Анфиса, или проклятье свекрови

         С первого дня Анфиса невзлюбила своего зятя. Тихий, скромный парень показался Анфисе такой же размазней, какой был ее первый муж, из-за которого, по ее убеждению, над ней висело проклятие бывшей свекрови...
         Рано оставшись без матери, умершей во время родов младшего брата, Анфиса возненавидела родную тетку, которая, по ее собственному утверждению, «жалея бедных сироток старшей сестры», решилась заменить им мать, выйдя замуж за отца Анфисы. Один за другим появились еще брат и сестра, к которым Анфиса питала лишь одно чувство — ревность. С ними возились, их баловали, им доставались, как ей казалось, лучшие куски с обеденного стола и от этого в Анфисе развились злость и зависть, да огромное желание поскорее подрасти и покинуть этот, ставший ненавистным, дом...
         Окончив курсы счетоводов она устроилась в бухгалтерию большого предприятия, где начала присматриваться к Илье, двадцативосьмилетнему неженатому заместителю главбуха.
         Спокойный, уравновешенный, опрятно одетый — всегда в белой накрахмаленной сорочке с неизменными черными нарукавниками, - он выглядел бы весьма привлекательно, если бы не крючковатый нос, глыбой нависавший над губами, такой большой, что создавалось впечатление — еще немножко и обладатель оного сможет его жевать... Но этот дефект совсем не смущал Анфису. В Илье она увидела человека, которого можно использовать для осуществления своей мечты - уйти из дома. И она начала действовать.
         Заместитель главбуха целые дни, склонившись над столом и орудуя арифмометром, был всецело поглощен своими цифрами настолько, что казалось, больше ничего в мире его не интересует. На Анфису он не обращал никакого внимания, но это ее не смущало. Вспомнив выражение: «Если женщина захочет, то и мертвый захохочет!», она взяла его на вооружение и, не торопясь, приступила к осаде ничего не подозревавшего молодого человека.   
         Анфиса всеми силами стремилась обратить внимание Ильи на себя: то притворялась непонятливой и обращалась за советом, дабы он, объясняя, оказался с нею рядом, либо наоборот, была старательной, быстро обрабатывала материал, дабы вызвать его одобрение. Заметив, что во время обеденного перерыва Илья не ходит в столовую, а предпочитает оставаться в бухгалтерии, где, углубившись в книгу, довольствуется принесенными из дома бутербродами, Анфиса стала составлять ему компанию, тоже перейдя на сухомятку, причем старалась принести что-то вкусное, домашнее (для чего приходилось стаскивать это из дома), чтобы угостить его, а вскоре организовала чаепитие, приобретя кипятильник.
         Усилия возымели действие и вскоре Илья стал благосклонно относиться к юной сотруднице. Анфиса поняла — время настало. В один прекрасный день, когда они в конторе остались одни, девушка призналась ему в любви.
Это признание в первое мгновение повергло Илью в шок. Он, этот мямля,  оторопело взглянул на нее и спросил:
         - Это правда? Ты всерьез?
         - Ну, конечно! Я сразу влюбилась, как только увидела тебя и теперь страдаю от того, что тебе безразлична и не нравлюсь...
Ты что, очень даже нравишься! Ты хорошая, добрая...
В таком случае, ты должен на мне жениться! - пошла ва-банк Анфиса, решив, что с этим Ильей надо ковать железо, пока горячо.
         - Ты, Ася, так думаешь? - робко спросил он.
         - Не думаю, а уверена!
Когда Анфиса появилась в доме Ильи его мать - энергичная, деловая женщина, рано овдовевшая и ухитрившаяся одна вырастить и поставить на ноги троих детей, по-видимому, сразу раскусила Анфису, ощутив в невестке хищницу, покусившуюся на ее скромного, застенчивого сына.
Не прошло и года после замужества, как случилось непоправимое. В отпуск приехал младший брат Ильи, Яков, который тут же овладел думами и сердцем Анфисы. Яша был совершенным антиподом старшего брата. Веселый, полный энергии и задора, смуглый, чубастый, с озорным взглядом насмешливых глаз, он сразу нашел общий язык с молодой золовкой, бесконечно флиртовавшей с ним.
Это не ускользнуло от бдительного ока свекрови:
Анфиса, - как-то заметила она, - тебе бы следовало вести себя с Яковом поскромнее. Не буди во мне зверя! Если мой старшенький по характеру благороден и воздерживается поставить тебя на место, то это сделаю я.
А что я делаю? Что вы пристали, что вам не нравится?
Сама знаешь! Я не слепая. Перестань вертеть хвостом перед Яшкой!
Вот ему и указывайте! При чем тут я, если ему со мной интересно и весело?
«Вот прицепилась!» - подумала Анфиса, продолжая задуманное. Ей явно импонировал этот юный кавалерист, с которым, если удастся, Анфису ждали более заманчивые перспективы, чем с ее канцелярской крысой, кроме цифр и книг ничего не видящей вокруг...
Илья все хорошо видел и чувствовал, но, переживая, молчал...
Яшок, вот гляжу я на вас, родные братья... Но ни внешне, ни характером, вы с Ильей совсем не похожи... Ты — веселый, озорной, такой, какие мне нравятся, а братец твой — самый настоящий бука. С ним скучища, тоска зеленая, от которой топиться хочется... - призналась Анфиса.
Яков рассмеялся в ответ:
         - В этом надо винить нашего деда — цыгана. Илюшке от него достался нос, а мне — любовь к коням, да, видать, характер.
         - Говорят, у цыган вороватый характер, а у тебя я что-то этого не замечала...
         - Ха-ха! А вот мама моя заметила!
         - А что она заметила?
         - А то, что я норовлю умыкнуть у брата жену!
         - Так и сказала? Неужели угадала?
         - Да... У нашей мамочки глаз — алмаз! Она, как хороший врач, сразу ставит безошибочный диагноз.
         - И что... ты действительно готов меня украсть?
         - А ты не видишь, не догадываешься?
         - Ну, так кради! За чем же остановка? Я готова быть украденной!
         - И тебе не жаль Илюшки? Я не знаю, как быть... - уже серьезно продолжал Яков. - И без тебя уже не могу и брату сделать больно страшно...
Тебе, доблестному кавалеристу, страшно? Стыдись! А о нем не беспокойся, он же бесчувственный! Кроме своих цифирей ему в жизни ничего не надо. Да и я ему не нужна, поверь. Любви от него я не дождалась, так, живем вместе, не доставляя друг другу удовольствия... Поверь, Яшенька, тяжелая мне досталась доля... Лишь рядом с тобой я чувствую наслаждение и ощущение, что живу! А с братцем твоим — одно прозябание.
На следующий день, в воскресенье, Илья вдруг рано утром собрался на рыбалку.
«Чего вдруг потянуло? - удивилась Анфиса, но промолчала. - Пусть идет, меньше мозолить глаза будет Яше. А то его кислый вид на брата плохо влияет, вызывая жалость и муки совести, а это совсем ни к чему. Скорей бы кончался у Яшки отпуск, уехать с ним и зажить в свое удовольствие!»
Перед уходом Илья что-то писал. «Наверно, считал какие-то свои задачки», - решила Анфиса, беря со стола скомканный листок. Она уже готова была выбросить его, но все же полюбопытствовала, что там накалякал муж.
«Не хочу стоять на вашем пути. Прощайте.» - прочла она написанное неровным, несвойственным Илье почерком. В первое мгновенье Анфисе стало страшно. Неужели муж решил топиться?.. Это совсем не вязалось с его меланхолическим характером. И, судя по тому, что Илья скомкал бумажку, конечно, он передумал - поддался сначала какому-то порыву, а потом, скорее всего, струсил.
«Ну и черт с ним! - подумала Анфиса. - Посидит с удочкой, успокоится, никуда не денется. И вообще, что мне за дело до него? Пройденный этап... Главное, чтобы Яшка со своим цыганским нравом не подвел, а то, кажется, у него семь пятниц на неделе... То готов украсть, то какая-то совесть мучает...» Она в сердцах еще больше скомкала послание мужа и бросила в стоящую на столе пепельницу, не заметив за своей спиной свекрови.
         - А где Илья? - спросила та.
         - На рыбалку отправился.
         - Чего это вдруг? Вчера об этом не говорил... Один ушел или с кем-то?
         - Не знаю! - ответила Анфиса, выходя из комнаты.
...Не прошло и часа, как ушел Илья, как вдруг прибежал соседский паренек с криком:
         - Тетя Зина, Анфиса! Ваш Илюша утонул!
...Похоронив Илью, Яков уехал, а подождав положенные сорок дней, к нему отправилась и Анфиса, вослед которой свекровь послала проклятие.
Узнав, что Яша женился на вдове брата, мать прислала сыну гневное письмо, где сообщила, что отрекается от него, не желает больше знать. В конце стояла приписка: «А этой подколодной гадюке я шлю свои проклятия!»
Это письмо очень подействовало на Якова и так болезненно переживавшего и испытывавшего вину перед покойным братом. Анфиса же старалась напрочь выбросить из памяти все, связанное с Ильей, и всеми силами придушить в Якове его пробудившуюся совесть. Из произошедшего лишь одно тревожило Анфису - проклятие, нависшее над нею... Особенно это не давало ей покоя во время беременности. Одно воспоминание о смерти собственной матери вселяло страх перед родами, а тут еще это...
Но все обошлось благополучно, Анфиса родила дочь, а следом, через полтора года, подарила Якову и сына.
Жили они дружно, вместе им было хорошо и казалось, оба как будто позабыли о прошлом, как о давно минувшем страшном сне.
Валюше было четыре годика, когда она спросила мать:
Мама, а почему у всех моих подружек есть бабушки, а у меня нет?
А чуть ли не на следующий день Яков вдруг сообщил Анфисе:
         - Мама болеет. Сестра написала, что мама страдает, часто обо мне спрашивает... Скоро у меня отпуск, я возьму дочь и поеду в Сызрань. Пусть познакомится с внучкой. Я бы с удовольствием и Вовочку взял, но с этой двойней, боюсь, не справлюсь. Его уж повезу в следующий раз. Тебе же, думаю, не следует ворошить прошлое, так что, побудь недельку с сыном, мы надолго не задержимся.
Они уехали, а Анфиса, помня проклятие свекрови, даже была рада такому решению мужа. Хотя мысль, что старуха может плохо повлиять на него постоянно будоражила...
...Предчувствия Анфису не обманули. Когда они через три недели вернулись, Анфиса сразу же ощутила в муже перемену. Якова словно подменили. Он придирался по поводу и без, все ему не нравилось и раздражало в ней. Особенно вызывало недовольство, даже ярость, если Анфиса начинала свойственные ей разговоры о том, что многие однополчане умеют устраиваться в жизни.
         - Вон, Петровы, погляди как живут! Он в том же чине, что и ты, а разрешает себе многое, что нам не по карману. Откуда деньги?
         - А ты гляди в свою хребту, да не сравнивай нас! Он — интендант, у него больше возможностей... А я тебе могу лишь овса немного подбросить, чтоб заткнулась и не зыркала по сторонам.
Такой грубости от Яшки она до сих пор не слыхала. Раньше он с улыбкой выслушивал сравнения и сентенции, да и различные гарнизонные новости, которые она приносила ему и, как казалось тогда Анфисе, воспринимал их с интересом. И вдруг такой хамский ответ! Это явно следствие его свидания с этой Бабой Ягой, ненавидящей невестку — к такому выводу пришла Анфиса.
Необходимо что-то предпринять, чтобы муж прекратил сношения с его родней. «Эта начавшаяся смычка явно к добру не приведет!» — заключила Анфиса.
...В стране повсеместно разворачивалась борьба с врагами народа. Шли бесконечные изобличения троцкистов, бухаринцев, зиновьевцев... Анфиса стала активным членом женсовета, на котором разбирались не только распри, царящие в быту, но и работа по организации досуга детей, а также проводилась политучеба — коллективная читка газет, дабы жены комсостава были достойны своих мужей и шли в ногу с жизнью страны, окунаясь в политико-воспитательную работу среди масс.
...Как-то, пришивая белый подворотничок, Анфиса неожиданно обнаружила в кармане гимнастерки мужа сложенный листок. Думая, что это письмо от матери или сестры, она с любопытством развернула бумагу. Аккуратный каллиграфический почерк явно интеллигентного человека был ей незнаком. А то, что предстало перед взором Анфисы было непостижимо и объясняло многое... Письмо начиналось обращением: «Милый Чижик!»
«Ну, Чижик, это понятно, он — Чижов. Но почему «милый?» - подумала Анфиса. Дальше следовало: «Вот, сижу я у постели больного ребенка, но мои мысли не о нем, а о тебе, любимый!»
Сердце Анфисы заколотилось и она углубилась в чтение.
«То мимолетное счастье, которое подарил ты мне, вдохнуло в меня жизнь! Воспоминания о времени, проведенном вместе, - словно живительный источник вдохновения помогают терпеть разлуку с тобой. Я считаю дни, недели, которые бесконечно тянутся, в ожидании, когда наступит час нашей встречи, родной!..» А в заключении письма стояло: «Целую, всегда твоя, Голубка».
Анфиса несколько раз пробежала глазами любовное послание к ее мужу, не в силах придти в себя от случившегося. В первое мгновение ею овладела ярость: как эта птичья стая за ее спиной спелась! Вот оно, проклятье старухи, уже не на словах, а на деле осуществленное этой гадкой семейкой! Конечно, это его мамочка и сестрица подсунули Яшке воровку, запустившую свои когти в ее семью. Ишь ты, «голубка»! Значит, так он ее звал, этот чижик-пыжик, гадкая сволочь! «Ты, Яшенька, меня не еще знаешь! - подумала Анфиса, закладывая послание обратно в карман. - Моя месть будет адекватной!» Надо вызвать у Яшки ревность, это единственное, что может повернуть к ней мужа лицом. Чувство обманутого рогоносца выбьет из его башки это мимолетное увлечение. А главное — больше не пускать муженька в Сызрань! В том, что письмо оттуда не было сомнений, ибо в самом начале было четко выведено рядом с датой»: «Сызрань».
Анфиса тут же записалась в клубе в драмкружок. Однако уловка с «актерской карьерой» не помогла: муж не реагировал на ее страстные объятия на сцене, на частые отлучки в связи с гастролями - поездками со спектаклями по ближайшим гарнизонам. Она всего лишь получила от супруга прозвище: «Анфиска-артистка»...
В одном только Анфиса ошиблась. В действительности Яков по дороге к родным познакомился с попутчицей, ехавшей с ним в одном купе, и влюбился в нее. Так что его семейка, как полагала Анфиса, разлучницу не подсовывала, а новым поворотом в жизни распорядилась сама судьба... И теперь, сравнивая жену с этой его новой страстью, Яков пришел к выводу, что в Анфисе ошибся. Она словно в истинном обличье предстала перед ним, обнажив свою внутреннюю сущность. Однако Яков недооценил супругу до конца, не осознал всю глубину обиды и ярости оскорбленной и униженной изменой женщины, обладающей мстительным характером... 
Вскоре, несмотря на семейный скандал, Яков снова уехал в Сызрань (муж утверждал, что едет чуть ли не проститься с умирающей матерью). При этом он даже не пожелал взять детей, которых Анфиса изо всех  сил ему навязывала. Яков сослался на то, что там некому будет им уделять внимание, не та обстановка...
Этот его отъезд лишний раз убедил Анфису в серьезности отношений мужа с  соперницей. Поддавшись очередному приступу гнева и не раздумывая о последствиях, Анфиса,  уложив детей спать, дабы не мешали, вырвала листок из школьной тетради и  села писать донос на мужа (левой рукой и корявым почерком). Она сообщала политотделу армии о восхвалении Чижовым якобы «настоящего создателя Красной Армии», предателя коммунистической партии большевиков, презренного Троцкого и об осуждении тем же Чижовым великого вождя товарища Сталина, по его словам, «сошедшего с пути, начертанного Лениным».
Отведя детей в садик, Анфиса сначала поехала в Подольск, но потом решила, что лучше и скорее будет, если письмо отправить из Москвы, что и было сделано.
Яков вскоре вернулся, весело объявив, что маму спасли и пропел славу советской медицине.
Анфиса, слушая мужнино вранье, думала: «Пой, ласточка, пой! Глупенький чижик-пыжик! Скоро узнаешь, где раки зимуют! Не надо было плевать мне в душу! Раз ты таков, так не доставайся же никому и получай по заслугам!»
Но время шло, а результатов стараний Анфисы не было... И вдруг, ошеломляющая новость: арестованы комдив и начальник штаба.
«Где же справедливость? - думала Анфиса. - Их взяли, а Яшка цветет и пахнет, с него как с гуся вода...» Даже когда она ему сказала: «Неужели, Яшенька и за тобой могут прийти?», муж вполне спокойно ответил, что «чист душою и что берут тех, кто стоит на пути движения вперед. Очищают авангард, а я волочусь в хвосте. Так что, меня, уверен, минует лихая година!»
В это уже уверовала и Анфиса, решив что ее письмо, по-видимому, не дошло и надо будет еще что-то предпринять, если Яшка опять соберется в Сызрань. Но до этого дело не дошло.
Как раз перед октябрьскими праздниками на рассвете к ним постучали. Дети с удивлением взирали на непонятную картину, когда незнакомые дяди рыскали и шарили по квартире, словно что-то искали, а потом папа, улыбнувшись, сказал малышам на прощание:
- Ребятишки, будьте молодцами!
И ушел вместе с этими...
Тут Анфиса вдруг в ужасе содрогнулась, но не оттого, что мужа увели, а от жуткой мысли - а не придут ли и за нею? Ведь жену комдива взяли, а детей направили в детдом... Неужели и ее с детьми ждет такая же участь? И все из-за этого страшного проклятия, висящего над нею...
Но за Анфисой никто не приходил, однако вскоре попросили освободить квартиру и покинуть военный городок. Оставив детей на приятельницу, Анфиса отправилась в Москву, искать работу и пристанище. Изучив объявления о требующихся рабочих и служащих, она выбрала несколько предприятий с гарантированным предоставлением общежития. Однако везде жилье предоставлялось одиноким... Это означало, что ей придется снимать частное жилье, а вот зарплаты на это, естественно, не хватит...
И впервые Анфиса пожалела о содеянном. «Как я с этой местью Яшке могла так опростоволоситься, совсем не подумав о последствиях? - корила она себя. - Ведь если бы мы разбежались из-за этой сызранской потаскухи, то на детей из папаши можно было бы выжать неплохие деньги... К тому же, имея осужденного отца, у детей ни за что ни про что будет напрочь испорчена анкета... И все это - из-за их бабки с ее проклятием!» - нашла Анфиса виновницу всех бед.
Вспомнив, что младшая сестра, дочь тетки, удачно выйдя замуж за какого-то конструктора, живет в Москве, Анфиса пришла к выводу, что это единственный выход зацепиться в столице. Отыскав будку, на которой значилось: «Адресный стол», она подала запрос.
Теперь, когда Анфисе приходилось дрожать над каждой потраченной копейкой, ее обуревали сомнения: найдется ли Светка, не напрасна ли эта трата? Приходилось цепляться за ничтожную, призрачную надежду, что сестра не перешла на фамилию мужа, сохранив, как и Анфиса, их красивую — Любимова.
На сей раз счастье ей улыбнулось и Анфиса, зажав в руках адрес единокровной сестры, отправилась в Тушино.
Как примет ее Света, не даст ли от ворот поворот, узнав, что муж Анфисы арестован по пятьдесят восьмой статье, а она с детьми оказалась на улице? Не побоится ли за своего супруга? Ведь многие отворачиваются не только от друзей, но даже от родных, страшась и тени, которая может пасть на них за связь с врагами народа...
Но опасения оказались напрасны - Света приняла Анфису радушно. Жила она в прекрасной отдельной двухкомнатной квартире нового дома. Такого комфорта, как отсутствие соседей, привыкшая к коммуналкам Анфиса не представляла.
- Ты что, с мужем разошлась? - спросила она сестру, узнав, что та живет одна и с удовольствием и радостью примет у себя Анфису с детьми.
- Он умер... - печально ответила Света.
- Что, был старым? - допытывалась Анфиса.
- Да нет, совсем молодой, всего сорок семь лет... Сергей несколько раз подолгу лежал в больнице. Эта болезнь никого не щадит...
Разговорившись по душам, Света поведала Анфисе, что муж перед смертью признался ей в измене. Оказалось, что у Сергея в больнице случился роман с молоденькой сестричкой, в результате которого у него появился долгожданный сын. Уже на смертном одре муж попросил прощения и исполнения последней воли:
- У Люды никого нет, - прохрипел Сергей. - Она с ребенком фактически осталась без средств к существованию. Помоги ей...
- Ишь ты каков! Изменил, а потом еще требует от тебя...
- Ася, он не требовал, а умолял, выговаривая слова из последних сил.
- И ты им помогаешь? - оторопело глядя на сестру, спросила ошеломленная услышанным, Анфиса.
- Относительно. Сергей, незадолго до кончины, был представлен с группой коллег к Сталинской премии. Я получила причитавшиеся деньги и отдала их этой девушке.
- Всю премию? - вскричала, не выдержав, Анфиса.
- Да. Он же просил. Да и мне она не нужна, ведь я работаю, мне хватает.
- Ненормальная! Нет, вы только поглядите на нее! Отдать такие деньжищи и главное кому — какой-то подстилке! Ты, Светка, я вижу, не в своем уме!
Возмущению и непониманию поступка сестры у Анфисы не было предела.
- Я отдала деньги сыну Сергея, пойми, и об этом не жалею.
После этого разговора Анфиса еще долго не могла прийти в себя. Шутка-ли, не только не осуждать мужа за такой «сюрприз», но и отдать всю премию! Анфисе это казалось дикой глупостью.
Устроив детей в детский сад, Анфиса начала работать в гастрономе кассиршей. Вскоре Света неожиданно поставила ее в известность, что на днях уезжает работать в Ригу.
- Тяжело мне здесь оставаться. Каждая мелочь напоминает Сергея... - сказала она.
Анфиса оторопела от такого поворота и испуганно спросила:
- Ты что, меняешь квартиру? А мне с детьми, куда деться? - Анфиса вдруг потеряла самообладание и набросилась на сестру: - Ты о чужом ребенке позаботилась, а меня с моими на улицу выгоняешь!
- Остынь, Ася! Никуда я вас не выпроваживаю. Мне в Риге предложили работу и жилье. А о вас я позаботилась: квартиру переписала на тебя, теперь хозяйка — ты!
Анфиса не верила своим ушам. В Москве у нее теперь своя двухкомнатная квартира! Невероятно! О таком подарке судьбы она и не мечтала...
- Светка, ты человек! - только и смогла произнести Анфиса, обнимая сестру. - Нет, я ошиблась, ты — святая, не от мира сего, неизвестно откуда взявшаяся!
- Глупости все это, что еще придумала! Нашла святошу. Ведь ничего неординарного не сделала. Я уверена, что и ты бы на моем месте так же поступила.
«Эге, - подумала Анфиса, - в этом ты, моя дорогая сестричка, глубоко ошибаешься! Я не такая блаженная, как ты!»
Жизнь постепенно вошла в привычное, спокойное русло. Один на другим, Валечка и Вовочка пошли в школу.
Конечно, жить на зарплату кассирши было тяжело, приходилось экономить во многом, отказывая не только себе, но и детям. А вокруг, как виделось Анфисе, народ жил весьма благополучно, жировал, отчего зависть, как ржа железо, ела ее поедом. Анфиса стала еще желчней, стараясь всем вокруг с милой улыбкой преподносить колкие, ехидные замечания. В каждой обновке обязательно находила изъян, за каждым поступком обязательно видела подспудную корысть или другой порок.
За глаза ее многие обзывали «язвой». Об этой кличке Анфиса знала, но она ее не смущала. Изменить своему характеру Анфиса не могла и продолжала иронизировать, подвергать насмешкам и давать обидные прозвища более успешным знакомым и приятельницам. В результате, круг ее общения заметно поредел, хотя остались несколько подружек, перед которыми Анфиса лебезила, понимая, что дружба с ними выгодна и может принести дивиденды.
Так, одна из них, окончившая курсы кройки и шитья при доме моделей, стала принимать заказы и неплохо зарабатывать. Идея попробовать и самой приобщиться к этому ремеслу воодушевила Анфису и, взяв у приятельницы ее записи, а также выкройки и лекала, Анфиса, в свободное от работы время, стала осваивать портняжное искусство. Поначалу изготавливала из кусочков ткани от старых детских вещей, из которых они уже выросли, кукольные модные наряды, а потом отважилась сшить платье дочке. Скоро дошло и до собственного туалета, получившегося на славу.
Не прошло и полгода с начала ее кропотливого, настойчивого труда, как Анфиса осмелилась принимать заказы. Радости и воодушевления было сверх всякой меры, когда она получила первые благодарственные слова и что самое главное — вознаграждение за труд. 
- Теперь заживем! - радостно воскликнула Анфиса, демонстрируя детям красные купюры с портретом Ленина в овале.
Но, нагрянувшая война смешала все карты... Вместо корпения над машинкой (теперь обновки никому уже в голову не лезли), Анфиса, отправив детей в метро, где все прятались во время бомбежек, сама, совместно с другими дежурившими женщинами, сражалась на крыше собственного дома с зажигательными бомбами.
Эвакуацию она проигнорировала: Москву ни за что не сдадут, а вот оставленную квартиру могут разграбить, а то и вовсе можно потерять. И даже, когда фронт вплотную подошел к Москве, Анфиса, устроив детей в интернат, отправила их в эвакуацию вглубь страны, а сама продолжала работать в своем гастрономе.
Врагов от Москвы отогнали, дети благополучно вернулись домой. В войне наметился явный перелом, а в гастрономе появился новый директор, бывший фронтовик, с пустым рукавом, заправленным за пояс гимнастерки. И хотя Василий Георгиевич был инвалидом, но сразу привлек к себе пристальное внимание Анфисы. Красивым его нельзя было назвать, но мужественный вид, два ряда орденских планок и вообще весь облик внушали уважение и подпитывали зарождающуюся симпатию, когда он, улыбаясь лишь одними глазами, спрашивал Анфису: «Как дела?»
В эти мгновения между ними, казалось, проскакивала незримая, но хорошо ощутимая искра, создавая внутреннее понимание и какую-то неразрывную связь. Быть может это было из-за того, что в женском коллективе больше не было мужчин или потому, что Анфиса уже давно не испытывала мужской ласки, но она так загорелась желанием заполучить директора, что уже ничто не могло ее удержать и Анфиса стала, как однажды выразилась ее подружка, «окучивать» Василия Георгиевича.
Его семья была в эвакуации и, пользуясь известным подходом, уже когда-то проверенным ею, Анфиса стала угощать директора своими весьма скромными, учитывая военное время, домашними изысками, чем немало удивляла и восхищала предмет ее вожделения. Охота длилась недолго и в один зимний вечер, провожая Анфису, директор зашел к ней домой, где и задержался до утра. А вскоре он совсем перебрался к ней.
Вопросов, которые Анфиса боялась услышать от возвратившихся детей, к счастью, не последовало. Они восприняли появление Василия Георгиевича, как должное и были горды его боевыми наградами.
О будущем ни Анфиса, ни, по-видимому,  Василий Георгиевич, не задумывались. Они жили одним днем и наслаждались жизнью. Этому, наверно, способствовала все еще продолжающаяся война...
Вскоре их гастроном стал коммерческим магазином и на столе у них появились продукты, о которых раньше можно было лишь мечтать. В магазине они продавались без карточек по весьма высоким ценам. Пользуясь особым статусом, Анфиса теперь восседала в своей кассе с гордым видом от сознания собственной значимости.
Здесь не была секретом связь директора с кассиршей, однако то, что они живут одной семьей, любовники тщательно скрывали.
Эта «идиллия» продлилась немногим более полутора лет, но однажды сожитель поставил Анфису в известность, что, к великому сожалению, в связи с возвращением на днях его семьи, он должен перебраться к себе. Надо привести в порядок квартиру и подготовить там все...
- Но ты, я надеюсь, в скором времени вернешься, поставив жену в известность о моем существовании?
- Асенька, все гораздо сложнее... Дело в том, что жена потеряла на фронте отца и брата. Сильно переживает. К тому же, сын перешел в десятый класс, в скором времени окончит школу. Мой уход и он, и его мать, воспримут как предательство. А значит, я могу лишиться сына, парень мне этого не простит. Ты же знаешь психологию подростков. К тому же это, бесспорно, отразится на его учебе, а я этого допустить не могу и не  имею права. Так что нам придется повременить какое-то время... Да, кстати, с завтрашнего дня ты - уволена. Вместе работать мы больше не можем. Вокруг же люди, все видят. И преподнесут, будь уверена!..
Услыхав это, Анфиса от возмущения даже подскочила:
- То есть, ты меня не только покидаешь, но и делаешь безработной?! 
Она готова была наговорить гадостей этому, сразу ставшему ненавистным, человеку. Анфиса уже чуть ли не попыталась угрожать Василию, зная о его махинациях (получая излишки со склада, он, минуя кассу, продавал товары налево), но тот ее перебил:
- Ты что, дорогая! Разве я способен на подлость?! Ты уже оформлена кассиром в гастроном в твоем же районе. Так что тебе даже не придется тратить время на езду. Работа под боком, да и коллектив хороший, а директор — мой кореш.
Услышанное немного успокоило Анфису. Но, все же, обида была очень велика. Так ее использовать еще никто до сего времени не смел. Гад безрукий, жил тут как на курорте! Кормила, поила, обстирывала, ублажала, прикрывала делишки... И какая расплата!.. «Как видно, Васька забыл, что висит у меня на крючке! Доложу в ОБХСС и прихлопнут тебя, друг любезный!» - думала Анфиса, в запале совершенно забыв, что и у нее рыльце в пушку, как и то, что продуктами, большинству горожан совершенно недоступными, снабжал ее именно директор, да и приоделась она с детьми за это время весьма прилично...
Василий на прощание заверил Анфису, что она ему дорога и он постарается найти возможность для встреч. Но это в будущем, а пока надо потерпеть, дабы не травмировать его семью.
- Ты же умница, должна понять!
Он ушел, а Анфиса ясно осознала, что, не смотря на его заверения, это навсегда... Боль и ощущение обманутых надежд язвили душу. Хитрец, все обдумал и подготовил! Ее особенно бесило отсутствие возможностей отомстить, не навредив себе. Ведь, раскрыв его делишки Анфиса может и сама поплатиться и, не дай Бог, сама сядет рядом с ним на скамью подсудимых. А в военное время за подобное маячит суровая кара. А если Васькина жена прознает об их связи, это может привести к скандалу, который ей, Анфисе, совсем не нужен... Но, все же надо придумать что-то другое и подлец должен понести кару за ее унижения!
Так размышляла Анфиса, продумывая различные варианты и хитросплетения для мщения. Этого требовала, по ее понятиям, справедливость.
На новом месте директором магазина, к удивлению Анфисы, оказалась довольно пожилая, строгая и требовательная дама, которую Василий назвал «давнишним корешом». Анфиса же окрестила ее «старой грымзой».
Зарплата была невелика, побочных вливаний — никаких. Кроме возможности без проблем отоваривать карточки, работа ничего не приносила. Подработки в виде шитья не было и Анфиса снова перешла на режим экономии, от которого давно отвыкла.
Случайно встретив продавщицу из магазина Василия, Анфиса не только узнала все новости о нем и других сослуживцах, но и неожиданно заполучила в ее лице хорошую заказчицу, благодаря которой у нее появилось еще несколько.
Война близилась к концу и если раньше Анфисе приходилось иногда перешивать старье, с которым было немало возни, то теперь многие стали получать посылки из освобожденных от фашистов стран и толкучка, да и комиссионки ломились от разнообразных отрезов. Теперь у Анфисы не было проблем с заказчицами. Она бы с удовольствием распрощалась с работой в магазине и всецело предалась ремеслу модистки, но боязнь лишиться стажа, а заодно приобрести звание тунеядца, с ответственностью за это, удерживала ее. К тому же связь с продавщицами других магазинов, шившими у нее, помогала в приобретении дефицита и пополняла ряды ее клиенток.
Внезапно замаячил проблеск в ее мечтах о мести Василию. В его гастрономе в кондитерском отделе появилась новая, молоденькая, симпатичная продавщица, о которой поведала бывшая коллега:
- Наш Васенька нашел тебе, Анфиса, замену и положил на нее глаз! И по всему видать, сама девка не прочь... Так что место твое не осталась, подруга, пустым...
Эти слова всколыхнули в Анфисе уже притухшие было боль и обиду и она обеими руками ухватилась за явную возможность: вот, наконец-то, пришел час осуществить возмездие!
- Ты что, Клавушка, у меня ведь с этим одноруким ничего, кроме деловых отношений, не было. Вам всем казалось, что у нас роман, и по-моему, он всеми силами это поддерживал, чтобы никто не заподозрил, как я прикрываю его делишки. Ведь Васька сбывал немало товара мимо кассы, а я, дура, боясь лишиться хорошего места, делала вид, что этого не замечаю, хотя сама рисковала, потакая его махинациям. Слава Богу, нашла другое место — возле дома и главное без риска. 
- А директор у тебя тоже молодой и привлекательный? - смеясь, все еще не доверяя словам собеседницы, спросила Клава.
- Да что ты! У меня директор — старая, злющая кляча по имени Грымза. Требовательная до чертиков, это тебе не Васька... Слушай, а как на его интрижку смотрит женушка? Кстати, она у вас бывает?
- Да, иногда заглядывает. Кругленькая, маленькая, симпатичная блондиночка.
- И этот однорукий прохвост ей изменяет! А она что, не догадывается, что у него роман с кондитершей?
- Как видно, нет, все у них в ажуре-абажуре.
- Ха-ха! - искренне рассмеялась Анфиса. - Абажуре! Но поверь, сколько веревочке не виться, а конец-то будет! Не верится, что никто из наших, имеющих на него зуб, не капнет, ну хотя бы намекнув...
Несколько раз ведя подобные разговоры с заказчицами, связанными с бывшей работой, Анфиса вскоре добилась своего: ей была принесена новость о большом скандале, разразившемся там. Оказывается, в магазин наведалась ревизия, обнаружившая недостачу. Было разгромное собрание коллектива, Василий обвинил сотрудниц в воровстве, потребовав всем скопом покрыть образовавшуюся брешь. А ему в отместку, науськанный Анфисой, коллектив выставил аморалку — связь с Оксаной из кондитерского отдела, с которой он, по-видимому, и прокутил немало. Слух дошел и до жены, там тоже разгорелся сыр-бор. Василия выперли из партии и перевели в товароведы.
«Кажется, пощадили фронтовика, раз не посадили...» — к такому выводу пришла, вполне удовлетворенная услышанным, Анфиса.
- Злодеяние должно быть наказано, а закон справедливости торжествовать! - заключила она в одной из бесед с бывшей сотрудницей...
...Утомительное сиденье над шитьем после долгого рабочего дня, домашние дела, которые никто у нее не отнимал, составляли теперь весь «досуг» Анфисы. Как она выражалась: «Оглянуться не успела, дети подросли, а света Божьего так и не видела...»
Перед дочерью, окончившей школу, встал вопрос о выборе профессии. Валя собиралась поступать в пединститут, мечтая стать преподавателем русского языка и литературы, Анфиса же полагала, что специальность врача престижнее. Мать настояла на своем, Валя подчинилась и подала документы в мединститут. Однако там ее ждало фиаско и недобрав нужных баллов, Валя не прошла по конкурсу.
Анфиса негодовала: у девчонки вполне приличные отметки, всего две четверки, и — не прошла!
- Принимают одних детей блатмейстеров! - сокрушалась она.
- Я же говорила, мама, в пединституте конкурс меньше, да и нет химии и физики, по которым я схватила четверки... - оправдывалась Валя.
Она устроилась в школу пионервожатой, а Анфиса решила сыну, «хромающему» по математике, нанять репетитора, дабы с ним не повторился подобный казус.
На следующий год дочь благополучно поступила в Московский областной педагогический институт, а Вовка, по своей обычной манере, проявил характер, вдруг заявив матери:
- Я, как отец, хочу быть военным!
Несмотря на материнские доводы об ожидаемых трудностях («Всю жизнь проведешь где-нибудь в глуши!» - пугала она сына), Володя не внял ее страшилкам и поступил в погранучилище. Теперь он жил в казарме и приходил домой лишь в увольнения.
Как раз в это время Анфиса, поддавшись уговорам одной из заказчиц, решила на время сдать комнату одинокому квартиранту. Им оказался молодой метростроевец, родом из Рязани, Егор, который, окончив электромеханический техникум и отслужив в армии, решил «зацепиться» в столице. Прожив немного в общежитии, он, поступив заочником в институт, осознал, что для успешной учебы необходимо найти более подходящее жилье, дабы ничто не отвлекало от учебы.
На Анфису жилец произвел приятное впечатление: серьезный, опрятный и, что главное, непьющий и некурящий, да и внешне приятный, молодой, двадцативосьмилетний человек.
- Только, пожалуйста, девок сюда не водите! - предупредила Анфиса. - Я этого не потерплю.   
- Что вы, - ответил квартирант, - сейчас мне не до них! Надо твердо стать на ноги, а потом уж смотреть на девушек.
Но в скором времени Анфиса ощутила на себе его заинтересованность. Жилец явно симпатизировал хозяйке, игнорируя ее восемнадцатилетнюю дочь. Незаметно и Анфиса, несмотря на все свое здравомыслие, подпала под обаяние Егора, а когда он признался ей в своих чувствах, не устояла... И хотя Анфиса была старше на одиннадцать лет, что совсем не мало, твердое желание Егора закрепить их союз законным браком, говорило о серьезности его чувств. И Анфиса, поддавшись искушению и уверенная в искренности возлюбленного, дала согласие, совсем не подумав о последствиях.
Теперь, став женой Егора, по его настойчивым просьбам, она прекратила принимать заказы.
- Зачем тебе корпеть над машинкой и угождать этим придирчивым дамочкам? Их бесконечные звонки и мелькание перед глазами наводят тоску и мешают спокойно жить!
- Ну, что ты, Егорушка, неужели они тебе мешают? Это ведь дополнительный доход...
- А тебе что, мало наших зарплат? Да и Валя получает стипендию. Вполне достаточно!
И Анфиса прекратила свою деятельность, к тому же и заказчиц поубавилось: повсюду пооткрывалось множество ателье, работал и Дом моделей.
Прошло немного времени после их регистрации, как началось нашествие родичей и друзей Егора. Хорошо, если бы они приходили на часок-другой повидаться, но большинство гостило по нескольку дней, а то и более. Квартира превратилась, по мнению Анфисы, в проходной двор.
- Егорушка, - обратилась она по этому поводу к мужу, - не кажется ли тебе, что твои земляки приняли наш дом за гостиницу? Как отвадить — ума не приложу... Пойми, это приносит не только немалые неудобства, но и накладно, не находишь?
- Нет, не нахожу! Когда приедем к ним, они нас примут с распростертыми объятиями. Так должны и мы поступать.
На этом он считал разговор исчерпанным.
«Ну, хорошо, можно и потерпеть, если бы это было раз-другой в месяц. А тут — чуть ли не каждую неделю! «Здрасьте! Принимайте!» И если бы это была только родня, Бог с ними, а то друзья и просто знакомые, прослышав, что Егор живет в столице, прут без зазрения совести!..», - так думала Анфиса, боясь опять затрагивать эту тему, уже хорошо изучив характер мужа и зная, что это ни к чему не приведет и все будет по его желанию...
А вскоре ее ждал очередной «сюрприз». Егор, на основании документов о женитьбе, сменил свою временную прописку лимитчика в столице на постоянную, переписавшись из общежития, в котором числился, в ее квартиру. Это весьма озадачило Анфису, но она не подала виду. Однако ее посетило неприятное предчувствие...
Дочь восприняла замужество матери вполне адекватно.
- Ну, что из того, что ты старше его? Выглядишь ты, мамудя, на все сто! - подбодрила она мать, сетовавшую на разницу лет с мужем.
А вот сын весьма скептически отнесся к этому союзу.
- Конечно, маман, это твое дело. Вышла, так вышла... Но Егор, поверь моему чутью, не так прост, как кажется на первый взгляд. Хорошо будет, если я ошибаюсь.
Егор часто отлучался, наезжая в Рязань — как уверял, навестить сестру.
...Это произошло летом. Валя проходила педпрактику в пионерлагере, Володя выехал со своим училищем в летние лагеря, а Егор, получив отпуск, сначала на пару дней, как обычно, поехал в Рязань, навестить сестру и другую родню, а затем, вернувшись, затеял ремонт — переклейку обоев.
В воскресенье, как и наметили, Анфиса, встав рано, напекла пирожков и уложив их вместе со сладостями, стала собираться в дорогу — навестить дочь.
- Егор, почему ты копаешься? Опоздаем на электричку!
- Езжай одна, а я займусь покраской окон.
Анфиса уехала, а вернувшись, неожиданно на кухне повстречала, хозяйничающую там, незнакомую девушку. Егора не было.
«Как видно, новая родственница, - подумала Анфиса. - Однако почему, по какому праву распоряжается на моей кухне? До такого нахальства еще никто из приезжавших не доходил!»      
- Здравствуй. Как тебя зовут и что ты тут делаешь?
- Я — Варя. А вы, значит, хозяйка Егора?
- Не хозяйка, а жена! - Анфиса почувствовала себя на взводе и снова повторила:  - Что ты тут делаешь и где Егор?
- Он пошел за хлебом и еще за чем-то, а я готовлю нам ужин.
Этот ответ просто взбесил Агнфису и она стала с нетерпением ожидать возвращения мужа. Ее почему-то очень насторожило появление этой, непонятно откуда взявшейся, девицы, так нагло вторгшейся в их быт. А особенно не понравилась ехидная ухмылочка, с которой эта краля восприняла ответ Анфисы, что она жена Егора. «Наверно, считает меня старухой, недостойной его...» - с горечью подумала Анфиса.
Пока Егор не пришел, Анфиса решила разузнать, с какого боку и кем приходится ее мужу эта очередная гостья и, что главное, надолго ли?
- Так откуда ты... ой, как там тебя? - начала Анфиса.
- Зовут меня Варя, Варвара. Я уже говорила.
- Ну да, извини, забыла. Так откуда ты и надолго ли в Москву?
- Я — с Рязанщины. Живем мы с сынишкой пока в деревне, что на реке Вшивка, я там учительствую.
- Ой, как ты сказала, на какой реке?
- Вшивка, река наша.
  - Ну и названьице! - расхохоталась Анфиса.
В этот момент из магазина вернулся с покупками Егор и услыхав Анфисин смех, с улыбкой заметил:
- Я вижу, у вас весело. Уже познакомились?
- Почти. Так ты мне, Варя, так и не ответила, с какого боку приходишься Егору.
- Я ему - жена, мать его сына.
Если бы на Анфису в этот момент обрушился потолок или чан с кипятком, ее бы это так не ошеломило, как эти слова. «Приехала за алиментами, не иначе! Новая напасть!» - пронеслось у нее в голове.
- Егор, может ты внесешь ясность. Я что-то не пойму. Откуда вдруг жена, да к тому же сын? Ты уверен, что твой?
  - О, в этом я не сомневаюсь. Да и в том, что Варюша — моя жена, естественно, тоже.
- То есть, ты двоеженец? Я ничего не понимаю!..
  Тут вмешалась его, так называемая «жена».
  - А что тут понимать? Я — его венчанная, а вы — фиктивная.
  - Варя, я сам поговорю, - остановил ее Егор.
Анфиса все поняла. Она — фиктивная жена, то есть ее использовали эти аферисты. Обтяпали свое грязное дельце явно для прописки в Москве. И тут ее прошиб пот: этот хитрец не только прописался у нее на квартире, но и, по всей видимости, намерен привести сюда и эту... с ребенком... Но у нее, Анфисы, законный документ о браке, а у этой... В наши дни какое-то освящение церковью... И прав у нее — никаких! Надо немедленно выписать этого подлеца и пусть катится вместе со своей варваркой на Вшивку! Ой, как прав был сын, сказав, что Егор не так прост, как кажется!
Выписать Егора из  квартиры не удалось: сказали, что он, как муж имеет право на жилплощадь. Анфиса тут же дала согласие на развод, считая, что на суде докажет хитрость и подлость этого человека и сумеет выписать его из своей квартиры. Но она просчиталась...
После развода Егору удалось открыть себе лицевой счет на одну из комнат и квартира Анфисы стала коммунальной. Брак фиктивным признан не был, на чем настаивала она, убеждая суд в злом умысле Егора, поскольку он представил нескольких свидетелей, подтвердивших трехлетнее существование их супружеского союза.
Вот оно, напомнило о себе проклятие бывшей свекрови! - пришла к заключению Анфиса, лишившись главного своего богатства — отдельной квартиры. Это факт причинял ей больше боли, горечи и обиды, чем обман и предательство Егора, которого она возненавидела всей душой. От сознания, что ее  провели, Анфиса испытывала ярость и потребность в мщении. Ее возмущали законы и порядки, полные несправедливости, позволившие отнять этой деревенщине, лимитчику у нее жилье.
Жить рядом под одной крышей было невмоготу, особенно, когда вскоре появились Варька с их отпрыском. Вообще, Анфиса любила маленьких детей и часто не могла равнодушно пройти мимо них. Но этот пятилетний сопливец, слоняющийся по ее квартире, вызывал обратные чувства. А особенно возмущала его мамаша, по-хозяйски распоряжающаяся на кухне и потребовавшая освободить ей место в кладовке.
Дочь, видевшая страдания матери и разделявшая с ней возмущение рязанским хитрецом, прикинувшимся овцой, настаивала на обмене квартиры и чуть ли не ежедневно наведывалась в Банный переулок, где располагалось обменное бюро, подыскивая подходящий вариант. Время тянулось, ничего путного не попадалось, а соседи, как казалось Анфисе, с каждым днем все наглели, заполонив кухню и прихожую своими вещами, вешалками и даже мешками с картошкой.
Анфису все в них раздражало. Даже запах, исходивший от кастрюль с приготавливаемой Варварой пищей, вызывал у Анфисы рвотный рефлекс и она раскрывала на кухне настежь окна, даже среди зимы, выстуживая и без того плохо отапливаемую квартиру.
Поддавшись искушению отмщения, требующего своего, Анфиса не устояла и однажды высыпала полную солонку в стоявшую на плите кастрюлю со щами. Она ожидала в ответ скандала, однако его не последовало, но вскоре и ее варево было испорчено тем же способом... Это отрезвило Анфису — мало ли что они могут подсунуть и больше к подобным приемам прибегать не стала. Хотя, конечно, оставались мелкие пакости: словесная перепалка да мусор, выметаемый под дверь обидчиков.
А сколько скандалов было из-за уборки мест общего пользования! Анфиса, с раннего детства приученная к чистоте и порядку, не могла переносить неопрятность соседей, захламивших дом и загадивших туалет и ванную. Последней каплей стало открытие - скоро у Егора появится еще один ребенок. Его беременная Варька бесконечно блевала из-за токсикоза, а это означало, что скоро в доме вообще не станет житья от  рева младенца и развешанных пеленок. Их еще нет, но из-за сохнущего белья уже теперь невозможно войти в ванную, всю опутанную веревками. Неровен час и до кухни доберутся... И под напором Вали Анфиса согласилась на обмен.
Квартира, в которую они переехали, была на первом этаже покосившегося двухэтажного дома. Хотя это тоже была коммуналка, но у нее было два достоинства: расположенность в центре, на Солянке, а также то, что кроме комнаты, к ней в придачу Анфисе досталась достаточно просторная кладовая, бывшая ванная комната, которую Анфиса, пользуясь тем, что там был водопроводный кран, превратила в кухоньку.
В квартире, кроме Анфисы, было еще четверо соседей. Теперь каждый раз, отправляясь в баню, Анфиса с горечью вспоминала свою чистую просторную ванну, в которой подолгу могла лежать, наслаждаясь. И жгучая досада охватывала Анфису от мысли, что ей пришлось отступить, не отомстив обидчикам, а главное, этому подлому Егору...
Так постыдно опростоволоситься, это надо было суметь!.. Нет уж, больше она никому никогда не даст окрутить себя вокруг пальца, хватит, научена горьким опытом! Пора подумать не о себе, а о детях. Вскоре  у них появятся семьи и она должна посвятить себя внукам, которые не замедлят появиться. Главное, чтобы Валюша и Вовчик не прогадали и нашли себе достойных спутников жизни!
Однако к большому огорчению Анфисы, выбор дочери сразу не пришелся ей по душе: Валюша, получившая высшее образование, связала свою жизнь с простым рабочим!
- Уму не постижимо,  - твердила она дочери, как можно так себя не ценить! Погляди, кто ты и кто он!
- Он - хороший человек и мастер своего дела! К тому же у него будет образование, как только закончит техникум. Главное, мамочка, не это, а то, что мы любим и ценим друг друга!
- Поживем - увидим! - ответила на это Анфиса дочери.
После окончания института Валюша была распределена на работу в подмосковный городок Мытищи, где вскоре, как молодой специалист, получила комнату.
Владимир, завершив учебу, отправился по назначению на Дальний Восток.
- Будь умным, сынок, служи честно и поскорее становись генералом!
- Ну, мать, замахнулась!..
- Почему же? Ведь плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, не помню, кто умный это сказал. А ты ведь уже лейтенант! Так что, как говорится, тебе все карты в руки!
- Да, мамочка, мечтать никому не заказано. Но до генеральских погон еще далековато, да и незачем об этом загадывать.
- Ой, сынок, надо стремиться, а не загадывать... Да, кстати, тебе уже и жениться пора! Мне бы спокойней было, если бы ты не один в такую далечинь ехал...
- На все, мама, придет свое время.
- Ну, гляди, не продешеви, как твоя сестра и не награди меня колхозницей! А то у меня будет своя скульптура — рабочий и колхозница!..
- Мама, ты рассуждаешь, словно сама академию закончила! У Валюхи хороший парень и она нисколько не «продешевила», как ты выразилась. У них отличная семья и мой совет тебе - не вмешивайся в их жизнь и все будет у них прекрасно.
Анфиса обиделась тогда на сына: «Весь пошел в папашу!» - с досадой подумала она, прощаясь с сыном.
...Шли годы. Володя достойно женился, жена служила военврачом. Теперь они жили в Улан-Удэ, а сын уже дослужился до майора. Правда обзаводиться детьми супруги пока воздерживались, несмотря на мольбы Анфисы, в каждом письме просившей осчастливить ее еще одним внуком (у Валюши подрастал десятилетний сынок).
...Когда Анфиса узнала, что дочь ждет прибавления семейства и очень переживает из-за того, что будущие роды совпадают с серединой учебного года, а у нее выпускные классы и ребятам придется сдавать экзамен на аттестат зрелости другому, заменившему ее, педагогу, с которым у них, по сведениям, не установилось взаимопонимания и контакта, Анфиса, не задумываясь, пришла на помощь, уйдя на пенсию — благо подошел возраст. Свою же комнату, чтобы не пустовала в ее отсутствие и приносила доход, она сдала на полгода своей бывшей сотруднице, ожидавшей окончания строительства кооператива.
Валюша благополучно родила дочь, и тут же отправилась в школу спасать своих учеников, а Анфиса стала одновременно и няней и поварихой и уборщицей... Все хозяйство теперь было на ее плечах.
Женька, муж дочери, с каждым днем все больше раздражал Анфису своим, как ей казалось, безразличием к новорожденной, всецело передоверив дитя заботам тещи. А главное, Анфисе все мерещилось, что он недостаточно любит Валюшу.
Изо дня в день, вернувшись с работы и поев, Женька тут же принимается за газету, а потом садится за учебники (все учится, а  толку мало, как работал у станка, так никак вверх не двинется), к тому же бесконечно прерывает свои занятия, отправляясь в коридор или на лестницу покурить, где проводит уйму времени. По дому пальцем о палец не ударит... Правда с сыном — то в шашки, то в шахматы поиграет, а то и с его задачкой посидит, помогая. А бедная Валюша, придя со школы с ворохом тетрадей, сидит допоздна проверяя, а потом возится с малышкой, устраивающей по ночам концерты и успокаивающейся лишь у материнской груди...
Нет, чтобы встать, покачать ребенка! Этот Женька и в ус не дует, храпит во всю ивановскую, спасу нет! А Анфису Валюша отгоняет: «Спи, мамочка, ты за день умаялась!» Тут видна любовь и забота!
Вскоре Женька, получив отпуск из-за предстоящей сессии в институте, стал целые дни проводить дома, мозоля Анфисе глаза. Корпя над учебниками, он чуть ли не каждый час выходил покурить и часто подолгу не возвращался. Первое время Анфиса, занятая внучкой не обращала на это внимания: «Вышел и черт с ним, в комнате воздуха поболее осталось!» Но затем заметила — уж слишком долго длятся его перекуры и однажды решила проверить — чем еще занят зятек во время перекуров?
Ни в коридоре, ни на общей кухне, ни на лестнице его не оказалось... Куда делся? На дворе шел дождь, навряд ли без зонта мог куда-то пойти. И вдруг Анфиса услыхала скрип открывающейся соседней двери и от соседей, смеясь, вышла «пропажа».
Соседями были коллега Вали, молодая математичка и ее муж, физрук из детской спортивной школы. «Так вот почему задерживается зятек, балуясь так называемой сигареткой!» - поняла Анфиса. - Удобно устроился, заимел зазнобу рядом!»
Своими подозрениями Анфиса не преминула поделиться с дочерью. Но эта простушка ничего слушать не захотела.
- Мама, это наши друзья и Юля помогает Жене по математике. Перестань наводить тень на плетень!
- Ой, доченька, гляди, не проворонь мужа!
Валюша в ответ только рассмеялась.
С каждым днем Анфиса все больше убеждалась, что не математика, по ее мнению, а совсем другое влечет зятя к соседке. И утвердившись в своем открытии, понимая что дочь слепо верит мужу, Анфиса решила принять радикальные меры. Говорить с зятем на эту тему не стала, предпочтя беседу с мужем Юлии.
Встретив его как-то в коридоре, она, поздоровавшись, спросила:
- Как дела у вас, Вадим?
Тот удивленно взглянул на Анфису — до сих пор их общение сводилось лишь к вежливым приветствиям.
- Спасибо, хорошо, - отвечал он.
- Вы помните такую фразу: «Люди, я любил вас! Будьте бдительны!» - эту фразу Анфиса когда-то услышала от дочери, беседовавшей с братом.
- Это вы к чему? Простите, забыл ваше имя-отчество...
- Я — Анфиса Николаевна. А проявить бдительность и приглядеться вам следует к своей жене и соседу.
- Простите, я спешу! - услышала она в ответ, ощутив на себе какой-то, как показалось Анфисе, брезгливый взгляд.
А на следующий день, возвратившись с внучкой с прогулки, она услышала за дверью их комнаты громкий голос зятя, который что-то выговаривал Валюше. Анфиса прислушалась.
- Пусть убирается ко всем чертям!
- Женя, но это моя мать...
- Она выжила из ума! Решай — или-или!
- Что значит твое «или»?
- Я или она! Мы рядом жить не можем, пусть возвращается к себе!
- Но она сдала свою квартиру людям. Ты принуждаешь меня выгнать мать на улицу? Подумай, потерпи немного. Да и малышку куда?..
- Я слишком много терпел! А этот пасквиль перешел все границы! Неизвестно, что еще завтра выдумает твоя оголтелая матушка.
- Женя, перестань!
- Я решил: пока она здесь, я поживу у своих.
- Если так решил, пусть будет по-твоему... - ответила, по всей видимости, обиженная его непониманием, Валюша.
Зять уехал в Москву, а Анфиса стала уверять дочь в правоте своих подозрений:
- Видать рыльце у твоего благоверного в пушку, если нашел такой выход из положения - сбежал, обвинив во всем меня. А ты еще его защищала! Ну и Бог с ним, главное, чтобы не забывал деньги на детей давать.
Вскоре  Анфисины квартиранты попросили ее продлить договор, оканчивающийся в сентябре, еще на пару месяцев — их дом еще не был готов к заселению, оставалась внутренняя отделка. И Анфиса, долго не размышляя и не посоветовавшись с дочерью, дала согласие.
Женя больше не появлялся, но Валентина с сыном, благо в школе начались летние каникулы, часто наведывалась в Москву и первое время возвращалась оттуда веселая. Внук вскоре поехал в пионерлагерь, а дочь заметно погрустнела и Анфиса часто замечала покрасневшие, по-видимому, от слез, глаза Вали... «Тоскует по этому негоднику...» — пришла к выводу Анфиса и решила вправить дочери мозги. Однако Валя не пожелала развивать эту тему, а лишь сказала:
- Успокойся, мама, в сентябре вернешься домой и все встанет на свои места!
- А как же Лялечка, с кем ребенок останется, когда ты пойдешь на работу? - вскричала Анфиса. - Неужели такую кроху в ясли отдашь? Хотя бы до года надо было бы дотянуть.
- Там видно будет. Няню найдем.   
- Так ты согласна доверить ребенка и дом чужому человеку, в то время, как родная мать, пенсионерка готова тебе помочь?
- Ты уже помогла! - услышала Анфиса от неблагодарной дочери.
- Хорошо. Посижу еще у вас до декабря, а ты подыскивай хорошую няню.
- А почему до декабря? - удивилась дочь. - Ведь вы договорились до сентября...
Когда Валя узнала, что мать оставила квартирантов до конца года, она разрыдалась. Анфиса растерялась — отчего такая реакция? Неужели дочь не понимает, что надо радоваться — есть дополнительный заработок у матери. Или она надеется вернуть своего шкодливого Женьку, не понимая того, что то, что с возу упало, то пропало? Неужели все еще любит этого гада, прикинувшегося тихоней? Да что о нем говорить — в тихом омуте черти водятся! Главное — чтобы алименты хорошие на детей платил. Как в ее бестолковую голову вбить понятие, что она достойна лучшей партии? Молода, красива, умна, образованна — найдет еще не такого, вся жизнь впереди!
Когда Анфиса начала это внушать Вале, то услышала в ответ:
- Перестань мама, я больше не могу всего этого терпеть!   
- Не поняла! Что значит — «всего этого»?
- Зачем договаривалась дальше? Мы ведь дни считали, ожидая сентября, и вот... - и опять в слезы.
- Так ты считала дни, когда я исчезну отсюда?! - воскликнула возмущенная до глубины души, Анфиса. - Гонишь?! Ну, что ж, я сегодня же уеду к Володе!
- Езжай! Да не забудь и там навести свой порядок! Только смотри, не разведи и его с женой.
- Ты меня упрекаешь за то, что для тебя старалась, добра желая!
И Анфиса, не откладывая, боясь передумать и остыть в своем гневе на эту, не ценящую ее, глупую девчонку, взяла билет в Улан-Удэ и через день отбыла на Дальний Восток, так и не помирившись с дочерью.
Встретивший мать на вокзале, Володя стал ей пенять:
- Почему заранее не написала, что хочешь приехать и только лишь в дороге дала телеграмму?
- А ты что, не рад матери? Если так, могу обратно повернуть...
- Ты что, мама, очень рад! И Юля нежданной помощи будет рада. Но мы бы подготовились к твоему приезду.
  - А зачем готовиться? Невидаль какая — мать приехала. Все ждала, что вы приедете к нам в Москву, да не дождавшись, сама отправилась. Соскучилась по тебе, сынок. Да с внучкой и женой твоей познакомиться захотелось, пора уже. 
Вид невестки разочаровал. Быть может из-за того, что она сейчас была кормящей матерью, но на снимках, которые присылал сын, Юля была гораздо изящнее и симпатичней. Теперь же на ее лице выделялись глаза и выпирающие скулы — дедушка-бурят явственно наделил внучку чертами своего народа...
Рядом с ее, Анфисиным, красавцем-сыном невестка не смотрелась. Да и двухмесячная девчушка, перенявшая на первый взгляд материнские черты и ее черные, как смоль, волосы, не порадовала сердце приехавшей бабушки. К тому же совсем не понравилось Анфисе и имя, данное ребенку родителями — Пелагея.
«Чего придумали, не понять... - возмущалась в душе Анфиса. - Как будто мало есть прекрасных имен! Выискали какое-то древнее, заковыристое. Не поймешь, как сократить и звать — Пелочка или Генюшка... Сами зовут малютку полным именем, не придумали ничего умнее, а то и вовсе по отчеству — Владимировна...» И Анфиса тут же стала называть внучку Полюшкой, чем вызвала, как ей показалось, недовольство невестки.
- Вы, мама, совсем запутаете ребенка!
Вообще, по всему было видно, что общего языка свекровь и невестка не найдут. Анфисе сразу не понравилась обстановка в комнате сына: везде, где только можно, валялись игрушки, пеленки и прочие вещи, как будто нельзя было, хотя бы к приезду гостьи, навести порядок, все припрятав. А ведь Юля — медик и должна быть поаккуратнее...
Когда свое мнение по этому поводу Анфиса высказала сыну, он стал защищать жену. Мол, итак еле управляется одна с младенцем, да и роды были тяжелые, много крови потеряла...
- Этого по ней не видать! Не то, что ты, Вовочка... Явно недосыпаешь, недоедаешь, вон какой поджарый стал... Сердце разрывается, глядя на тебя. Да, кстати, и я была одна, когда вас растила, никто мне не помогал! А вас, представь себе, было двое, архаровцев, но управлялась и порядок был в доме, да и муж был ухожен и вволю накормлен... А вы, вот, гляжу, все на консервах сидите! Так и до язвы можно себя довести...
- Да я на службе еще столоваюсь. Просто у меня конституция такая. А Юленька, хотя и немного пополнела, но у нее малокровие. Ей следует хорошо питаться и, я надеюсь, ты ей в этом поможешь...
И Анфиса принялась за работу, наведя в доме свои порядки, бесконечно выговаривая невестке, как надо и как не следует делать то или другое...
Увидав несколько банок с борщевой заправкой, Анфиса возмутилась:
- И этой консервированной дрянью ты кормишь мужа?
- Я варю мясной бульон, а потом добавляю эту заправку.
- Что, лень почистить картошку и свеклу?
  - Не лень. Но у нас одно время, особенно в конце зимы и по весне, томата днем с огнем не сыскать... - оправдывалась Юля.
Шла у них тихая борьба и из-за форточки. Анфисе все время было жарко и она ее открывала, а Юля боялась простудить дочь, лежавшую почти голенькой и, спасая малютку от врывавшегося свирепого ветра, бушующего за окном, она тут же захлопывала форточку, как только за свекровью закрывалась дверь.
Увидав, что сын бесконечно целует, по поводу и без повода, ничем по мнению свекрови не заслуживающую такую любовь, жену, Анфиса, однажды не выдержав, указала Володе на недопустимость такого поведения, особенно в присутствии посторонних:
- Что за телячьи нежности ты допускаешь сынок?
...Оказалось, что Юля и ее младшая сестра рано лишились родителей, которые, будучи медиками, погибли на фронте. Девочки оставались на попечении бабушки, а после ее кончины были определены в интернат. Проведав про все это, Анфиса теперь бесконечно стала попрекать невестку ее детдомовским воспитанием. Увидав же, как сын, взяв швабру и ведро, отправился мыть общий коридор, возмутилась:
- Ты, сынок, не уважаешь себя! Сам стал подобен половой тряпке, о которую вытирают ноги. Должен уважать себя! Почти полковник — и мытье полов!..
- Мать, почему «почти полковник», а не генерал? Наша очередь. Вымою пол, с меня корона не спадет, не бойся.
- Но вокруг народ! Что они о тебе подумают, разные лейтенантишки, живущие по соседству? Как уважать будут, видя тебя со шваброй? Подкаблучник ты, а не майор, вот что скажут! Дай сюда ведро, не мужское это дело!
По-видимому, это было последней каплей, которую уже не смогла вынести Юля и через два дня за ужином неожиданно сын преподнес матери:
  - Мама, я взял тебе на воскресенье билет, так что готовься в дорогу.
От неожиданности Анфиса чуть не подавилась:
- Гонишь?
- Не гоню. Ан наступают холода, зима у нас злая, колючая. А ты ведь ничего зимнего не захватила. Вот я и решил, пока не поздно и не выпал снег...
- Все ясно! Как будто нельзя купить матери что-нибудь теплое и перекантоваться при желании... Да, для сестрички жены можно купить китайский шерстяной костюм, а мать дешевле отправить восвояси!
- Мама, что ты говоришь? Ведь костюм я и тебе купил, а у Нины день рождения, вот подарок и отправили. Да что говорить... А если честно, напрямую — я, мамуля, хочу спасти семью. Вы обе хорошие и мне дороги. Но пойми — вы совершенно разные и ужиться вам не только нелегко, но и чревато последствиями. Так что, не обессудь. Езжай домой, живи в свое удовольствие.
- Ну да, на мою жалкую пенсию много удовольствия получишь...
- Я обязуюсь ежемесячно тебе помогать. И мой тебе совет - не вмешивайся и в жизнь сестры. Каждый волен поступать по-своему. Мы выросли, мамочка, и вправе и уже можем и хотим распоряжаться своей судьбой сами!
...Сидя в купе вагона, Анфиса никак не могла придти в себя от сознания того, что и здесь, в доме родного сына, она не пришлась ко двору. «Как дети слепы и неблагодарны! Ведь я им обоим, любя, лишь добра желаю! Почему не ценят? Почему считают, что своими советами мешаю жить и терпят рядом с собой недостойных их партнеров? Неправильно, видать, я их воспитала!..» - пришла к такому выводу Анфиса. И тут, неожиданно вспомнив свою бывшую свекровь, Анфиса поняла, кто виновен во всем: конечно, это она и ее проклятье!