Глава 19. Последние приготовления

Я открыла глаза рано. Часов, наверное, в пять утра. Даже не знаю, зачем. Может быть, это рефлекс у меня такой выработался – просыпаться ни свет ни заря перед важными событиями? Вполне возможно. Хотя, какая разница?

За окном было ещё темно, а в комнате – по-осеннему неуютно и влажно. Родители спали, и в квартире стояла «ночная» тишина. Я тихо встала, включила лампу. Стало чуточку уютнее и как будто бы даже теплее. Я достала из тумбочки старую голубовато-жёлтую папку и, направив свет лампы на кровать, укуталась в одеяло.

Я с трепетом (с постоянным, не становящимся сильнее или слабее с годами) открыла своё «сокровище». Все листы и тетради были аккуратно сложены, замявшиеся уголки расправлены, а что-то едва заметно (чтобы эффект подлинности сохранился) подклеено скотчем. В этой папке я хранила всё, что так или иначе было связано с музыкальной школой. Я безумно любила разглядывать эти памятные мелочи, прикасаться к ним. «Закапываясь» в содержимом жёлто-голубой папки, я будто бы погружалась в своё далёкое и одновременно совсем ещё близкое, не успевшее потерять связь со мной детство.

У меня даже была традиция: перебирать все эти «безделушки» перед зачётами, экзаменами, концертами. Это помогало успокоиться, потому что мною сразу овладевала тёплая-тёплая ностальгия – чувство, которое разливается по всему телу и заполняет всю душу.

Если ты «болен» воспоминаниями, то вылечишься, как минимум, дня через два или три. В общем, во время того самого «события Х» ты будешь точно подкован и защищён от нехорошего волнения. А вдохновение любит защищённых, поэтому сломя голову спешит к тебе. И всегда всё выходит, как ни странно, на ура. Что говорить, вдохновение – профессионал, и играть с ним одно удовольствие.

Я разбирала содержимое папки. Нотная тетрадь… Две нотных тетради:  самая первая, с закорючками, смутно напоминавшими скрипичные ключи, и старательно переписанными мелодиями из учебника (так мы учились писать на новом для нас языке нот), и самая последняя. «Тетрадь ученицы 7 класса Селезнёвой Натальи». Вот там чего только не было! И обрывки теории, и бесконечные упражнения, удававшиеся мне с переменным успехом, и ненавистные диктанты с прочерками вместо оценок. Да-да, именно так выглядела тетрадь отличницы. Лучшими ведь, как известно, не рождаются, а становятся. А если и рождаются, то всё равно неустанно трудятся, чтобы оправдывать доверие свыше. Вот и я к пятёрке по сольфеджио пришла через тернии троек (в лучшем случае) за диктанты и редких, но очень даже реальных четвёрок за теорию.

Я листала тетрадь, и улыбка не сходила с моего лица: глупые ошибки, протёртая до прозрачности и серая от простого карандаша бумага под очередным диктантом, забавные замечания Юлии Григорьевны из разряда «Наталья, научись считать до четырёх»… Всё это было таким родным и милым! А шпаргалки? Я никогда не забуду, как готовилась к экзамену в четвёртом классе и вечерами «штамповала» таблички со всеми темами по теории музыки. Строения аккордов, их обращения и разрешения, лады народной музыки, правила записи хроматической гаммы, знаки при ключе во всех (абсолютно во всех) тональностях… Всё, что к моменту поступления в консерваторию стало отлетать у меня от зубов, я когда-то боялась забыть или с чем-то перепутать. Это было так удивительно осознавать по прошествии нескольких лет.

У меня сохранились даже записки. Записки, которыми нам кое-как удавалось перебрасываться на экзаменах и в которых мы подсказывали друг другу правильные ответы на задания из билетов. Мы как-то умудрялись строить аккорды (они и были ответами) на листе в клетку, вырванном из блокнота. И не везде мы пытались изобразить пять линеек… Иногда я вдумывалась в наши «письмена» и даже разбиралась в них, но я не представляла, как тогда мы понимали друг друга.

Я могла вечно перебирать все эти памятные мелочи – уж очень мне нравилось вспоминать что-то приятное. Но, к сожалению, всё когда-нибудь заканчивалось: иногда «раритеты», а иногда время. С последним, как известно, я не ладила никогда, и именно оно вернуло меня из прошлого в настоящее. Но я не обиделась на него – настроение, созданное дорогими сердцу воспоминаниями, испортить было почти невозможно.

Начался день. Важный день, долгожданный, ответственный. Но, несмотря на это, он чем-то напоминал обыкновенные будни. Завтрак, замечания мамы по поводу того, что я в очередной раз «отключилась», или, как она любит говорить, «улетела из реальности», с виду равнодушное (а на самом деле, наоборот, волнительное) спокойствие папы – всё это было настолько привычным и обыденным, что никак не ассоциировалось с предстоящим важным мероприятием.

Я отправилась в консерваторию, что тоже успело стать традицией. Но это был несколько иной визит и совсем другая консерватория. С самого раннего утра там начали собираться активные студенты, чтобы оформить зал к концерту. Поэтому, когда я пришла, каждый второй расхаживал по коридорам с воздушным шариком в зубах. Девчонки с четвёртого курса взялись рисовать плакат. Сказать по правде, я не понимала, почему они не сделали это раньше, но энтузиасты Арина и Даша с таким спокойствием «орудовали» кисточками, что сомнений не оставалось: всё под контролем.

В консерватории царила неизменно творческая атмосфера, но, повторюсь, она была особенной, приближенной к атмосфере праздника. Она объединяла абсолютно всех, и это радовало. О волнении я и думать забыла, окунувшись в эти милые юбилейные хлопоты. Для меня сразу нашлось дело – я присоединилась к одногруппникам, тщательно вырезавшим скрипичные ключи и ноты из разноцветной бумаги. Несмотря на то, что эта работа была довольно монотонной, мы не уставали от неё и не хотели прерваться. А всё потому, что свежевырезанные символы музыкального алфавита сразу забирал у нас Юра. Он перемещался по залу исключительно в обнимку со стремянкой, так как ему было поручено все эти ключи и ноты расклеивать по стенам зала.

Наша команда постоянно пополнялась – приходили всё новые и новые студенты, и ни один из них не оставался без дела. Все мы выполняли свои задания с большим удовольствием и желанием, и от этого у каждого (по крайней мере, у меня) создавалось впечатление, что мы делаем очень важную и общественно значимую работу. Мы тихо переговаривались, шутили, делились эмоциями. У одних пропадало волнение, другие, наоборот, обретали его, но по-настоящему радовались этому, говоря, что без переживаний им не всегда удаётся выступить эмоционально.

Время летело незаметно. Украшение зала плавно перетекло в репетиции. Спокойно, не торопясь, мы «прогнали» всю программу концерта и, оставшись вполне довольными, устроили чаепитие по-консерваторски. Коля и ребята из джаз-бэнда купили всем желающим «горячие чашки» и выпечку в буфете, и все мы дружно «настроились» на удачное выступление.

– Вы представляете, – восхищённо воскликнула вдруг Ольга, уплетая шоколадный круассан. – Восемьдесят лет. Восемьдесят! Это сколько же талантливых музыкантов отсюда вышло!

– Да, – согласно кивнул Коля, уже спрятавший «в надёжное место» свой пирожок. – Здесь кто только ни учился. Вон, в филармонии гитарист есть. Вдовин, кажется. Он тоже из нашей консерватории. И певица оперная, Юрченко.

– Юрченко? Её же буквально вчера по телевизору показывали. Она, кажется, в Москве, – оживился Минин.

– Вот так вот, – продолжал Николай. – Наша консерватория, можно сказать, всю Россию оккупировала. Ну, столицу-то уж точно.

– Погодите, – задумчиво протянула Оля. – А Юрченко разве не должна была на сегодняшний концерт приехать?

– Не знаю, – Наумов явно не понял, что насторожило его подругу. – Даже если и должна была, то…

– То что она делает в Москве?

– Ну… Да репортаж, наверное, старый был. Ты же прекрасно знаешь: они пока снимут, пока обработают, пока в эфир вставят… Она уж планету успеет облететь, а по телевизору покажут, будто она всё ещё сидит дома и пьёт чай с плюшками.

– Ребят,  а кто ещё из выпускников консерватории будет? – спросила я. – И в каких номерах они примут участие?

– Ой, я не знаю, кто именно, – задумался Юра, – Но ребята рассказывали, что они репетировали с вокалистами. А у инструменталистов вроде сольные номера будут. Ну, или коллективные, но без нашего с вами участия.

Я поймала себя на мысли, что совсем забыла о приглашённых выпускниках. О них говорили, наверное, только тогда, первого сентября. Теперь же мне стало невыносимо интересно, кто именно это будет: известные артисты, успешные учителя или, может быть, самые обычные люди, в жизни которых когда-то важную роль сыграла музыка? А расскажут ли они о своих судьбах, прежде чем прозвучит главное произведение вечера?

Вопросов становилось всё больше, и моё нетерпение усиливалось невероятно быстро. Я всё не могла дождаться того часа, когда переоденусь в концертное платье, спрячусь за кулисы и буду наблюдать за происходящим на сцене через узкую щёлочку. Я, конечно же, буду не одна – сзади устроятся такие же студенты, и их дыхание, прерывистое, будто бы стесняющееся своего «присутствия», согреет всех нас и окончательно прогонит волнение.

Я очень любила подобные моменты. Стоя рядом и ожидая своего выхода, незнакомые люди сближались и начинали переживать друг за друга, соперники становились товарищами. И всё это происходило без слов, каким-то удивительным, волшебным образом. Я до конца даже не понимала, от чего это зависит. Хотя догадывалась: всему виной музыка, общее дело, служение которому превращает в братьев даже заклятых врагов. И я ужасно гордилась тем, что меня приняли в эту дружную уникальную семью. Семью настоящих волшебников – не сказочных, а самых что ни на есть реальных.

Стрелка часов незаметно подкралась к цифре «пять», и музыканты как-то по-особому засуетились, завершая последние приготовления. Все мы медленно, постепенно перемещались в сказку: девушки преображались, облачаясь в концертные платья, молодые люди становились галантными и обходительными, примерив смокинги и фраки. То есть, конечно, такими они были всегда, но, не каждый день обращались к девушкам со словами: «Вы прекрасны, словно сама богиня Гармония. Удостойте меня чести любоваться вами».

Юра восхищённо молчал. Он довольно редко и неумело делал комплименты, но его взгляд постоянно выдавал всё, что было у него на душе. В день концерта он заметно волновался, хотя старался не подавать вида. Он даже повторил свою партию – боялся, что подведёт Колю и ребят из джаз-бэнда во время их совместного номера. Но, несмотря на собственные переживания, Минин продолжал выполнять свою работу – приводить в порядок эмоциональное состояние своих друзей.

– Волнуешься? – спросил он, не отрывая взгляда от моего тёмно-бордового платья.

– Немного… А со мной что-то не так?

– Да нет, просто немного непривычно видеть тебя не в чёрном. А так тебе очень идёт.

– Спасибо, – улыбнулась я. – А ты? Ты волнуешься?

– Я? Нет, что ты, – Юра встал из-за стола в кабинете Дарьи Андреевны и быстро спрятал за спину трясущиеся руки.

– Зато руки волнуются, да?

– Они… Они вообще живут отдельно от меня. Я не хочу репетировать, а они сами начинают играть. Я не собираюсь переживать, а они трясутся.

– Отчего же так?

– А кто их знает?

Юра сел за пианино и, пытаясь совладать с непослушными пальцами, начал что-то играть. Он никак не прокомментировал свои действия, просто перешёл на язык музыки. Полилась чистая, плавная, успокаивающая мелодия, от первой до последней ноты пронизанная нежностью и теплотой. В моей голове она рисовала диковинные цветы самых «мечтательных» оттенков, какие только можно было представить. Это была волшебная музыка, сравнимая с признанием в любви и «между строк» говорящая о вере, о поддержке… Я узнала в этой мелодии то самое произведение, которое играл Юра, когда я «застукала» его в консерватории поздно вечером. Тогда он тоже немало смутился и заволновался. Интересно же подействовало на него творение «то ли Ивина, то ли Зинина».

Секундочку… А не Минин ли – та самая фамилия, которую Юра якобы запамятовал?

– Это тебе. Я сам написал. В подарок. Просто так… И чтобы ты не волновалась.

Боже мой, что творилось с Юрой! Он покраснел, руки его не только не перестали трястись, но и вспотели. Он просто не был похож на себя. Хотя теперь я понимала истинную причину его переживаний – у него должна была состояться премьера. Такая маленькая, скромная, перед одним зрителем, но премьера.

– Спасибо, Юр, – я приблизилась к Минину и обняла его. Он ответил поцелуем, и в этот прекрасный момент в кабинет заглянула Дарья Андреевна.

– Молодые люди, – невозмутимо произнесла она, отчего мы вздрогнули. – Марш за кулисы. Концерт сейчас начнётся.

Мы послушно вышли из кабинета и направились за ней. Судя по всему, мы были единственными, кто в последний момент забыл о существовании времени (больше мы никого ниоткуда не вылавливали). Было немного стыдно, но почему-то радостно и тепло – на самом деле, идеальное состояние для выступления.

– Всё получится, – шепнул Юра, пока мы шли.

– Всё получится, – эхом повторила я. Теперь я была абсолютно уверена в этом.