На чужих берегах

Дмитрий Курабцев

НА ЧУЖИХ БЕРЕГАХ
(роман-ощущение)

Посвящается Инне Романовой

Расстояния не преграды...
Люди рядом возводят стены...
Мы пройдём этот путь достойно,
И закатом солнце вскроет нам вены.
А на краешке самом скажем:
 «Как же славно мы станцевали!
Повторим этот танец вновь?..»
Да поможет нам в этом любовь!


ПРОЛОГ
    Вечер за окнами клиники наступил внезапно, в кабинете главврача засиделись два доктора - старый и молодой, беседа за рюмочкой затянулась.
- Что Вы обо всём этом думаете, Артём Александрович?
- Сложный случай... Пожалуй, Виктор Николаевич, он - тема для докторской, этот Ятим... так, кажется, он назвал себя в бреду в больнице скорой помощи. Вам стоит заняться им.
- Я слышал бред и поинтереснее. Если бы не его сумка и эти загадочные вещи и одежда, что была на нём...
Главврач опять взял в руки эту кожаную тетрадь, толстую, как томик Толстого.
- Вы прочли это, Виктор Николаевич?
- Прочёл. И Вы знаете, я не считаю это бредом или последствием ранения.
- Странно ещё вот что: кто оплатил за него услуги нашей клиники?
- Какая-то бизнес-леди, и причём, странное дело, немая.
-   Немая?..
- Да, и странности на этом не кончаются, он сейчас постоянно почти в состоянии кататонии. Посмотрите на эти вещи: сумка, в ней была эта тетрадь, револьвер новенький из 30-х - такими пользовались полицейские в Южной Америке, несколько акварелей... и всё это пропахло морем и водорослями. А ещё удостоверение, выданное мальтийским отделением Ллойда на шхуну «Каталина». И ещё странная брошь - на первый взгляд безделушка, но кто его знает?..
- Попросим привезти этого Ятима?
- Пожалуй...
Толстый санитар вкатил каталку с мужчиной лет сорока - лысого, похудевшего, с седой красивой щетиной. В глазах, синих как небо и наполненных слезами, стояла тоска, в них виделась глубина пропасти...
- Он не реагирует на раздражители, приходил в себя после огнестрельного ранения,  и опять...
- Это роман о путешествии его во времени и пространстве, и я думаю, что он не сумасшедший!
- Как такое может вообще быть? Он иногда говорит на испанском и английском и, странное дело, на мальтийском. По-русски, впрочем, тоже. Вы прочли эту тетрадь?
- Он плачет. Закончим на сегодня. Увезите его, пожалуйста, в палату.
Главврач опрокинул рюмочку коньяка и запыхтел трубочкой...
 
 Мальта, Буджба, 1837 год

 Бриз, шальной и весёлый, с лёгким привкусом соли раскрыл ему свои объятия. Осень, он идёт по теплым камням этого старого города босиком. Щегольские туфли молча скучают на каменистом берегу этого маленького острова, на нём немного мятый льняной костюм цвета слоновой кости, а в руках тросточка. Он сегодня выпил в обед немного местного розового и улыбается. Вдруг в лучах заходящего мальтийского солнца замечает её…  ту, которой назначил свидание 15 лет назад. Она летит навстречу в светло-бирюзовом платье,  вдруг останавливается, и ... дышать обоим становится всё трудней…
       А потом они шли молча в закат... И была их ночь, о которой говорить надо песней, шепотом волн и отдельным рассказом. А утром они купили местную рыбу лампуку в рыбацкой деревушке, у рыбака с нарисованным генуэзским глазом на носу его лодки. Ятим жарил её в углях и поливал лимонным соком, грусти и печали не было - они умерли в сибирских морозах и гнилых болотах Петербурга.
И  были взбалмошная набережная Буджбы и её улыбка, когда в одном из совсем не туристических мест они заказали "octopus in garlic" (осьминога в чесноке),  и уж совсем безумство - кролика по-мальтийски.  Старый его знакомый трактирщик улыбнулся по поводу чеснока, но когда они купили у него 3 бутылки белого, промолчал. А потом их ждал старый, немного чопорный, английский отель с надписью на дверном молотке «Боже, храни королеву».
Как бы ни хотелось некоторым соседям по тихой улочке, преимущественно сицилийским матронам,  уронить их в лужу, они сидели на берегу неба и пили звёзды. По утрам он, выскользая из-под влажной простыни, целовал её волосы и прекрасную грудь, шёл варить крепкий кофе с корицей.  Сонное чудо уже ждало!  Он приносил кофе в спальню и молча уходил с мальчишками ловить рыбу на мыс. В тихую погоду это могло продолжаться почти до обеда.
   Ятим  уходил под парусом, а Каталина  каждый раз погружалась в эту мелочную суету, как в пейзаж, нарисованный акварелью пьяным художником.  Странно, что ссор между ними не было, видимо, их ангелы следили за этим строго.  И в дождливые дни,  и в солнечные они знали: их вечер "Бесконечность" будет им наградой,  корабль придёт в гавань, и  вкус Океана будет на языке.
Старый рыбак рассказал им однажды сказку о Великой любви, а они воплотили её в жизнь. 
И никогда им не приходило обоим в голову, что они могли разминуться на той узкой улочке того старого города…

    Туманы съедали радость, ту, что он накопил в тихих беседах с ней. Не уходило ощущение недосказанности. В его заветной баночке, куда он складывал желания,  было мало места и, казалось, это никогда не закончится. Эта светлая грусть затопила его берега, и его парус перестал ловить ветер.
Ощущение невысказанности не покидало его много лет. Это как в детстве:  тебе кажется, что  впереди так много всего. Но на самом деле не так уж и много. Запах лавандовых полей и шёпот океана, шум приморского города и вой метели в морозное утро, её тихий голос после ночи любви... А ты всё равно ждешь новых звуков и запахов, ждёшь чуда. Ангел за твоей спиной даёт тебе ещё и ещё один шанс.  Последний? Как же узнать? Вера в бессмертную душу, страшный суд и мечущийся на подоконнике солнечный зайчик... Баланс между мелким и великим,  не связанный ничем.
Последней скрипкой сентября, тихой песней улетающих птиц приходит осознание нужности твоего земного пути.  И если ты и делал иногда что-то не так, твои ангелы дают тебе шанс на Счастье,  Любовь и руку, протянутую в темноту.  Ощущать осенью доброту и солнце внутри себя, не всегда уметь устраиваться в жизни, но остро чувствовать запах яблок, завернутых в бумагу и уложенных в корзину на балконе,  и помнить запах волос любимой... помнить ощущения от первого осознанного Причастия, боль от разлуки, теплоту солёного и великого Океана, восторг от его обитателей, очарование от умной книги,  свой собственный смех над собой…  вкус этой Жизни...
Почему в один из дней всё ломается, и ты уже не можешь жить по-прежнему, не можешь войти в старые стены, не можешь дышать? Почему жизнь истончается, мир лишается воздуха, и ты от горечи даже не можешь войти в свой дом? И при виде её у тебя больше не кружится голова?...   

    Если площади твоих городов пусты, а губы, к которым хочется прикоснуться, вдруг становятся далеко, остаётся пить этот холодный октябрь в одиночку. Коктейль из грустных улыбок и просветов в осеннем лесу… Штормит и качает, но Ятим  шагает утром походочкой бывалого моряка и насвистывает  старую песенку. Жизнь всё-таки удивительная штука...

Аргентина, Делакроче, 1940 год
Каждый вечер в течение многих лет Ятим ждал её в кафе «Latino»  за стойкой, лёд в его стакане всегда таял. Она впархивала мотыльком, разгоряченная духотой улиц, залпом выпивала «Мохито» и начинала  качать ножкой в такт музыке.  Он подходил к ней быстрой походкой и прерывисто брал её тонкую руку. И они танцевали  несколько часов каждый проклятый южный, мёртвый вечер... А когда зажигались фонари,  она упорхала,  и он так и не успевал спросить её имя.
Его неспешная походка по кварталам старого города, его ежедневные прогулки - всё это составляло часть ежедневного ритуала.  Он знал, что дни его, похожие на неспешное течение Рио-Гранде,  не изменятся ни на йоту.  Он всё так же будет ждать Её каждый вечер.
Узнав от знакомых её адрес, он приходил каждое утро к голубоватым ставням этого жёлтого дома в квартале портовиков. Она выходила из калитки с улыбкой  и медленно шла по тенистой улице к старой лавочке букиниста. Он двигался за ней тенью. Располагая возможностями старого полицейского и человека, обладавшего огромным авторитетом в этом городе, он мог бы давно всё знать. Но  вата, окружавшая её немоту, сделала таким же нерешительным и его.
Немота, окружавшая её с детства,  не сделала Каталину угрюмой или замкнутой. Она, просто будто ватой окружив девушку, сделала её задумчивой и наградила таким светлым взглядом иссиня-черных глаз, что многие, не выдержав этого света, отводили взгляд. А её веселый нрав веселил многих соседей с самого детства. Проще всего ей было писать короткие и смешные записки всем близким,  и,  с самого раннего детства научившись читать и писать, она всюду носила маленький блокнот в кожаном переплёте и карандашик. Она так улыбалась, что любой человек, повстречавший её, просто в изумлении разводил руки.
В то субботнее утро что-то неуловимо поменялось.  Каталина выпорхнула утром из калитки и опять заметила его, того странного мужчину с седыми висками и лысеющей головой, с которым каждый субботний вечер она уже три года танцевала в «Latino». Она и раньше подозревала,  что слышит тихие  шаги за спиной и ощущает запах его дорогого одеколона.  Он так ничего и не спрашивал. Она даже хотела написать записку бармену и оставить для него, хотела не придти в один из дней, но не смогла - ведь ради этих вечеров она и жила последние годы.


Россия, Санкт-Петербург, 2015 год

     Опять к нему ворвалось жестокое утро, извлекло его из того измененного состояния, в которое он погружался в последние две недели. Теперь он, засыпая, не хотел просыпаться  - ведь к нему приходили сны, граничащие со сладким безумием. Он чувствовал в них каждый шелест ветерка, тонкие запахи, шум машин, а главное - в них была Каталина, её прикосновения... и они были в этих снах вместе.. он странно медленно себя там вёл, почти не разговаривал, а только молча смотрел в её глаза. Хорошо понимая, что погружается в безумие, он всё же не хотел просыпаться.
       Ятим боялся за дочь и попросил знакомых из соцсети написать родным, если вдруг он перестанет им писать. Две долгих сладких недели он проживал на берегу Рио-Гранде, ждал её в кафе «Latino», также порывисто брал её за руку и вдруг ... оказывался на пустынном берегу рыбацкой мальтийской деревушки... нырял в море и оказывался... в петербургском дворе-колодце, ощущал запах миндаля, волос и рома, перемешанный с сыростью Невы...всё кончалось... кончились и эти сны.
    Его соты с медом воспоминаний полны горечи разлук... А ещё в этих сотах - её страх попробовать растопить льдинку своего маленького сердечка, её имя - как карамелька на языке... Но ему всё время помнились глаза того старика на дороге, глубокие и грустные как зимнее море, прикосновение брызг на катамаране и игра в шары на вечерней площади Буджбы. Может ли вырвать из забытья громкий крик чайки на Финском заливе? - он проснулся не в доме итальянского квартала, под тонкой простыней, а почему-то, без обуви и пиджака, в Комарово. И как он здесь оказался, он не помнил...
    Он сидел за расшатанным столом этой грязной питерской забегаловки, выскобленным и немного мокрым. Сначала заказал себе 100 граммов их мерзкой, но холодной водки, а потом понял, что сильно проголодался и с улыбкой заказал целую бутылку. Вдруг в голову пришло, как смеялись над его икотой в маленьком китайском ресторанчике, а когда попросил морковку, принесли какой-то огрызок. Они с Каталиной любили выбираться погулять и заглянуть в какое-нибудь кафе, хотя сам он прекрасно готовил, это было еженедельным ритуалом... Ледяное белое под морской язык, местное розовое под кролика....
     Выплыв из сна, он увидел, как на стол брякнулась тарелка с петербургской шавермой.  И ему было не страшно её есть.
В этот  момент ему почему-то пришла мысль о том, что  музыка и литература должны быть такими, чтобы люди, читающие и слушавшие их, сразу почувствовали зaпах моря, песок в сандалиях, лавандовые занавеси в спальне, колышущиеся от ветра, соль на обветренных губах и струи душа после ночи любви; прикосновения, как электроток, закат на балконе маленького отеля, резкий как выстрел; чувство невысказанности и страха идти, когда тропинка вьётся по краю ночного океана;  империю солнца в стакане утреннего апельсинового сока, в то же время бензиновый смрад мегаполиса и смех ребёнка; голубя, клюющего твой кед на скамейке в парке, улыбку в набитом автобусе и уличного музыканта, задевшего струнку души старой песней;  петербургские дворы и кофейни, где подают пирожные,  пропитанные ромом её нежности.
    Полозья больших саней разрезали лёд на зимней дороге. Он ехал по заснеженному лесу, укрытый большим количеством шкур; укачивало, он впадал в мягкую дрему.
Старый охотник подобрал его, замерзающего на лесной дороге, когда ему уже не было холодно, только во взгляде сквозило удивление: «Откуда в 21-м веке запряженные по-старому сани и откуда взялся этот молчаливый старик?..»   Последнее, что помнил Ятим, это то, как он сидел в этой грязной кафешке, почти засыпая над тарелкой... морская волна подхватила дремавшего и вынесла его вдруг, стучавшего зубами от холода, в зимний карельский лес...
И где Каталина с глазами синее неба?..

    Сани подъезжали к дому, неприлично огромному для такой глуши, и сразу было видно, что внутри он полностью современен и вполне соответствует веку Ятима. Ворота распахнулись автоматически, и он увидел будто бы неуместный здесь снегоход и большой джип. На крыльце дома стояла она - Каталина - и молча смотрела на скрипящие полозья, будто замерев в ожидании. Он узнал её теплый солнечный взгляд из-под опущенных ресниц. Хотел вскочить, но ноги подкосились, старик подхватил его, внёс в дом, и он вновь потерял сознание...

Мальта, Буджба, 1837 год

    Шхуна скрипела несмазанной дверью. Они уходили в море как всегда до рассвета, в золотой час рыбаков. Он неслышно собрался и выскользнул из дома, поцеловав два своих солнца. Старый Франко ждал его на углу, угрюмо пыхтя вересковой короткой трубкой, молча подхватил тяжелую сумку. День прошёл, пролетел как листочек олеандра. Улов был так хорош, что старый шкипер улыбался в седую бороду, но вдруг резко помрачнел. Ятим удивился смене его настроения: ведь небо было чистым, и он уже предвкушал радостные вопли своего кудрявого чуда на пирсе. И вдруг он всё понял. Приметы перед бурей помнил с детства. Всё изменилось в течение часа: черное небо, пронзительный ветер и волна, противная и короткая, та, которую боятся местные рыбаки.  «Шторм не первый... переживём…» Болтало. И вдруг... Ятим увидел себя со стороны: он лежал на большой кровати в каком-то доме, натопленном по-зимнему, рядом стояла Она, с кружкой, дымящейся и пахнущей горькими травами. Внезапно Каталина положила мягкую руку ему на лоб...

Вне времён
 - Мужчина!!! Рассчитываться будем?!.. - голос официантки подействовал, как удар хлыста.
Касание руки, как боль в висках. Ему и правда иногда казалось, что смысл его жизни состоит в постоянном погружении в какую-то медовую, сонную реальность, истекающую из-под его некрасивых толстых пальцев, совсем не похожих на руки пианиста. Он помнил, как отец просил держать руки параллельно клавишам их пианино «Красный Октябрь» и как он  играл первую пьесу Шопена лет в 9, и ещё смешную польку. Но ведь и это не главное! Важнее то, что каждый играл свою роль в этой дешевой пьесе.

Получив гонорар за старые стихи в юности, они рванули в столицу, выкупив купе в "Красной стреле". Молодые хмельные студенты Политеха, уже отслужившие в армии, оказались почему-то сразу на Арбате у стены Цоя, а потом в странной, по советским меркам, шикарно обставленной квартире хипповатой девицы, с которой обнимались и пили коньяк.  Ятим вдруг почувствовал её руку у себя на животе и... захлебнувшись, выплюнул солёную воду. Обломки шхуны плавали рядом, и громкий крик шкипера вернул его из зимней заснеженной Москвы в штормящее Средиземное море.
Громкий стук двери его любимого «Latino»... Сегодня суббота.  Это Она?.. Вошла Каталина,  и наконец Ятим решился. Он просто выключил музыку и… очнулся.  Третьи сутки он выныривал из забытья в этом странном доме в глуши. Каталина  почти всё время была рядом и поила его горьковатым отваром из трав. Он знал о своих больных легких и подозревал у себя пневмонию. В современном доме должны же быть какие-то лекарства?
Он понял: этот старик в лесу, подобравший его замерзающего на дороге, неуловимо похож на Франко, только борода длинней. Оказывается,  ему всё время кололи уколы, а он и не чувствовал, так были легки её руки....
      Фары осветили подворотню знакомого двора на Петроградке. Они приближались, как молодые и голодные волчата-подростки, а ведь он так не хотел заканчивать этот чудесный день мордобоем.  Вдруг в руках его оказался кусок обшивки, и он опять провалился в черноту.
- Я не помню тебя!
- Я Ятим! И как можно это забыть?..
Старик усмехался в бороду и опять молчал, Каталина тенью стояла за его спиной.
Они пили терпкий кипрейный настой с малиной и мёдом, лампа уютно освещала их за круглым столом. А за окнами волчьим оскалом смотрели на них ели.
И вдруг опять всё завертелось... и вот они с Франко плывут короткими гребками к видневшимся вдалеке острым скалам и, наконец, обездвиженные лежат на песке... и в ушах у него звучит старинное танго...
Трудности перехода стали его забавлять. Они шли с Каталиной босиком по осенней листве, снять обувь предложила она, был апрель - середина осени Аргентины. Шумели большие деревья, а он вдруг увидел себя окровавленного, лежащего ничком в том знакомом дворе. К нему неслышно подошли и наклонились, он почувствовал любимый аромат. Он поднялся сам, стараясь не смотреть на неё, чтобы не встретиться с ней взглядом и не задохнуться от запахов миндаля и лаванды. Сколько сладких минут в ожидании... а она стояла рядом и молчала, ну и не могла написать ничего в темноте.  В тисках одиночества легче. Рука холодна и легла на лоб.
Каталина принесла ему сумку, странную, неуместную в современном Петербурге. Она пахла морем...

- Ятим! Где ты? Очнись, надо идти скоро прилив.
- Франко, я сейчас, только отдохну.
Шаги по брусчатке, она крепко взяла его за руку и не отпускала до самого дома. Жила она в новом доме  элитного комплекса на юге, в квартире, обставленной со вкусом.  Консьержка поглядела с недоверием и изумлением на перепачканного Ятима,  но ничего не произнесла. Лифт приехал быстро, 20 этаж, прихожая, ванная, кровь...
Он сидел над пустым стаканом в  «Latino» третий час,  лёд успел растаять, а её всё не было!
У рыбаков есть примета:  не говорить о местах улова. И всё же он надеялся вернуться к тому островку, ставшему им с Франко спасительным убежищем после шторма. Когда их подобрали рыбаки, у него в висках застучали ходики дома в глуши, и вкус её губ напомнил настой, которым поили его в болезни.
Утром, проснувшись и не обнаружив никого,  осмотрев квартиру, он решил побаловать свою внезапную спасительницу ужином. Салат «Капрезо» и спагетти «Фрутти де маре»  подойдут»,  - подумал он,   обнаружил огромный холодильник, забитый под завязку, и стал творить.
-  Ятим, ты должен поесть!
- Никому я ничего не должен.
Старик настаивал, а Каталина стояла рядом с тарелкой, и он сдался...
Внизу у крыльца дома сидел лохматый пёс.
Эта чернота наконец отпустила, болезнь ушла. Теперь каждый вечер проходил одинаково за неспешным рассказом Ятима о рыбалке на шхуне, Каталина молчала, но ведь не и не могла ничего сказать. Он продолжал приходить утром к её дому, ждал у калитки и провожал до лавочки.

      В тот переход они с дочерью играли во дворе их дома в Робин Гуда, и вдруг он опять оказался в той кафешке на Петроградке.
Сквозь нахлынувшую пелену он услышал голос дочери:
- Что-то случилось, папа?
- Всё хорошо, милая, я сейчас.
Мутная пелена и солёная вода потянули его вниз…

    Многослойность  его жизни иногда была очень утомительна:  разные эпохи, страны, которые давали разные возможности.  Он многое мог в разных местах, но его Каталина... Эх,  если бы она в Петербурге была помягче, а в Аргентине смелее, но нет совершенства в подлунном мире. На качелях временных петель раскачивало всё сильнее, и голова от этого разрывалась и хотелось небольшой передышки. В то же время было необычайно интересно:  чем же всё кончится?...
    Говорят,  ничего не проходит бесследно:  в каждой размытой акварели, в каждом закатном вечере ему виделись отражения его видений, последствия его болезни, шторма или его несчастной любви, её немоты, нерешительности и танцев в «Latino».  Ещё он очень жалел, что забросил пианино. Говорили о его абсолютном слухе и недюжинном таланте. Чего ему не хватало тогда? Скорее, упорства... Ведь признаться в силе так же нелегко, как и в слабости.
    Он нёс ей цветы каждый день, обычно всего лишь одну розу на длинном стебле. Каждый их день был наполнен светом, ожиданиями, страстью и нетерпением, вопросами без ответов, суетой на уютной кухоньке, её вечной заботой о внешнем лоске и его рассеянностью. Каждый проклятый и ослепительный день... И это стало своеобразным ритуалом: даже если у Ятима оставались последние деньги, он нёс цветы, и в доме стало не хватать ваз. А высушенных лепестков набралась целая корзинка, которая стояла на балконе, а он любил сидеть там на диванчике - писать стихи, смотреть на умирающее солнце и думать о том, что так же, как эти лепестки, высохнут и их дни. Но это ведь ничего, раз они рядом.
Жаль, она так не думала.
Он прижался к стеклу,  мокрому и холодно-ледяному, как её сердце. Сердце, на завоевание  которого он так надеялся, мечтая о том, как на её уютном балконе они будут пить какао долгими зимними противными питерскими сумерками. Он испечет печенье с корицей, они будут слушать тихую музыку и учить языки, ведь она так хотела выучить минимум три. Потом она лениво потянется, и он уже не сможет оторваться от её губ. Долгие поцелуи перенесут их в ванну, а потом он нежно возьмет её на руки и понесёт в спальню… Он почему-то будет читать ей старые стихи, а она рассказывать о своём детстве и отце, которого очень любила, о властной матери и брате... о нищей советской юности и о том, как впервые сказала  «Нет».
    Он наконец понял, почему они расстались:  им было слишком хорошо в белой спаленке на том далеком острове, у тёплого Океана, но она не смогла принять и понять этого безбрежного счастья, не испугаться, а принять его всем своим озлобленным и охолодевшим сердцем, впустить и разрешить взойти цветку, семена которого посадил он, не герой её романа, но Дракон, из-под чешуи которого трудно разглядеть огромное и доброе солнце.
    Он временами пытался сложить этот сложный пазл, по кусочкам соединить в одну логическую цепочку. Получалось слабо, будто какой-то шутник всё время разбрасывал его кубики, ноты не складывались в мелодию, рвалась нить. Однажды сопротивляться не стало сил,  и поток сознания понёс его. Приходила догадка о душевном заболевании, но временные отрезки не давали прямого ответа. При мысли о Каталине его вдруг осенило. Она же всегда была одинаковой?!..  Пусть и играла разные социальные роли, в разных временах и странах...
    Нам остаётся поверить, что Каталина была счастлива в своей маленькой лавочке в Аргентине,  своём большом доме в карельской глуши и в современном офисе в Петербурге одинаково, а отличия в её ролях не мешали её великой, но несчастной любви. Ведь и правда, трудно разглядеть в бедном художнике бравого полицейского и бывалого моряка, драконы ведь не всегда грозны, а бывают очень скромны.
     Вспоминая свои ощущения,  он понял, на что она похожа:  на тягучий пряный воздух ночи, на искристый вкус первого глотка у родника,  на звуки дудука и вьюгу на дороге, что заметает перемётами волчьи следы, на сырые тени дворов-колодцев и огромный и необъятный Океан. Ей он казался похожим на большого лесного оленя и зыбучий песок под ладонями, прощающий всё взгляд Создателя и колокольный звон... Чему им было учиться? Только всепрощающей любви и пониманию ценности Дара, что им достался!

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год

    Ятим  лежал на спине, и ему вдруг вспомнилось, как он, молодой и уверенный, шёл усталой походочкой по перрону какой-то маленькой украинской станции. Он, студент 2 курса Политеха, летом подрабатывал проводником поездов. А она - тоненькая, безумно красивая - жалко стояла на перроне, потому что не могла уехать в Питер с каникул: билетов нет, советское время. Подошла к нему без надежды на успех. Он усмехнулся: «Взять что ли?  Пусть вагон подметает, места в купе проводника хватит». Той же ночью, когда пассажиры улеглись, а он перебирал билеты, она подошла сзади и обняла нежно и трепетно, с благодарностью и даже желанием, как бездомный котёнок. Аж сердце зашлось... Он бы мог повернуться и овладеть ею, но не смог преодолеть барьера и воспользоваться этой беззащитностью. Просто молча просидел так час и ушёл спать в соседний вагон. Потом, уже в Питере, узнав адрес её общаги, просто принёс букет белых роз в её комнату и положил на кровать. Больше они не виделись никогда.
   Через много лет многообещающий инженер превратился в бедного художника. В то холодное октябрьское утро ему надо было выйти пораньше. Он жил в одном из мистических мест старого Петербурга, о которых приезжим травят байки старые жители этих мест. Ятим в это никогда не верил, но ведь дыма без огня не бывает. В великолепной парадной их дома на Рубинштейна, как всегда, не горели лампы. Чертыхнувшись, он начал спускаться и вдруг почувствовал холодок по спине: чёрная, большая и немая тень загородила проход. Почудилось?... Но на душе как-то сразу заскребли кошки, как будто кто-то толкает в лестничный марш - тот, кто знает размеры старых домов, поймет сразу, как это опасно. Грохнешься - костей не соберёшь. Он шёл будто под гипнозом, и вдруг свет! Оранжево-желтый, пронзительный в питерской серости и зовущий!..
И вот он опять на берегу моря у своей ещё целой шхуны, и старый Франко покрикивает на него: «Ятим,  ты что - заснул?»
 Морок отступил. Каталина стояла рядом и крепко держала его за руку, только на рукаве его рыбацкой куртки были следы петербургской побелки из его подъезда...
 

Вне времён
    А собственно, каких новостей вы ждёте?  Картина не пишется, лампука не ловится и старые приятели из полицейского управления Делакроче давно не обращались за помощью...  Всё это пронеслось в голове Ятима за секунду и он даже и не знал, радоваться ему или печалиться. Серые будни без солнечных дней - обычное предзимье в Петербурге, от которого ломит кости и у местных, говорят,  вырастают жабры.  Ему, только отошедшем от всех потрясений, захотелось в весну Аргентины. Хороший месяц там ноябрь! Только мысли о Каталине отошли на второй план. Вдруг - метель в лицо, и он стоит на лесной опушке неподалеку от того дома в карельской глуши,  а в пяти метрах от него огромная волчица с глазами синее неба. Он окаменел, назад нет дороги...
Ятим не испугался тогда, даже холодка по спине не было, ему стало безразлично. «Ну вот, интересный конец!» - пронеслось в голове. Он ослаблен после болезни, с такой громадиной ему не справиться. Долгий взгляд в глубокое озеро глаз волчицы, молнией пришло понимание... Это она, Каталина, не пускает его куда-то вглубь леса, отводит беду. Молчание, свет...  и вот он лежит рядом с ней, в номере того чопорного старого отеля в первую ночь в Буджбе и неистово целует её искусанные гранатовые губы и лишь в волосах замечает серую прядь цвета волчьей шкуры карельской волчицы.
    А ведь жизнь, переходящая в вечную дорогу, очень похожа на акварель не очень умелого художника, та тоже живёт по своим законам, и все притворяются, что так и надо, и исправить уже ничего нельзя!  Слои за слоями, пейзажи и натюрморты, звери и люди, годы и секунды перед прыжком в бездну отчаяния. Каталина - немая и смелая, гордая и покорная, бизнес-леди и жена рыбака, колдунья и продавщица в букинистической лавочке Делакроче. Женщина, девочка, мать и река - всё было в ней, в этой волчице с голубыми глазами...
    Говорить у камина о прошлом, каждый день растрачивая силы в безуспешных попытках разорвать силки. Где, в каком времени  остаться, чтобы стать счастливыми? Ведь если у тебя в запасе два века, поневоле станешь озадачен. Мог ли он оказаться где-то ещё? Кто знает? Пока петля затянулась очень крепко. И не хотелось бы думать  о чём-то перед прыжком в вечность, но у нас ещё есть время исправить неумелое полотно наших художеств... Для кого-то время - река, текущая всегда в одном направлении, для кого-то - пущенная стрела, ему же оно казалось озером в лесной глуши: берега поросли кустарником, а он сам - земноводное, ныряет и выныривает за новым глотком воздуха на поверхность, и этого воздуха - колющего и щекочущего, как пузырьки шампанского - ему не хватает.

Аргентина, Делакроче, 1940 год
Сегодня был вдохновенный вечер. «Latino» полон,  и пары танцующих заполнили весь зал.  Они с Каталиной продолжали кружить, ночь наступала на пятки, тяжелый момент расставания близок, перехватывает дыхание, губы сохнут,  и нет ни секунды на передышку. Почему он здесь и сейчас так беспомощен? Пусть!  Ведь ещё есть несколько минут, он прижал её к себе, она пахла почему-то хвоей... а в волосах была эта серо-седая прядь.

Мальта, Буджба, 1846 год
    Любовь отца к дочери не имеет границ, она не зависит от эпох и расстояний, ничего не может и не должно ей мешать. У Ятима с дочерью было одно сердце на двоих, полное доверия и принятия друг друга без остатка. Ямира росла в атмосфере любви, а он получал её нежность. Этот симбиоз заботы и нежности стал напитком для размышлений. Она росла как мальчишка, но было очевидно, что вырастет в красивую девушку. Он боялся за неё, но давал волю её веселому бесшабашному нраву и поддерживал, а иногда и сам становился участником её забав.
      Ятим готовил лампуку,  как всегда на углях, поливая её лимонным соком. Маленькое  кудрявое солнце ждало.
- Папочка! Поскорее!
- Не обожги пальцы, родная!
Ветер давно утих, и на мысе, на котором они сидели с дочерью, было так хорошо... Вид на маленький островок Гозо и Лазурные ворота очаровывал. Каталина подошла незаметно и положила руки ему на плечи, и вдруг как кипятком жар и морок... он лежит беспомощный и окровавленный во дворе Петроградки, и она наклонилась над ним... и запах лаванды и миндаля перемешался с хвоей и сыростью Невы.

Вне времён
Он и вправду был будто бы лесным королевским оленем, сильным и гордым, с глазами, полными тоски и отчаяния. Его Каталина здесь и нигде, в голубой дали морских горизонтов, в узких улочках Делакроче, подворотнях Купчино, в суровых лесах Карелии. На закате одного из августовских дней на её уютном балконе, на 20-м этаже того жилого комплекса на юге, Каталина положила голову ему на колени и просто молча смотрела на заходящее солнце. Мурлыкало радио, и куда исчезли её иголки бизнес-леди? Ятим не мог остановить время, но мог задержать эту минуту длиною в жизнь...
Сидя на пологом берегу Рио-Гранде, она смотрела на облетающие листы олеандра: они падали в реку и плыли неспешным караваном. «Вот так и плывут её дни» - подумала она. Ятим будет ждать её в эту субботу, он возьмёт её за руку, опять закружит в танце и так ничего и не спросит... Записка лежала в блокноте и обжигала жаром признания остальные листы: "Я Каталина и я люблю Вас!"
Неслышной тенью подошёл её любимый пес, и вдруг ... она видит его - Ятима, в большом незнакомом доме, разгоряченного болезнью, кладёт прохладную руку ему на лоб... и он шепчет в бреду: «Родная, я вернусь!»
Мог ли он управлять часовым механизмов своей ленты жизни? Если и мог скользить по краю реальности, то это отнимало огромное количество его душевных и физических сил. В годы юности он верил, что построит дом и напишет книгу, споёт свою песню дочери и скажет слово, которое обогреет в холодный день, даст свет надежды, поможет в часы хандры и печали как эликсир. 
     В раскрытое окно комнаты, на фоне тёмного неба, после недавней бури, страшной и долгой, ворвался запах цветущих садов и отдалённый гул рыбного рынка.  Каталина не спала. Из-за стены послышался веселый голосок дочери, она опять встала рано и готова была бежать к мальчишкам,  даже не позавтракав. Обычный день... А она дождётся Ятима... И он возьмёт её на руки и понесёт в их маленькую спаленку... улыбнувшись, она подумала о том, какими жаркими бывают их ночки, даже через столько лет каждое касание как удар тока, каждый поцелуй как омут...
«Хочу твоих поцелуев, Ятим...»

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
Вдруг обожгла мысль: а откуда берутся сны? С их тонкими запахами, прикосновениями, ощущениями, болью и полным погружением в несуществующую реальность? Он читал все последние исследования по этому вопросу и знал, что мозг будто бы перерабатывает как компьютер всю информацию, но не было в этой параллельности его жизней того, что он мог придумать или где-то узнать. Он бы мог всё осмыслить и понять, но на это просто не было времени, хотя, казалось бы, он сам им управлял.
     Ждать её возвращения домой приходилось долго. Петербуржская Каталина работала управляющим директором концерна и, ему казалось, дергала за ниточки тысячи кукол. Немота ей не мешала, грозным взглядом из-под бровей она могла смутить любого матёрого волка бизнеса. Всего добившись сама, она не терпела никаких слабостей и не позволяла эмоциям брать верх над разумом.  И только с ним она была другой: тихой, испуганной птицей и тихим ручейком в лесной глуши… Вечером им не нужны были разговоры, она слушала его стихи, он пел тихо ей песни,  и она становилась другой.
Потом они стали ездить на велосипедах по городу. Ятим рассказал ей про своё увлечение юности, и она купила ему дорогущий велосипед. Ятим, смутившись, согласился, и теперь почти каждый вечер они ездили по Петербургу, он пел во весь голос песни русского рока, а потом готовил вкуснейшие ужины, творя на её кухоньке, оборудованной по последнему слову техники. Они пили охлажденное шампанское и целовались как подростки… Обычное глупое, тихое счастье, но ведь он помнил о тех Каталинах и обо всём, что может случиться в любую секунду.
     В один из дней он ждал её с работы, и вдруг... оказался в своём старом полицейском автомобиле на узкой улочке Делакроче…  Он мчался, так как  вспомнил, что старый приятель позвал задержать контрабандистов с гор. Автомобиль на огромной скорости летел по той улочке, где была лавочка, в которой она работала. И вдруг он увидел её выходящей, резкий удар по тормозам, пыль из-под колёс...
 - Вы?...
Каталина опустила глаза, да и не могла ничего сказать.


Аргентина, Делакроче, 1940 год

    Оттепель кончилась, ведь в июле и в Делакроче бывают холодные дожди и ветра с гор. Каталина шла в своём любимом голубом платье и куталась в теплую кофту и шарф цвета весенней травы. Она очень ждала субботы и боялась, что Ятима не будет. Сегодня покупателей было мало, туристический сезон кончился, и ей захотелось закрыть ставни магазина пораньше. Никогда ей не было ещё так одиноко, но внутри был маленький огонёк: она опять пойдёт в «Latino».

Вне времён

     Мы все жертвы стереотипов, ведь если кто-то скажет, что может изменять реальность и видеть сны, причём в разных эпохах и странах, его сочтут ненормальным. Вряд ли кто-то воспримет его слова серьёзно, и всё же… Очень странно чувствовать себя причастным к созданию полотна, сложного и перемешанного со льдом и солнцем, запахом рома и хвои, звуками водопада в джунглях и криками чайки на берегу ревущей Атлантики,  многослойности этого мира как пирожного из дорогой Петербуржской кофейни, пропитанного нежностью и отчаянием.
Фотография на стене того дома в карельской глуши, девочка с небесно-голубыми глазами и темными смоляными кудрявыми волосами, неуловимо похожая на его мальтийскую дочь. Хозяин дома, увидев его любопытство, сказал: «Это она в детстве, лет в десять...»
В этот момент он остро ощутил тоску по дочери, своему маленькому чуду.
В его переходах это очень мешало ощущать себя счастливым.
     Никогда не бойтесь будущего, оно всё равно наступит! Алхимик Демиург давно всё смешал в реторте твоей Судьбы; нам может не нравиться реакция, не устраивать результат, но мы всё это заслужили сами, выбор давно сделан, карты сброшены, ставка сыграна и не важно, пришла ли ваша лошадь первой.. В один из дней в лесной глуши к нему пришло понимание: он предназначен ей, как и она ему, всё по кругу, всё по спирали, очень много совпадений. Ему нужна гавань, а ей - волчице с глазами ребенка, любовнице и матери его дочери, хозяйке и колдунье с прядью в волосах цвета серого петербуржского неба и вкусом малины и кипрея на искусанных губах - корабль. 
    В голове у него зазвучала та самая мелодия из первого вечера, когда он впервые взял её за руку и повёл в танце. Что произошло тогда с ними обоими? Не было ответа, лишь прибавлялось количество вопросов. Это как круги по воде от брошенного камня: он утонул в её глазах,  как это ни звучало бы банально, он осознал себя нужным ей, а она, тоненькая и бесстрашная в танце,  растворялась каждую субботнюю ночь, оставляя флёр своей особой и тонко-трепетной души, чистой и большой, как разливавшаяся в половодье Рио-Гранде.
    Милый мой читатель, ты бьёшься в догадках, что происходит? Как связать полотно моего повествования?  Это слабо удавалось Ятиму, а тем более мне, скажу только одно. Три Каталины из разных стран и времён  олицетворяют всех женщин в его жизни. Скромная Каталина из Делакроче, дерзкая из Петербурга и нежная мать с Мальты - он хотел соединить все эти образы и в одну из ночей временных переходов получить ответы на все свои вопросы.
    Ночь - время прозрений, ночь всегда задаёт вопросы и даёт ответы, утешает и возносит к вершинам наслаждения,  бросает в бездну отчаяния, может сделать тебя как безумно счастливым, так и глубоко несчастным. Сколько разных ночей было в жизни Ятима: ночи бесшабашного веселья и ночи неизбывной тоски, ночи щемящей нежности, когда лунный свет приводит в движение невидимые силы, и ночи боли. Он вообще считал себя ночной птицей, любил ночное, загадочное море в отсвете звезд и Луны и ночи Петербурга с длинными тенями фонарей.
    Всё было и всё ещё будет... Он знал: будет маленький домик у моря, утренний чай и кофе на веранде, будет Она - любовь, к которой он пришёл. И будет Книга – та, которую они напишут для будущего, ведь следы на морском берегу и что-то материальное имеет одну природу и одно свойство - разрушаться... ФАТУМ...
И лишь слово вечно. Слово, данное Богом людям и имеющее одну природу с Любовью.
    Нам необходима уникальность. Нам порою кажется, что только с нами происходят события, которые делают нас сильнее, добрее и чище. Но уверяю вас – всё это только иллюзия. В этом мире каждая перелистанная вами страница книги уже была раньше прочитана, пережита кем-то и осмыслена.


Аргентина, Делакроче, 1940 год.
    Ятим шёл по берегу Рио-Гранде, размышляя о вчерашней встрече. Погоня увенчалась успехом, и несколько грузовиков с алкоголем были торжественно опечатаны в полицейском управлении Делакроче. «Зачем я живу и почему так и не сказал ей тогда, что жизнь без неё не имеет ни смысла, ни цели? Старый дурак!  танцор… Ещё несколько вечеров, и она больше не придёт…»
    Солнечное утро. Каталина решила, что больше не пойдёт в «Latino», ведь всё опять по кругу, и она так и не отдала ему эту записку из блокнота.
Она подобна листку саванны на его ладонях, запахи леса и шум моря перемешались в ней в равных пропорциях. Обычная с виду, она несла такую силу, что многие не понимали её природу.
Ничего не даётся просто так. Кому-то Господь даёт дар любить, а кто-то всю жизнь бьётся в серых силках обстоятельств, ищет выгодные варианты, разрушает то, что заложено в него природой и не верит тому, что не всё кончается здесь и сейчас. И умирая, мы лишь даём свет и радость новым всходам, и бессмертие – не абстрактное понятие, а реальность. Идти к свету – наш шанс…

Россия, Санкт-Петербург, 2015 г.
    Питерские троллейбусы - занятная штука: в них удобно думать, смотря из окна на эти красоты города, можно углубиться в себя или улыбаться девушкам, можно писать на заиндевевших стеклах глупости... Он любил эти неспешные поездки по городу, они наводили на мысли о реке - той реке в Аргентине, где ждала его Каталина. Нева была совсем другой - мудрой, суровой и отстраненной. Казалось, что она сама подсказывала ему: «Не жди, иди своей дорогой, найди свою Каталину, скажи ей всё, расскажи ей о переходах, временных петлях и том, что ради вашей Любви ты прошёл через огонь и шторм, болезнь и отчаяние, дай ей надежду на счастье, хотя бы в те минуты, что вы рядом...»
     Вот и всё, приехали... Город, казалось, нырнул в черный омут - ни огонька. Да, эта техногенная авария посерьезней всех, что когда-либо видел Ятим. Он представил, что сейчас люди чувствуют в метро под землёй. Как мы, оказывается, зависим от цивилизации! То ли дело середина 19 века - вот хватало же на все дела светового дня, и мы не были такими ночными птицами, распределяли время своего счастья и жили в согласии с совестью. Правда - ну как всё успевали?.. А теперь мы нуждаемся в дополнительных батарейках, искусственном допинге алкоголя или... садимся на иглу любви... Река несёт плот, на котором он устроил убежище, прямо к водопаду, и спасения нет!
     И вдруг ослепительным взрывом вошло понимание:  она - это же целый в предназначенный им обоим Путь! Ведь если Время и может остановить свой бег, то, может быть, им стоит выпить свою чашу до дна, и будь что будет!..
В уголках её глаз морщинки мудрой Каталины - той, что знает... Ничего не бывает напрасно!

Вне времён
    А людям ведь не всегда уютно, когда им улыбаются без видимой причины, по крайней мере в наших широтах. То ли дело южные страны, где каждый встречный поинтересуется самочувствием, спросит про улов или сделает комплимент твоей женщине. Вот и Ятиму иногда приходилось напяливать на себя эту маску нашего безразличия и смотреть под ноги, а не на небо, усыпанное звёздами, тем паче всё время закрытое тучами.
Опять петля... Он подходит к краю обрыва, смотрит вниз, и отчаяние накатывает на него... 
    
     Рио-Гранде несет свои воды где-то внизу, огоньки Делакроче кажутся светлячками. Сегодня пятница, и надо решаться. У него в кармане билет на пароход в Сан-Франциско, он бежит как трус, пусть так! Просто больше нет сил терпеть своё бессилие в том, чтобы что-либо изменить, а Каталина поймёт и простит... Зачем он ей? У них никогда ничего не получится...
   
     Вдруг он почувствовал ожог: задумавшись, он не заметил, как дотронулся до раскаленных углей.
- Папочка! Тебе больно? - у Ямиры в глазах блеснули слёзы.
-  Всё хорошо, дочь, совсем нет, - он подул на пальцы и вновь отошёл от края.
   
      Ещё об одном... Как порой меняют нашу жизнь мельчайшие детали, о которых мы в тот момент и не думаем! Хотите примеров?
     Большая профессорская квартира в Ленинграде, полночь, конец 80-х. Ятим, только что из горячей ванны, сидит за круглым столом под абажуром в махровом халате и пьет чай с мёдом. Как он очутился здесь? Он, бедный студент из провинции? Всё просто: он пошёл провожать однокурсницу после концерта, и они попали под ливень, зонт сломало ветром, и они добежали до парадной совершенно мокрые. Между ними ничего не было, даже симпатии, просто пропадали билеты, а он, тогда страстный поклонник русского рока, предложил ей пойти с ним на концерт. Она согласилась. И вот теперь её папа, декан факультета, ждёт от него каких-то слов. Ему постелили в гостиной на большом кожаном диване, и одновременно с ударами старинных часов он вдруг увидел тень. Это Игорь Владиславович тихо шёл по коридору, захватив с собой бутылку коньяка и лимон на тарелочке.
- Не спишь? Есть разговор.
И Ятим почти два часа слушал монолог любящего отца, а не привычного грозного преподавателя о том, как он любит Лену и что всё сделает для неё. И для него, Ятима, тоже очень постарается, потому что дочь давно влюблена в него. Ещё говорил о том, что отсрочку для студентов убрали, и ему придется идти в армию, и о том, что он видит, как ему трудно, но знает его потенциал.
Рюмочка за рюмочкой, удар часов за ударом, непростой ночной разговор двух мужчин...
Он не смог ничего тогда сказать ему, не мог выдавить ни слова одобрения и понимания. Первый курс окончен, скоро в армию, а в кармане куртки у него теперь лежала его профессорская визитка. Игорь Владиславович сказал: «Звони в любое время».
        Почему вдруг за штурвалом своей шхуны в жесточайший шторм он вспомнил это? Кто знает?
Запомнил только глаза Лены в окне свадебной машины, это было уже после армии. Свадьба была широкая, все однокурсники были приглашены, она выходила замуж за успешного молодого оболтуса из хорошей семьи. Конечно, он даже знал её дальнейшую судьбу: её мужа убили в лихие 90-е, она растворилась в первой волне постсоветской эмиграции... ну что поделаешь? НУ НЕ ЛЮБИЛ ЯТИМ ЕЁ... только морские брызги и соль на губах, а он почему-то запомнил, какого цвета был тот махровый халат и марку коньяка.
    А ещё хорошо он запомнил кеды с надписями, в которых  уходил в армию, в стройотрядовской форме, лысый, лопоухий, худенький, смешной и возвышенный мальчик. И как сожгли его кеды в котельной бани.  И то, как он читал свои стихи однокурсницам, а они плакали и обещали в тот последний вечер ему писать, а он шутил: «Не на войну ведь ухожу».

    Периоды затишья, безвременья, когда ты как пчела в сиропе застыл, шевелишь ещё лапками, но скоро напьёшься допьяна сладости и покажется: ну куда ещё лететь?.. Остаться диковинной мошкой в застывшем янтаре, этой слезе времени?
    Изумруды травы, рубины осенней листвы и бриллианты утреннего света встретили их утром на мокрой скамейке этого небольшого уютного парка. Не нужно слёз и слов, не нужно объяснений, ведь повторять то, что сказано, тысячу раз не стоит, надо только разобраться с этими качелями и решить, что делать.
    Нарисовать большое и интересное полотно жизни - нелегкая задача, даже если ты великий художник: рисуй, а потом жди одобрения, которое приходит обычно после смерти. Ежедневно мы делаем этот выбор: участвовать ли во всякой мерзости или встать навстречу злу, или просто отойти в сторону. Мы не замечаем перемен, мы голосами предков кричим в пустоту.
А ведь и правда: что мы ноем? Ведь планы Бога всегда лучше наших. Когда у тебя украли мечту или победу, верь - так нужно Ему. Пока ты строил свои замки на песке, Бог готовил волну, чтобы смыть их.
Не противиться, а идти своим путем, делать, что должно, и будь, что будет.
Что мы, приходящие из ниоткуда и уходящие в никуда, можем оставить после себя?
    Отвечая на эти вечные вопросы и петляя в силках временных петель, так и жили Каталина и Ятим.
Что предназначено, то и случится...



Аргентина, Делакроче, 1940 год

    Каталина проснулась с полным пониманием того, что не надо ничего бояться. Надо жить, принять Божью волю и верить в самое светлое. Она успокоилась, просто вдохновенно танцевала в этот субботний вечер. Музыка поглотила её.  Ятим смотрел на неё с восхищением: вот такая она нравилась ему ещё больше.

     Он почувствовал, как разочарование накатило серым льдом на этих двух самонадеянных парней, которые ещё несколько секунд назад мнили себя сверх-людьми, и вдруг наткнулись на такую силу и такую глубину отчаянно-доброй, но могучей силы, источник которой им был непонятен и страшен...
Он провалился туда, в ночь Аргентины, только для того, чтобы, будто сидя внутри машины, услышать разговор двух незнакомцев в «Хорхе», припаркованном у дома Каталины.
- Не смотри на нас так, дикая молчунья.
- Тот, который тебе так дорог, стал слишком дорог и нам - примерно тысяч на 20 полновесных долларов.
Она ничего не смогла им ответить,  лишь посмотрела таким взглядом из-под ресниц, что им стало жутко.  И они поняли, что даже без своего защитника и покровителя она сильнее их духом и что шантажировать её или его - пустая затея.
    Он рывком подбежал к машине, открыл дверцу, и её вытолкнули из машины прямо ему в объятья.



Мальта, Буджба, 1846 год
     Он очень любил свою Буджбу - маленький средневековый городок с удобной гаванью, шумным рыбным рынком, теснотой средневековых улочек, итальянским кварталом и лодками рыбаков с глазами на носу. Город был окружен садами и виноградниками, пах оливковым маслом, миндалём, рыбой и стариной. В нём для всех хватало места, по вечерам на площадях зажигались фонари и люди играли в шары, а они с Каталиной любили пить вечерние часы этого прекрасного городка и гулять вместе по его набережным. Многие горожане узнавали их на прогулке и поднимали соломенные шляпы в знак приветствия. Ятим взял Каталину за руку и... опять провалился в ночь аргентинской зимы.

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
   Ятим не был мистиком. Все приметы, предназначения, знаки вызывали у него невольную усмешку на тонких губах. Но сны - другое дело, здесь была зацепка, ключ к разгадке его злоключений.
    Этот сон был одним из самых странных. Будто бы он, старый и седой хозяин похоронного агентства в маленьком европейском городке, стоит на церемонии у открытого гроба его клиентки, молодой девушки, и поправляет цветок в петлице её последнего платья.  Он сам за всем проследит. Родители бедной девушки в трансе и шоке молча стоят рядом, её отца душат слёзы, и вдруг Каталина в неуместном светло-бирюзовом платье подходит, берёт его молча за руку и ведёт через оживлённую трассу. Гудят машины, слышны визг тормозов, недоумевающие голоса, а он идёт завороженный и...
    Он проснулся в холодном поту в квартире на юге, Каталина с разметавшимися волосами лежала рядом. Сегодня воскресенье - единственный день, когда она будет всецело его: ни переписок в ноутбуке, ни смс, ничего. Целый день рядом с ним. Она любила поспать, и он выскользнул из-под шелковой простыни и голым зашлепал в ванную. Горячий и ледяной душ, а сон всё не отпускал. Надев подаренный ею халат и вытерев следы от мокрых ног, он медленно пошел на кухню варить кофе с корицей. Она любила глазунью. Ятим не торопился, знал, как Каталина не любит момент пробуждения, но запах кофе сделал своё дело: чудесно милое и немного ворчливое выражение её лица прибавили ему настроения. Вдруг в окно панорамного балкона на их 20-м этаже влетел голубь. Она очень испугалась и написала ему на блокноте у холодильника: «Плохая примета!».   
Голубь важно ходил по кухне и не собирался улетать. Ятиму с огромным трудом удалось тогда его поймать и выпустить.
День был окончательно испорчен.  Она замкнулась и стала заниматься наведением красоты, а он тупо просидел у телевизора. Какая-то трещина прошла между ними тогда.

     Никто не рождается моряком.  Ятим не помнил детства на Мальте, в том мире он всегда был взрослым, но откуда-то же взялись умения управлять шхуной, ставить сети и вязать узлы, всего этого в той жизни он не умел. Большинство из нас не сумеют разглядеть границу перехода из реальных ощущений в сон. Мы не находим этого края, даже если и встречаемся с необъяснимыми вещами. Дороги к себе - самые трудные, расстояния кажутся неодолимыми и годы ожидания очень долгими. Ятим вздрогнул на палубе: верный шкипер вводил шхуну в гавань. Морок отступил, улов хорош.
Впереди годы счастья?...

     Отчего мы всегда так легко относимся к секундам, утекающим из-под наших пальцев?.. Открывая глаза новому дню, не торопимся насладиться им, а чего-то ждём?..   Почему не хватаем Время за край его платья и не берём его за руку, не кружим в танце?.. Мы не знаем, кто настоящий его хозяин?  И вообще, Время - это мужчина или женщина? Интересный вопрос... Хозяин или хозяйка нашей судьбы? Кто его отмеряет нам каждому? Секунды, минуты, часы, дни, годы… Где средняя мера -   не физическая величина, а то, что действительно является нашим пределом?  Вечные вопросы, на которые он иногда находил ответы в своих петлях и качелях.
Только не завидуйте ему. Ятиму ещё больнее быть ограниченным в треугольнике, в поиске истинного себя, в надежде найти ту пристань и то время, чтобы остановить эти качели.
    И ещё: если вы знаете в каком месте сворачивать с дороги,  вы скорее всего пропустите поворот, так всегда бывает. Это чистая правда, и Любовь всегда была единственной целью его путешествий. Он делал большие открытия в самом себе, находил истину, мысли о Каталине занимали львиную долю его времени.
    Кажется, именно в ту осень, как ему тогда казалось, он нашёл свою пристань в той квартирке, жил жизнью, которая ему нравилась, верил в то, что всё получится... Где же он пропустил поворот?
Ведь с появлением света рассеивается тьма, а с раскаянием уменьшается тяжесть греха. Был ли Ятим светом? Был внутри него стержень - тот, который держит в сознании расслабленного и убитого горем человека, не давая скатиться в черную бездну отчаяния? Выдержит ли разум, или все эти петли давно только видения, а сам он сидит, не мигая, у грязного окна больницы?..
   
     Не бойся мой милый читатель, я не оставлю нашего героя одного. Первый снег всегда ложится неожиданно, первые роли не всегда могут нравиться.
Решение задачи спрямления движения окружности, разных механических устройств всегда занимало его пытливый ум. Кажется, он нашёл решение своих проблем: просто закрывать глаза и двигаться в направлении, нужном не ему, а провидению. Всё вязло в бездорожье, колесо его секунд застряло, но надо было шагать. Ведь он по праву большого и сильного мог принимать решения, даже помогая надевать ей плащ или пальто. Ей же это казалось диким, но Ятим помогал ей даже снимать сапоги, что не казалось ему чем-то необычным и доставляло мелкие радости. Он подавал ей руку при выходе, был вежлив и казался человеком другой эпохи.
    Округлые ноты вкуса, которые он так любил и в вине, и в любви, он, к его великому сожалению, не нашёл в Каталине из Петербурга.

    Что остаётся после любви? Выстроенные ненадёжные замки, тысячи фотографий, боль - настолько реальная, выкручивающая внутренности как хорошая стиральная машинка, звуки шепотков в ночи, запахи - тошнотворные и выворачивающие рвотой нутро?.. Или всё-таки свет?
Когда мысли о ней как теллуровый гвоздь... И где найти такого искусного плотника, чтобы вытащить этот гвоздь и не давать слабины, когда твои раны так кровоточат?..


Аргентина, Делакроче, 1940 год

    Солнце задело багряным краем черту горизонта, когда они подошли к её дому. И разве в этот момент нужны какие-то слова? Чёрное ночное море шумело вдали, тишина нарушалась лишь цикадами, и Ятиму нравились эти звуки ночи. Через несколько минут они расстанутся, и каждый будет ждать ещё и ещё, но дождется ли?..
    Вдруг пальцы обнаружили в кармане куртки клочок бумаги, он зажёг огонь зажигалки и увидел: «Я Каталина и я люблю Вас». Он выронил зажигалку, и слёзы обожгли небритые щеки его не очень красивого и сурового лица.


Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Когда тебе не за кем гнаться,  погоня прекращается,  когда морковки перед мордой осла больше нет, он наконец останавливается.
    В доме, в котором он жил в Петербурге, была одна интересная бабулька. Ятим питал к ней необыкновенный интерес: эта особа была будто бы не из этого времени, в Питере ещё остались такие экземпляры без возраста – «белая кость», несущие в себе последние частички настоящей русской культуры, дворянского воспитания и какой-то внутренней чистоты. Она знала его ещё со студенческой юности и нисколько не изменилась с тех пор. В один из сумрачных вечеров Ятим, возвращаясь с работы, приподнял шляпу в знак приветствия, увидев эту старушку в парадной. Она возилась с сумками у своей квартиры и вдруг произнесла:
-  Юноша, не соблаговолите ли зайти ко мне?
Ятим очень удивился, но молча подошёл и помог ей открыть дверь её квартиры. Описывать старые петербургские квартиры - занятие неблагодарное, я этому посвятил бы отдельную главу, но скажу только одно: эту квартиру не тронули каким-то чудом перепланировки и уплотнения, из неё не сделали коммунальную конуру, её не коснулись жадные руки риэлторов 90-х. Почему никто не знал эту старую женщину?  Ятим даже думал, что старуха  колдунья, и вообще - сколько ей лет?.. Никто не знал, и он всегда помнил её такой.
 Она молча взяла его за руку и повела вглубь квартиры.
- Молодой человек, я хочу кое-что Вам показать. Я ведь давно за Вами наблюдаю.
И она вложила ему в руку старинную брошь. Он узнал её сразу: ведь сам купил её для Каталины на Мальте у венецианского торговца после того страшного шторма, в память о чудесном спасении!.. Он подошёл к старинному бюро, на котором лежали фотоальбомы.
- Открой!.. - произнесла старуха.
Со второй страницы альбома на него смотрели лица пары в старинной одежде 19-го века. Он замер: это были они - Ятим и Каталина с Мальты!

    Картинки сюжета и кольца временных петель много раз путали Ятиму все карты. Пазл складываться не хотел, но ему начало казаться, что приходит ответ на все его вопросы.  Ятим поймёт всё, он сумеет и теперь он очень рад тому, что может быть везде и нигде. Он сделает свой выбор когда-нибудь, а пока чрезвычайно интересно, что судьбы его самого, его героев, всех воплощений его судьбы будут с ним до конца.

    Старший из Ятимов будто сказал ему со страницы того альбома: «Жизнь всех этих людей в твоих руках, дай им завершить свои жизни так, как суждено. Ты бродяга во временах, наслаждайся этим и делай, что должно везде и всегда!»
Радуга коснулась его светом моря и солнечным вкусом, пришло понимание и впервые покой. Любовь и счастье его и всех Каталин и Ятимов во всех временах и странах зависят и от него тоже.


Аргентина, Делакроче, 1940 год

    Старый игрок, прожжённый картежник из Делакроче рассказал ему историю о том, как будто бы его предки приплыли сюда с далекого маленького острова в Европе. Ему ничего не оставалось, как поверить, ведь он не помнил ни отца, ни матери, ни родственников. Он будто бы сразу стал полицейским, хотя ведь и у него были и детство, и юность.
    Из той реквизированной партии спиртного начальник полиции после описи подарил ему бутылку старого коньяка. Коньяк, как ни странно, был русский со странной надписью «Шустов» на незнакомом ему языке. То, что это русский коньяк, ему сказал старик в порту, когда Ятим, стоя на пирсе и держа бутылку в руке, открывал пробку. Они выпили вместе и разговорились. Старик оказался эмигрантом из далекой России, он пил такой коньяк в Петербурге в далеком 1903 году, теперь же ему это казалось приветом из его далёкой Родины. Ятиму стало интересно, ведь старик был моряком, офицером флота и много говорил о морских походах и об одном походе на Мальту, в частности, где старик приобрёл старинную брошь у вдовы рыбака уважаемого человека на острове.

 

 Россия, Санкт-Петербург, 2015 год

    Провал, чернота,  и Ятим идёт по Купчино за овощами к ближайшему киоску, ему нужны баклажаны… Он собирается побаловать Каталину необычным блюдом, ведь она опять будет поздно, устало сядет на кухне, кивнёт, он нальёт ей вина, положит на тарелочку вкуснятины, и потом опять будет их ночь.
    Ятим молчал, но мысли неслись вскачь горячими скакунами пустыни, жгучее желание уйти соперничало с любопытством. Желание всё узнать было настолько сильным, что осторожность отступила - разрази меня гром, но загадки требовали разгадок! Кто эти люди? Что они значили в его жизни?
 
    Опять прыжок... они едут со старым лесником на том самом джипе к станции, до которой километров сорок, езды по лесной дороге минут тридцать, Ятиму пора в Петербург, и разговор предстоял нелегкий.
- Я знаю, ты вернёшься, Ятим, ведь вы предназначены друг другу.
-  Напиши мне обо всём, Франко...
- Ну какой же я Франко, я же говорил, я Егор Семенович!
- Ладно, это не важно совсем, важнее то, что будет дальше.
    Всю дорогу до Петербурга он молча читал газеты и не вступал в мелкие разговоры с соседями по вагону. Выйдя на перрон, он купил пирожок с капустой и пошёл к Неве, стал слушать реку и вдыхать любимые запахи.

    Быть бы настоящим, цельным яблоком, не бояться будущего, когда тебе приходится нелегко...
 Осенняя ностальгия о прошлом:  когда ты - молодой поэт, тебе почти 18, на дворе поздний застой, ты читал и слушал так мало и уже так много, в тебе перемешались и Ахматова, и Блок, Мандельштам и Северянин,  и почему-то последняя песня с квартирника Цоя на Петроградке, у тебя впереди сессия и неизбежная служба в армии... И что тебе остаётся? Только писать.
    Почему постаревший Ятим вспомнил об этом? Просто в тот осенний день руки пахли не мазью от синяков, которой Каталина мазала его в Карелии, а почему-то тем неуловимым запахом саванны и весны Ленинграда 80-х, кофейней Сайгона, столовой студгордка, ряженкой и котлетами. И только любимая Нева пахла так же.
    Начался дождь, которому он совсем не удивился. Снег летом и дождь зимой - разве это новость для Питера?  Его подвешенный в небе океан… Он помнил, почему вымерли черепахи на Галапагосских островах - им стало элементарно лень. Ему надо шевелиться, ведь никто не принесет ему ужин, надо писать, надо искать заказы, надо поговорить с ней!  Тысячи НАДО...
Мне бы не хотелось слёз - впереди ещё так много страниц, а иллюстрировать книгу своих приключений Ятим всегда предпочитал сам.

    Как зарабатывать на жизнь, каждый решает сам. Жизнь расставляет приоритеты, а выбор делаешь ты, и он не всегда правда правильный. Что же касается меры достатка, то и это всё относительно в разных временах. На мальтийских берегах тяжёлый труд рыбака не приносил особого достатка, но давал уважение, в Аргентине пенсия отставного полицейского тоже не давала особого богатства, и Ятим подрабатывал частным сыском, а художник Ятим в Петербурге вообще не имел постоянного дохода, так что решайте сами, какова же эта мера. А жаждешь справедливости - стань сам справедливым.
    В каждом своём воплощении Ятим был разным и одинаковым одновременно, черты характера оставались неизменными в веках.
Не зря говорят в народе – «от осинки не родятся апельсинки». И дочери, не навязывая своего мнения, он пытался внушить вечные истины. О том, что Добро есть, что зло должно быть побеждено и, как бы тебе ни было трудно, нужно оставаться порядочным человеком. Скажете -банальности?.. А знаете, по большому счету ничего не изменилось со времен первородного греха, нам не нужно выдумывать чего-то такого особенного, чтобы оставаться самими собой...
Загадка старого фотоальбома выжигала и давала ответы одновременно.      
     Неужели всё так просто и это на самом деле его предки? Это многое объясняло и запутывало одновременно.



Мальта, Буджба, 1846 год

   Вспышка, свет, мгновенный резкий толчок в спину и он - в центре площади Буджбы.
Этот переход запомнился ему тем, что его Каталина была непривычно сумрачна и не излучала солнечный свет вокруг себя, и глаза её казались пустыми и потухшими. Они стояли рядом, и он держал в руках эту злосчастную брошь в сжатых до синевы пальцах, а Каталина судорожно что-то показывала на горизонте. Ятим испугался не шутку: никогда он не видел её такой озабоченной. В порт входила шхуна, их с Франко шхуна под новыми парусами! Казалось, что её не потрепали шторма и не было того кораблекрушения у маленького островка. Впрочем, испуг охватил не только его одного - многие соседи знали о его чудесном спасении и теперь молчали в недоумении. Что происходит?... Это не могло быть миражом, ведь Ятим слишком хорошо знал свой корабль!

Вне времён
А знаете, все почему-то думают, что сумасшедшим быть легко. Ничего подобного! В построенном мире безумца всё разложено по полочкам, он знает каждый следующий ход, он не должен ошибиться в мельчайшей детали. Это нормальный человек сомневается, а он всегда прав, и ни у кого не должно возникнуть сомнения в его правоте. И разве же это легко?..
    На самом же деле в каждом конкретном случае мы слепы, не видим дальше собственного носа. Но кто вообще определяет грань нормальности?
Его петли и прыжки многим бы показались безумством. Но Ятим был уверен - всё это реальность. В этих лабиринтах времени и пространства он найдёт разгадки и сделает жизнь дорогой ему Каталины прекрасной. Вот и сейчас он найдёт способ быть свободным от спора с самим собой, вот чего он больше всего хотел сейчас! Как там у классика? – «Он не достоин света, но достоин покоя». Так, кажется?...А ему нужен был этот покой, очень нужен!
Тысячи нитей связывали его с Каталиной и шхуной.
И вдруг он увидел на носу корабля самого себя и провалился в черноту. Он всё-таки нарушил временно-пространственную связь и теперь уже был Ятимом из Петербурга, и это вдруг показалось так страшно.

Аргентина, Делакроче, 1940 год

    Наконец в Аргентину возвращалось лето, теперь они были вместе. В один из дней он подъехал к дому Каталины, она вышла спокойно и даже как-то буднично и села в машину, в руках у неё был маленький чемоданчик.
     И, наконец, она у него! В его берлогу заглянуло солнышко, ему показалось, что будто даже стены его холостяцкой квартирки раздвинулись, в ней теперь постоянно было солнце, и играла музыка!
Их походы в «Latino» продолжились, только ходили они туда теперь вместе.   
     В тот день он задержался в управлении. Подъезжая к дому, он вдруг увидел себя выходящим из дома под руку с Каталиной. Он потерял сознание, а очнулся уже в парке на окраине Петербурга, где он сидел на скамейке, и на непокрытую его голову падал снег.
    Что же будет с ними?.. Он теперь знал: дороги в прошлое очень опасны, ему теперь надо быть аккуратнее в желаниях, ведь теперь он танцует с ней в своём любимом кафе! Но ведя её в танце, всё время думал: «А какая это из Каталин?»
    Неожиданно Каталина стала такой счастливой:  годы ожидания, немоты сменились их огненными ночами и светлыми днями любви, нежности и просто тихого счастья, от которого всё время хочется петь, шептать его имя, бродить в окрестностях Делакроче, босиком по берегу Океана, в тихих лесах, быть его оберегом, волчицей в карельских лесах, просто никому не давать его в обиду, никому и никогда, просто дышать у него на плече... просто дышать.
   Вот расскажите, вы завидовали когда-нибудь, кому-то или чему-то? Благополучию, счастью, везению или просто красоте? Ну признайтесь, какая-то маленькая тень набегала в душу, мешала совершенному пониманию мира?..
   У Ятима и Каталины было просто счастье, оно никому не мешало, оно просто кричало на весь мир: «Нам хорошо!»  Тень её улыбки спасала даже в самые холодные и мерзкие вечера, оставалось только найти пресловутый остров, на котором вне времен и вне эпох, в любой стране у любящих людей будет свой маленький мирок,  в который нет никому хода и где они Король и Королева и сами пишут законы Жизни и живут ими.

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
     В доме, в котором проводил эту зиму Ятим из Петербурга, не было души. Вы же понимаете, о чём я? Ведь любой дом наполняется энергией, обрастает мелочами, становится в чем-то неуловимо похожим на своих хозяев. Есть дома маленькие и уютные, холодные и безразличные, безалаберные и строгие, в общем - разные, а этот дом был никаким. Это был один из современных коттеджей, выросших вокруг модных теперь горнолыжных курортов под Петербургом. Такие дома обычно сдаются на выходные или на сезон и по сути своей не отличаются от гостиниц. А этот дом снял на весь сезон один из питерских нуворишей, сам же, укатив в Швейцарию на открытие горнолыжного сезона, сломал там ногу и теперь успешно лечил её на Лазурном побережье. Для Ятима это было большой удачей, ключи отдал ему приятель, попросив соблюдать элементарный порядок, хотя в домике проводилась ежедневная уборка. Зима в этом году пришла в Петербург очень рано, к огромной радости администрации курорта, ведь лыжники приедут на месяц раньше.
    Теперь каждое утро он выходил на крыльцо и, вдыхая морозный воздух, думал о ней без тоски. Он скучал, его переходы остановили свой сумасшедший бег, тоска по Каталине из Купчино отступила на второй план, он много работал и размышлял над своими загадками. Брошь спокойно лежала в кармане его горнолыжного комбинезона.
   
Вне времён
     Ему возвращались все дни пустоты, растекались каплями по мокрому стеклу, теперь каждый день тёк медом ожидания прыжка. Неразгаданная тайна судеб не давала покоя, но он-то знал, что ничего не бывает напрасным. Его ночи страсти и огня с Каталиной ждут расплаты - потребуются годы одиночества... А выбрав благополучие, Ятим предаст самого себя. Эта девушка с волчьей прядью в волосах всегда с ним и без него, далеко и близко, а страх потерять её не даёт жизни бежать.
Сны, совсем другие - не радужные, полётные, а мутные и страшные - приходили каждую ночь. Он брал её за руку, и она растекалась мокрым липким туманом, он целовал её, а на губах опять оставалась лишь горечь полыни.
     Всякая история, даже казавшаяся бесконечной, имеет конец. Долгий путь Ятима и Каталины, все их приключения - лишь дым на фоне тысячелетней любви Мужчины к Женщине. Их отношения плохо обьяснимы с позиций высокой морали, некоторые их поступки и шаги вызывают вопрос «Что это было?..»  Но не нам их оценивать и судить, то миссия Господа. Главное, что стало понятно - он был искренен во всём: и в любви, и в ненависти. И не прятался от ветра и дождя, а подставлял им лицо.
    Легкое прикосновение его губ к её ладони, поцелуи как выстрел в рассветной тиши, он словно ветерок по её нежной коже, он словно буря в ночи... С ним только так и бывает - и страстно, и сильно... Очень ей хотелось, чтобы любимый не покидал чертог её сновидений. Только Любовь к нему делала Каталину зрелым колосом, налитым всеми соками Земли. Ятим не повторялся никогда - каждая их ночь была отдельной повестью: то бежала горным потоком, то текла как широкая река, то срывалась водопадом с отвесной скалы, то тихим приливом Южного океана ласкала босые ноги влюбленных. Каталина играла мелодию страсти, а он был послушным инструментом. И наоборот: иногда она была податливой глиной в руках искусного гончара, и огонь делал её сильнее... Прежде чем переосмыслить все свои прыжки во времени и пространстве, Ятиму захотелось понять природу происходящих с ним и его двойниками изменений. Он был счастливым человеком: ведь, несмотря на все его злоключения, у него оставался самый главный дар - способность Любить, вера в лучшее и уверенность в том, что всё не напрасно. Единственное, что мучило и не давало покоя -  это загадка, а может ли кто-то ещё повторять его петли во времени и как попадают вещи из разных времен в современный Петербург. Например, его шляпа, в которой он всё время ходил, была явно из 30-х годов, а сумка из рыжей выделанной кожи вообще была середины века 19-го и пахла водорослями и морем, и ещё эта таинственная брошь вне всяких времён...

Мальта, Буджба, 1846 год
   В большой зале ратуши Буджбы банкет всё ёще продолжался, но сменил характер на более непринужденный: столы уже передвинули, а горожане разбрелись по углам и ждали начала бала в честь Дня рыбака. Ятим с Каталиной стояли рядом и оживлённо болтали с мэром.
- Ты только взгляни на них, Ятим, - наклонился к ним старый Франко, одетый по случаю праздника в камзол 18-го века и смешную старинную шляпу, из-за чего его грозный вид смущал молоденьких жён рыбаков. - Как все самозабвенно веселятся, а тем временем городской Совет опять увеличил городские подати. Куда мы катимся, скоро даже на табак честному моряку не хватит...
- Не ворчи, Франко - ответил Ятим, - думаю, в твоих старых сундуках ещё есть немного?
- Да что я! Я старый одинокий волк, а вы?... На что вы собираетесь учить дочь? Да и, надеюсь, вы же не собираетесь завязывать морской узел на этом деле?
- Взгляните на эту парочку! - вдруг услышал Ятим.
Оглянувшись, он увидел, как в зал входил он с Каталиной...
Ятим побледнел и провалился в черноту ночи...

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Он стоял на склоне горы у коттеджа, в том самом комбинезоне с брошью в кармане, он просто вышел подышать перед сном. Пожалуй, и правда надо делать паузу, так и до сумасшествия недалеко. Он улыбнулся самому себе. Под фонарём целовалась парочка, дорожка, ведущая в лес, была расчищена от снега, и он всё-таки пройдется перед сном.
 Ятим присел на холодную скамью в этом маленьком парке, ему было очень больно.  Знаете, есть такая боль, происхождение которой никто логически не может объяснить. Просто болит где-то внутри. Ятим был сам виноват, сам не был достаточно терпеливым и настойчивым, не был предприимчивым, не мог дать Каталине обычной уверенности, он сам виноват во всем.
Снег не таял на его голове, он падал будто сразу вовнутрь и охлаждал всё и так в его холодной пустыне, хотя на Мальте не бывает снега... Он чего-то ждёт. Почему не бросит всё и не настоит на ответе, почему не ночует у неё под окнами? Почему он так слаб?!.. Его хождение по граблям становится таким утомительным…   На этого сильного лесного оленя упало тяжёлое покрывало печали,  глаза, ранее полные силы, заволокли слёзы. Причина была в нём - он просто устал бежать, силы покидали на дистанции. Ятим больше не гордый властелин леса, а просто старый олень, его путь окончен?.. Нет! Он напьётся из родника и станет сильным опять!
И сможет сделать счастливой её!

   А ещё он умел и любил слушать ветер. Ветра говорили ему о разном:  о тепле и холоде, приближении бури и скорой весне Аргентины. Он мог понимать изменчивый питерский ветер, который и сам иногда не знал, чего ему надо. Ятиму хватало мгновения, чтобы понять всю природу момента, распознать глубину радостного дуновения или ветер беды. Он уносился с ними так далеко, что иногда захватывало дух, ведь,  как и Ятим, ветер не имеет ни начала, ни конца, он просто живёт вне времени и никогда не умирает. Ведь даже при полном штиле он просто засыпает и тихонечко посвистывает носом во сне.

Вне  времён
Куда у человека - а я верю, что мы все рождаемся с искрой Божьей - вдруг исчезает желание творить? Где та грань, после которой он окончательно утопает в этой серо-зеленой трясине будней, перестаёт радоваться каждому вздоху, каждому рассвету и вкусу воды в роднике? Когда мы перестаём наслаждаться линией горизонта, странностями Любви, красотой обнаженного женского тела и лесным костром?.. И когда вползает в душу ночная сырость?
Почему мы, путешествуя внутри миллиона своих галактик, боимся сделать шаг за порог своего уютного каждодневного мирка, и только на пороге последнего дня вдруг осознаём, что всё не так?
Ятим поймал себя на мысли, что в их с Каталиной круге света по-прежнему тепло и греет осознание того, что это не последний день! Они любили друг друга каждый день как последний, и сила нерастраченности мучила и помогала им идти дальше.
Никогда не останавливайтесь! ВЕДЬ ВПЕРЕДИ НОВЫЙ ДЕНЬ И НОВЫЙ ВЗДОХ...
     Вот девушка-птица, а мужчина - лесной олень: девушка летит над морем к любимому острову, а олень тихо идёт по знакомой ему лесной чаще. Каталина не боялась полета, просто разность видения мешала их полному проникновению в миры друг друга. Её жестокое и бедное детство, ранний уход отца, отчим, попытки матери ввести её в религиозную секту, в конце раннее прозрение и боль от немоты... У него же было очень счастливое и солнечное детство, и только одно их объединяло - он потерял отца в 15.
     В тот вечер был обычный семейный ужин у камина в маленьком доме Буджбы, у них гостил Франко, Каталина накормила их ужином и ушла к дочери рассказывать сказку на ночь. За окном стояла ноябрьская ночь, с балкона веяло морской прохладой, а они с Франко пили старый портвейн. Его шкипер, как всегда, пыхтел трубкой и вдруг спросил: «Что ты думаешь обо всём этом, Ятим?»   Ятим молчал, думая, как сопоставить все странности и бреши в полотне, откуда берутся их двойники?.. И вообще, это он живёт вне времен или всё это просто его предки? Что изменится, если они встретятся? Счастье, что пока он не знал всех ответов.
    Смотрят ли звёзды на нас с небес? Если одна из звёзд на его небосклоне решила спуститься к нему на Землю, может ли он сделать её счастливой?  В  его ли силах изменить их судьбы?  Каталина  предназначена ему свыше, а он ей... Когда Ятим копался в своём прошлом или в самом себе, он приходил к выводу о необходимости и неизбежности всего, что было с ним. Каждая встреча, каждый шрам от несчастной любви, ночи страсти и дни отчаяния, испытания вечности, горе потерь - все события были предысторией той фантастической повести их встреч с Каталиной, путешествий во времени и пространстве.
    В современной жизни критерии оценок людей друг друга резко сместились в сторону внешнего. Какой костюм на тебе, какая машина, часы, телефон, количество денег в твоём бумажнике - вот, пожалуй, и всё, что хотят знать о тебе, по большому счету. Но ведь это всего лишь красивая обложка дрянной книги.  Примеры непомерного потребления множатся, и нам всё тяжелее и тяжелее от этого. Разве нам нужно столько всего?.. Лишь Вера помогает преодолеть все эти соблазны, не стать такими, как большинство людей, быть честными с  самими собой и жить по законам Любви.




Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Ятим вспомнил вдруг одну смешную романтичную историю из своей студенческой молодости.
На этой старой петербургской крыше им, молодым 17-летним студентам, не было холодно.
 Все их одногрупники давно разбрелись по набережным, некоторые уехали к Ленке в её огромную квартиру на Петроградке допивать сухое вино, оставшееся от прогулки на катере по Финскому заливу. А Ятим и Ирина, немного хмельные, взялись за руки, а вернее, он просто потащил её в сторону от кампании и показал жестом «Молчи и иди!», а ей стало безумно интересно, куда этот немного застенчивый в обычной жизни тоненький юноша, бывший, однако капитаном КВН факультета, так настойчиво её тащит? Они оказались на крыше дома напротив Исакия. Откуда он раздобыл ключи от чердака? - Загадка!  В его спортивной сумке нашлось покрывало, он усадил её на край крыши и шепнул: «Смотри!»
     Белые ночи сходили на нет, но ещё были сине-серые отсветы светлого ленинградского неба, от которых грусть и свет разливается на душе. Два гранёных стакана, остатки шоколада «Особый»  и бутылка «Киндзмараули» - чем не царская трапеза? А в дополнение - у неё портативная «Электроника» и кассета с «Форумом».
Он целовал её и так хотел сказать те самые слова, но осёкся и начал читать свои и чужие стихи, и вдруг окрик:
- Фулюганы, опять сюда повадились?!..
Что оставалось делать? Только ноги... И теперь Ятиму через множество лет не забыть той крыши и той песни из кассетного магнитофона, а губы её действительно пахли мятой...


Аргентина, Делакроче, 1940 год

    Как каждый раз в мокрой траве на капельках росы отражается солнце, так в их маленьком домике в итальянском квартале ночевало Счастье, грело их обоих, не давало запутаться в лабиринтах, и Ятиму иногда очень хотелось щёлкнуть пальцами и остановить дневной ход времён, поставив этот день на паузу. Эмоции босоногой цыганской танцовщицы на рыночной площади, зимнее утро, глоток обжигающего рома, тепло очага, губы любимой - ну что ещё нужно, чтобы не болела душа и не ныло где-то там внутри?.. Вокруг него иногда был вакуум из тишины, и в этом замедленном сиропе отчаянной тоски по той Любимой он становился только сильнее.
     Ятим играл уже третью партию в шахматы за столом начальника полицейского управления Делакроче, игра не давалась, и его старый друг посмеивался в седые усы: «Эх, Ятим, Ятим, что с тобой происходит? Куда делось твоё мастерство?»  Ятим молча двигал фигуры по доске и думал о тех незнакомцах в машине. Он знал, что Каталину сейчас негласно охраняют два агента из его старых друзей, но что-то душило своей неопределенностью. Он очень не хотел её пугать, ему просто было нужно, чтобы их тихое счастье длилось как можно дольше.
 
Вне времён   
     И вдруг... опять чернота, и он - на своей шхуне чинит задвижку на капитанской каюте. Через мгновение Ятим опять у Дворцового моста. Лёгкий ветер дует с залива, а Каталина в длинном белоснежном платье  как чайка над Невой подняла руки и молча, удивленно смотрит, как в руках у Ятима оказалась ладья из того шахматного набора из Аргентины. Всё тлен, но как  с ним переходят вещи из разных времен? И какие фигуры они с Каталиной на этой шахматной доске, и скоро ли конец этой партии? Возможно ли закончить её хотя бы вничью?
    «Я всё сделал правильно, я не мог поступить иначе»,  - так думал Ятим, гуляя ночью по берегу знакомой бухты. В тот вечер он оставил Каталину в недоумении и вышел в ночь. Франко попытался поговорить, но Ятим просто крепко обнял его на пороге и пошёл по узкой улочке. Брошь лежала в кармане рыбацкой куртки, он всё-таки думал, что дело в ней, ведь она была очень необычна.
     Толчок в грудь...
- НЕТ!!! Сколько можно, НЕ ХОЧУ!
И вдруг размазанный мир стал отчетливо резким. Ах, вот в чём дело! Её горькие слова, так обидевшие его тогда в Купчино: она написала на холодильнике на магнитном блокноте «Мы не можем быть вместе!» Что же помешало им тогда? Он всё равно распутает этот клубок.

    Когда ты болен и частью твоей болезни является душа, твои мысли – острые, как бритва - рвут пелену небытия, сам себе ты помочь не в силах,  и только новая любовь поднимает тебя с колен. Остаётся жить и верить в самого себя, пусть весь мир горит под ногами!  А ты идёшь, почти не поднимая глаз, но идёшь. Ятим неслучайно выбран в качестве проводника и мостика, теперь я точно знаю, все разгадки окажутся на его ладони.  И, только закрыв на все засовы двери в прошлое и выкинув ключи, можно отыскать новые двери в будущее и взять за руку того, кто нужнее всего на свете, идти с ним по краю пропасти, вести его в танце в своём кафе «Latino».  Ведь у каждого есть своё кафе и своя Каталина.  Время не лечит, только делает тебя ещё железнее.  Не только ромом мы обманываем себя, но и верой в то, что можно забыть...

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Тяжело перемалывающий мегаполис Ятим принял без горьких сожалений о прошлом. Он привык к размеренному течению жизни в Буджбе, но вливался в бешеный ритм Петербурга спокойно. И плыл по течению его проспектов будто на своей рыбацкой шхуне, а дома были будто острова в синем море, люди - как рыбы разные, большие и маленькие, хищные и добрые, а машины - будто морские черепахи, медленно всплывающие на поверхность и иногда трущиеся боками и поглощающие бензин на заправках будто траву на дне лагуны.
      Ятима мучил кашель - последствия старой болезни, в перерывах между приступами всплывало её лицо и нежные руки касались его в темноте, под одеялом знобило, но он был счастлив, потому что её взгляд из темноты согревал и давал надежду... Его Каталина ждёт...
     Ему опять стали приходить странные сны, которых он боялся и ждал, значение которых не знал, но верил - они неспроста.  Они с Каталиной живут в странном южном городе, изрезанном, как Петербург, каналами, только берега без набережных, заросли кустарником и камышом и кишат рыбой. Ему вообще рыба казалась символом, ведь не зря знак Христа в древние времена был таковым! Город по-южному красив и весел, но странно - в нём они с Каталиной совсем молоды и знакомы по огромному университету, все студенты которого ходят на занятия в расшитых золотом мундирах. Каталина - болтушка, хототушка и красавица всего университета, в этом сне она не была нема, а говорила даже пожалуй слишком много...
В городе странная проблема - нехватка продовольствия, и окрестные степи безводны и пусты, всё зависит от мелких поставок университету. Ятиму как рыбаку приходит в голову мысль: "А почему они не ловят рыбу в каналах?" И он начинает пробовать ловить её там и с удивлением обнаруживает, что каналы на глубине кишат форелью, просто никто не пытался!
Он в том сне безнадежно влюблён в Каталину, вокруг неё всегда куча поклонников, ведь она дочь крупного землевладельца, к тому же поставляющего продовольствие в город. И вот в один из дней он, набравшись смелости, подходит к ней и предлагает спор: если он наловит в ближайшем канале достаточно рыбы всему университету, то она целует его на центральной площади, если же нет, то он идёт к её отцу пастухом в степь на 5 лет. Детский спор?... Но вот уже весь берег забит зеваками, студенты галдят, а он ныряет раз за разом и выкидывает на берег блестящих рыбин... Наконец, мокрый подходит к ней. Она сидит на скамейке у канала не дыша, приближает к нему губы... И целует его как богиня - влажно, тепло, не дыша, с любовью... И он... выныривает из этого сумбурного сна в холодное предзимье Петербурга и вновь задыхается от кашля...

    Однажды Ятим сядет на берегу и вспомнит обо всём, этот фильм промелькнет красивой оберткой и не будет никакого сожаления, ощущение невысказанности уйдёт, на просторах Вселенной не останется ничего такого, чего он будет бояться. Он оставил красивые следы на песке и времени Море их не смоет...

     Ятим был в этой старой часовне не раз, вот и сейчас в холодное и снежное январское утро он опять здесь. Он стоял перед иконой Ксении Петербуржской уже очень долго и всё шептал её имя, просил вернуть. Слёзы просто текли минут двадцать, чернота уходила, отпускала боль. Но иногда одна боль отпускает, а приходит новая - ещё острей... только Там знают, как лучше...
    Вдруг кто-то тронул его за колено. Маленькая девочка в смешном платочке, неуловимо похожая на его мальтийскую дочь, протягивает ему конфету со словами: «Я её Боженьке принесла, но мама сказала, что он их не ест. Я вижу - она тебе нужнее, не плачь, Он тебе поможет, я-то знаю, Он мне помог, когда я болела сильно. Он пришёл ко мне в палату и положил руку на голову, и она перестала болеть». Платок соскользнул у неё с головы, и Ятим увидел, что на этой детской головушке почти нет волос...
Слёзы сразу высохли, он взял конфету и улыбнулся. И он вышел в то утро из часовни, чувствуя себя счастливым: ВСЁ НЕ НАПРАСНО! ЖИЗНЬ НЕ НАПРАСНА, И ОН ВСЁ ОДОЛЕЕТ.


Вне времён

     Он шёл с факелом вдоль обрыва, ночные птицы что-то кричали в джунглях, а летучие мыши летали прямо над головой. Ему казалось, что тени от морского прибоя в свете луны делают мир вокруг ещё загадочнее. Страх теперь отступил,  и стало безумно интересно, чем же закончится вечер, так странно начавшийся в его любимом кафе. Сидя за стойкой, он размышлял о всех своих приключениях, и вдруг послышалось, как будто тихий голос позвал его в темноту аргентинской ночи. Он вышел прогуляться в окрестностях Делакроче.
    Очнулся он мокрый, в болезненном бреду, в том домике на горнолыжном курорте под Петербургом. На столе стоял термос с горячим чаем, и кто-то заботливо укутал блины, рядом лежала записка: «Ешь, выздоравливай, я рядом!»
    Приходит ли к человеку, мыслящему категориями добра и зла, в болезни или здравии когда-нибудь мысль о том, что он и сам будто бы гаечка в огромном механизме, и если бы он перестал сопротивляться ходу жизни, всё бы остановилось? О том, что любой шаг предрешён? Или всё же на развилке семи дорог возможен шаг в сторону? Как определить границу между реальностью и нашим воображаемым миром? Существуют ли люди, нарушающие эти границы? Ятим много раз думал, неужели всё, что с ним происходит, лишь плод его воображения, и только длительность его приключений сдерживала его от отчаянного шага в бездну безумия?... Или он избран?... Улыбнувшись, он допил чай из кружки, съел блин и включил музыку. Все вопросы потом, а сейчас надо просто придти в себя от болезни и жить как размеренная Рио-гранде, неся свои воды к Океану, и пусть будет, что будет!

Аргентина, Делакроче, 1940 год
 
    Он шёл по узкой улочке Делакроче к её бывшему дому как знаку воспоминаний.
- Опять фонари не горят, тьфу! Ух, выскажу всё мэру в глаза, - мелькнуло в мыслях у Ятима.
И тут же он услышал шаги за спиной и мерзкий кашель. Он не успел ничего осознать, только промелькнули, как в кино, кадры последнего разговора с этими мерзавцами в машине. Огненная вспышка, запах пороховой гари и удар. И выключили свет...
- Глупо... - успел подумать Ятим.
     Когда Каталина, прождав его три дня в квартире, не выдержала и прибежала на центральную площадь в полицейское управление, все отводили глаза,  и лишь начальник управления, тихонько взяв её за локоток, усадил в своём кабинете в большое кожаное кресло и написал на странице блокнота с тиснёным гербом Делакроче: «Мы ничего не знаем! Нашли лишь следы крови у твоего дома и его сумку». Она провалилась в вату и задышала очень тихо…

     Из донесения в Главное полицейское управление Делакроче. 2 февраля 1940 г.
«При осмотре места происшествия у магазина букиниста Лопеса в 10 часов 25 минут были найдены следы борьбы, пятна крови и сумка, принадлежащая по приметам отставному полицейскому Ятиму Крабио, а также следы автомобильных шин и следы, принадлежавшие трем неизвестным».
Каталина читала сухие строчки донесения и будто уже видела всё своими глазами. Это ведь из-за той партии спиртного всё и произошло тогда у её дома…




Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
   А в институте скорой помощи в Петербурге третьи сутки не приходил в себя мужчина в странной одежде 30-х годов, в элегантной шляпе, без документов, с тяжелым огнестрельным ранением в голову.  Он всегда носил серебряный доллар за тульей шляпы и врачи долго не могли понять, что это за кусок металла был у него в шляпе.  Они не давали пока никаких прогнозов, ведь последствия могут быть непредсказуемы, выживет ли он вообще.
И пока, мой милый читатель, я оставляю Вас в смятении и раздумьях.
 
  Белые стены палаты, запахи больницы, чьи-то добрые глаза прямо перед ним, голоса, будто жужжащие шмелями прямо в голове...
- Что со мной? Неужели ничего не изменится, если я сейчас опять закрою глаза?.. - его сознание отказывалось принять больничную действительность. Вспоминались почему-то запахи саванны и морские закаты у Гозо. И душа его летела над заснеженными крышами Петербурга к ней - к той, которая ждёт и верит.
Не спеша, осторожно - главное, не разрушить красивый замок на этом белоснежном пляже! - он пойдёт по облакам к каждой из Каталин...
- Ничего не потеряно, а усталость уйдет с волной и пеной. Мне стоит подумать, немного передохнуть и идти к окончательной развязке, к танцу по краю пропасти, где она шепчет одними губами: «Я люблю тебя, Ятим».
И я верю, что стоит верить и стать Верой, огоньком в угасающей ночи, даже когда ты скользишь по краю обрыва.
Любовь людей способна сотворить множество чудес, когда любишь чисто искренне, не требуя ничего взамен. Так, несмотря на годы и расстояния, его и спасла любовь Каталины.
- Видишь ли, Ятим, люди неодинаково переносят боль: одних она закаляет - железо тоже крепнет в огне, других ломает, как сухую ветку, просто и незатейливо на разные части. Стоит ли испытывать боль для преодоления самого себя? Сложный вопрос, ведь твоя мечущаяся душа всегда искала бури, но вместе с тем и желала покоя... Когда старый дом, согретый теплом близких, больше не служит тебе пристанищем в буре и не спасает от невзгод, может ли человек на краю жизни обрести новый?
Седой доктор говорил с ним как с маленьким, даже вроде и не ожидая никаких ответов.
    Прошёл месяц, физически он был почти здоров, только ничего не воспринимал и смотрел в потолок чистым и невинным взглядом трёхлетнего ребёнка. Что эти люди хотят от него? Что он здесь делает? Кто ответит ему? Каталина обещала ему никогда не плакать, что бы ни случилось, ведь жены моряков ждут и верят в чудо и молятся Святой Марии об избавлении от бед. Она обещала ему не плакать, ведь он, рискуя жизнью, служил закону в Аргентине, несмотря ни на что. Она никогда не плакала с самого детства, с того страшного вечера, когда ушёл отец.  Ятим только вызывал у Каталины из Купчино странную улыбку счастья, потерю сознания в страсти, но не слёзы. Она, наверное, больше не может плакать?
   А сейчас в этой палате, в центре огромного города, он лежал, вытянувшись как струна, и слёзы текли по его добродушному, похудевшему лицу, у него выросла седая борода за пару месяце в больнице, она даже шла ему. Слёзы текли и очищали душу, смывали тропическим ливнем всё то, что пришлось пережить.

Вне времён
    Первый день зимы достал из кармана тихое утро, легкий морозец, снежок, ностальгию, мелодии Стинга, Синатры и грусть. Люди кутались в коконы, прятали улыбки и хорошее настроение. Нам всем придется ещё раз пройти по кругу, каждому наступить на очередные грабли, но не сделать поспешных выводов, вылечить сплин и встретить Новый год, опять удивиться детскому ощущению чуда и шагнуть навстречу Любви и красоте.
     Радуйтесь. Неважно, ночуете ли вы в огромном особняке или под мостом, управляете огромной машиной или ходите пешком. Живите и дышите полной грудью. Жизнь непредсказуема.  Если вы не улыбаетесь каждому её проявлению, вы уже мертвы. Живите и радуйтесь!

     Всё в мире иллюзия,  и ни одна история не заканчивается. В тот тропический ливень Ятим рассуждал о погоде с видом знатока, однако ливень кончился так же внезапно, как и начался. Островные мальчишки стали пускать кораблики из коры в потоках городских улиц. И вдруг всё стало кристально чистым и простым, радость от самой простой жизни перевешивала все невзгоды. Это ведь могло кончиться в любой момент, оборваться остановкой биения сердца, ударом ножа в портовом кабаке, автомобильной катастрофой, штормом, да мало ли чем - всё так зыбко, быстротечно и непредсказуемо, а планы... ну так что планы, всё в мире иллюзия. Он сжал в руке брошь торговца и вспомнил самую сладкую ночь, которая, казалось, никогда не кончится: он неутомим, она словно богиня любви, а липкая августовская ночь плавно перетекает в утро, и они не спали ещё ни минуты... «Отдохни, Ятим», - она положила разгоряченную руку ему на живот, а он, поцеловав её спину в жемчужинках пота, провалился в сладкую темноту.
   Каталина плыла неспешной походкой по заснеженному лесу декабря. Снег неслышно сыпал крупой - мокрой и холодной, как сейчас страх в её сердце.
Странное ощущение опустошения не покидало её, не принявшую, а точнее испугавшуюся всей глубины его любви. Его слёзы казались ей неуместными для такого сильного мужчины - как такое возможно, ведь это она всегда была его маленькой девочкой? Да и вообще, она, наверное, перестала верить в такую любовь. Не поверила и ему. «Пройдет... переживёт... зарастёт очередным шрамом...»
     Ветер сорвал с величественной ели ком снега, и она почувствовала себя такой беззащитной и нелепо одинокой на этой поляне.
Вдруг пронзила острой болью мысль: «Это навсегда, её больше никто и никогда не назовёт лисонькой и не сыграет с ней в  такую красивую сказку!...»
Она поняла, что он был её родником, насыщал живительной влагой своей такой несовременной Любви пустыню, которая иссушала её изнутри.

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Обратная сторона любого человеческого поступка не всегда понятна людям. Кажущийся сначала нелепым, он со временем приобретает особый смысл. Мы и сами порой не знаем, какие мелочи меняют нашу жизнь: опоздав куда-то или успев, ты можешь по странным обстоятельствам изменить всю жизнь вокруг. Что было бы, если бы в то весеннее утро он опоздал на встречу с Каталиной, уронил свой великолепный букет в лужу, просто испугался её глаз? Было бы ли ему впоследствии так же больно и вообще - можем ли мы изменить сценарий нашей сумбурной жизни? Дискуссия между философами длится не одно столетие, и всё же он всегда жил больше сердцем. Он должен будет это сделать.
     Ятим вышел из метро, пошёл к остановке трамвая, поднял женщине коляску на площадке, молча приложил карточку к валидатору и улыбнулся усталому кондуктору.
- Четвертая... - посчитал он про себя.
В кармане плаща приятно холодил руку старый револьвер из Делакроче.
Он ехал к ней. Вышел и дошёл до сквера, встал под облетевшими деревьями. Пронизывающий ветер срывал шляпу, в руках большой букет её любимых белых роз. Её шаги и взгляд безразличный, будто не было ничего - ни полностью поглощающего счастья, ни того спасительного круга после ночей черноты. Ятим достает револьвер и выстрел будто разрывает воздух звуком кнута. Он кладет розы ей на грудь и просыпается в холодном поту в больнице и понимает, наконец, где он и кто.
Говорите с людьми, говорите! Призываю вас - не молчите, я знаю, это трудно, но говорите! Объясните глубину своих поступков, назовите причину: вам хочется изменить жизнь, вы ошиблись, полюбили или разлюбили. Говорите, иначе тяжесть молчания тяжелым грузом ляжет на сердце и Вам, и Вашему партнёру...

Искусство прощания - особое искусство. Желание видеть того, кто дороже всего на свете, перевешивает все разумные доводы, всё приходится видеть в черном свете, дышать невозможно, а в глазах круги, аппетит уходит, впрочем, и само время не приносит облегчения.
В то сумрачное зимнее утро в сером свете старых переулков Петроградки Ятим поверил в загадку броши окончательно. Сжав её в руке, он вдруг увидел странную пару во дворе: импозантный мужчина в одежде 30-х держит под руку прекрасную незнакомку и удивлённо смотрит на трамвай, грохочущий по проспекту. Ятим похолодел, увидев двойника, ведь рядом шла его Каталина! Всё вдруг стало дымкой, и в плеере зазвучал любимый «Сплин» и его знаменитая «Тебе это снится». Мираж? Или пора наконец перестать распутывать, а лучше окончательно разрубить этот узел? И выбрать наконец то время, которое не предаст и не обманет, время, в котором девушка с прядью волчицы в каштановых волосах будет счастлива, где шум океана и ветер с гор?...  Да, нужно выбрать свой Путь, а все прыжки оборвать одним рывком. И да будет свет...
    Когда тонкие пальцы первый раз скользят ручейком по твоей коже, когда взгляд иссиня чёрных бездонных глаз ведёт тебя по краешку пропасти, когда задыхаешься от немоты и отчаяния, когда летишь,  и крылья Любви несут тебя над океаном, поверить в любой исход можно, главное - поверить и продолжать идти.
   
     Грязно-серый снег, мусор под окнами пятиэтажек, обычный российский пейзаж. Всё это контрастировало с вычищенными дорожками, великолепными соснами, скульптурами в саду и какой-то прямо медицинской чистотой двора клиники психического здоровья, в которой и находился сейчас Ятим. Он сидел в кресле перед камином у столика в кабинете Артема Александровича, главврач вслух читал его тетрадь и внимательно следил за его реакцией. В местах переходов лицо пациента неуловимо менялось, и огромная черная тень будто вставала за креслом. Тикали ходики, наступал вечер, кофе остыл, а Ятим даже не притронулся к чашке, лишь иногда глубоко вдыхал его аромат и беспорядочно улыбался. «Тут нужен взрыв эмоций, ему нужна его Каталина», - подумал про себя психиатр, но та загадочная женщина не отвечала на телефонные звонки и электронные письма.  Оплаченный ей период давно кончился, а на письмо на адрес клиники пришёл ответ «Всё кончено».

Вне времён
    Когда вокруг тебя, как будто электрическое поле, закрытое пространство искрится белой энергией, а ты сам огромной мощности батарея - всё взрывается вокруг тебя сиянием.  Ятим всегда ощущал себя источником той силы, которая питала Каталину, давала ей крылья Любви и вела по самому краю. Страсть и возможность говорить без слов…
   Она не была разочарована, просто та боль, когда каждая молекула в тебе, каждая частичка живёт ею,  растёт огромным,  страшным и хищным цветком, тем,  который не сорвать и в жертвоприношение которому ты отдаёшь жизнь и время. Всё лишь части предсмертной записки, всё лишь прелюдия к последнему шагу... ТЫ ДОЛЖЕН ПРОГНАТЬ ЭТОТ МОРОК, ДОЛЖЕН ОТОЙТИ ОТ ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ...
    Одиночество - это не состояние души, не отношение, не то, что с тобой происходит. Оно не зависит ни от пола, ни от возраста, ни от социального статуса и количества денег в твоём кошельке.
Ты просто идёшь сквозь толпу, и даже в транспорте ты один... один среди миллиона лиц.
    А по реке плывёт лодка... одинокая лодка моя, рассекая волну, плывёт...
    Однажды в далекой юности он решил для себя быть Добрым. Просто несмотря ни на что оставаться таким через препятствия, время и то, что ему предстояло пройти. В том зимнем карельском лесу, замерзая, он видел птиц, взлетающих над Риo-Гранде, и такие теплые, медовые глаза его Каталины. Он плыл в тёплой волне любимого мальтийского побережья и всё шептал:  «Te amo, Catalina».
    «Ему не жить без маски?» - Этот вопрос никогда не мучил Ятима. Во всех временах и странах он был самим собой. Правда, не рискуя расстаться с каменностью её немоты, он сам становился иногда недвижим, но его душа, сердце всегда были оголённым проводом, прикосновения к которому, подобно выпущенной стреле и дикому зверю в джунглях Амазонии, он не боялся. Люди либо жалели его, считая чудаком, либо становились близки ему по духу как Франко, шли рядом через всю его жизнь, полную таких невероятных приключений, прыжков в водопад, страстей и прогулок над пропастью по натянутой струне.

Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Дело наконец наладилось. Очередной платёж за пребывание Ятима в клинике пришёл на счет в конце зимы, а главврач и не собирался выписывать такого интереснейшего пациента. Каждый вечер проходил одинаково: ещё слабого Ятима привозили на кресле в кабинет, и продолжались чтение тетради и беседы, нет, скорее монолог врача. Он должен принять действительность, осознать важность момента и научиться снова жить и творить. А за окном уже ранняя весна взрывала льды, разливалась половодьем, последний снег лежал грязными кучами, словно остатками беды.
- Грустно мне, - подумал врач про себя, - такой умница и в таком состоянии, даже надраться хочется.
Вдруг Ятим произнёс тихим голосом по-английски:
- Where my brooch?
Знаки, опять знаки...

Аргентина, Делакроче,  1940 год

В конце декабря что-то неуловимо поменялось в воздухе Делакроче. Ятим с приятелем беседовали об этом за чашкой кофе.
- Времена меняются, порт шумит как прежде, четвёртый американский пароход за неделю...
- В Европе война, Ятим. А янки, как всегда, нагреют руки.
- Да, торговцы и местные фермеры уже ворчат. Ну где это видано - строить у нас американский торговый центр?
- Работа для местных, и порт оживёт, - с надеждой в голосе молвил помощник.
- Ох, и аукнется это нам...
Вдруг разговор прервался, и в их кабинет вбежал, нет, скорее влетел на длинных ногах седой мужчина в соломенной шляпе, с огромными голубыми глазами и взглядом человека, повидавшего жизнь. Не говоря ни слова, высыпал на стол из бумажного кулька красивые, остро пахнущие яблоки, и они просыпались алым водопадом на колени друзьям.
- Они предложили за весь урожай по 30 центов... Берут всё, зная, что больше чем по 50 я торговцам не продам, только шиш старый Педро отдаст им свои яблоки, они ведь скормят их свиньям, а в порту целый пароход, груженный ими! - тихим усталым голосом произнес гость.
- Они бы ещё говядину привезли, - рассмеялся помощник.
 
Теперь на тумбочке у Ятима в клинике лежало такое же яблоко и пахло так же остро.


Вне времён

     Когда пустые люди заполняют большинство твоего жизненного пространства, крадут твоё время и считают это нормой, ничего не остаётся, как плыть себе по течению, временами шевелить жабрами да иногда всплывать на кормёжку. Что бы ни происходило, в твоём пруду-то ведь тепло и тины достаточно.
     То утро принесло Ятиму открытие: он небезразличен к бедам простых людей Делакроче,  хочет и может может им помочь. Но в последние дни, занятый своей великой Любовью, он был как во сне. И вот те на... мир вокруг изменился окончательно.
    Новый шаг, сделанный к самому себе: он принимает себя в несовершенном мире, где одиночества больше, где просто и походя убивают слабых, где внешний лоск для большинства важнее твоего содержания. Но сам мир этот Ятим никогда не примет. И пусть у него полно слабостей, но он прошёл трудный путь и пришёл к той цели, к которой шёл всегда.
   Тот, кто пишет сценарий случайной встречи, думает ли он за нас, пытая нас неопределённостью, довольствуясь нашими раздумьями и нерешительно давя на тайные рычаги наших слабостей?
   Паруса обвисают в безветрие, но иногда и не нужен ветер, чтобы плыть в Океане, голоса предков шепчут тихо, а мы не верим в предназначения.
Сколько же лжи иногда окружает человеческую жизнь, зеленой тиной опутывает ноги пловцов! Но мы выплывем обязательно, улыбнёмся незнакомке и поймём, что ничего не напрасно.
    «Такое глубокое погружение в тебя... да и в любого человека - оно больное»... - грустные мысли больного Ятима у окна в тот отвратительно короткий зимний день, когда ждёшь весенней капели, когда дорога кажется длиною в жизнь, когда любая мысль о Ней стучит молоточком в висках...
И золотой саксофон звучит на побережье. И танец. И ты за роялем. И бокал на нём полон.
    Сделав глоток огня, ждёшь, как капли старого коньяка согреют твоё остывающее сердце. И ты опять кладёшь пальцы на клавиши. Выпив вино своих сомнений, чувствуешь себя полнейшим ослом. В классическом финале ты не знаешь ответов на самые простые вопросы, и всё потрясающе просто.
Ты жил в идеальном мирке, плыл по странной шуточной дороге эрудита, но твоё чувство юмора сейчас совсем не помогает.
Жди и обязательно дождешься, Ятим! Каталина будет танцевать с тобой и прошепчет твоё имя в танце на краю...

    Эти границы снов... Они всегда были загадочно стёртыми и размытыми, вот и сегодня: он ехал в кроссовере приятеля по ночному Петербургу, город завораживал и опьянял огнями, разговор тёк ручейком и вдруг свернул в странное русло предчувствий и недосказанностей.  Ятим почему-то ощутил холод и оказался внезапно в белоснежном здании со множеством ослепительно белых комнат. В каждом зале с округленными углами и такой же белоснежно-белой мебелью была какая-то запоминающаяся деталь: в одном - карта его Буджбы, в другом - сумочка Каталины и так далее, залы были пусты, всё в безмолвии, только за окнами дворца виднелись поросшие цветущими садами горы, шумел где-то вдали водопад и тихий голос звал его: «Ятим, иди ко мне».
    Скрип тормозов, приятель удивленно смотрит на него, а Ятим видит в центре Петербурга чинно переходящего проспект слона и понимает, что это не сон. Просто очередная безумная рекламная акция какой-то кампании.

   То утро в пригороде Петербурга было ветреным, впрочем, как всегда, ничего нового, но этот ветер не был критичным для подъёма на шаре «Каталина». Удивлены? Ну а как, по-вашему, он должен называться? Голубые небеса были бездонны, совсем прозрачны, что удивительно для Петербурга, горелки нагрели воздух внутри шара. Они с Франко наконец сели в гондолу и подъём начался плавно. Каждый раз у Ятима внутри - и в море, и в небе - как будто зажигался огонёк, восторг детский никогда не остывающий. Тонкий зелено-синий край горизонта, окрестности Царского села величественны и тихи, великолепное летнее утро, утро счастливого человека, совершенно счастливого…
    Он проснулся от солнечного света, яркого и медового, льющегося сквозь занавески, и запаха тех самых белых роз, которые стояли у его кровати в клинике. Внутри -  тихая и огромной ясности мысль... «ТЫ САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК, У ТЕБЯ ЕСТЬ ОНА»…  «Usted es la persona m;s feliz, porque lo tienes».

    Зачем в тот короткий период между зимними сумерками Ятим вспомнил этот день? Все его видения по-прежнему свежи и остры в памяти, несмотря на череду разочарований, но этот день был особым: тогда он впервые взошёл на борт «Каталины», только тогда первый порыв ветра в её паруса дал настоящую свободу. Этот день оставил след в его большом сердце смазанным мазком петербургской акварели и до сих пор давал силы. Он выбрал время счастья, пусть теперь и знал, что не до конца выполнил предназначение. Пусть так, но никто не сможет осудить или оспорить его Выбор.

   Ничего бы в этом страшном мире не изменилось, если бы не произошло чуда Боговоплощения. И Ятим с Каталиной утонули бы в горестях сомнений. Но есть этот День!.. День чудес и открытий, день рождения Того, кто спас и умер за нас. Того, кто в этот день всего лишь младенец не в золотой колыбели царей, а просто маленький мальчик в бедных яслях. И ещё не подарили дары волхвы, ещё не пришли пастухи, ещё тишина, Он и Она - Богоматерь, знавшая свою роль заранее.  И теперь, в полумраке пещеры, это Чудо Святого духа в нём, в том, который станет Отцом всего мира, в том, который пострадает и примет на себя весь грех рода человеческого...А сегодня, сейчас, Он лишь младенец в пещере...А МЫ УЖЕ ЗНАЕМ - ВСЁ НЕ НАПРАСНО!

    Куда мы прячем части себя, которые нам самим не нравятся? Мы ведь находим и для них место, и они тоже часть нас. Сплетенные из противоречий, мы пишем книгу жизни без сожалений, на наших дорогах полно луж и грязи, но не всё ведь делать в белоснежных одеждах?.. Только у самого порога, только на закате, когда всё и правда кажется несущественным, мы становимся самими собой и как дети ждём чудес и в 75, и в 90...
ДОЖДЁМСЯ ЛИ?..

   Эта проклятая страсть, всё поглощающая, забирающая всё - она кажется Любовью и она забрала тебя самого с потрохами, съела тебя без остатка и костей не выплюнула, ты физически опустошён, пытаешься жить без неё, пробуешь плыть по чёрной реке... Вдали даже горит огонёк надежды такого же одинокого сердца, ты согреваешь его своим теплом. Ты просто хочешь научиться дышать самостоятельно, но этот спрут тянет остатки твоего тепла просто напоминанием о себе... Но ты стойкий росток, ты дитя асфальтовых джунглей, плыви в пучину и не бойся водоворотов, рок зазвучит в твоих наушниках, а дым над водой не даст уснуть.

    Он так хочет к ней, но дойдёт ли по странным дорогам? У них ведь должна быть их настоящая Ночь? Он согреет её,  и наперекор всему она снова почувствует себя юной девушкой, с летящими волосами и той самой улыбкой. Прочь года!
У Ятима есть Каталина, его далёкая и близкая: таежная, морская, городская, та, что пишет ему письма, та, что ждёт и верит в судьбу. Запахи их Рождества совпадают, они ведь нужны друг другу.


Россия, Санкт-Петербург, 2015 год
    Он пытался жить как все, без снов и сожалений, только они приходили без стука в его одинокие ночи. Он идёт по чистым улицам Ленинграда середины 80-х, в студенческих карманах гуляет ветер, но нет сожалений: вся жизнь расписана, никто ничего не ждёт в этой стране, он вряд ли увидит что-то особенное. Поливальная машина, обрызгав, вывела из забытья, в киоске напротив он увидел любимое мороженое. И вдруг - Она... будто из тумана болот и ветра Невы. Она, чьим ожиданием веяло всю его юность... Очень захотелось протянуть руку навстречу!.. Звучала скрипка, и Ятим вынырнул из этого сна у своего подоконника в лечебнице. Кто-то пел во дворе - то ли метель, то ли чудилось, что он слышит её шаги.






Вне времён

    Раскрывать вкус людей - это необычно, не правда ли? А ведь так верно, что каждый из нас имеет свой вкусовой оттенок, смесь интереснейших сочетаний, и человеческие сомелье существуют.  Главное, не перепутать и не намешать в свой напиток с годами гадких и мерзких вкусов. Ятим распознавал не только ветер, но мог и ощущать на кончике языка вкус близкого ему человека. Городская Каталина - это смесь ямайского рома и ванильного мороженого, таёжная - лесной мед и кипрей, морская - лампука с лимоном и ледяное белое вино, Франко - крепкий табак и вкус свежего хлеба из печи, дочь - лимонное мороженое с ягодами. Некоторые люди были со вкусом глины, некоторые по вкусу как свежее масло на горячей булке, другие - просто безвкусный лед или вкус грязной воды.
    Если и суждено случиться тому, что должно, если все ночи огня и дни отчаяния не напрасны, спасти Ятима от погружения в эту сонно-медовую муть может только Вера и Любовь. Ему надо постараться сделать ещё много полезных дел, разрушить логово Смерти и дать Жизни шанс.
Не бойся, Ятим, ведь её нет рядом, никто не увидит боли, но будет светлое утро Надежды.

      Это одна из удивительных историй Ятима, то ли увиденных во сне, то ли случившихся с ним наяву на его любимой Мальте...
    Расставаться с любимыми приходится каждому, это непреложный закон жизни, просто обычно Смерть забирает раньше мужчин, но в их случае старая Каталина ушла раньше. Просто тихо уснула на закате за вязанием, в кресле на их балконе дома итальянского квартала Будджбы, закрыла глаза и перестала дышать. Ятим жил, только заказал двойную плиту на могилу с их именами, где оставил открытой дату своей смерти. Подросли внуки, их дочь стала первой женщиной-врачом на Острове, а он приходил на залив вечерами и смотрел на эту плиту. На свадьбе старшего внука старый моряк произнёс короткую речь о непреложности жизни и победе над смертью. Годы шли...
95-летний моряк, достопримечательность острова, приходил каждый день на могилу к Каталине, ничего не говорил. Маленькая правнучка с тем же именем, что и у прабабушки, стала сопровождать его в этих прогулках.
    В этот день сильный ветер с моря гнал зеленую волну и напоминал тот страшный день шторма.  И вдруг маленькая Каталина увидела вдали старинную шхуну. На палубе стояла молодая пара в старинных одеждах... Прадед перестал дышать и сидел у могилы, улыбаясь.





Россия, Санкт-Петербург, 2015 год

    Он сидел в больничном кресле-каталке и, поставив локти на колени и положив подбородок на руки, подумал: «Ну вот сидишь ты себе, сидишь... А тебе и молчать вроде нельзя, и кричать сил нет.  А кричать надо, ну хватит тебе рассматривать пятна на обоях и списывать всю неустроенность жизни на Фатум.  Жизнь-то ушла вроде,  а пока забываешь случайные встречи и судьбоносные остывают на столе, а холодный кофе так противен...
Пусть и правда всё останется таким, как есть.  И пусть сидят рядом  и Пелевин,  и Умберто Эко,  и Маркес,  и даже Фёдор Михайлович Достоевский.  А Джойс и Оскар Уайльд усмехаются из темноты моим потугам.  Я ведь отнюдь не сумасшедший,  просто сижу и смотрю в окно и стреляю словами по воробьям и живу этим, жуя и оперируя скальпелем правды».
    Эти звуки какофонией в мозгу, этот тошнотворно-сладкий запах лилий...
Ему захотелось сейчас же нырнуть с обрыва в Океан - абсолютно свободным, белой птицей взмыть в Небо,  бесхитростно маленьким мальчиком бежать по берегу. Самое главное, не утонуть в этой трясине, а взмахнуть крылами и лететь к ней - через горы и через леса, так далеко, как только хватит сил! И даже если он упадет с небес усталым ангелом, всё равно продолжать идти медленно, медленно, только бы знать, что она ждёт, что она не мираж.

В голове прозвучал пулемётной очередью разговор:
- Ты не должен оборачиваться!
- Почему? Не спрашивай ничего, просто верь мне!
- Как мне быть со всем этим? Как сделать так, чтобы мы не разлучались больше?
- Я не знаю, Ятим, только дыши, я здесь, я рядом, я не иллюзия!
- Поговорим о главном? Останься со мной, в одном из моих видений, Каталина...
- Я и так с тобой: внутри, в самой глубине. Туда никто не ворвётся, не отберёт!
   Калейдоскопичность поразила его безмерно - в том видении перемешались звуки и запахи разных эпох, в нём он был командиром небольшого отряда «коммандос»  и ждал отправки с аэродрома в джунглях. Влажно-горячий воздух липкой пеленой оседал на лицах товарищей,  и запах диковинных специй Гайаны щекотал ноздри. В небольшом прохладном баре он разговаривал с барменом, и внезапно шлейф её аромата возник у него в голове: она стояла у него за спиной и улыбалась, звучала их мелодия, он почти не верил своим глазам. Откуда?...
    Он встал с кресла-каталки и пошёл бодрым шагом в кабинет главврача.
    Он наденет старый плащ, надвинет простреленную, пахнущую пороховой гарью шляпу поглубже, закинет шарф, возьмёт свою рыжую кожаную старую сумку и шагнёт за порог зимы и клиники. Впереди долгая дорога и его путь, который должен пройти только он. Ничего, что он ослаб.  В голове у него спокойствие и ясное осознание счастья. С ним солнце его Аргентины, запахи моря Мальты и величие старого Петербурга.
Он должен ждать и дождаться.
   «В этом спектакле мы играем главные роли, ведём жизнь далеко друг от друга, но так параллельно, как никто другой на этом свете, и ничего не мешает нам дышать в унисон и верить в чудо нашей Встречи, через огонь и лёд, через века...»   Эти мысли Ятима о Каталине были тем берегом, к которому он плыл всю свою жизнь и тем маяком, свет которого показывал ему путь. Все его прыжки и качели были лишь для осознания этого!
В конце короткой человеческой и такой сумбурной жизни он найдёт Веру и Покой. И будет их Дом и их гавань.

ЭПИЛОГ
    Они танцуют в осеннем, мокром парке на юге Петербурга, им тепло и светло от солнечных бликов, на сердце нет ни шторма, ни ветра, ни сурового мороза.  Она говорит одними губами впервые в жизни, подпевая старомодной мелодии, льющейся с неба вместе с мелким дождиком.
Крепко сжимая её руку и нежно держа за талию, он ведёт Каталину по краю пропасти.
 «НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ!» - звучит у неё в голове.


Санкт-Петербург – Шарыпово, 2016-2017 гг.