Юность в Петербурге

Ну вот, уже второй день в Михайловском. Мне здесь все

нравится, пожалуй, я вообще люблю сельскую жизнь. Утром

купался в Сороти, потом поездил верхом (лошади плохие, в Лицее

лучше были),

сейчас иду по лесу глухой, заросшей тропинкой. Да, еще вчера

вечером был прекрасный закат: солнце село, но долго

просвечивало сквозь деревья, а весь западный край неба был

золотым.

Приехал , чтобы дописать "Руслана и Людмилу", что-то застрял

на середине. Но пока у меня в голове Петербург, будто и не

уезжал.

Господи, как же мне надоели ежедневные поучения, что не так

себя веду, не с теми дружу, много пью (неправда!) и - главное - не

берегу своего таланта! Почтенные наставники меня совершенно

заклевали, иногда едва сдерживаюсь, чтоб не послать их куда

подальше. К кому ни придешь, кого ни встретишь - слышишь одно и

то же - ведь надоело! Слава богу, я давно вышел из Лицея, я

взрослый, свободный человек. Меня бесит их опекунство, терплю

его, как малое дитя, и - боясь их обидеть - молчу, отшучиваюсь,

обещаю что-то, - самому стыдно, да что поделаешь... Вроде бы

должно быть приятно, что читают все, что я сочиняю, пересылают

друг другу, обсуждают, шутливо предвидят, что мой талант

превзойдет, "задавит" их. Вспомнил: Батюшкову (тоже из моих наставников,
 храни его Бог)

прислали мое послание к Юрьеву, где есть такое место:

А я, повеса вечно

праздный,

Потомок негров

безобразный,

Взращенный в дикой

простоте,

Любви не ведая страданий,

Я нравлюсь юной красоте

Бесстыдным бешенством

желаний -

он прочел, скомкал листок со стихами и сказал: "О-о, вот как стал

писать этот злодей!" Да, именно так я стал писать! А недавно еще

Батюшков  предлагал

запереть меня в Геттингенский университет года на три и кормить

там молочным супом - это должно было, по его мнению, излечить

меня от шалостей и сделать достойным моего таланта.

Постоянно упрекают: много времени провожу с гусарами. Да, я

ценю их общество, они - очень веселые, смелые, свободные люди,

умные, начитанные, острые на язык. Я их всех люблю, и они любят

меня и мои стихи.

с Кавериным гулял,

Бранил Россию с

Молоствовым,

С моим Чедаевым читал -

- недописал пока, здесь допишу. И, кстати, в компании военных

никогда не слышу о том, что я "легкомысленный" и страдаю

"недомыслием", вот никогда! Мне с ними гораздо интереснее, чем

даже с Карамзиным и Жуковским. Люблю и почитаю и того, и

другого, но, господа, перестаньте меня поучать, дайте же

вздохнуть!

Что еще досадно - ругают меня за эпиграммы, допускают

только, если на литературные темы. А эпиграмма на Аракчеева -

что? И такого не писать? Да меня с ней чуть не сто человек

поздравили!

Всей России притеснитель,

Губернаторов мучитель,

И Совета он учитель,

А царю он друг и брат.

Полон злобы, полон мести,

Без ума, без чувств, без

чести,

Кто ж он? - "Преданный без

лести"

Даме грошевой солдат.

Ну, вместо "дамы" там другое словечко, это понятно. (Кстати, его

"даму", известную своей жестокостью, недавно убили

дворовые).

Конечно, я не дурак, я понимаю, насколько опасно такие стихи

было выпустить в публику. Аракчеев - руководитель всей

внутренней политики. И что же, значит, молчать? Нет. Я решил раз

и навсегда: пусть страна такая, какая есть, то есть несвободная,

но я-то свободный человек и именно так буду себя проявлять.

Когда-нибудь и страна станет свободной, не сомневаюсь. Своим

старшим заботливым друзьям, конечно, прямо этого не скажу

(кстати, все они достаточно передовые люди, но - боятся за меня,

всячески хотят уберечь от неприятностей с властью).

Фу-у, как испугался! Шел, шел, и вдруг из-под палочки, которой

помахивал, метнулось что-то длинное , живое, ярко-рыжее!

Буквально из-под ног! Лиса! Чуть не наступил на нее... Смотрю

вслед, как за нею трава колышится.

В Петербурге сейчас везде говорят о политике. Я был на

заседании "Арзамаса", посмотрел на всех членов, кого раньше не

видел, послушал - от литературных тем быстро отклонились и тоже

стали обсуждать политические новости. Все едины в одном:

крепостничество себя изжило, с ним необходимо покончить.

Я все время на людях, дома - только ночью. Потому что отец -

невозможен. Вот где никакого интереса ко мне и к стихам,

сплошные проповеди и просто ругань, даже если больной

возьмешь извозчика,всегда упрекнет - скуп ужасно. Поэтому стараюсь приходить

только ночевать.

Когда бываю в театре, почему-то ужасно возбуждаюсь и в

антрактах не могу себя сдержать (огорчаю своих опекунов).

Недавно показывал в публике портрет Лувеля с надписью: "Урок

царям" (ну ведь если он убил наследника Бурбонов, чтобы

искоренить их династию, разве это не урок всем угнетателям? И я

имел право так написать). Это произвело некоторый шум среди

публики, многие брали портрет в руки, рассматривали - признаться,

вот этого я и хочу, при этом держусь весело, но в душе сильно

волнуюсь.

Или происшествие в Царском Селе с медвежонком, охранники

его убили, потому что он мог напасть на царя. Я рассказывал об

этом громко и со всевозможными добавлениями, прямо-таки

изощрялся ("Один человек нашелся, и тот медведь" и прочее). За

это меня, конечно, отчитывали, и напрасно: ведь я и без них, сам

прекрасно знаю, что это опасно. Но мне это просто необходимо,

эти обращения к публике, - я изливаю перед людьми, что у меня

на душе. Это опасно, мне твердят, что рано или поздно за это

придется поплатиться... А, может, и не придется, - например, если

произойдут какие-то перемены, а?

Самый близкий мой друг сейчас - Чаадаев. У него я много чему

научился, причем назидательностью он не грешит. Он хорошо,

глубоко понимает мое положение. И я запомнил, даже впитал его

мнение и часто говорю сам с собой его словами: "Ты настоящий

поэт, и только от тебя зависит сделать свое будущее великим. Над

стихами ты уже умеешь трудиться - это необходимое условие.

Презирай мелочи, прислушивайся только к своему таланту, береги

и развивай его. Верь в себя и будь, как никто другой, требователен

к себе".

Уже повернул к дому, но незаметно сбился со своей тропинки,

перешел на другую, здесь удобнее идти, это такая неторная

дорога, но, боюсь, выйду из леса далеко от дому, а не хотелось бы.

Давно я гуляю, солнце уже склоняется к закату.

В Лицее у меня были два кумира - Карамзин и

Жуковский.Теперь появился новый - Николай Иванович Тургенев.

О-о, какой это человек! Тоже старается меня воспитать и, между

прочем, требует, чтобы я служил (раз уж после Лицея я приписан к

Министерству иностранных дел, но, конечно, ничего там не

делаю).Говорит:"Нельзя брать ни за что жалованье и ругать того, кто дает его". Терплю от него и за эпиграммы на правительство. Сейчас все передовые люди против крепостного права, но Николаю Ивановичу принадлежит какая-то особая роль, от него исходит влияние, которое по-настоящему чувствуешь.
   Вообще надо признать, отношения у нас сложные, но он так

притягивает меня, так интересен, что я повторяю себе: "Новый

кумир". Тяжело вспоминать, но это было: однажды в пылу спора я
вызвал его на дуэль. Но сумел опомниться и тут же взял

вызов обратно, и мы помирились. Об отмене рабства Николай

Иванович надеется договориться с правительством - вот это меня

бесит! Никогда власти на это не пойдут, уверен! Но так или иначе ,

а под влиянием разговоров с ним я написал стихотворение "Деревня" и оду "Вольность".

Беги, сокройся от очей,

Цитеры слабая царица!

Где ты, где ты, гроза царей,

Свободы гордая певица?

Приди, сорви с меня венок,

Разбей изнеженную лиру...

Хочу воспеть Свободу миру

На тронах поразить порок!

Ну, вслух этого не скажу, но успех "Вольности" был такой же,

как тогда у "Воспоминаний в Царском Селе". Все вокруг меня

звучало цитатами из оды. Мои благодетели и тут включились со

своими опасениями. Ну, неужели я сам не понимаю, что написал?

А  меня упрекали, предостерегали и так

далее. Уж поверьте, все понимаю и чего можно ждать - тоже знаю,

но молчать - не буду.















Да, каждый вечер мы с друзьями собираемся, пьем, ругаем

правительство, я читаю свои стихи (и упиваюсь восхищением

слушателей); мы обсуждаем европейские новости и чего от них

ждать России, потом едем в театр. А ночью или на рассвете

снова сочиняю. Вот мой образ жизни, который вы считаете

"беспутным".

Ага, вот и Михайловское близко, хорошо вышел. Приду и сразу

- в баньку.

Еще пользуется успехом мой Noel Сказки. Это в 818-ом году,

выступая в Польше, царь вроде бы пообещал ввести

конституционное правление - как же все обрадовались! Даже

умный Вяземский поверил в это, писал, что "Будет и на нашей


улице" и так далее. Я совершенно не поверил и оказался прав.

Ура! В Россию скачет

Кочующий деспот,

Спаситель горько плачет,

А с ним и весь народ.

Мария в хлопотах Спасителя

стращает:

"Не плачь, дитя, не плачь, сударь,

Вот бука, бука, русский царь!"

Царь входит и вещает:

"Узнай, народ российский,

Что знает целый мир:

И прусский, и австрийский

Я сшил себе мундир.

О, радуйся, народ, - я сыт, здорв и

тучен,

Меня газетчик прославлял,

Я пил, и ел, и обещал, и делом не

замучен.

Послушайте в прибавку, что

сделаю потом:

Лаврову дам отставку, а Соца - в

желтый дом,

Закон постановлю на место вам

Горголи

И людям все права людей

По царской милости моей

Отдам из доброй воли."

От радости в постеле запрыгало

дитя:

"Неужто в самом деле,

Неужто не шутя?"

А мать ему: "Бай-бай! Закрой

свои ты глазки!

Уснуть уж время наконец,

Послушавши, как царь-

отец

Рассказывает сказки."

  Мои уважаемые старшие друзья не сомневаются, что ода "Вольность",

эпиграммы, Noel, "Деревня," вообще все политические стихи не

пройдут мне даром, что рано или поздно власти за меня возьмутся,

что я уже два года хожу по самому краю, острию... Ну, конечно, я

об этом и сам знаю.

Ладно, пока я приехал в деревню, чтобы дописать поэму, а там

посмотрим. Менять, конечно, ничего не собираюсь ни в своем

поведении, ни в образе

жизни.

К черту все это, лучше вспомню, что я люблю в Питере. Я

люблю с кем-нибудь, например с Дельвигом, бродить летом,

белой ночью по пустому городу, особенно вдоль набережной

Невы. Стоит великолепная тишина, ее даже не нарушает,

наоборот, украшает перекличка часовых, где-то вдалеке

дребезжат дрожки, иногда слышится плеск весел на реке. А мы

читаем стихи и мечтаем о путешествии в Италию.

Еще люблю бывать на заседаниях "Зеленой лампы"- там всегда

весело, очень интересные споры, причем не только о политике,

ужин и - много шампанского! Вот, наконец, пришел, я дома.