Трус. Мопассан

В свете его звали «красавчик Синёль». Его имя было виконт Гонтран-Жозеф де Синёль.
Сирота и обладатель значительного состояния, он смотрелся, как говорится. У него была стать, осанка, достаточное остроумие, определённая природная грация, благородный и гордый вид, бравые усы и нежный взгляд, что нравится женщинам.
Все хотели видеть его в своих салонах, вальсировать с ним, и он внушал людям ту фамильярную улыбчивую близость, которая возникает с человеком с энергичным лицом. Его подозревали в нескольких интрижках, что придало ему репутацию ловеласа. Он жил счастливо, спокойно, в совершенном моральном благополучии. Он хорошо владел шпагой и ещё лучше – пистолетом.
- Когда я буду драться, - говорил он, - я выберу пистолет. С этим оружием я уверен, что убью противника.
Однажды вечером, когда он сопровождал в театр двух молодых женщин, жён своих друзей (впрочем, с супругами), он предложил им после спектакля поесть мороженого у Тортуи.
Они сидели за столиком несколько минут, когда он заметил за соседним столом какого-то господина, который настойчиво смотрел на одну из сопровождающих Синёля дам. Она казалась смущённой, встревоженной, наклонила голову. Наконец, она сказала мужу:
- Тот человек на меня глазеет. Я его не знаю. Ты его знаешь?
Муж, который ничего не видел, поднял глаза и сказал:
- Нет, не знаю.
Молодая женщина продолжила, наполовину улыбаясь, наполовину сердясь:
- Меня это смущает, он портит мне всё удовольствие.
Муж пожал плечами:
- Не обращай внимания. Если обращать внимание на всех нахалов, жизни не хватит.
Но виконт резко встал. Он не мог допустить, чтобы этот незнакомец портил удовольствие от мороженого, которое предложил он. Оскорбление произошло из-за него, потому что из-за него и для него его друзья пришли в кафе. Поэтому дело касалось только его.
Он подошёл к мужчине и сказал:
- Сударь, вы смотрите на этих дам в такой манере, какую я не могу допустить. Я прошу вас прекратить.
Тот ответил:
- Оставьте меня в покое.
Виконт заявил, сжав зубы:
- Берегитесь, сударь, вы вынудите меня принять меры.
Господин ответил всего одним словом, одним грязным словом, которое прозвенело по всему залу и, словно пружина, заставило вздрогнуть каждого посетителя. Все, кто были отвёрнуты от них, повернулись, остальные подняли головы; трое официантов повернулись на пятках, как юла, две дамы за прилавком подпрыгнули и сжались, словно были двумя автоматами, подчиняющимися одному рычагу.
В кафе повисла тишина. Затем внезапно в воздухе раздался сухой щелчок. Виконт дал пощёчину своему противнику. Все вскочили со своих мест, чтобы вмешаться. Они обменялись визитками.

*
Когда виконт вернулся к себе, он некоторое время  ходил по комнате большими шагами. Он был слишком возбуждён, чтобы размышлять о чём-либо. В его мозге реяла только одна мысль: «дуэль», и она ещё не будила в нём никаких эмоций. Он сделал то, что должен был сделать, он всем показал. О нём говорили, его одобряли, его поздравляли. Он повторял вслух, как делают люди в сильной сумятице мыслей:
- Какая скотина!
Затем он сел и начал размышлять. С утра ему нужно было найти секундантов. Кого выбрать? Он искал самых именитых и знаменитых людей из своих знакомых. Наконец, он остановился на маркизе де ла Тур Нуар и на полковнике Бурдэне. Один был важным вельможей, второй – солдатом, и это очень подходило ему. Их имена напечатают в газетах. Он заметил, что его мучает жажда, и выпил залпом 3 стакана воды, затем опять начал ходить. Он чувствовал себя полным энергии. Когда он явится таким смельчаком, решившимся на всё, когда их будет ждать опасная, серьёзная дуэль, его противник, возможно, дрогнет и попросит извинений.
Он вынул из кармана визитную карточку, бросил на стол и перечитал, как уже сделал это в кафе краем глаза и делал в фиакре при каждом отсвете газового рожка. «Жорж Лами, 51, улица Монсей». Больше ничего.
Он смотрел на эти буквы, которые казались ему загадочными, полными скрытого смысла: Жорж Лами? Кто он? Чем занимается? Почему он смотрел на даму таким взглядом? Разве не возмутительно, что какой-то незнакомец приносит такую сумятицу в жизнь одним махом, потому что ему вздумалось пялиться на женщину? И виконт повторил ещё раз вслух:
- Какая скотина!
Затем он остался стоять неподвижно, задумавшись, устремив взгляд на карточку. В нём рос гнев против этого кусочка бумаги, гнев и ненависть, к которым примешивалось странное чувство тревоги. Какая глупая история! Он взял перочинный нож и всадил его в напечатанное имя, словно хотел заколоть кого-то.
Значит, надо драться! Что ему выбрать: шпагу или пистолет (выбор предоставлялся ему как потерпевшему)? Со шпагой он меньше рисковал, но с пистолетом у него был шанс заставить противника отступить. Очень редко дуэли на шпагах имели смертельный исход, взаимная осторожность мешала противникам подходить на слишком близкое расстояние друг к другу, чтобы нельзя было глубоко всадить клинок. С пистолетом он бы серьёзно рисковал жизнью, но так же имел бы шанс выпутаться из этой истории со всеми почестями и даже не начать дуэль.
Он произнёс:
- Надо быть твёрдым. Он испугается.
Звук собственного голоса заставил его подпрыгнуть, и он посмотрел вокруг. Его нервы были напряжены до предела. Он выпил ещё один стакан воды, затем начал раздеваться.
Когда он лёг в постель, он задул свечу и закрыл глаза.
Он думал:
«У меня есть ещё весь завтрашний день, чтобы заняться делами. Поспим же сначала, чтобы быть спокойным».
Ему было очень жарко в постели и не удавалось заснуть. Он ворочался, 5 минут оставался на спине, потом переворачивался на левый бок, потом – на правый.
Ему всё ещё хотелось пить. Он встал, чтобы взять воды. Затем его охватила тревога:
- Я что, боюсь?
Почему его сердце начинало колотиться при каждом знакомом звуке в комнате? Когда маятник собрался звонить, тихий скрип пружины заставил его подпрыгнуть, и ему пришлось открыть рот, чтобы дышать в течение последующих нескольких секунд, настолько он был подавлен.
Он начал рассуждать сам с собой о такой возможности:
- Уж не боюсь ли я?
Конечно, нет, он не боялся, потому что решился идти до конца, потому что в нём была воля сражаться, не дрогнуть. Но он чувствовал в себе такое глубокое волнение, что спрашивал себя:
- Можно ли бояться против своей воли?
И это сомнение, эта тревога, этот ужас наполнили его. Если сила, более властная, чем его воля, подчинит его себе, что с ним будет? Да, что с ним будет? Конечно, он шёл на площадку потому, что хотел этого. Но если он дрогнет? Если потеряет сознание? И он думал над этой ситуацией, над своей репутацией.
Его внезапно объяла потребность встать, чтобы посмотреться в зеркало. Когда он увидел своё отражение в полированном стекле, он едва узнал себя. Глаза показались ему огромными, и он был бледен, очень бледен.
Он стоял перед зеркалом. Он высунул язык, чтобы констатировать состояние своего здоровья, и внезапно в него, как пуля, проникла мысль:
- Послезавтра в это время я, может быть, буду мёртв.
Его сердце начало бешено стучать.
- Послезавтра в это время я, возможно, буду мёртв. Этот человек, которого я вижу в зеркале, не будет больше существовать. Как? Вот же я, я смотрю на себя, чувствую себя, а через 24 часа я буду лежать на этой кровати, мёртвый, холодный, бездушный, с закрытыми глазами.
Он повернулся к кровати и отчётливо увидел себя растянувшимся на тех же самых простынях, на которых только что лежал. У него было осунувшееся лицо, как у мертвеца, и мягкость в руках, которые не двинутся больше.
Тогда ему стало страшно при виде постели, и он, чтобы не смотреть на неё больше, прошёл в курительную. Он машинально взял сигару, закурил и начал ходить по комнате. Ему было холодно; он подошёл к звонку, чтобы разбудить лакея, но остановился:
- Он заметит, что я боюсь.
И он не зазвонил, а сам разжёг огонь. Его руки немного дрожали нервной дрожью, когда он дотрагивался до чего-либо. В голове всё плыло; его спутанные мысли становились ускользающими, внезапными, болезненными; он чувствовал себя так, словно выпил.
И он без конца спрашивал себя:
- Что со мной будет? Что со мной будет?
Всё его тело тряслось, по нему проходили судороги. Он встал, подошёл к окну и открыл занавески.
Занимался летний день. Розовое небо бросало розовый отсвет на город, на крыши и стены. Свет восходящего солнца окутывал просыпающийся мир, как ласка, и вместе с этим светом в сердце виконта проникла весёлая, быстрая, жестокая надежда! Ну не глупо ли это было так поддаться страху ещё до того, как что-то решилось, до того, как его секунданты повидались с этим Жоржем Лами, до того, как он узнал, будет ли тот драться?
Он умылся, оделся и вышел решительным шагом.
Он повторял себе, пока шёл:
- Надо быть энергичным, очень энергичным. Надо доказать, что я не боюсь.
Его секунданты, маркиз и полковник, были в его распоряжении и, энергично обменявшись рукопожатиями, начали обсуждать условия:
- Вы хотите серьёзную дуэль?
Виконт ответил:
- Очень серьёзную.
Маркиз спросил:
- Вы выбираете пистолет?
- Да.
- Вы оставляете за нами право уладить остальное?
Виконт произнёс глухим срывающимся голосом:
- Двадцать шагов, поднимать руки по команде. Обмениваться выстрелами до серьёзного ранения.
Полковник удовлетворённо заметил:
- Прекрасные условия. Вы хорошо стреляете, все шансы на вашей стороне.
И они ушли. Виконт вернулся к себе, чтобы ждать их. Его возбуждение, которое улеглось на мгновение, опять начало расти из минуты в минуту. Он чувствовал дрожь по рукам, по ногам, в груди, и не мог оставаться на месте ни сидя, ни стоя. У него пересохло в горле, и он постоянно делал движение языком, словно хотел оторвать его от нёба.
Он хотел пообедать, но не мог есть. Тогда ему пришла в голову мысль выпить, чтобы придать себе храбрости, и он приказал принести себе графин с ромом и выпил 6 стаканчиков.
В него влилось тепло, душа отяжелела. Он думал:
- Я нашёл средство. Теперь всё будет хорошо.
Но через час он опустошил графин, и состояние возбуждения вновь стало невыносимым. Он испытывал безумное желание кричать, кататься по земле, кусать. Наступал вечер.
Звонок у двери настолько перебил ему дыхание, что он не нашёл в себе силы встать, чтобы принять секундантов.
Он даже не осмеливался говорить с ними, сказать им «добрый день», произнести хотя бы одно слово из страха, что они почувствуют изменения в его голосе.
Полковник сказал:
- Всё улажено на ваших условиях. Ваш противник сначала настаивал, что ему должны предоставить привилегии как оскорбившему, но он почти сразу же уступил и всё принял. Его секунданты – военные.
Виконт произнёс:
- Спасибо.
Маркиз продолжил:
- Простите нас за то, что мы только пришли и уже уходим, но нам нужно заняться ещё тысячей вещей. Нужен хороший врач, потому что бой закончится только после тяжёлого ранения, а вы знаете, что пули не шутят. Нужно выбрать место так, чтобы поблизости был дом, ведь мы отнесём туда раненого в случае необходимости, и т.д., и т.п. И у нас на это всего 2-3 часа.
Виконт снова произнёс:
- Спасибо.
Полковник спросил:
- С вами всё хорошо? Вы спокойны?
- Да, очень спокоен, спасибо.
Мужчины ушли.

*
Когда он вновь оказался один, ему показалось, что он сходит с ума. Слуга зажёг лампы, и он сел за стол, чтобы написать письма. Он вывел наверху страницы «Вот моё завещание…», резко встал и отошёл, чувствуя себя неспособным связать две мысли, принять решение о том, что делать.
Итак, ему предстоит драться! Он больше не может этого избежать. Что же происходило в нём? Он хотел драться, в нём была эта решимость, но, вместе с тем, он чувствовал, что, несмотря на все усилия ума и воли, он не сможет собрать в себе достаточно сил даже для того, чтобы доехать до места дуэли. Он пытался представить себе бой, свою позицию и позицию соперника.
Время от времени зубы постукивали у него во рту с тихим сухим звуком. Ему захотелось читать, и он взял «Дуэльный кодекс» Шатовияра. Затем он спросил себя:
- Часто ли стрелял мой соперник? Известен ли он? Как это узнать?
Он вспомнил о книге барона де Во о стрелках из пистолета и пролистал её. Жорж Лами в ней не упоминался. Однако если бы этот человек не был хорошим стрелком, он не принял бы немедленно это опасное оружие и смертельные условия.
Он открыл коробку с пистолетами, лежавшую на столике, взял один пистолет, встал в позицию и поднял руку. Но он дрожал с ног до головы.
Тогда он сказал:
- Это невозможно. Я не могу драться в таком состоянии.
Он смотрел на мушку, на чёрную дырочку дула, которая плевалась смертью, и думал о бесчестии, о шушуканьях и смехе в салонах, о презрении женщин, о намёках в газетах, об оскорблениях, которые будут швырять ему трусы.
Он всё ещё смотрел на оружие и, подняв собачку, внезапно увидел капсюль, горевший красным огоньком. Пистолет был заряжен по его забывчивости. И он испытал от этого смутную необъяснимую радость.
Если у него не будет благородной выдержки перед лицом соперника, он погиб. На него ляжет пятно позора, он будет изгнанником в обществе! И этой выдержки у него нет, он это знал, чувствовал. Однако он был смел, потому что хотел драться!.. Он был смел, потому что… Мысль, коснувшаяся его мозга, не успела проникнуть глубоко, но, широко открыв рот, он глубоко воткнул в него ствол пистолета и нажал на гашетку…
Когда прибежал лакей, встревоженный звуком выстрела, он нашёл своего хозяина мёртвым, лежащим на спине. Струйка крови вытекла на лист бумаги на столе и образовала большое пятно на 3 словах: «Вот моё завещание».

27 января 1884
(Переведено 20 июня 2017)