Девятый круг ада. Часть 6 из цикла Ах, уж эти мужи

ДЕВЯТЫЙ КРУГ АДА

     Сей лютый зверь, смутивший грудь твою,
     В пути своем других не пропускает,
     Но, путь пресекши, губит всех в бою.

   Валентине было так  уютно в объятиях Николаича. И ростом, и весом, она превосходила мужа, причем довольно существенно. Но сейчас, казалось, Кошкина вся уместилась в мужских руках; и не было места в мире (особенно в этом безжизненном краю) надежней и теплее. Только вот в спину, которую Виктор Николаевич никак не мог прикрыть всю, в какой-то момент подуло вселенским холодом, какой-то жутью, какую не могла родить обычная северная ночь.
   Валя осторожно, но очень настойчиво развела руки супруга, и медленно повернулась; теперь она, и боевые подруги, тоже почуявшие что-то неладное, заслоняли Кошкина общей спиной. Страшно и тонко визгнула шаманка, уставившаяся в практически потухший костер. Аборигены вокруг вдруг исчезли; или общее женское сознание перестало их воспринимать. Оно все было направлено в сторону черных поленьев и разлетевшихся вокруг угольков, резко контрастирующих на фоне утоптанного снега. Едва курившийся дымок вдруг ожил - словно зародившийся ветерок принялся раздувать костер по новой. Но странный то был ветер. В далеком детстве Валентины такие микроскопические "торнадо", гонявшие изредка пыль по улицам Геленджика, ребятишки называли ведьмиными воронками; считалось, что в них нельзя было попадать даже краешком ноги - злая колдунья могла унести душу - туда, откуда ей нет возврата. Эти детские страхи вдруг воскресли в душе Валентины Степановны. Поэтому, наверное, она и не отреагировала сразу - несмотря на крики, даже вой, подруг в душе - когда это торнадо одним мгновением выросло, и трансформировалось...
   - Иблис! - первой завизжала Дуньязада, узнавая существо, которое встречается в сказках всех народов мира, и имеет столько названий.
   Валентина не успела перевести: "Дьявол!", - как тот, разросшийся размером с самый высокий чум, вдруг резко дернул рукой, удлинившийся в несколько раз, в ее сторону. Кошкина почти физически почувствовала, как разрываются мышцы груди, раздвигаются ребра, и чужая плоть шарит в тайном убежище, где тщетно пытались спрятаться подруги. Что-то подсказало Вале, что этот стремительный бросок не был подобен забросу блесны рыбаком: "Авось, кто клюнет!". Нет - этот выпад был снайперски выверен, имел конкретную цель. Мгновением позже Кошкина догадалась, что это была за цель. Арабская принцесса истошным криком и навлекла беду на свою венценосную голову.
   Яростный порыв Валентины заставил ее дрогнуть всем телом, а потом встряхнуться, хоть и запоздало. Что-то выдернули из ее тела и души, и это что-то, невидное, но определенно существующее, дьявольское отродье с громким хохотом забросило за спину, в  темную воронку, которая по-прежнему стремительно вращалась на месте костра. И уже оттуда, из беспроглядной тьмы, до Валентины, и остальных подруг, донесся слабый голос Дуняши:

     Так верь же мне не к своему вреду:
     Иди за мною: в область роковую,
     Твой вождь, отсель тебя я поведу.

   Исчадие ада так и не захлопнуло рта, полного черных острых зубов; теперь она тянула к Валентине обе руки. Но встретила этот новый выпад не застывшая столбом женщина, а амазонка, наделенная благородной яростью Дон Кихота и волшебной силой Вещего Олега. Именно оружием этих великих героев прошлого была сейчас вооружена Валентина Кошкина. Свистнула тяжелая штага, и две полупрозрачные длани опали на снег, превращаясь в обгорелые поленья. Жуткий хохот не изменил своей тональности; казалось, стал еще свирепей и злорадней. Руки дьявола, обрубленные почти до самых плеч, стали расти снова - угрожающе быстро.
   - Ах, так?! Получай!
   Валентина выпустила из правой руки шпагу благородного идальго, и ухватилась покрепче за рукоять Олеговой секиры. Было ли это оружие намоленным, или напоенным вражеской кровью в жутком обряде? Или лезвие секиры было изготовлено из таинственного небесного металла?  Эффект, что оно произвело, был ошеломляющим. Визг дьявола был нестерпимым - таким, что на ногах теперь стояли только сама Валентина, да Виктор Николаевич. Казалось - пара мгновений, и вертолет, который принес их сюда, сейчас взлетит, и умчится прочь - без всяких моторов и винтов. Теперь сатана явно чувствовал, как его плоть, принадлежащую иному миру, разрубается надвое; как черная кровь, от которой кипел и превращался сразу в пар утоптанный снег, потоками лилась из двух половинок уродливой фигуры, которые повалились по обе стороны вонзившейся в мерзлую почву секиры. И уже там, на бесплодной почве тундры, успевшей за несколько мгновений высохнуть до каменного состояния, эти половинки истаяли, оставив после себя лишь ощутимый запах серы.
   - А еще! - вскричала в груди Дездемона, - рану в груди. Дуньязада, сестра моя, как же я без тебя?!

     И как скупец, копить всегда готовый,
     Когда придет утраты страшный час,
     Грустит и плачет с каждой мыслью новой.

   - Не ной! - одернули ее сразу обе эллинки, - слезами горю не поможешь. Лучше мысль новую дай. Или внимай, что умные люди говорить будут. Слышала, что она крикнула на прощанье? "Иди за мною: в область роковую...". Вот и пойдем, и надерем кому надо ("И кому не надо тоже!", - хищно добавила Ярославна) задницу! И в первую очередь вот ей!
   Валентина, освободившаяся и от второго артефакта, который бесследно испарился, как только его помощь стала не нужна, в два прыжка оказалась рядом с шаманкой, распростершейся на снегу. В одно мгновенье колдунья стала вровень с победительницей дьявола; а потом и выше - когда сразу пять пар сильных женских рук вздернули ее за ворот кухлянки кверху.
   - И как ты все это объяснишь? - пропела Валя.
   Николаич за ее спиной содрогнулся. Он-то знал, что когда супруга спрашивает вот таким "ангельским" голосочком, нужно признаваться во всем - что делал, и чего не делал. Однажды в подобное мгновение Виктор Николаевич, сугубый гуманитарий, едва не доказал теорему Ферма. И доказал бы - если бы жена его попросила об этом. Валентина тогда задала вопрос много страшнее - куда Николаич дел премию, о которой (так он надеялся) жена никогда не должна была узнать.
   Шаманка прониклась. Увы - обо всем, что она рассказала, наши героини могла сообразить сами. Стуча зубами - скорее от ужаса, чем от холода - дряхлая аборигенка продолжала что-то вещать о преданьях далекой старины, о злых духах, которые приходили за юными, самыми пригожими девушками...
   Тут руки Валентины сами почувствовали, что держать на весу тяжелый груз нет никакого смысла, и разжались. Старуха рухнула вниз бесформенной кучкой,  а Кошкина повернулась. Вместе с подругами она огляделась вокруг.
   - Ну, и где тут юные и пригожие? - первой усмехнулась заметно успокоившаяся Дездемона, не отыскавшая в подступившей толпе аборигенов ни одного смазливого личика, - разве что Николаич?
   - Николаича не трожь, - одернула ее Валентина, - у него сегодня другая роль.
   - Какая?! - слитно выкрикнули подруги.
   - Слышали ведь, что выкрикнула Дуняша? "Твой вождь!".  Вот ты, Витенька, и будешь сейчас для нас вождем. А еще - учителем.
   - Истории? - открыл рот Николаич, - так я...
   - Вот каким! - сурово перебила его Валентина Степановна:

     "Идем: крепка надежда в сердце новом -
     Ты вождь, учитель, ты мой властелин!"
     Так я сказал, и под его покровом
     Нисшел путем лесистым в мрак пучин.

   Увы - "лесистый путь", который нормальным языком называлась всемирная паутина Интернета, был далек от этой затерянной в тундре деревушки на пять чумов. Так что никто, даже "властелин паутины" Виктор Николаевич, не мог сейчас указать путь, куда пахнувший серой похититель уволок арабскую принцессу.
   - Что же мы стоим! - первой спохватилась Дездемона, - надо быстрее лететь в Хельсинки, а оттуда...
   Вертолетчиков, которые проспали все действо, быстро выволокли на мороз; велели запускать двигатели. Слабое напоминание мужского вождя племени аборигенов о рыбе, которую по программе надлежало испечь на углях, Валентина отмела с пугающей усмешкой.
   - На этих?! - ткнула она пальцем в костер, рядом с которым отпечатались контуры двух половинок дьявола, и программа сама собой подкорректировалась до минимума.
   - Ну вот, - наконец, откинулась на мягкую спинку кресла Валентина, - поехали!
   Увы  - мотор пару раз чихнул, и умолк.
   Как поняла неведомым чувством Кошкина, а за ней остальные подруги, навсегда.
   - А вот шиш вам!
   Так часто в своей новой жизни Валентина Степановна Кошкина не сердилась ни разу. Когда-то совсем недавно она начала обучение в автошколе. С первого занятия ей запомнилась одна фраза; с которой, как утверждал преподаватель, начинался всякий ремонт автомобиля.
   - Открываем капот! - именно так начиналась эта фраза.
   Вот и теперь она за шкирку летных курток сдернула обоих пилотов с сидений, буквально выкинула их наружу, а через пару мгновений нависла над ними грозной фурией.

     С скамьи блаженной к пропастям земным -
     Ты дал мне веру мудрыми словами,
     И честь тебе и тем, кто внемлет им!

   Мудрые слова были такими: "Открывай капот!". И вертолетчики внемли им, хоть произнесено было "заклинание" на русском языке. Они сразу оба сунулись под тушку летающей машины, и отпрыгнули, когда какая-то дверца открылась, едва не достав до затоптанного снега. Теперь перед Валентиной было скопище трубок, каких-то железяк: посреди них - словно опутанное внутренностями - грузно торчало что-то монолитное.
   - Мотор, - догадалась Валентина.
   По нему она и стукнула несильно молоточком Пигмалиона, который неведомо как оказался в ее правой руке. Это для пилотов неведомо как, а пять женщин предполагали... нет! Они знали, что чудо придет им на помощь. Первым таким чудом было явление артефактом - меча, секиры и молотка.
   - Хорошо, что кошка со змеюкой не явились, - хохотнула Дездемона.
   Она тут же замолкла в изумлении перед новым чудом, как и Пенелопа с Кассандрой, и Ярославна. Но больше всего поразились пилоты, когда двигатель без всякого их вмешательство вдруг чихнул, и заработал - чисто, и победно.
   И только Валентина Степановна оглядела всех с деланным равнодушием:
   - А что, вы сомневались? С моим-то опытом, и учебой в автошколе...
   Лишь Виктор Николаевич, выглядывающий в окошко, мог объяснить, какое "волшебство" сейчас явила миру его жена. Он был на все сто уверен, что двигатель попросту испугался ярости Валентины...
   Ставшие чрезвычайно предупредительными пилоты подсадили в салон достаточно тяжелую русскую леди (они же не знали, что вместе с ней в вертолет запрыгнули две гречанки, венецианка, и еще одна русская княгиня), и заняли свои места в кабине. И вот уже серебристая машина летит навстречу неведомому, навстречу первому лучу утреннего солнца. Этот луч ослепил вдруг Валентину, и она прикрыла глаза, а потом повернула голову к мужу, к его ликующему крику:
   - Есть! Поймал!
   Потом, уже спокойнее, он объяснил, что поймал, наконец, невидимый вай-фай, и тут же потребовал:
   - Диктуй, что за строки теперь не дают тебе покоя... и мне тоже.
   Валентина не стала жадничать, продиктовала - к явному удовольствию Кошкина:

     Так сладостны твои мне повеленья,
     Что я готов немедля их свершить;
     Не повторяй же своего моленья.

   Николаич бодро застучал по клавишам. Ни дрожание летающей машины, ни грохот мотора не мешал ему.  А Валентина Степановна устало откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. И открыла их - вместе с подругами - только когда двигатели в последний раз пронзительно взвыли и замолчали. Посадка была достаточна мягкой; она не разбудила женщин. А вот метнувшийся внутрь теплого салона снежный заряд, и какое-то напряжение, дошедшее до общего сознания, тут же заставили вскочить Валю на ноги. Напряжение явно привнес в эту небольшую, достаточно уютную полость летающей машины Кошкин. Он сейчас стоял у распахнутой дверцы, спиной к стылой и скучной столице Финляндии, и всем своим видом выражал решительное: "Не пущу!". И относилось это, как тут же поняла Валентина, не к Хельсинки, не к ее чистенькому, но такому унылому отелю, а к новому путешествию, на которое Кошкина с подругами настроились весьма решительно.
   - Да хотя бы и в сам ад, к дьяволу, похитившему Дуньязаду! - кричали ее глаза.
   И так же безмолвно Николаич ответил: "Именно туда!"...
   Уже в отеле, разогревшись (Кошкин бокальчиком коньяка, а Валентина Степановна - содержимым огромного чайника с зеленым чаем) историк сообщил имя гения, "пригласившего" его супругу в смертельно опасное путешествие.
   - Данте, - глухо произнес он, - Данте Алигьери, и его "Божественная комедия".
   - Божественная? - улыбнулась немного разомлевшая Валентина, не испытывающая ни малейшего стыда оттого, что имя поэта, произнесенного мужем с видимым пафосом, она слышала... где-то... когда-то... и не больше того.
   - Да, - с каким-то внутренним страхом вскричал Николаич, - но говорится в ней о путешествие в ад - по всем его девяти кругам!
   - Да, - эхом воскликнула вслед за ним Кошкина, и подруги в душе согласно кивнули, - придется-таки побегать по этим кругам. Неплохо нашу Дуняшу спрятали...
   - Да как ты не понимаешь!.. - начал было Николаич, но тут же умолк, остановленный усталым жестом Валентины.
   Медленно, даже позевывая, супруга объяснила ему то, что он и сам прекрасно знал, но не хотел принять душой.

     Светлей звезды в очах горел луч ясный,
     И тихим, стройным языком в ответ
     Она рекла как ангел сладкогласный.

   - Сам понимаешь, Витенька, - ничто от нас не зависит. Как говорится - судьба. И она настигнет нас... меня и здесь, и в любой другой точке Вселенной. Да хотя бы и дома. Вот как покончим с этим приключением, вызволим Дуняшу, так сразу домой. Хорошо? Ты не соскучился по Герою?
   Физиономию Виктора Николаевича осветила несмелая улыбка. Будь у него хвост, как у моравского маламута, Кошкин несомненно сейчас бы отчаянно завилял бы этой важной частью организма.  А так - он прижал к груди голову Валентины, уже приготовившейся ко сну, и вместо сказки начал рассказывать о путешествии поэта в компании другого, Вергилия, в ад. Начал с первого круга, куда гений  Данте поместил добродетельных язычников - Аристотеля, Эврипида; знакомого уже Николаичу, и эллинкам Гомера...
   - Вот! - вскричала Дездемона, - вот здесь и надо искать Дуняшу. Заодно и Гомера девчата поправят, кое в чем...
   - Второй круг, - продолжил Николаич, - там томятся пленники необузданной страсти - сладострастцы и блудодеи. Сам Данте приводит в пример красавицу Франческу да Римини, и ее возлюбленного Паоло...
   - Куда этой Франческе до нашей Дуньязады, - фыркнула Ярославна, - вот уж где необузданная страсть!
   Виктор Николаевич невольно покраснел; вспомнил, очевидно, что был невольным свидетелем, и даже участником первой "оргии" арабской принцессы. Он поспешно клацнул по кнопке, "переворачивая" страницу на экране ноутбука.
    - Третий круг, - провозгласил он торжественно, - для чревоугодников!
   Тут уж расхохотались царственные эллинки:
   - Так больше нашей Дуняши никто не съест. В саму Валюшу уже ничего не лезет, а девчонка багдадская все тянет и тянет куски со стола. И выпить она не дура...
   На четвертом круге ада Валентина Степановна заснула, так и не определив, в каком из них сатана спрятал арабскую принцессу...

     Уж день светал, и солнце в путь вступало
     С толпою звезд, как в миг, когда оно
     Вдруг от любви божественной прияло.

   - Витенька, - пробормотала Валентина Степановна, - потягиваясь, и освобождая от оков Морфея подруг, - уже утро?
   - Утро, утро, - проворчал Николаич не своим голосом; и не по-русски, чего он обычно наедине с женой не делал.
   - Ой, - взмахнула руками Дездемона, - где это мы?!
   Тело, в котором проснулись красавицы, включая Валентину Степановну, было, как и предполагалось, мужским, и оно - поняли все - терпеливо дожидалось, когда гостьи в его душе проснутся.
   - Проснулись, - буркнула отчего-то недовольная Кошкина, - можешь считать, что еще и умылись, в туалет сходили, и платьица поверх трусиков с лифчиками нацепили. Теперь ты рассказывай: "Кто таков, и чем можешь помочь в нашем горе?".
   - Мое имя - Вергилий, - поклонился внутрь себя незнакомец, -  а кто вы, прекрасные незнакомки, решившие свершить незабываемое путешествие столь необычным способом.
   Валентина, а за ней и остальные подруги представились; последней это сделали две эллинки, чуть склонившие невидимые, но от этого не менее царственные головы.
   - Кассандра, Пенелопа! - воскликнул проводник в царство мертвых, - рад приветствовать вас в... м.м.м, в общем, здесь. Не раз слышал о вас, а теперь... Так поспешим же вперед - туда, где вас помнят и любят.
   Кассандра чуть хохотнула, заглянув глазами Вергилия в чудовищно огромный провал, откуда на всех дохнуло безысходностью:
   - Обычно считается, что именно мы, живущие, помним об ушедших. Что именно они живут в нашей памяти.
   - Никому не  пожелал бы так "жить", - поежился поэт-проводник,  - ни людям, ни зверям.

     Так зверь во мне спокойствие потряс,
     И, идя мне навстречу, гнал всечастно
     Меня в тот край, где солнца луч угас.

   Он шагнул на тропу, не спрашивая согласия попутчиц; скорее всего, он пока не подозревал, что может в любой момент потерять контроль над собственным телом, и что каждая из пяти женщин, отличавшихся, кроме божественной красоты, еще и поистине стальным характером, готовы сделать это - когда понадобится. Пока же они следовали воле проводника, и вспоминали тех, кого потеряли в своей жизни, и кто мог встретиться им в первом круге ада.
   А тот уже наступил - совершенно незаметно.
   - Как-то это на ад не похоже, - процедила сквозь чужие зубы Валентина, - эти оливковые рощи; сады, с которых можно сорвать спелый плод, скамьи, на которых сидят и вполне спокойно беседуют самые разные, незнакомые личности.
   - Почему незнакомые? - Кассандра первой из подруг перехватила управление мужским телом, и устремилась к полянке, на которой не было никаких скамей, и где участники беседы разместились прямо на изумрудной шелковой травке. Ярославна успела на ходу сорвать с ветки налитой соком плод, и вонзить в него зубы Вергилия.
   - М-м-м... какое вкусное это... адское яблочко, - расхохоталась она, вытирая липкий сок, брызнувший на чужой подбородок.
   Между тем "хозяева" полянки неспешно вставали, и склоняли головы в почтении. В их глазах  Валентина успела прочесть и легкое нетерпение, и обиду, выразившуюся в вопросе, который прежде остальных задала миловидная женщина в хитоне:
   - Почему ты один, Вергилий? Почему не привел никого, способного усладить наш слух вестями их подлунного мира, из времен, которых мы не застали?
   - Елена! - организмом, а значит, и речевым аппаратом поэта опять владела Кассандра, - старая ты потаскушка! А я думала, что ты легла в могилу дряхлой старушкой, не способной зажечь сердце даже столетнего старца...
   - Кассандра! - ахнула виновница гибели Илиона, - ты?!
   Елена Прекрасная каким-то чудом разглядела в обличье Вергилия свою старую подругу-соперницу. К ней тут же присоединились остальные - тут все имели какое-то касательства к троянской войне. И братцы Гектор и Парис, и великий герой Ахилл, и сам царь трои Приам, который не выдержал, и прижал к могучей груди чужую мужскую голову, которая сейчас вещала голосом его дочери.

     И много тех, кто ныне в горнем свете,
     Других спасенных не было до них,
     И первыми блаженны стали эти.

   Сам Вергилий лишь переводил ошалелый взгляд с одного лица на другое; подруги троянской прорицательницы не стали вмешиваться в практически семейные посиделки; собрались в свой круг, чтобы обсудить очень важную проблему, которую озвучила Ярославна.
   - А ответьте мне на такой вопрос: "А почему мы попали сюда, в мир, рожденный талантом великого Данте, хотя прочли, и выучили лишь малую часть его "Божественной комедии"? Только три круга ада - и вот эти страстотерпцы (она ткнула пальцем в грудь Елены, и та испуганно отшатнулась) в нашей памяти. Почему?".
   - Может потому, - поначалу неуверенно, а потом почти радостно ответила Пенелопа, - что Дуняша ждет нас именно здесь - в одном из первых трех кругов. Что происходит в других - плоть до девятого - я даже не хочу себе представить!
   Тело Вергилия ее стараниями все передернуло; Ярославна возразила подруге, обратив внимание как раз на проводника:
   - Врага надо знать в лицо! И ты, дорогуша, нам сейчас расскажешь, что ждет нас в остальных кругах, и на самом дне этой чертовой воронки; вдруг нам придется спуститься туда? Вот сейчас Кассандра натешится воспоминаниями, и двинемся дальше. Меж двумя кругами и просветишь нас.
   "Дорогуша" содрогнулся еще сильнее; было понятно - на самое дно адского
провала ему путешествовать не хочется.
   Параллельно прорицательница живописала о своих приключениях; она уже закончила с историей Древней Эллады (как она ее помнила), и теперь рассказывала внимавшим с жадностью  землякам, какая счастливая, и прекрасная жизнь настанет в будущем, через тысячи лет после падения Трои.
   - Ага, - перебила ее Валентина Степановна, - это если  в кармане куча денег, или кредитных карточек. В двадцатом веке своих проблем хватает. И войны не в пример Троянской - одним ракетно-бомбовым ударом целые города уничтожаются. Давай, прощайся с родичами, и пойдем - Дуняша ждет. И не просто ждет... есть у меня своя версия насчет того, почему нам позволили не заучивать всю "Божественную комедию" наизусть.
   Кассандра, которая успела расспросить земляков, и узнать, что великой танцовщицы Дуньязады тут не было, прочла в ее словах нешуточную тревогу, и принялась прощаться с отцом, братьями - со всеми, пообещав напоследок навестить их... хотя бы еще разок.
   Валентина на это буркнула:
   - Не беспокойся - все тут будем.
   А потом, пока  Вергилий, важно шествующий по дорожкам, да по траве, раскланивался с личностями, знакомой ей по учебникам истории - Аристотелем, Сократом с Платоном, и Диогеном с Гиппократом - выдохнула:
   - Моя версия такая. Может, не было у нас времени учить толстенную книгу наизусть? Может, здесь для Дуняши каждая секундочка дорога, и если мы не успеем...

      Там вздохи, плач и иступленный крик
      Во тьме беззвездной были так велики,
     Что поначалу я в слезах поник.

   - Так чего же мы плетемся, как старые клячи?! - воскликнула Ярославна; в голосе этой "железной русской леди" действительно проскользнула слезливая нотка, - шире шаг, проводник, и начинай вещать! Не пугая, а правдиво   повествуя о том, с каким злом нам придется столкнуться там, внизу (она со злорадством  ткнула пальцем Вергилия в сторону клубящейся тьмы ада)... в твоем теле.
   Ноги проводника чуть запнулись - и не случайно; и  страшновато было повторять уже раз пройденный путь, и по той причине, что приходилось выбирать дорогу поровнее. Компания путешественников уже покинула первый круг ада, и теперь спешила вперед по горной тропе, отделяющей ее от второго.
   - Тут, если вы помните, - начал, наконец, Вергилий, - томятся вековечно грешники, не обуздавшие своих страстей в первом, тварном мире.
   - Можешь пропустить, - милостиво разрешила Валентина Степановна, - и про третий тоже. Начинай сразу с четвертого...
   - Скупцы и расточители, - тут же откликнулся поэт, - именно они бесконечно катят в гору громадные камни. Стенают от непосильного труда, а главное - от осознания того, что этот труд никогда не закончится. Нет им пути в Царство божие; не заслужили.
   Валентина, а за ней Ярославна с Дездемоной, примерили к себе эти два слова: "Скупец", и "Расточитель". И решительно тряхнули головами (точнее, одной головой, взятой на мгновение напрокат): "Это не про нас. Мы где-то посрединке. И не скупимся в последнее время, и деньги направо и налево не швыряем, хотя возможность имеем".
   - Еще в этом круге гневливые, - быстро подсказал Вергилий, - эти гниют в болотах.
   - Это тоже не про нас! - теперь кивнули сразу все красавицы, - мы никогда не гневаемся! Мы за справедливость - если кто заслуживает получить по шее - пусть он и получит!
   Проводник тем временем сошел с тропинки, чтобы тут же попасть в объятия какой-то женщины, налетевшей на него, словно ураган.
   - Друг мой! - буквально кричала она, вцепившись руками в Вергилия, а значит, и в его попутчиц, - как долго я не была в мужских объятьях; не вдыхала  аромата этого терпкого пота, обещающего немыслимые наслаждение для души и тела...
   - Которого у тебя тут нет, Клеопатра! - прорычал кто-то за спиной Вергилия.

     И я узнал, что это круг мучений,
     Для тех, кого земная плоть звала,
     Кто предал разум власти вожделений.

   Сильные руки оторвали от путника пальцы божественной царицы Египта; Валентина заставила онемевшее тело повернуться, и едва не вскрикнула от испуга. Впрочем, страшилище с бычьей мордой, которая торчала вперед, вырастая из вполне человеческих плеч, испугалось гораздо сильнее. Да и кто бы не испугался, не отшатнулся, когда перед блестящим черным носом мелькнули две молнии. Два стальных росчерка, выписанных остриями шпаги Дон Кихота и секиры Вещего Олега едва не заставили восторжествовать силы Природы, отделив бычью голову Миноса от человеческого тела.
   - Так его, так! - закричали в азарте тени женщин, красоту которых поэты и художники воспевали вплоть до двадцать первого века.
   Клеопатра и Семирамида, Франческо да Римини, которую больше других выделил в "Божественной комедии" Данте, и многие другие требовали сейчас смерти своего мучителя.
   - Потому что, - объяснила все та же Клеопатра, выступив вперед, - он мучит нашу плоть, истязает ее - но совсем не так, как должно было!
   Ее чувственные губы приоткрылись, и язычок промелькнул по ним так провокационно, что чудовище рядом с Вергилием поперхнулось готовым вырваться и бычьей глотки криком. Оно поспешило затолкать свой возглас обратно, в человеческие легкие - когда перед глазами опять мелькнули лезвия, и голос Кассандры, изумленной до глубины души (своей, а не проводника) заполнил весь круг ада:
   - Елена! Ты и здесь?!! Как это можно - наслаждаться негой в первом круге, и подвергаться истязаниям здесь!
   - Сама не знаю, - пожала плечами прекрасная эллинка, - и рада бы бежать отсюда, но нет мне ходу вверх, как и всем здесь. И мучения наши не только телесные: не только кости ломает, и жилы вытягивает это страшилище (пальчик Елены почти ткнулся в выпуклую грудь Миноса, сейчас смирно стоявшего рядом С Вергилием). Где-то здесь, рядом, наши возлюбленные - и мой Парис, и  Тристан Изольды, и Паоло Франчески. Мы знаем об этом, но встретиться нам не суждено. Лишь уверены, что чудище тоже мучает их - денно и ночно.
   - Ага, - вдруг хихикнула Клеопатра, - их-то как раз, наверное, так, как хотелось бы мне...
   - Тьфу, ты, - не выдержала Валентина Степановна, - что за гнусные мысли ты в себе растишь?!
   Ее плевок упал на благодатную почву (хоть и адскую!). Все вокруг задрожало, загудело, заволокло дымом с примесью серы, а когда Вергилий проморгался, возвращая остроту зрения и себе, и попутчицам, они снова стояли на тропе. Как правильно поняли подруги - ведущей уже к третьему кругу.

     Ворвался в глубь моей дремоты сонной
     Тяжелый гул и очнулся вдруг,
     Как человек, насильно принужденный.

   - Однако, - восхитился Вергилий, какая силища (он явно имел в виду плевок)! Не слабее, чем шпага с секирою. Куда, кстати, вы их спрятали?
   - В задницу! - хихикнула Дездемона.
   Проводник закружился на месте, пытаясь разглядеть, не торчат ли рукояти грозного оружия из означенного места. Теперь женский смех стал общим и громким. Его не смог заглушить даже недалекий лай. В этом звуке, явно издававшемся из нескольких глоток, была неизбывная злость, и еще более глухой тоски.
   - Ну, и правильно, - сделала вывод Валентина, ничуть не испугавшаяся трехглавой псины, выпрыгнувшей из-за громадного валуна, и разинувшей пасти на Вергилия, - это ведь и для тебя, песик, тюрьма, а не родная хата. Как шутят зэки про надсмотрщиков - они-то выйдут на свободу,  а вертухаям век воли не видать. А ты, уродина, тут уже тысячелетия загораешь.
   И она принялась бесстрашно почесывать за ушами сразу трех песьих голов - совсем как у Героя, которого совсем недавно вспоминала. Вергилий, чьи руки и одаряли адское создание этой нехитрой лаской, застыл в ужасе и изумлении. А потом воскликнул; осторожно, внутрь себя:
   - Это же Цербер, призванный раздирать на части туши чревоугодников. Значит ли твое безумство, что ни ты, ни твои спутницы не ведают этого греха.
   - Ну..., - протянула Валентина, и остальные согласно кивнули, - покушать мы любим. Но и ограничить себя можем - когда нужно. Дездемона, вон - талию назад вернуть пытается, а я, к примеру, недавно пить бросила.
   А покушать, кстати, тут, в третьем круге ада, было чего - на зависть первым двум. Но столы, ломящиеся от яств, большинства из которых подруги не видели ни в своих прошлых, ни в нынешней жизни, тоже были элементом истязательств. Вокруг все было серым и унылым, с невидимых небес потоком низвергались потоки вечного дождя. В них, дрожали телесами, погруженными по колено в тягучую холодную грязь и нажратыми (иначе не скажешь) еще в тварном мире,  бесчисленные толпы толстяков и толстух.

     Я в третьем круге, там, где дождь струится,
     Проклятый, вечный, грузный, ледяной,
     Всегда такой же, он все так же длится.

   Тем, что раньше называлось сердцами, несчастные обжоры стремились к столам, на которые не проливалась ни капля дождя. Но что-то удерживало их, и было это "что-то" крепче и ужаснее клыков Цербера.
   - Но мы-то не прокляты, - вполне резонно решила Дездемона,  подняв правую ногу Вергилия.
   Тот в ужасе заверещал; точнее попытался сделать это. Но что толку - рот его уже был занят чем-то невообразимо вкусным. "Адски вкусным!", - уточнила Кассандра, вполне одобрившая порыв венецианки, и теперь глазами проводника высматривающая, что бы еще такого вкусненького распробовать. А Пенелопа рядом уже и разглядела, и тащила ко рту немыслимо вкусный окорок. Полминуты - не больше  - и только кость белеет в руке Вергилия. Толпа за спиной взвыла, не в силах терпеть такого издевательства. Цербер, напротив, вполне одобрительно гавкнул. Мужское тело с костью в руке медленно повернулось к отверженным. Валентина первой вычленила из этой студенистой отчаявшейся массы трех особо отвратительных толстяков, словно сошедших сюда, в ад, из одноименной кинокартины. Им она и бросила под ноги "угощение" (вспомнила, как главный из толстяков в фильме демонстрировал такой жест). Увы - истязаемые голодом и холодом не могли позволить себе даже такой подачки. Толпа отхлынула назад от кости, словно та была вырвана из самого дьявола. На освободившейся площадке тут же оказался Вергилий, который устами Кошкиной грозно вопросил:
   - Не видел ли кто здесь арабскую принцессу? Плясунью, какую не видел свет... и ад тоже?
   Толпа потрясено молчала.
   - Не видели, - подвела черту этому молчанию Пенелопа, - наша Дуняшка - если бы пробегала мимо - не удержалась бы, отщипнула бы что-нибудь со столов. Этого ребята, да девчата вовек не забыли бы.
   "Ребятам", да "девчатам" оставалось лишь скрежетать зубами, которые они не успели стереть на своих прежних пирах. За них ответил грозный Цербер, открывший пасть центральной головы:

     И он: "Они средь душ еще чернейших:
     Их тянет книзу бремя грешных лет;
     Ты можешь встретить их в кругах дальнейших.

  - Ну что ж, - кивнула Валентина, - в дальнейших, значит, дальнейших. Какой там круг по счету?
   - Четвертый, - пискнул проводник.
   - Веди, пиит! - разрешила Кошкина, в последний раз почесав меж ушей говорящей головы.
   Закатив в томлении сразу шесть глаз, адский пес завилял хвостом, удивительно похожим на пятую конечность Героя.
   Несколько шагов Вергилия, которому милостиво разрешили покомандовать собственным телом, вывели их на тропу, на очередное межкружье, совсем недалеко отстоящее от верхнего края гигантской воронки. За это от него потребовали объяснений; голосом глазастой и практичной Ярославны:
   - А объясни-ка нам, мил друг, такой факт. Три круга мы прошли из девяти. Должны бы на треть внутрь этой ямищи опуститься.  А до дна - как до преисподней... хотя это она и есть.
   - Три первых круга, - начал вещать Вергилий, удивительно быстро вернувший спокойствие и уверенность (опасливая нотка все-таки пряталась в его  словах, и женщины его не осуждали - сами не знали, что отмочат в следующую минуту), - самый малые и терпимые. Чем глубже в ад, тем просторней дьявольские провалы, ибо только так могут поместиться в них грехи наши тяжкие.
   - Говори за себя, - отрезала Дездемона, - у нас никаких грехов нет!
   - Ну, нет, так нет, - покладисто согласился проводник, - тогда пожалуйте в круг четвертый. Как я уже говорил, здесь Плутос терзает скупцов и расточителей. Да вон уже и сам он, Плутос. В прошлый нас он разрешил нам пройти, посмотреть на муки мужей и дочерей, недостойных божьей благодати.
   - Да ты, как я погляжу, - пробормотала безо всякого осуждения Пенелопа, - растишь в себе понемножку садиста. Глядишь, сходишь сюда пару десятков раза, и сам начнешь помогать чертям, да их пособникам - таким вот, как Плутос - терзать несчастных. Хотя, честно говоря, я и сама скупых, да расточительных не люблю. Предпочитаю называть это бережливостью, ну и...

     Все золото, что блещет под луной
     Иль было встарь, из этих теней, бедных,
     Не успокоило бы ни одной.

   - Иногда можно позволить себе покутить, купить себе парочку новых сумочек, - подсказала ей Дездемона.
   - Или яхт, - добавила Валентина, - если деньги есть. Но здесь мы вряд ли обнаружим нашу Дуняшу. Я не ошиблась, морда?
   Так Кошкина обратилась к чудовищу, злобно сверкнувшему налитыми кровью глазами. Плутос, охранявший вход в четвертый круг, явно был не прочь проверить на вкус плоть отшатнувшегося в испуге Вергилия; или той, кто его устами так храбро дразнил адскую тварь.
   - Что значит, дразнил? - возмутилась Валентина Степановна, - просто называю вещи своими именами. Морда и есть, не лицо же!
   Плутос еще раз рявкнул, показывая, что в этот круг дороги путникам нет.
   - Ну и не надо, - пожала плечами Валя.
   Она почему-то была уверена, что здесь арабской принцессы не могло быть по определению, и подруги согласились с ней.  Достав из ниоткуда секиру (это "ниоткуда" не имело никакого отношения к аду, и потому заставило чудовище поспешно отступить внутрь круга), Кошкина ловко закрутила ее руками Вергилия, отчего страшное существо, мучавшее сонмы грешников, с визгом умчалось прочь. Подругам даже стало немного жаль тех, на чьи головы этим днем падет гнев оконфузившегося монстра. Изумленный Вергилий беззвучно шевелил губами, не подозревая, что его попытки тут же сочинить поэму о победе над стражем четвертого круга ада, ни для одной из красавиц не секрет. Валентина фыркнула, и подсказала поэту, застрявшему на не удобной для рифм слове:
   - Плутосу - Юкосу!
   - А это что за страшилище?! - устрашился Вергилий.
   - О-о-о! - протянула Кошкина, издевательски усмехнувшись, - это такое чудище, что сосало кровь у миллионов людей. Причем, черную кровь! А уж голова у этого Юкоса была...

     Сколь многие, которые там правят,
     Как свиньи, влезут в этот мутный сток
     И по себе ужасный срам оставят.

   Проводник после таких слов даже не заметил, как ободрал собственное левой плечо в кровь - это он так плотно прижимался к внешней стене каменной воронки, пробегая мимо четвертого круга - не верил, что Плутос действительно "поджал хвост" (которого у него, вообще-то не было), и не прыгнет в последний момент, не примется раздирать его тело в клочья.
   - Стоп! - это Пенелопа осадила проводника, так рванувшего прочь из опасной зоны, что их общие ноги увязли в вонючей жиже, в которой исчезла каменная тропа, - пробежишь еще несколько шагов, и назад нам уже не выбраться. Придется остаток дней провести вон в той компании.
   Она показала рукой вперед, где в нескончаемой битве рвали друг друга очередные толпы грешников, тонувшие в жиже по самое горло.
   - Стигийское болото! - ахнул Вергилий, поспешно отскакивая назад сразу на несколько шагов - словно у него выросли крылья, - если бы ты. несравненная, не остановила меня; если бы нас затянула топь...
   - Что-то мне подсказывает, - протянула мудрая Кассандра, - что есть за тобой, "мудрый учитель" самого Данте,  грешки, которые когда-нибудь приведут тебя в один из кругов. Может, в этот?
   - Здесь божья кара настигла гневных и ленивых, - пояснил Вергилий, яростно топая ногами, отчего во все стороны летела липкая грязь, - и кто знает, где та грань, которая разделяет вполне естественное человеческое чувство от смертного греха? Или вы никогда не гневались на близких, обидевших вас невольным, или злонамеренным поступком? Или лень никогда не обуревала вас?
   - Ну, - тут же вспомнила Дездемона, - я как раз позволяла себе приложить свой гнев... и руку, к шее муженька моего Отелло; да и понежиться на мягком ложе, или теплом песке - после сытного обеда...
   - "По закону Архимеда", - вспомнила Валентина одного из постояльцев первого круга ада, - в чем-то мы с тобой, подруга, схожи. И я вот так моего... нашего Витеньку... раньше... Но я же любя!

     Любовь сжигает нежные сердца,
     И он пленился телом несравненным,
     Погубленным так страшно в час конца.

   - До конца еще далеко, - успокоила подруг Пенелопа, - а уж если и настанет для нас такой... что ж, повеселимся! Смотрите!
   Битва в болоте тем временем только набирала силу. Казалось, что это не люди, пусть бывшие, умершие, а действительные исчадия ада рвут в зловонной жиже друг друга. Временами кто-то из особо ретивых "бойцов" влезал на плечи, или головы противника, и тогда подруги и побледневший Вергилий видели, как из пастей человекообразных монстров текут целые ручьи крови, и валятся отгрызенные куски плоти. Кассандра приложила мужские ладошки рупором ко рту, и крикнула во всю мощь легких Вергилия:
   - Дуньязада! Дуняша!!! Мы здесь! Мы пришли за тобой!!!
   И было в этом крике что-то могучее, рожденное искренней тревогой и заботой к близкому человеку, к подруге, ставшей роднее сестры. Такое, что в одно мгновенье над огромным болотом, краев которого просто невозможно было разглядеть (столько грешников родила за тысячелетия человеческая цивилизация), установилась тишина, прерываемая лишь отголосками призыва эллинки. Эту тишину еще несколько раз прервали крики - поочередно Дуняшу звали все подруги. Наконец, та же Кассандра прошептала - вполне спокойно, даже с каким-то убежденным умиротворением в голосе:
   - Ее здесь нет. Точно нет!
   И это послужило сигналом к продолжению битвы.

     Они дрались, не только в две руки,
     Но головой, и грудью, и ногами,
     Друг друга норовя изгрызть в клочки.

   Вергилий опять обдирал об камень израненное плечо - так боялся приблизиться к темной болотной воде. Одновременно он, подчиняясь команде Кассандры, продолжил свое объяснение, так и не законченное благодаря появлению Плутоса.
   - Еще один круг, шестой, который суть город Дит, прибежище еретиков и ересиархов.
   - Последние - это кто? - не удержалась от вопроса Валентина.
   - Те же еретики, - постарался ответить попроще поэт, - но наделенные церковным саном. И оттого их грех еще ужасней, ведь они вели за собой в ад, в его  шестой круг, свою паству. Десятки, а кто-то и тысячи заблудших душ!
   - Значит - туда этим ересиархам и дорога, - наложила суровый вердикт Дездемона, - кстати, насчет наложить. Ладно мы, нежные бесплотные женщины. А ты-то из плоти и крови... что же ты терпишь, не облегчишься? Или нас стесняешься?! Да я знаешь, сколько держала своими ручками мужских...
   - Это ты сейчас про Хусейна вспомнила? - хихикнула Ярославна, - или про Философа?
   Покрасневший Вергилий, действительно давно уже испытывающий тяжесть в мочевом пузыре, решил воспользоваться тем, что подруги принялись перечислять достоинства и недостатки "артефактов", к которым прикасались в своих прошлых жизнях, и быстренько распутал шнурок, поддерживающий его широкие штаны. Звонкая струя оросила болотную жижу; довольный проводник замечтался, и не заметил, что теребят, гладят и потряхивают живую "игрушку" уже не его руки, и что нежный голосочек Дездемоны заполнил все его существо жарким стыдом и вполне объяснимым волнением:
   - Мой любимый размер!
   Подруги расхохотались; все, кроме впередсмотрящей Ярославны, которая глядела не внутрь мужского тела, а туда, где соединялись две "благоухающие" жидкости.
   - А ведь водичка-то уже не болотная! - воскликнула она, наклоняясь, и зачерпывая чуть в стороне пригоршню прозрачной жидкости.
   Она поднесла ладонь ко рту Вергилия, и тот с громким возмущенным криком оттолкнул свою же руку, выплескивая воду обратно в поток. Теперь смеялась и русская княгиня. А проводник чуть дрожащим от возмущения голосом продолжил объяснения:
   - Эта река окружает весь Дит. И никому не попасть в этот город, прибежище еретиков, если не поможет в этом Флегий на своем челноке. Да вот же он, уже подплывает.
   Суровый старик, управлявший лодкой стоя, шестом, приветствовал Вергилия, старого знакомца, не очень любезно.
   - Я сказал тебе, чтобы ты здесь больше не появлялся. Не повезу! Надоели мне твои вирши. От них живот болит и...
   - Выть хочется, - подсказала Дездемона.
   - Точно! А кто ты, - пригляделся к проводнику адский кормчий, - вернее, вы, сущности, от которых этого пиита трясет, как?..
   - Лист на осине, на которой повесился Иуда, -  это подсказала уже Валентина, - видал этого персонажа?
   - Нет, - покачал головой Флегий, - он ниже, на самом дне, в кругу девятом. Говорят, вмерз в лед рядом с господином, с самим Сатаной.
   - А Дуньязаду, арабскую принцессу, тоже не видел? - это уже Кассандра перевела разговор в практическое русло.
   - Нет, - еще раз качнул головой старик, - для такой могилы в Дите еще не приготовили.
   - А там что, одни...
   - Да, - теперь кивнул Флегий, - целый город могил - квартал за кварталом; бесчисленные ряды погребений. Их не зарыли, и крышки гроба стоят рядом с кучами могильной земли.
   - Руки не дошли? - первой высказала догадку Валентина, - или не хватает этих самых рук. Так вы бы таджиков наняли... они бы вам за гроши все привели в божеский вид. Ну, или в адский.
   Старику, видимо, беседа понравилась. Он словоохотливо пояснил:
   - Нет! - это тоже кара; кара надеждой! В тот день, когда моя служба закончится, когда трубный глас возвестит о судном дне, эти грешные души вознамерятся припасть к ногам творца. Но кто же их пустит?! В тот день (или ночь) и захлопнутся крышки гробов, и ссыплется могильная земля вниз, скрывая самую память об них.

     Их память на земле невоскресима;
     От них и суд, и милость отошли,
     Они не стоят слов; взгляни - и мимо!

   -  А мы и глядеть не хотим - заявила Валентина, - мы лучше мимо. Не подвезешь, дедушка?
   Флегий задумался в сомнении. Очевидно, катать путешественников на лодке не входило в его служебные обязанности, но живая беседа чем-то зацепила его.
   - Хорошо, - наконец, кивнул он, - повезу вас по обводному каналу. И буду везти до тех пор, пока не устанешь говорить; пока не начнешь повторяться.
   - Мы?! Устанем говорить?!! - в один голос воскликнули подруги, - ты сам не устань веслами шевелить. Ах, да - весел-то у тебя нет. А с этой жердиной (они синхронно кивнули, и подбородок Вергилия показал на шест в руках старика) мы город будем объезжать как раз до Судного дня... или ночи!
     Флегий лишь крякнул, и задрожал подбородком; этим он, очевидно, показывал: "Садитесь, и держитесь покрепче!". По крайней мере, наши путешественники именно так поняли обиду в глазах перевозчика, и рвущееся наружу желание доказать...
   - Доказывай, - милостиво разрешила Кассандра, умащивая мужской зад на жесткой деревянной скамье, и начиная удивительную историю троянской войны...

     Верховной волей в страшный путь иду я,
     Так пусть же с нами двинется в поход
     Один из вас, дорогу указуя.

   Когда очередь дошла до Валентины Степановны, она, в уверенности, что тренированная заучиванием творений великих поэтов память не подведет, мысленно открыла крышку последнего подарка Николаича, и нажала на кнопку клавиатуры  - ту, что вводила в волшебный мир Интернета, в раздел анекдотов. Через пару минут Флегий гулко захохотал, и нажал на свой шест так, словно у него вырос целый лес таких движителей. Адская лодка превратилась в ракету на подводных крыльях; она понеслась вперед со скоростью, чуть меньшей одного маха (того самого, которым физики называют скорость звука) - так что и Валентина, и все остальные успевали отметить, как вслед за движением лодки громко стучат, падая на законное место, крышки гробов, и сама собой осыпается могильная земля. Так что Валентина Степановна могла гордиться собой - своими анекдотами она устроила здесь, в шестом круге ада, в мертвом городе Дит, репетицию Судного дня.
   Вергилий, тоже очарованный магией повествования, не успел отреагировать, когда лодка на бешеной скорости уткнулась в крутой скалистый берег, и вылетел из нее, больно ударившись спиной об камень. Кряхтя и охая, он уселся, и с запозданием помахал перевозчику, лодка которого уже исчезала за изгибом.  Но гром хохота Флегия еще долго разносился и над водой, и над замершим снова Дитом, и над скалами, куда - как поняли путешественницы, им придется карабкаться. Валентина Степановна еще разобрала в этом хохоте какой-то скрытый, но вполне разумный смысл, который она перевела для всех так:
   - Если эти ваши Вовочка и Марья Ивановна попадут ко мне, как отъявленные еретики, я им приготовлю самые широкие... апартаменты...
   Кошкина ответила - негромко, но в полной уверенности, что перевозчик услышит ее:
   - Если так случится, да еще в компанию они возьмут Василия Ивановича со Штирлицем, да Абрама с Сарой... в тот день твоя служба и закончится.
   Город мертвых за проливом содрогнулся и замер в ужасе от такой перспективы; скала над Вергилием тоже задрожала, и на его несчастную макушку посыпались камешки. Он вскочил, и, не говоря не слова, полез вверх - понял, что лучше сделать это самому, чем получая незримые затрещины и издевки попутчиц.

     Мы под уклон направили шаги,
     И часто камень угрожал обвалом
     Под новой тяжестью моей ноги.

   - Молодец, - оценила его старания Пенелопа уже наверху, на краю обрыва.
   Проводник бесстрашно уселся на этом самом краю, и сейчас отдувался, приводя в норму дыхание, и баюкая ноющие мышцы.
   - А это что за чудовища? - как-то слишком сладострастно и интимно воскликнула Дездемона, заставляя измученное тело вскочить навстречу самым настоящим кентаврам.
   - Это Хирон, Фол и Несс, - кивнул монстрам Вергилий, - в прошлом нашем путешествии Несс любезно согласился подвезти нас до границ следующего, восьмого круга. Ведь здесь, в обители насильников, целых три пояса, и вы, мои дорогие, собьете все ноги, пока...
   - Ноги-то твои, - перебила его Дездемона, - и их у тебя всего две. Не то, что у этих красавцев!
   Она обошла крайнего кентавра, Несса, вокруг; задержалась у задней его части, оценивая мощь мускулов - и ног, и того, что  болталось между ними.
   - Бесстыдница! - не выдержала первой Пенелопа, - разве так оценивают стать лошадей?
   Несс возмущенно всхрапнул: "Что значит, лошадей?!", - но эллинка подступила к другому, к Хирону. Поманив пальцем царственного кентавра, который пока лишь иронично ухмылялся, и послушно нагнулся к Вергилию, царица Итаки вдруг цепко ухватилась за подбородок Хирона правой рукой; пальцы левой бесстрашно (а что жалеть - не ее ведь пальцы, а Вергилия!) оттянула губы кентавра, как бы тот не пытался их сжать.
   - Вот, - довольно воскликнула она, - все зубы на месте - ни кариеса, ни  стоматита. Не старый еще еще, крепкий.
    Тут завопили уже все трое красавцев; почти сразу же к ним присоединился четвертый - Вергилий.
   - Вы что творите! - заорал он во всю мощь натруженных легких, - кто теперь повезет нас?
   - Вот этот! - ткнула Валентина Степановна в конскую грудь кентавра, - проверенный.
   Хирон, предводитель троицы, лишь усмехнулся. Он словно видел, что в кошмарном поведении старого знакомца Вергилия виновен не он; что кто-то более могучий характером и силой воли управляет телом поэта. А может, и действительно видел - всех подруг, одна из которых сейчас и похлопала по его боку, явно намереваясь заставить проводника запрыгнуть на высокую спину полуживотного-получеловека.

     Мы подошли к проворным скакунам;
     Хирон, браздой стрелы раздвинув клубы
     Густых усов, пригладил их к губам.

   - Хорош! - еще раз похвалила Кошкина.
   Кентавр повернулся, опять оказываясь мощной грудью и лицом к Валентине, и задавая вопрос - такой обыденный в двадцать первом веке, и совершенно абсурдный здесь, в преддверии седьмого круга ада:
   - А билет у вас есть, гражданка?
   - А как же, - не моргнув чужим глазом, ответила Кошкина, - проездной!
   Она протянула руку в сторону, и вытащила из небытия золотую пайцзу Чингизхана. Человекоконь осторожно принял в ладони пластину с изображением скалящегося тигра, и вдруг задрожал всем телом. Что уж он разглядел в пайцзе; какой приказ ему отдал Потрясатель Вселенной через века и расстояния, осталось неизвестным? Но результат был налицо: кентавр вернул золотую пластинку в руки Вергилия (она тут же истаяла в них), и поклонился Валентине - и конской, и человеческой сущностью. Лоб Хирона гулко стукнулся о камень, а передние конские ноги подогнулись; так что Вергилий сам не заметил, как ловко он запрыгнул на широкую спину кентавра.
   И опять ветер свистел в ушах проводника; опять путешественницы наслаждались необычными ощущениями, и видом окрестностей седьмого круга...
   - Ага, наслаждаетесь, - проворчал Вергилий, стараясь поудобнее усесться на жесткой спине Хирона, - хоть бы догадались какую-нибудь попонку прихватить.
   - Не ной! - сурово оборвала его стенания Ярославна, - настоящий поэт должен творить везде - и на мягком ложе, и на костлявой спине дряхлого одра!
   Хирон возмущенно заржал, точнее, что-то  проворчал, но скорости не сбавил.
   - Какие стихи?! - возопил Вергилий, - о чем?
   - Да хотя бы о седьмом круге. Кого тут мучают? Что-то никого мы не видим...  Одни заросли.
   И действительно, тропа вилась вдоль зарослей самых причудливых растений. Казалось, с тропы невозможно было сделать ни шагу - так густо деревья были оплетены лианами.

     Там бурых листьев сумрачный навес,
     Там вьется в узел каждый сук ползущий
     Там нет плодов, и яд в плодах древес.

   - Насильники, - буркнул проводник, - кругом одни насильники, превращенные в деревья и кусты. В первом поясе круга - насильники над ближними; во втором - над собой - и своим достоянием.
   - Это как? - перебила его любопытная Дездемона.
   - Самоубийцы, игроки и моты! - ответил поэт, - а в третьем поясе  - насильники над божеством и естеством...
   - Последнее - это про тебя, - хихикнула Дездемоне Ярославна, и венецианка не обиделась, лишь гордо задрала кверху подбородок Вергилия.
   - Тпру-у-у! - руки Валентины за неимением узды вцепились в шикарную прическу Хирона и дернули ее назад с такой силой, что кентавр взвился передними ногами в воздух, и принялся бить ими, словно целясь в грудь врага, которого углядела Кошкина.
   Вергилий, что естественно, тут же оказался на земле, на своей исстрадавшейся заднице. Он тут же вскочил на ноги, и принялся крутить головой - очевидно тоже в поисках неведомой опасности. Но никакой зримой опасности не было. Валентина двигала его ногами, направляясь к могучему дереву, которое сжимала в своих объятиях толстая лиана, усыпанная прелестными цветами.
   - Не смей! - успел крикнуть Хирон, но Кошкина не слушала ни его, и никого вокруг.
   Сейчас именно ее воля и какое-то наитие управляло телом Вергилия. Его пальцы огладили ближний цветок лианы, который оказался размером с эту самую ладонь, и неожиданно  резко рванули его, отрывая от материнского растения.

     В надломе кровью потемнел росток
     И снова крикнул: "Прекрати мученья!
     Ужели дух твой до того жесток?".

   - Ах! - казалось, вздохнул весь лес.
   - Ах! - выдохнул Хирон.
   - Ах! - вскричала лиана, брызнув тугой струей крови из раны.
   - Ну, здравствуйте, - Валентина сунула цветок за ухо Вергилия, и чуть поклонилась лиане с дубом (так она обозвала дерево неизвестной породы), - тебя, красавица, узнала. Анастасия Лисовская - Роксолана, сиятельная Хюррем, султанша великой Порты. А ты...
   - Я - султан Сулейман, - дуб попытался прошелестеть листвой грозно и величаво, но получилось это у него не очень убедительно.
   - Ага, - довольно усмехнулась Кошкина, - вы и тут ходите... точнее, стоите сладкой парочкой (она повернулась к Хирону). Вот - полюбуйся - классический пример насильников над ближними. Сколько собственных сыновей да племянников ты повелел задушить шелковыми шнурками, сиятельный султан? По навету вот этого "цветочка"? А ты, Хюррем? Сколько красавиц приняли мучительную смерть в мешках с кошками и аспидами? Всю родню успела извести под корень?
   Она опустила глаза Вергилия вниз, к корням лианы, на которые красными слезами капала "кровь" Хюррем. И это - поняла женским сердцем Вергилия русская путешественница - были искренние слезы раскаяния.
   - За всех говорить не буду, - глухо продолжила она, - но за себя, и за своих подруг.., - она огляделась внутри мужского тела, и все кивнули, уже зная, какие слова сейчас заставят удивиться этот страшный лес, - в общем, мы прощаем тебя, Настя!
   Лес действительно дрогнул, а потом потянулся ветвями, шипами и листьями к ней, словно единственное слово: "Прощаю!", - даровало для Роксоланы призрачную тень надежды; могло склонить чашу весов Судного дня в нужную для нее сторону.
   - И нас! И нас! - шелестели деревья и кустарники, но Кошкина не сводила глаз с красных тягучих капель, которые все светлели и светлели.
   Наконец, закапал абсолютно прозрачный сок. Рука Вергилия протянулась под эту капель, но вместо последней капли на ладонь упало семечко; вместе со стоном-выдохом Хюррем: "Спасибо!". Семя было живое: оно пульсировало в ладони и словно торопило подруг: "Быстрее! Как бы не опоздать!". Наполняясь энергией попутчиц, их неуемной жаждой к действиям, Вергилий лихо запрыгнул на Хирона, не ожидая, когда тот еще раз преклонит конские колени. А задорная Дездемона тут же ткнула его пятками в бока кентавру, хотя совсем недавно призналась подругам, что впервые сидит на конской спине верхом.
   Кентавр тоже заразился нетерпением; погнал наметом - так, что тянущие к тропе ветви растения успевали бросать стоны и невысказанные желания лишь в спину Вергилия.., и в хвост самого Хирона. Таким аллюром они быстро преодолели зачарованный лес; впереди их ждал второй пояс - пустыня с самоубийцами и игроками, а затем и третий, в котором страдали богохульники. Валентине эта бешеная скачка запомнилась лишь зноем, который опалил лицо Вергилия, да очередными строками "Божественной комедии":

     А над пустыней медленно спадал
     Дождь пламени, широкими платками,
     Как снег в безветрии нагорных скал.

   Она крепче сжала ладонь, чтобы волшебное семя не опалило пламенем. Эту часть седьмого круга ада, как и следующую, кентавр преодолел много быстрее; может потому, что здесь насильников было меньше, а может - показал рекордную скорость движения механизма в одну кентаврову силу. Наконец, Хирон резко затормозил; успевший приноровиться к бешеной скачке проводник на этот раз не перелетел через голову кентавра. Он лишь впечатался грудью в широкую спину Хирона, и медленно сполз на камни.
   - Спасибо! - склонила ноющую спину поэта Пенелопа, - настанет момент - сочтемся!
   - Нет! - кентавр замахал руками и отступил, едва не сев на собственный круп, - как-нибудь обойдусь. Боюсь, следующего раза я не переживу!
   Вергилий кивнул, и ступил на широкую тропу;  подруги лишь усмехнулись, услышав, как чудо-конник позади процедил сквозь зубы (здоровые, не поврежденные стоматитом и кариесом!):
   - Ох,  не завидую я тому, кто станет на вашем пути, барышни!..
   Уже через пару десятков шагов, которые Вергилий преодолел почти бегом, Валентина, уперев внутри него руки в бока, грозно потребовала:
   - Ты беги пошибче, да успевай рассказывать
   - О чем? - с сипением вытолкнул из себя поэт; бегун из него был так себе.
   - Для начала - что это за каменный апельсин, по которому мы бежим?
   Кошкина имела в виду, что каменная тропа, по которой шустро  передвигала ноги одинокая фигура, была окрашена в интенсивно оранжевый цвет. Проводник споткнулся, и не упал лишь потому, что понял - сейчас за его физподготовку возьмутся всерьез. Он резво скакнул вперед, и принялся объяснять; благо, для этого не нужно было открывать рот и напрягать лишний раз легкие.
   - Мы в круге восьмом. Здесь томятся обманувшие не доверившихся. Их много, и здешние управители рассортировали их по десяти рвам.
   - И что, нам их все нужно будет пробежать? - деловито поинтересовалась Ярославна, - да ты же сдохнешь через пару часов, с твоей подготовкой!
   - Нет, - обрадованным голосом ответил Вергилий, теперь уже не сбивая шаг, - все рвы собраны кругом - ну, точно, как на срезе апельсина. В этом благородная Валентина э.э.э.. Степановна абсолютно права. Мы и бежим сейчас по перегородке, что разделяет два рва. В правом - посмотрите - мучаются адскими карами сводники и обольстители; слева - льстецы. Дальше - мздоимцы и взяточники, потом лицемеры, воры, лжесвидетели...

     О правосудье божье! Кто страданья,
     Все те, что я увидел, перечтет?
     Почто такие за вину терзанья?

   - Стоп! - скомандовала Кассандра, - да не останавливайся, беги! Язык свой останови. Ты сейчас всех, кого можно перечислишь. Нам их страдания неинтересны. Заслужили.  Можно подумать, что в рай никто так и не попадет.
   - Может, вы, благородная госпожа, и правы, - буркнул внутрь себя поэт.
   - Называй меня принцессой, - разрешила прорицательница, - и говори по сути - куда мы бежим, и что это за пятно черное виднеется впереди?
   - Где?! - обрадовавшийся поэт рванул вперед с удвоенной скоростью, и минут через пять свалился у какой-то каменной оградки, пробормотав, - в прошлый раз, с милым моему сердцу Алигьери, мы проделали этот путь за два дня!
   - Молодец! - похвалила его Валя, - занесем тебя в книгу рекордов Гинесса. А теперь вставай, и рассказывай, куда ты нас привел?
   - Вот - смотрите сами!
   Вергилий с кряхтением поднялся на ноги, зажмурил глаза, и нагнулся над провалом. Женщинам в его груди не потребовалось заемное зрение. Они, не глядя вниз, издали слитный вопль ужаса, когда тела поэта коснулось что-то ужасное и нестерпимо чуждое; словно изначальное зло родилось именно здесь. Валентина первой вернулась к реалиям адского бытия; напомнила подругам:
   - А вам не кажется, что вот так же попахивал тот самый фрукт, что уволок нашу Дуньязаду?
   - Точно, - присоединились к ней подруги, заставляя несчастного поэта широко распахнуть глаза.
   Внизу - в колодце, расширяющемся так же, как сужались прежде (от первого до восьмого) круги ада - царствовала тьма, клубившаяся чем-то смрадным, ледяным и злым.

     Посереди зияет глубина
     Широкого и темного колодца,
     О коем дальше расскажу сполна.

   - Это девятый, самый последний круг ада, - прошептали бескровные губы Вергилия, - я был там лишь раз, и больше не хочу. И сейчас не пойду - что бы вы со мной не делали. Потому что оттуда нет ходу назад. Даже сам Сатана замурован там навечно.
   - Вот это ты врешь! - оборвала его Валентина Степановна, - твой Сатана иногда прогуливает занятия - вырывается на волю. Приходилось встречаться.
   - И что?! - в страхе вскричал поэт.
   - А вот что!
   Мужские руки выхватили из невидимого круга, которому никто не присвоил номер, огромную секиру, и острую старинную шпагу -  и принялись кружить ими над провалом, выписывая причудливую вязь колдовских письмен. Во всяком случае, именно так поэт воспринял эти движения стальных артефактов. И тьма тоже - она отступила, открывая взглядам огромное пространство девятого круга, заполненное болью, страданиями и безысходностью.
   - И идти никуда не нужно будет, - угрожающе-ласково пропела Валентина, - нас туда отнесут.
   - Не-е-ет! - завопил Вергилий, в то время, как его руки  царапнули по камню у барьера, и нащупали крохотную выемку, в которую и опустили бережно единственное семечко.
   Последнее уже разбухло - то ли от пота мокрой ладони, то ли от нетерпения, с каким оно желало пуститься в рост. И чудо свершилось! Семечко вгрызлось в камень мгновенно проклюнувшимися корешками; через пару мгновений плоть камня уже проросла первым ростком. Не успел проводник моргнуть пару раз расширившимися, как у совы глазами, как лиана была уже толщиной с его руку.
   - Точно - руку! - поблагодарила его за подсказку Пенелопа.
   Она сунула чужие ладони в первую мутовку растения, и там тут же проклюнулись боковые побеги. Вергилий открыл было рот, чтобы извергнуть еще один крик, но было поздно. Лиана, в мгновение ока ласково и надежно поднявшая поэта  над каменным парапетом, перевалилась через него, и теперь шустро росла вниз. В какой-то момент область, очищенная волшебной сталью от испражнений зла, закончилась, и растение безмолвно застонало. Валентина не стала скрывать от всех (включая растительную ипостась Роксоланы) суровую и безжалостную мысль: "Вот так же страдали в мешках, в холодных водах Босфора несчастные жертвы  злой воли султанши!". Она зримо представила себе, как Хюррем где-то в невообразимой дали сжала от боли губы, тряхнула головой, и... продолжила опускать путников вниз, навстречу средоточию вселенского зла.

     Но он легко нас опустил в провал,
     Где поглощен Иуда Тьмой предельной
     И Люцифер...

    Сквозь слезы и кровь прокушенных губ Роксоланы лиана "спросила": "Куда вас?". Через секунды, показавшиеся всем веками, ей ответила Дездемона, первой заметившая внизу что-то знакомое.
   - Туда! - ткнула она пальцем вниз, видя сейчас лишь тоненькую фигурку танцующей девушки.
   Кто в этот мире, страшном даже для мертвых, мог так самозабвенно отдаваться танцу, кроме Дуньязады?! Волшебная лиана с трудом, наливаясь чернотой и усыхая на глазах, преодолела последние метры... нет, пара последних оказалась ей не под силу. Длинная сухая плеть обломилась, и тело проводника полетело вниз, на обжигающий лед. Перекатившись на живот, и встав на четвереньки, Вергилий уставился в лицо, исказившееся в жуткой гримасе, что глядело на него сквозь толщу льда. Да - на бескрайней ледяной равнине торчали невысокими пеньками несчастные, в своей прежней жизни запятнавшие себя предательством. Того, кто смотрел сейчас сквозь лед полными муки глазами, ни Вергилий, ни его попутчицы не узнали. А через пару мгновений забыли о нем, когда какая-то чудовищная сила вздернула поэта кверху, и швырнула его - как раз в сторону танцующей принцессы. Впрочем, живая "шайба" не достигла "ворот"; замерла у длинной череды котлов, которых облизывали языки пламени, рождающиеся прямо изо льда.
   Это было что-то знакомое, впитанное из детских сказок, и Валентина, тоже было упавшая духом, тут же вскочила на ноги. Естественно, на чужие.
   - Ага! - вскричала она, - вот и котлы. А то я уже начала было сомневаться - а настоящий ли это ад?
   Она даже шагнула к ближайшему - единственному здесь на десяток литров. Все остальные были большими, литров по сто, и в них неприятно булькала  смола - как и было прописано в сценарии. В маленьком кипело вполне пристойно пахнувшее варево.
 
     Я видел лишь ее, что в ней - не зная,
     Когда она вздымала пузыри,
     То пучась вся, то плотно оседая.

   Кошкина  помешала в котле лежащей рядом на ледяном столике поварешкой, обнаружив в котле - к собственному изумлению - борщ. А потом... к ужасу и Вергилия, и подруг, зачерпнула немного гущи, подула на нее и опробовала адское блюдо.
      - Соли не хватает, - повернулась она к старому знакомцу, подходившему с дьявольской улыбкой.
   - А с какой еще может подходить сам дьявол? - хихикнула Дездемона, первой вернувшая равновесие духа, - брось этот половник, и доставай свои железки.
   Увы - "железки", шпага с секирой. доставаться не пожелали. Вельзевул, хохотнувший теперь особенно оглушительно, любезно пояснил: "Злой стали нет места здесь, в моих владениях. Лишь  золото, да простая медь - вот что могла бы ты вызвать на подмогу. Но этого добра я не боюсь - хоть всю медь вселенной сбрось сюда!
   Валентина обернулась на Дуньязаду, которая по-прежнему кружила в бесконечном танце; только теперь подруги заметили, как безжизненно глядит арабская принцесса вдаль, мимо них, и мимо своего нового господина.
   - Мы всех господ еще в семнадцатом году, - процедила сквозь зубы рассвирепевшая Кошкина, - в прошлом веке. А такого...
  "Такой" вдруг насторожился, потянул пропитанный серой воздух уродливыми ноздрями, и унеся прочь - к одному из котлов, через край которого поползла бурая масса.
   - Следите за ним, и докладывайте! - скомандовала Валентина сразу всем, в том числе и Вергилию.
   Сама же она отвернулась от Вельзевула, колдующего над котлом, и достала из воздуха...  дохлую кошку, и сплющенную в ленту змею. На них, как она и надеялась, запрет не распространялся. Эта чудовищная добавка тут же бултыхнулась в маленький котелок, заставив самую наваристую часть борща, "пенку", перехлестнуть через край.
   Сатана на зашипевший в стороне костер не обратил никакого внимания. Выпучив от напряжения не менее уродливые глаза, он тащил столитровый котел с кипящей масой к одному из ледяных холмиков.
 
     Так, вмерзши до томилища стыда,
     И аисту под звук стуча зубами,
     Синели души грешников из льда.

   Наконец, Вельзевул остановился, и адская смола потекла через край, на ледяную макушку одного из несчастных. Лед испарился мгновенно. Плоть продержалась чуть дольше. А вот душераздирающий крик истязуемого никак не кончался; его не смог перебить даже дьявольский хохот властителя девятого круга ада. Котел занял свое место над костром, неведомым образом заполнившись кусками твердой смолы, а сам Сатана вернулся к Вергилию. Но встретила его Валентина, кивнувшая на маленький котелок: "Рискнешь?!".
   - Что ты туда добавила? - расхохотался в очередной раз Сатана, - плюнула? Написала?  (он подмигнул как-то игриво, показывая, что следил за путешествием подруг по кругам ада с самого начала). Так это только добавит пикантности моему сегодняшнему обеду.
   Он подхватил лапами обжигающе горячий котел, и опрокинул его в пасть, которая в этот момент стала размером как раз с большой котел. Лучше бы он вкусил именно из них; пообедал бы кипящей смолой. Адский же кошачье-змеиный супчик заставил его сначала замереть, выпучив глаза, потом подпрыгнуть на месте, показав еще один рекорд для книги Гинесса,   а затем унестись в ледяную пустошь, непотребно завывая, и сбивая на своем пути ледяные столбики. От них, от останков человеческой плоти, на Вергилия понесло... умиротворением, и даже благодарностью за избавление от вековечных мук.
   Но подругам, как бы кощунственно это не звучало, было совсем не до этих горемык. Они пришли сюда за Дуняшей, и теперь поспешили к подруге - пока не вернулся рассвирепевший хозяин.
   Увы - тормошить, и взывать к разуму Дуньязады было бесполезно. Она ловко уклонялась от объятий, а когда разозлившаяся Ярославна все же прижала ее к груди Вергилия, принцесса лишь обмякла, и повисла безжизненной тушкой, готовая продолжить адскую пляску, как только ее отпустят.

     Снимите гнет со взгляда моего,
     Чтоб скорбь излилась хоть на миг слезой,
     Пока мороз не затянул его.
 
   Увы - пока слезы были готовы брызнуть из глаз душевных подруг Дуньязады.
   - Неужели не сможем? - в ярости воскликнула Валентина Степановна, - неужели она так и будет кружить, пока не истает совсем?!
   - Дайте-ка я!
   Дездемона заставила руки поэта разжаться, а потом - когда Дуняша заскользила босыми ногами по льду, поплыла в танце вслед за ней, удивительным образом повторяя каждое движение принцессы. В какой-то момент она скользнула вперед, и теперь вела танец. Венецианка чуть слышно мурлыкала мелодию, и подруги вдруг поняли - в ней, в музыке танца, которую они едва слышали, появились новые нотки. Знакомые нотки. Дездемона, не мудрствуя лукаво, перестраивала танец в тот, которому они недавно все вместе самозабвенно отдавались в столице солнечной Испании. Вдали показалось темное пятно - это возвращался Сатана. Но что он мог противопоставить могучему ритму фламенко?! Только бессильное скрежетание громадными клыками - в тот момент, когда Дуньязада, наконец, широко распахнула вполне осмысленные глаза, и шагнула в объятия подруг с тихим возгласом: "Витенька!".
   - Витенька! - повторила Валентина Степановна, просыпаясь в объятиях супруга, - ты так и читал, до самого девятого круга?
   - Да ты же на третьем заснула, Валюша, - Николаич цапнул левой, свободной рукой ноутбук, - продолжить?
   - Не сейчас, - прошептала счастливая Валентина, сильнее прижимаясь к родной теплой груди.


    Примечание: Шрифтом выделены от рывки из "Божественной комедии" Данте
                Алигьери.