98. Какое это счастье - доверительность детей

Продолжение.
Из всего предыдущего в этом разделе (начиная с 55) вы, наверное, уловили, как я радовалась достигнутым доверительным отношениям с детьми. Но скоро эта доверительность "вылезла мне боком". 
(Но ни за что я ею не пожертвую, лучше гореть на медленном огне, как мне это предстоит, если я не буду тщательно готовиться к таким важным разговорам). 
Из-за этой нашей "доверительности" дочка выплеснула на меня такое, что я пылала, как на костре, не будучи готовой даже к тому, чтобы безболезненно "оторваться" от неё и как-то получить день резерва для обдумывания, как вести себя дальше. 

А начиналось всё достаточно "гладко". 
Ещё по дороге в Сан-Франциско после рассказа сына о проделке дочки "с обнажением" (см. 89 http://proza.ru/2017/03/20/715  п.6) стало ясно, что нельзя уже тянуть с разговором о её "взрослении". Я новыми глазами увидела её расцветающее девичье физическое развитие - она уже несравнимо превзошла моё когдатошнее 14-ти летнее развитие. Я даже не собиралась "ловить случай" поговорить с ней - мне надо было только найти время для этого (так всё было спрессовано помолвкой сына и ужасной сложностью перевода его посреди учебного года в английскую школу). 
Но оказалась, что она тоже выжидает первый возможный момент поговорить со мной, конечно, не о том, что я хотела ей сообщить - о предстоящей менструации (чтобы не повторилась история с моей подружкой - см. 4 http://proza.ru/2016/10/24/211 . 

К последней годовщине свадьбы мы подготовили фотомонтаж (ещё до того, как решили полететь в Сан-Франциско). Под первой моей фотографией на одесском пляже, сделанной им ещё в первые дни нашего знакомства, я подписала найденное в интернете: "Коль обойдёшь, любовь не замечая, конфету шоколадную жуя, пускай тебя полюбит лошадь злая, а не такое солнышко, как я". В диком восторге была дочка. Оказалось, она хотела обсудить со мной именно это.

Как-то вечером она делала уроки, мы с сыном смотрели запись американского фильма, а у мужа была запланированная раньше вечерняя работа на вычислительном центре его НИИ. Она закончила уроки, вышла из своей комнаты и на ушко попросила меня "посекретничать". Я одобрительно кивнула, она быстро поужинала и демонстративно продефилировала в нашу спальню, по дороге показав брату язык и захлопнув за собой дверь. Мы с сыном переглянулись, улыбнулись друг другу, и я пошла за ней. 
Свет был выключен, шторы прикрыты. Я включила свет, а она попросила его не включать - она хотела улечься со мной в кровать под одеяло и "секретничать" долго. Я почему-то подумала, что она собирается у меня получить ответ на тот же вопрос, который задала брату. Чёрт дёрнул меня за язык брякнуть:
- Ты хочешь у меня спросить, красивая ли ты?

Как была, так она и бросилась на подушку, не сняв даже покрывала, и простонала:
- Ну почему он такой недобрый ко мне?
Еле я её успокоила, стараясь объяснить, что как раз он и заботился о ней, считая, что я должна с ней поговорить, как со взрослой девочкой. Что я сейчас и собираюсь сделать, ибо у меня накопилось уже многое, что ей пора знать, и что только я могу ей это сказать. И если бы он на мой вопрос "когда он уже прекратит задирать сестричку" не рассказал всё правдиво, я ещё не знаю, когда бы собралась на такой разговор. И он никогда не рассказывал, как она оскорбила когда-то Люсю, за что получила тогда от него пощёчину, что мы слышали, сидя на кухне (см. 75 http://proza.ru/2017/02/06/6 ). Мы не считали возможным его спрашивать, а он никогда не проявил желания нам рассказать об этом. Я, конечно, хочу узнать, что это было, но если она не хочет говорить, я никогда об этом больше не заикнусь, тем более, что это дело прошлое и никому не интересное.

Она только улыбнулась и показала, как она прошлась мимо открытой двери, виляя попой, зная, что её может видеть Люся.

(Я потом отдельным приложением в разделе "Здоровье" изложу, что я говорила ей по поводу менструации, возможной беременности, вынашивании ребёнка и родах. Может быть, это пригодится мамам для облегчения необходимого разговора со своими дочками. Я лично не нашла нигде подходящего изложения даже проекта такого разговора. А такой правильный проект был бы мне хорошим подспорьем. Одни только разговоры, что такой разговор нужен, и общие положения).

После объяснения я предложила примерить специально для неё купленные в Сан-Франциско трусы, которые ей следует носить до тех пор, пока не случится первая менструация. 
Когда она разделась, я обратила её внимание на признаки её развитости, показала купленные для неё там же лифчики, примерила ей один, прищедшийся ей в пору,  спросила об ощущениях, когда я ей слегка помяла грудь. Предложила каждые 2 недели приходить, чтобы рассказать, что хочется, ласкает ли она себя в постели, волнуют ли её необычные ощущения. Потом сказала, что она - красивая девочка, ей нужно быть очень осторожной, потому что любая красота привлекает к себе внимание, а красота девочки будет привлекать особенное внимание мальчиков. Она должна понимать, что будет нравиться мальчикам, они будут стараться ухаживать за ней, но это не будет просто и только желанием дружить с нею - они будут хотеть целовать её, обнимать, и мысли их будут направлены на то, чтобы соблазнить её на секс. Предупредила, что ей самой может захотеться этого. И объяснила, что это всё называется сексуальным влечением взрослеющих мальчиков и девочек, результатом чего может стать беременность. 

Я достала книжку, по которой Дима с Люсей изучали собственную анатомию и ощущения (см. 79). Медленно прошлись по первым 20-ти страницам.
Я показала ей статью об 11-ти летней умершей девочке и ещё несколько статей о малолетних мамах, родивших ребёнка. Сказала, что в среднем из 100 девочек при этом больше 90 умирает. Спросила, появлялось ли у неё острое желание увидеть голого мужчину. Она ответила утвердительно и сказала, что видела много раз.  

Вот как всё к этому пришло.
При поступлении в художественную студию на Зодчего Росси 2 года назад она предъявила рисунки - портреты своего папы. Вскоре выяснилось, что именно портретная живопись и есть та единственная область, в которой она может совершенствоваться - ничто другое её не только не интересовало, но и никак не получалось. А т.к. это было хобби, то она и занималась только этим. 
Всё, что её интересует, она схватывает очень быстро и качественно. 
Через два года занятий меня вызвала преподавательница и поставила в известность, что ей надо уходить, если мы не дадим согласие на посещение уроков с натурщицами и натурщиками. 
Мы такого согласия не дали, а процедуру прекращения занятий в школе (по согласованию с этой преподавательницей) решили разыграть с ней, как будто не мы решили это, а предложили ей самой сделать решение. 
Разъяснительная беседа, к которой мы тщательно подготовились, закончилась уже через минуту: она вспыхнула, закрыла руками лицо, потом обняла меня и только прошептала на ухо - "какой ужас". А потом уже попросила меня позвонить в канцелярию и сказать об этом решении. 

Мы были уверены, что если легко решена такая проблема, то всё в порядке. Она перестала заниматься в студии, а записалась в художественный кружок в новой школе, и мы успокоились. А напрасно. После её рассказа мы с мужем три дня не могли придти в себя. В новой - английской - школе в этом кружке были дети всех возрастов, преимущественно - девочки. 

Как мы, казалось бы, умные родители, могли проигнорировать понимание современного уровня распущенности даже ещё школьной молодёжи! Ведь понимали, знали, столько раз обсуждали! Да и достаточно было быть более внимательными к ней, а мы сосредоточились на занятиях - учебных и спортивных, а кружок оставили без детального внимания - только устраивали выставки её работ, папа с ней оформлял папку с рисунками и фотомонтаж - и этим всё ограничивалось. 

Как у Димы мы когда-то проглядели их "инициативу с Люсей", так же и сейчас мы просмотрели попадание Танечки в "дурную компанию". 

Конечно, мы не могли знать, что там происходит, но если бы этот разговор я начала хотя бы в октябре - наша доверительность дала бы желанные результаты. 
Кружок собирался раз в неделю, один преподаватель вёл всё многообразие художественного искусства. 

В портретной области наша Танечка была самой способной, и так уж получилось, что вокруг неё объединились все портретистки. Конечно, даже разговоров о натурщиках преподаватель не заводил, но девочки проявили самодеятельность. 
Собираясь без преподавателя и мальчиков, они сами по очереди становились натурщицами, а потом стали эксплуатировать и мальчиков для этой цели. 
Как они только это устраивали!? Причём - мальчики иногда ими менялись!

При самом первом появлении мальчика Танечка хотела убежать, но девочки её как-то уговорили и удержали - без неё все портретистки (их было 14) были беспомощны - они внимательно старались дублировать всё, что делала дочка. Можно только представить себе картины, которые там происходили - с мальчиками 14-17 лет перед такими же девочками. Ужас - ужас - ужас!!!

Я спросила её:
- Почему же ты не прекратила ходить на новые встречи?
Она тихонько пролепетала:
- Мне самой нравилось.
- Что же вы рисовали?
- Всё-всё, - ещё тише пролепетала она, - у девочек всё точно, как на этой картинке, а у мальчиков никогда не было вот такой висюльки, всегда этот пенис торчал. Девочки объяснили мне, что у мальчиков это всегда так, когда они голые с девочками. 

Она показала это на картинках мальчика и девочки на 7-ой странице той книги, что мы рассматривали перед этим. 
Я возмутилась:
- Как же мальчикам не было стыдно быть голыми перед девочками, и как вам не было стыдно, что мальчики видят, как вы их разглядываете?
- Во-первых, девочки приводили мальчиков, с которыми они уже бывали голыми, и, как они говорили, мальчикам это очень нравилось. Видишь, даже в этой книжке об этом пишется. Они даже показывали, как начинал увеличиваться пенис, если они брали его в руку или клали руку мальчика себе на грудь. А мальчики всегда были с плотными наглазниками, и девочки никогда не приводили мальчиков из нашей школы. 
- А что ты чувствовала при этом?
- Мне всегда хотелось потрогать пенис, но я не могла себя заставить сделать это, хотя девочки сами делали это и даже меня уговаривали. А в последнее время я ощущаю, что сердце как будто колотится, а вчера даже голова заболела. Мамочка, скажи, если ты расскажешь об этом папе, он перестанет меня любить?
- Нет, конечно, моя родная, что бы с тобой не приключилось, мы никогда даже меньше тебя любить не станем. Но он будет, как и я, счастлив, если ты пообещаешь, что никогда больше туда не пойдёшь. А подружкам скажешь о нашем разговоре и твоём обещании. 

Ночью я всё это обсудила с мужем. Он чуть с ума не сошёл, я его еле-еле приуспокоила. Я сама горела от переживаний. Единственное мы решили, что он утром поговорит с Димой, чтобы тот взял в школе Танечку под плотную опеку и не реагировал, если ему "донесут" о ней и кружке. 
Сообщить сразу администрации школы о кружке  мы не решились. Мы сделали это после благополучного решения этой проблемы самой Танечкой.

Перед уходом в школу дочка спросила, не рассердился ли на неё папа после того, как я ему всё рассказала. Я ответила, что он рассердился из-за того, что она скрывала от нас эти события, и ожидает, что она нас не подведёт. Потом она спросила, когда предупредить девочек, что она больше не будет приходить на эти "уроки". Я, не задумываясь ни на секунду, посоветовала сказать об этом как можно скорее, чтобы не оставить ей времени на "думанье", и сразу же сообщить мне об этом. И вот она не звонит (как мы договорились) на первой перемене, я звоню ей на мобильник на второй перемене и спрашиваю, сказала ли она. В ответ - дрожащий голос:
- Мамочка, милая, я хочу с тобой ещё поговорить дома, умоляю.

Я испугалась и настойчиво спросила:
- Ты с кем-то это обсуждала?
- Нет-нет.
- Значит, что-то случилось?
- Нет-нет.
- Я сейчас к тебе приеду. Сразу с третьего урока спустись к входной двери, - и отключилась.

Сразу же позвонила на мобильник сыну и спросила, видел ли он Танечку. Он сказал, что она только что при нём говорила со мной и пошла на урок. Я велела ему встретить её сразу же после звонка у её класса и сказать, что я звонила ему и очень беспокоилась, ничего ли не случилось с нею, и что я жду её внизу у входной двери. 

Она не задержалась ни на секунду, бросилась ко мне, потащила в дальний угол, обняла и начала возбуждённо шептать на ухо:
- Мамочка, милая, я уже говорила вам, что медленно соображаю. Я хотела сказать это тебе утром, но не решилась. Я очень хочу пойти ещё только один единственный раз. Я тебе говорила, что не смела прикоснуться к пенису, хотя очень было интересно, какой он - живой. Но ещё больше мне хочется потрогать яички под ним. Девочки так делают и мне очень хочется. И больше я ничего не хочу и никогда туда не пойду. Пожалуйста, не сердись на меня. Один единственный раз - и всё. 
Крепко меня обнимает и уже начинает дрожать - вот-вот расплачется.

Я отстраняю её от себя, вся киплю, но, конечно, сдерживаюсь, и заканчиваю наш разговор:
- Ты уже взрослая девочка. Ты хотела ещё раз поговорить - хорошо. Поговорим с папой вместе. Может быть, он лучше меня объяснит тебе, что ты собираешься совершить. Ты знаешь, у нас в семье ничего не заставляют делать или не делать. После того разговора ты всё решишь сама. А пока успокойся. Я заеду за тобой после пятого урока. На физкультуру не оставайся. 
Поцеловала её один раз, и вдруг страшно захотелось поцеловать её ещё много раз. Я не могла остановить себя и ещё несколько раз горячо её поцеловала, крепко прижимая к себе. И она ответила мне тем же!

Я уехала домой и, подумав, позвонила мужу на работу. Я ожидала бурной реакции, а он сказал только, что приедет домой на обед и уже на работу не уедет - у нас будет достаточно времени поговорить. 

На кухне у меня всё валилось из рук, такая я была расстроенная. Я чувствовала, что обед мне не полезет в горло, и дома я не находила себе места. Я снова позвонила ему и сказала, что обедать не могу, и даже дома разговаривать не хочется. Мне бы хотелось приехать к нему на работу и посидеть с ним в их оранжерее - меня что-то больше располагает к разговору там, чем дома. Уже через полчаса я была там. 

Он встретил меня в проходной и мы уединились в оранжерее. Очевидно, на моём лице было написано всё, и он легко это прочёл.
Он меня спросил:
- Ты хочешь начать, или сразу можно мне?
- Да, конечно, мне и говорить вроде нового нечего. Что ты думаешь об этом?
Начал он с вопроса, который меня убил, т.к. я почувствовала, что он готов ей уступить:
- Ты не помнишь, когда тебя впервые привлекла мужская стать? Помнишь, свою часть нашей поэмки ты начала так:
 "Как всякую мою подружку, меня влекла мужская стать"? (см. 35)
- Но не в её же возрасте, - возмутилась я.
- Но ты же была далеко не такой развитой в её годы! 
- Ну так что? А если бы и была такой развитой?
- Нет, ты постарайся вспомнить, сколько тебе было, когда стала приблизительно такой развитой.
Я напряглась и призналась:
- Лет в 15. 
- Как раз возраст Джульетты. Так и тебя, наверное, тянуло бы любопытство, если бы подвернулся такой случай. А здесь ситуация уникально сложная. У тебя такой быть не могло. Она уже, видя это уродство много раз, можно сказать, привыкла к нему. Осталось только потрогать, и всё. Весь интерес будет удовлетворён. А если запретить ей удовлетворить этот интерес, она только об этом и будет думать всё время. Мне кажется, это гораздо более вредно для её детской психики. Если ты не согласна со мной - позвони маме В. Пусть её мнение будет окончательным. Ладно. Сейчас там ночь. Позвоним сегодня в 10 вечера - там будет ещё только сегодняшнее утро. А нам надо очень тщательно всё-всё обсудить - она ведь замучаает нас неожиданными вопросами.

На меня стало сходить спокойствие. Я вспомнила, что впервые увидела "живой" родимчик в 17 лет на нудистском пляже, никакого стресса не испытала, т.к. много раз разглядывала соответствующие картинки, и даже потрогать его желания не было. Что же меня отвращает в желании дочки?

За ней мы приехали вдвоём. Папа её поцеловал, был очень нежен. Он сказал ей, что вопрос очень сложный, и запрещать ничего не хотим, но и одобрить не можем без совета со специалистом - всё такое очень плохо сказывается на детской психике - вплоть до нервных расстройств. 
- Помнишь, ты говорила маме, что у тебя даже голова заболела. Мы себе не простим, что не посоветовались со специалистом,  знаниям которого можно доверять. К среде ты уже будешь знать наше окончательное мнение.
 
Весь вечер он был с нею. Маму В (о ней тоже см. в 4. Она переехала в Канаду с семьёй дочери) чуть кондрашка не хватила, когда я ей всё рассказала. В конце концов она согласилась с мнением мужа, но предложила сделать всё возможное, чтобы отвергнуть её от этой идеи, не доводя до прямого запрета. 

Муж напрямую сказал дочке, что мы не запрещаем, потому что запрет может вызвать у неё горечь обиды и ещё больше увеличит желание этого, но крайне не одобряем её намерения. Дома сама собой установилась "траурная" обстановка. В среду утром она не выдержала и сказала, что не пойдёт на этот "урок" и вообще уйдёт из кружка.