Фортель. Глава 9

     Утренняя встреча с Горемыкиным и печальный вояж на кладбище ещё долго гулом отдавались под сводами воспалённого Эльзиного черепа. Ближе к обеду, стараясь привести в норму скрываемое от всех внутреннее состояние своё, она вышла во двор. Ощутив приток свежего воздуха, остановилась и закрыла глаза. Однако исцеления это не принесло. Тогда она переместилась в сад. Но и здесь побродить рука об руку с ухающим, будто в груди выколачивали пыль, сердцем и горячими, спутанными в какой-то неимоверный клубок мыслями ей так и не удалось. Рассеянный взор её упал на куст черноплодки. С ветвей его, низко наклонённых под тяжестью ягод, прыснула стайка дроздов. Не будь она рачительной хозяйкой, прошла бы мимо. Однако привыкшая к порядку во всём: и в отношении своего внешнего вида, а пуще в хозяйственных делах – Эльза прогнала непрошенных гостей и кинулась в дом за тарой. Марина Ивановна, посетовав на свою нерасторопность, достала из кладовки два пластмассовых ведёрка. Затем, взглянув на Эльзины руки, протянула ей резиновые перчатки. Та отрицательно покачала головой. Тогда Вишнякова повязала фартук и устремилась вслед за гостьей. И здесь, в тиши плодово-ягодного царства, у них и продолжился начатый вчера разговор. Только разбавленный новыми темами. И бедной Лизе снова пришлось проглотить несколько горьких пилюль, что тут же подкинула ей услужливая совесть. Впрочем, никогда не дремавшая в её впечатлительной душе.      
     – Урожай-то нынче какой. А вы его птицам... – Эльза судорожно, нервными пальцами, завернула манжет рубашки.
     – И куда его денем? – откликнулась Вишнякова. – Пусть бы птички лакомились.
     – Сок сделаем. Без соковыжималки. Я вас научу.
     – Ну если только сок… А варенье я не люблю. Вяжет сильно.
     – Добавьте вишнёвых листочков и лимончика. Так делала моя мама… – сказала Эльза. Она неожиданно помрачнела и умолкла. Затем, сделав над собой усилие, сквозь бешеный стук в груди и пульсирующий шум в голове, произнесла: – Вы, наверное, меня никогда не простите…
    Марина Ивановна бросила горсть чёрных, покрытых сизоватым пушком ягод в ведро и взглянула на собеседницу. Отставив ведёрко в сторону, подошла и обняла её:
     – Уже простила… – Затем ласково промолвила: – Помню, увидела тебя в метро, сердце так и зашлось… Думаю, чего ж она стоит тут, у колонны-то… грустная,  а в глазах такая печаль …
      – Я вам тогда не солгала… И сейчас говорю то же самое: обещал жениться и пропал куда-то. А что мне с ребёнком-то делать? Отец – и немец и русский одновременно… И вот эта гремучая смесь двух начал и породила его своеобразный склад ума и тяжёлый характер. Он не стал бы решать проблемы и деликатно обходить острые углы как типичный ариец… или рубить крепко, но жалостливо как русский… он просто выставил бы меня из дома.
      – Неужели выставил бы? – встрепенулась Вишнякова.
      – Может быть… – неуверенно ответила Эльза. – Уж очень он любит порядок во всём. Особенно в семейных делах. Для него непрекословной считается истина, чтобы ребёнок был законным и при ребёнке находились оба родителя…
     – Ах, вот как… – на секунду замялась Марина Ивановна. – Но в жизни ведь всякое бывает …
     – Бывает… – поддакнула Эльза. – Но его тоже можно понять. Судьба-то у него складывалась ох как несладко… Особенно поначалу… И весь трагизм папиного положения заключался в том, что планы у него на нормальную жизнь (по его понятиям, нормальную) в одночасье пошли прахом… А ведь казались такими незыблемыми, такими несокрушимыми… Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает. Располагает всеми небесными и земными обстоятельствами… иногда, правда, делая досадные попущения…
      – И что же это за обстоятельства? – проявив неподдельную заинтересованность, спросила Вишнякова.
    И вот тут-то мы попросим разрешения у нашего дорогого читателя, которому, наверняка, уже надоели постоянные ретардации*, и совершим очередной экскурс в прошлое. Ведь нужно как-то мотивировать поступки Эльзы и её сурового родителя.
     А начала Эльза издалека. Примерная хозяйка, в том числе и своего духовного интеллекта, она считала: если вдруг что-то недоговорит, то суть излагаемых ею вещей будет непонятна. Простим же ей эту маленькую её вольность и как интеллигентные люди внимательно выслушаем нашу героиню.
     И вот что поведала Эльза.
     Немцам ещё задолго до Второй мировой войны было очевидно: Германия готовится к чему-то грандиозному. По общему подъёму промышленной продукции, и прежде всего военной, очень быстро стала занимать третье место в мире. Безработица сократилась настолько, что трудовых рук порою не хватало, оттого не все молодые люди, даже призывного возраста, отправлялись служить в армию. А вот из каких источников наполнялись финансовые кубышки уважаемой Родины, недальновидным гражданам было не интересно. Получали хорошие деньжата – и ладно. К тому же государство стало оплачивать, и неплохо оплачивать, отпуска, ввело два выходных, прогрессивную шкалу налогообложения. Все слои населения радовались многочисленным льготам. Автомобильный завод близ городка Фаллерслебен наладил выпуск дешёвых «народных авто».
     – Кстати,  – прервала Эльза свою увлекательную политинформацию, – папа тоже мечтал приобрести такую машинку… 
     – Если дёшево, отчего ж не купить, – одобрила желание Эльзиного папы Марина Ивановна.
     И Эльза продолжила.
     В конце тридцатых Георг (так звали отца Эльзы) семнадцатилетним пареньком устроился на станкостроительный завод, расположенный в окрестностях их небольшого провинциального городка. Не чурался любой работы. Мечтал, как, впрочем, и многие его сверстники, сколотить более-менее достойный капитал, жениться, обзавестись наследниками. Раненное мечтой о предстоящей жизни «как у всех» и утопленное в сверхурочной работе сердце молодого человека и слыхом не слыхивало о пылкой и страстной любви к женщине. И что удивительно для столь нежного возраста, он считал любовь блажью тех, кому делать нечего. Настоящий мужчина должен быть прежде всего надёжной опорой и крепким оплотом семейного благополучия и благосостояния. Георг смотрел равнодушно и на умных, и на глупеньких, на полных и на худышек, на красивых и не очень. Была бы жена сильная и малоразговорчивая, аккуратная да работящая – вот те качества супруги, которые виделись ему эталонными для семейной жизни.
     В сорок четвёртом планы парня рухнули. Обессиленной Германии на фронт требовалось свежее пополнение. И поехал он, заложник очередного «фольксштурма», в далёкую, пугающую своими масштабами страну. Страну, уже четыре года бьющуюся не на жизнь, а на смерть с его, Георга, отечеством. Однако новоиспечённому рыцарю с отнюдь не рыцарским сердцем так и не удалось ударить в изрядно потрёпанный щит войны и вызвать на вздыбленное снарядами ристалище грозного противника. Прибыл он на место в конце июня сорок четвёртого, а в начале июля того же сорок четвёртого под Бобруйском, что на реке Березине*, попал в плен. Даже город толком не успел рассмотреть. Но зато ему и его соратникам вскоре «во всей красе» показали Москву. После тщательного медицинского осмотра отправили на парад…
    – Павлик… Павел Леонидович что-то говорил мне про этот парад. Кажется, называл его «Парадом побеждённых». У него в компьютере и ролик есть, – произнесла  Вишнякова. – А ты рассказывай, рассказывай… Уж очень у тебя речь грамотная. И сама ты такая эрудированная.
    – Спасибо, – улыбнулась Эльза, – Это всё Лёвушка…
    – Ох уж этот Лёвушка, – осветилась улыбкой и Марина Ивановна.
    – Он ведь актёр, – зарделась маковым цветом собеседница. – А настоящему актёру, чтобы войти в образ и вжиться в роль, одного текста мало. Надо ещё изучить эпоху, события которой разыгрываешь. Иначе фальшь в исполнении обеспечена. Поэтому-то мы с ним и перелопачивали массу литературы. Столько полезного мне тогда открылось… Кстати, привычку регулярно узнавать что-то новое сохранила до сих пор.
     – И правильно сделала. Люди перестают мыслить, когда перестают читать…
     – Ну, Марина Ивановна…
     – Не смотри, не смотри на меня так. Это не я. Это Дени Дидро. Из школы запомнила… Что там дальше-то про отца?.. – совсем по-детски засмущалась Вишнякова.
     – Так вот… 17 июля 1944 года, – опять начала Эльза, –  в Москве состоялся «Марш пленных немцев», названный впоследствии, как вы и сказали, «Парадом побеждённых»… Ничего, что я ещё добавлю всеобщей истории? Без этого невозможно понять весь трагизм, которым до сих пор преисполнено сердце папы.
      Марина Ивановна одобрительно кивнула.
      – Словом,  состоялся тот парад в честь грандиозного события. А именно – летом 1944 года русские затеяли невиданную по своему размаху военную операцию под кодовым названием «Багратион». Буквально за два месяца Советская Армия в пух и прах разнесла хвалёную германскую группу армий «Центр». Освободила Белоруссию, Восточную Польшу и часть Прибалтики. Бесспорно, потери с русской стороны были значительными. Однако немецкие потери оказались в два с лишним раза плачевнее и даже не шли ни в какое сравнение со сталинградскими. Около четырёхсот тысяч германских солдат и офицеров было уничтожено, при этом сто пятьдесят восемь тысяч попали в плен, среди пленных оказалась и половина высшего командного состава. По западным меркам все эти события были просто немыслимыми. И даже знаменитая, растиражированная на весь мир союзническая операция «Нептун» по освобождению Нормандии, начавшаяся незадолго до «Багратиона» и проводимая силами США, Великобритании, Канады, Франции, Польши, Нидерландов и Бельгии, поблёкла, ушла куда-то в тень. Сами союзники были крайне удивлены баснословными успехами Страны Советов. Нет, они знали, что разработчики «Багратиона» – гениальные стратеги и тактики, но гениальность ведь тоже имеет пределы. Поэтому-то наши зарубежные коллеги и отнеслись поначалу с большим недоверием к столь оптимистичным сводкам «Совинформбюро».
      – Наши коллеги?! Лиза, ты сказала «наши зарубежные коллеги», – не поверила Марина Ивановна.
     – Наши, – совершенно искренне ответила Эльза.
     – Но ведь ты же немка?
     – Русская. И в паспорте русская, и душой русская, и речь, как видите, русская…
     Эльза умолкла, и чтобы Марине Ивановне было удобнее собирать ягоды, приподняла ветку, тяжёлую от обилия белесовато-чёрных кистей.
     – Спасибо, Лиза… – рассеянно кивнула Вишнякова. Затем, уставив невидящий взгляд куда-то в пространство, – будто для себя, тихо промолвила: – Не случайно мы – предки знаменитых тартар… Так вот откуда у него тяга к истории…
     – Кого предки и у кого тяга к истории? – не поняла Эльза.
     Марина Ивановна, очнувшись и словно проглотив комок горечи, досадливо махнула рукой:
     – Потом… На чём ты остановилась?
     – На сводках «Совинформбюро».
     – Рассказывай дальше.
     – Исторического фона, пожалуй, хватит, – в замешательстве начала Эльза. – Перейдём к событиям… Итак, собрали их, вояк Третьего Рейха, понурых и безразличных ко всему происходящему, на ипподроме и стадионе «Динамо». Здесь были организованы временные лагеря для пленных. Жили там некоторое время. Папа вспоминал: 17 июля, утром перед «парадом», пожарные им на стадион привезли воду. Её хватило, чтобы вдоволь напиться. Правда, на умывание почти ничего не осталось, но это уже было не важно. Зато накормили вдоволь. Как сказали им охранники, «от пуза». И ещё на десерт каждый получил по огромному куску хлеба со свиным салом. Многие ели вяло, методично двигая челюстями. Хотелось побыстрее закончить все эти мытарства, так как среди пленных прошёл слух, что их якобы готовят к показательному расстрелу… Где-то ближе к полудню началось построение. Как потом выяснилось, шли они сначала по Ленинградскому шоссе и улице Горького к площади Маяковского, затем от Садового кольца их провели до Курского вокзала… Когда уныло брели по улицам Москвы, в воздухе стояла напряжённая тишина. Слышалось лишь шарканье подошв об асфальт. Иногда пленные поднимали головы и вглядывались в лица женщин, детей и стариков, стоявших справа и слева от колонны. И что удивительно, на лицах советских граждан, независимо от пола и возраста, не было ни злобы, ни ненависти, ни элементарных насмешек. Просто внимательно смотрели, и всё. Правда, в какой-то момент до его ушей долетели-таки два выкрика: «Смерть Гитлеру!» и «Смерть фашизму!» Но явно выраженной агрессии в адрес немецкой нации не было. Так же тихо и спокойно вели себя и конвойные… 
     – Обо всём этом нужно бы деткам в школе рассказывать, – вставила слово Марина Ивановна, когда Эльза на немного умолкла. – Что, кстати, и практикует мой Павел Леонидович. Сейчас он на пенсии, уроки не ведёт, но два кружка взял охотно. Один по истории родного края, второй – по  истории СССР…
     – Молодец он… –  откликнулась Эльза. Через пару секунд добавила: –Недавно у нас гостили отец с матерью. Ну чем старикам заняться? После осмотра хозяйства и наведения критики ударились в чтение. И тут на глаза родителю попался учебник истории девятого класса. Автора не помню. Помню только папины матюги на русском…
     – ?!
     – Там было такое про Великую Отечественную войну…
     – И вот этот фальсификат внедряют в юные, не окрепшие ни в интеллектуальном, ни в нравственном плане головы, – воскликнула Марина Ивановна. – А что с отцом-то дальше было?
     И Эльзе снова пришлось поднапрячь память. 
    – Доставили его вместе с другими бедолагами в самый центр Поволжья, в один из советских лагерей для военнопленных. Поначалу думали, что условия будут скотскими, то есть такими, какими они были в немецких концлагерях. Ан нет, оказались сносными… Не буду, Марина Ивановна, вдаваться в подробности, – глянув на часы, промолвила она, –  времени в обрез. А ведь нам скоро семейство кормить.
     – Да они ещё порыбачат. Денёк-то вон какой хороший.
     – Кстати, у вас какая пенсия? – Услышав цифру, Эльза улыбнулась: – Так это ж намного меньше, чем месячное содержание пленного немца при Сталине.
     – Видно, старики – обуза для государства, – помрачнела Вишнякова. – Да и те, кто трудится, тоже (сужу по зарплатам) обуза…
      – Тоже обуза... – кивнула Эльза. Взглянув на Марину Ивановну и немного потерявшись, скороговоркой выпалила: – А вот для мужа не обуза. Выходные и праздничные оплачивает вдвойне. Больничные, отпуска, премии – всё как положено…
      – Умница он у тебя.
      – Симбиоз немецкой педантичности и русской щедрости… А ведь папа говорил, что и пленные трудились отнюдь не за честное слово. Им выплачивали реальные деньги. А больные так вообще на работу не выходили. Да и на медицинское обслуживание тоже, вроде бы, не роптали. В папином лагере по крайней мере. Однажды во время строительства дома на него рухнула балка. Врач, немец, осмотрев рану на голове, сказал: нужно срочно оперировать, а инструментов у него таких нет. Вызвали хирурга из Москвы. Тот сделал всё, что нужно, и отец быстро пошёл на поправку… 
       Марина Ивановна, погрустнев, присела на лавочку, вкопанную в землю между двумя кустами красной смородины:
     – А пойдёт ли мой Павел Леонидович на поправку, то одному Богу известно…
     Эльза непонимающе глянула на неё.
     – Всё очень просто, Лизонька, – приняла к сведению её взгляд Вишнякова: – В больнице нет лекарств, и пациенты покупают их на свои деньги. Врач на обходе так и говорит: нужно приобрести то-то и то-то, иначе лежание будет бессмысленным…
     – Кошмар… – У Эльзы в голове начал вызревать стратегический план, тактическую сторону которого она намеревалась обсудить с мужем. Она была уверена, что супруг обязательно поддержит её в очередном благородном начинании.
      – А ты про папу-то недоговорила. Как дальше-то складывалась его судьба? – Марина Ивановна устало поднялась на ноги.
      – Домой, в Германию, после пяти лагерных лет возвращаться не захотел, – продолжила Эльза. – К тому времени ему исполнилось двадцать девять. Женился. Рослый, крепкого телосложения, голубоглазый, с тёмно-серыми вьющимися волосами парень приглянулся двадцатилетней девушке Ольге. Первой красавице в округе. И вот тут-то папа по-настоящему и влюбился. Отступил от своих принципов в выборе жены. Нет, Ольга была трудолюбивая, делала по дому то, что и полагалось женщине, а вот язычок у неё порою был хуже яда гремучей змеи. Но это не остановило папу. Сыграли свадьбу. Сначала родили сына Юрия. Затем появилась девочка Лиза. Но что удивительно, ссор в доме я никогда не слышала. Когда мне стукнуло пятнадцать, родителя потянуло в отчие края. Распродав имущество, уехали на ПМЖ в Западную Германию.
     – Ох, и трудно вам пришлось с переездом-то, – покачала головой Вишнякова.
     – Много чего было: и проверок, и оформления документов. А что вы хотите, военное время…
     – Военное?!
     – Не будем забывать, Марина Ивановна, что между странами НАТО и Варшавского Договора полным ходом шла холодная война. Мир частенько балансировал на грани краха. А ведь, согласитесь, в военное время нет гражданских лиц. Вот почему эмигрантам нужно было отчитаться, с какой целью они посещают вражеский стан. Это я так, утрированно, про вражеский стан-то. Ведь здравомыслящие люди ни в ГДР, ни в ФРГ, ни в других государствах никоим образом не желали (да и до сих пор не желают) какого бы то ни было противостояния, тем более могущего перейти в горячую войну… Извините, отвлеклась немного... Так вот: сначала мы остановились у родственников. Те, естественно, помогли финансово, и папа купил собственное жильё. В общем, жизнь худо-бедно налаживалась. Когда я окончила русскую школу, отец отправил меня в Москву для поступления в сельхозакадемию имени Тимирязева. Жила у брата.
     – А почему именно в Тимирязевку?
     – Отец, опять же с помощью родственников, приобрёл неплохой надел земли за городом, и чтобы не тратиться на агронома, решил обзавестись своим. А так как Тимирязевка ещё там, в СССР, была у всех на слуху, он и решил, что лучшего вуза для меня и не сыскать… Поступила. Стала учиться… А затем вот эта, словно удар молнии, встреча и обжигающая пламенем любовь...
     – …хорошо, что меня тогда подруга пригласила на Новый год, и хорошо, что судьба нас свела в тот день… А ведь могли бы и разминуться… – Марина Ивановна задумчиво глянула поверх зарослей сливы, туда, где на ярко-бирюзовом небе, словно хлопья тополиного пуха на воде, плыли беззаботные облачка. Приветливое солнышко, спрятавшееся за одним из них и чуть позолотившее его, изукрасило своими волшебными лучами и остальные. Неспешный ветерок легко гнал эту пушистую флотилию куда-то на северо-запад. Может быть в те края, где некогда процветала Гиперборея, загадочная и легендарная родина древних славян, откуда они и расселились по всей земле, создав обширное государство. «А ведь подсознание не случайно подкинуло мне именно эту информацию», – подумала Вишнякова и тряхнула головой, чтобы отвести от себя столь неожиданные мысли.
    Эльза одёрнула полы рубашки и стала водить синим от рябины пальцем по костяной пуговице: 
    – … никто кроме вас и вашей подруги Валентины Степановны не знал о беременности. Полненькая я была, ну все и решили, что ещё немного располнела… А Валентину Степановну и упрашивать не пришлось, чтобы приютила меня … Брату же я сказала, не хочу, мол, стеснять его семейство и переселяюсь в общежитие. Кажется, поверил.
    – Одинокая она была, Валентина Степановна-то. Кстати, замуж до сих пор не вышла.
    – Почему?
    – Судьба-распорядительница подкинула ей один из тривиальных жизненных сюжетов. Полюбила, а он изменил. Причём, не с одной. Затем опомнился, снова к ней: не могу, мол, без тебя. Но она его так и не простила. Не разлюбила, нет – а вот простить не смогла… А расстались-то из-за пустяковой ссоры, которая и выеденного яйца не стоит… Что на него нашло? Может, решил показать, какой он неотразимый и какой популярностью пользуется у женщин. Этакий хрупкий кувшин мыслей и чувств, с которым нужно обращаться предельно бережно, а она его, кувшин-то этот, раз – и вдребезги. Это я об их ссоре… А-а, – махнула рукой Вишнякова, –  не поймёшь, кто там был прав, кто не прав. Скажу одно: хочешь сохранить отношения, воспитывай ежедневно, ежечасно свой характер…
     – А если бьёт?
     – Тут уж сразу руки в ноги – и куда глаза глядят…
     Озорной ветерок, которому, видно, наскучило гнать по небесной лазури облачка, вернулся и, ухватившись за длинные кудри берёзы, росшей около забора, зашуршал, зашелестел ими. Чуть посвежело. Эльза вздрогнула и застегнула рубашку на все пуговицы.
     – Как ни бегу я от этого разговора, – с дрожью в голосе промолвила она,  – а закончить его всё-таки придётся.
     – Так будет легче и тебе и мне, Лизонька…
     После томительной паузы, всё более и более погружаясь в невесёлые мысли, Эльза наконец-таки выдавила из себя:
      – Там одна женщина оставляла…и мне посоветовала… Я после хотела забрать, но узнала, что вы, Марина Ивановна, его усыновили. Назвали…  Вадимом. Записали на свою фамилию. Приезжала к вам в Монастырское. Однако…
     – Я и не мыслила его отдавать. Ведь это не вещь. И тем более, по закону он стал нашим. Провиденье-то, не могу взять в толк, за какие такие грехи отказало нам с Пашей в детках… 
     – А потом эта беда… – Эльза отвернулась.
     – Знаешь, что он сказал перед… – не смогла произнести последнее слово Марина Ивановна.
     – Что?
     – Тартария… Дон… жаль…
     – Тартария?! – повернулась заплаканным лицом к хозяйке гостья.
     – Тартария… Это огромная страна русов… Объяснять долго. Мы с тобой ещё поговорим на эту тему. Я тебе и Пашины книжечки покажу… – как можно мягче сказала Вишнякова.
     – А Лёва, наверное, читал про неё… про эту Тартарию…
     – Он умный, много чего знает… – печально улыбнулась Марина Ивановна. – Только вот откуда…  Вадим, сынок… твой, смог узнать про Дон?
     – Вадим… сынок… – на глазах у Эльзы невыплаканной болью снова выступили отравляющие душу слёзы. Тыльной стороной руки она размазала их по щекам.
     – Мой совет, Лизонька, – нежно положила ладонь на Эльзино плечо Марина Ивановна, –  не сообщай Петру, что рядом с Настей покоится твой и Лёвушкин сын. И Георгу не говори про единоутробного брата. Хватит ему горестей-то. Потом при удобном случае всё им расскажем. Давай-ка домой. Вёдра полные. Обед пока разогреем.
     Эльза согласно кивнула.
     А тем временем непоседа-ветерок, оставив берёзовую тарзанку, помчался впереди женщин, прикасаясь ко всему, что попадалось на пути. Его вниманием завладели рудбекии, по-иному – золотые шары. Выгодно оттенённые фоном ярко-пунцовой калины, они горели, словно праздничная иллюминация. Он нырнул в их гущу и притаился там. Его присутствие выдавали лишь неспешно раскачивающиеся головки цветов. И вдруг он замер, так как стал свидетелем занимательной сцены. 
     Распахнулась калитка и в неё влетела «лошадка». Юлечка, разрумяненная, весёлая, сидела на плечах мчавшегося во весь опор «своего друга» и нещадно колотила того по груди пятками босых ног. Сандалии она держала в руке и размахивала ими над головой Георга.
     – Бабушка, тётя! – закричала озорница, едва «лошадка» остановилась, – а дядя Петя и дядя Георг поймали по во-о-т таким окуням. – Она хотела показать размер окуньков, но побоялась, что упадёт, и ещё крепче уцепилась ручонкой за шею Георга. Тот же, улыбаясь, бережно попридержал коленки шалуньи.
     – Не упади!  – погрозила пальцем младшей Вишняковой Марина Ивановна.
     – Ой, бабуль, какая же ты пугливая. – А хочешь, я встану на плечи и не упаду. – Однако увидев Эльзу, девочка попросилась за землю. Осторожно ступая босыми ступнями по гравию, которым была засыпана дорожка, и морщась от щекотки и лёгкой боли, она подошла к женщине: – Тётя Лиза, а почему вы плачете?
     – Малышка моя ненаглядная! – забыв обо всём на свете, воскликнула Эльза. Она взяла внучку на руки и прижала её к себе. 
    – Не плачьте, а то и я заплачу, – утирая пухленькими пальчиками слёзы с Эльзиных глаз, проговорила девчушка.
    – Комарик в глаз попал… но я его вытащила…
     – А-а-а, – обрадовалась Юлечка, – но вы не беспокойтесь, комариков сейчас почти нет… Их ветерок прогнал.
     Услышав своё имя, присмиревший невидимка выполз из золотого шатра, встал на ноги и подбежал к Эльзе. Он не удержался и вместе с бабушкой стал гладить Юлечкины волосы, отчего кудряшки у той стали ещё непослушнее.
      – А где дядя Петя? – обращаясь к малышке, спохватилась Марина Ивановна.
      – Вон, вон идёт…  Ой, и дядя Лёва с ним, – указала девочка на подходивших к раскрытой калитке Петера и Лёвушку.
    Эльза опустила внучку на землю, смутилась и отошла в сторону.
    И действительно, в калитку вошёл Петер, а за ним и Лёвушка. На Лёвушке сегодня как-то по-особенному франтовато красовался летний камуфляж. К слову сказать, он очень шёл к его обрамлённым тёмными ресницами зелёным глазам и одухотворённому лицу. Увидев Эльзу, он замедлил шаг и тоже смутился. Подумав, что его смущение будет приметно окружающим, смутился ещё больше. Сколько бы ему пришлось краснеть, бледнеть и потеть, то лишь богу известно. Выручила Юлечка.
     – Ой, бабушка, вспомнила… Аниса у нас татарка, да?
     – Что за Аниса? – не сразу поняла Марина Ивановна.
     – Бабуль, ты чё?.. Садовская моя подружка…
     – А какая разница, татарка или не татарка? – удивлённо посмотрела на неё бабуля.
      – Большая разница, – отпарировала Юлечка. – Дядя Лёва…– девочка повернулась в сторону начинающего приходить в себя Горемыкина, – назвал меня сначала тараторкой, а потом какой-то тартаркой. Я подумала – татаркой. А он сказал, что это не одно и то же… Бабушка, а что это?
     – Потом, Юлечка, потом… – потрепала её непослушные вихры бабушка.
     – Ну потом так потом, – согласилась словоохотливая егоза, – но я не забуду, напомню тебе.
     – А я и не собираюсь забывать, – улыбнулась Марина Ивановна.
     – Хорошо, вдвоём будем помнить, – заулыбалась и Юлечка. 
     – …Тесть, Георгий Юрьевич, мне что-то говорил про Тартарию, – неожиданно вмешался в разговор молчавший до этого Петер. – Кажется, это древняя страна русских… Нет… русов, – поправился он. – А ещё сказал: русские – достойные представители своих великих предков, так как смогли победить в сорок пятом непобедимого противника.
     Все удивлённо посмотрели на новоиспечённого оратора.
     Георг, созерцая папину фуфайку и кирзовые сапоги (Марина Ивановна позаботилась об амуниции), подумал: «Точно обрусел».
     Вишнякова, очнувшись от изумления и глянув на открывшую рот Эльзу, в глазах которой читалась полная растерянность, заключила: «Не выставил бы…»
     А Юлечка, вечная непоседа Юлечка, наперегонки с заскучавшим было ветерком рванулась к калитке, чтобы первой встретить новых гостей.
________________________
*Ретардация – в литературе: задержка развития сюжета из-за включения в текст внесюжетных элементов – воспоминаний героев, пейзажей, интерьеров, литературных портретов и т.д.
*Река Березина. – Поистине легендарная река. Здесь 14 (26) – 17 (29) ноября 1812 года между французскими корпусами и русскими армиями в ходе Отечественной войны 1812 года произошла грандиозная битва, где французы потерпели сокрушительное поражение. В современном французском языке слово bеrеzina является синонимом полного провала и катастрофы.
*За основу рассказа Эльзы взяты материалы из Интернета.