Из записных книжек. Покой

     Мои мысли беспорядочны и хаотичны, и упорно не желают придерживаться какой-либо последовательности.

     Странно сидеть на холме под жарким солнцем, у стены старой мельницы, вдыхая запах разложенных на земле, подсолнухов; смотреть на плывущий горизонт, выхватывая взглядом поверхности грязных черепичных крыш ближайшего посёлка.

     Беспомощно наблюдать за появившейся из ниоткуда чернокожей бродяжкой, ссохшейся от недоедания, с завернутым в лохмотья грудным ребёнком.
     Одичавшая безумная женщина без остановки пела песню, которая кислотой разъедала мозг. Скорее даже не пела, а скулила. Бесконечно, монотонно, словно раненый степной волк, отбившийся от стаи. Сидела у обочины дороги, раскачиваясь из стороны в сторону, уставившись в одну точку. Её ребёнок не подавал признаков жизни, а она пела и пела, сначала тихо, потом громче, срываясь на рык в сторону приближающихся к ней людей. Какой-то обозлившийся прохожий бросил ей в лицо камень, а она продолжала петь. Так и сидела, раскачиваясь, с окровавленным лицом. Вскоре она куда-то исчезла.
     Вернулась тишина.

     На мельнице давно уже никто не работает, состарилась мельница, и пожилые хозяева пустили меня пожить в ней за мизерную плату. Внутри мельницы чисто, даже уютно, есть, где спать и складывать вещи. И всё далеко не так, как мне представлялось раньше. Дом, как дом, сохранился лишь специфический запах мучной пыли, ночами он становится более заметным, но это совсем не напрягает.

     На чердаке, под крышей, я обнаружил семейство летучих мышей, они мягкие и смешные, и меня воспринимают дружественно. Я выудил из кучи носов и крыльев самого маленького мыша, он весь дрожал и таращил глазёнки, всё время пытался уползти, нелепо цепляясь коготками за все шероховатости, но когда я ткнул его носом в блюдце с молоком, с удовольствием стал его всасывать, как все малыши. Я приспособил под молоко большую глиняную миску, чтобы хватало всему его семейству и иногда подглядываю, как они едят.

     Пища моя проста и неприхотлива – хлеб, варёная картошка, зелёный лук, немного мяса, молоко, иногда пиво. Каждое утро я ворую несколько свеженьких яиц у пёстрой и невероятно задиристой курицы. У стены мельницы, там, где тень, стоят огромные корзины, доверху наполненные яблоками, с разрешения хозяев я поглощаю яблоки в неограниченном количестве. Меньше их не становится.

     Я стараюсь подолгу ни с кем не разговаривать, сохраняя энергию слов для себя. Подслеповатая пожилая женщина, присевшая на скамейку у местного магазинчика, что-то долго мне рассказывала, не догадываясь, что я не понимаю языка. Я слушал её слова, словно странную неровную музыкальную фразу, отламывая и поедая кусочки хрустящей корочки от большого серого хлеба, небрежно размышляя о том, что именно так и воспринимается в человеческом мире вся современная информация.

     Сложнее всего заставить себя хоть что-то делать. Ноутбук, который я притащил с собой, стал бессмысленным бременем. Пол часа в Интернете, и всё. Только книги, и спокойная музыка. Записываю в ободранный блокнот фрагменты каких-то фраз, возникающих в голове, не пытаясь соединить их в нечто цельное, сам себе кажусь косноязычным, восхищаясь гениями пера; зато фотоаппарат постоянно в действии. В трёх часах езды на автобусе одна из старейших столиц Старого Света, но туда не тянет - суета отпугивает…

     Долго разглядывая трещины одной из стен мельницы, записал в блокнот пришедшую на ум то ли концовку, то ли начало –

     …и когда заходящее за горизонт солнце бросало свой фиолетово-красный отблеск на кипящий людскими страстями Рим, изможденный нищетой плебс злобно и безжалостно растаскивал обломки стен великого Колизея для затыкания дыр в стенах своих жалких лачуг.

2017.