спрашивать передумала. Какая разница, если она не покупает?

— Что-то выбрали? — продавщица подошла ближе.

— А вот лак, — Марина показала рукой, - он в какую цену?

— Вы про "Ангел"? — проследила взглядом продавщица. — Двести пятьдесят рублей.

— Это со скидкой? — Марина ощутила неловкое смущение, словно чем-то обидела продавщицу.

— А, точно, на него сегодня скидка,  - пригляделась продавщица, - у нас же распродажа, всего двести рублей, возьмите два, подарите кому-нибудь?

У Марины мелькнула мысль об Ольге, но денег все равно в обрез, ничего, она возьмет один и поделится. Марина протянула двести рублей. Коробочка с лаком казалась теплой. И очень гладкой.

— Ужас какой-то, — пожаловалась продавщица и по-кошачьи потянулась. - на дождь я зеваю просто безбожно.

— Стихло, — сказала Марина, - пойду.

На улице еще было свежо. Ветер играл краем шифонового платья, и Марина пугливо придерживала цветной подол.

Придя домой, она тщательно вымыла руки и лицо. Села к письменному столу, включила настольную лампу и достала из сумки коробочку.

— Ангел, — благоговейно прошептала Марина.

Она закрыла глаза. Пусть, пусть она никогда не станет другой, пусть, но кончики ее изысканно накрашенных ногтей все-таки дотянутся до мира, в котором она никогда не была. Они нежно прикоснутся к нему, к сияющему, гудящему весельем, удачливому миру и ей этого будет вполне достаточно, чтобы ощутить себя частичкой общего счастья, общей красоты и гармонии.

Марина улыбнулась и открыла глаза. Конечно, утром она все смоет ацетоном, а сейчас она будет безумствовать.

Марина открыла коробочку, вытянула пузырек. Сняла перламутровую крышечку. Тонкой кисточкой осторожно нанесла лак на ногти. Красивый цвет. Чудо. Теперь нужно дождаться, пока он застынет. Марина подула на пальцы, впервые в жизни смущаясь своих невероятно похорошевших ногтей.

Она отвела руку в сторону и прищурив глаза мечтательно разглядывала результат своей работы. Она вообразила, как откуда-то из едва различимой дали к ней навстречу протянется добрая рука принца, который обворожительно придерживая её сияющую кисть, закружит Марину в сладостном волшебном танце «и раз-два-три и раз-два-три»… Звонок телефона заставил ее вздрогнуть.

— Алло, — сказала Марина, держа трубку растопыренными пальцами.

— Это я, — голос Ольги был подавлен. — Ты можешь ко мне приехать?

— А что случилось? — Марина сжала пальцами трубку, смазав часть лака.

— Привела сегодня одного. Симпатичный, почти трезвый, — голос Ольги пугал непривычной тусклостью. — Выпили чаю. Легли. А потом он стал меня душить. Моими же колготками. Я думала, это он играется. А он озверел.

— А потом? — Марина провела рукой по лбу, оставляя на нем красные полоски лака.

— Я стала вырываться, — голос Ольги становился все тише, — тогда он меня избил, забрал колечки, цепочку с кулоном и ушел.

— А ты?

— А я стою на табурете, — Ольга закашлялась, — на шее те же колготки, которыми он меня не додушил.

— Зачем? — похолодела Марина.

— Не хочу больше жить, — Ольга помолчала, - вот, прощаюсь.

— Я сейчас, погоди, я сейчас приду, — заторопилась Марина, - ты только дверь не запирай, ты слышишь?

— Она открыта, — откликнулась Ольга. — Он не закрыл.

— Ольга, ты только дождись меня, прошу, умоляю, — Марина бросила трубку на рычаг.

Сорвалась с места, лихорадочно накинула платье. Схватила сумочку. За окном снова барабанил дождь, но искать зонтик времени не было.

Хлопнула входная дверь. Наступила тишина.

На столе лежал опрокинутый красный флакончик лака с названием, набранным латинскими буквами, но легко переводимое как «Ангел».