10-21. Сложный зять и другие знамения августа

  Август 2006 года. Я снова на даче. Давно не было дождей, земля высохла и на участке нечего делать, разве что яблочное повидло варить: яблок уродилось много, но они падают, не дожидаясь сбора урожая - яблони мучаются без воды.

Мне тоскливо. Общей семьи не получилось. С Шуриком не общаюсь - он меня жутко раздражает. Зять уже четвертый месяц не работает, мало того - не ходит на собеседования, но по четыре часа в день играет в Интернете на сайте своей трейдерской организации, куда его не устраивают, а просто предлагают вкладывать личный капитал и «играть». «Капитал» - остатки с его сберкнижки - Шурик просто  прожирает: ничего, кроме продуктов, мы не покупаем, даже необходимые лекарства я беру из своих скудных заработков за гороскопы  или разовых «халяв» типа дивидендов по акциям Ленгипротранса. С первого сентября Шурик планирует  устроиться в школу на смешные учительские деньги, а в свободное от школы время хочет играть на бирже. Чтобы он помогал по дому, я тоже не вижу: только коляску с Мишуткой катает по улице, причем,  чаще всего  вместе с Машей - ему, видите ли, не хватает ее общества! - а еще белье в стиральную машину забрасывает и потом выстиранное развешивает. Все остальное Шурик делает только по Машинам уговорам и  убеждениям, без которых он просто сидит у телевизора или отдыхает на кровати. Пьет валерьянку, «кушает» фрукты и  три раза в день ест мясо –  настоящими мужскими порциями!

Описывая это, я,  конечно же, делаюсь злой и  придираюсь, но ничего не могу с собой поделать:  он меня раздражает неимоверно! Маша тоже страдает, но из двух бед – развестись или терпеть - предпочитает последнюю беду. С ней он тоже часто хамит, но потом обязательно извиняется. Может и мне нахамить в любой момент - без последующих извинений. Он со всеми так себя ведет: те, кто его знают, просто смирились, что его не переделаешь, и его это устраивает. Впрочем, я не уверена, что отношение к нему «посторонних ему» людей  его вообще в какой-то степени заботит. Кто же его так озлобил?

Сама себе я тоже противна, ибо меня захлестывает поток отрицательности. Чувствую себя плохо, мучаюсь от жары, от влажности, от боли в суставах, от одиночества и, в тоже время, от дискомфорта пребывания с кем-либо вдвоем. Встречалась с Региной, Галей, звонила Наташе Семеновой, но со всеми разговора не получалось. Я вообще разучилась говорить: все сказанное мною – не то и не о том: лживо, истерично, несправедливо. Как будто это не я говорю, а бес во мне! Меня не понимают, я сама себя не понимаю, советы других мне не помогают, они кажутся мне не о том и не к месту, а добрые слова и похвалы - неискренними. Во мне не «закипание» даже, а какой-то маразм - неспособность быть адекватной. Я или молчу, замыкаюсь в себе и какое-то время пытаюсь никак не реагировать, или говорю отрицательно, взрываюсь, сама в себе чувствуя неправоту и несправедливость. Нормально я могу говорить только с Машей, она очень терпеливая, но и ей со мной трудно. Не то же ли самое происходит и с Шуриком? Такое впечатление, что это он так странно влияет на меня, а может быть  мне просто подсунули зеркало – смотри на Шурика и терпи: пока ты сама не изменишься, будешь постоянно видеть его перед глазами!

Вчера была у Гали Патрахиной на ее работе. Хотела поговорить с ней по душам, «исповедаться», в том числе, показать ей некоторые свои записи дневника. Вместо этого весь вечер о себе говорила Галя – очень правильно,  до боли знакомыми фразами говорила о своих подвигах и страданиях, густо сдобренными к месту и не месту восхвалениями Бога. Вроде искренне говорила, но мое натренированное на Успенском ухо уловило «патефонную пластинку» ее личной истории, которую я уже один раз слышала, а она, видимо, этого уже не помнила, так как наверняка рассказывает людям свою личную историю не в первый раз. Это не в упрек ей, а в наблюдение, ибо так все мы, абсолютно все, любим рассказывать о себе то, что кажется нам героическим, пропуская в рассказе то, что показывает нас в невыгодном свете, но гораздо больше раскрывает нашу сущность и причину наших неудач. Понять эти причины мне кажется важнее, чем творить свой Образ перед другими,  вызывая в них  к себе сострадание и восхищение.

Ничего другого я от нашей встречи и не ожидала. Я  не  подталкивала Галю на рассказ, ибо планировала сама исповедаться в своих ошибках -  выговориться, но, не зная, как начать о больном и об очень личном, зачем-то начала издалека - о своих сомнениях в том, что мир таков, как его хотят видеть христиане, вечно ссылающиеся на Слова Бога. Сам Бог мало что сказал явно, его можно только чувствовать и озвучивать свои личные духовные опыты. По большому счету, я даже и не это хотела сказать, а просто поделиться с Галей своим «открытием» субъективности отражения мира в человеке, фактической пустотности бытия и значимости формы, которую мы избираем для интерпретации этой Пустоты. Но, ясен пень, я не смогла донести до нее это слишком далекое и заумное предисловие, а Галя не захотела меня дослушать и понять, а тут же свела все на «пластинку»  Разоблачителя Ереси, приобретенную ею в  ее протестантском богословском заведении.

 На какое-то мгновение из ее всегдашней персоны Любящей Христианки вылезла другая ее  реакция на меня  - реакция на человека, не принадлежащего к христианскому миру, только  не того, кто еще совсем ничего не знает о Боге а того, кто знает еще и другое и пытается во всем этом искренне разобраться. Из нее автоматически и неконтролируемо вылезла знакомая Персона по имени «Ату Его!» Дело было не в том, что она ошиблась в оценке моей принадлежности, а в том, что она сразу же механически невзлюбила саму попытку честно рассмотреть проблему и вместе подумать о механизме наших верований и нашего поведения, увидеть в себе механизмы сна, перепева чужих идей, без их анализа и оценки.

У Гали вдруг изменился ее голос, тон, пошла другая, непривычная в ней  для меня интонация и прозвучала фраза: «ты много знаешь и все время споришь, всех раздражаешь, не слушаешь, что тебе говорят!» И это при том, что в тот вечер да и всегда, когда я встречаюсь с Галей, обычно говорит только она и только о себе?  Мне кажется, что  ее вообще мало интересует личная жизнь и переживания другого, если не считать возможности сыграть роль учителя богословия перед неофитом, которого «Дух Святой еще не посетил»….

У меня пропало желание общаться, глаза глупо налились слезами, и я полностью предоставила ей возможность довести свой монолог до конца. А потом я ушла домой. Всю дорогу ревела. Нервы?

Интересно, каких это «всех» я раздражаю? Не с подачи ли Фаины вылетела у нее эта фраза? Вчера, я очень болезненно  отреагировала на нее, особенно потому, что в контексте вчерашнего разговора это «всех» было не в тему, а сейчас, вспоминая ее монолог, я начинаю понимать, что и как всё  происходит. Стоит человеку высказать вслух то, что противоречит его жестко зафиксированным, не подлежащим сомнениям взглядам, как это интуитивно становится  поводом для раздражения.

 Где  же Галя истинная? Не игра ли ее внешне «доброе отношение» ко мне, не маска ли? Когда я взахлеб говорю с ней о Боге, вторя ее приобретенной в протестантской общине вере, она со мной совсем другая. Эпизод очень сильно напомнил мне реакцию Любы, которая когда-то не смогла принять во мне сомнение в Христе и мои размышления на эту запретную тему. Может быть, и я потом стану такой же? Кто знает… Запрограммированный человек не способен искренне попытаться разобраться в механизмах своей веры, убедиться в своей механистичности, «сне». Прежде всего - он НЕ ХОЧЕТ этого!

Сегодня мне стало ясно, что я вообще лезу не в свое дело, воюя с ветряными мельницами. Несовместимые миры людей общих дверей не имеют. Галя «спит» точно так же, как и я, как все мы, и пытаться будить ее бесполезно и опасно – это верный способ потерять друга и ничего полезного для обеих не приобрести. И не нужно, пусть спит, тем более, что сон ее сладок и помогает ей выжить. Я не хочу сказать, что на самом деле Бога нет, или, что Евангелие - не чудо, потому что оно не божеская, а людская истина. Бог есть, но представить себе Его и Его мир мы не можем и всегда строим какой-то свой образ Его, обожествляем его и постулируем в силу своего частного (эгрегориального) понимания.

                *     *    *

10-го августа 2006 г мы крестили Мишу. Это было в четверг, в нашей Чесменской церкви, где было решено совершить таинство. В этот день его проводил  отец Сергий Григорянц. Мы с Машей нарядно оделись и к одиннадцати часам прибыли к храму. Шурик пошел с нами – вез коляску с Мишей. Он предложил надеть на Мишу золотой крестик, подаренный ему его мамой, но крестик совершенно не годился для младенца: он был огромен и  висел на толстой золотой цепи (увидев его, я сразу вспомнила  кольцо Скарлетт с громадным алмазом из «унесенные ветром»!). Остановились на маленьком серебряном, купленном мною в Чесменской церкви незадолго до предстоящего события. На крещение пришла Галя Патрахина. Кроме нас, в этот день крестили грудничка Вику (какое совпадение!) и юношу Вячеслава. Я держала Мишаню на руках, выступая в роли его крестной матери. Вел он себя хорошо, не плакал и не вертелся. Мишу окрестили в честь архангела Михаила, ближайшие именины которого 19 сентября. Что я чувствовала в этот день? Не знаю. В самые торжественные или значительные дни я, как правило, не чувствую ничего, воспоминания оказывают на меня куда большее впечатление, чем момент настоящий. Рада, конечно, что у Мишани теперь тоже есть ангел-хранитель, что могу подавать за него записки на службу. И вообще - рада.

… Четыре картины мироздания – упанишады, буддизм, христианство, теософия Блаватской. О посмертном существовании и о перевоплощении все говорят по-разному, но одинаково убедительно.  Есть еще теософия А. Безант, есть Кришнамурти, антропософия Штейнера, есть Агни йога Елены Рерих... Сколько всего этого уже перечитано, передумано, переосмыслено. Сколько было попыток все это обобщить в нечто единое, узнать, как же на самом деле… Есть ли это «на самом деле» или мы сами творим разные миры, которые этой мыслью и материализуем… Может быть, все дело в эгрегорах, которые мы выбираем и которым подчиняемся? Я пытаюсь подключиться к православному, искренне пытаюсь, но он все еще выталкивает меня. Я до конца не могу принять его во всем целостно, забыв о том, что это - не более, чем «граммофонная пластинка», сон разума…  Хочется записать свои мысли об этом подробнее, но, как всегда,  некогда.

                *     *    *

Заканчивается август - мой любимый месяц. Вот  уже и листва начинает желтеть, и дети собираются в школу. Я бы тоже с удовольствием вернулась сейчас в те далекие времена, когда я готовилась снова надеть школьную форму – коричневое шерстяное платье с черным передником, и встретиться с одноклассниками. Точнее – с одним одноклассником, самым главным… Я действительно любила ходить в школу гораздо больше, чем переживать какие-нибудь праздники или каникулы. Праздники я и сейчас не переношу. Больная психика?

22 августа разбился самолет из Пулково. Под Донецком погибли 170 человек - самолет возвращался из Анапы в Петербург. На борту, что не удивительно в это время и на данном маршруте, было полно детей. Причины гибели довольно странные: самолет попал в грозовое облако на такой высоте, на которой этой опасности практически не бывает, летчик стал обходить опасную зону верхом, но сохранить управление ему не удалось,   Ту-154 оказался в плоском штопоре. Началось падение, длившееся от силы семь минут и завершившееся ударом об землю. Представляю состояние летчиков, все это время прекрасно понимавших, что происходит! Все это случилось в сильный геомагнитный день, что неожиданно сказалось даже на Маше. Еще утром ей вдруг резко стало нехорошо: боль в животе, холодный пот, - случился какой-то спазм. Я растерялась. Единственное, что мне пришло в голову, - это таблетка нурофена и энергетический массаж живота. Как утверждает дочка, массаж снял приступ, все прошло так же быстро, как и началось. Но я  перепугалась - «врач» из меня никакой! Но я неожиданно поняла, что все время плачу и переживаю по сущим по пустякам, а ведь в жизни может случиться многое, о чем даже подумать страшно! Бережет меня Господь, а я умудряюсь не помнить об этом и не благодарить Его за то, что имею.

25 августа произошло еще одно событие, оставившее в душе тяжелое и странное впечатление. В 17-00 в «Вестях» сообщили, что в Петербурге загорелся Свято Троицкий Собор на Измайловском проспекте. Этот собор является символом государства Российского  и в день  его основания - 13 мая 1828 года,  был самым большим православным храмом России.  Собор возводился в честь Святой Троицы для императорского полка, не знавшего поражений на поле боя, – лейб-гвардии Измайловского полка. По телевизору показали страшную картинку – главный купол собора (самый большой по диаметру в России, между прочим), находившийся на реставрации, полыхает в ослепительных красных языках  пламени, а над ними в темном небе возвышается крест, который пока еще не загорелся. От увиденного у меня градом полились слезы.  Никогда прежде мне еще не случалось быть очевидцем  пожара в действующем храме, причем - в мирное время.

Кто бы тогда мог подумать, что это событие, как и недавняя гибель нашего самолета под Донецком, были мистическими знаками, указывающие на будущие  события на Украине в 2014 году! В нашей жизни все время происходят знамения, которых мы не понимаем, их значения проступают только потом, когда исполняется то, на что они указывали!

Пожар тушили с помощью вертолета и закончили только к ночи.. Деревянная часть купола сгорела полностью, а каменное перекрытие и огромная высота внутреннего помещения каким-то образом спасли внутреннее убранство: не пострадало ничего, даже позолоченный алтарь и тот не попортился! Губернатор Валентина Матвиенко пообещала найти деньги и за полтора года восстановить сгоревший  купол: собор - это не только святыня, но и уникальный памятник архитектуры. Пожар случился по халатности рабочих – загорелись строительные леса, что меня очень удивило: как можно так же безалаберно подходить к ремонту церкви, как и ко всему прочему?

                *   *   *
 
Шурик наконец-то оформился  на работу – учителем в 482 школу на Кубинской улице. Пока не начались занятия, он на работе бывает не более двух часов в день, думаю, что и в дальнейшем не перетрудится! Не хочу о нем писать,  как мужик, он для меня умер,