Джельсомино

Я любил петь. Голос был не очень, но иногда неплохо получалось, несмотря на мое скептическое отношение к  собственным талантам. Меня даже записали в школьный хор, который я систематически игнорировал, ссылаясь то на одно, то на другое. Но петь я любил, это было сильнее меня, на уровне подсознания. Особенно получалось в ванной или увлеченным каким-либо из занятий. В ничего не предвещающей тишине вдруг раздавался тонкий голос, настроенный на ту или иную волну внутреннего микромира.
В этот раз я решил побаловать маму Антошкой, который был рыжий, бездельник и под тили-тили не хотел копать картошку. Перебирая свои игрушки, сидя на ковре я вдруг нежно затянул:
- Антошка, Антошка, Антошка мандавошка...
До тили-тили дело не дошло. Обещающая быть замечательной, песня резко оборвалась на взлете. Мама, не поднимая глаз, густо покраснела. Я тоже не на шутку испугался и ощутил волну крови, ударившую в голову.
Я не понимал значение этого слова, но знал, что оно плохое, матерное. Так ругались у нас во дворе мальчишки и нехорошие слова, которых к тому времени у меня накопилось прилично, прятались в запретной каморке сознания, куда маме с папой доступа не было. Мне было стыдно, а мама промолчала. С той поры я закрывал своих демонов на два замка с двойным поворотом. А вокальное мастерство перестал демонстрировать так публично. Как сейчас модно говорить, начал фильтровать базар.