Стрела Амура

               
          На краешке старенькой парковой скамейки вырезаны два маленьких сердца. Длинная оперённая стрела навечно пронзила их своим остриём. И теперь долго - долго, пока существует на белом свете скамейка, будет жить и этот наивный символ любви. Откуда-то прилетел жёлтый тополиный лист. Странная, неожиданная примета осени среди буйного лета. Он спланировал как раз на то место, где в порыве чувств  родился незамысловатый любовный орнамент. «Осенний лист в июле! Откуда?» - подумалось Лидии Сергеевне. Наискосок, на другой стороне аллеи, занеся высоко в небо свою вершину, окружённый подстриженными кустами акации стоял тополь, безмятежно - немо, бестрепетно вбирая солнечный свет и тепло. Ни одна веточка на нём не дрогнула вслед  отторгнутому детёнышу. «И никакой драмы. Всё обыденно просто: листья, способные к фотосинтезу, будут сами жить и ещё питать дерево, а бесполезный уродец умер. В природе всё целесообразно. И это, пожалуй, наивысшая мудрость. А  вот человек… Миллионы лет познаёт он природу, ведает о её неизбежных законах, но так и не смирился с этой целесообразностью. Чем цивилизованнее он, тем меньше готов выживать по законам  природы  и тем больше нужно ему сострадания и участия… Мудрость природы человек  пытается заменить моралью…» 
                Жёлтый лист неподвижно лежал на скамейке, прикрывая пробитые стрелой Амура сердца. Видны только давно нацарапанные чем-то острым буквы под ними: «Л+Л». «Ненадёжный ты страж, жёлтый лист! Любовь – сложнейшая, тончайшая материя… Не от тебя зависит счастье Л+Л…»
              Женщина сидела на скамейке долго. Редкой красоты лицо её было напряжено мыслью. Потом она встала и резким, даже как будто неприязненным движением руки смахнула лист со скамейки. Он полетел на зелёную траву газона и лёг там, опять же спокойный и ко всему равнодушный, даже к себе самому. «Скоро он смешается с землёй. Это естественный финал всего живого. И никакой трагедии... Почему же человек так страдает, будто он не от мира сего?»
      Женщина направилась к выходу из парка. Немолодой мужчина с  газетой в руке, шедший ей навстречу, остановился, когда она поравнялась с ним.
-  Это вы, Лидия Сергеевна! Глазам своим не верю.Здравствуйте! А я слышал, что вы уже давно живёте и работаете за границей…
            Женщина рассеянно посмотрела перед собой, коротко кивнула головой:
-Здравствуйте… Да, работаю, - и заспешила дальше.
      Озадаченный, даже расстроенный  мужчина долго смотрел ей вслед: по тому, как он поприветствовал женщину, можно было понять, что он рассчитывал на большее внимание.   
                ****
               В телефонной трубке - голос Леонида:
-Лида, не надо приезжать ко мне. Твоей сестры нет дома, она в Центре трансплантации, а нам незачем встречаться наедине. Мы же с тобой давно всё  решили. Да, ещё одно:  не называй меня, пожалуйста, «Лео», как будто мы по-прежнему в большой дружбе. Если хочешь сказать что-то действительно важное, говори быстрее: я очень спешу.
- Почему ты не увёз Ларису в Германию – в Хайдельберг или Фрайбург? Прооперированные там почти в два раза дольше живут с подсаженной почкой, чем прооперированные у нас…
- Пытался… Но ты не учла, что в Германии эти операции  предпочитают проводить только при наличии живого родственного донора…...
         Голос в трубке замолк.
        Секунда, другая… пошли гудки…
         Через несколько минут Лидия Сергеевна переоделась в строгое, но не лишённое изысканности платье  и вышла из гостиничного номера.
                ***
          Доктор в глаза не смотрел.
- Надежда? Есть. Без неё бессмысленно, даже преступно что-либо предпринимать, особенно в таких случаях.
- Что с донором?
- Сложнейшая черепно - мозговая травма. Третьи сутки в реанимации. Вот тут, простите за цинизм, надежды, можно сказать, нет…
            Лидия Сергеевна тоже не смотрела в глаза собеседника.
- Клинические показатели совпадают?
            Губы доктора передёрнула ироническая усмешка:
- В основном… Вы же опытный врач, Лариса Сергеевна, и не можете не знать, что между донором и реципиентом не может быть абсолютной идентичности, клинические данные близнецов и то могут значительно расход…
             Врач, словно сказав нечто лишнее, неприличное, оборвал фразу на полуслове.  Теперь глаза женщины буквально впились в его глаза:
- Что вы имеете в виду? Вы упрекаете меня или предлагаете мне пожертвовать своим здоровьем и тоже стать калекой?
- Бога ради, простите! Я не хотел сказать то, что вы подумали. Я не имею на это никакого права. Да и никто… не имеет…
              Посетительница встала, простилась, но около двери обернулась:
- Я могу навестить Ларису? Мы не виделись много лет.
              Доктор, помедлив несколько секунд, кивнул:
- Не возражаю. Но недолго.
              Больная, накрытая до подбородка белой простынёй, походила на покойницу. На кровати лежала чужая женщина, бледная, изнурённая тяжёлым недугом. Она была никакой: на лице ни страдания, ни досады – ничего. Это мертвенное лицо пугало. Чем?  Лидия Сергеевна, видевшая немало смертей, впервые подумала, что смерть страшна отсутствием жизни, тем, что она ничего не обозначает и не выражает, обезличивая и уравнивая абсолютно всех.
          Больная открыла глаза:
- Лида…
          Лидия Сергеевна заставила себя поцеловать сестру и села на краешек кровати. Она была успешным врачом, но эта успешность далась ей непросто: от многого, чем балует жизнь красивых женщин, пришлось отказаться. Правда, Лидии Сергеевне это далось легче, чем далось бы кому-то другому, потому как оказалась она однолюбкой и всю жизнь, со школьных лет, любила одного человека. Сначала он об этом не знал. Лучше было бы, если бы и потом не узнал. Но все годы, которые она не могла посвятить ему, Лидия посвятила карьере. Большая часть её жизни проходила среди больных, и больничная обстановка давно перестала тяготить её. Но сейчас перед ней лежала не просто больная, а её единственный родной человек – сестра, родившаяся с ней в один день и теперь безвременно медленно умирающая.
- Ну, Лариска, Ларисочка, я и не ожидала, что ты можешь так раскиснуть. Ай –ай – ай!
              Лариса закрыла глаза. Шутка не получилась. Сколько раз каждый день в разных больницах врачи и близкие люди произносят похожие шаблонные фразы, бодряческой интонацией пытаясь подстегнуть волю больных к борьбе за жизнь! Но при этом обе стороны чувствуют фальшивость ситуации.  Сказанное Лидией тут же смутило её самоё.  Она поспешила исправиться:
-  Лора… Лора… ты слышишь меня?
           Бледная, исхудавшая рука появилась поверх простыни, потянулась к Лидии Сергеевне. Та, потрясённая, подхватила руку сестры, прижала к своей груди и, почувствовав мелкие судороги в костлявых  пальцах,  заплакала.
           В палату зашёл врач:
- Ох уж эти женщины! Раз дело дошло до слёз, пора расставаться.
           Какое у него усталое выражение лица и какой ненавистный нарочито бодренький голос…
- Я приду, Лорочка, я скоро приду! Я буду приходить к тебе каждый день! Я продлю отпуск и останусь в городе…
             А врач уже держал посетительницу под руку, давая понять, что визит закончен. В коридоре он подал Лидии Сергеевне конверт:
- Ваша сестра написала. Давно. На случай. Боюсь, что этот самый случай может оказаться недалёким… по времени…
               Лидия Сергеевна взяла конверт и захотела тут же вскрыть его. Врач остановил:
- Не сейчас.
             И добавил совсем неожиданное:
- Пока не приходите. Потом – другое дело, но не раньше, чем через две – три недели после операции, потом – обязательно. А сейчас, понимаете, нормальный контакт невозможен: мы держим вашу сестру в постоянной готовности к операции. Психика её заторможена: если не принимать мер, возможны приступы болезненного возбуждения, а это очень нежелательно сейчас.
- А что будет, если донор выживет?- Лидию Сергеевну словно за язык кто дёрнул. А по сердцу резануло: ведь  у него, этого несчастного, наверняка есть близкие, которые сейчас молятся всем богам за его выздоровление.
            Глаза Лидии Сергеевны и доктора опять встретились. В считанные секунды перехлестнулось всё, что было  в них. Оба смутились.
- Мы всё делаем для того, чтобы предполагаемый донор выжил. Дальше – по ситуации, -  доктор сказал это, особенно нажав на слово «всё». – И, думаю, вам надо записать номер моего телефона.
       На крошечном листке, выпавшем из конверта, была всего одна строчка: «Дорогая Лидочка, я про вас с Леонидом  ещё со школы всё знала. Прости!»                Через час после возвращения в гостиницу Лидия Сергеевна, сделав звонок врачу Ларисы, ещё раз позвонила Леониду. На его недовольное «А, это снова…» никак не отреагировала, просто перебила:
- Я попросилась на обследование. Уверена, что смогу помочь Ларисе. Это... и ради тебя... тоже…
     Леонид ничего не ответил, но трубку не повесил. Просто долго молчал. Наверное, не находил слов.
                ***
А к осени  на старой скамейке кто-то подрисовал ещё одно сердце. Теперь оперённая стрела пронзала их три. И подпись тоже изменилась: рядом с «Л+Л» появилась третья буква «Л». Время от времени скамейку засыпало жёлтой листвой, но осенний ветер неизменно сдувал умершие листья.