Второй попытки не будет 26-29

                26
    Спустя пять лет после отъезда Триши из родительского дома, она уже могла подвести некоторые итоги. Карьера Триши складывалась удачно; страна, правда, потеряла в ее лице учителя русского языка и литературы, но зато из нее вышел весьма талантливый журналист. Рыжеволосая «акула пера» писала интересно, имела свой круг читателей. В городе и за его пределами ее хорошо знали, Триша часто бывала на серьезных мероприятиях, была знакома с «сильными мира сего» в масштабе области.
           К отцу и матери она приезжала редко. Те не обижались, тем более что давно уже освоили «скайп» и на связи были практически ежедневно.
     Букеты из двадцати пяти белоснежных роз Триша получала на каждый день рождения. Теперь они исправно оказывались по новому адресу. И ни разу(!) ей не удавалось поймать момента их появления. Просто выйти за дверь и провести ночь в подъезде она не решалась да и не до того было – день, а, вернее, ночь ее рождения была особенная и позволить себе провести это время  в одиночестве было для Триши непозволительной роскошью.
     Однажды во время  предновогодней вечеринки, устроенной в редакции, Триша вышла из кабинета, где гремело веселье, и заметила стоявшего у окна Калагина. Подошла.
- Не помешаю?
- Нет.
     Она ловко подтянулась на руках и уселась на подоконник. Данила покосился на нее, усмехнулся.
 Ему с огромным трудом удалось взять себя в руки и «скинуть» полтора десятка килограмм. И все равно Калагин был еще о-очень далек от совершенства, и проделать подобный кульбит просто не мог.
- Циркачка.
- Могём, - просто кивнула  Триша.
     Распахнулась дверь кабинета и в коридор, хохоча, как сумасшедшие, вывалились два работника – фотокор Тимур Закиров и корректорша Наденька. Обняв друг друга за плечи, они, слегка покачиваясь и распевая «давай закурим, товарищ, по одной» пошли в сторону туалета. Оба были злостными курильщиками, так что без труда можно было догадаться, зачем они туда направились. Дымить в редакции позволялось только там, и то в открытое окно.
     Калагин покосился на них, причем Трише вдруг почудилась в его взгляде какая-то неприязнь. Оба, и Тимур, и Наденька работали в газете почти с первых дней ее появления, с главным редактором ладили.
- Ты чего? – недоуменно поинтересовалась Триша.
     Данила махнул рукой, мол, так, ничего особенного. Но потом все же проговорил:
- Я, когда в больничке валялся, с бабулькой одной познакомился. Она у нас там нянечкой работала. Сухонькая такая, махонькая… Ухаживала за нами, кто особенно тяжелый был, как за малыми детьми. Да ты ее, может, даже видела…
     Триша сердобольную старушку помнила, видела ее несколько раз сидящей и у постели Калагина, когда он был совсем плох. Только когда Триша заходила в палату, нянечка всегда беззвучно исчезала.
- Ну, да это, в принципе, неважно. Тут дело в другом.
     Калагин помолчал, словно собираясь с мыслями.
- Я потом узнал, что это мать нашего Тимура. Но они не общаются.
- Почему?
- Не знаю, - Данила пожал плечами, – он же вроде в детдоме вырос. Видно некрасивая какая-то история получилась. Я сам один раз видел, как она встретила его около редакции, явно хотела поговорить. Но он даже не остановился, просто обошел ее, как столб какой, и дальше пошагал. То, я скажу, еще зрелище было…
     Триша только покачала головой, соглашаясь – жизнь, она и в самом деле штука непростая.
     История была горькая и тяжелая. Журналистское чутье подсказывало ей, что это неплохой сюжет для какого-нибудь произведения… Но рука почему-то не поднималась касаться чужой боли.
- Ты только об этом не пиши, - попросил Калагин Тришу, – не надо. Это их дело, их жизнь…

     И эта непростая штука под названием «жизнь» снова свела Тришу с матерью Тимура.
     Еще навещая Калагина в больнице, она решила написать статью об одной работавшей там медсестре. Наброски уже были сделаны, и журналистка отправилась к женщине, чтобы получить ее согласие и обговорить детали.
     Вот тут-то и встретилась Трише мать Тимура.
     Внимательно присмотревшись к чистенькой старушке, бережно ухаживающей за одним из пациентов, Триша в разговоре с героиней своей  статьи спросила и про старенькую  нянечку. Отзывы о ней оказались только положительными, прозвучали даже лестные эпитеты: «наша мать Тереза», «ангел-хранитель», «человек с золотым сердцем».
    Познакомиться с пожилой женщиной труда не составило. В больницу Трише пришлось заглянуть еще ни единожды – она всегда уточняла детали будущей статьи, разговаривая с человеком не по телефону, а «в живую», глядя ему в глаза, наблюдая за жестами, за реакцией на тот  или  иной вопрос.
     Так Триша узнала горестную историю Тимура и его матери. Оказалось, что сын и в самом деле  не общался с нею уже много лет, даже нет, почти целую жизнь.
     Мать Закирова приехала в город из глухой деревни совсем молоденькой девчонкой. Влюбилась в солдата-срочника, поддалась на уговоры… История стара, как мир. Уехавший на родину предков кареглазый  красавец оставил ей на память только свои имя и фамилию да ребенка. В трудный момент жизни никто девушку не поддержал, о возвращении в деревню с младенцем на руках и речи быть не могло.
     Смалодушничала мать Тимура… Помыкавшись  вдоволь, похлебав горькую похлебку жизни, она написала записку с именем и фамилией мальчугана, и отнесла сына на крыльцо детского дома.  Сама потом пыталась наладить свою жизнь, уехала из этого города, несколько раз выходила замуж. Мужья попадались разные, но в основном это были не лучшие представители мужского населения. Последний супруг вроде и оказался человеком порядочным (не пил, не бил, сам неплохо зарабатывал), но, узнав про оставленного в детдоме мальчика, категорически отказался его оттуда забирать. «Мне чужие дети не нужны». Сказал - как отрезал. Робкая от природы женщина ему покорилась.
     Так и вырос Тимур в казенных стенах, никто не пожелал его усыновить. Он ничего не знал о матери, найти ее следы было практически невозможно – ведь он был подкидышем. Потом последний муж женщины скоропостижно умер. Детей, кроме брошенного сына, у нее не было. И она решила разыскать свое единственное дитя.
     Нашла. Не сразу, но отыскала Тимура. И даже решилась на встречу. Рассказала все, как есть, даже встала на колени и просила у него прощения. Но сын мать не простил. И общаться с нею больше не пожелал, строго-настрого запретив ей появляться рядом с ним самим и его семьей.
     Женщина перебралась на житье в город, где он жил, время от времени поджидала его где-нибудь, смотрела издалека, не смея приблизиться. Уже будучи пенсионеркой, она устроилась в больницу нянечкой и с материнской любовью стала ухаживать  за тяжелыми больными. Грехи надо отмаливать…
     А недавно врачи поставили ей смертельный диагноз. Времени отвели немного. Но женщина умоляла свое руководство не выгонять ее из больницы. Она решила, что будет помогать больным до тех пор, пока ей самой хватит сил.
 
         27
     Разговор с Тимуром был  трудный. Начала его Триша неожиданно, просто застав как-то Закирова стоящим в одиночестве на крыльце редакции. Он неспешно курил и явно никуда не торопился.
     Триша подошла и с ходу выложила ему, что знает про него и его мать.
     Тимур сначала даже оторопел, глядя на нее красивыми темными глазами. Потом до него стало доходить, о чем говорит ему коллега. Лицо его моментально закаменело, губы сжались в тонкую линию. Закиров сделал глубокую затяжку и резко отбросил окурок в урну. Он явно собирался уйти прочь, но Триша его опередила:
- Что, думаешь, сбежишь? – она усмехнулась. – Да я тебя и не держу. Только, Тимур, от себя никуда не убежишь. Не мне тебя, конечно, учить, ты мальчик взрослый.
     Тимур метнул на нее грозный взгляд, но, даже качнувшись, чтобы уйти, вдруг задержался.
     Сделав вид, что не замечает его движений, Триша невозмутимо продолжила:
- У тебя ведь и дети есть, правда? – она в упор смотрела на него. – Двое, кажется?
- И чего? – подал он, наконец, голос. – Будешь давить на жалость? Можешь не стараться, я своих детей бросать не собираюсь, и воспитываю их нормально. Что такое - любить родных - уже давно объяснил.
-  Молодец, – похвалила Триша весьма искренне. – И про бабушку их ты им всю правду рассказал…
- Представь себе – рассказал! – у Закирова гневно затрепетали крылья носа. – Слушай, а тебе-то что за дело до всего этого? – он вдруг недобро сощурился. – Материальчик очень трепетный, да? Статья может неплохая получиться, правда?
- И про то, что она в одном с вами городе сейчас живет, тоже? – спросила Триша, словно не услышав его слов.
     Тимур не ответил, лишь сунул руки в карманы брюк, покачался с пятки на носок.
- Я видел ее пару раз. Она думала, что я не заметил, как она за мной смотрит. Но что она здесь живет, я не знал, – голос его прозвучал неожиданно глухо и даже как-то устало.
- Как видишь, твоего приказания она ослушалась, – сообщила Триша, немного развернувшись в сторону, чтобы стоять с Тимуром почти на одной линии. Прямых взглядов уже достаточно, человек и так  пошел на контакт. Говорить, глядя куда-нибудь в пространство, легче, чем буравить друг друга глазами.
     Тимур покосился на нее.
- И про то, что диагноз у нее смертельный, тоже рассказал?
     Теперь уже Закиров замер, словно пригвожденный услышанным. Триша заметила это.
- А ты не знал?
     Тимур молчал.
- Ей осталось что-то около года. Это даже не она мне сказала, я разговаривала с врачом. Твоя мама, кстати, очень просила не увольнять ее с работы до последнего. Она работает нянечкой в кардиологическом отделении. Ухаживает за больными, - с губ чуть не сорвалось «как за детьми», но Триша сдержалась. – Ее очень хвалят.
     Она помолчала, думая о чем-то.
- Знаешь, я ведь не сразу на этот разговор с тобой решилась. Вокруг столько всяких историй случается, что даже придумывать ничего не надо. Я просто подумала… Я даже себя попыталась в такой же ситуации представить. И мне стало страшно, Тимур. Можешь мне не верить… Но то, как мы живем сейчас, с кем общаемся, кто нас окружает – это все так привычно, что мы этого просто иногда не замечаем. Ну – есть и есть, подумаешь, чего, вроде тут заморачиваться? А в какой-то момент настает вдруг… обрыв, что ли, какой-то… И кто-то привычный навсегда исчезает. Навсегда, понимаешь?! И ты больше никогда не увидишь этого человека, не услышишь его голоса. Не поговоришь, не посмеешься вместе с ним, и даже не поругаешься. Сначала ты этого, может быть, не почувствуешь, может, даже не заметишь, жизнь-то идет вроде бы своим чередом. А потом, раз, и всплывет… Вспомнишь… А уже нет его рядом, этого человека,  и никогда не будет. Ничего больше не будет – ни взглядов, ни голоса. Ни улыбок. И даже ссор.
     Закиров продолжал молчать.
     Вот теперь его нужно оставить одного. Понимая это, она развернулась, сделала пару шагов. Приостановилась.
- Может быть, детям все же нужно сказать. Ведь второго шанса не будет.
     Когда Триша садилась в свою машину, она все-таки не сдержалась и обернулась.
     Тимур стоял на том же месте и в той же позе, только жадно, «в затяг», курил.

                28
    Триша остановилась у окна, разглядывая прохожих. За людьми вообще интересно наблюдать. За каждым наверняка есть какая-то история. У кого-то попроще, у кого-то позаковыристей. С кого-то вообще можно триллер писать…
     Сейчас она ждала звонка по городскому телефону. До назначенного времени оставалось минут пять, и Триша, глядя в окно, просто «убивала» время.
     Да, люди… Все мы, буквально каждый, приходим в этот мир на тот или иной срок, и  у каждого свое предназначение. Кто-то будет лечить, кто-то учить. Кто-то кормить, кто-то убирать улицы. Кто-то полетит к звездам, а кто-то вытащит у старухи последние копейки и пропьет их тут же, купив какой-нибудь «настойки» рублей по тридцать за стограммовую бутылочку. И потом умрет в тяжких муках от этого зелья. А кто-то это зелье продаст… А кто-то его изготовит и зальет в этот «фуфырик»…
     Почему так?
     Из века в век люди мучаются сами и мучают других…
     Грешат сами и подталкивают к греху близких и не очень людей… 
     Так было, есть и будет.
     Только где же  новорожденному человеку делают метку о его предназначении? Здесь, на грешной земле или там, на небесах, если там вообще что-то есть кроме облаков?
     Из здания редакции вышел Тимур. Триша видела, как он замешкался, доставая сотовый телефон. Поднес к уху, резко что-то ответил, остановился.
     В этот момент Триша заметила на другой стороне дороги худенькую пожилую женщину в сером плаще. На улице было пасмурно, временами моросил нудный дождь, и женщина почти сливалась с окружающей обстановкой, была совсем незаметна. Впрочем, она именно этого и добивалась – Триша узнала в ней мать Закирова.
     В какой-то момент Тимур повернулся в ее сторону. Даже разговаривая по телефону, он не мог ее не увидеть, сверху Трише это было очень заметно.
     Увидел. Разговор был окончен, рука Тимура уже убирала телефон в карман куртки. На некоторое время он замер, Трише даже показалось, что он качнулся вперед. Два человека смотрели друг на друга не отрываясь, и Трише вдруг показалось, что между ними протянулась невидимая, но такая прочная нить, что на нее можно поставить канатоходца и он без труда по этой нити пройдет.
     Но… Несколько секунд, и в Закирове словно щелкнул какой-то тумблер – мужчина резко качнулся назад, гордо вскинул голову и, резко развернувшись, быстро пошел к своей машине, припаркованной неподалеку на стоянке. Еще через минуту его темно-зеленый «Ниссан» на довольно приличной для города скорости умчался прочь.

                29               
     Больничный коридор пах хлоркой – полы недавно мыли и линолеум был еще влажным. Время посещений уже закончилось, но вот в дверях показалась небольшая группа людей в накинутых на плечи одноразовых халатах. Это был высокий темноволосый мужчина и двое детей – мальчик лет десяти и трехлетняя девочка со смоляными кудряшками, в нарядном платье с пышной юбочкой.
     Где-то в противоположном конце коридора, в ответвлении, ведущем на лестничную площадку, послышался плеск воды и бряканье металлического ведра.
     Мужчина что-то сказал детям, и они втроем медленно пошли по коридору.
     Маленькая худенькая женщина в синем рабочем халате, прижав к колену швабру,  отжала тряпку и разогнулась. Ей оставалось помыть только этот маленький коридорчик, а там, дальше, убиралась другая санитарка.
     За плеском воды и звоном ведра она не расслышала шагов  за спиной. И поэтому, когда обернулась, замерла сначала от неожиданности. Потом, сообразив, кто стоит перед нею, женщина разжала пальцы, и швабра в ее руке скользнула вниз, мягко упершись мокрой тряпкой в пол. Чувствуя, что ноги вот-вот перестанут ее держать, санитарка  крепко вцепилась руками в деревянную ручку, прижалась к ней всем телом и даже щекой. Ресницы ее часто-часто заморгали.
     Несколько долгих секунд они стояли друг против друга. Лицо мужчины было хмуро, дети же вели себя по-разному: мальчик в силу своего возраста  понимал больше, и тоже с некоторым напряжение смотрел на пожилую женщину. Кудрявая девчушка держала отца за руку и с любопытством поглядывала на взрослых. Маленькие дети обычно или очень осторожны, или же, наоборот, слишком бесстрашны.  Маленькая принцесса, похоже, относилась ко второму типу малышей, потому как ей очень быстро надоели эти переглядывания взрослых, и она, еще раз поглядев на отца, выпустила вдруг его руку и шагнула в пожилой женщине. Пухлые детские ручки обхватили санитарку, девчушка прильнула к ней всем телом и радостно выдохнула:
- Бабиська!
  …Отец часто говорит ему, что мужчины не плачут. По-крайней мере, если такое и случается, то никто не должен видеть твоих слез.
     Сын Тимура Закирова, сглотнув комок в горле, тряхнул головой, смахивая жаркие капли с лица, и, обнимая  незнакомую, но почему-то сразу ставшую такой родной, старушку, с удивлением увидел, что отец, заключивший их всех троих в объятия, совсем не скрывает своих слез...
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/06/20/479