Свадебный поезд

Словно в насмешку за какие-то запамятованные давно прегрешения – сама судьба отправила меня в бессрочную ссылку, в одно захудалое село. С поэтами-бунтарями подобным образом поступали всегда. Пушкина -- в Михайловское,  Бродского -- в архангельскую деревню за тунеядство… Это только во Франции поэты рождаются в провинции, чтоб потом умереть в Париже. На моей дороге случилось село под поэтическим названием – Хижки, в Конотопском районе, в Сумской области. О Киеве, тогда, я мог только мечтать, находясь в нем. О этом месте, можно было подумать, как о божьем даре: для прохождения литературной линьки.
Стояла во весь рост лишь проблема элементарного выживания. И еще, престарелая мать, которая по причине многих своих хронических болячек, оставаясь по сути дела, никому не нужной; уже давно затравленной собственной сестрой. За матерью пришлось ухаживать, как за неизлечимо больным человеком (дело было даже не в старости).
Поэтому работу радиотелефониста, на первых порах, я считал «сущим подарком, ниспосланным мне высшими силами, как производственное орудие, необходимое для добывания хлеба насущного».
Постепенно, обихаживая собственный клочок земли, я нарабатывал необходимые навыки в выращивании урожая. Этих знаний мне хватило, чтоб с одной сотки кормиться огородиной не один год даже в Киеве. Исключая, конечно, картошку, которую приходилось прикупать. Зато в меня появились в селе обширные грядки клубники, которые обеспечивали меня приличным заработком. В сочетании с материной пенсией, я устроился на определенном мне судьбою уровне.
Бывшая колониальная агентура, всегда работающая на кремль, не сразу пришла в себя после планетарного развала «советского союза». Пока восстанавливалась агентурные сеть, по мере постоянного разворовывания адептами колониального владычества Москвы всего того, что еще оставалось от «социалистической экономики», в плату для нового порабощения Украины. Проекты поэтапного объединение в новый «союз», сработают в их головах уже в начале следующего столетия. До этого, они призваны были поддерживать жизнь в определенных структурах.
В это время, я мог спокойно заниматься своими хозяйственными и литературными делами.
Агентуру возглавлял Бардак. Можно представить себе в виде такого себе породистого альфа-самца, морда-лица которого светится свежими наростами жира; имеющего двойной подбородок и набухший животик, словно у классического кулака-держиморды. Узнаваемый тип украинского хохла, который верой и правдой служит поработителям за малую долю, пользоваться силой кацапской власти, для своего собственного обогащения.
Этот некоронованный король, лишенный всякой совести, передвигал всех этих «ватных пешек» живущих на шахматной доске села.
К подобным психопатическим типам больше подходит мерзко звучащее слово «пахан», которое произвела на белый свет сталинская система для использования его в закрытых пенитенциарных заведениях. Как по тюрьмам, - так и в колхозах,  - существовала подобная, рабская, система организации труда. Посему, я буду принципиально употреблять для символических обособлений подобных Бардаку социальных типов - этот сугубо тюремный термин, обозначающий роль главенствующего тела в определенной среде.
Судьба, естественно, определила меня под его неусыпное наблюдение. Этими делами занимались его людишки, имеющиеся в каждой сельской щели. Это были – его глаза и уши, которые никогда не прятались.
Мерзко осознавать, что за тобой ведется постоянное наблюдение. Эта мышиная возня создавала видимость ему основной работы; затем поддерживалось доносительство.
Я выучил всех сельских стукачей, услугами которых, активно пользовался местный пахан. Их очень много; практически каждый фуфаечник, мог выдать конспиралогическую версию на основании даже случайно мною обронённого слова. Это служило основанием для строительства каких-то оперативных планов и действий.
Пахан обладал всеми данными на случай развития ситуации в том или ином русле. Естественно, он знал, кто, как и чем дышит на его территории, и мог дать любому исчерпывающую характеристику. 
Все, последовавшие за моим прибытием, события в этом селе, разворачивались на фоне тотальной разрухи привычной среды обитания колхозных трутней.
Вследствие неизбежного коллапса колхозной системы, навевался жуткий страх неверия, в устойчивость всей украинской государственности.
 Испугавшись ельцинской России, в свое время, колхозникам дали, в едином порыве, проголосовать за исторический акт, подтверждающий независимость страны. Но, увидев какие могут быть исторические последствия, после того, как все устаканилось, - и, в первую очередь, в России, - вот тут-то им и довели до сведения: как они опростоволосились, пойдя на поводу у мнимых националистов. Пытаясь как-то наладить обратный  отсчет исторического времени, они взяли курс на рейнкарнацию московской империи в Украине. 
…Я не стану распространяться о хронической зависти колхозников даже к тем небольшим деньгам, что платили мне за бесподобное лазание по гнилым опорам электропередач, что серьезно бы удлинило этот рассказ. Радиоточки молчали, в этом селе, годами. От меня требовалось починить их за один месяц. Фидер пришлось распутывать, отключать закороченные участки; вводы в сельские хаты лепились с каких-то ржавых обрывков провода…
         …Весь октябрь и начало ноября, я не слазил с дряхлых столбов...
         
          1

На краю села жил Карпушенко. Это был всеми уважаемый ветеран и офицер Красной Армии.
К несомненным заслугам Карпушенка, все считали то обстоятельство, что он помог своими обращениями в вышестоящие инстанции отправить в отставку самого одиозного даже для этого села, председателя сельского совета, сексота Гончаренко (в миру: Вани Черного), в перечень преступлений которого, обязательно вписывалось – уничтожение сельской церкви.
При этом, не учитывалось мнение, что сами колхозники активно помогали саперам закладывать взрывчатку: занимались бурением дыр в каменных стенах.
Церковь была возведена в 18 веке, на средства неких сестер Клочковых, упокоенных в ее склепе, разрушенном варварами-комсомольцами, в начале 20 века.
Не ими строенная красота, простоявшая триста лет, в 1985 году превратилась в кучу битого кирпича.
В средине холодного ноября, я целую вечность просидел на столбах в огороде Карпушенка, чтоб слепить ему из обрывков проводов целую линию. Это была плата, за его настойчивость. После чего, он позвал меня в свою хату, чтоб напоить меня горячим чаем. (Я думаю, в среде колхозников, он хвастался, что заставил меня делать ему линию в собачий холод...)
Чтоб занять меня во время чаепития, он рассказывал мне о прошедшей войне. Он говорил на местном суржике, который попытаюсь передать в силу своих возможностей:
- В самому начали войны я нэ дужэ вжэ й жалив сэбэ, - вспоминает бывший фронтовик. - Жызнь для мэнэ имела нэ большую цэну. Я був зовсим молодый, горив нэнавыстю до врага. Нимци повисылы в сели матир и батька за тэ, шо в ных нашлы рацию, яку отступающие нашы войска оставылы для партызан. Хтось донис. Из нашых, из сельчан... Бувають жэ таки людэ? – Задает он мне вопрос не единожды, слышанный мною в этих местах. - Страх мэня настиг ужэ в самому конци войны, у Вэнгрии, - продолжает Карпушенко, - Мадьяры, тогда, отчаянно сопротывлялысь. Боявся, шо убьють в самому конци войны. Можэ цэ мэнэ, и спасло. Бойи шлы упорны. Було чого злякатысь!..

2

Моя мать, старая учительница,  к тому же хорошо знавшая историю села, смогла кое-что прибавить к этому рассказу.
- Пэрэд войною – припомнила она, - в симьйи Карпушенко було а ж четыри сыны. Тры з ных войовалы на фронти, - а одын, старшый, - робыв на оборонному заводи. Посли войны, в сэло прыйшла звистка, шо старшый сын помэр од якойись там хворобы.
 
Стройный рассказ о героической семье чем-то смахивал на многие сталинские мифы, которые утверждались в умах советских граждан. Матросовы и «панфиловцы», государственный уровень пропаганды, а семья Карпушенко – это уровень обычного села. Но, поскольку отличающихся данных у меня нет, этот рассказ, я вынужден буду передавать без купирования. Младшему сыну из семьи Карпушенко, пулеметчику Косте, молва приписывала «героическую смерть в смертельном бою», от вражеской пули. Семья вынуждена была стать героической, во всех отношениях.
- Первым в сэло вэрнувся Сашко, - припоминала эту историю мать. – У Сашка Карпушенка, вся грудь була в ордэнах. А ж два разы вын горив у танку… - продолжала мать рассказ, в том же, патриотическом духе…
…Сашка вернулся в село, сразу же после войны...
Тогда, как его брат, Алексей, - (у которого я ремонтировал радио), - вынужден был, еще, дослуживать в Венгрии. Алексей был офицером-артиллеристом. Ему – некоторое время после окончания боевых действий - пришлось обучать, поступающее на смену фронтовикам, пополнение.
…В это время, в селе разыгралось настоящая драма...
На ферму прислали молодую учетчицу, из соседнего села Козацкое, и Сашка решил взять ее себе в жены. Катя приглянулась ему. Свадьбу - назначили на ближайшее воскресенье.
 
- Яки булы свайбы? – Задавала риторический вопрос мать, и сама же отвечала на этот вопрос: – Жэных збырав своих дружкив; воны сидалы на выз, та й йихалы за нэвестою. Называлось, цэ - «Свадебным пойиздом». Застолий, як тэпэр, тоди щэ нэ справлялы. Люды жылы дужэ бидно. Забыралы подушки, невесту, та й вэзлы до жэныха. Оцэ так жэнылысь тоди!
 Сашке не повезло, что в тот день, власть назначила какие-то выборы (в сталинские времена - это было политическое мероприятие; с принудительной явкою всего электората). Чтоб обеспечить стерильность подобного действа, в назначенный день, запрещалось все мероприятия, кроме единогласного «волеизъявления народа».
- Да шо я тобы всэ розказую, - вдруг, будто спохватившись, говорит моя мать. - Сходы до Симонихи. Баба Верка тобы всэ росскажэ. Вона була тоди «дружкою» у жэныха.

3

Мечта связать свою судьбу с районной журналистикой, заставляла меня искать свежие сюжеты из народной жизни. Я часто бывал в редакции местной районной газеты. Меня там хорошо принимали, и довольно-таки охотно печатали. Правда, мне не долго пришлось тешить себя иллюзией попасть к ним в штат. Надо было еще самому добраться мозгами до очевидного сейчас вывода: что печатаемое в этих колхозных листках не имеет ничего общего с реальной ситуацией на местах.
Запудривая мозги своим немногочисленным читателям часто насаждаемыми сельскими сексотами мифами, редакционные работники определяли свое сносное существование в этой колхозной системе. Я еще не знал, что в этом селе в этот только что организованный сельскими паханами печатный листок, была определена писать сельская учительница (Она же сноха альфа-сексота). Мне еще предстояло пройти определенный этап познания этой непреложной истины. Но в самом начале этого пути, я по простоте душевной думал, что в районной редакции засели творческие люди, преданные общечеловеческим понятиям правды, которые тут же схватятся за эту тему обеими руками, - а  не какие-то борзописцы-политруки, призванные защищать своих колхозных покровителей.
Поэтому я, не откладывая свой визит к бабе Вере в долгий ящик, тут же схватил велосипед и помчался за сермяжной правдой. Найдя ее в веранде собственной хаты, готовившую кормежку для свиней.
Разговорить бабу Верку не составляло особого труда. Было видно, что она пережила в те годы нечто, что до сих пор отягощало ей память, просилось к исповеди. Готовясь рассказывать свою историю, она от волнения то снимала, то опять надевала очки. Ей только что сделали неопасную операцию, заменив помутневший хрусталик в глазу. Она еще стеснялась очков с толстыми линзами. Была такой же высокой, стройной, как, наверное,  в цветущей молодости.
…А через час, я уже мчался домой, записывать невыдуманную историю…

4

…Сашка собрал своих дружков в тот же день, чтоб ехать за своей невестой в соседнее село, которое находилось в десяти километрах от Хижок.
Дорога не далекая, если учесть, что впереди долгая, семейная жизнь. Все знали, что в день выборов, районные власти (директивой) запретили подобные мероприятие. Но наши люди, еще тогда, научились обходить суровость существующих законов. Да и Сашка, много раз, переживший в недавних боях свою смерть, слишком уж глубоко уверовал в свою счастливую долю.
 Он выпросил у конюхов жеребчика, которого специально держали для таких случаев; посадил в воз своих дружков, и отправился в соседнее село за невестою…
Возвращаясь назад, не рассчитали сил колхозной коняги. И воз, до предела груженый молодыми здоровыми людьми, пожитками невесты, застрял на половине пути в какой-то грязной колдобине. Где и застал их едущий от села «бобик» с районным начальством. За рулем, они узнали издали, сидел председатель райисполкома Канавец, - а позади, на сиденье, местный эмгэбэшный начальник Прохоренков, возле которого умостилась его любовница. Нюрка была в том самом пуховом оренбургском платке, который служитель доблестных органов получил в подарок к ноябрьским праздникам. Не жене повез, своей любовнице...
Канавец – всю войну провоевал в здешних лесах, во главе партизанского отряда «Смерть фашистам!». Он хорошо знал местность и часто приезжал в Хижки.
У сельских активистов, ему всегда был готов: и стол, и кров. К услугам была услужливая колхозная челядь, и целый сонм бесплатных колхозных проституток.
Нюрка, - судя по рассказам старожилов, - была пристроена принимать молоко от населения. Мужика ее держали на этой работе. Должностей, - по завезенной еще с древней Византии традиции, - для мужей своих шлюх, местные начальники, никогда не жалели.
Вот они решили, в тот день, прокатиться до города...
Здесь молва разошлась во мнениях. Ходили слухи, что Прохоренков хотел в этот день забрать к себе Нюрку, как жену. (Что и произошло, в ближайшее время. Хотя, совместная жизнь у молодоженов, так и не сложиться. Это, лишь, к слову).
Увидев застрявшую в грязи колымагу, начальственный ковчег остановился напротив.
- Кто разрешил? – Окинув всех присутствующих своим ястребиным взором, грозно вопрошает, высунув голову из кабины, районный вожак. – Не слышу? – Задает он, резонный вопрос. – Была же четкая директива: «Чтоб никаких свадеб, на сегодня, не было!  За это будете отвечать по всей строгости! Это я вам обещаю, - продолжает разнос председатель райисполкома: – Во время войны, за невыполнение приказа – расстрел! Ты, Сашка, должен знать это, как никто другой!»
- А тэ, шо у мэнэ никому дома борщу зварыть, вы знаете? – Сашка прыгнул в воду, и побрел к машине районного руководителя. – Я, – хозяйку додому вэзу! – Эту фразу, он бросил уже в лицо районному начальнику.
Наступила недолгая пауза. Начальство, истратив весь запал, соображало, как выпутаться с этой сложной жизненной коллизии, чтоб не пасть лицом в грязь, и сберечь свой непререкаемый авторитет. В этот момент, из-за спины Сашки, как черт из табакерки, совсем некстати, вынырнула Сымонышина Верка.
- Вы б нэ крычалы на нас, а помоглы б нам, - начала она по-женски исправлять ситуацию. – Он у вас, я бачу, и цэпок лэжыть в машыни! Дернить воза!
- Вот щэ! – Скривила свой рот, молчащая до этих пор Нюрка. – Будэм тутэчки помогать разным б…м!
- Это я-то, б…дь?! – Заревела, волчицей, Верка. – Да я… по сравнению с тобою… У мэнэ мужык на фронти погиб! Ридну матир нимци застрэлылы! А ты?!.. Шалава! Да я, тэбэ, счас! - С этими словами она вцепилась руками Нюрке в пуховой платок, и вывалакивать Нюрку с машины.
Платок затрещал, Нюрка – заверещала нечеловеческим голосом; машина – дернулась с места…
Под утро, под Симонишиным двором, тормозит «черный воронок». В будке уже сидит арестованный Сашка...
Верке, дают несколько минут на сборы. Успела только отвести свою буренку к соседям; туда же, к родственникам погибшего мужа, отправила и свою пятилетнюю дочь.
Сговорчивый районный суд быстро довершил картину полного погрома. Жениху и Веерке - «за хулиганство» - припаяли длительные тюремные строки.

5
 
…Сидя в Харькове, в пересыльной тюрьме, Верке советуют обратиться к Председателю ВЦИК,  Михаиле Ивановичу Калинину. Рассказ о перипетиях своей сиротской доли, тронул тогда даже сердца бывалых зэков. Мать ее, бригадиршу во время войны, немцы отправили в концлагерь за слова, обращенные к молодежи, которую те агитировали ехать на работу в Третий Рейх: «Нэ йидьте туды, там будэ плохо…», - эти слова, стоившие ей жизни, запали в душу Верке на всю жизнь. До войны ее мать была стахановкой, - «пятисотницей», - так называли свекловодов, достигших рубежа: в пятьсот центнеров свеклы с гектара.
        Среди заключенных постоянно циркулировали легенды, что «всесоюзный староста» помогает жертвам произвола начальников. Тут же ей помогли составить необходимое письмо.
… А тем временем «столыпинский вагон» уже вез ее дальше на восток. Долго пробыла в Красноярской пересыльной тюрьме…
…Только через полтора месяца, попала этапом на Колыму. Ту, самую каторжную, описанную Валаамом Шаламовым в своих знаменитых рассказах…
Молодую, работящую украинку, лагерное начальство пристроило присматривать за своими поросятами.
Все успевала сделать; и даже больше. В свинарнике всегда порядок; чистота. Успевала даже дорожки песочком притрусить…
Наблюдая за ее умелыми действиями, бригадирша однажды сказала:
- А ты, Вера, раньше меня домой попадёшь!
Сердце узницы  ГУЛАГа екнуло от предчувствия скорого освобождения. Ведь бригадирше, - Вера знала, - оставалось находиться в заключении меньше месяца. Свой длинный, десятилетний  строк, она "доматывала" за то, что в свое время вынесла с колхозного лабаза пол кило сливочного масла, чтоб накормить своих пухнущих от голода детей.
В тот же день, Верка услышала, что: она может считать себя вольнонаемной.
Ее вызвали в оперативную часть, и зачитали приказ о снятии с нее всех обвинений. Срок работы на Колыме, засчитывался «в трудовой стаж».
Оказалось, что она была освобождена еще в Красноярской пересыльной тюрьме. Ее письмо тронуло сердце тому, кому оно предназначалось. Вот только система не торопилась выпускать ее из своих крепких объятий. Возможно: так было продумано, чтоб узницу, немного попридержали за колючей проволокой ГУЛАГа, насытив ее страхом? Чтоб не вздумала больше бунтовать?
…Домой вернулась, отбыв четыре месяца на Колыме...

6

Снова отправилась работать в колхозную ланку. Где встретилась с Канавцем. Районный вождь приехал сам посмотреть, как трудятся колхозницы. Не выдержал, явился лишь для того, чтоб встретиться с Симонишиною Веркою. Для него это был рядовой случай; он еще на войне привык посылать людей на гибель. Это была необходимость: для победы любой ценой; а потом, это стало, очевидно, потребностью его характера.
- А ты, Завгородняя, ужэ вэрнулась? – Спросил, остановившись возле нее.
- Вэрнулась, - выправившись перед начальником, чтоб посмотреть ему прямо в глаза,  отвечала Веерка: - Спасыбо скажу, шо за казённый счет побачыла всю страну!
          …Канавец, не выдержал этого взгляда, отошел в сторону...
          7

…Сашка был освобожден только через семь лет. Работал на зоне он столяром; ходил без конвоя. У лагерного начальства не было претензий к его прошлому. Все видели, за что он был наказан чиновниками. Узнав, что его Катя уже живет с вернувшимся с Венгрии Алексеем, женился на вольной; после освобождения переехали жить на Украину.
…Посетить родимые места, он сумел только однажды.
Предупрежденный начальством брат, отправился в город. Та, с которой мечталось когда-то прожить весь век, - послала ему постель уже в хлеву, на соломе…
- Знаешь, Виро, обидно дужэ, - сказал он, перед отъездом своей бывшей дружке. – Я думав с нею колысь всю жизнь, до самого гроба жыть, а она нэ найшла мэни мисця в ридный хати пэрэночувать!
Смахнув слезу, они вспоминали «свадебный поезд», который завез их в места не столь отдаленные… От города Магадана.

--------------------------

- Колы будэш пысать про цэ, - говорила мне баба Верка, - то обовьязково напышы: шо оци конторски сучки, нэ засчыталы мэни в трудовый стаж четыри мисяци, шо я отбула на Колыми. В ных, оказалось, нэ найшлось нужных докумэнтов, яки б подтвэрждали цэй стаж.  Воны всэ пидчистылы в бомагах! Так и напышы: ци «сучки»…
               

                1996 (2017).