Элизиум Теней

Элизиум теней.
Пролог.

Громкий, ломкий, истошный крик, разрушил ночную темноту спящего дома. Сбившиеся дыхание, взмокшие волосы, забивающиеся в рот, и быстрый бег, заставляющий сердце выпрыгивать из груди. И страх… Терпкий, горький, с легким привкусом полыни запах страха, заставляющий трепетать крылья носа. Он тенью скользил за ней, не сводя с нее глаз, не мигая, наслаждаясь погоней, наслаждаясь охотой. Все начинается с места. Место может быть хорошим, а может плохим, и никогда нейтральным. Это место – было плохим, и в том не было вины, живущих здесь людей. Тому виной было то, что не подвластно человеческому глазу, так же как и разуму. Рывками, она продиралась вперед, вниз по лестнице, к спасительной двери. Электричество то вспыхивало, то снова гасло, даруя всполохи настенным светильникам, и натяжное, тряское шипение телевизоров. Он лениво облокотился на перила лестницы, кинув взгляд за большое, разбитое, стрельчатое окно. Она не убежит от него. Не сегодня. Он довольно наигрался со своими куклами, а теперь, как опытный кукловод, завершив свою маленькую пьесу, вполне может отрезать ниточки. Ночь уже давно вступила в свои права, и большой, круглый, окрашенный красными всполохами, диск луны, так же лениво наблюдал за происходящим с небосклона, отражаясь в битом стекле, лежащем на каменной дорожке. Свет луны путался в окрашенных кровью волосах раскинувшего руки мужчины, замирая в его остекленевших глазах, подсвечивая тонкую струйку крови, застывшую в уголке его губ, освещая тягучую лужу, застывшую ореолом вокруг его головы. Далее следуют эмоции и предупреждения. Эмоции тоже не могут быть нейтральными. Ненависть, презрение, злость, и лишь в краткие минуты проблески доброты. Он смирился с этим. Крик внизу нарастал, к нему добавились нервные, глухие удары о входную дверь. Он поморщился от неприятного звука, тенью скользя вниз. Последняя кукла тоже сломалась. Зачем, ну зачем они пытались его выгнать?  Но игра стоила свеч. Он был за ее спиной. Видел дрожащие плечи, влажные от бега волосы. Слышал прерывистое дыхание, и ускоренное сердцебиение в груди. Чувствовал ее страх, и металлический привкус крови. Еще пара минут, и он снова уснет, покроется пылью, и наступит долгожданный покой. Она вздрогнула, когда он обхватил ее за плечи, чувствуя как ее крик застыл в горле, как по телу быстрой волной пробегает дрожь. Он видел как на ладони все ее мысли, все ее страхи, и поврежденный разум. Кукла сломалась, и ее уже не починить. Он наклонился к самому ее уху, оскалившись.
- Поднимайся…
Ее глаза остекленели, и она обернулась, не видя его, не замечая, и стала подниматься по лестнице. Ее тело все еще продолжало дрожать, и разум пытался взбунтоваться но, она не смела, его ослушаться. Не сейчас. Босые ноги медленно поднимались все выше, на третий этаж, и ветер из разбитого окна, развивал подол ее ночной рубашки. Он скользил за ней, чувствуя упоение, нарастающее внутри. Она остановилась, повернувшись спиной к окну, продолжая остекленевшими глазами взирать на поглощающую лестничный пролет тьму. Он встал напротив нее, стараясь запомнить ее черты. Тонкое лицо, синяки под темными глазами, припухлые губы, и конечно обрамление. Тугие, шоколадные волосы. Ему нравилась его игрушка. Она смотрела прямо на него, но он знал наверняка, она его не видит. Нагнувшись к ней, он произнес:
- А теперь - лети.
На ее точеном лбу пролегла едва заметная морщинка, а темные брови сдвинулись. На мгновение ее взгляд, принял осмысленное выражение, и снова остекленел. Она попятилась, остановившись у самой кромки окна. Он невольно залюбовался своей красивой куклой, на фоне кровавой луны. Раскинув руки, она отклонилась назад, полетев вниз. Он скользнул ближе к окну, разглядывая творение своих рук. Теперь его куклы сломались окончательно. Изломанные, разбитые, и битое стекло, как их обрамление. Он скользнул в бок, преодолевая расстояние, остановившись у тяжелого секретера. Все заканчивается вещью. В его случае, маленькой, изящной фарфоровой балериной. Он оглядел ее, как драгоценность и, сделав несколько шагов назад, опустился в матерчатое кресло, уложив руки на подлокотники, продолжая, не мигая смотреть на нее. Покой и тишина, до следующих пришельцев. Он выдохнул, прикрыв глаза. Пьеса закончилась. Занавес.

Глава 1.

- Мисс Голдман, я прошу Вас, не очень смотреть на общую запущенность дома, все – таки он пустовал двадцать лет, после того, как Ваши родственники…- моложавая, стройная женщина, с копной светлый, уложенных волос, на мгновение замолчала, пытаясь подобрать правильные слова, сильнее перехватив папку с бумагами. - …скончались. – наконец закончила она. – И я рада, что Вы, наконец, обнаружились, и смогли вступить в права наследства.
Идущая рядом с ней девушка, лишь кивнула головой, сохраняя вежливое молчание. Ее взгляд перебегал от запущенных кустов живой изгороди, на потрескавшийся фасад дома, лишь изредка останавливаясь на пустых, казавшихся слепыми окнах. Она остановилась на дорожке, подняв лицо вверх, вглядываясь в заколоченное, стрельчатое окно на третьем этаже. Она помнила, как ей рассказали, что ее дядя и тетя покончили с собой, сбросившись с третьего этажа этого дома. Она почти не знала их, они слишком мало общались, и когда ее разыскали, что бы сообщить, что по документам, хозяйкой считается она, девушка сначала не поверила своим ушам. Все оказалось правдой. Несколько подписей, несколько впопыхах собранных сумок, и вот, она здесь, беглянка из своего родного, маленького городка - в не менее маленькую провинцию.
- Сколько лет этому дому? – осторожно спросила она.
- Дом построили в… -  женщина на мгновение замялась, уткнувшись лицом в бумаги, и начала судорожно их перебирать. – В 1876 году. 136 лет, если быть точным. – наконец обнаружив дату, ответила она.
Девушка снова кивнула, устремив взгляд на гротескную, потресканную, местами отвалившуюся лепнину.
- Здесь обширный сад, и при должном уходе, он будет выглядеть просто восхитительно, не говоря уже о виде. – не замолкая трещала ее проводница. Они поднялись по ветхим ступеням, и женщина достала из кармана, потертый, тяжелый ключ, вставив его в скважину. Замок едва слышно щелкнул, и со скрипом, больше похожим на человеческий стон, тяжелая дверь распахнулась. В лицо дохнуло пылью, и запахом давно не жилого помещения. Они прошли в сердце гостиной, оставляя за собой вереницу следов, образующихся от пыли, и остановились на середине комнаты. В доме было тихо, и мрак, казалось, врос в это здание, тонкой паутиной оплетая каждую выбоину, каждую мебель заботливо укрытую чехлами.
- Электричество, так же как и водопровод, здесь в порядке. – проговорила женщина, неровным цокотом каблуков, нарушая тишину дома. Она подошла к выключателю, щелкнув их, и с натугой, неприятием свет вспыхнул, наполнив помещение неровным, металлическим жужжанием.
- Немного хозяйственности, толика усердия, и этот дом, больше не будет походить на развалины. – протрещала она, возвращаясь обратно и выкладывая на укрытый стол бумаги и ручку. Девушка обняла плечи руками. Ей было неуютно здесь. Как будто этот дом, не желал, что бы она жила здесь, он казался ей агрессивным и пугающим.
- Мисс Голдман?
Она обернулась и, сдерживая непрощенную дрожь в руках, списав все на расшатанные нервы, она подхватила ручку, подписав бумаги. Вот и все. Теперь эти владения ее.
- Что же, мисс Голдман, было приятно снова увидеть Вас, и я рада, что все так быстро и легко закончилось. Хорошего Вам дня. – женщина одарила ее дежурной улыбкой, и цокая каблуками, вышла из дома. Подойдя к такому же пыльному, как и все остальное в доме, окну, девушка проводила взглядом скрипнувший шинами автомобиль.

***

Покой кончился. Он резко открыл глаза, чувствуя наполняющий дом человеческие эмоции. Фарфоровая балерина, его неизменная спутница, медленно крутанулась вокруг своей оси. Он встрепенулся, раздув ноздри, стараясь уловить оттенки эмоций. Страх и печаль. Полынь и гортензия. Он усмехнулся уголками губ. Казалось, его тело вросло в мягкую, тканевую обивку кресла. Он, постарался поднять руку, стараясь избавиться от своих, добровольно выбранных оков, но они не поддались. Внутри закипел гнев, но так же быстро, как и появился, он пропал. Он снова расслабился. Скоро. Его новые игрушки, уже прибыли. Он мог принять любой вид, стать кем угодно, но сейчас предпочитал ту форму, которую его игрушки боялись больше всего. Так было ироничней. Прошел век страха перед зверьем и чертями. Люди - вот кого его игрушки боялись больше всего. Его острый слух отделил, обычные звуки дома, от звуков шагов, которые медленно и осторожно приближались к его обители. Ближе и ближе, неровно, мелко, боязливо. Скрипнула дверь на рассохшихся петлях, и он на мгновение замер. Такой красивой куклы, у него еще не было, за все века которые он провел в этом месте. Она осторожно прошла мимо него, к окну, занавешенному тяжелыми, пыльными шторами. Подойдя к ним, она крепко сжала ткань, и резко раздвинула их. Комнату наполнил солнечный свет, заставивший его зашипеть, но взгляд он был оторвать не в силах. Очень красивая кукла. Невысокая, стройная, похожая на его любимую фарфоровую балерину. Правильный овал лица; аккуратные скулы; большие, светлые глаза; аккуратный нос, с не менее аккуратными губами. Копна густых, светлых волос, была поднята в высокий хвост. Не хотелось быстро ломать эту игрушка, она сможет его повеселить. И хранить ее надо бережно, что бы ни рассыпалась. Под ажурным, стеклянным колпаком. Он пробежал взглядом по ее точеной фигурке, и поморщился. Старая игрушка тоже так одевалась. В джинсы и кофты. Эта кукла должна была ходить в платьях. Красивых, аккуратных платьях. Прошлую игрушку одевать не хотелось, а вот эту, да. Кукла прошла мимо него, наступив на доску, которая протяжно скрипнула под ее ногой. Она отскочила, прижав тонкую руку к груди, стараясь успокоить глухо бьющееся сердце. Он зажмурился от удовольствия, чувствуя, как тонкие, липкие нити страха, окутывают его, пробуждая от сна, давая сил. Кукла тяжело и неровно дышала, и с ее губ вырвалось:
- Спокойно, Грейс, спокойно. Всего лишь половица.
Она перевела дыхание и быстрым шагом вышла из комнаты. Он нахмурился, проследив за ней взглядом. Он не успел на нее налюбоваться, но ничего. Это успеется. Грейс. Он проговаривал это имя снова и снова. В нем была, какая-то сладость с оттенком металла. Однажды в этом доме завели животное. Кошку. Красивую, плюшевую, серую. Она видела его и шипела, но его это лишь забавляло. Он вообще не трогал животных, они не интересовали его. Грейс. Это имя тоже походило на эту пресловутую кошку. Раскатистое урчание и холодный металл когтей. Он найдет лучшую оправу для своей самой новой, самой красивой игрушки, и она останется с ним, пока не сломается, хотя он и будет стараться, что бы она ни ломалась как можно дольше. 

***

Грейс прошла весь дом, останавливаясь в каждой комнате, что бы впустить внутрь как можно больше солнечного света, что бы отпугнуть стелющуюся, охватывающую каждый сантиметр пола, каждый элемент декора, тьму. Эта темнота казалась осязаемой, густой и плотной, как чернила. За каждым углом, в каждом пролете двери, ей казалось, она видит смутные тени, и предчувствие опасности не покидало ее. Тряхнув головой, отогнав ненужные, не правильные мысли, она оказалась на верхнем этаже. Толкнув дверь, которая вымученно скрипнула, она прошла внутрь. Эта комната казалась, еще более не жилой, чем те, которые она уже успела пройти. И лишь в этой маленькой комнатушке, больше похожей на чулан, мебель не была закрыта чехлами. Она остановилась на пороге, обводя ее взглядом, чуть нахмурив тонкие брови. Старое, цветастое, потертое кресло. Не менее дряхлый, темный секретер, на котором не было ничего кроме покрытой пылью фарфоровой балерины. Тяжелый, осевший платяной шкаф. И длинная, похожая на те что ставят в больницах, одноместная кровать, устланная лоскутным одеялом. Замерев на мгновение, переведя дух, она прошла к окну, с силой дернув шторы, которые с натяжкой, но все же подались, осветив помещение. Грейс показалось, что до уха долетело едва слышное, рассерженное шипение, и тени с шумом, и визгом заползли под мебель. Она вздрогнула, на мгновение, обхватив плечи руками. Вокруг снова воцарилась тишина, которая грозилась поглотить ее. Медленно, с опаской, она двинулась в сторону спасительной двери. Хотелось немедленно убраться отсюда, и бежать как можно дальше. Беда была лишь в том, что ей некуда было больше бежать. Под ногами скрипнула половица, и этот тихий звук, показался раскатом грома. Она отскочила, прижав ладонь к груди, стараясь, успокоить, норовившие выпрыгнуть из грудной клетки, сердце.
- Спокойно, Грейс, спокойно. Это, всего лишь половица.
Она перевела дыхание, и быстрым шагом вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, прислонившись к ней спиной, и закрыв глаза. Ей было жутко, как никогда раньше. Атмосфера этого здания, казалось, лишала ее сил, заставляя мысли разрозненными птицами, разлетаться в разные стороны, а страх сковывал движения. Это не был ее дом, это не была ее крепость, ее здесь не ждали, не хотели видеть и здесь, впрочем так же как и везде, она не чувствовала себя защищенной. Грейс повела тонкими плечами, и спустилась на второй этаж, открыв первую попавшуюся на глаза дверь. Она прошла на середину, стараясь ступать по отметинам в пыли, оставленными ее шагами, остановившись на середине. Она была почти уверена, что это была спальня, в которой жили ее родные, по едва уловимым, не видимым простым человеческим взглядом, признакам. Взяв себя в руки, она повернулась к полкам из темного дерева. Небольшая, круглая рамка, завладела ее вниманием и, взяв ее в руки, она опустилась на кровать. Пальцами стерла пыль, устремив взгляд в матовую глубину. На фотографии обозначились: улыбающийся мужчина, с короткими темными волосами, и смешливыми морщинками в уголках глаз, одной рукой, он обнимал, не менее счастливую женщину, с тугими, шоколадными локонами, и темными глазами, в которых сверкали искры веселья. Казалось, прошла целая вечность, с тех пор, как она видела их в последний раз. То было особенно холодное Рождество. За окном крупными снежинками падал снег, накрывая пушистым пологом все вокруг. Она, еще совсем маленькая, сидела перед окном, с восторгом наблюдая за тем, как белые хлопья накрывают небольшую, росшую около дома елочку, путаясь в разноцветных, горящих огнях. В то время, все было еще хорошо, и никакие проблемы не одолевали и не смущали ее разум. Все было просто и понятно. Они приехали к ним домой, с подарками, заражая весельем всех обитателей дома. Это было первое Рождество, в котором не было тревоги. Как же так случилось, что их больше нет? Она тряхнула головой, прогоняя наваждение. Нужно взять себя в руки. Теперь это ее дом, и он должен принять ее. Резко поднявшись на ноги, и закатав рукава, она быстро выскочила из комнаты, сбежав вниз по лестнице. Она порхала по дому, до самой поздней ночи, не задумываясь о времени, не чувствуя усталости, сгребая пыль, стаскивая и выбрасывая ненужные более чехлы. Она открыла нараспашку все окна в доме, что бы свежий воздух, скользнул во все уголки, прогоняя мрак. Она вычистила каждый предмет, каждый угол, и ей казалось, что страх и неприятие уходит. Не раздеваясь, она рухнула на кровать, как подкошенная, провалившись в глубокий сон.

***

Когда солнце начало клониться за горизонт, он, наконец, нашел в себе достаточно сил, что бы подняться с кресла. Мягкая обивка не хотела выпускать своего добровольного пленника. Тонкая ткань натягивалась, рвалась, оплетая его руки, не желая выпускать. Тьма, густая, липкая, вязкая, ошметками, пеплом, кусками, осыпалась на пол, возле его ног. Еще мгновение, и ткань обивки, с натяжным хрипом, выпустила его, позволила подняться. Широко раздув ноздри, он прикрыл глаза, стараясь почувствовать отголосок эмоций. Его красавица – кукла, вдоволь наигравшись сама с собой, спокойно спит, оставив его полноценным хозяином дома. Он и был им, только глупые люди, которые жили здесь, этого не понимали, а она знала. Все это время, он чувствовал ее мысли, похожие на рой ос. Ее страх, больше не был похож на полынь. В нем сквозил приторный аромат лилий, который оседал скрипом на зубах. Кукла с самого начала перестала играть по правилам. Кукла не боялась его, и это было забавно в двойне. Обычно его игрушки ощущали его в первые часы, своего пребывания здесь. Не осознано, но ощущали. Его новая кукла отличалась от них. Он хмыкнул, тенью выскользнув в коридор, и опустив ладони на перила лестницы, ласкающим движением провел по дереву. Дом отозвался на ласку, скрипнув половицами, как большая, урчащая кошка. Он хмыкнул, одним движением юркнув в темноту, слившись с ней, и уже через несколько мгновений оказался, перед дверью, откуда все сильнее и сильнее доносился запах лилий. Он скользнул внутрь, оглядев лежащую на кровати точеную фигурку. Кукла спала, и полностью игнорировала его присутствие. Возмущенный, он скользнул ближе, устремив на нее взгляд. Шторы были распахнуты, и яркий диск луны, освещал фарфорово – бледное лицо. Тонкая, вертикальная морщинка обозначилась на высоком лбу, темные брови сведены вместе, светлая прядь волос упала на губы, едва колыхаясь от ее дыхания. Он нагнулся ближе, продолжая внимательно рассматривать ее, и тени всполошились за его спиной, завихрились, змеились, стелясь по полу. Светлые, кошачьи глаза распахнулись, поддернутые сонной пеленой, и она резко села в кровати, тяжело дыша, а вырвавшийся из ее груди крик, заставил вздрогнуть сонную тишину дома. Он нахмурился, скользнув в угол, пока она лихорадочно, старалась совладать с ночником. Не с первой, и не с третьей попытки, но ей это удалось. Ее била нервная дрожь, а виски, так же как и лоб мгновенно покрылись испариной. Она продолжала сидеть на кровати, вцепившись в покрывало, дрожащими, бледными пальцами, стараясь успокоить сбившееся дыхание. Запах лилий нарастал, становился все острее, все ярче. Он поморщился. Кукла играла совсем не по правилам. Она не боялась ни его, ни этого дома, она боялась своего прошлого.

***

Солнце уже давно поднялось, когда Грейс открыла глаза, с трудом вспоминая свой ночной кошмар, который преследовал ее последнее время. Солнечный свет, прогоняет кошмары, изгоняет тьму и ночь. Она потянулась на ворохе постельного белья, и резко поднялась с кровати. Голова грозилась рассыпаться на сотню осколков. Денег осталось чертовски мало, львиную долю она потратила, пока колесила как бешенная по всем доступным дорогам и тропам, и только для того, что бы в итоге снова вернуться в свою провинцию. Но быть может, эта крайняя нелогичность ее поступка, все же собьет их со следа. Она с силой сжала виски, крепко зажмурившись. Вода и свежесть. Вот что сейчас было необходимо. Подойдя к зеркалу в ванной, она критично оглядела свой пропыленный, замызганный наряд, и с остервенением стянула его с себя, не заметив, как в зеркальной глади отразилась плотная пелена темноты в дверном проходе. Холодные капли воды, вмиг отрезвили, горящую огнем голову. Теперь она могла трезво соображать. Тряхнув влажными волосами, и оставив их, свободно змеится по плечам, Грейс, обернув тело полотенцем, вернулась обратно в комнату, открыв одну из сумок, которую она принесла вчера. После бесконечных дней странствий, хотелось быть красивой. Вытаскивая ненужные вещи из сумки она, наконец, добралась до лежащего на самом дне, и единственного платья в ее арсенале. Расправив его на кровати, не вставая с колен, она любовно провела пальцами по темно – синей материи, но неожиданно ее лицо изменилось. С чего ей взбрело в голову надевать платье? Дикость какая – то. Она нахмурилась, сложив его и снова убрав на самое дно сумки, выложив привычные джинсы и футболку. Она наденет его, когда жизнь вернется в привычное русло. Когда она перестанет бояться за свою жизнь, и когда перестанет быть беглянкой. Большая, ветвистая люстра над ее головой, замигала электричеством, и одна из лампочек не выдержав напряжения, взорвалась. Свет погас. Поднявшись на ноги, девушка, нахмурившись, устремила взгляд на потолок и, прошла к выключателю. Пробки были безнадежно выбиты. Покачав головой, она быстро оделась, и снова закопошилась в сумке, ища то, что не раз выручало ее в самых непредвиденных обстоятельствах. Тяжелый, железный фонарик, привычно лег в руку. С силой тряхнув его, и удостоверившись, что он горит, она вышла из комнаты. Она помнила, что видела щиток вчера, когда занималась уборкой. Ступени подвала встретили ее глухим, натужным хрипом, и за ее спиной сомкнулся мрак. Она медленно спускалась вниз, вытянув руку, в которой был зажат фонарик, неверным, тусклым пятном, стараясь развеять темноту. Последняя ступень была преодолена, и она огляделась. Обоняния достиг прохладный, влажный запах земли. Руки до подвала так и не дошли. Свет фонарика выхватил покосившиеся, рассохшиеся от времени полки, на которых стояли банки с краской, побелкой, мешки с чем – то непонятным, и остальные вещи для отделочных работ. Заржавелый, с выгнутыми рогами велосипед, был приставлен к стене, и в его спицах, плел узорчатую паутину, большой, жирный паук, который заметив свет, быстро поднялся вверх, скрывшись в щели стены. Наконец ее взгляд наткнулся на то, что она искала. Железный, закрытый щиток, вынырнул в поле ее зрения. Она подошла к нему, зажав фонарик подбородком, и зацепив пальцами дверцу, она потянула ее на себя. С тихим, едва уловимым скрипом, она поддалась. Чихнув от поднявшейся пыли, она перехватила фонарик в руку, сощурившись, разглядывая внутренности щитка. Сбоку от нее послышался лязг, и она резко обернулась на звук, осветив пространство светом. Тяжелый, заржавевший гаечный ключ, лежал на земле, сорвавшись с полок. Страха не было, осталось лишь любопытство. Быстро подойдя к нему, девушка подняла его с пола, уложив на прежнее место, фыркнув, и вернулась обратно к щитку. Она протянула руку, почти коснулась пальцами выключателей опущенных вниз, как электричество, заискрилось, и они резко, одновременно поднялись наверх, а дверца щитка с грохотом запахнулась. Грейс отступила на шаг, чувствуя, как волосы на затылке встали дыбом, и бегом кинулась вверх по лестнице, с каждой секундой стараясь покрыть расстояние, до своей комнаты. Плотно закрыв за собой дверь, она села на кровать, широко открытыми глазами, продолжая смотреть на дверь, стараясь заглушить стучащее сердце. Всему должно быть объяснение, упрямо, без слов повторяла она сама себе. Всему, что происходит, есть объяснение, но если его и нет, то…. Страх медленно сходил на нет, облекаясь в принятие. Если его нет, то она теперь не одна.

***

Он следил за ней, слившись с тенями, в самом дальнем углу ее спальни. Сегодня его красавица, станет самой красивой куклой в мире. Она наденет платье, и он сможет любоваться своей игрушкой весь день. Она будет порхать по дому, словно бабочка, он будет видеть ее улыбку, ее трепещущиеся длинные ресницы, слышать ее голос, и может быть, он даже сможет коснуться ее светлых волос. Он не будет, заставлять ее боятся. Не сегодня. С неослабевающим вниманием он продолжал наблюдать за тем, как она роится в сумке, ища достойный ее наряд, и вот в ее руках возникло темно – синее, простенькое платье. Он на мгновение зажмурился. Когда – то давно, у каких – то пришельцев, сейчас он уже не мог вспомнить каких, была малютка дочь, и у нее было бесчисленное множество фарфоровых кукол. И одна из них тоже была наряжена в такое же простое платье, того же оттенка. Ему нравились игрушки той девочки. Он даже на несколько дней забыл, о своих играх, раз за разом возвращаясь в комнату к девчушке, что бы понаблюдать за чарующими созданиями. Они стояли, ровными рядами, совершенные и бесподобные, укрытые гладким, прозрачным стеклом. Он помнил бледный фарфор, такой же как у его балерины. Одинаковые, пышные, золотые кудри, и большие, стеклянные глаза. Та маленькая девочка, тоже была похожа на них, он помнил. Те же локоны, те же платьишка, те же большие глаза, только ее глаза были живые. Эта девчушка была единственной его игрушкой, которую он не сломал, более того, он ее отпустил. Он хмыкнул, вспоминая тот момент, и встрепенулся. Что – то было не так. Его нынешняя красавица, убирала платье на самое дно сумки. Внутри нарастал гнев, и ему пришлось стиснуть зубы. Куклу следует учить, раз она не хочет играть по правилам. Один неуловимый жест, и лампочка взорвалась, осыпав пол, невидимыми глазу, осколками. И подумать только, кукла, даже не вздрогнула. Он сузил глаза, раздувая ноздри, следя за тем, как она подходит к выключателю, и пожимает точеными плечами. Он тенью скользил за ней, вниз в подвал, и чувство гнева продолжала расти. Чувствуя досаду, он играючи скинул тяжелый ключ на пол. Кукла не боялась, более того, ей было любопытно. Сдавленное рычание сорвалось с его губ. Достаточно. Он резко взмахнул рукой, заставляя ток, пробежать по щитку, включая свет, и закрывая дверцу. И тогда, гнев медленно пошел на убыль. Кукла поняла, что Кукловод не доволен. Он видел отраженный в ее зрачках страх, и сладкий, мертвый аромат лилий достигал его носа. Он позволил игрушке сбежать от него, и только когда ее шаги затихли на верху лестницы, он облокотился на шкаф, и его губы изогнулись в оскале. Кукла вздумала играть по своим правилам? У нее ничего не выйдет. Никто, не смеет, диктовать правила игры, которые он сам и придумал. Все в итоге придет единственному логическому завершению. Кукла сломается, а пока, он готов посмотреть на ее дешевый спектакль.

Глава 2.

Ветер приятно холодил, разгоряченное тело. Грейс, быстро шла, по укрытой гравием и сопревшими колючками дороге, оглядывая высокие сосны, легко шелестящие кронами. Лес обступал, казалось, обнимал могучими, крепкими объятиями дорогу, расступаясь у самого дома, в котором ей предстояло жить. Еще поутру, она вытащила видавший виды велосипед из подвала, на свежий воздух. Не смотря на довольно старый и потрепанный вид, тот все еще был на ходу, хотя и поражал слух почти истерическим скрежетом и скрипом. До маленького городка, да еще и верхом на прочном железном коне, было рукой подать, но проведя ладонью по стальным рогам, она передумала. Хотелось без боязни, наверное, впервые за долгое время, просто пройти шагом, вздернув вверх подбородок, как свободный человек. Она слишком устала бояться. Ни одна живая душа не знала, что она здесь, и быть может, зверь, реальнее любого животного, любого человека, который всегда ее чувствовал все – таки оставит ее в покое. Она шла вперед, погруженная в свои мысли, расслабленная, радуясь простым и обыденным вещам. Пересвисту соек в кронах деревьев, в шуршании гравия под ее ногами, в легких порывах ветра. С утра, она проверила свои скудные запасы. Денег осталось чертовски мало. Максимум до конца следующей недели. Она стиснула зубы, думая об этом. Последние два года, она перебивалась краткими подработками, в тех местах, где она оставалась, пока вновь не приходилось бежать, и даже умудрилась скопить небольшую сумму, что бы уехать, скрыться на другом континенте, и тратить их не хотелось однозначно. Хотелось начать новую жизнь, что бы прошлое перестало терзать ее ослабевший разум. Можно было продать этот дом, и все – таки уехать, но в бумагах стоял четко оговоренный срок. Год, ровно один год, она должна быть его единственной хозяйкой. Грейс повернула, выйдя на достаточно широкое шоссе, увидев указатель. До Форествуда оставалось рукой подать. Она улыбнулась, поправив на плечах небольшой рюкзак, и двинулась вперед. Да, однозначно, все получится. Не может ее зверь, ее проклятие, дамокловым мечом зависшее над ее головой, вечно мучить ее. Небо не может быть так жестоко. Быть может именно по этому, она и оказалась в этом Богом забытом месте. Мысли осветил луч света, пробившись сквозь непроглядную тьму. Все будет хорошо. Ее мысли потекли бурным, искристым потоком. Когда в душе буря, когда ураган сметает все на своем пути, место остается лишь надежде. Хрупким, стеклянным, ожившим пламенем, которое ничто не может погасить. Как худосочное дерево, из последних сил держащееся тонкими корнями, лишь пригибающееся к самой кромке земли, после бури, поднимается, и тянет ветви навстречу солнцу, вымаливая один день, так и ее надежду, сейчас, ничто не могло затушить. Вдалеке послышался шорох приближающегося автомобиля. Сердце на мгновение дало перебой, и она остановилась, выпрямившись, похожая на зайца, замершего в свете фар. Легкая дрожь пробежала по ее телу, а лоб за мгновение покрылся испариной. Она резко развернулась, бросив взгляд на показавшийся автомобиль. Темно – вишневый, местами проржавевший, пикап. Она судорожно выдохнула, вытирая о джинсы, взмокшие ладони. Не он. Не ее зверь. Пикап остановился, и покрытое засохшими брызгами грязи стекло, опустилось. Мужчина за рулем приветственно улыбнулся, подняв вверх ладонь, и не внушал ей страха. Грейс быстро оглядела его. Видавшая виды бейсболка, с неразличимой эмблемой, видимо какого – то футбольного клуба; темные, коротко остриженные курчавые волосы; карие глаза; нос с едва заметной горбинкой; лучезарная улыбка, и трехдневная щетина. Недоверие внушал, страха нет. Уже одно это, казалось счастьем.
- Подвезти? – поинтересовался он, устремив взгляд на ее лицо.
Она отрицательно мотнула головой, проговорив:
- Предпочитаю передвигаться на своих ногах.
- До города полчаса ходьбы, а погода портиться. – он слегка нагнулся над турбиной, сощурив глаза, кивая на небо, наливающееся свинцовой тяжестью.
- Не думаю, что смогу из-за дождя повторить подвиг Бастинды. – она хмыкнула, вспоминая любимую книгу детства.
- Да брось, на моей красавице, будем на месте через десять минут.
Она снова отрицательно мотнула головой. Мужчина на мгновение помрачнел, как будто набежала тучка, а затем улыбка снова озарила его лицо:
- Ну как знаешь. Будет интерес, заходи в лавку, в которой я работаю. Зеленый тупик, 37. Спроси Джека, а я в свою очередь с удовольствием угощу тебя свежим чаем, после того как ты промокнешь. – он подмигнул ей, и закрыв окно, медленно двинулся вперед.
Грейс фыркнула, поражаясь бесхитростностью этого человека, или может быть все – таки хитростью. Она задумалась, но затем прогнала прочь эти мысли, прибавив шагу, что бы действительно не попасть под дождь.

***

Он был в бешенстве. Он испытывал агрессию, злость, но бешенство… Это было что – то новое, и доселе не известное. Обычным его состоянием было равнодушие, но эта кукла, заставила его впасть в неудержимую, похожую на алый поток, с металлическим привкусом, ярость. Он метался по дому, как одержимое, обезумевшее чудовище, заточенное в клетку, и раз за разом с его губ срывался утробный, животный рык, от которого дом, мелко вздрагивал, и ступени тихо скрипели, пытаясь успокоить клокочущую внутри него ярость. Он не прислушивался к нежному, острожному утешению здания. Пока он, как чокнутый носился по лестницам взад и вперед, на мгновение, замирая около окна, которое выходило на подъездную дорожку, тени сзади него клоками опадали, превращаясь в пыль, которая покрывала ступени. Он хотел ломать мебель, выдрать с клоками провода, разбить вдребезги все, что находилось в доме, а еще лучше когтями впиться в фарфоровую шею его куклы, которая не желала играть по правилам, и посмела, подумать только, сбежать из его вотчины. Кукла, не успев оказаться в его власти, благополучно уже, в первые дни, вырвалась из его крепких, чернильных оков. Он положил руки на подоконник, поглаживая дерево пальцами, стараясь дать понять дому, что он спокоен, как никогда в жизни. Здание последний раз скрипнуло ступенями, и все снова потонуло в тишине. Невидящим взглядом, он уставился в окно, которое теперь казалось прозрачным, после того, как его красавица, вымыла, казалось вековой слой пыли. Бешенство внутри, медленно, лишь иногда вскидывая голову, плавно сходило на нет. Он крепко сцепил зубы. Кукла не должна была так быстро покидать его. Все его игрушки находились внутри, как минимум несколько дней, пока его тонкая паутина страха и мглы, плотно обвивала сердца его кукол. Она повернула все с ног на голову, меняя правила, да так быстро, что он не успевал за ними уследить. Он угрюмо покосился на опавшие нити, которые мертвым грузом лежали около двери, распластавшись на полу, медленно исчезая. Он прикрыл глаза, и чудовищный оскал отразился на его лице. Сегодня он накажет свою нерадивую, неправильную, дефектную игрушку, что бы впредь она не испытывала его терпение. Вчерашнего урока было мало, но ничего. Устав стоять без дела, он медленно заскользил вверх по лестнице, плотно сжав губы. Войдя в свою обитель, он любовно обвел контур лица его фарфоровой балерины. Такую совершенную, такую тихую, такую покорную, и такую… мертвую. Он коснулся рукой потертого, золотого, заводного ключика, опустившись на пол, что быть его лицо было одного уровня с ней. Несколько секунд ничего не происходило, и затем, его бездушная любимица, медленно закружилась, подняв облачко пыли, и медленная, немного дрожащая мелодия, достигла его слуха. Он следил за ней, не отрывая глаз, не мигая, успокаиваясь, погружаясь в состояние покоя. Мертвая. Эта мысль билась где – то на задворках его сознания. Полубезумный монстр, запертый на много веков в этом доме, был не намного живее, его фарфоровой спутницы, получающий удовольствие лишь от ощущения своей силы. Он фыркнул, отбросив странные для него мысли. Капля непокорности, может быть интересным дополнением к игре. Другие куклы так не поступали, но может быть, это и было тем самым проблеском жизни, которого ему так давно не хватало.

***

Буря прошла мимо, и гранитно – серые тучи, прошли стороной, снова вернув ласковое, бледное солнце. Потирая руки, Грейс, стояла в немного покосившейся телефонной будке, гипнотизируя диск, будто бы, подвластный силой ее мысли, он сможет набрать нужный номер. Она закусила губу, думая, правильно ли хочет поступить. Хисти. Единственный человек, который был в курсе, обо всех ее бедах, единственный человек, который никогда, ни за какие сокровища мира, не выдаст ее зверю. Последний раз, она украдкой связалась с ней, около месяца назад. Грейс качнулась с пятки на носок, обдумывая свое желание. Такую вольность как иметь в своем доме телефон, или любую другую технику, через которую ее с легкостью могли вычислить, было не возможно, но телефонный автомат… Собрав всю свою решимость в кулак, она набрала номер, слушая длинные, металлические гудки.
- Алло? – на другом конце трубки послышались знакомые стальные интонации Хисти. Грейс на мгновение прикрыла глаза, вспоминая темные, в вечном беспорядке волосы, драные джинсы, и вытертую кожаную куртку.
- Алло? Вас не слышно!
Это прервало раздумья, и глубоко вздохнув, девушка ответила:
- Хисти. Это я.
- Грейс, хвала Небесам! Где ты сейчас? Все в порядке? Ты слишком долго не давала никаких вестей. – Хисти слегка пожурила ее за такую халатность к ее чувствам, хотя и понимала, что по-другому нельзя.
- Я в порядке, все хорошо. – оглядевшись, проговорила Грейс, сильнее прижимая холодный металл трубки к губам. – Я не очень далеко. Есть какие – то новости?
- Нет, Грейс, нет. Он залег на дно, но я не стала бы слишком уж верить этому. – понижая голос, ответила Хисти.
- Я поняла. Спасибо тебе.
- Не за что, Грейс. Я очень надеюсь на твое благоразумие. – она тяжело вздохнула.
- Поверь, у меня оно развито в избытке. – ухмыльнулась Грейс. – Что же, тогда, отбой.
- Не теряйся. Удачи тебе. – еще один глубокий вздох, и Грейс с тяжелым сердцем повесила трубку, не дожидаясь коротких гудков. Девушка прислонилась лбом к холодному, металлическому диску, на мгновение, прикрыв глаза. На душе снова, так же как и бесчисленное количество раз, скребли не прощеные кошки. Тряхнув головой, она вышла из будки, подняв лицо к небу, по которому неспешно плыли дымчатые облака. Что же, пора было выкинуть ненужные мысли из головы, которые только иссушали ее душу. Если ничего невозможно изменить, можно лишь плыть по течению. Она прошла все магазины, которые попались ей на глаза, с вопросом о трудоустройстве, везде встречая отказ. Что же, она приняла этого. Деньги еще есть, возможно, где – то, хоть что – то освободиться. Городок был маленький, неопрятный, но в то же время, в самом его воздухе был необычный, какой – то простой, сельский шарм. Потеряв надежду на работу, и устав, не хуже собаки от длительной, и в какой – то мере бестолковой прогулки, она зашла в магазин, прикупив некоторые продукты, которые были ей необходимы, если не для радости, то хотя бы для выживания.  Единственное, что совершенно не вписывалось в ее бюджет, ровно, как и в планы, эта плитка горького, бельгийского шоколада. После первого кусочка, который растворился, оставив на языке приятную терпкость, Грейс поняла, что в любом случае, жизнь наладилась. Поправив натирающую плечо лямку, потяжелевшего рюкзака, она отправилась назад, в свою тихую, стоящую на отшибе обитель. Неожиданно, ей на глаза попалась вывеска, и она резко остановилась, будто бы наткнулась на невидимую стену. «Колодец желаний. Эзотерический магазин», гласила табличка, деревянная и вытертая. Грейс нахмурилась. В камни, которые исполняют любые желание, или в обереги, которые приносят достаток, она особенно не верила, да если честно, ее голова была забита немного иными вещами. Единственное, оставалось одно большое, и жирное «но». То что, вчера происходило в ее доме, совершенно не вписывалось в картину ее мира, ровно, так же как и в любое, будь то физическое или психологическое объяснение. На ум приходило лишь одно. В доме жило, нечто. Она потерла запястье левой руки, и быстрым шагом, вошла в лавку. Над дверью, призывно звякнул колокольчик, и она остановилась, как вкопанная, оглядывая помещение. Лакированная, темная стояка, на котором в хаотичном порядке расположились свечи, и ароматические масла. По стенам стояли стеллажи, забитые, стоящими ровными рядами книгами. И это не считая всевозможных полочек, на которых громоздились резные чащи, деревянные кубки, «ловцы снов», и еще Бог весть каких вещей, названия и применение которых она не знала. В самом воздухе же, витал тяжелый аромат сандала, от которого голова мигом разбухла. Дела в лавке видимо шли не очень хорошо. Прошли долгие, мучительные минуты, а из – за тяжелой, темной шторки, за которой скрывался вход, видимо в подсобку, так никто и не вышел. Грейс пожала плечами, и прошла к стеллажам с книгами, проведя пальцами по корешкам, стараясь выявить нужную, в ярком хитросплетении букв и символов. Она настолько погрузилась в распознавание нужного, что даже не заметила, как за ее спиной кто – то появился. Лишь мерное покашливание, заставило ее на мгновение вздрогнуть, и развернуться.
- Итак, дождя все-таки не случилось, но ты здесь. Зеленый тупик, 37. – лучезарно улыбнулся ей мужчина, устремив взгляд на потолок. Джек. Его зовут Джек, всплыло в голове. Она критично оглядела его, и вздернув вверх брови, проговорила:
- Не думала, что ты можешь работать в таком… - она на мгновение замялась, подбирая слово. - …колоритном месте.
- Место, как место. – пожал он плечами. – Ничем не хуже, чем любое другое, более того, оно даже занятное. Иной раз заходят такие чудаки, что просто диву даешься. – он улыбнулся, показывая ровные, белоснежные зубы. – А ты, решила воспользоваться предложением?
- Нет, мне нужна книга. Поможешь? – она усмехнулась уголками губ, широким жестом обводя бесчисленные ряды книг.
- Помогу, но я так и не услышал твоего имени. Я между прочим представился.
- Грейс. – сумрачно ответила она.
- Грееейс. – протянул он, продолжая улыбаться. – И какая же тебе нужна книга?
- Что – нибудь о сверхъестественном. Например, о полтергейстах. – она пожала плечами, изобразив на лице равнодушие.
- Завелось что – то не слишком приятное? – хохотнул он. – Или простое любопытство?
- Любопытство. – сконфузилась она, скрестив руки на груди.
- Ну как скажешь. Наш городок, богат на легенды. – он фыркнул, достал из-за шкафа, низенькую, всего в три ступени стремянку, и полез наверх. Битых полчаса они выискивали то, что было нужно, в том хаотичном разбросе, который царил на полках, и наконец, их совместные старания увенчались успехом. Уложив сразу три довольно увесистых тома в свой рюкзак, она выложила на стойку купюры.
- Как насчет обещанного чая? – вопросил Джек, убирая деньги в звякнувший кассовый ящик.
- Не сегодня. – она снова покачала головой, закидывая на плечо рюкзак.
- Давай, я хотя бы тебя подвезу.
Она на мгновение замялась. Ноги гудели, в животе неприятно сосало, и единственным ее желанием было сейчас смыть с себя городскую пыль и, усевшись на диван, с порцией запеченной картошки, погрузится в чтение. Такая радостная утренняя дорога, сейчас вводила ее в состояние близкое к апатии.
- Эй, здесь нет ничего страшного. Я даже могу не подвозить тебя к дому, если ты так переживаешь, что я могу быть назойливым визитером. – он подмигнул ей, продолжая улыбаться. Грейс тяжело вздохнула, и все же согласилась. Она так отвыкла от проявления человеческой доброты, что везде искала подвох, но может быть сейчас стоит поверить. Да и Джек перестал внушать недоверие. Окрыленный ее положительным ответом, он вслед за ней вышел из лавки, закрыв ее на ключ, и направился к припаркованному автомобилю.
- Магазин принадлежит моей матери, но у нее сегодня законный выходной. В день бывает не больше одного – двух завсегдатаев, так что вряд ли меня хватятся. – объяснил он, увидев удивленный взгляд Грейс, садясь за руль машины. Джек повернул ключ зажигания, и автомобиль недовольно, и как то рассерженно чихнув, заглох.
- Ненавижу, эту развалюху. – буркнул мужчина повторив попытку.
Лишь на третий раз, машина с натугой заворчала,  не заглохла, и тронулась. Он был прав, когда говорил о десяти минутах езды, и все это время прошло в ничего не значащих разговорах.
- Здесь налево, и остановись. – проговорила Грейс, увидев знакомый поворот.
Скрипнули шины, на покрытой гравием дороге, и чихнув, автомобиль остановился. Перегнувшись через турбину, и слегка прищурившись от солнца, Джек посмотрел вперед, а затем перевел недоуменный взгляд на попутчицу.
- Только не говори, что ты живешь в том, старом особняке?
- И что же с того? – щеки девушки вспыхнули.
- О нем говорят ужасные вещи. Теперь понятно, зачем тебе понадобились книги о призраках. – осторожно ответил он.
- И что же говорят? – Грейс сложила руки на груди, приготовившись внимательно слушать.
Машина снова тронулась, продолжая путь по направлению к ее дому, но девушка казалось, этого даже не заметила.
- Еще ни один жилец из этого дома, не вышел живым. Сколько было хозяев, столько и отправились на тот свет, при странных обстоятельствах. – хмуро проговорил он. – Полиция лишь разводит руками, и ссылается на вечные самоубийства. Но не может такого быть. – он на мгновение замолчал. - В городе говорят – этот дом проклят. – он придал весомости своим словам.
- Думаю меня, проклятие не коснется. – она улыбнулась ему уголками губ, хотя червячок сомнения уже проник в ее сердце. Джек на это лишь покачал головой. Впереди, будто бы из неоткуда возник облупленный фасад здания, и закатное солнце играла на его стенах, окрашивая их в кровавые цвета. Грейс почувствовала, как по телу пробежала непрощенная дрожь.
- Что же… - вымученно улыбнулась она. – Спасибо за помощь. – она открыла дверь, вылезая из машины.
- Эй, Грейс, послушай. – донесся до нее голос Джека. – Если тебе понадобится какая – то помощь, обращайся. Я с радостью помогу тебе.
Она кивнула, и помахала рукой, оставляя на лице вежливую улыбку. Темно – вишневый пикап, развернувшись, тронулся в обратный путь, а она, стараясь выбросить из головы состоявшийся разговор, направилась в сторону дома. И в первые, за долгое время ее лицо озарила улыбка, от простого человеческого общения.

***

Куклы слишком давно не было. Солнце окрасилось в бордовые тона, оставляя на полу свои неровные блики, которые он старательно обходил стороной, а ее все не было. Он стиснул зубы, подойдя к окну в кухне, из которого тоже выходил прекрасный вид на подъездную дорожку. На столике, придвинутом вплотную к подоконнику, стояли ровные батареи изящных чашек, на которых в прочем он не обратил ни малейшего внимания. Внутри клокотало от неудовольствия. И тут он увидел. Темно – вишневая машина остановилась в опасной близости от дома. Его губы изогнулись в оскале, и он с шумом втянул воздух носом. Если сейчас эта игрушка лишь только переступит порог, он в долю секунды сломает ее, что бы раздражение и напряжение, которое он испытывал на протяжении всего дня, наконец покинуло его. Он разобьет неизвестную игрушку на мелкие осколки сразу же, в мгновение ока, и достигнет состояния близкого к покою. Но, из машины вышла его красавица. Он вытянулся, не сводя с нее глаз. Кровавое солнце, переливалось в ее волосах, оттеняя изящный овал лица, с как будто бы вылепленными скулами. Кофта, пошитая из легкого газового материала, обнажала острые, белоснежные плечи, выделяя остро очерченные ключицы. Но внезапно, он понял что, что – то не так. Оторвавшись от созерцания своей прекрасной куклы, он перевел взгляд на машину. В ней сидел мужчина, радостно улыбаясь его кукле, и она улыбалась ему в ответ. Внутри натянулась и разорвалась тонкая струна его терпения, и одна из чашек с хрустом сломалась в его когтистых пальцах, усыпав стол осколками. Бешенство и ярость, что кто – то другой посмел смотреть на его куклу, да еще и разговаривать с ней, получать от нее улыбки, ярким, алым потоком затуманило разум. Он рванул вперед, к входной двери, чувствуя, как вокруг него, завихряются тени. Он замер в углу, из которого было прекрасно видно дверь, стиснув зубы. Ключ повернулся в замке, с тихим щелчком поддался замок, и дверь распахнулась, впустив внутрь его красавицу. На ее лице играла едва заметная улыбка. Кукла успела пройти только два шага. Ничтожные два шага, когда он взмахнул рукой, заставив дверь с грохотом закрыться за ее спиной на все замки. Он увидел страх в ее распахнутых глазах, но запах лилий так и не достиг его обоняния. И это стало последней каплей, в чаше его терпения. Не выдержав напряжения, лампочки взорвались, телевизоры, до того момента выключенные разом зажглись, наполнив дом, металлическим, мерзким шипением, стул пролетев через всю гостиную, врезался в стену, усыпав пол щепками. Сейчас даже если бы он захотел, он не смог бы остановится. Кукла, бросив на пол рюкзак, кинулась к входной двери, стараясь ее открыть. Нет, она не уйдет от него. Не сегодня. Он с силой опустил сжатый кулак, ударив им в дверь. Глухой, громкий звук заставил ее отскочить в сторону, и кинуться наверх, на пределе своих сил, цепляясь за гладкие перила лестницы. Он последовал за ней, получая извращенное удовольствие от ощущения своей силы. Он не убьет ее, но накажет так, что бы впредь, она даже не помышляла менять правила игры. Он скользил за ней, чувствуя, как по ступеням ползут едва видимые трещины. Кукла закрылась в своей комнате, в надежде скрыться, спастись, но дверь не была ему помехой. Он слышал мелодию ее учащенного сердцебиения, чувствовал прерывистое дыхания, но аромата лилий все не было. Кукла не желала бояться. Он просочился в комнату, видя, что она стоит посередине, сжимая в руках треклятый фонарик, будто бы он мог спасти ее жизнь. Он облокотился о стену, испытывая мстительную радость, от вида ее побледневшего лица. Он подняв вверх руку, заставляя воздух в комнате завихрится, поднимая вверх безделушки стоящие на полках. Поднявшийся ветер, трепал ее волосы, бил в лицо, а он продолжал, стоят, оскалившись, разглядывая ее.
- Хватит!!! Немедленно прекрати!!! Что тебе нужно!?!
Ее крик, на мгновение заставил его опешить, и этого мгновения хватило, что бы водоворот воздуха прекратился, и все поднятые вверх предметы, камнем рухнули на пол, разбившись в дребезги. В ее голосе не было страха, не было мольбы, не было просьбы. В нем была безграничная злость. Более того, кукла пыталась поговорить с ним. Никому до нее не приходило это в голову. Он хмыкнул. Кукла оказалась зубастой игрушкой. И совсем не такой простой, и пустоголовой, как показалось ему в начале. Это было забавно в двойне. Что же, она хочет узнать, что он хочет? Начнем с малого. Ее видавшая виды сумка, пролетела через всю комнату, ударившись о стенку, и вывалив на пол все содержимое. Темно – синее платье, вынырнуло из вороха одежды, поднявшись над полом, и устремилось в ее руки. Неловко она поймала его, вцепившись тонкими пальцами в материю. Дверь в ванную комнату распахнулась, и штора, висевшая над ванной, грудой шуршащей тряпки, рухнула на пол, а по зеркалу пробежала трещина. Он остановился, скрестив руки на груди, довольный произведенным результатом, а заодно и представлением. Только определенно глупец, не понял его, прозрачного как вода, желания.
- Серьезно? Платье? – ее голос сочился ядом. – Кто ты вообще такой, и что тебе нужно от меня?
Он фыркнул, ударил кулаком по двери в ванной. Гнев медленно сошел на нет, уступив место любопытству. Неужто кукла решила попробовать с ним поговорить?
- Если я одену его, ты оставишь меня в покое? – она стиснула зубы, смотря в пространство комнаты. – Если да, стукни один раз.
Наивная, сумасшедшая кукла. Теперь он не просто не оставит ее в покое, теперь он будет наблюдать за ней вдвойне. Он лениво ударил в стену два раза.
- Это из-за того, что я живу здесь? – последовал следующий вопрос.
Он на мгновение замялся, не зная, как правильно ответить. И да, и нет. Она вторглась в его жилище, но это сейчас играло самую маленькую роль. Теперь его планы были подкорректированы. Кукла должна улыбаться, быть рядом, веселить его, и наполнять жизнью его жалкое существование. Пока она лишь была рядом, но скоро все должно измениться. Он взлохматил гриву нечёсаных волос, раздумывая над ответом, а затем осторожно ударил два раза, затем одни, и еще раз, два раза. Вдруг поймет, хотя надежды на это мало. Она скрестила руки на груди.
- Тебе не удастся выгнать меня. – упрямо сказала она. – Я буду жить здесь так же, как живешь здесь ты.
Он фыркнул. Он как бы совсем не собирался ее выгонять. Либо ломать, либо жить. Третьего варианта для него не существовало, ровно, как и второго до сегодняшнего дня… Он поторопил ее, напоминая о своем желании, снова закрыв и распахнув дверь в ванную.
- Хорошо. – пробормотала она, слегка тряхнув волосами. – Я выполню твое желание, что бы ты успокоился, хотя бы ненадолго. – на этой ноте она прошла в ванную, плотно закрыв за собой дверь. Он остался стоять в своем углу, жмурясь от удовольствия. Игра обретала новые, все более интересные краски.

Глава 3.

Два дня прошли в относительном спокойствие. Целых два дня. Его кукла ходила по дому, радуя его взгляд, а он терпеливо наблюдал за ней. С ее приходом, дом казалось, обрел новые, более яркие, более насыщенные краски. На каждой поверхности, в самом воздухе, отпечатался ее, особенный и неповторимый, след. Он следил за ее отточенными движениями, когда она мыла посуду, когда заплетала волосы в широкую, небрежную косу, когда, не замечая ничего вокруг, погруженная в свои мысли, отправляла вилку с едой в рот. Это было обыденно, и как то правильно. Он больше не докучал ее своим присутствием, наблюдая за ней на расстоянии. Кукла должна радоваться, а не пугаться любого шороха, который издавал полубезумный монстр. Сегодня, львиную долю своего времени она провела на диване в гостиной, смотря телевизор, перепрыгивая с канала на канал. Он был неподалеку от нее. Сидел на корточках, на тумбочке, сложив руки «домиком», между ног, сам себе, напоминая большую, уродливую горгулью. Он хмыкнул, над этим сравнением. Кукла зевнула, взлохматив волосы, и выключила телевизор. Он насторожился, готовый в любой момент слезть со своего постамента, что бы последовать за ней. Но этого не потребовалось. Кукла взяла в руки, брошенный в углу рюкзак, и снова вернулась на диван, достав из него книги. Любопытство взыграло, и он вытянул шею, стараясь рассмотреть названия, но она уложила книги на коленях так, что он не смог увидеть ни буквы. Он фыркнул, отвернувшись. Не очень то и хотелось. В конце – концов, что она может читать такого, о чем он не знает. Он отвернулся в сторону окна, за которым медленно опускались сумерки. Тонкая, узорчатая тюль слегка покачивалась от едва уловимого ветра. Куклу нужно было оставить в покое, хотя бы ненадолго. Он уже собрался встать, для того, что бы вернуться к своей балерине, в свое личное царства тишины, как неожиданно услышал ее голос.
День был утомительно скучен, но это было именно то, что так не хватало Грейс. Провалявшись почти целый день на диване, и съев добрые четыре пакета попкорна, она решила, что пора побольше узнать о своем занятном, невидимом соседе, который, к слову сказать, как сквозь землю провалился. Может быть, оставить его в покое, и ни как не показывать свое любопытство, было лучшим, но дух авантюризма взыграл в ней, подобно нахлынувшей волне. В конце – концов, что она теряет. Она встала с дивана, потянувшись, стараясь размять немного одеревеневшие мышцы, и вытащила оставленный рюкзак. Открыв первую попавшуюся книгу, она сразу же отправилась в оглавление. Типы приведений. То что нужно. Она быстро пробежала страницу глазами, но чего то, за что можно было, зацепится взглядом, не нашла. Хмыкнув, особенно не надеясь на успех, она отчетливо проговорила в пространство:
- Ты еще тут? Или все-таки решил отправиться к свету в конце туннеля?
Он на мгновение опешил, а затем хмыкнул. Она действительно верит в эти бредни о свете и туннелях? Не дождется. Не меняя положения, он стукнул ладонью по стене.
- Значит все таки тут. – она усмехнулась уголками губ, поудобнее устраиваясь на диванных подушках. – Если ты отвечаешь на вопросы, значит, у тебя есть разум, верно же?
На мгновение он почувствовал раздражение, но махнул на него рукой. Что взять с пустоголовой куклы, у которой видимо, случилось затмение, после знакомства с ним. Он снова ударил в стену, вложив в удар, как можно больше возмущения. Грейс хихикнула, на каком-то подсознательном уровне поняв, что невольно оскорбила это странное существо.
- Не обижайся, я просто пытаюсь понять, с кем, или же чем мне предстоит жить. Я даже книги нужные купила. Надо же заранее знать, что от тебя ожидать. - она навострилась, прислушиваясь, но затем поняла, что вопрос то как раз она и не задала. Внутри разливалось приятное тепло. Она не одна. И пусть соседство странное, и даже местами пугающее, она не одна. Тряхнув головой, отгоняя от себя мысли, она снова уткнулась взглядом в книгу, водя пальчиком по строчкам.
- Вот, к примеру, послушай. Призраки животных. Ты часом не животное? – скрывая улыбку за страницами, она стала ждать ответа.
Животное?! За кого она его принимает?! Он возмущенно два раза стукнул в стену, да так, что с потолка посыпалась пыль, на что его кукла лишь хихикнула, и продолжила:
- Тогда может быть, ты Лемурий? – это уже больше смахивало на правду, подумала она. -  Лемурий считали зловредными существами - плутающим типом привидения, которое несло в себе ярость и враждебность.
Он фыркнул, закатив глаза, и снова дважды ударил в стену, выражая не согласие.
- Тогда может быть Фантом? Призрак? Полтергейст?
На все был один ответ, два коротких удара по стене, а он начал раздражаться. Он сам не знал кто он, и это раздражало в двойне. Что она к нему пристала со своими расспросами, так еще и глупыми, лишенными всякого смысла? Он хотел ответить, очень хотел, потому что, это порадовало бы его красавицу, но виски отвратительно сжимались, наполняя все его существо неприятным, колющим чувством и жжением, которое его злило. Он мучительно пытался вспомнить, понять, кто же он, но был не в силах пробиться сквозь плотный, белесый туман, наполняющий все его существо, вызывающее дискомфорт. Это выматывало. Это злило. Потому что это состояние было не правильным, тем которого, он очень давно, чертовски давно не испытывал. Виски ломили, а ее тихий голос, казался ударом, молотом по наковальне. Он стиснул зубы, сжав виски руками, сорвавшись со своего места, а она все продолжала и продолжала задавать бесчисленные вопросы. Он схватил со стола изящную, маленькую, изогнутую вазу, запустив ее в противоположную стену. Ее голос смолк. Тяжело дыша, он повернулся к ней, чувствуя, как жжение и покалывание медленно сходит на нет. Ее точеное лицо было бледно, но она даже на миллиметр не изменила своей позы.
- Ты знаешь, что у тебя отвратительные манеры? И сейчас ты больше похож на чокнутое чудовище, нежели еще на кого – то. – сухо проговорила она, откладывая книгу. Все было в порядке, он казался вполне миролюбивым привидением, готовым общаться, что изменилось? Он продолжал тяжело дышать, чувствуя, что если и не напугал свою драгоценную куклу то, как минимум вызвал ее неудовольствие. Ну и черт с ней. Чудовище. Чокнутое чудовище. Да, этот эпитет был вполне применим к нему, и укладывался в картину его мира. Запертое как в клетке, в этом доме, древнее, чокнутое чудовище. Он перевел дух, и аккуратно ударил по стене, один раз.
- С чем ты соглашаешься? С тем, что ты чудовище? – недовольно пробормотала она, вытягивая ноги.
Еще один короткий стук, был ей ответом. Она тихо хмыкнуло. Чудовище, так чудовище. В принципе, это роли не играло. Она уже знала одно чудовище, больше похожее на зверя. И нынешнее значительно отличалось, от того, прошлого.

***

Скудные запасы провизии медленно подходили к концу. Прошла почти неделя с тех пор, как она появилась в этом огромном, пропыленном доме, с чудовищем, у которого был крайне скверный характер. Пока о нем, она смогла выявить не много. Лишь то, что он ни на мгновение не оставляет ее, что готов идти на контакт, обладает быстро сменяющимся настроением, и полным отсутствием манер. В принципе не мало, для существа, которое она даже не могла увидеть. Она прочитала все свои книги от корки до корки, но так и не нашла, ничего, что указывало на то, чем является ее персональное чудовище. Ни одно, из вышеописанного не подходило к нему. Может быть чуть-чуть полтергейст, и то с натяжкой. Грейс уже устала ломать голову над этой дилеммой. Солнце только – только поднялось на небосклон, а она уже была одета, и связывала волосы в привычный «конский хвост». Пора было выйти в город, но на этот раз, она таки возьмет видавший виды велосипед. Он же разлегшись на потолке в ее комнате, вытянув ноги, лениво наблюдал за ее сборами. Сегодня было спокойно и радужно. Он даже не обратил внимания, на то, как тщательно она собирается. Его кукла радуется, одевается, и находится рядом. Это все что он хотел на сегодняшний день. Он приоткрыл один глаз, увидев, что она подняла с пола неизменный рюкзак, и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Он потянулся, расслабившись, и закрыв глаза. Пусть немного отдохнет от его присутствия, пусть она его и не ощущала. Неожиданно в его голове, как будто прозвенел колокольчик, а тонкая струна внутри оборвалась. Он резко распахнул глаза, спрыгнув на пол, и перед глазами встал багровый туман. Дверь, ведущая на улицу, распахнулась. Его губы слегка поднялись, обнажив звериный оскал, и в одно мгновение он оказался в гостиной, ровно в тот момент, когда его кукла, помявшись на пороге открытой двери, решилась выйти на улицу. Одно молниеносное движение, заставило дверь резко, с глухим звуком закрыться, и замки сами собой защелкнулись. Грейс отскочила на пару шагов, испуганная неожиданным буйством двери. Не было сомнений в том, кто все это сделал. Она сузила глаза, медленно оглядывая пространства, и дернула за ручку. Заперто. Очередная лампочка над ее головой взорвалась.
- Я не собираюсь быть пленницей в собственном доме, и перестань взрывать лампочки! Я разорюсь! – прокричала она, чувствуя, как начинают гореть щеки от злости.
Ответом ей послужил неровный, злой перестук в стенку, от которого в сторону поползла паутина трещин. Она скрестила руки на груди. Он стоял напротив нее, в такой же вызывающей позе. Кукла не выйдет отсюда. Если она выйдет, она уйдет, а он не мог допустить этого.
- Выпусти меня. – прошипела она, уверенная в том, что он слышит.
Он с силой, дважды ударил по стене, выражая не согласие, и снова скрестил руки на груди. Грейс решила пойти другим путем, в прочем не надеясь на успех:
- В отличие от тебя, я не могу питаться «святым духом».
Он хмыкнул, и одним движением открыл дверцу холодного шкафа стоящего в углу гостиной, вывалив на пол скудные остатки провизии, и снова скрестил руки на груди, довольный тем, что смог достойно ответить ей. Ну как достойно… Вряд ли порча продуктов, являлось достойным ответом, но не мукой же на полу буквы выписывать. Грейс охнула, и кинулась к шкафу, начав быстро собирать провизию, снова убирая ее на место. Сдув с лица прядь волос, она снова поднялась на ноги. Технически, он был прав. Она еще раз убедилась в том, что общается с разумным существом. С каменным лицом, она снова вернулась к двери, дернув за ручку. По прежнему заперто.
- Я не могу постоянно быть в доме. Мне нужен свежий воздух. Это естественная потребность человека.
Он пожал плечами. Воздух, так воздух. Окна на всех этажах распахнулись, впустив внутрь утреннюю прохладу.
Она приложила ладонь ко лбу, размышляя над тем, что ему сказать, что бы он выпустил ее из треклятого дома на волю. Без особой надежды, она проговорила:
- Почему ты не выпускаешь меня?
Он задумался, пытаясь понять, как ей обосновать причину. В голову пришла идея. Он скользнул к телевизору, включив его. На экране появилось лицо дикторши местных новостей, которая что – то вещала. Он поморщился, и переключил канал. Он уже устал щелкать, казалось, просмотрел сотню каналов, и наконец, нашел то, что искал. На экране отобразилась серьезная авария, где – то на севере страны. Искореженный металл полыхал, а пожарные никак не могли потушить огонь. Он кивнул сам себе, оставив картинку. Грейс, которая с самого начала его манипуляций с телевизором подошла ближе, непонимающе рассматривала то, что показывали. 
- Авария? У меня нет машины. – она подняла глаза к потолку.
Он хлопнул ладонью по лбу, проведя пальцами по лицу, и дважды стукнул в стену. Ну давай же, глупая кукла, пойми.
- Огонь? Дорога? Вода? – начала перечислять она, все, что видела на экране, и на все был один ответ. Два коротких перестука. Наконец ее терпение лопнуло, от игры в шарады с приведением.
- Господи, я не понимаю! Что не так?! Выпусти меня, черт тебя дери! – на мгновение ее глаза округлились, и догадка дошла до ее разума. – Стоп. Опасность?
Бинго! Он с таким остервенением ударил один раз в стену, что даже не заметил, что его кукла всего мгновение назад, практически накричала на него.
- Ты действительно, сумасшедшее чудовище. – она хмыкнула, а затем лукавая улыбка озарила ее лицо. – Ты что же, защищаешь меня?
Он закатил глаза, и решил, что лучше ответить согласием.
- Послушай. – как можно спокойнее проговорила Грейс в пространство. – Все будет в порядке. Я съезжу в город, и вернусь обратно. Обязательно вернусь. Мне некуда больше деваться. Обещаю. Отпусти меня, пожалуйста.
Резонно, подумал он, крепко задумавшись. Ей некуда деваться, и она вернутся обратно, так она сказала. И даже попросила, так, как просят человека. Может быть… Он прикусил губу. Отпускать ее определенно не хотелось, но в каком-то аспекте она была действительно права. Она не может питаться «святым духом». Он потер переносицу. Кажется, чудовище становится через чур добродушным. Он фыркнул, отбросив глупые мысли, и взмахнул рукой. На телевизоре высветился таймер, на котором показались цифры. Три часа тридцать минут.
- Ты меня выпустишь на три с половиной часа? – Грейс подняла вверх брови, и в ответ прозвучал одни короткий стук.
- А если я не успею? – она слегка улыбнулась.
Он сузил глаза, и из его губ вырвалось приглушенное рычание. Чашки, стоящие на столе, одна за другой лопались, в его когтистых руках, орошая столешницу осколками.
- Перестань ломать мои вещи! – прокричала Грейс. – Я поняла! Я вернусь, через три с половиной часа. Но это не из-за твоих угроз. Я все равно не собиралась в город надолго.
Девушка действительно не собиралась. Ей всего лишь нужно было купить продукты, а заодно зайти в тот эзотерический магазин, но он воспринял это иначе. Как же, не из-за них. Именно из-за них. Он хмыкнул. Блеф сработал. Он не смог бы причинить вред своей красавице. Она единственная обращала на него внимание, отказывалась бояться, и наполняла его жизнь, иллюзией радости. Черт возьми, она даже пыталась с ним разговаривать, более того, успешно. Он был ей благодарен за этот, и совершенно не хотел ломать, эту волшебную, интересную куклу. Таймер начал обратный отсчет, замки снова щелкнули, и входная дверь распахнулась. Ее лицо озарилась улыбкой.
- Спасибо. Я вернусь.
Он тяжело вздохнул, провожая взглядом ее спину, слыша, как она запирает дверь на ключ. Он вернулся к окну, взобравшись на стол, сев на корточки и сложив руки «домиком» между коленей, провожая ее взглядом. Если она не вернется к нему, он разрушит дом, и будет обитать на пепелище. Услышав его мысли, дом судорожно заскрипел, напуганный его вспышкой. Он казалось, даже не заметил этого, продолжая, не мигая, не двигаясь, смотреть вслед развивающемуся хвосту светлых волос. Она обещала, и он на мгновение поверил ей. Она вернется.

***

Ветер приятно обдувал разгоряченное тело, путаясь в волосах, вызывая улыбку на лице Грейс. Висевший на плечах рюкзак до отказа заполненный провизией и лампочками, практически не мешался. Она на мгновение опустила глаза, скользнув взглядом по треснутому циферблату наручных часов. Еще час у нее в запасе есть. Девушка не собиралась мириться с хозяйскими замашками, ее личного, безумного чудовища, но она пообещала вернуться в срок. Пусть она его и не видит, но считала она его за человека. За равного себе. Она резко затормозила перед невзрачной лавкой эзотерических вещей, подняв пыль. Мысль появилась в ее голове совсем недавно. В одной из книг, которые ей продал Джек, была целая глава посвященная общению с потусторонними силами. Коль скоро ее чудовище общается по средствам звуков, может быть некая спиритическая доска, сможет помочь им обоим лучше понимать друг друга? Тем более что у соседа, видимо все было в порядке с чувством юмора, если он догадался вывалить из холодильника еду, и открыть нараспашку окна. Поставив велосипед у стены, Грейс прошла в магазин. Колокольчик призывно прозвенел, лишь только открылась дверь. Девушка устремила взгляд на прилавок в надежде увидеть Джека, но его не было. Вместо него, зажав в ярко алых, длинных ногтях счета стояла женщина. Она могла бы показаться миловидной, если бы не пренебрежение, написанное на ее, испещренном морщинами лице. Услышав призыв колокольчика, она подняла голову, сняв тонкие, прямоугольные очки, внимательно уставившись на нее. Грейс на мгновение опешила. Не было сомнений, что перед ней хозяйка лавки. Вся ее поза выражала нетерпение, как будто бы ее отвлекли от очень важных дел.
- Чем могу помочь? – ее голос был хриплым, и от него ощутимо веяло холодом.
- Мне… - замялась Грейс, не в силах оторвать глаз, от такого же ярко – красного, как лак на ее ногтях, широкого платка накинутого на ее плечи. Он казался пятном, на которое волей-неволей заостряешь взгляд, ведь вся остальная фигура женщины тонула в черных глухих одеяниях. Что – то в ее образе, в самой ее позе, напоминало ей о цыганах.
- Мне нужна спиритическая доска. – мужественно закончила девушка, продолжая без зазрения совести разглядывать ее. Кажется дурной пример заразителен, и она растеряла все свои манеры, благодаря чудовищу. Цыганка лишь пренебрежительно скривила губы, и достала из – под прилавка пыльную коробку. 
- 16,97. – сухо проговорила она, оценивающе разглядывая ее.
Грейс на мгновение задохнулась. Господи, это же целое состояние для нее! Почти двадцать долларов. На это можно было жить две недели, если не больше. Она прикрыла глаза, понадеявшись, что игра стоит свеч, и выложила на стол купюры, стараясь не думать о своей расточительности. Цыганка улыбнулась уголками губ, и выбила чек. Грейс же старательно запихнула коробку в рюкзак, и уже отправилась к двери, как услышала за своей спиной:
- Удачи с персональным Цербером.
Грейс резко развернулась, но женщина уже продолжила деловито рассматривать счета. Тряхнув волосами, девушка вышла из лавки, и сев на велосипед, поехала домой. У нее осталось чуть больше, чем сорок минут. Затормозив у дома, вспугнув двух соек сидящих на дереве, она спрыгнула с велосипеда, прислонив его к стене, и подхватив рюкзак, ворвалась в дом. Таймер на телевизоре достиг отметки нуля, и начал пищать.
- Я вернулась, и заметь в срок. – крикнула она с порога, стягивая с ног кроссовки.
Он ухмыльнулся, лениво сползая с места своего наблюдения. Тугой узел сомнений внутри, сам собой распустился. Он поступил верно. Кукла выполнила свое обещание. Он взмахнул рукой, жестом выключая телевизор, погружая дом в полную тишину.
- А еще, я купила новые лампочки, и очень надеюсь, что ты больше не будешь меня разорять, расточитель. – она усмехнулась, снимая кофту, и вешая ее за капюшон на крючок.
Он неопределенно пожал плечами, на мгновение, забыв, что она его не видит.
- И кстати, - продолжила она, быстрым шагом, проходя в гостиную, к дальнему столику, придвинутому к небольшому, двухместному, темно бардового цвета, дивану. – Я еще кое – что приобрела, и это влетело мне в целое состояние. Ты вообще здесь? – она подняла глаза, продолжая собирать в одну кучку журналы, раскиданные по всему столу.
Он коротко стукнул, объявляя о своем присутствии, с интересом наблюдая за своей красавицей. Что могла еще придумать кукла?
Грейс меж тем, деловито освободила стол, и нырнула в ящик, где она видела толстые, белые свечи. В книге писали, что без свечей, ну ни как. Выложив их на стол, она слегка нахмурилась, силясь вспомнить, без чего еще ей не обойтись.
- Никуда не уходи. – бросила она, подбегая поочередно к окнам, закрывая их и задергивая шторы, что бы ни один сквозняк не коснулся стола, для чистоты эксперимента. Он поднял вверх брови. Да он собственно и не собирался, тем более что тут разыгрывается настоящее представление. Схватив спички, Грейс уселась на диван, поджав под себя ноги, и зажгла свечи, хаотично расставив их на столе, и остановилась, пытаясь оценить результат. Вроде бы как надо. Он встал напротив нее, почесав затылок, очень смутно представляя, для чего такие ухищрения. Кукла не переставала его удивлять. А удивляться он перестал очень и очень давно. Наконец, она с превеликой осторожностью вытащила коробку, и достала из нее доску, расположив ее на середине стола. Ладно, не жалко денег, подумала она. Доска была красивой: черной и лакированной. Полукольцом, на самом верху расположились все буквы алфавита. В середине круг, в котором обозначился треугольник. По разным сторонам выведены, укрытые в кругах слова: «Да» и «Нет».  А по краям шла белая, изящная вязь, неизвестных ей символов. Заглянув в коробку, она вытащила на свет треугольную пластину, сделанную из очень легкого материала. Уложив ее в круг, она довольно обвела взглядом творение своих рук. Вроде бы все готово. Он с изумлением наблюдал за ее нехитрыми действами. Неужели кукла, решила вывести их общение на новый уровень. Он видел точно такую же доску, много-много лет назад, и то, когда пришельцы решили попробовать его умаслить, уже после того, как они битых три раза пытались его выгнать. Не стоит и задумываться о том, что и эти его куклы, тоже сломались. Технику он знал, но как сделать это практически, не очень хорошо понимал. Хотя, в прочем, предметы он мог поднимать, значит и здесь справится, раз его кукле, так этого хочется. Ему и самому было любопытно, что она хочет выявить своими действиями.
- Ты еще здесь? – поинтересовалась Грейс, оглядывая пространство.
Он ухмыльнулся уголком губ, хлопнув по столу. Девушка подпрыгнула от неожиданности, но уже через секунду взяла себя в руки.
- Ты знаешь, что это такое? – последовал следующий вопрос.
Он снова коротко стукнул по столу, устремив на нее взгляд.
- Хорошо. Тогда ответь на доске. Ты здесь? – ее губы изогнулись в усмешке.
Она что же, пытается его испытать? Сомневается в его материальности, разуме, в чем? Он почти задохнулся от возмущения, и протянул руку к треугольной пластине. Как на грех, она была слишком гладкой, и когти постоянно слетали с нее. После нескольких бесплотных попыток, его терпение начало кончатся. Грейс, с каким – то мистическим страхом следила за тем, как треугольная пластина, сама по себе шевелится, катаясь по всей доске. Значит ее идея, не была лишена смысла, он готов и дальше контактировать, но тогда почему эта штука, так странно реагирует. Казалось, что доска смазана маслом, хотя девушка лично чувствовала ее шероховатость. Терпение лопнуло, когда треклятый кусок пластмассы укатился к противоположному углу доски. Скрипнув зубами, он впился в него когтями. Грейс на мгновение затаила дыхание, а по ее спине пробежала дрожь. Вот стрелка, именно так она решила назвать пластину, мотнулась к правому боку, а затем на ее гладкой поверхности, появились три глубокие, широкие борозды, оставленные, в этом не было никаких сомнений, когтями. Стрелка, наконец, прекратила бесноваться, и остановилась, устремившись на нее острием. Грейс нервно сглотнула, и скорее просипела, нежели проговорила:
- Ты здесь?
Стрелка мотнулась к слову «Да». Он крепко держал кусок пластмассы в когтях, и внимательно смотрел на нее. Нос щекотал едва слышный аромат лилий. Сумасшедшая кукла. Когда он буйствовал, поднимая вихрь, и ломал мебель, она, видите ли, решила показать свой норов, а сейчас, когда он спокоен как, наверное, никогда в своей не жизни, она вздумала, его боятся. Что вообще происходит в головах у кукол? А у этой, в частности.
Грейс нервно сглотнула. До ее сомнительного предприятия, все казалось занятной игрой. Ее так не испугали взрывающиеся лампочки, закрытые двери, и летящее в нее платье, чем глубокие, звериные борозды на куске пластмассы. Сейчас ее игра, казалась ей опасной. Но отступать уже было некуда, хотя и хотелось сорваться с места, и сломя голову бежать, как можно дальше, от нового зверя. Хотя, с другой стороны, этот зверь, точнее чудовище, не причиняло ей вреда. Там, за стенами дома была более реальная угроза, чем та, которая держала в руках стрелку.
- Ты хочешь навредить мне? – задала она следующий вопрос, чувствуя, как в горле мгновенно пересохло.
Это было самое глупое, что могла спросить кукла. Он поднял вверх бровь, непонимающе уставившись на нее. Если бы он, хотел причинить вред, уже давно бы сделал этого. Почти скучающе, он перевел стрелку к слову «Нет». Она облегченно вздохнула, и сильнее поджала под себя ноги. На ее губах расцвела осторожная улыбка.
- Так кто ты такой?
Нахмурившись, он перевел взгляд на перевернутые вверх тормашками буквы, которые до кучи, еще и расплывались перед глазами. Тряхнув головой, он оставил стрелку, и прошел вокруг стола, забравшись на диван рядом с ней, уставившись на доску, стараясь, что бы буквы попали в фокус его зрения. Он так сосредоточился, что даже не заметил щекочущий, еще более усилившийся аромат лилий. Грейс внимательно следила за доской, но неожиданно, она почувствовала легкий холод, идущий со стороны правого плеча. Скосив глаза, она почувствовала, что сердце ухнуло куда – то вниз. Место на диване рядом с ней, было продавлено так, будто рядом, кто – то сидел, причем довольно не легкий. Буквы, наконец, перестали расплываться, постепенно обретая четкость. Это было приятно. Он, перехватил стрелку, развернув к себе, и неожиданно вздрогнул, скосив глаза. Его прелестная кукла, сидела рядом, так близко, что казалось руку, протяни, и коснешься завитка светлых волос. Ее спина была неестественно прямой, а взгляд широко раскрытых глаз, был, не мигая устремлен на доску. Первый и последний раз, он был так близок от нее, когда она только появилась в доме, и он пытался понять, что ей снится. Казалось, каждый квадратный метр пропитался отвратительным, приторным ароматом лилий, который сейчас не радовал, а наоборот раздражал. Он тяжело вздохнул, стараясь успокоить себя, и сосредоточиться на буквах, которые то ничего, а то казались китайской грамотой. «Чудовище», осторожно, неловко вывел он стрелкой, а затем добавил «Чокнутое» и замер, ожидая ее реакции. На ее бледных губах, дрогнула и снова пропала улыбка. Пока она снова не заговорила, он снова начал двигать стрелку, еще более старательно выводя: «Вопрос. Ответ». Построить более сложное предложение, он был не в силах. Казалось, буквы горят на полотне доски, отпечатываясь в его разуме, и от их света, чувствовалась резь. Он не собирался, даже ценой своего комфорта, прекращать такое занятное времяпрепровождение. Стараясь не смотреть в сторону, от которой идет холод, она высказала свою догадку в пространство:
- Один вопрос, один ответ? Ты хочешь, что то спросить?
«Да». Он уже более ловко справлялся с куском пластика, и даже почти не запнулся, когда повел его в сторону быстрого ответа.
- Хорошо. Я постараюсь на него ответить. – она слегка улыбнулась уголками губ, чувствуя, как сердце перестает нервно биться в грудной клетке, а страх медленно сходит на нет.
«Страх.», аккуратно вывел он, пытливо уставившись в ее лицо. Она нахмурилась, пытаясь понять его вопрос.
- Ты… чувствуешь мой страх?
«Да»
- И что ты хочешь узнать? – она продолжала хмуриться. – Почему я его испытываю?
«Да». Отлично, подумал он. Она его понимает, даже когда он так косноязычен. Это – добрый знак. Он почувствовал, как его почти раздуло от гордости за себя.
- Я не знаю, что ты такое. Я не вижу тебя, и не понимаю тебя. – Грейс на мгновение замялась, а затем проговорила. – Но я не боюсь тебя.
Он хмыкнул. Как же. Уж что – что, а страх он чувствует за версту. Но, в конце-концов, пусть думает так, как хочет. По крайней мере сейчас, запах лилий стал значительно глуше, и на том, как говорится спасибо. «Ты», вывел он, и снова остановился, склонив голову на бок, ожидая ответа. Губы Грейс изогнулись на этот раз в легкой улыбке. Было что – то приятно странное, в таком времяпрепровождении. Она откинулась на спинку дивана, обняв колени руками, слегка скосив глаза на продавленное место рядом с собой. Холод до сих пор слегка касался обнаженного плеча, но страха она больше не испытывала. Какой смысл поддаваться бесплотным страхам? Когда – то давно, в глубоком детстве, которое затем переросло в юность, она боялась темноты. Обычной, комнатной темноты, искренне веруя, что в ее глубине скрываются жуткие существа, которые непременно утащат ее за собой. Зверь, следующий за ней по пятам, заставил ее полюбить ее. Только в темноте и можно было укрыться от его взгляда. Она вздрогнула, обняв плечи руками. Перед внутренним взором проплыла погруженная в полумрак комната, брызги крови на руках и стене, и тяжелая, железная кровать. Тряхнув головой, Грейс отогнала наваждение.
- Ты сидишь рядом со мной, да? – она снова скосила на него взгляд.
Он вздрогнул, удивленно оглядывая диван, на котором сидел, закинув ногу на ногу. Она что же, видит его? Или чувствует? Это не укладывалось в его голове. Его куклы могли его слышать, но лишь тогда, когда их разум обезумел от страха. Именно в тот момент, они были его послушными марионетками, которые надоедали ему. Но видеть… Лампочки и битая посуда, не в счет. Осторожно, он перевел стрелку на слово «Да», а затем набрал короткое слово «Как», и снова пытливо уставился на нее. Она повернулась в его сторону, и дрожь прошла по его позвоночнику. Ее лицо было чертовски близко, а глаза, казалось, устремлены прямо в его лицо. Почему – то это заставило его смутиться, и отвернуться обратно к доске, в прочем внимательно прислушиваясь к ее ответу.
- Ну… - замялась она, - Диван прогнулся, да еще к тому же, я ощущаю небольшой холодок. А вообще, когда ты не кидаешься чашками и не захлопываешь перед моим носом дверь, ты очень приятный собеседник. – она усмехнулась уголком губ.
Он хмыкнул над ее высказыванием. Приятный собеседник. К образу полубезумного монстра, добавилось нечто приятное. Только вот, одно его смущало. Он решил проверить свою теорию. Подняв руку, и зажмурив один глаз, он подцепил когтем прядь волос, отодвинув ее в сторону. Его глаза расширились от удивления, когда он увидел, свою пепельную ладонь, с нечеловечески длинными, тонкими, сухими пальцами, увенчанные черными, острыми когтями, на котором повисла светлая, белесая прядь волос его куклы. Контраст казался поразительным. Он почти увидел, как она затаила дыхание, и поспешно отдернул руку, устремив взгляд в пол. Ему казалось, что в голове с натугой начали крутиться проржавевшие колесики. Он мог брать вещи, касаться предметов, но всегда, когда он пытался тронуть своих кукол, рука просто проскальзывала мимо, не позволяя почувствовать прикосновение. Он не мог объяснить это явление, да и если честно не хотел. Это казалось правильным, но он бы, даже если бы началось землетрясение, не признался бы в этом. Грейс затаила дыхание, когда почувствовала эфемерное прикосновение к пряди своих волос. По позвоночнику пробежала дрожь, но отнюдь не страха. Прикосновение было аккуратным, и каким – то не доверчивым. Ее таинственное чудовище, видимо боялось ее не меньше, чем она его. Эта мысль заставила ее лицо озариться улыбкой, которая больше не пропадала.
- Как твое имя? – спросила она, продолжая лукаво улыбаться. – Не могу же я обращаться к тебе «Эй ты», раз мы такие приятные соседи.
Он фыркнул от такого панибратского определение, но тут же забыл об этом. Имя. Никто никогда не задавал ему этого вопроса, а самого его, это мало интересовало. Имя. Это понятие, было каким – то запредельным. Это означало равенство. Означало личность. Имя. Он зажмурился, пытаясь выявить хотя бы одно воспоминание, которое помогло бы ответить на этот вопрос. Мерзкий, плотный как кисель, белый туман, застал его разум, через который он не мог пробиться. Там было что – то важное. Что – то, что могло помочь, удовлетворить ее любопытство, что – то что могло помочь стать ему чем – то более… живым. В голове нарастал гул, а оттенки красок и теней сплелись в причудливое разноцветное пятно. К звукам примешивалось металлическое шипение. Имя. Оно ему было нужно. Гул нарастал, вызывая глухое, звериное раздражение. Хотелось отключить его, что бы голову перестало разрывать на части. Он почти почувствовал собственный скрежет клыков, и согнулся, впрочем, не отпуская стрелки. Имя. Последний раз его так выворачивало, когда в дом явилась цыганка намереваясь его выгнать. Тогда, спасаясь от глухой, раздражающей боли, он разбил все зеркала в доме, закрыв все двери и все окна. Добившись, что бы она начала испытывать звериный страх перед ним, он впился когтями в ее шею, и лишь когда на ее коже, расцвели кривые, багровые полосы, он ушел в свою обитель, позволив ей убраться восвояси. Сейчас не было ничего что бы могло ему помочь. Его красавица здесь, ждет его ответа, а он как немощный, не может справиться с разрывающим все тело на мелкие осколки, гулом. Руки предательски дрожали, и он даже не заметил, как ладонь соскользнула, оставив на гладкой поверхности доски, кривую царапину. Он почувствовал, как тени под его ногами завихрились, оплетая его ноги, успокаивая. Имени нет. Он просто чудовище, и нет никакого равенства, нет никакой личности. От этой мысли, гул в голове начал медленно спадать, осыпаясь пеплом в его голове. Игра становилась утомительной, и не такой интересной, как в начале. Хотелось махнуть на все рукой, и упасть в кресло, рядом со своей балериной. Что бы эта странная девочка, оставила его в покое, и так же в покое оставит ее он. Хотелось мертвого покоя. Снова врасти в кресло, и ни о чем не заботиться. Он почти сполз на пол, спасаясь от невыносимой боли, и сейчас, закрыв глаза, облокотился на основание дивана, стараясь привести разум, а заодно и не слушающееся тело в порядок.
Грейс, округлившимися глазами следила за тем, как мелко дрожит стрелка застывшая в середине доски. Что – то явно было не так. Что – то было не правильным. Стрелка мотнулась в сторону, перевернувшись на бок, и на лакированной поверхности обозначилась длинная, острая борозда. Под столом, щупальцами заползая под диван, заклубилась чернильная темнота. Холодок все это время окутывающий ее плечо исчез, оставив после себя ощущение пустоты. Грейс закусила губу, на каком – то подсознательном уровне, чувствуя, что ее собеседник и здесь и не здесь. Как будто он растворился в ветхих стенах этого дома, наполняя собой пространство. Тени на полу утихомирились, превратившись в обыденную темноту под мебелью, которая не внушала ни каких опасений. Она осторожно опустила ноги на пол, поднявшись с дивана, и начала бессмысленно ходить по комнате. Что могло случиться, из-за чего он перестал отвечать. Судя по тому, как судорожно, натужно дрожала стрелка, произошло что – то нехорошее. В воздухе, в самой атмосфере не чувствовалось агрессии негласного хранителя дома, значит тут что – то иное. По каким – то неведомым причинам, он не мог ответить на ее вопрос. Внутри нее заклубилось чувство вины, которое она не могла объяснить. Как будто, она в своем любопытстве, доставила своему несчастному чудовищу, что – то не правильное и не хорошее. Это нужно было закончить. Если он захочет продолжить контакт, она с радостью согласиться, если же нет, она не будет настаивать, оставив его в покое. Она зажгла основной свет, и задула оплывшие свечи. При электрическом освящении, отпечаток когтя, казался, еще ярче. Аккуратно, самым кончиком пальца, она провела по борозде, продолжая, мучится от чувства вины. Она начала убирать со стола доску. Вопрос слетел с языка быстрее, чем она смогла себя остановить.
- Ты еще тут?
Вымотанный и уставший, он с неохотой приоткрыл глаз, и едва слышно стукнул по внутренней стороне столешницы, продолжая сидеть на полу. Он чертовски устал, и не мог больше отвечать ни на какой вопрос.
- Я буду звать тебя, чудовищем. Очаровательным, чокнутым чудовищем. – тепло проговорила она, и подхватив коробку, направилась в свою комнату, выключив свет. На его лице промелькнула ухмылка. Девочка, все поняла, и это осознание приятным теплом накатило на все его существо. Она была странная, это факт. И она понимала его, даже не добиваясь от него человеческой речи. Он прикрыл глаза, расслабляясь, чувствуя, как тени накрывают его с головой, даруя покой, исцеляя его сущность.

Глава 4.

Круговорот красок захватил его с головой. Он чувствовал, что тени оплели его, и шевелятся, как толстые, ожившие лианы, но к привычному для него ощущению, примешивалось что – то иное. Не было всепоглощающего покоя, и тишина. Мимо него в вихре проносились картины, и тут же исчезали, не давая ему рассмотреть их, уцепится за них. Тяжелая, резная, позолоченная перила лестницы, с завитушкой внизу. Высокий, до самого потолка, из красного дерева книжный стеллаж. Печальное лицо фарфоровой балерины, которая медленно крутилась вокруг своей оси. И аккуратные, алые женские губы, на которых застыла острая, как лезвие ножа, улыбка. Громкий крик, заставил его широко раскрыть глаза, устремив взгляд на темный потолок. Казалось, мышцы одеревенели, и тени, извивались вокруг него, стараясь уползти, выполнив свою миссию. Он крепко зажмурился, пытаясь понять, где он, и что здесь делает. Крик, откуда то сверху снова повторился, и он вскочил на ноги. Девчонка. Грейс. Точнее кукла, поправил он сам себя, медленно скользя к лестнице, чувствуя, что его опасно повело, а пол крениться. Дом шелестел под ним, обеспокоенный его слабостью. Поднимаясь на третий этаж, он чувствовал, что это равносильно восхождению на Эверест. Каждый шаг, отзывался ломкой, ноющей болью где – то в районе головы. О перемещении можно было забыть на некоторое время, подумал он, поморщившись. Со своим состоянием он вполне бы заблудился в тенях. Наконец обоняния достиг сладковатый аромат лилий. Всего мгновение он помялся у двери и, мотнув головой, проскользнул внутрь. Его красавица, сидела на кровати, тяжело дыша, устремив взгляд в пространство, и стиснув в дрожащих пальцах одеяло с такой силой, что они побелели. Луна своим неверным светом, выхватывал ее силуэт, рисую на лице причудливые тени. Что же такое могло с ней произойти? Что она могла видеть в своих кошмарах? Он остановился у самой кромки кровати, внимательно оглядывая ее профиль, пытаясь понять причину ее терзаний, но к своей досаде, он ничего не обнаружил. Еще раз, глубоко вздохнув, и выровняв дыхание, она откинулась на подушку, убирая со лба взмокшую прядь волос. Он стоял над ней, чувствуя, как силы с каждым мгновение покидают его все сильнее. Убраться от сюда, было бы правильным, но сейчас он не мог позволить себе такую роскошь. Он почти с тоской, поглядел на потолок, зная, что там стоит родное кресло, и печальное лицо его балерины. Почему – то не хотелось ее видеть. Тяжело вздохнув, он забрался на кровать, свернувшись калачиком в ногах красавицы, как большой кот, стараясь не касаться ее, и закрыл глаза. Кошмары сегодня больше не побеспокоят его куклу, а значит, ему не нужно было вскакивать, и как ненормальному бежать в ее комнату, поэтому можно было остаться здесь. Погружаясь в состояние близкое к трансу, он подумал о том, что дикое, полубезумное чудовище, почти превратилось в не менее безумное, но теперь уже одомашненное. И почему – то, от этой мысли, не появилось глухого раздражения.
Грейс снова снился сон. Тот, который преследовал ее столько же, сколько и ее зверь. Снова она была в глухом, темном лесу, и корявые ветки, в кровь раздирали ее обнаженные руки, хлестали по лицу, рвали одежду, путались в волосах. Она бежала на пределе своих сил, зная, что зверь, принявший лик человека, преследует ее. Она слышала его тяжелую поступь, слышала его сбившееся дыхание, чувствовала приторный, дешевый аромат парфюма. Она выскочила на размокшую, проселочную дорогу, которую окружали бескрайние, сожженные поля. Не было ничего, где можно было бы укрыться, спрятаться, переждать. Она ринулась вперед, туда, где дорога уходила в горку. Должно что – то найтись, она сможет спастись. Кожу, покрытую мелкими, глубокими царапинами саднило. Ноги увязали в земле, замедляя бег, и опустив глаза, она увидела, как проваливается по самые колени, в мокрую, холодную землю. Она продиралась наверх, стараясь выбраться, но чем больше она старалась, тем сильнее увязала. Песок достиг груди, желая похоронить ее в своей склизкой, грязной массе. Она обернулась, увидев искореженное в ненависти, и зверином наслаждение мужское лицо. Он подходил все ближе, а она могла лишь слабо трепыхаться, как заяц, попавший в силки. Он снова пришел, что бы мучить ее, мучить, пока она не умрет. В его руках блеснула сталь, и из ее горла вырвался, пронзительный крик. Кошмар развеялся. Она была в комнате, в доме. В том месте, где ее никто не найдет. Никто не придет. Она судорожно дышала, как рыба, вытащенная из воды, оглядывая привычные вещи, что бы до конца убедиться, что это не продолжение кошмара. Вот ее большая, широкая кровать. Напротив, темным силуэтом стоит комод, на котором стоят фотографии в рамках. Дальше, платяной, двустворчатый шкаф, в который она так и не удосужилась перевесить свои вещи. Ее сумка, бесформенной массой, вывернув вещи, лежит около его ножки. Простой, колченогий стул в углу, на который она положила спиритическую доску. В воздухе повеяло холодом, который отрезвил ее разгоряченную голову. Она дома. Никто не придет. Она глубоко вздохнула, выровняв дыхание, и откинулась на подушку, убрав прядь волос, липнувшую ко лбу, и прикрыла глаза рукой. Сердце до сих пор, пыталось выпрыгнуть из груди, но постепенно и оно успокаивалось. Она почувствовала, как одеяло в ногах натянулась, и слегка приподняла руку, пытаясь понять, что происходит. В изножье кровати, не касаясь ее ног, матрас ощутимо прогнулся, от одного края, до другого. Ей бы испугаться, но почему то незримое присутствие ее Чудовища, наоборот успокоило ее. Эта ощутимая тяжесть, давала ей веру в то, что она не одна, и с ним все в порядке. Снова прикрыв лицо рукой, она закрыла глаза, чувствуя, как по губам расползается улыбка.

***

В воздухе, казалось застывшим от жары, не доносилось ни единого дуновения ветерка. Грейс стояла у окна, распахнув его настежь, смотря на то, как в укрытом мглой небе, набухают, становясь почти осязаемыми, тучи. Сад был глух, и казался застывшим. Кусты жимолости, и круглые головки гортензии, казалось, пригнулись, в ожидании удара стихии. Глухой рокот грома раздался сверху, и первые капли дождя упали на землю. Грейс продолжала стоять у окна, рассматривая замершую от мистического ужаса природу. Она любила грозу с самого детства. Ей нравилось подниматься на самый верхний этаж, открывать окно нараспашку, и любоваться белоснежными, яркими, кривыми всполохами. Она могла простоять у окна все время пока крупные капли падали на землю, разбиваясь на триллион осколков, чувствуя на своем лице резкое дуновение ветра, и наслаждаться безудержной, дикой силой природы. И сейчас ей казалось, что все проблемы уносятся прочь, их уносит порыв ветра, и они растворяются, так же быстро, как и блекнет молния, пронзив небесную гладь. Она закрыла глаза, слегка нагибаясь вперед, силясь слиться с ветром, но наслаждаться этим ощущением ей не позволили. Окно с треском захлопнулось перед ее носом, щеколда опустилась, и она почувствовала, как по спине пробежал холодок, знаменующий то, что Чудовище за ее спиной. Она обернулась, хмуро смотря в его сторону:
- Почему нет?
Он поджал губы. Она еще спрашивает. Молния и гроза, входили в список его понятия, как сила, которую нельзя контролировать. Он почти увидел, как белый всполох вонзается в тело его красавицы, и по фарфоровой коже пробегают трещины, от которых она рассыпается на сонм маленьких, острых осколков. Он уже видел, что то похожее. Его первая гроза. В саду, стояло высокое, тонкое дерево, клонившееся под буйством стихий. Удар молнии вонзился в дерево, осветив все вокруг, оставив его почерневшим и мертвым. В тот момент, когда он смотрел на это, он понял, что молния, та сила, которую он не может предугадать, в отличии от тех, что в доме. И это его настораживало. И это не считая того, что он видел, как его красавица подалась вперед, навстречу этой стихии, похожая на причудливую, красивую пташку, готовую улететь из плена его острых когтей. Он тряхнул головой, отходя от нее, и забираясь на стол, поджав ноги по – турецки, остро следя за каждым ее движением. Он не хотел отпускать ее, когда она была куклой, а теперь, когда она невольно одомашнила свое Чудовище, когда неожиданно, своим отношением поднялась до ранга любопытного зверька, птички, которую хотелось радовать, оберегать и защищать, и подавно. Он не отпустит ее никогда. Она обречена, вечно жить в старой, пропыленной клетке, вместе с безумным монстром. Точка. Он склонил голову на бок, продолжая наблюдать за ней, и его губы изогнулись в ехидной ухмылке. Она была так очаровательна, стоя в этой воинственной позе, оглядывая комнату серьезным взглядом светлых глаз, сложив тонкие, почти прозрачные руки на груди. Раскат грома, казалось, достиг дома, заставив его вздрогнуть, и горящие лампочки, мигнув, погасли. Он поморщился. Поэтому он и не любил грозу. Никакого контроля.
- Ты же здесь, я знаю. Почему ты не отвечаешь мне? И зачем ты выключил свет?  – она опустила руки, и ее взгляд изменился. Из серьезного, и даже местами грозного, он стал каким – то испуганным, потерянным. Как будто он предал ее. Он с шумом выдохнул воздух, спрыгивая со стола, в мгновение ока оказываясь напротив нее, и легонько, стараясь не напугать, два раза стукнул по гладкой поверхности тумбочки. Она подняла вверх голову. Все это казалось ей странным… Что же происходит в голове у ее Чудовища? Но судя по его острожному «нет», пробки выбила гроза, а в этом случае дом обесточен, до того момента пока она не кончиться и электрики, не починят линию. Она провела ладонями по обнаженным плечам, чувствуя, что Чудовище близко, совсем близко от нее.
Она была так ошарашена, так потеряна, что он, поддавшись невольному порыву, протянул руку, едва уловимо касаясь ее фарфоровой щеки, чувствуя идущее от нее живое тепло. В его жесте не было опасности, не было агрессии, лишь аккуратное желание успокоить. Ее лицо расслабилось, когда она почувствовала легкое прикосновение, а на губах заиграла благодарная улыбка. Он чуть нагнулся к ее лицу, пытаясь понять, о чем она думает, и его губы приподнялись, обнажая звериный оскал. Всполох молнии освятил пятачок гостиной у самого окна, где они стояли, и он резко отдернул руку, отступив на шаг, когда неожиданно ее глаза расширились, и вместо благодарности в них заплескался страх. Она неуклюже дернулась, сбив стоящий сбоку от нее стул, и закрыла рот руками. Он слышал неровный звук сердцебиения, и никак не мог понять, что могло произойти, что могло ее так напугать. Он бы списал ее страх, на свое необдуманное прикосновение, но нет, она чувствовала его, и улыбалась. Так что же случилось, с его красавицей?
Она чувствовала холод, легко касающийся ее скулы, медленно и осторожно спускающейся к ее подбородку, и в нем не было агрессии. Лишь какая – то заботливая нежность, негласно сказанное предложение, что все в порядке. Она знала наверняка, что это ее Чудовище, пытается показать ей, что он не причем. Что он заботиться о ней. Это было приятно. Последний раз, так трепетно о ней заботилась лишь Хисти. Косой всполох молнии выхватил тонувшее в кромешной тьме очертания предметов, и его… Этого короткого мгновения, хватило, что бы она увидела хранителя дома. И это не было не галлюцинацией, не бунтом воспаленного сознания, ни изощренной фантазией разума. Удлиненное к низу, несомненно, человеческое лицо, цвета темного пепла, с резкими, как будто по ним провели скальпелем, чертами. Глубокие, не имеющие зрачка глаза. И губы, растянутые в оскале, обнажившие длинные, тонкие клыки. Видимо существо, точнее Чудовище почувствовало что – то, потому что в последнее мгновение дернулось, но она смогла рассмотреть руку, с неестественно длинными пальцами, которую венчали острые когти. Все снова поглотила темнота. Она отшатнулась, закрыв рот руками, стараясь сдержать крик, застрявший в горле, сбив стул, повалив его на пол. Она безумно озиралась, пытаясь увидеть фигуру хранителя, но не могла его найти. Она снова не видела его, лишь атмосфера дома, указывала на его незримое присутствие. Она осела на пол, обхватив колени руками. Над ее головой, по столешнице скользила чашка, остановившись на самом краю. Она скорее догадалась, нежели поняла, застывший в пространстве вопрос и, опустив голову, она ломко проговорила:
- Я увидела тебя, мое Чудовище.
Чашка с хрустом сломалась, усыпав столешницу осколками.
***
Ей потребовались ночь, и почти целый день, что бы успокоить взбунтовавшийся разум. Всю ночь, она металась в кровати, и ее кошмары, перемешиваясь, обретали отголосок ее Чудовища. Только к утру, она смогла взять себя в руки и успокоится, стараясь стереть из своих воспоминаний вынырнувший из темноты лик. Их сменили, заполонившие голову вопросы, на которых не находилось ответов. Почему он так выглядит? Кто он такой? Сколько он пробыл здесь? И почему именно здесь? Бесчисленные вопросы оседали на стенке ее разума, вызывая неуемное любопытство. Весь день она ходила, тихая, задумчивая, слоняясь по комнатам, не хуже, чем ее безмолвный надзиратель, впрочем, не ощущая его близкого присутствия. Он не причинит ей вреда. Это она знала наверняка. Если бы хотел, уже давно бы сделал. В голове зазвонил не прошеный колокольчик, о котором она успела забыть. «Еще ни один жилец из этого дома, не вышел живым. Сколько было хозяев, столько и отправились на тот свет, при странных обстоятельствах». Так же сказал Джек, верно? Вечные самоубийства. Но не казалось, что ее Чудовище способно на убийство. Она сжала голову руками. От этих вопросов, на которые она не находила ответов, начинала болеть голова. Единственным спасением от них, была лишь возможность спросить у виновника торжества. У нее не было уверенности, что он согласиться, после неудавшихся прошлых попыток. В любом случае, попытка – не пытка. Она спустилась в гостиную, щелкнув выключателем. Свет мигнул, и остался гореть, наполняя комнату жужжанием. Это несказанно обрадовало ее, и она птицей взлетела вверх по лестнице, ворвавшись в свою комнату, и схватив коробку с доской, ринулась вниз. Дрожащими руками, она разложила ее на столе, зажгла свечи, и уселась на диван. Подняв глаза к потолку, она едва слышно, уверенная в том, что он ее услышит, позвала:
- Чудовище.
Ее голос вывел его из бесцельного хождения по комнате. Он сумрачно опустил глаза в пол, улавливая тонкую нить ее эмоций. Вот она, его красавица, сидит, с прямой спиной, навострившись, устремив взгляд в пространство. Он цокнул языком и, слившись в тенях, оказался в гостиной перед ней. Пташка, обосновалась на диване, перед ней раскрытая треклятая доска, доставившая ему такую нестерпимую боль. Он поморщился, проведя пальцами по своему лицу. Он полночи и все утро ломал голову над тем, что ее напугало, и над ее брошенной фразой «Я увидела тебя». Что она означало, он никак не мог понять. Он видел застывшее ожидание в ее глаз, и едва уловимый аромат лилий, неприятно щекотал нос. Зачем он ей понадобился? Зачем ей потребовалось говорить с ним, если она боится его. Ему осточертела и эта доска, и ее страх. Он рывком подтянул к себе стул, заставив его со скрежетом встать против стола, и вспрыгнул на него, усевшись на корточки. Зачем ей свечи, если электричество горит во всех лампочках, и даже в настенных светильниках. Это тоже его разозлилось, и он щелчком пальцев заставил их погаснуть, пытливо уставившись на нее, ожидая эффекта от своего злого представления. Она смотрела на спинку стула, в лице ни кровинки. Она не двигалась, казалось, даже не дышала, и это разозлило его еще больше. Схватив со стола пластмассовую стрелку, злясь и на нее, и на себя самого, и на свое существование в целом, он дрожащей от гнева рукой, впервые вывел не косноязычное предложение.
« Что тебе нужно?»
Сейчас с доской, так же как и со своими мыслями справляться было проще, и он бы порадовался этому обстоятельству, если бы не вскипевший еще сильнее гнев, похожий на разряд молнии, когда его пташка, непроизвольно вжалась в спинку дивана. Он стиснул зубы, пытливо смотря на нее.
- Ты злишься, мое Чудовище… - наконец осторожно проговорила она, уставившись на доску, немигающим взглядом. – И мне жаль, мне правда жаль, что я вчера поддалась неправильным эмоциям. Кому понравиться, когда его боятся? Но пойми, это… - она замялась, пытаясь подобрать слова. - …это было неожиданно. Я не хотела. Я прошу у тебя прощения.
Он вздрогнул, после ее первых слов, и чем дальше она говорила, тем глуше становилась злость, и тем ярче загоралось удивление. Она просит прощения у него? Еще одна странность в копилку удивительной пташки. Неожиданно, он почувствовал что – то очень близкое к стыду и неловкости. Тряхнув головой, отогнав от себя чуждые чувства, он по буквам вывел:
«Не злюсь. Что ты хочешь?»
- Помирится. – ее лицо озарилось улыбкой. – И скрасить вечер беседой.
«Вопрос – ответ» - он фыркнул, выводя это предложение.
- Можно и так. – она продолжала улыбаться, а ее плечи заметно расслабились. – Я начну первая, хорошо?
Он кивнул, но потом спохватился и, подтолкнув стрелку к ней, показывая, что бы она продолжила. Грейс поджала под себя ноги, склонив голову на бок, и убирая с лица, выбившуюся прядь волос.
- Как ты оказался здесь? В этом доме. – осторожно проговорила она, а затем быстро добавила. – Если ты не может ответить, скажи «не знаю», и мне сразу станет ясно.
Грейс помнила, неудачный прошлый опыт, и потому решила попробовать обезопасить и себя и свое Чудовище. Он же копался в глубинах своей памяти, стараясь, сосредоточится. В голове начал появляться белый туман, предшественник прошлой боли. Он тряхнул головой, отгоняя его от себя, но с таким же успехом можно было бороться с ветряной мельницей. Как – то. Просто появился. Просто существовал здесь. Этого осознания хватило, что бы прогнать треклятый туман, который снова собирался раскрошить его разум в мелкую гальку.
« Как – то» - вывел он, а затем добавил, что бы ответ, не звучал так грубо. – « Не помню». Это было самым близким понятием, к истине.
- Хорошо. – Грейс покладисто кивнула, и добавила. – Твой вопрос?
Он на мгновение задумался. Что же он, зря ломал себе голову почти сутки?
«Что ты испугалась?» - аккуратно и вдумчиво, чтобы не ошибиться, вывел он.
Грейс почувствовала, как краска заливает ее лицо:
- Я увидела тебя.
Опять эта фраза, значения которой он не понимал.
«Не понимаю» - быстро ответил он, пока она не задала свой вопрос.
- Когда ударила молния… - выдавила она. – Я увидела, как ты выглядишь.
Он поднял вверх брови. Час от часу нелегче. В зеркалах, да и в любых других поверхностях он не отражается, да и вообще не задумывался о таких вещах. Но видимо, когда – то надо начинать.
«Как?» - последовал его новый вопрос.
- Это трудно описать… - замялась она.
«Страх, пришел из-за вида? Потому что Чудовище?» - он старался писать, как можно понятнее, быстрее, чтобы, наконец, разобраться в произошедшем. 
- Нет, нет, нет. – быстро проговорила она, стискивая пальцами низ рубашки. – Это, от неожиданности, и только.
Он прищурился, пытаясь уловить в ее словах ложь, но не нашел ее, и почувствовал, как его сущность расслабляется. Он откинулся на спинку стула, чувствуя, как по губам змеится ухмылка. Она молчала, ожидая еще вопросов, но видимо, она сумела расставить все точки над «i».
- Сколько ты живешь здесь?
Он приоткрыл один глаз, и ответил:
«Долго». – помявшись, он добавил. – «Очень».
- Я до сих пор, не знаю, кто ты такой. – она едва улыбнулась, чувствуя, что подошла к опасной теме.
«Тот, кого боятся» - не задумываясь, ответил он, с облегчением понимая, что туман снова заклубился, а затем пропал. Видимо он научился обходить опасные темы.
 - Весомо. – она хихикнула, скрыв это за кашлем. – Твой вопрос?
«Твой сон». - вывел он и замер, ожидая ответа. Это был второй вопрос по важности, о его пташке.
- Просто кошмар, который я надеюсь, ни когда не сбудется наяву. – она почувствовала, как горло перехватил спазм. Он же хмыкнул, чувствуя недомолвку. Его красавицу это растаивает, а она должна веселиться и радовать его своим видом. Он в кой – то веки решил сделать благородной жест, написав:
«Сторожу»
- Мой сон? – она подняла вверх брови, и в ее глазах замерцали искорки веселья.
«Да.»
- Я благодарна тебе. Твое присутствие помогло мне уснуть. – она тепло улыбнулась, смотря на доску. – Теперь мой вопрос. Что ты делал, до того, как сюда въехала я?
«Ходил» - задумавшись о своем ответе, он снова дописал. – «Смотрел».
- Мало у тебя было развлечений. – она снова прыснула в кулак, пытаясь придать лицу серьезный вид.
«Нет». – ответил он. – «Играл»
- Играл? – она подняла вверх брови. – Во что?
«Куклы»
- Куклы? О чем ты? Я не понимаю. – она нахмурилась, внимательно смотря на доску. Может быть она что – то не правильно прочитала, не уследила.
«Куклы приходили. Боялись. Злился. Играл.» - скупо выдал он поток информации, которые не желали облекаться в слова. Она почувствовала, как кровь, начала медленно леденеть в жилах.
- Куда потом делись твои куклы?
«Ломал». - он отвечал ей правду, так как умел, но с каждым его ответом, ее лицо менялось.
- Как сломались твои последние куклы? – осторожно спросила она, не уверенная в том, что хочет знать ответ.
Он видел, как она побледнела, и понял, что отвечать на этот вопрос нельзя. Ни в коем случае.
«Много вопросов. Не сейчас. Сейчас покой».
Грейс судорожно сглотнула. Может быть, она не правильно понимает его. Потом, когда она станет понимать его лучше, она спросит. Не сейчас, не сегодня, и даже не завтра. Хотелось это знание открыть для себя, как можно позже. Он прав. Сейчас нужен покой.

Глава 5.

Пробуждение Грейс было настолько полным и резким, будто ей гаркнули в ухо. Она скосила глаза, рассматривая нежно – розовое небо, и едва видный на горизонте краешек солнца. Рассвет только – только вступил в свои права. С глубоким выдохом, она откинулась на кровати, зажмурившись. Сегодня она спала без сновидений, и это можно было рассмотреть только как дар свыше, за который она была бесконечно благодарна. Сон не шел и она, потянувшись, села в постели, опустив босые ноги, на прохладный, деревянный пол. Кинув взгляд на изножье кровати, она отметила, что сегодня ее Чудовище, либо не приходил к ней, либо ушел задолго до ее пробуждения. Почему – то эта мысль, огорчила ее, но Грейс решила, не придавать этому значению. Сегодня ей предстоит тяжелый день. Она так и не нашла заработок, и дальше тянуть не было ни возможности, ни сил. Подтянув с прикроватной тумбочки наручные часы, с треснутым циферблатом, она внимательно уставилась на них. Часовая стрелка только-только отползла от изящно выгравированной пятерки. Слишком рано, не то, что идти, даже собираться. Отложив их, она заставила себя встать с кровати и, уперев руки в бока, зорко оглядела комнату, в которой царил неописуемый хаос. Она так и не удосужилась убрать ее. Вот и время появилось. Ей было просто необходимо занять себя чем – то, хотя бы до восьми утра. Наспех умывшись, переодевшись, и собрав волосы в высокий хвост, чтобы не мешались, она принялась за работу. Первым полем деятельности, она выбрала шкаф. Открыв тяжелые, деревянные створки, она чихнула от пыли, и тонкого аромата старости, достигшего ее носа. Ее взгляду предстали, висевшие ровным рядом, с четко отделенной границей, мужские и женские вещи, покрытые пылью. Как моль – то не завелась. Осторожно, как будто то было величайшее сокровище, она доставала вещи, которые до сих пор, по прошествии стольких лет, имели легкий, едва заметный аромат ее родных. Пусть она, почти не знала их, пусть она редко видела их, но эта была ее кровь, хоть и фигурально. Ей под руку попалось, легкое, белое платье, в крупный горох, с открытыми плечами. Она помнила его. Первый раз она увидела его в далекое Рождество, и снег кружил, навевая мысли о семье и вере в чудеса. Она тряхнула головой, отгоняя наваждение, и откладывая, заботливо теперь уже сложенное платье на пол, поверх остальных вещей. Они были молоды, успешны, любили друг друга. Тогда в далеком детстве, ей хватило всего несколько раз вглядеться в их глаза, что бы понять это. Что могло произойти? Почему они не стали жить дальше? Почему отказались от этого дара? Вещей становилось все меньше и меньше, и наконец, последняя тонкая, кружевная блузка, легла поверх аккуратно сложенной кучки. Все. Она оттерла тыльной стороной руки взмокший лоб, и уселась на колени, выдвинув ящик. Документы, счета, альбомы с фотографиями. Неожиданно, ей под руку попалась толстая, на кольцах тетрадь. Нахмурившись, она осторожно подняла ее, рассматривая. На обложке, переливаясь не осыпавшимися от времени блестками, был изображен маленький, красный домик, а там, в отдалении море ластилось к берегу, и на его волнах застыл едва различимый баркас. Грейс пролистала ее, заметив, что она почти до конца исписана, тонким, круглым почерком. Личный дневник, в этом не было сомнений. Она отложила его, продолжив разбирать ящик, но ее взгляд, раз за разом наталкивался на тетрадь. Ей хотелось открыть его, понять, узнать ближе… Может быть, в этой пыльной, старой тетради, сокрыты ответы на все вопросы, которые занимают ее голову. Прикусив губу, она выжидающе уставилась на него. Этих людей давно нет в живых, и там, на тонких листах, сокрыт кусочек того, какими они были, их память. Она тряхнула головой и, скрестив ноги по–турецки, положила тетрадь к себе на колени, открыв первую страницу.

16 мая.
Крис считает, что я не могу справиться со своей навязчивой идеей. Говорит, что это больше похоже на паранойю. Этот дом меня пугает. Мне кажется, что даже стены в нем дышат, имеют свое мнение. Нам не рады здесь, но он не желает меня слушать. Лишь посмеивается, и говорит, что это всего лишь мои фантазии. Он всем доволен, особенно садом, в котором он может выращивать свои любимые гортензии. Сейчас заказов нет, поэтому, он почти все время проводит со мной. Это лишь немного, но помогает мне, справится с моими страхами. Вчера, устав от моих бесконечных жалоб, он принял решение, что мне необходим психолог. Не потому то, я не нормальная, а потому что корень моих неприятностей, кроится в моей голове, а никак не в доме. Так он сказал. Я пообещала, что встречусь с ней. Когда я ехала на встречу в Манчестер, я думала, что там будет сидеть суровый врач, в роговых очках, и с толстым блокнотом, который будет доказывать мне, что я сумасшедшая. Напротив. Едва я зашла в кабинет, как поняла, что мой психолог – миссис Свифт – самый обаятельный человек, из всех, что я встречала. Она теплая, очень мягкая, и голос ее похож на плюш. Мы прекрасно провели время. Выслушав, мои сбивчивые объяснения, она предложила мне начать писать дневник, вкладывая в него мои самые сильные эмоции и переживания, будь они положительные или негативные. Она считает, что анализ строк, поможет мне убедиться, что мои страхи, всего лишь разыгравшееся воображение, и не более того. Я готова попробовать поверить ей.

20 мая.
Я не спала всю ночь. Мне кажется, что я слышу шаги на первом этаже. Я дважды за эту ночь, будила Криса, что бы он проверил. Он ворчал, но все же потакал моему желанию, и каждый раз возвращаясь, говорил, что внизу ничего нет. Он снова уснул, а я не могла сомкнуть глаз до самого рассвета, пока эти шаги не испарились. Сегодня он оставил меня одну. Ему позвонил клиент, которому срочно требовался макет дизайна сада. Я сижу в гостиной, и кожей чувствую, что кто-то на меня смотрит. Я хочу бежать отсюда, не оглядываясь, но не могу двинуться с места. Мне кажется, что неприятие и агрессия повсюду. Мне некуда спрятаться, и негде скрыться.

31 мая.
Сегодня я первый раз выбралась в маленький городок около нашего дома. Он очень живописный, и больше похож на большую, каменную деревню, но он мне кажется самым прекрасным, самым милым, потому что я, наконец, чувствую свободу, от тех цепей, что держат меня в доме. Крис не поехал со мной. У него слишком много заказов. Он сказал, что мне необходимо развеяться от домашней рутины. Вчера у нас состоялась крупная ссора, я просила его продать этот дом, и переехать. Куда угодно, но он отказался. Сказал, что это место, по цене и уровню, лучшее, на что мы можем надеяться. Мне пришлось согласиться. Я обошла все магазины, получая истинное удовольствие от общения. Здесь очень приятные люди. Много рассказывают, готовы помочь. Жизнь здесь течет медленно, размеренно, как будто отдельная планета посреди материка. Я влюблена в этот городок. Больше всего меня впечатлил магазин магических товаров. Он пыльный, маленький, и немного неухоженный, но в нем столько интересных штуковин, от которых просто невозможно отвести взгляд. Его владелица, цыганка – Рада – как чернильное пятно, на белом листе. Она красива, очень красива, а ее добродушная улыбка, и бархатный голос сразу располагает, несмотря на экзотический вид. Ее кроваво – красная шаль поверх угольно – черной одежды, невольно привлекает внимание. Даже звенящие безделушки на ее шее, руках и поясе, не делают такой акцент, как шаль. Мы долго разговаривали, а ушла я с давно не испытанным чувством легкости. В доме пока тихо. Может быть Крис прав, и это всего лишь моя разыгравшаяся фантазия.

1 июня.
Я ошиблась. Боже, как я ошиблась. Крис уехал в Манчестер по работе, и я осталась совсем одна. Сейчас глубокая ночь, и я сижу, запершись в ванной, пытаясь не слышать то, что происходит за дверью. Электричество постоянно мигает, телевизоры шипят, и я слышу шаги, которые все ближе и ближе. Я выключила свет в ванной, чтобы не видеть, качающуюся над головой люстру, а фонарик, который я успела схватить с полки, постоянно гаснет. Это все иллюзия, просто иллюзия. Я стараюсь думать об этом, но чем больше думаю, тем страшнее мне становится. Я все это слышу. Я все это вижу. Я хочу, что бы все это закончилось. Я хочу, что бы это ушло.
Грейс вздрогнула, поднимая глаза от страниц на которых расплывались буквы. Почти тоже происходило с ней, только она слишком много боялась материального, что бы бояться и нематериального. В тот день, когда в нее полетело платье, она так устала бояться, что страх преобразовался в гнев. Она встала, положив дневник на кровать, и взглянула на часы. Восемь утра. Пора выйти в город.

***

- Почему? Все же было в порядке. – Грейс скрестив руки на груди, закинув на плечи рюкзак, стояла напротив входной двери, запертой на все замки. Он угрюмо смотрел на нее, стоя в углу, заложив руки за спину. Воздух. Он смирился, с этой ее потребностью. Он позволил ей выходить в сад, удостоверившись, что дом закрыл тяжелые, проржавелые, железные ворота так, что бы она ни упорхнула с территории, на которую он войти не мог. Он перевел взгляд за окно, рассматривая, преобразившийся ландшафт. За то время, когда их отношения наладились, все дни, его пташка проводила на улице, приводя в порядок цветы, и убирая лужайку. Аккуратно подстриженная трава, отливала изумрудом. Когда – то неопрятные, и разросшиеся розовые кусты, приобрели презентабельный, ухоженный вид, так же как и круглые шапки гортензий. Даже плющ, который обвил внушительную часть фасада, был аккуратен. Вопрос воздуха уже не был актуален, для его красавицы. Пища. Что ж, холодный шкаф, был сверху донизу забит едой, и пополнения не требовал. Что этой пташке, еще нужно? Стиснув зубы он, чеканя шаг, подошел к доске, с силой стукнув по столешнице. Грейс глубоко вздохнула, и потерла переносицу. Ей придется второй раз выиграть неравный бой, против Чудовища. Она скользнула в ставший родным диван, кинув рядом с собой рюкзак, и хмуро уставилась на доску. Поджав губы, он вывел.
«Воздух – есть. Еда – есть».
Грейс застонала, скрыв лицо руками. Надо же, запомнил. Наконец отняв руки от лица, она ответила:
- Дело не только в воздухе и еде. И даже не в общении с живыми людьми, если это придет тебе в голову. Мне хватает твоего пристального внимания, мое Чудовище. Мне нужна работа. Мне просто необходимо ее найти.
Он поднял вверх брови. Общение с живыми. Он фыркнул. Он без раздумий запер бы ее здесь, не отвечая ни на один вопрос, и ни на одну мольбу, если бы это желание у нее возникло. Живые. Он снова пренебрежительно фыркнул. Работа. Что же, у его пташки, мало работы? Ей мало убирать, готовить, заниматься садом? Странная какая – то у него красавица, но может быть, она просто не задумывалась об этом? Он быстро вывел:
«Работай по дому».
Она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться.
- Дело не в этом. Я и так по дому работаю. Мне нужны деньги, которые быстро подходят к концу.
Казалось, что удивляться больше не куда. Он непонимающе уставился на нее. Деньги. Это что еще такое?
«Не понимаю», последовал его аккуратный ответ.
- Ну… - задумавшись, начала Грейс. – Деньги. То, что можно отдать, что бы получить то, что тебе нужно.
Пташка определенно сегодня испытывает его терпение, говоря загадками.
«Не понимаю», снова последовал лаконичный ответ.
- Боже, Чудовище! – она провела ладонями по лицу, а затем ее озарило. Она быстро залезла в карман джинсов, вытащив смятые купюры, и несколько монеток, положив их на стол, рядом с доской.
- Вот, что такое деньги, которые, мне сейчас просто необходимы. – она указала на них.
Он слегка нагнулся, разглядывая бумажки. Они не представляли для него интереса, и он сбросил их на пол. Зато монеты, полностью завладели его вниманием. Было в них что – то, чертовски знакомое. Он начал копаться в глубине своей памяти. Когда – то очень давно, он видел нечто похожее… Когда – то очень давно, один из пришельцев, принес целую шкатулку этих кругляшек, а вместе с ними были еще и странные стекляшки. Что ж, если это называется – деньги, он даст их ей. Вложив когти в выбоины на стрелке, он вывел:
«Кругляшки – стекляшки. Подарю».
Она скептически изогнула брови. Откуда у хранителя дома, не имеющего даже материальный облик, могут быть деньги? Но, судя по тому, как покатилась по доске пластмассовая стрелка, Чудовище, в его стремлении, уже было не остановить. Морально подготовившись ко всему, что может произойти, она выпрямилась, ожидая, какого – то знака. И он последовал. Хлопнула дверца шкафчика, и на пол полетели все возможные крупы, соль, и посуда.
- Что ты делаешь?! – возмутилась Грейс, вскакивая с места.
Он раздраженно, не отвлекаясь, взмахнул рукой, заставив лампочки мигнуть. В этом треклятом шкафу, должно быть что – то, что поможет ей последовать за ним. Не за руку же вести? Он поморщился. Одного раза было вполне достаточно. Наконец он наткнулся на то, что точно приведет его пташку, в нужное место. Он аккуратно надорвал упаковку, направившись к двери подвала, внимательно следя, что бы тонкая полоса высыпанной муки, следовала за ним. На мгновение, подняв глаза, он убедился, что его красавица, следует за ним, с крайним скептицизмом на лице. Он фыркнул, не обратив на это внимания. Посмотрим, что она скажет, когда увидит шкатулку с сокровищами. Он делает слишком много жестов доброй воли, в последнее время. Того и гляди, скоро будет вести себя как преданная зверюшка. Он снова поморщился, откинув от себя это сравнение. Грейс же следовала за ним, плохо понимая, что от нее хочет ее Чудовище. После всего, что она здесь видела, ей казалось, ее ничего уже не удивит, но все равно, плывущий по воздуху пакет, из которого высыпалась мука, выглядел очень колоритно. Ее Чудовище, иногда приостанавливаясь, упорно следовало к подвалу. Она всего на мгновение замерла на пороге, подумав о том, что она даже не догадалась взять не то, что фонарь, хотя бы спички, и сдержав судорожный вздох, вошла в темноту. В любом случае, он ни разу не сделал ей ничего плохого. Здесь всего семь ступеней, а затем будет выключатель. Она не успела пройти и двух ступеней, как лампочка, зажужжав, вспыхнула, освятив подвал желтоватым, электрическим светом, прогнав сгустившийся мрак. Он цокнул языком, разглядев в ее лице облегчение, и безнадежно тряхнул головой. Пройдя в самый угол подвала, туда где стоял покосившийся шкаф, он остановился, задумавшись. Это было где – то здесь. Он уверен. Отставив пакет с мукой, он оглядел шкаф сверху донизу.
- Мое Чудовище, здесь ничего нет… - проговорила пташка, оглядывая стол на который он поставил муку. – … если не считать инструментов и деревянных брусков.
Он раздраженно ударил по стенке шкафа, чтобы не отвлекала его. Он видел, как брови его красавицы сошлись на переносице. Когти скользнули по гладкому дереву, оставив царапины, и шкаф отъехал на несколько дюймов. Он и забыл, как тяжело в период покоя двигать мебель. Он хмыкнул в ответ на свои мысли. Скосив глаза, он увидел, как его пташка, подошла к шкафу, и резко ударил по нему, заставив ее отскочить. Не зашибить бы, неразумную птичку. Немного усилий, и шкаф с натужным скрежетом, проскользил к противоположной стене, ударившись об нее, и накренившись еще сильнее. От громкого звука, он на мгновение зажмурился, чувствуя неловкость. Перестарался. Зато теперь место открыто, и она вполне может найти шкатулку. Одним движением руки, он снял со стены лопату, поставив вертикально, в том месте, где зарыты стекляшки, и выжидающе уставился на нее. Грейс же недоуменно разглядывала пол. Она стояла на каменной плитке, и совершенно не понимала, почему, именно в том месте, она отсутствует. Более того, судя по влажной земле, в которую врыта лопата, фундамент как таковой у дома отсутствует. Как он еще не ушел под землю, за столько лет? Как не рассыпался? Она предпочла об этом не думать.
- Ты считаешь, что мне нужно копать? – последовал ее вопрос.
Он удовлетворенно, один раз ударил по стене, чувствуя, как губы растягиваются в подобии улыбки. Она на мгновение прикрыла глаза, думая о глупости данной авантюры, но сейчас спорить с ним не было ни малейшего желания, да и любопытство подстегивало.
-  Хорошо. – она кивнула, ухватившись за черенок.
Он отошел от нее, вспрыгнув на стол, усевшись на корточках, внимательно следя за мерными взмахами лопаты, и ее прерывистым дыханием. Лоб Грейс уже взмок, равно так же как и спина, но она продолжала вгрызаться лопатой в землю. Сбоку от нее уже выросла приличная кучка земли. Она выпрямилась, вытирая лоб рукой, и облокотилась на черенок лопаты, уставившись в вырытую яму.
- Послушай, здесь ничего нет. Только земля. – устало проговорила она.
Он с силой, агрессивно стукнул по столу. Грейс покачала головой, и продолжила копать, процедив сквозь зубы:
- Если это твоя изощренная игры, я не буду больше с тобой разговаривать.
Его губы снова дрогнули в подобии улыбке. Его игры более изощренные, только вот играть с ней, он больше не хотел. Она – больше, чем просто красивая кукла. Много больше. Лопата мазнула по чему–то твердому, и девушка застыла на месте. Отложив инструмент, она села на корточки, запустив руки в яму. Заметив перемену, он вскочил с места, в мгновение ока, оказавшись рядом с ней, и закружил в круг, пытаясь разглядеть, нашла она шкатулку, или же это просто камень. Раскидывая землю руками она, наконец, вытащила на свет тяжелую, потускневшую, заляпанную грязью, широкую, шкатулку. На мгновение, Грейс не поверила своим глазам, оглядывая проржавелый узор на крышке, и стенках.
- Ты хотел, что бы я нашла ее? – спросила она в пространстве.
Он утвердительно ударил по стене. Грейс же поднялась на ноги, бережно держа шкатулку в руках, и подумав о том, что закапает творение своих рук чуть позже, направилась обратно наверх. Он тенью скользил за ней, довольный, что его авантюра удалась. Опустившись на диван, напротив стола с доской, она аккуратно поставила шкатулку на столешницу, стирая с нее остатки грязи. Она была красивой, искусно вырезанной, покрытой распустившимися, вьющимися цветами. Маленький замочек, был покорежен, и не составила труда, добавив немного силы открыть его. Она подняла крышку, и ее глаза расширились. В недрах шкатулки, отливаясь в электрическом свете, лежали потускневшие драгоценности, и кучка монет. Бережно, как величайшее сокровище, она доставала одно за другим: колье, с крупными камнями; несколько, определенно мужских перстней; тонкие, витые браслеты; широкий медальон; обручальное кольцо и несколько пар изящных сережек. Несмотря на потускневший вид, она точно знала, что все драгоценности, сделаны из золота и, судя по тому, как они выполнены, они стоят целое состояние. В шкатулке остались лишь монеты. Она достала одну из них, разглядывая на свету, потускневший металл. Изображение затерлось, но она смогла разглядеть выбитые цифры. Одна тысяча семисотый год.
Он же внимательно следил за тем, как осторожно, она выкладывает на стол драгоценности. Когда его взгляду предстал медальон, перед его внутренним взором скользнула коварная, острая, как лезвие, женская улыбка, и тут же пропала, поглощенная белым туманом. Он резко отвернулся, спасаясь от вестника боли. Он сосредоточил свое внимание на тяжелых, задернутых шторах, на буфете, на котором стояли вазы, и туман, пропал, не причинив неудобства. Он чуть ли не с облегчением перевел дыхание. Вся не жизнь полетела в тар – тарары, с приходом его пташки. Он снова перевел на нее взгляд, видя, что она разглядывает кругляшку на свету. Уже несколько томительных минут Грейс разглядывала драгоценности лежащие перед ней. Судя по гравировки, им больше трехсот лет. В ее руках целое состояние. Она может уехать, начать новую жизнь, перебраться в любую сторону света, где никто и никогда ее не найдет. Купить дом, оснастить его любой системой безопасности. Она перестанет бояться. Она тряхнула головой. Они не принадлежат ей. Это – сокровища ее Чудовища, которые он хранил долгие годы, похожий на злого, воинственного дракона. И которые, он почему – то отдал именно ей. Она подняла голову, оглядывая пространство.
- Почему ты отдал их мне? – ее голос дрожал.
Он вскинул вверх брови. Как объяснить ей, что этот акт доброй воли был сделан, что бы она ни выходила из дома? Что бы обычная клетка для птички, стала... Золотой.
Тяжелые, бархатные гардины, похожие на занавес в театре. Деревянный, письменный стол, с ножками похожими на когтистые, звериные лапы. Бумаги, перья и книги раскиданы по столешнице. А рядом, у самого окна… Серый щегол, в клетке из золота, бьется о прутья крыльями, почувствовав острый, необходимый запах свободы, из приоткрытого окна.
Он почувствовал призрение к самому себе, и тряхнул головой, отгоняя и белесый туман, и свои ощущения. Вложив когти в борозды на стрелке, он сухо ответил:
«Подарок. Радую».
Она устало прикрыла глаза, раздумывая над ответом. Рано или поздно, она уйдет из этого дома, так же, как уходила из других мест, бесчисленное количество раз. Принять его дар – значит воспользоваться ее Чудовищем. Она не могла так поступить с ним. Он для нее больше – чем простая сущность, призрак. Он – тот, кто защищает, тот, кто хранит, тот, кто неловко, неумело жалеет, поддерживает и оберегает. Она открыла глаза, проговорив:
- Ты очень порадовал меня, я благодарна тебе, но я не могу принять твои сокровища. – осторожно она отодвинула от себя драгоценности, будто они могли ослепить ее.
Он стиснул зубы, чувствуя, как внутри, ядовитой змеей поднимается злость. Его рука дрожала, когда он написал:
«Почему?»
- Я… я просто не могу. – она провела ладонями по лицу, зарывшись пальцами в волосы.
Сдержать в себе, переливающую через край ярость, было все труднее. Он с шумом выдохнул воздух, через сцепленные зубы. Она отказывается? Отказывается от его жеста доброты? От его щедрости?
«Бери.» - в этих буквах скрывалась, плохо сдерживаемая угроза.
Она повела точеными плечами, чувствуя, как холод тянется от противоположного края стола. Не нужно обладать интуицией, или еще чем – то, что бы понять, что он недоволен, что он злится.
- Прости, мое Чудовище. – ее голос был ломок. – Но попробуй понять меня. Ты хранил их, оберегал, и я… я не могу пока, но может быть позже, я смогу принять твой дар. – она постаралась успокоить учащенное сердцебиение, пыталась придать своей лжи, правдивости. Когда–нибудь. Слишком субъективное понятие. Чудовище поверил ей. Она чувствовала, как отступает холод, как напряжение, звенящее в воздухе отступает.
Злость прошла также внезапно, как и появилась. Он испытующе смотрел на нее, не веря тому, что услышал. Пусть поступает так, как считает нужным. Он не будет забирать у нее права, решать самой, что ей хочется. Но…
« Возьми кругляшки, стекляшки оставь. Тебе нужно. Ты – жива».
Почему – то он почувствовал горечь от этой мысли. На ее лице обозначилась печальная улыбка:
- Значит ты все – таки, когда то был живым?
«Не знаю». - он поморщился. – «Бери их».
- Хорошо. – она кивнула. – Я возьму три монеты, не больше, хорошо?
«Хорошо».
- Ты выпустишь меня в город? Я вернусь через три часа, как обычно, обещаю.
Он тяжело вздохнул, и стрелка дрогнула в его руке. Привкус горечи стал еще ярче и сильнее.
«Иди».
Уголки ее губ поднялись, обозначившись в теплую, благодарную улыбку.
- Спасибо.
Он хмыкнул, отставляя от себя стрелку на край стола. Грейс подхватила рюкзак, и отправилась к двери. На пороге она остановилась, оглядываясь за спину.
- И что же, даже не включишь таймер? – в ее голосе, послышался плохо сдерживаемый смешок.
Он тряхнул головой, коротко стукнув два раза по косяку двери, стоя в опасной близости от нее. Он доверял ей. Она вернется, точно в срок. Она рассмеялась и, помахав на прощание пустой гостиной, выбежала за дверь, закрыв ее за собой. Он скользнул к окну, наблюдая за ее развивающимися волосами, и легкой походкой. Действительно птичка, которая смогла вылететь на волю. Тот щегол лишь только открылась дверца клетки, сразу выпорхнул наружу, что бы никогда не возвращаться. Эта птичка вернется. Обязательно вернется.
 
Глава 6.

Грейс нетерпеливо, сдула со лба выбившуюся прядь волос. Прошло уже чуть больше часа, с того момента, как она переступила порог ломбарда, и висевший над дверью колокольчик, приветливо звякнул. Выложив на потертый прилавок, рядом со старинным, винтажным кассовым аппаратом, сокровища своего Чудовища, она ожидала быстро вынесенного вердикта, но не тут то было. Хозяин лавки, казавшийся таким же древним и потертым, как и вещи, которые он продает, близоруко сощурился, одел на нос пенсне и, попросив ее немного «обождать», отправился в заднюю комнату, плотно прикрыв дверь, и оставив ее совершенно одну. Ломбард, который скорее был антикварным магазином, напоминал пресловутую пещеру Али – Бабы, полную сокровищ. Выставленные за стеклом товары, поражали воображение, даже не искушенного человека, не то, что коллекционера. Тяжелые книги, переплетенные кожей, и ограненные драгоценностями. Изящные, тонкого стекла вазы. Потускневшие от времени столовые приборы и утварь. Начищенные до блеска подносы. Разномастные украшения, на алых, бархатных подушечках. И как он не боялся, оставить постороннего человека, один на один с такими ценностями? В Манчестере, его давно бы обокрали, но может быть здесь иной менталитет, не смотря на то что, Форествуд в трех часах езды от мегаполиса. Грейс подняла глаза, на висевшие на стене, такие же старинные, как и все в зале, часы с маятником, подумав о том, что у нее осталось чуть меньше полутора часов, до возвращения домой. Наконец, краем уха, она услышала, как скрипнула половица, и дверь в заднюю комнату открылась, пропустив антиквара. Поправив на носу, пенсе, он вернулся за кассовый аппарат, с крайне довольным видом. Хороший знак, подумала про себя Грейс, чуть ли не с облегчением вздохнув. Она подошла ближе, вскинув вверх подбородок.
- Так что Вы скажите мне, мистер…
- Мистер Далтон. – антиквар улыбнулся уголком губ. – Итак. После тщательной экспертизы, проведенный в короткий срок, я могу сказать Вам следующее. Вы были правы, действительно это – подлинные монеты 1700 года, что не может не радовать. Я могу предложить Вам за них, 870 фунтов, хотя, заметьте, это чистое расточительство с моей стороны.
Грейс не стала придавать большого значения его словам. Сумма была не маленькая, а в вопросе оценки, она была ни то, что не сведуща, она вообще ни черта не понимала. Деньги ей были нужны, а ехать в тот же Манчестер, ей было просто не на чем, да и не хотелось показывать себя в большом городе. Мало ли кто ее может там увидеть. Она внутренне содрогнулась и, откашлявшись, проговорила:
- В таком случае, я согласна.
- Прекрасно. Тогда осталось всего лишь заключить сделку, подписав несколько бумаг. – он посмотрел на нее из–под пенсне, как волшебник, вытащив из-за стойки несколько бланков, и ручку.  – Вам следует поставить Вашу подпись, здесь… - он поставил галочку на полях. - … здесь, и здесь. – после каждого слова он ставил новую галочку. – А тут, следует указать, озвученную мной сумму. – антиквар передал ей ручку, которую она, без промедления взяла. Уже собираясь подписать бумаги, она резко остановилась, подняв на него взгляд:
- Когда я получу деньги?
- Вы должны понимать, мой магазин не обладает такой суммой. Ваши монеты пустят с закрытого аукциона, и вы сможете забрать полную сумму, через три дня, в центральном банке Манчестера. Сроки установленной сделки, а так же условия отражены ниже. Вы можете ознакомиться с ними.
Грейс сжала губы, внимательно читая нужные пункты, мысленно застонав. Действительно, три дня, и Манчестер. Никакого электронного платежа, ни какого чека. Только наличный расчет. Отвратительно. Впрочем, у нее же есть велосипед. Все не пешком идти до него. Она быстро расписалась, выставив в поля оглашенную ранее сумму, пододвинув ему бланки.
- Отлично. – он взял свой экземпляр, уложив его куда – то под стойку. – Предъявите этот бланк в Банке, вместе с платежным поручением. С Вами приятно иметь дело, мисс… - он кинул взгляд на бланк. – Голдман. Если к Вам в руки попадет, еще что – то интересное, обращайтесь.
- Всенепременно мистер Далтон. – Грейс усмехнулась, укладывая в рюкзак бережно сложенные бумаги, думая о том, что антиквар похож на старого, хитрого лиса. – Хорошего дня.
- И Вам, мисс Голдман.
Переведя дух, она вышла на улицу, ощущая на коже легкое дуновение ветра. Неописуемым блаженством было выйти из пропыленного, насквозь пропитанного древностью, душного ломбарда. Она подошла к прислоненному к зданию велосипеду, проведя ладонью по железным, изогнутым рогам руля. Сегодня ей следует поговорить со своим Чудовищем, и она чувствовала, что вряд ли она сможет отделаться малой кровью. Он с трудами отпускает ее в Форествуд, а Манчестер… Она провела ладонью по волосам. Однозначно, ее полубезумное Чудовище, боится остаться один, что же будет, когда ей придется собрать вещи, и перебираться в новое место. Ему не объяснишь, что может произойти ситуация, при которой ей придется бросить здесь все. Она предпочитала не думать об этом, но иногда эти мысли не желали покидать ее. Пообещать ему вернуться, и не… Она почувствовала, как горлу подкатила тошнота. Нет. Однозначно нет. Она с шумом выдохнула воздух из легких.
- Грейси? Привет! – прозвучавший рядом мужской голос вывел ее из размышлений, заставив вздрогнуть. Она перевела невидящий взгляд на стоящего рядом с ней Джека. Он улыбался, озорно глядя на нее из-под козырька кепки. Тряхнув головой, выныривая из ледяного омута неприятный мыслей, она улыбнулась ему, сжав руль руками:
- Привет.
- Я сто раз тебя звал. – хохотнул он. – О чем думаешь?
- Так, небольшие проблемы. – она отмахнулась от его вопроса. – Ты сегодня без своего железного коня? - она глянула на дорогу, не заметив пикапа, и быстро перевела тему.
Джек помрачнел:
- Двигатель барахлит, пришлось отогнать ее знакомому механику. Сказал, за два дня управится. Как – то не очень уверенно себя без нее чувствую. – неожиданно его лицо озарила быстрая улыбка. – Слушай, раз нам было суждено сегодня встретиться, может быть, ты составишь мне компанию за чашкой кофе? Тут недалеко есть достаточно приятное место.
Грейс скептически посмотрела на него, подняв вверх бровь. Джек, притворно испугавшись, добавил:
- Поверь, я не набиваюсь в поклонники. Просто чашка кофе.
- Ну если только чашка кофе. – она усмехнулась, и подхватив под руль велосипеда, отправилась в след за Джеком по улице. Осталось чуть больше часа, она успеет вернуться домой. По крайней мере, от человеческого, живого общения, еще никому не было хуже.

***

«Она вернется. Она вернется. Она вернется.»
Он уже устал повторять это, раз за разом, как заклинание, меряя шагами гостиную, плавно переходящую в столовую и кухню. Она обещала вернуться. Злость, похожая на кобру, то поднимала свою голову, то снова опускала. Последний раз бросив взгляд за окно, на подъездную дорожку и ворота, и убедившись, что ее все еще нет, он направился в свою обитель, к тихой, фарфоровой балерине. Еще слишком рано. У нее есть еще час. Войдя в комнату, он уселся на кресло, сжав когтями подлокотники, невидящим взглядом уставившись на свою безмолвную компаньонку. Внутри клокотало предчувствие чего – то необратимого, и однозначного не приятного. Он перевел взгляд на замершую, идущую через всю комнату полоску солнечного света, в котором плавала пыль. Его пташка, так и не задернула шторы, после своего первого и последнего посещения его обители. Свет резал глаза, и он сильнее откинувшись на спинку, прикрыл лицо руками. Покой. Покой уничтожит, заберет все ненужные мысли. Слишком много эмоций, и отнюдь не его пташки. А свои собственные, чуждые всей его сущности. Покой, который так не обходим.
« Золотые, развивающиеся волосы, слегка завитые на концах. Пронзительно синие, похожие на маленькие сапфиры, глаза. Звонкий, похожий на колокольчик, смех. Всполохи бледно – голубого платья, и распустившаяся лента на волосах. Тонкие, маленькие, детские ручки, неловко держащие фарфоровую куклу, в фиолетовом платье. Длинный, застланный ковровой дорожкой коридор, на стенах которого, висят потускневшие от времени портреты. Запертые, украшенные резьбой двери. Небольшой, стоящий в углу столик на изогнутых ножках. На нем изящная, узорчатая ваза, с высоким горлом, в которой стоят ослепительно белые азалии, источающие тонкий аромат. Позолоченные перила на лестнице.
- Крессида!»
  Оглушительно громкий звук голоса, заставил его резко распахнуть глаза, сорвавшись с места. Он резко развернулся во круг своей оси, пытаясь понять откуда раздался звук. В доме стояла тишина, лишь слегка скрипели половицы, озабоченные его резким движением. Он прислушался, пустив нити теней, во все уголки дома. Пусто. Он снова сел на кресло, думая о том, что безумное Чудовище, окончательно свихнулось, если ему мерещатся люди там, где их нет. Он кинул взгляд за окно, смотря на положение солнца. Осталось десять минут до назначенного срока.

***

Достаточно приятным местом, оказалась забегаловка с говорящим названием «У дороги». Оставив велосипед, у стены, рядом со стеклянной дверью, с табличкой «Открыто», Грейс, вслед за Джеком, прошла в зал. Чистенькое, опрятное, светлое помещение, с натертыми до блеска столами, и большими, квадратными окнами, встретило их приятной, не навящивой музыкой, звучавшей из радиоприемника, стоящего у кассы. Они сели за дальний столик, у самого окна, разглядывая снующих по улице людей.
- Это прекрасное место. – лучезарно улыбаясь, нарушил тишину Джек. – Тут отличный холодный чай, гамбургеры и конечно же кофе. Эй, София! – обернувшись, окликнул он официантку, с собранными в «конский» хвост, волосами. Девушка подошла к ним, выхватывая из передника блокнот и короткий, остро заточенный карандаш.
- Рановато ты сегодня, Джек. Тебе как обычно? – она лукаво улыбнулась ему, искоса посматривая на Грейс, которая, снова повернулась к окну.
- Не, не, не. Сегодня я обойдусь только чашкой кофе.
- А твоя спутница? – она подняла брови, кивнув на Грейс, которая повернулась к ней.
- Мне тоже кофе. Спасибо. – она сложила на столешнице руки, оглядывая завсегдатаев зала.
София кивнула, делая пометки, и легким, пружинистым шагом, направилась в сторону кухни.
- Приятное место. – Грейс перевела взгляд на Джека.
Он согласно кивнул и, подхватив из баночки зубочистку, зажав ее в зубах, спросил:
- Успела ознакомиться с красотами нашего городка?
- Относительно. Город по-своему прекрасен. – она вежливо улыбнулась.
- На самом деле дыра – дырой, но может быть для приезжего человека, он и имеет определенный шарм. Большая деревня. – он усмехнулся. – Иное дело Манхеттен, или Лондон.
- Не люблю мегаполисы. – Грейс скривилась. – Слишком шумно, и через чур много людей.
- Тогда понятно, почему ты так облагораживаешь Форествуд. Для меня большой город – большие возможности. Не многого можно добиться, работая на ферме.
- Ферма? – Грейс непонимающе уставилась на него. – Я думала, ты работаешь в магазине.
- Магазин принадлежит моей матери, хотя… - она на мгновение задумался. - …ферма тоже, но это по большей части мое детише. – он хмыкнул.
- И чем же ты там занимаешься? – она уложила подбородок на сцепленные руки.
- Всем по не многу. Коровы, овцы, куры… а! – он поднял вверх указательный палец. – … И, конечно же, верх золотой жилы – кукуруза.
Грейс сдержанно улыбнулась:
- Кстати в Америке, индейцы, между прочим, как раз кукурузу и считали золотом.
-Жаль что мы не там. Я бы вполне мог вдеть в волосы перья, и начать расплачиваться только початками. – он рассмеялся в след за Грейс. – Но если честно, я люблю свое дело, что бы ни говорил. А ты чем занимаешься?
- Всем по немного. – Грейс настороженно выпрямилась.
- А если не обобщая. – он усмехнулся.
- Занимаюсь переводами на дому. С французского. Полезная работа. – она послала ему вежливую улыбку.
В принципе это была полуправда. Еще в колледже, она начала заниматься переводом текстов, и всерьез собиралась стать переводчиком. До того, как ее жизнь полетела ко всем чертям. Ей слишком часто приходилось подтасовывать факты, что бы хоть как – то прикрывать свою личность, избегая неудобных вопросов.  Так было проще, чем потом запутаться в сетях собственной лжи.
- Внушает уважение. – он откинулся на спинку стула, в тот момент, когда София поставила перед ними две чашки с дымящимся экспрессо.
- Спасибо. – поблагодарила ее Грейс, обняв горячую чашку руками, наблюдая за тем, как девушка, подходит к следующему клиенту.
- Кстати, как поживает твой невидимый жилец? – прозвучал его вопрос.
Сделавшая глоток кофе, Грейс, чуть не поперхнулась, и отставила чашку на стол, придав лицу удивленный вид.
- О чем ты?
- О проклятом доме, конечно. – он улыбнулся ей, отпивая из своей чашки. – Наша главная достопримечательность. Я же тебе говорил.
- И часто ты веришь в городские легенды?
- Ну, например, в призрака кукурузного поля – нет. А призрака, проклятого дома очень даже.
- Тогда спешу тебя огорчить. Никакого призрака нет, и думаю вряд ли он когда – то существовал. Обычный, старый дом. Никаких странностей. – она поглядела на него поверх ободка своей чашки, стараясь скрыть, как дрожат у нее губы. – Неужели тебя так интересуют, обычные досужие сказки?
- Нисколько. У меня свои, проверенные источники. – он самодовольно выпятил грудь, продолжая улыбаться.
Она подняла на него удивлённый взгляд, вскинув вверх брови.
- Моя матушка, медиум. Она однажды была в твоем доме, и воспоминание у нее не очень приятные. Она не любит об этом распространяться, и никогда не рассказывала. – ответил он на ее немой вопрос. – И кстати, это не единственная, правдивая история нашего города. Есть еще одна, достаточно занятная…
Грейс повернулась к окну, вполуха слушая его болтовню. Разговор о мегаполисе, снова заставил ее мысли лихорадочно крутиться в голове. Как ей добраться до него? Велосипед – это конечно хорошо, в любом случае средство передвижения, но… Внезапно ее голову пронзила блестящая мысль, и она резко повернулась к Джеку, перебив его на полуслове:
- Послушай, Джек. Скажи мне, как я могу заказать такси, что бы добраться до Манчестера?
Он ошарашенно уставился на нее:
- Грейс, городок маленький, у нас нет такси…
Она кивнула, протягивая руку за чашкой.
- Зачем тебе туда? – он поднял вверх брови.
- Нужно решить срочные дела. – она слегка поджала губы.
- Ну… в любом случае, такси может быть у нас и нет, но я радостью подвезу тебя. Только скажи когда. – он послал ей очередную улыбку.
Грейс опустила глаза, рассматривая оставленные на чашке узоры от кофе. Было слишком рискованно. Хотя, в прочем, куда уж больше. Она и так сидит напротив него в кафе, старательно выдавая скупую полуправду. Три часа на машине, против незнамо, сколько времени на велосипеде, с возможностью заночевать в Манчестере, которую она совершенно не желала. Подвергнуть себя риску быть обнаруженной, или же отбросить на задний план свою подозрительность. Она нервным движением потерла запястье левой руки. Чаша весов склонялась к предложению Джека. Неимоверным усилием воли, она выдавила улыбку, проговорив:
- Я была бы тебе очень признательна за помощь.
- Не вопрос, лишь скажи когда.
- Скажем, через три дня. Сможешь?
- Конечно. Я заеду за тобой.
- Нет. – она покачала головой. – Я буду у твоего магазина, скажем в двенадцать по полудню.
- Хорошо. Отлично. – он лучезарно улыбнулся ей.
- Спасибо. – снова кивнула она, чувствуя как подозрительность взыграла в ней с утроенной силой. Она перевела взгляд на висевшие на стене часы, и почувствовала, как кровь застыла в жилах. Она должна была быть дома, десять минут назад. Сорвавшись с места, она резко подхватила рюкзак.
- Спасибо и за помощь, и за кофе, но мне нужно бежать. Увидимся через три дня.
Грейс быстро помахала ему на прощание, и почти бегом бросилась к двери. Схватив велосипед, она вскочила на него, сорвавшись с места, искренне надеясь, что ее Чудовище, поймет причину ее опоздания.

***

Обои лоскутами, опали у его ног, обнажив широкие отметины от когтей. Косая полоска света, почти достигла подоконника, окрашивая доски пола в багровые тона. Глухое рычание, разнесшееся по всему дому, вырвалась из полуоткрытого оскала. Холодная ярость нарастала, и что – то болезненно сжалось внутри, не желая отпускать. Не вернулась. Кресло пролетело через всю комнату, врезавшись в стену, и из оторванных, располосованных подлокотников, выбился поролон, вывалившись на пол. Не вернулась. Он крушил свою обитель, стараясь справиться с грызущей, ноющей болью. Он позволил ей жить здесь. Створка шкафа, вырванная с корнем, перелетела, рухнув на остатки кресла. Он не мучал ее, не пугал ее. Зеркало разбилось в дребезги, устлав пол хрустящими, мелкими осколками. Он позволил ей говорить с ним, благодушно отвечал на все ее вопросы. Новые полосы на молчаливых стенах. Он позволил ей иметь свою жизнь и свое мнение. Шкаф рухнул на пол, лицом вниз, осыпав его щепками. Он дал ей возможность радоваться. Он хранил ее, как величайшую драгоценность. Он дал ей возможность выжить, отдав то, что ей было необходимо. Электричество заискрилось, когда люстра, рухнув вниз, усыпала пол осколками. Он дал ей свободу действий. Позволил наслаждаться солнцем и воздухом. Он кинулся на секретер, но замер на месте, чувствуя, как губы дрожат, то открывая, то снова скрывая оскал. Его балерина молча наблюдала за ним, стоя на своем постаменте. На стене проступили изумрудно – зеленые глаза, и острая, как бритва, улыбка. Бушующий поток ярости накрыл его с головой, заставив мысли, растворится в хаосе эмоций. Он чувствовал себя вконец обезумевшим монстром, кидаясь на стены, с корнем выдирая облепленные обои, разнося в щепки остатки мебели, не трогая лишь секретер, на котором все также безмолвно стояла балерина, хладнокровно наблюдающая за тем, как он мечется по комнате, разрушая все до чего может достать, своими собственными руками. Она не вернулась. Она предала и его и его доверие к ней. Рычание застревало внутри, выходя из горла рванными толчками. Он скорее почувствовал, нежели услышал, как осторожно открылась дверь, ведущая в его обитель. Он резко развернулся, встречаясь взглядом, с большими, светлыми глазами, в которых плескался испуг. Ее лицо было бледно, губы приоткрылись, а тело сотрясала мелкая дрожь. Его проклятие. Чертова пташка. Лучше бы она не возвращалась вовсе, потому что сейчас, он не знал, что может сотворить с ней, потакая своему безумию и своей ярости. Он кинулся к ней, и его когти опустились в миллиметре от ее лица, проложив длинную борозду царапин на облицовки двери, пробив ее насквозь. Не в силах удерживать свою ярость, плохо понимая, что он делает, он открыл рот:
- Ты бросила меня!

***

Грейс резко затормозила, бросив велосипед на подъездной дорожке, и бегом бросилась к дому. Резко потянув на себя дверь, задыхаясь от быстрой езды и бега, она крикнула:
- Я вернулась домой!
Никто не отозвался, лишь наверху слышались глухие, тяжелые удары. Стараясь сдержать дрожь, она положила рюкзак на диван, скинула туфли, и схватилась вмиг повлажневшими ладонями за перила лестницы. В горле мгновенно пересохло.
- Чудовище… - ее голос был едва слышен.
Она медленно поднималась наверх, чувствуя, как по телу проходит дрожь, а кровь стынет в жилах. И чем выше она поднималась, тем отчетливей, тем более пугающим, был звук. Она нервно сглотнула, чувствуя как волосы на голове зашевелились. Это не был вор, или просто человек. Она поднималась, наверняка зная, что там орудует ее обезумевшее Чудовище, думающее, что она не выполнила своего обещания. Инстинкт самосохранения кричал ей, что она должна немедленно убираться отсюда. Взять себя в руки, собрать те свои вещи, которые она может унести, и бежать без оглядки, пока Чудовище не услышало, не почувствовало ее присутствия. Уходить, пока она не лишилась жизни. Можно бороться с напавшим животным, можно с угрожающим человеком, но не с монстром, которого ты не можешь ни увидеть, ни почувствовать. Она думала об этом, но тело упорно поднималось наверх, все ближе и ближе. Она застыла в коридоре третьего этажа, слыша, рванные, скрежещущие звуки. Так сталь впивается в дерево. Руки предательски дрожали. Развернуться, и быстро, пока не заметили бежать прочь из этого проклятого дома. Юркнуть за дверь, и бежать изо всех сил к спасительным воротам, в город. Она сделала шаг, по направлению к двери комнаты, где, как она догадывалась обитало ее Чудовище, и где он придавался своей ярости. Уходить нельзя остаться. И она не понимала, где стоит поставить запятую. Ей казалось она медленно сходит с ума от страха, но продолжала медленно, упорно идти в сторону дьявольской какофонии звуков. Она замерла у входа, стараясь подавить судорожный выдох, и толкнула дверь. Он не заметил ее, она знала наверняка. В комнате царил хаос. Пол, усыпанный щепками, и битым стеклом. Нетронутым оставался лишь секретер, на котором стояла балерина. Располосованные когтями от пола до потолка по всему периметру стены. Она приоткрыла рот, нервно сглотнув, и дрожащая рука замерла около груди. Она замерла на месте, не в силах двинутся. Все, что происходило до этого, было лишь игрой. Пустой, в какой – то мере шаловливой игрой. Только сейчас, она поняла всю опасность своего положения. В лицо ударил столб холодного воздуха, в миллиметре от ее головы, раздался пронзительный скрежет, и громкий, звериный рык разнесся по комнате, отбиваясь от стен троекратным эхом:
- Ты бросила меня!
Она почувствовала, как дыхание застыло в горле, а сердце на секунду остановилось в груди. Руки резко свело, и комната поплыла перед глазами, потонув во всполохах света и теней.

***

Казалось, что гортань обхватил огонь, раздирая и сжигая все дотла. Он зажмурился, обхватив горло руками, пытаясь успокоить это пламя. Прошло несколько мучительных минут, когда боль прошла. Он приоткрыл глаза, увидев распластавшееся на полу тело его красавицы – птицы. Гнев, также как и ярость растворилась в воздухе, оставив после себя лишь привкус пепла. Он дернулся, склонившись над ней. Он не прикасался к ней. Не трогал ее разум. Не заставлял действовать по своей указке. Она не могла сломаться. Внутри все клокотало от тревоги, и ему чудилось, что он проглотил глыбу льда. Он заметался вокруг нее, пытаясь понять, что с ней. Она не могла сломаться. Он склонился к ее груди, прислушиваясь к едва различимому сердцебиению. Живая. Он чуть ли не с облегчением выдохнул воздух. От осознания, этого простого факта, лед внутри, в одно мгновение, растворился. Жива. Он продолжая, стоять над ней, рассматривая все еще бледное лицо, с едва трепещущимися ресницами. Надо было что – то сделать. Он оглядел разрушенную комнату, обратив взор на балерину, будто она могла чем – то помочь ему. На мгновение он прикрыл глаза.
« Светлые стены, с едва различимым орнаментом. Тяжелый, витой канделябр, в котором ярко горят свечи. Широкий, мраморный камин, в котором пляшут языки пламени. На полке сверху фарфоровые статуэтки. Дорогой ковер, с высоким ворсом. В углу, у самого окна, черный, блестящий рояль, и клавиши продавливаются, как будто на нем играют, вот только на кожаной скамейки, никого нет. Высокие, книжные стеллажи, и резные, аккуратные кресла. Маленький столик, на котором стоит потертый, старый глобус. Тяжелые, бархатные портьеры закрыты. Ребенок. Девочка в сочном, зеленом платье, с кипельно – белым передником, молчаливо бродит по комнате. Ее голова склонена, и золотистые волосы, укрывают большую часть ее лица, открывая только тихую улыбку. В ее руках, на изгибе локтя, уложена фарфоровая кукла в темно – синем ситцевом платье. Она едва слышно напевает мелодичную, медленную песенку, похожую на колыбельную.
- Крессида.»
Он резко открыл глаза, мотнув головой, не понимая, что происходит. Девочка. Она была в этом доме. Маленькая девочка, со стройными рядами фарфоровых кукол. Он снова перевел взгляд на раскинувшую тонкие руки, красавицу, лежащую на полу. Кровать не было полностью разбита, и он порадовался этому обстоятельству. Один жест, одно движение руки, и она перевернулась, встав на все четыре ножки. Он подавил глубокий вздох, опустившись к его пташки, и подняв ее на руки. Ее голова безвольно свесилась, и тонкая, белоснежная шея, окрасилась закатным солнцем. Ее тепло обжигало руки, и он стиснул зубы. Два шага. Два шаги, которые дались с неимоверной тяжестью. Энергия ее жизни, была похожа на жар звезды. Он аккуратно уложил ее на кровать, чувствуя, как тело звенит от напряжения. Белокурые волосы рассыпались по подушке. Жест заботы от безумного чудовища. Тонкое, лоскутное одеяло, легло поверх ее тела, и осторожным движением он отвел прядь волос, упавшую на ее лицо. Он с шумом выдохнул воздух, выйдя из царства хаоса, в которое он превратил свою обитель, чувствуя, как досада грызет его изнутри. Единственное, что порадовало его в сложившейся ситуации, что она вернулась, более того, теперь он может с ней говорить. Почему? Ответа на этот вопрос не существовало, а значит не стоит об этом думать.

Глава 7.

Грейс с трудом открыла глаза, чувствуя, что голова больше похожа на чугунный котелок, чем на что – то иное. Она провела ладонями по лицу, и приподнялась на кровати, оглядывая комнату. Все что произошло накануне, не было сном. Она лежала на кровати, в обители ее Чудовища, и от этого осознания ей было не по себе. Комната была погружена во мрак, но в темноте, отчетливо выделялись очертания сломанной мебели. Она судорожно выдохнула.
- Ты очнулась.
Грейс вздрогнула бешено за озиравшись, услышав мужской голос, неподалеку от себя. Вкрадчивый, низкий, немного рычащий, но в тоже время приятно – бархатный, и в тоне, было не понятно, утверждение это, или же вопрос.
- Кто здесь? – она чувствовала, что ее голос дрожит.
- Чокнутое чудовище, и пташка в его когтистых лапах.
Она почувствовала, как дыхание застыло в легких. Ее Чудовище. Хранитель дома. Она нервно сглотнула, тихо проговорив:
- Ты… ты можешь говорить…
- Могу.
Он сидел на корточках, сложив ладони между ног, на обломках своего кресла, не двигаясь, внимательно смотря на нее. Темнота, не скрывала ее, наоборот, в его глазах, красота его пташки была еще более отчетливой.
- Ты… теперь ты убьешь меня?
- Отчего же. Незримому Чудовищу, плохо будет житься без его Психеи. – он испустил мяукающий смешок, но он резко оборвал его. – Ты обманула меня. – добавил он, с нескрываемой угрозой.
- Я не хотела этого делать. – она вздрогнула. – Я должна была вернуться в срок, но…
- Но не вернулась. – мягко перебил он ее, спрыгивая со своего места.
Грейс приподнялась, сев на кровати, крепко зажмурившись, обхватив голову руками. Все произошедшее не укладывалось в голове, не желало укладываться. Монеты и драгоценности. Ломбард. Манчестер. Разрушенная комната, и теперь венцом всего, бесплотный голос ее Чудовища. Ее и так сумасшедший мир, разбивался на тысячу осколков под ее ногами. Она с силой провела ладонями по лбу, и безвольно опустила руки, устремив взгляд в пространство.
- Я объясню тебе. Я все тебе объясню, но мне нужно несколько минут. Что бы прийти в себя. Я могу спуститься вниз? – проговорила она, чувствуя, как ее тело мелко дрожит от всего пережитого.
Он нахмурился, сцепив зубы. Он мог закрыть ее здесь, но в чем смысл? Потешить свое самолюбие своей силой. Он не допустит, что бы она сбежала, если ее посещают такие мысли. Попробовать восстановить хрупкое, как наст, доверие? Может быть.
- Ты еще здесь? – послышался ее тихий голос.
Он по привычки стукнул по стене, выражая согласие, а затем, спохватившись, добавил:
- Да.
- Могу я спуститься на первый этаж? – ее голос был слишком тих, слишком ломок.
Нахмурившись, он ответил:
- Можешь.
Она медленно встала с кровати, покачнувшись. Он едва остановился, что бы не оказаться рядом с ней. Что эта девчонка, творит с его разумом? Отчего он его теряет, лишь только мало – мальская опасность касается ее. Он тряхнул головой, наблюдая за ее неловкими, рваными, механическими движениями. Слепо смотря в пол, она медленно переставляла ноги, стараясь не поранится. Слишком много стекла и щепок. Он прикрыл глаза, чувствуя, как по воздуху поплыл едва различимый, сладковатый привкус крови. Держась за дверь, она выскользнула из комнаты. Он махнул рукой, заставив свет зажечься во всем доме разом, и медленно отправился вслед за ней. Крепко держась за перила, Грейс медленно спускалась вниз, не замечая ни боли в порезанных ногах, ни зажегшегося света. Сейчас важным было не сойти с ума. Добраться до кухни, сделать глоток воды, и забраться с ногами на диван, собирая по кусочкам раздробленный разум. Как во сне, она миновала два этажа, оказавшись около раковины. Взяв в дрожащие руки чашку, она налила в нее воды, выпивая ее, впрочем, больше выливая на себя. Кухня плыла перед глазами, и в голове, казалось, поселились маленькие молоточки, отбивая внутри ее черепной коробке, свой личный, траурный марш. Он стоял неподалеку от нее, плечом облокотившись о стену, скрестив руки на груди. Любая ее попытка к бегству будет началом конца, но она не спешила бежать прочь. Стояла, в своем простом, синем платье, босая, с растрепанными волосами, и мелко дрожала. Такая беззащитная. Такая потерянная. Он напрягся всем телом, когда она отставила чашку, и медленно побрела мимо него. Но нет, она всего лишь направилась к дивану, забравшись на него с ногами, сжав пальцами виски. Она чувствовала, что мир потихоньку собирается из разрозненных пазлов, в четкую картинку. Ее вымученный разум, принимал, все что с ней происходило. Она чувствовала незримое присутствие ее Чудовища, и была благодарна ему за молчание. Тишина. Еще несколько секунд, что бы собрать себя заново. Что бы до конца осознать и принять, то что принять было практически невозможным. Немного. Еще немного. Он судорожно выдохнула, проговорив:
- Я не собиралась обманывать тебя. Просто иногда, происходят обстоятельства, при которых ты не можешь иначе… - она замялась. – Я не могу рассказать тебе всего, но ты должен понять меня. И ты должен знать… - она на мгновение замолчала, собираясь с мыслями, зная, что он ее слушает. - … я не собираюсь убегать. Я люблю этот дом, и это место. Я не боюсь тебя. Я всегда буду возвращаться к тебе… - она опять запнулась, и картинки преследующего ее зверя на миг восстали в ее голове, заставив ее мелко вздрогнуть. – Если… если мне придется… Я скажу тебе. – она замолчала, прикусив губу, и закрыв лицо руками, стараясь отогнать от себя образ того, кто преследовал ее.
Он молчал, внимательно смотря на нее. Страх. Он его ощущал почти физически. Аромат лилий заполонил все пространство комнаты. Но действительно, она не боялась его, она боялась чего – то иного. Чего – то извне. Его губы на мгновение приподнялись в злобном, зверином оскале, от мысли, что что – то угрожает ей. Но он не отпустит ее. Никогда. Она обречена жить здесь, вместе с ним.
- Поверь мне… - ее голос звучал глухо, и все так же ломко.
- Поверю. – наконец сдержанно ответил он, усевшись на край стола, на которой все так же лежала, уже более не нужная спиритическая доска. – Ты сделала, что хотела? Там, за пределами дома.
- Да… То есть нет…Не совсем… - она отняла руки от лица, поворачиваясь в сторону его голоса, в прочем не видя его. Ее лицо все еще было бледно, а губы, едва заметно дрожали. Он прикрыл глаза. Запах лилий, плавно сходил на нет, но теперь в нем заискрился, тонкий аромат сандала. Она не знала, что от него ожидать, после того, что видела. Теперь она знает, на что он способен. Он с шумом выдохнул воздух, сухо проговорив:
- Я не причиню тебе вреда, птица. То было помутнением рассудка.
- Я знаю, и благодарна тебе. – она едва заметно улыбнулась, и легла на диване поджав ноги, обняв колени руками, смотря в никуда. Он оглядел ее, и поднял глаза к потолку, сказав в пространство:
- Покой.
- Покой… - тихо повторила она его слова, прикрыв глаза. Покой, лучшее лекарство. С этой мыслью, она провалилась в глубокий сон без сновидений.

***

Он стоял, напротив окна, выходящего на заднюю сторону дома. Его взгляд, бессмысленно скользил: по убранной лужайке, которую освещало восходящее солнце; по высокому, кривому, почерневшему дереву, раскинувшего свои ветви, больше похожие на костлявые руки; по обрывкам, высохшей веревки от качелей, оплетающие его особенно толстую ветвь; по мерно шелестящим кронам деревьев, стоящими за проржавелой решеткой. Он чертовски напугал свою маленькую красавицу. Его извечная подозрительность и неверие, сыграло с ним отвратительную шутку. Да, она вчера говорила с ним, более того, слышала. Не боялась, но было что – то… Как будто, она неожиданно для себя открыла страшную, потаенную тайну о ее Чудовище. Что – то сломалось, там, в глубине, и он плохо представлял, как можно восстановить хрупкое равновесие, их далеко не нормальных отношений. Или же не нормального согласия и принятия находиться рядом друг с другом. Безумное Чудовище, и не менее безумная Принцесса, если она до сих пор находится внутри дома, не помышляя сбежать. Он с силой, провел ладонями по лицу. Раньше, его не заботило ничего. Ни – че – го. Куклы приходили, он с ними играла, а когда они надоедали, он, как капризный ребенок, ломал их, что бы больше не отвлекали, своим страхом и своими криками, от которых начинала раскалываться голова. Что же было не так с его птахой? Что в ней было такого особенного, что она неожиданно перешла из разряда кукол, в прекрасную, очаровательную птицу, которую не хотелось обижать и мучить? Он тяжело вздохнул, потерев лоб пальцами, на мгновение зажмурившись. Хотелось увидеть на ее лице улыбку. Не осторожно приподнятые уголки губ, не едва заметная искривленная ухмылка, а чистую, открытую, светлую улыбку. Что бы хрупкое согласие было восстановлено. Он перевел взгляд на растущий по стене фасада, вьюн. Тонкие, нежно – зеленые листочки, едва заметно колебались на легком ветру, и белые, аккуратные, нежные цветочки, слегка склонялись к холодному, гладкому камню.
« Солнце, льющееся через высокие, витражные, стрельчатые окна, солнечным зайчиком пробегающие по резным зеркалам, играло в метелке шнура, удерживающего портьеры. Массивный, длинный, резной стол, устланный белоснежной, гладкой скатертью. Изящный, фарфоровый, чайный сервиз. Серебряные, витые, маленькие ложечки. А в середине, большая ваза, с изящными, высокими, кроваво – алыми розами. И девочка… Девочка с золотыми локонами, и пронзительно – синими, чистейшими глазами. Живая, фарфоровая статуэтка. Маленькая, изящная, хрупкая. Изумрудное платье, белоснежный передник, и ноги в аккуратных, лакированных туфельках. И такой же белоснежный чепчик, скрывающий золото волос. В ее тонких, маленький руках, чистые, белые азалии. Она подносит их к лицу, закрывая глаза, вдыхая тонкий, цветочный аромат, и на ее губах, играет кристально – чистая улыбка.»
Он тряхнул головой, отгоняя навящевый образ, когда – то живущей здесь пришелицы, и переводя взгляд на цветы вьюна. Догадка пронзила его, и он взмахом руки распахнул окно, впустив в помещение, свежий, лесной воздух. Он подошел в плотную к окну, протянув руку, что бы сорвать цветок, но ладонь наткнулась на зеркально – прозрачную поверхность, не позволяя ему дотянутся. Чертовы границы. Он скрипнул зубами от злости, проводя по преграде когтями, впрочем, ничего не добиваясь. Дом не выпускал его. Что же… Иногда кривые пути, самые правильным. Он ухмыльнулся своим мыслям, и быстро выскользнул из комнаты, в мгновение ока оказавшись внизу. Он кинул быстрый взгляд на диван. Его красавица спала, подложив ладонь под щеку, и ее легкое дыхание, играло с локоном волос, упавшим на лицо. Он мотнул головой, пересекая гостиную, остановившись у камина. Простой, электрический, уже давным – давно не работающий, но вот висевшая рядом с ним потускневшая кочерга, была вполне настоящей и даже работоспособной. На мгновение оглянувшись, и до конца удостоверившись, что его пташка, продолжает спать, он протянул руку, коснувшись железа. Металл легко лег в руку, и он, затерявшись в тенях, скользнул обратно в комнату с открытым окном. Границы нельзя переиграть, но слегка обмануть… Он поднял кочергу, медленно подводя ее к открытому окну. Там где стоял незримый барьер, не пускающий его, кочерга прошла, остановившись около вьюнка. Он слегка переместился, удобнее перехватив металл, стараясь подцепить изогнутым концом, цветок. Не с первой, и не со второй попытки, но ему это удалось. Цветок неотделимый от растения, лег на подоконник, и он перехватил его, не давая сорваться на территорию, куда он не мог ступить. Положив кочергу рядом с собой, он аккуратно оторвал цветок, уложив его на ладони. Такой маленький, такой хрупкий, такой беззащитный. Прям как его птица. Его губы растянулись в улыбке. Это было прекрасная идея, хоть и сопряжена, с почти неравным боем с его клеткой. Он хмыкнул, и быстрым шагом направился вниз. Осторожно опустив цветок на столешницу, рядом с ее лицом, он отошел, любуясь своей ребячливой авантюрой. В конце – концов, даже безумные монстры, способны на проявление добра. С этой мыслью, он забрался на тумбочку, сев в привычную позу, на корточки, приготовившись ждать, когда проснется его прекрасная принцесса.

***

Грейс села на диване, зарывшись пальцами в волосы, отчаянно зевнув. Сегодня ей не то что, ничего не снилось, она вообще ничего не слышала. Вчерашний стресс не прошел без следа, она чувствовала, что тело какое –то ватное, и будто бы неживое. Пальцами, зачесав волосы назад, убирая с лица, она обвела взглядом гостиную, и заметила лежащий на столе цветок. Белый, бархатный, свежий вьюнок. Протянув руку, она взяла его, поднося к лицу, и прикрывая глаза. Не было сомнения, кто мог оставить его здесь. Ее Чудовище. Она улыбнулась, открыто, с благодарностью, прижимая нежные лепестки к губам, и открывая глаза, оглядываясь в поисках знака от хранителя дома. Кругом царила тишина.
- Спасибо. – ее слегка хриплый после сна голос, разнесся по комнате.
- Не за что.
Грейс вскинула голову, продолжая улыбаться, устремив взгляд на тумбочку, откуда доносился голос, подивившись, насколько он глубокий и многогранный. Он встретился с ней глазами. Как оказывается, легко вызвать у нее улыбку. Он хмыкнул:
- Рад, что ты оценила мой скромный дар.
Она промолчала, продолжая тихо улыбаться, поглаживая нежные лепестки, и на мгновение ему показалось, что тонкие, почти прозрачные, бледные пальцы, касаются не растения, а его лица. Он резко тряхнул головой, чуть не потеряв равновесие, прогоняя чуждое ему наваждение. Он окончательно и бесповоротно свихнулся, если его посещают настолько дикие, безумные мысли. Грейс между тем, опустила босые ноги на пол и, зашипев от боли, снова подняла их, разглядывая подсохшие порезы. Ему почудилось, как внутри кольнуло, что – то сродни сожалению. В конце – концов, лишь он виноват во всем произошедшем.
- Не вставай, птица. – сумрачно проговорил он, слезая со своего места, и направляясь к одному из кухонных шкафов. Если память ему не изменяла, то там должны находиться рулоны белой ткани.
- Почему ты зовешь меня птицей? – донесся до него ее голос. – У меня же есть имя.
- Грррейсссс. – рыкнул он, плавно переходя на шипение. – Сладость и металл. – он диковато хихикнул, а затем резко добавил. – Птица – звучит лучше. Свобода и легкость.
- Как же тогда звучит твое имя? – Грейс приподнялась, настороженно следя за тем, как из-за открывшейся дверцы шкафчика, слышаться звуки переставляемых жестяных банок. Она снова вернулась к опасной теме, но слова вырвались быстрее, чем она смогла их остановить. На мгновение она зажмурилась, чувствуя как в воздухе повисло напряжение, и ожидая того, что одна из банок обязательно приземлится в опасной близости от нее. Но мгновение проходило за мгновением, а он все молчал, лишь продолжал переставлять жестянки.
- Нет имени. Мы говорили об этом. – его голос был холоден.
Оторвавшись от полки, моток бинтов поплыл по воздуху, удерживаемый невидимой рукой, и через секунду оказался на ее коленях.
- И остановились на Чудовище. – добавил он, с застывшим льдом в голосе.
- Спасибо. – тихо проговорила Грейс, беря в руки моток, и разворачивая его.
- Что ты сегодня будешь делать? – сухо спросил он, остановившись около лестницы, не желая продолжать беседу, которая снова подобралась к опасному руслу.
- Уберу сломанную мебель… - осторожно ответила она, сосредоточенно бинтуя ногу.
- Не трогай балерину.
На этой ноте, он растворился в тенях, оставив ее одну. Грейс уткнулась лбом в колено, чувствуя, как ее незримый собеседник покинул комнату. Додумалась о чем спросить. Она слегка стукнулась головой по колену, крепко зажмурившись. Надо обдумывать каждый свой вопрос, если она собирается восстановить хрупкое равновесие. И все – таки, не смотря ни на что ее Чудовище, более человечное, чем хочет казаться. На ее лице обозначилась теплая, смущенная улыбка. Молчаливое, невысказанное «прости», принявшее форму маленького, белого вьюнка, сказало ей намного больше, чем и высказанные и написанные слова.

***

- Ты ужасный человек. Как можно было погубить такие старые предметы мебели. Им же очень много лет. – Грейс утерла лоб, тыльной стороной ладони, облокотившись на стену. Все крупногабаритные остатки мебели, были вытащены на улицу, и сейчас, найдя веник, она решила перевести дух. Напряжение спало, и сейчас эта ситуация, казалась не такой страшной, каковой была изначально.
- Я не человек, это первое. И эти предметы, не имели никакой ценности, это второе. – сурово проговорил он, сидя на остове кровати, как на жердочке. – И вообще, это – моя обитель, это третье.
- Так получается, ты ночуешь в этой комнате, и только в ней? – ее губы изогнулись в легкой улыбке.
- Получается, что в последнее время я ночую в твоей комнате, и только в ней. – передразнил он ее, испустив мяукающий смешок.
- Почему? – она подняла вверх брови, взяв в руки веник, старательно орудуя им, убирая стекла и мелкий сор.
- Потому что, птица, ты имеешь отвратительную привычку, сводить меня ночами с ума. – назидательно ответил он, слегка раскачиваясь.
- И как это выражается? – она на мгновение подняла голову, кинув взгляд на остов кровати, откуда доносился его голос.
- Лилии. – просто ответил он, пожав плечами.
- Лилии? – она выпрямилась, сдувая с лица прядь волос. – Какие лилии?
- Страх бывает разным. – меланхолично ответил он, смотря за размеренными движениями веника. – Твой, птица, лилии. Чего боится красавица, если не чудовища? – он снова испустил едва слышный смешок.
- Более страшного чудовища. – ее лицо помрачнело, и она плотно сжала губы.
- Какого? – он навострился, ожидая ответа.
- Я не хотела бы вспоминать об этом. – ее губы все еще были плотно сжаты, и он понял, что его пташка, не хочет делиться с ним своими страхами. Что же, это ее право. Уж чем, чем, а терпением он не обделен, за столько то лет, проведенных в клетке. Он замолчал, устремив взгляд в пол, раздумывая над ее ответами. Грейс же, меж тем выкинула сор в мешок и, завязав его, выставила за дверь, вернувшись обратно в комнату, устремив взгляд на балерину. Она заметила ее еще в прошлый визит, просто было не досуг, вернуться и рассмотреть фарфоровую красавицу ближе. Точенная фигурка, со склоненной головой, и поднятыми вверх изящными руками. По алебастровому лицу, от подбородка до лба, пролегла едва заметная, трещина. Кроме нее, в комнате не было ничего, кроме мебели. Если она стоит здесь, значит, она важна, для ее Чудовища.
- Кто она? – спросила Грейс, останавливаясь напротив нее, внимательно разглядывая ее.
- Подруга. Компаньонка. Спутница. – меланхолично проговорил он, невидящим взглядом смотря на нее. – Не трогай!
Его рык пронесся по комнате, и Грейс резко отдернула руку, вздрогнув. Лампочка, ярко светящая в коридоре, напротив входа в комнату взорвалась. Он вскочил со своего места, как ужаленный, в мгновение ока, оказавшись позади нее. Из его груди вырывалось едва слышное рычание, а воздух с трудом выходил из легких. Он сам, не очень хорошо понимал, что его так взбесило. Она не угрожала его балерине, не собиралась ее калечить, но почему – то он был уверен, лишь только она коснется ее, произойдет непоправимое. Грейс резко развернулась, и в ее глазах плескалась обида. Она ткнула пальчиком в пространство, даже не догадываясь, что почти коснулась его груди. Она знала, что он близко, чувствовала сопровождающий его холод, но где именно, сказать не могла. Она нахмурилась сухо проговорив:
- Не кричи, я прекрасно тебя слышу. И если ты еще раз взорвешь лампочку, будешь вкручивать новую сам.
Он отступил на шаг от нее, задохнувшись от возмущения.
- Я не хотела сделать ничего плохого ей, и даже не помышляла брать в руки. – она плотно сжала губы. – Ты мог бы просто сказать. А вообще, я убрала устроенный тобой бардак, и собираюсь провести остаток времени в тишине и спокойствии. – она вздернула нос, резко развернувшись и направляясь к двери.
Он почувствовал, как внутри колыхнулся стыд и неловкость. Действительно, она не хотела ничего плохого. Она никогда не хотела ничего плохого. «Просто иногда, происходят обстоятельства, при которых ты не можешь иначе.» Так она сказала. Он хмуро тряхнул головой, тяжело вздохнув, все больше и больше удивляясь тому, как этой девчонке удается вить из него веревки.
- Птица. – сумрачно окликнул он ее, и Грейс развернулась на звук его голоса, подняв брови.
- Где лампочки? – скорее прорычал, чем проговорил он.

Глава 8.

- Мне нужно уехать в Манчестер ненадолго.
- Нет. – он щелкнул клыками так, что бы она однозначно услышала.
Но Грейс, привыкшая к вспышкам его гнева, даже не повела ухом, продолжая стоять напротив стола, сложив руки на груди. Он же сидел на корточках на столешнице, в предельной близости от нее.
- Послушай, мое Чудовище…
- Это ты послушай, моя птица. – в тон ей ответил он. – Нет. У тебя есть пища, у тебя есть воздух, у тебя есть компания, и даже электричество. – он взмахнул рукой, от чего все лампочки в доме зажглись и тут же потухли. – Я тебя не пугаю, не сдерживаю твою свободу. Я дал тебе стекляшки, которые ты не приняла, и… как они называются?
- Монеты. – Грейс тяжело вздохнула.
- И монеты, что бы у тебя были… - он замолчал, пытаясь самолично вспомнить слово.
- Деньги. – подсказала Грейс, сжав губы.
- Именно их. – назидательно ответил он. – У тебя нет причин уходить из дома. – закончил он, снова клацнув клыками.
- Вообще – то есть. – хмуро проговорила она.
- Какие? – он пытливо уставился на нее.
- Я была в ломбарде, ты прав, но денег мне не дали. У них просто не было таких средств. Именно из – за этого, мне придется ехать в Манчестер. Хотя, заметь, я сама не горю желанием отправляться туда.
Он открыл рот, что бы парировать, но тут же закрыл снова. Получается, что она права. Он нахмурился, и тяжело вздохнув, спросил:
- Что такое… Манчестер?
- Большой город. – ответила она, и зачем –то добавила. - Где много домов.
- Я знаю, обозначение слова «город». – процедил он. – Ты вернешься?
- Конечно. – она кивнула, подняв вверх брови. – С чего бы мне не возвращаться? Мне все здесь нравиться, а чокнутый монстр, особенно. – она сморщила нос, улыбаясь. Он продолжал хмуриться, думая о том, что она похожа на мотылька. Настоящий мотылек, который радостно летает вокруг огня, иногда обжигается и негодует, но все – таки остается рядом. И веселит одним своим присутствием погрязшее во зле и тоске, полубезумное, старое чудовище.
 - Хочешь, я тебе что-нибудь привезу от туда? – ее вопрос вывел его из размышлений, и он вскинул на нее глаза.
- Лампочек? – он диковато хихикнул.
Грейс тихо рассмеялась, прикрыв лицо руками, вспомнив, с каким пыхтением, он пытался вкрутить лампочку в плафон, думая, что она не видит. Но надо было отдать Чудовищу должное, он справился с поставленной задачей, правда, цветисто ругаясь.
- У нас их еще полный шкаф, так что можешь их взрывать  и вкручивать, сколько твоей душе угодно. Так ты меня отпускаешь?
- Когда ты вернешься? – в его голосе послышались стальные нотки.
- Сегодня. – уклончиво ответила она. – Ближе к вечеру.
- Хорошо. – кисло согласился он, спрыгивая со стола.
- Спасибо. – она улыбнулась в пространство. – Только, прошу тебя, не ломай больше мебель, ладно?
- Не буду. – хмуро пообещал он.
- До вечера. – она махнула рукой, и поправив лямку рюкзака, направилась к двери. Он молчал, провожая ее взглядом. На самом пороге, он наконец буркнул:
- Будь осторожна.
- Я всегда осторожна, мое Чудовище. – она снова улыбнулась, и заперла за собой дверь, оставив его одного.

***

Центральный банк, встретил Грейс прохладой, гомоном и бесконечным трезвоном телефона. Пройдя мимо сурового вида охраны, она остановилась посреди белоснежного, идеально чистого зала, оглядываясь, и стараясь быть как можно менее заметной. Большое скопление людей, всегда ее настораживало, а тот факт, что она так близко к отчему дому, пугал вдвойне. Нужно было, как можно быстрее уйти отсюда. Она судорожно сжала лямку рюкзака руками, чувствуя, как ладони моментально взмокли, а лоб покрылся испариной. Нужно было найти понятого, проскользнула мысль, которую она тут же отмела. Где бы она этого понятого искала. Она нервно сглотнула, замерев посреди хирургически белого зала, не в силах двинутся с мест, чувствуя себя зайцем, перед ослепительными фарами автомобиля. Черт, нужно взять себя в руки. Заметив неподалеку кулер, она ринулась к нему, пробираясь сквозь толпу людей. Налив ледяной воды, и обхватив стакан дрожащими пальцами, она сделала маленький глоток, и на мгновение прикрыла глаза, стараясь совладать с паникой. Последнее место, перед тем, как она оказалась в Форествуде. Маленький, живописный, рыбацкий городок на самом побережье. Ей казалось, что здесь, ее никто не найдет, она даже не связывалась с Хисти. Она только – только, прибыла туда, наворачивая круги по континенту, пытаясь сбить со следа своего зверя, и ей казалось, что удалось, что все наконец – то кончилось. Маленькая, однокомнатная квартирка, с видом на океан. Маленькое, невзрачное кафе, в которое ее приняли на работу, в первый же день, как она объявилась на новом месте. Она даже не успела разобрать свои вещи. Телефонный звонок и голос, преследующий ее в кошмарах. «Ты слишком плохо прячешься, Грейс.»
- Грейс, все в порядке? – она вздрогнула, отшатнувшись, в панике оглянувшись. Джек выглядел смущенным.
- Д..да… В полном. – Грейс нервно сделал еще один глоток, вернув стакан на место.
- Тебе помочь? – он с интересом рассматривал ее, и она чертыхнулась про себя.
- Нет. Все в полном порядке. – она сжала губы в линию, вздернув подбородок. – Всего лишь закружилась голова. Сегодня катастрофически жарко. – она передернула плечами, и заняла очередь.
- Так, говорили же, что наступает глобальное потепление. – заметил Джек, становясь рядом с ней. – Льды в Антарктиде тают.
- Никогда не интересовалась экологией. – она пожала плечами, старательно смотря на спину стоящего перед ней мужчины. Когда же он вернется обратно в машину, или отправиться смотреть город, подумала она, чувствуя нарастающую внутри досаду. Он вел машину, и без умолка, в красках расписывал, как давно он хотел посмотреть большой город, но доехать одному, было не досуг.
- А чем интересовалась? – поинтересовался он.
- Всем понемногу. – уклончиво ответила она, не поворачиваясь. – Ты кстати, вроде бы хотел посмотреть город?
- А ты, никак меня гонишь? – он улыбнулся ей, заложив руки за спину, и покачиваясь с пятки на носок.
- Просто ты впустую тратишь время, в Банке, со мной.
- Почему же? Прекрасная компания, и к тому же, смотри, как я вовремя появился. Вдруг снова закружится голова, а я тут, как тут. – он слегка развел руками. – Поддержу и помогу.
Грейс, на мгновение, повернувшись, послала ему вежливую улыбку, и снова отвернулась. Все полетело в тар – тарары. Изначально они договорились, что расстанутся в центре, а через полтора часа встретятся. Но нет. От Джека, оказалось, чертовски трудно избавиться. Прилипнув, как банный лист, он умудрился проводить ее не только до пункта назначения, но даже прилично простояв с ней у лотка с сувенирами, где она покупала проспект с фотографиями города, что бы порадовать свое Чудовище, ссылаясь на то, что он никуда не торопится, и вообще было неплохо убедиться, что с ней все в порядке, в этом большом муравейнике. Все ее уверения, прошли в пустую. А теперь он здесь. Внутри. Рядом с ней. Ее это не то что бы пугало, но свои дела, она всегда делала сама. Более того, все казалось подозрительным. Она уже неоднократно попеняла себя, за эту проклятую авантюру. Сейчас она не знала, какое из зол было бы меньшим. Она лихорадочно думала, как бы выпроводить его, но голова как на грех, была пустой, как кастрюля, а в висках противно свербела, ноющую боль. Поглощенная своими мыслями, она не заметила как наступила ее очередь. Оглянувшись, и заметив Джека в опасной близости от себя, она чертыхнулась сквозь зубы, и наклонилась к окошку, протянув бумаги антиквара.
- Добрый день. Платежное поручение, и бланк от мистера Далтона из Форествуда. – тихо проговорила она, кинув беглый взгляд на Джека. Он казалось, совершенно не замечал ее, приоткрыв рот, рассматривая мозаичный потолок. Она снова повернулась к операционисту, думая о том, что в Джеке ее, что – то настораживает, но она никак не могла понять что именно. Задав ей несколько вопросов, и внимательно изучив предоставленные документы, он протянул ей несколько бланков, на которых она быстро, и размашисто поставила роспись. Приняв документы, он попросил ее подождать, и скрылся за дверью. Грейс судорожно выдохнула, гипнотизируя взглядом дверь. Скорей, скорей, скорей. Она повторяла это, как мантру, и снова бросила быстрый взгляд на своего сопровождающего. Он о чем – то разговаривал с охранником, живописно жестикулируя. Все это, лишь ее недоверчивость. Наверное, дело в этом. Она снова повернулась к окошку, и в это время, к ней вернулся операционист, с повязанными резинкой, банкнотами. Приняв деньги, и поставив еще одну роспись, она быстро запихнула деньги в рюкзак, и закрыв молнию, распрощавшись, вернулась к Джеку, одарив его сдержанной улыбкой.
- Я готова. – проговорила она.
- Что же, тогда пойдем. – он повел ладонью, пропуская ее вперед себя.
Грейс не заметила, как его взгляд зацепился за ее рюкзак. И так же она не заметила, как подняв взгляд, он улыбнулся своему отражению, в зеркальной мозаике, в которой был прекрасно виден кусок окошка, у которого она стояла.
 
***

- Может быть, мы встретимся, скажем, в конце недели, что бы выпить чашку кофе? – спросил Джек, останавливая машину, перед воротами ее дома. Грейс перевела на него недоуменный взгляд, запнувшись, проговорив:
- Я не уверена, что у меня получится.
- Что ж. – Джек пожал плечами, легко улыбаясь. – Тогда до встречи. Если, что ты знаешь, где меня искать.
- Спасибо, что отвез и вернул обратно. – ее губы дрогнули в вежливой улыбке, и с силой стискивая лямку рюкзака, она вылезла из машины, хлопнув дверцей. Джек помахал ей рукой на прощание, и автомобиль тронулся. Грейс же, обняла плечи руками, смотря ему в след. Всю дорогу назад, от его веселости и болтливости, не осталось и следа. Он уверенно вел машину, серьезно смотря на дорогу, изредка поглядывая на нее в зеркало заднего вида, и при этом, был очень задумчив. Когда машина, скрылась из вида, Грейс развернулась, и медленно побрела в сторону входа в дом, невидяще смотря на гравий под ногами. Что могло его так озадачить? Если только… Деньги? Он мог увидеть их? Остановившись, она лихорадочно перебрала все события в памяти. Нет, не мог… Или… Она тряхнула головой, отдернув себя. Паранойя еще никому не принесла счастья и удачи. Всплеснув руками, она быстрым шагом, направилась к двери и, повернув в замке ключ, вошла внутрь. В доме царила тишина, и она мысленно усмехнулась, думая о том, что ее Чудовище выполнило ее просьбу. Только вот, где он? Она уже открыла рот, что бы окликнуть его, как голос, прозвучавший у самого уха, заставил ее вздрогнуть всем телом.
- Кто привез тебя из города? – он хмуро смотрел на нее, остановившись с боку, скрестив руки на груди. Он видел, как остановился тот же автомобиль, что в тот раз, когда он не успел ее остановить. И тот же человек, хорошо видный, сквозь стекло. Внутри заклокотал гнев, на пополам с обидой. Придав голосу непринужденность, он ожидал ответа.
- Мне нужно было как –то добраться до города. – она пожала плечами, закрывая дверь на замки, и ставя рюкзак на пол, поведя покрасневшими плечами. – И этот человек, любезно подвез меня туда и обратно. Если бы не его помощь, мне пришлось бы заночевать в Манчестере. Кстати! – ее лицо неожиданно озарилось улыбкой. – Я кое – что тебе привезла. И это не лампочки. – она рассмеялась, и включив чайник, опустилась на диван, раскрыв на коленях рюкзак. Едва слышно хмыкнув, он последовал за ней, положив ладони на спинку дивана, склонив голову на бок, с интересом наблюдая за ее действиями. Чудная птица. Подарок привезла, да кому? Ему. Если бы он не был бы безумным, решил бы что у него галлюцинации. Но нет, вот она. Рядом. И ее живое тепло, приятно согревает, находящиеся поблизости от нее пальцы.
- Ты тут?- она подняла глаза, сжимая в руках глянцевую, тонкую, яркую книжечку.
- Тут. – проговорил он, выпрямляясь.
- Садись. – она похлопала на место рядом с собой. – Я покажу тебе. Я думаю, тебе если не понравится, то хотя бы будет любопытно. – она сморщила нос, продолжая улыбаться. На мгновение, он почувствовал, что потерял дар речи. Что не так с этой девчонкой? Она сама, ее поведение, ее общение с полубезумным монстром… Он не мог проследить, ту нить логики, которую она преследует. Она вела себя с ним, как с… Ровней. Он опешил, от этого осознания. Как с тем, с кем нужно и хочется считаться, и кажется, ей действительно приятно его общество. Он тряхнул головой, буркнув, что то не очень членораздельно, и исполнил ее пожелание, продолжая, находится в смятении.
Грейс на мгновение прикрыла глаза, чувствуя близкое присутствие ее Чудовища. Легкий холод, идущий от него, давал ей уверенность, какую она, сама себе дать была не в силах. Уверенность, что она под защитой. Уверенность, что пока он здесь, с ней не случиться ничего дурного. Ее волшебное, такое очаровательное и милое чокнутое Чудовище, к которому она привязалась, как к живому человеку. Да и как ему не быть живым, если он ходит, говорит. Она на мгновение скосила глаза, удостоверившись, что он рядом. Диванная подушка, ощутимо прогнулась под его весом. Она разложила проспект посередине стола, и проговорила:
- Это – Манчестер. -  она с гордостью, повернулась к нему, не видя. – Хочешь, я покажу тебе картинки? Или ты почитаешь? Или тебе почитать? – ее щеки залились румянцем, и она поспешно добавила. – Я знаю, ты можешь писать, но не знаю, как обстоят дела с чтением.
- Умею. – осторожно ответил он. – Но, хочу послушать.
- Хорошо. – она послала ему легкую улыбку. – Смотри. Это… – она указала на одну из глянцевых страниц. - …собор Девы Марии, Святого Дионисия и Святого Георгия. Он…
Она читала, старательно, с выражением, и ее голос, тихий, легкий и нежный, казалось, плыл, освещая комнату, больше, чем любые светильники. Он почти не слушал о чем, она читает, полностью погрузившись, в этот упоительный тембр. Она была чертовски близко. Он мог разглядеть каждую веснушку, обозначившуюся на ее лице. Каждый изгиб. Каждую ресничку, которая обрамляла светлые глаза. Он замечал, любое изменение в ее мимике. И она была… Прекрасна. Чистая, нежная и беззащитная. Как тот вьюнок, который он с такими трудами достал для нее, что бы увидеть ее улыбку.
- Ты еще здесь? Чудовище? – ее голос заставил его, выпасть из своих мыслей.
- Здесь. – его голос звучал хрипло. – Я заслушался. – он испустил мяукающий смешок, стараясь скрыть свое смущение. Грейс беззлобно хмыкнула, легко вспорхнув с места, и направившись к столу. Достав банку с кофе, она на мгновение повернулась к дивану, спросив:
- А ты чем занимался?
- Ничего не ломал, как ты просила. – он диковато рассмеялся.
- И все? – она бегло улыбнулась, наливая в чашку воды.
- Ну почему же… Ходил.
- А ты, как оказывается мастер по части веселья. – продолжая улыбаться, она взяла чашку в руки, сделав изрядный глоток.
- В не жизни, есть и свои прелести, и свои нюансы. – назидательно ответил он, поднимаясь со своего места.
- Какие прелести? – она попыталась проследить шум его шагов, ибо сейчас он не хотел скрывать свои перемещения.
- Разные. – уклончиво ответил он, проводя когтем по стеклу, и от неприятного звука, отдернул руку. – Извини.
- Ты сегодня не многословен. Точнее… - она на мгновение замялась. – Ты и раньше не был эталоном общения, но сегодня еще более молчалив. Что – то произошло?
- Все в порядке. – устало ответил он, проведя ладонью по лбу, и схватив со стола мельницу со специями, начал ее вертеть, просто что бы занять руки. – Ты слишком живая. – он испустил почти истерический смешок.
- А, то есть я виновата, в твоем плохом настроение? – она подняла вверх брови, и уголки ее губ дрогнули.
- Что? – от удивления, он уронил мельницу на пол, и тут же поднял вновь. – Нет. Ты не правильно поняла. – он махнул рукой на свое косноязычие. – Я не знаю, как тебе объяснить.
Она покачала головой, делая еще один глоток, и опираясь спиной на стол, задумчиво глядя в пространство.
- Почему? – неожиданно спросил он, подняв на нее глаза.
- Почему что? – она на мгновение опешила.
- Почему ты слышишь меня? Почему отвечаешь? Почему отказывалась бояться? Почему привезла подарок? Почему, вновь решила провести вечер в моем обществе? Почему? – он пытливо уставился на нее, ожидая ответа, который давно мучил его. Вопросы, на которые не находилось ответа. Одни из многих оставшихся.
Она убрала прядь волос за ухо, устремив взгляд, на застывшую в воздухе мельницу.
- А разве никто этого не делал?
- Я безумный монстр, забыла? – он снова диковато хихикнул и, подавившись воздухом, закашлялся.
- Я не считаю тебя, безумным монстром. – серьезно ответила она. – Ты – чудной, у тебя отвратительные манеры, резкие смены настроения, и любовь к крушению нашей, кстати общей, собственности, но я не разу не видела в тебе монстра. – мельница снова упала на пол, расколовшись, и осыпав пол черными горошинами перца. – Что и требовалось доказать. – она закатила глаза.
Поджав губы, он снова поднял треклятую банку, поставив ее на стол, и вспрыгнул следом, усевшись в привычную позу, сбоку от нее.
- Когда я только узнала тебя, я так устала бояться живых, что бояться неживых, у меня просто не было сил. – она поджала губы. – А потом, я долго привыкала. Иногда боялась. Но не тебя, а следствия твоего настроения и твоих поступков. Так что… - она замялась. – Ты прав. Я не знаю, как тебе объяснить. – она улыбнулась, устремив взгляд на мельницу, а затем перевела взгляд на окно, за которым уже опустилась бархатным пологом ночь.
- Я не причиню тебе вреда. Никогда. – серьезно ответил он, то, что готов был ей повторять из раза в раз.
- А как же куклы, которые ты ломал? – она затаила дыхание, ожидая его ответа.
- А ты, душа моя, никогда не была в их числе.
Глава 9.
Отворив створку шкафа, Грейс расчесывала волосы, смотря в свое отражение, в зеркале на дверце. Что же выглядит она не плохо, ушли привычные круги под глазами, извечные спутники бессонных ночей. Она никогда не любила темное время суток. Они знаменовали собой сон, а сны – самые страшные вариации ее будущей судьбы, от которой она скрывалась. Но они больше не приходили, как будто боялись, невидимого стража, который изо дня в день, коротал ночи в ее комнате, на краю ее постели. Ее милое Чудовище, которое стало ей самым дорогим существом в этом мире. Она со страхом думала о том, что будет, если ей предстоит уйти. А самое главное, как это сделать? Она не хотела покидать этот дом. Он был большим, теперь – уютным, и она любила его. Хотя где-то в глубине душе, она наверняка знала, что дело вовсе и не в доме. Она слишком часто меняла места своего жительства, что бы привязываться к чему – то одному. Все дело было в ее Чудовище, и она не представляла, как сможет оставить его. И как сможет лишиться, его защиты, неспешных вечерних разговоров, его диковатых смешков, и странного чувство юмора. Привязалась она не к дому, привязалась она к нему. Привычный уклад жизни рушился, и она не была уверенна, что она рада этому обстоятельству. Она тряхнула головой, отгоняя дурные мысли, и сделала шаг вперед, проведя пальцем, по трещине в зеркале. Она глядела на свое расстроенное отражение, и неожиданно, заметила высокую тень, за своей спиной, которая проскользнула мимо нее. Ее глаза расширились, и неожиданная догадка пронзила голову.
- Чудовище?
- Что? – хмуро спросил он, откуда то слева.
- Ты только что прошел мимо меня? – она нахмурилась, все еще глядя на отражение комнаты.
- Да, а что? Я больше не гость, которого рады приветствовать? – он мяукающе хихикнул.
- Нет, нет. Просто… - она снова нахмурилась. – Ты можешь подойти ко мне? Точнее встать за моей спиной. Пожалуйста.
- Что за странные идеи, птица? – он поднял вверх брови, удивленный ее просьбой, и скользнул за ее спину. Ее глаза расширились, когда в отражении, она увидела худую, высокую фигуру, облаченную в черные одежды. Видимо ее Чудовище было достаточно высоким, если не помещался в зеркале. Но догадку следовало проверить.
- Ты… Ты можешь положить ладони мне на плечи? – спросила она, затаив дыхание от предвкушения, и облизав пересохшие губы.
- Птица, ты сошла с ума, да? Так много времени провела со мной, что окончательно свихнулась? – он закатил глаза, не понимая, что она вообще от него хочет, и зачем эти странные ухищрения.
- Ты можешь, просто сделать то, что я у тебя прошу? Без своих шуточек. – она закусила губу.
- Могу. – покладисто ответил он, уложив ладони на ее плечи, чувствуя идущий от нее жар, который не обжигал, но согревал, наполняя все его существо, приятным, неопознанным чувством.
Грейс прижала руку ко рту, неверующе, не мигая смотря в отражении. Плеч коснулась, приятная, знакомая прохлада, и по телу пробежала легкая, волнующая дрожь. В зеркале отразились неестественно длинные, тонкие, пепельные пальцы, с длинными, острыми, звериными когтями. Подняв руку, она попыталась коснуться его, но почувствовала лишь свое собственное плечо. Собрав всю силу воли в кулак, подстегиваемая радостью, и любопытством, она тихо проговорила:
- А теперь, не отпуская меня, мы оба медленно делаем три шага назад, хорошо?
- Может быть, объяснишь, что все это значит? Я переживаю, за твое здравомыслие, душа моя.– в его голосе и правда сквозило неподдельное беспокойство.
- Я надеюсь, что ты сам, все увидишь. Давай, двигайся.
Он послушался ее, глубоко вздохнув, продолжая удивляться странному, таинственному поведению его пташки. Что она такого хочет выяснить? С учетом того, что она смотрит в свое отражение в зеркале, да еще и с таким лицом, будто впервые его видит.
- Остановись. – ее голос дрогнул, а глаза расширились еще больше.
- Стою. – хмуро ответил он, теряя терпение.
Она смотрела в зеркало и видела свое бледное, ошеломленное лицо и… его. Над ней, возвышаясь, как минимум на три головы, отражалось ее Чудовище. Но при ярком свете дня, зная его, она больше не боялась его странной внешности. Высокий, действительно очень высокий и худой, с неестественно длинными конечностями. Резкие, будто проведенные ножом по камню, черты пепельного лица. Удлиненный, острый подбородок. Резкий, хищный разлет темных бровей. Глаза, черный зрачок которых, казалось почти полностью заполнивший белок. Большой, длинный, прямой нос, с широкими, резкими крыльями. Темно – пепельные губы, сейчас раздвинутые в оскал, обнаживший острые, звериные клыки, которые в прочем, знаменовали улыбку. И растрепанные, длинные до плеч, прямые волосы. Он не был страшен для нее. Не был уродлив. Он был… Странным, и только.
- Ты… Ты видишь? – ее голос на мгновение дрогнул.
- Тебя вижу. Но поверь, я и без отражения, справляюсь с этой задачей. – он диковато хихикнул.
- Нет, не меня. Себя.
- Себя?
Она видела, как поползла вверх острая бровь, а оскал скрылся. Все его лицо выражало крайнюю озадаченность.
- Я вижу тебя. – она на мгновение обернулась, но сзади нее царила пустота. Она снова повернулась к отражению, оглядывая его с головы до ног.
Я вижу тебя. Единожды она уже сказала эту фразу, и казалось с этого времени прошло несколько лет, а не недель. Я увидела тебя, мое Чудовище. И запах лилий, который чуть не свел его с ума. Внутри нарастал гнев, но не на нее, а на себя. Я вижу тебя. Эти три слова, знаменовали страх. Тогда она испугалась. Испугалась и сразу же кинулась в комнату. Сейчас она в ней, и ей некуда бежать. Я вижу тебя. Теперь она уйдет. Она дождется, когда он отвлечется, когда он не будет рядом с ней, и уйдет, сбежит. А у него не хватит сил ее остановить, и он снова останется один. С покоем, которого ему всегда не хватало, и которого он совершенно не жаждал, с тех пор, как она появилась здесь. Он чувствовал, как его губы дрожат, то обнажая оскал, то снова скрывая. Треклятое, ненавистное зеркало. Как это могло произойти? Как это могло случиться? Он стиснул зубы, стараясь сдержать поднимающаяся ярость. Он слышал ее голос, она что – то говорила, и ее глаза были расширены от страха. По зеркалу прошла трещина, и нижний кусок отвалился, ударившись об пол, и разбившись на сотню осколков. Он зажмурился, стараясь успокоить бушующую злость. Для полной картины не хватало, что бы он опять кинулся крушить мебель, не совладав со своими эмоциями. Если он не справится, пострадают не только куски дерева. Лампочки над головой замигали, и лопнули.
- Прекрати!
Ее крик, полный гнева, вперемежку с просьбой, отрезвил, заставил сделать над собой неимоверное усилие, успокоив ярость. Он отступил на шаг, открыв глаза, тяжело дыша. Она продолжала смотреть на него, через зеркало, и ее лицо было много бледнее чем обычно, а губы плотно сжаты.
- Что на тебя, опять нашло? – она всплеснула руками, садясь на корточки, собирая осколки.
- Я… я… - промямлил он, не зная, как объяснить ей, всю гамму, только что испытанных чувств и мыслей.
- Ты – сумасшедший, Чудовище. – она кинула на него грозный взгляд, через зеркало. – Ты знаешь об этом? Я думала, ты обрадуешься этому обстоятельству!
- Обрадуюсь? – задушено проговорил он, сжимая кулаки, чувствуя, как гнев вновь возвращается. – Обрадуюсь? Тому, что теперь ты уберешься отсюда быстрее, чем в прошлый раз убежала в свою комнату?
- Я не собираюсь, уходить от сюда, как ты не понимаешь? – она все еще сердито смотрела на него. – Не собираюсь. – снова, раздельно проговорила она. – То, что было в грозу, было неожиданностью. Сейчас – спонтанностью. И ты опять лопнул лампочки. Ты меня в гроб сведешь, своими приступами гнева, ай! – она всплеснула руками, выронив осколки, и вставая, разглядывая порез на ладони. – Видишь, что получается, когда ты не контролируешь себя? – Грейс повернула руку, ладонью вверх, что бы она отражалась в зеркале, наблюдая за его смущенным, и даже каким –то испуганным лицом. – Постарайся, держать себя в руках, хорошо? – уже более миролюбиво проговорила она, вытаскивая из ладони осколок стекла. Он промолчал, стянув губы в тонкую линию, неотрывно разглядывая, ее руку. Сладковатый, металлический, густой запах крови, коснулся обоняния, заставляя крылья носа затрепетать. Мысли покинули разум, оставив после себя лишь нечто животное. Бесшумно скользя по полу, он оказался напротив нее. Осторожно, как будто боясь напугать, он протянул к ней руку, взяв ее за запястье. Когти осторожно сжались, не раня, но ощутимо впиваясь в тонкую кожу. Она смотрела на него, через призму разбитого зеркала, замерев, не двигаясь, стараясь понять, что он хочет сделать. Она видела, как расширились, его и без того большие зрачки, как затрепетали крылья носа, будто принюхиваясь. Он не смотрел на нее. Все его внимание было сосредоточенно на алом цветке, распустившимся на белоснежной коже. Распустившийся бутон, звал его. Воздух наполняли тихие, едва различимые голоса, навязчиво пробиваясь сквозь багровый туман застилавший голову, наполняя ее звенящим жужжанием. Казалось, сама атмосфера в комнате сгустилась, и тени завихрялись позади него, стелились по полу, забираясь в углы, тонкой паутиной охватывая комнату. Ее кровь. Не только имена, говорят о личности. Ее желания. Ее чувства. Ее мысли. Тонкий, острый коготь, не раня, провел осторожную линию по ее запястью, достигнув начала ладони. Ее прошлое. Ее настоящее. То что, делает из его птицы, именно Его птицу. Тени коснулись потолка, переплетаясь между собой в немыслимые, хитрые узоры, напоминая толстые, живые щупальца. Вся ее жизнь, на ее ладони. Все ее страхи. Его губы раскрылись в оскале. А она даже не понимает, что сейчас полностью в его власти. Он на мгновение кинул взгляд на ее отражение в зеркале. Ее глаза, чистые, доверчивые, в которых не плескалось ничего, кроме легкого удивления, были напротив него. Он судорожно выдохнул воздух, и багровый туман, с треском рассыпался. Он отпустил ее, отходя на шаг.
- Я буду держать себя в руках. – его голос звучал хрипло, а горло саднило. Он рассеяно повел взглядом по мебели в комнате, и сделав еще один глубокий вдох, скользнул в угол, где успокаивались тени, в мгновение ока, оказавшись в своей обители. Проведя ладонями по лицу, он кинул взгляд на свою балерину. Тонкая трещина, на его глазах, пробежала по ее руке, и остановилась у точенного плеча. Он почувствовал, как тело пробила дрожь. Что – то происходило, но он ни как не мог понять, что именно.
Грейс же, непонимающе обвела комнату взглядом, понимая, что он ушел, оставив ее одну. Она кинула взгляд на свою ладонь, проведя пальцами, по тонкой, светлой линии, которую оставили на ее запястье когти ее Чудовища. Что – то изменилось. В ней ли, в нем, она не понимала. Но точно знала, что что – то произошло.

***

- Что ты делаешь? – спросила она, поднимая голову, чувствуя, как локон ее волос, то падает, то снова поднимается. Днем позже, она лежала на диване в гостиной, устав от работы в саду, и читала найденный на втором этаже, справочник ухода за садовыми растениями.
- Мне скучно. – резюмировал он, лежа на столе, наблюдая за ней, и играясь с локоном ее волос. – Что ты читаешь?
Заложив страницу, она вытянула руку вверх, удерживая книгу. Он перехватил ее, пробежав глазами по обложке.
- Мне казалось, ты и так не плохо справляешься. – он махнул рукой, заставив вазу с цветами, слегка качнутся. Она выхватила из его рук книгу, приложив ее к груди:
- Но и не очень хорошо. – она усмехнулась. – У меня вянут розы.
- И ты думаешь, эта пачкотня тебе поможет? – он поднял брови, кинув на нее взгляд.
- Тут целая глава, посвящена, именно этому недугу. – она фыркнула, снова погрузившись в книгу.
- И ты действительно, считаешь, что барышня, изображенная сзади, может что – то знать о цветах? – он вскинул голову. Грейс молчала, и он несильно дернул ее за локон. Она тяжело вздохнула, отложив книгу на стол, и устремила взгляд в потолок.
- Знаешь, иногда ты невыносим. В таком случае, я послушаю твои варианты. – она слегка скосила глаза на стол.
- Мои варианты? О розах? – он сел, скрестив ноги по – турецки, впрочем не оставляя в покое ее волосы.
- Именно о них, если ты не даешь мне читать.
- Поливай. – он загнул палец. – Удобряй. – загнул другой. – Говори. – третий.
- Говори? – она приподняла голову. – С кем? С розами? Зачем?
- Что бы они слышали. – задумчиво ответил он. – А еще, люби.
- Я и так их люблю, а также поливаю и удобряю. Но не понимаю, что ты подразумеваешь при слове «говори».
- Они могут слышать, ровно также как и любая вещь. И понимать, что не мало важно. – все так же задумчиво ответил он, вслушиваясь в легкое мурлыканье дома.
- Откуда ты знаешь? – она села на диване, смотря в пустое пространство на столе.
- Потому что, на всем есть след. Я говорю. С тобой, с балериной, с домом.
- С домом? – она подняла вверх брови.
- Почему ты переспрашиваешь?  Я что, говорю с акцентом? – он нахмурился.
- Нет. – она усмехнулась. – Просто, ты говоришь странные вещи. С домом разговариваешь.
- Странные вещи. То есть, тебя не смущает, что ты сама, говоришь, по сути с пустотой? – он диковато хихикнул.
- Смущало, пока ты не начал отвечать. – она насупилась, но затем ее лицо посветлело. – Научи меня.
- Научить чему? – он вскинул вверх брови.
- Научи меня, если не говорить, то хотя бы слышать. – она выпрямилась, убрав с лица прядь волос.
Он задумался, проведя когтем по столу. Научи меня слышать. Самая странная просьба, которую он мог получить от нее. Но предложение было до крайности соблазнительным.
- Хорошо. – наконец провозгласил он, спрыгивая со стола. – Иди к лестнице.
Грейс с готовностью поднялась, направившись в нужную сторону. Внутри нарастало предвкушение. Она остановилась около резных поручней, встав на нижнюю ступеньку.
- А теперь, положи ладонь на перила. – его голос исходил сбоку от нее. Она склонила голову, сжав губы, и выполнила его просьбу. Ладонь легла на гладкое, холодное дерево. Она зажмурилась, стараясь услышать, но слышала она лишь свое сердцебиение.
- Не получается. – она открыла глаза, смотря на перила.
- Проведи по ним ладонью. Покажи, что ты готова его слышать. – последовала его команда.
Она провела рукой, по дереву, ласкающим движением, стирая накопившуюся пыль. И ничего. Вся та же тишина. Она вскинула голову.
- Ты не правильно делаешь. – рыкнул он, и она почувствовала, легкое касание его когтей, на тыльной стороне ладони. – Для тебя дом, перила, всего лишь груда дерева и металла. А это не так. Он, так же как и ты может думать. Так же как и ты может слышать. Так же как и ты говорить, радоваться, огорчатся. Испытывать боль, и испытывать счастье.
Она почувствовала, как по телу пробежала дрожь, толи от того, что его когти продолжали лежать на ее руке, толи от его слов. Подчиняясь его движению, она снова провела ладонью по дереву, и в это мгновение, она почувствовала легкую, едва ощутимую дрожь. Как будто большой, довольный зверь, вытянулся, благодаря за ласку. На мгновение, ей даже показалось, что она услышала раскатистое урчание.
- Я слышу. – на ее лице расцвела улыбка, когда она вскинула голову. Неожиданно он почувствовал, как дыхание перехватило, и он отшатнулся от нее. Внутри казалось образовалась глыба льда, похожая на айсберг. Вот почему она его слышит. Вот почему чувствует его прикосновения. Вот почему она смогла увидеть его, хоть и через призму зеркала. И дело совершенно не в трещине. Он уповал на это, раздумывая над сложившийся ситуации. Не трещина была проводником, искажающая реальность. Я не считаю тебя безумным монстром. Да, но она и не считала его, чем то не живым. Он не был для нее сущностью. Не был чем – то непознанным. Он был для нее кем – то живым. Она видела в нем живого человека. Ее неосознанная уверенность в этом, позволила ей найти с ним контакт. Вот он ответ, который лежал на поверхности. Он для нее живой. Почему –то от этой мысли, приятное тепло разлилось по телу, растапливая айсберг. Он оглянулся на нее, заметив, что она снова вернулась к дивану, и села в свою излюбленную позу. Он вернулся к ней, вспрыгнув на стол.
- Я попробую завтра, сделать тоже самое с розами. – она улыбнулась в пространство. – Знаешь, когда –то очень давно, я мечтала заниматься цветами. Мне хотелось создавать причудливые сады, выращивать прекрасные растения. Дарить миру, какой то осколок красоты природы. Моя подруга, всегда смеялась надо мной. – она фыркнула. – Она считала, что на цветах далеко не уедешь.
- Не уедешь? – переспросил он, плохо понимая, как можно ехать на цветах.
- Не заработаешь. – она усмехнулась. – Она говорила, что людям, которые запираются в больших муравейниках, нет дело до садов, а тем более для цветов.
- Вот она, кукольная циничность. – выплюнул он. – Все измеряете стекляшками. – он махнул рукой. – Ты поэтому не смогла осуществить свою мечту? Из-за нее?
- Нет. Хисти, всегда готова была мне помочь, не смотря на свое мнение. Мне не дали права выбора, некоторые… обстоятельства. – осторожно ответила она.
- Те же, которые иногда не дают тебе вовремя вернуться домой?
- Нет. Немного иные. Послушай, - она вскинула голову. – Я хотела у тебя спросить.
- Спрашивай. – он взмахнул рукой, царственным жестом.
- Когда, я только смогла слышать тебя, ты что –то говорил про Чудовище и Психею. – она нахмурилась. – Что это?
- Миф. – просто ответил он, пожав плечами
- Расскажи мне. Я его не знаю.
- Я не помню его целиком, только начало. Давным-давно, в одном городе, правил царь, и было у него три дочери. – начал он, копаясь в памяти, слово за словом, вытаскивая давно забытый миф. – Все три красавица, а самой прекрасной была младшая – Психея. Слава о ее красоте прошла по всей земле, заглядывая в самые дальние уголки империи, и многие приезжали в город, что бы хоть краем глаза увидеть красавицу. И настолько Психея была прекрасна, что ей даже стали воздавать божественные почести, забыв Афродиту. Богиня оскорбилась, и решила погубить соперницу. Позвав своего сына, богиня показала ему красавицу, и велела ему вселить в нее любовь к самом отверженному, безобразному и жалкому из людей.  Между тем, Психея чувствовала себя очень несчастной оттого, что все любовались ею, как бездушной красотой, и никто не искал её руки. В горе обратился её отец к милетскому оракулу, и бог ответил, что Психея, одетая в погребальные одежды, должна быть отведена на скалу для брака с ужасным чудовищем. Исполняя волю оракула, несчастный отец привёл Психею в указанное место и оставил её одну; вдруг дуновение ветра перенесло её в чудный дворец, обитаемый невидимыми духами, и она стала женой какого-то таинственного незримого существа* .
*Миф о Амуре и Психеи.
- Ты что же меня женой своей считаешь? – она подняла вверх брови.
- Нет. – он фыркнул. – К слову пришлось. Ты сама назвала меня – Чудовищем.
- Я назвала, но ты то, согласился. Ты не желал говорить своего имени.
- Имя – это личность. У меня ее нет, а следовательно, нет и имени. Все просто. – он пожал плечами.
- Ты не прав. – она мотнула головой, обняв колени руками. – То, что делает нас личностью, это привычки и предпочтения, опыт и знания, настроение и поведение. У тебя все это есть. А иных вещей, даже с избытком.
Голову начал наполнять белесый туман, и он резко мотнул головой, отгоняя его от себя.
- В любом случае. У меня нет – имени. – рыкнул он. – Я Чудовище, и вполне доволен этим определением.
- Почему ты раздражаешься?
- Я не раздражаюсь. И я устал. – он спрыгнул со стола, направившись к лестнице, не скрывая своего перемещения.
- Ты придешь? – она обернулась на звук его шагов.
- Ночью. – хмуро ответил он, скользнув по лестнице вверх.
Грейс закрыла глаза, устало покачав головой. Она никогда не могла предугадать его настроение, и его поведение. Но с другой стороны, у нее осталось достаточно времени, что бы побыть наедине с собой, а значит, она может вернуться к спрятанному в укромное место дневнику Элис. При Чудовище, она не брала его в руки, ибо не могла предугадать его реакцию, если он узнает, что в ее руках, находиться кусок того, каким он был до того, как она появилась в доме. 

Глава 10.

1 июля.

Прошел месяц. Каких –то тридцать дней, а кажется, будто прошла целая вечность. С каждым днем Крис меняется все больше. Он больше не похож на того, за кого я выходила замуж. Больше не похож на того, с кем я жила, до того, как переехала в этот проклятый дом. Вся наша жизнь полетела к чертям. Я тысячи раз пыталась вырваться из этого места. Тысячи раз, пыталась уехать из этого дома, из этого города. Но каждый раз, мои мысли путались. Он - тот, кто обитает здесь, тот, кто жаждет нашего сумасшествия и нашего страха, не отпускает. Каждый день, каждый час, каждую минуту и секунду, я слышу дыхание не зримого монстра, его вкрадчивый шаг, ловлю на себе его взгляд. Он похож на жестокого зрителя, который следит за тем, что бы его спектакль проходил как по нотам. Каждый наш шаг, каждое наше движение, для него – все лишь гамма, а любая испытанная эмоция страха и злости – не навязчивый аккорд. Тени подступают все ближе, и каждая из них, становится еще одним гвоздем, заколачиваемым в крышку моего разума. Я выберусь от сюда, только в смирительной рубашке. Только в пустую комнату, с белыми до рези в глазах, стенами, что бы ни одна тень не проникала во внутрь. За каждым пролетом мне мерещиться опасность, в каждом шорохе – страх. Я не могу больше жить этим, и Крис… Веселый, жизнерадостный, спокойный Крис. Он морочит ему голову, я знаю это. Он больше не принадлежит самому себе. Изо дня в день, он становиться все бледнее, изо дня в день, под его глазами все сильнее сгущаются синяки, изо дня в день, он все больше и больше похож на марионетку, которую неопытный кукловод дергает за ниточки. Изо дня в день. Сегодня я снова пыталась сбежать, вместе с ним, но Крис непреклонен. А сама… Я малодушно помышляла о новом побеги, и даже собрав всю волю в кулак, предприняла попытку, но дверь захлопнулась перед моим носом, ровно как и все окна. Телефон не ловит сеть. Ни мой, ни Криса. А проводной… мы так и не сподобились провести его. Я не знаю, что еще придумает наш молчаливый надзиратель. И не понимаю, в чем мы провинились перед Небом, если все это происходит с нами.

17 июля.

Годовщина. Ровно полгода, с того дня, как мы появились здесь. От этой мысли хочется истерически расхохотаться, но я сдерживаю себя. Он рядом, и он слышит меня. И ему доставляет удовольствие видеть, мои разбивающиеся в кровь надежды, которым не дано осуществиться. Я ненавижу это существо. Я ненавижу этого незримого монстра. Если бы я могла, я бы впилась руками в его горло, сдавливая, пока не услышала последний хрип. Он отзывается на мои мысли. Я слышу его издевательский смех, похожий на пощечину. Он никогда нас не выпустит от сюда. Никогда. Мы будет вечными заложниками, этого дома, и этого безумного монстра. Крис, больше не спит. Как бледная тень, он бродит по дому, натыкаясь на стены. Он не слышит меня, не реагирует на мои уговоры. Как будто меня нет здесь. Быть может, это не он, а я лишь бледная тень? Может быть это я сойдя с ума, умерла, оставив после себя только искореженную страхом и ненавистью душу? Может быть, запертым в этом доме, остался мой сломленный разум, который наблюдает за происходящим, а тело давно погребено в земле, в глухом, дубовом ящике. Может быть этот дом, мое личное, персональное узилище? Мой персональный Ад?...

23 августа.

Со дня на день, он убьет нас. Убьет обоих, потому что больше, мы ему не нужны. Я не знаю, для каких целей он выбрал именно нас. Для чего ему все это было нужно, но сейчас это не важно. Смерть кажется чудесным избавлением, и я не могу дождаться того мгновения, когда наконец дождусь и буду свободна. Во мне не осталось ничего от человека, лишь животное, которое в инстинктивном порыве, пытается спасти свою шкуру. Или то, что осталось от нее. Мне больше нет ни для чего дела. Монстр стал настолько силен, что ему больше ничего не требуется. Бедная Рада. Зачем она приехала? Зачем захотела помочь? Я даже не знаю, жива ли она. Все это напоминает страшный сон, длиною в жизнь, и я не могу проснуться. Я цепляюсь за свою прошлую жизнь. За яркий свет солнца, за наполненность счастьем, за улыбки, и чудеса, которые происходили со мной. Я вспоминаю всех тех, кого мне уже будет не суждено увидеть, но кого я любила в той, далекой жизни. Но перед глазами, то и дело возникает чернокудрая цыганка Рада, с легкой улыбкой на ярко – алых губах, в пропыленном магазине, наполненным магией. А следом, ее закатившиеся глаза, и кровь алым потоком вытекающая из разодранного горла. Последняя дань моей храбрости. Пока вещи и мебель кружили в воздухе, а тени бесновались пытаясь заполонить собой пространство, я нашла в себе каплю этой храбрости, что бы последним рывком, дотащить ее до выхода, перекатив на ступени. Он не хотел этого. Он желал отомстить ей. Он не успел запереть дверь, и мне удалось, испортить ему всего одну, но все же, партию. Его рык, от которого по стенам прошли трещины, до сих пор звучит у меня в ушах. Я слышу его шаги, и раскатистый, издевательский смех, и понимаю, что сейчас все будет кончено. Придет избавление. Я надеюсь, что этот дневник попадет в руки следующим жильцам, и они успеют покинуть этот дом, не допуская…

Грейс не мигая, смотрела на последнюю страницу. Строчки были смазаны, их писали второпях. Как будто надеясь, она перелистнула взбухшие от времени страницы, но они были чисты. Внутри у нее клокотал ураган из неопределенных, смешанных, странных и страшных чувство, и она никак не могла собрать себя по кускам, что бы понять… Понять что? Она не знала. Она отложила тетрадь, как сомнамбула поднявшись с кровати. Подойдя к комоду, она открыла верхний ящик, откидывая не нужные вещи, пока наконец не обнаружила ворох бумаг. Взяв сразу стопку, она снова села на кровать, положив их себе на колени, и кинула бессмысленный взгляд за окно. День угасал, и солнце медленно, неохотно клонилось за горизонт, окрашивая природу в алые тона. У нее было два варианта. Только два. Оставить все как есть, и постараться забыть все, что она сейчас прочитала, в чью жизнь, так отчаянно забралась, пытаясь найти ответы. Или докопаться до истины, что бы либо подтвердить, либо опровергнуть свои домыслы и догадки. Она стиснула зубы, на мгновение зажмурившись, и собирая всю свою волю в кулак. Подтянув к себе бумаги, она медленно стала перебирать их, найдя, наконец, нужную. Заключение следственной экспертизы. Самоубийство. Мистер и миссис Брайс, преднамеренно сбросились с третьего этажа своего дома. В графе дата и время смерти, стояло: 23 августа. 23:40. Отложив бумаги, ничего не видя перед собой, она механически подхватила дневник, и спустилась на первый этаж.
«Куклы приходили. Боялись. Злился. Играл. 
Куда потом делись твои куклы?
Ломал.»
Он сам заставлял их бояться. Сам хотел их ломать… Ломать? Неправильно подобранный синоним, как и все его слова. Убивал. Хладнокровно, калечил жизни, убивая, когда от них уже нечего было брать. Грейс открыла один из шкафчиков, достав пропыленную бутылку виски, оставшихся от прошлых хозяев. От прошлых, уже мертвых хозяев, с дрожью поправила она себя. Щедро плеснув жидкость в стакан, она залпом выпила его, согнувшись. Горло ожгло, и казалось, что в желудке копошатся, извиваясь змеи. Она все еще держала в руках старую, мятую тетрадь, будто в ней заключена ее жизнь. Она снова налила виски в стакан, и отставила бутылка, опершись руками о столешницу, склонив голову, стараясь нормализовать дыхание.
- Почему ты не спишь?
Его голос, который всколыхнул в ней весь спектр чувств, от страха до ненависти, прорезал тишину, заставив ее сильнее сжать в пальцах тетрадь. Она стиснула зубы, крепко зажмурившись, стараясь успокоить бушующий внутри нее ураган чувств.
- Птица?
- Не называй меня так. У меня есть имя. – она резко повернулась, облокотившись спиной об стол, медленно обводя взглядом помещение.
Он поднял вверх брови, скрестив на груди руки. И что в его вопросе, показалось его птице оскорбительным, от чего она взбрыкнула, как норовистая кобылка. В воздухе отразился ядовитый аромат мака. Ненависть. Он оскалился, взмахнув рукой, и невидимые тени, послушно оплели ее фигуру. Душный аромат цветов, заполонил полностью все пространство комнаты, пробиваясь в самые глубины разума. Страх, ненависть, неуверенность, печаль, разочарование, неверие, надежда. Лилии, мак, сандал, гортензия, можжевельник, бергамот и ландыш. Слишком много запахов, слишком сильные эмоции, не его, живые, сводящие с ума, заставляя голос разума звучать все глуше и глуше. По звериному мягко, не слышно, он скользнул ближе, склонив лицо к ней, чувствуя, как губы растянулись в животный оскал.
- Как же мне звать тебя, душа моя? – его голос был обманчиво мягкий, и до ужаса вкрадчивый. – Грейссссс?
Тонкое, змеиное шипение коснулось ее уха, заставив невольную дрожь, пробежать по телу. Она гордо вскинула голову, сильнее сжимая зубы.
- Называй меня так, как звал всех тех, кто имел несчастье попасть сюда. – процедила она, обернувшись на звук его голоса. – Знаешь, что говорят в городе об этом доме? Что он проклят. Что здесь живет, страшное нечто, которое выдворяет от сюда любого, кто смеет переступить порог. Да не просто выдворяет. Убивает.
- Мне нет до этого дела. – обманчиво мягко промурлыкал он, наклоняясь к другому ее уху.
- Ты говорил, что сюда приходили куклы. Что ты ломал их. Куклы – люди, и ты убивал их. Зачем? Почему?
- С чего ты это взяла? – его голос на мгновение дрогнул, но он тут же взял себя в руки.
Она бросила на стол тетрадь, и он поймал ее, одним движение руки, перелистав страницы. Несколько минут, в комнате царила тишина, а затем послышалось его издевательское, почти истерическое хихиканье, и Грейс зажмурившись, зажала уши руками, что бы только не слышать этого смеха.
- Элисссс? – прошелестел он. – Самая отвратительная из всех моих кукол.
- Она была человеком. Она была прекрасным человеком, желающим жить. А ты, омерзительное, отвратительное чудовище, которое забрало ее жизнь, на потеху своих прихотей. – она выплюнула это. – Все что описано там, правда. Ведь я имела несчастье, увидеть это все своими глазами. Куклы. Мы все, для тебя всего лишь игрушки, над которыми, как ты считаешь, ты имеешь власть.
Он стиснул зубы, чувствуя, как внутри разгорается злость. Элис. Он почувствовал, как свело пальцы, и от образа тонкого лица, припухлых губ, и тугих, шоколадных локонов, внутри вспыхнуло пламя. А следом пришло воспоминание, как ее руки, берут балерину, и кидают в мешок, от чего тонкий фарфор лопается, осыпаясь крошечными осколками. Все заканчивается вещью. И в его случае, маленькой, фарфоровой балериной, которую он смог в конце – концов восстановить. А птица, меж тем говорила и говорила, и рассуждала о том, что она не понимала, и хотелось разбить ее, так же как Элис, разбила хрупкую фарфоровую статуэтку. Ему хотелось, чтобы она ушла, развеялась как дым, и этот голос, который сейчас причинял нестерпимую боль, умолк. Он закрыл уши руками, что бы только не слышать его, но она продолжала говорить, о том, что он монстр. Жестокий, бездушный, проклятый монстр.
- Замолчи! – рык потряс комнату, заставив мебель взлететь к потолку, а дом жалобно застонал, когда по полу прокатилась трещина.  – Ты ничего не знаешь! Ты ничего не понимаешь! Замолчи немедленно, или я… - он задохнулся, и мебель рухнул вниз.
- Сломаешь, как всех остальных? – послышался ее голос, в наступившей тишине.
- Они не приносили с собой ничего кроме, ненависти, презрения и злости. – сквозь зубы проговорил он, пошатываясь поднимаясь на ноги, и медленно бредя в сторону двери. – И не получали взамен ничего кроме, страха, боли и смерти. Все начинается с места… - он сухо усмехнулся.
- Ты не имел права лишать их жизни. – она покачала головой, сжав губы в линию. – Это – не оправдание.
- А я и не оправдываюсь. Твое прощение, милосердие, жалость, что еще вы испытываете, мне не нужно. – выплюнул он, вложив в свои слова, как можно больше яда. – Я никого не убивал, кроме Элис и Криса. Остальных – я заставлял уйти.
- Они были моими родственниками! – ее голос сорвался на крик. – За что ты лишил их жизни?!
- Она разбила балерину. – рыкнул он. – Выбросила ее, как ненужный хлам. Они оба, пытались изменить дом, выгнать меня, разрушить весь мой мир. – его голос, достиг самых низкий тонов, обратившись в глухое, звериное рычание.
Грейс застыла на месте, чувствуя, как кровь отлила от лица. Балерина.
Подруга. Компаньонка. Спутница.
Они могут слышать, ровно также как и любая вещь. И понимать, что не мало важно.
Он, так же как и ты может думать. Так же как и ты может слышать. Так же как и ты говорить, радоваться, огорчатся. Испытывать боль, и испытывать счастье.
В непроизвольном жесте, ее руки взметнулись ко рту, когда она вспомнила его слова.
- И остальные… тоже… - он устало привалился к стене, прикрыв глаза. – Все начинается с места. И в этом нет вины людей. Есть злые места, которые притягивают тех, у кого зло выраженно острее, чем другие эмоции. Дальше следуют эмоции, которые подтачивают, все хорошее, что должно быть заложено в основе. А заканчивается вещью. – он устало выдохнул. Он чувствовал слишком много эмоций. Слишком много переплетений. И его и ее. Слишком много жизни, на одном маленьком клочке, проклятой земли. Сделав над собой усилие, он продолжил:
- А еще есть узник места, который не может достучаться, который не может иметь гласа, что бы сказать, что ему не нравиться чувствовать ненависть. Не к себе, нет, а как эмоцию. Как чувство. И тогда, узник начинает злиться, потому что за долгое время… - он замолчал, не в силах подобрать слов. – Три века. – он широко раскрыл глаза, устремив взгляд в потолок. – Три века, одного и того же. Меняется одежда, меняются лица, меняется быт, а суть, остается неизменной.
Грейс слушала его голос, ставшим намного более человечным, чем обычно, и бесконечно усталым. Она слушала его, и ненависть, так же как и злость, постепенно сходила на нет, оставляя после себя лишь жалость. Ей было жаль, это бедное, замученное Чудовище, которое пыталось достучаться до людей, единственным доступным ему способом, при помощи страха. Который пытался защитить свое хрупкое существование, ровно как и существование вверенной ему обители. Он многого не понимал. Он многого не знал. Остальных, я заставлял уйти. Для него все двери едины. Главное, что бы они ушли, а уж как, через дверь ли, через окно, не было разницы. Услышав шорох, откуда то сбоку, она повернула голову, заметив фигуру, с неестественно длинными конечностями, состоящую будто бы из одних углов и линий, устало облокотившуюся о стену. Тело плохо слушалось, но она нашла в себе силы, сделать один шаг, а следом за ним, другой, оказавшись напротив ее Чудовище, резкие черты лица которого, заострились еще сильнее. Он опустил голову, когда она подошла к нему, отчетливо осознавая, что теперь ей не нужны даже зеркала, что бы видеть его. Ее лицо было бледно, а губы плотно сжаты.
- Я не жалею о своих поступках. – прошипел он, смотря в ее глаза. – И я не чувствую к ним ничего, кроме презрения.
- У тебя не было выбора. – тихо ответила она. – Никто из них не слышал тебя. Я – слушаю, и слышу.
Она протянула к нему руку, и он отшатнулся от нее, остановившись на нижней ступеньке лестницы. Его глаза лихорадочно блестели:
- Ты вольна уйти. Я отпускаю тебя. – его голос звучал хрипло, сбивчиво и как – то испуганно.
- Мне некуда уходить. – она качнула головой, смотря на него.
- Другого шанса не будет. – рыкнул он, но голос на последней ноте дрогнул.
Она согласно кивнула:
- Не будет. – помолчав, вспомнив их присказку, в ситуациях, когда слова становились лишними, она добавила. - Покой?
- Покой. – согласился он, шагнув в тень, и оставив ее одну.
Молча, она вернулась в свою комнату, скинув ворох бумаг на пол. Все стало понятным, но в тоже время, она чувствовала себя потерянной. По каким –то причинам, ей не было жаль тех далеких людей, ей не было жаль погубленных родных. Ей было жаль только свое несчастное Чудовище. Выключив свет, она откинула одеяло, и не раздеваясь, забралась в кровать, устремив взгляд на темные очертания комода. Слишком долгий, слишком тяжелый день. Она глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Но в голове было пусто, ровно так же, как внутри. Она не знала, сколько пролежала, бессмысленно смотря в темноту, анализируя весь сегодняшний день, впрочем, не запоминая ни одной мысли. На мгновение она скосила глаза. Высокая фигура проскользнула в приоткрытую дверь, и изножье кровати скрипнуло, под тяжестью веса. Ног коснулся привычный холод, и она закрыла глаза, чувствуя близкое присутствие ее Чудовища. На губах расцвела, едва уловимая улыбка. Не стоит никого судить, по первому впечатлению, не выяснив сути.  Иногда у самой лучшей книги, отвратительная обложка, а самая красивая чашка, имеет скол.

Глава 11.

Тусклая лампочка, покачиваясь из стороны в сторону, едва освещала помещение. Ее неровный свет, оставлял на деревянных стенах причудливые тени, то погружая в темноту, то озаряя: стол, на котором были разбросаны рукописные заметки; кучу сваленного мусора в углу, состоящего из поношенной одежды и пустых бутылок; стога сена, в которое были воткнуты вилы, и полки, на которых стояли банки и инструменты.  Из глубины, оттуда, куда не попадал свет единственной лампочки, доносилось призывное мычание коровы. За столом, склонив головы, стояли трое мужчин, сосредоточенно перебирая заметки.
- Почему нельзя было просто пристукнуть ее, да и дело с концом? К чему такие ухищрения? – послышался недовольный голос, и один из них поднял голову.
- Я согласен с Маркусом. – ответил второй. – Лес был недалеко. Никто бы не хватился, а если бы и хватился, потратили бездну времени на поиски. Наш шериф, только и делает, что засыпает с бутылкой в одной руке, и пистолетом в другой.
- Я – не убийца, Стив. – процедил Джек сквозь зубы, яростно блестя глазами.
- Ну не убивал бы, если так не хочется. – пожал плечами Маркус, откидывая назад светлую прядь волос. – А только бы обокрал.
- Нужно было проверить. – хмыкнул Джек. – Мне нужно было время, и оно у меня появилось. Я встретил ее у Далтона. Не просто же так она туда ходила, верно?
- И что же? Ты встретился со стариком, и он открыл тебе профессиональную тайну? – Стив насмешливо окинул его взглядом, из-под густых бровей.
- Конечно, нет. – Джек расхохотался. – Пока вы ребята, прохлаждались, я залез в его лавку, и нашел всю нужную нам информацию. – как фокусник, он вытащил из внутреннего кармана сложенный в четверо лист.
- Прохлаждались? – Маркус, зло блеснул глазами. – Это ты так называешь то, что мы четверо суток, сидели в кустах, наблюдая за домом девчонки? С учетом того, что она закрылась в нем, как мышь в норе. Носа не высовывала.
Пока Маркус был занят монологом, Стив быстро выхватил у Джека из рук лист, развернув его, и присвистнул:
- Монеты? И все? – он с разочарованием, кинул лист на стол. – Черт, Джек, ты знаешь, что прогадал?
- 1700 год, если верить бумагам Далтона. Если есть три, значит, могут быть и остальные. Ни работы, ни приезжих знакомых. Она одна, и наличка у нее. Тем более, что нам доподлинно известно, что в доме нет телефона, и она оттуда не выходила.. – Джек стукнул кулаком по столу. – И если верить тому, что она жива, дом чист. Предлагаю сделать последнюю ходку завтра ночью, и отправится в Манчестер.
- А если мы ничего не найдем? – Маркус поднял вверх бровь, и скрестил руки на груди, ожидая ответа.
- 870 фунтов стерлингов на двоих, а я найду, чем поживится. – пожал плечами Джек.
- По рукам. – кивнул головой Стив. – Но если девчонка попытается помещать… - подняв руку, он ребром ладони рассек воздуху у шеи.
- По рукам… - сухо ответил Джек.

***

- Что ты делаешь? – Грейс скрестив руки на груди, удивленно смотрела на свое Чудовище, которое скрупулезно переставляло банки с крупами в шкафу.
- Порядок. – сдержанно ответил он, не отвлекаясь от своего занятия.
- А ты оказывается педантичен до жути. – она тихо засмеялась, когда он с возмущением повернулся к ней.
- Порядок должен быть здесь… – он приложил палец к виску. - … здесь…- приложил к груди. - … и здесь. – красноречивым жестом, обвел полки. – И тогда все будет правильно.
Хрупкое, как стекло доверие, было восстановлено. Грейс видела, что с каждым днем ее Чудовище становится все спокойнее, все реже его посещали «вспышки мрачности», как называла она его резкие смены настроение. Казалось, что после последнего разговора, в душе у Чудовища поселился мир и покой, о котором он так часто говорил. Грейс уже доподлинно знала, какие темы лучше не поднимать, а какие острые вопросы, обходить стороной. Ей и самой с каждой минутой, казалось, что она наконец то на своем месте. Ее больше ничего не волновало, и ничего не страшило. Казалось, что призраки прошлого развеялись, преобразившись, в достаточно натуральное и живое приведение, которое денно и ночно находилось рядом с ней. Она была не против, наоборот, получала истинное удовольствие от их разговоров. Она смогла, разговорить, свое скупое на слова Чудовище, постигая саму суть того, как он видит мир, впрочем, осторожно уча и его. Она поняла, что значит брошенные им слова, что у каждого предмета есть «след». Отпечаток жизни, имитация души. «Каждая книга – когда то была деревом, а каждая чашка – глиной на берегу.», говорил он, пытаясь достучаться до нее, показывая, что каждая вещь, каждый предмет, живой, и его нужно уважать. Грейс пробовала воплотить его слова в жизнь, с удивлением понимая, что после пары ласково брошенных фраз, и шкаф заедать перестал, и ступени меньше скрипели, а уж по волшебству исчезнувшая трещина на полу…
- Сейчас, все правильно. – довольно проговорил он, выпрямляясь, и отряхивая руки.
- По алфавиту? – брови Грейс взлетели вверх, когда она подошла к нему, разглядывая плоды его усилий.
- Именно. – он кивнул, закладывая руки за спину.
- Может, ты все остальные полки тоже разберешь? А то там пыли… - протянула она, и в ее глазах заискрились лукавые искорки.
- Птица, ты пытаешься сделать из меня раба? – он резко развернулся к ней, подняв брови вверх.  – Сначала – вкрути лампочки, теперь – разбери полки, а потом что? Брать шумящую трубу, которую ты нашла в кладовке, и чистить ковры?
- Я пошутила. – она смешливо сморщила нос. – А вообще, ты здорово меня отвлек. Я хотела состряпать ужин, между прочим.
- Так стряпай, я не мешаю. – он пожал плечами, скользнув на тумбочку, и сев на корточки, сложив ладони «домиком» между ног, всем своим видом, показывая, что готов наблюдать. Улыбаясь, Грейс покачала головой, и направилась к холодильнику, выуживая овощи.  Несколько минут, прошли в полной тишине, если не считать, что Грейс деловито нарезая овощи, напевала под нос незамысловатый мотив, а он, с какой –то детской радостью, наблюдал за ее отточенными движениями, ни одного не пропуская. Она была красива, и красива настолько, что у него фигурально захватывало дух. Ее жесты, ее голос, ее взгляд, и ее улыбка… Он облокотился на верхний шкафчик, осматривая ее, и думая о том, как же ему удалось не замарать, не погубить страхом, столь прекрасное создание. Все к чему он прикасался, разрушалось, и только ей удалось остаться той, которой она прибыла сюда.
- Ты смотришь на меня так, будто хочешь о чем –то спросить. – она перевела на него взгляд, направив на него деревянную лопаточку.
- О чем ты мечтаешь? – неожиданно для самого себя, спросил он.
- В моей жизни нет места мечтам. – она пожала плечами. – Мне приходится жить одним днем, не рассматривая будущего. – подняв на него глаза, она отчетливо добавила, будто бы уверяя саму себя. – И я привыкла к этому.
Не птица, но мотылек… Или просто несчастная девушка, так же как и он запертая. Он криво ухмыльнулся:
- А если?
- Если? Хорошее понятие. – она сдула с лица упавшую прядь волос, и облокотилась на рабочий стол. – Я бы путешествовала. Посмотрела бы мир, узнала бы много нового и мне неизвестного. – она снова пожала плечами, и на ее губах появилась кривая улыбка. – Но, этого никогда не будет, поэтому, я буду довольствоваться тем, что есть. А ты? – она подняла на него глаза.
- Я? – он опешил от ее вопроса.
- О чем мечтаешь ты? – она продолжала пытливо смотреть на него.
Он диковато хихикнул, разведя руками:
- Я – не жив а, следовательно, мне не о чем мечтать.   
- Почему ты не можешь выйти из дома? – она помешала овощи в сковороде.
- Я – негласный страж здания. – он пожал плечами. – Поэтому, я думаю. И я привык к этому. – его губы растянулись в ехидном оскале.
Она фыркнула, снова покачав головой, продолжая орудовать лопаткой. Он соскользнул со своего места, встав за ней, рассматривая ее манипуляции из-за плеча.
- Ты знаешь, что очень трудно, что-либо делать, когда за тобой наблюдают, с таким вниманием? – она чуть сморщила нос. – Лучше, помоги, раз тебе просто не сидится. – она подтянула чашку со сливками, и протянула ему. – Подержи чашку.
Он фыркнул, выставив ладонь. Не успела чашка, коснутся его кожи, как пол под ногами накренился.
« - Держи чашку.
Большая, светлая кухня, с ореховым гарнитуром. Бесчисленные ряды кастрюль, сковородок и иной утвари. Дубовый, светлый стол, на котором в беспорядке лежат овощи и мясо. В очаге, стоит кастрюля, из-под крышки которой валит пар. За столом, положив локти на стол, сидит юноша, с тонкими чертами лица, и крутит в руках фарфоровую чашку, с блеклым орнаментом… И женщина… Немолодая, с изрезанными морщинами лицом, но пронзительными синими глазами. Белый чепец, скрывает темные волосы, а платье, с закатанными по локоть рукавами, выглядит опрятно, но сильно поношенным. Она оборачивается к юноше, и ее лицо морщиться, принимая страдальческое выражение.
- Господа, никогда не поддержат этот союз. Вы загубите их репутацию. Какая –то приезжая провинциалка, с волчьим аппетитом…
- Она не провинциалка. Француженка. – вскидывает голову юноша, кривя губы. – Тебе ли ее судить?
- А я и не скрываю своего происхождения, но и никогда не метила выше своей головы. Вы сударь, сами просили у меня совета.
- Совета, а не порицания. – угрюмо проворчал юноша, утыкаясь взглядом в стол. – Она не певичка… И не метит выше головы…
- Это не играет роли. – женщина вздохнула, сев напротив него, и накрыла ладонями, его руки. – Вам нужна дама по статусу и положению подходящая.
- Статус, положение, к чему они? – он чуть ли не застонал. – Мне они не нужны…
- Но ваши родители…
- Я не желаю больше действовать по их указке… Если они не смирятся с моим выбором, значит им не место в моей жизни.
- В Вас говорит юность и горячность не более того… - она печально покачала головой, отчего чепец немного слез назад.
- Женюсь. – резко бросил он. – А если и не получу благословения, то и нечего мне здесь делать. Сбегу в Бретань. – он ударил кулаком по столу, и чашка перевернулась, залив столешницу чаем.»
Крепко зажмурившись, он мотнул головой. Снова воспоминания о пришельцах, живших здесь, черт знает сколько лет назад. К чему они вообще? Что за наваждение? Он скосил глаза на чашку, внимательно рассматривая ее. Белая, с золотым ободком, ни как не схожая с воспоминанием. Он пожал плечами, поджав губы, выкинув его из головы. Со своими наваждениями, он вполне сможет разобраться позже. У него на это есть целая вечность, и даже больше.

***

Ночь уже постепенно входила в свои права, накрывая дом и территорию при нем своим покрывалом. С улицы доносился, свежий, лесной аромат, и легкий треск сверчков. Устав слоняться без дела по дому, он направился в комнату своей пташке, подспудно предвкушая как уляжется в изножье кровати, дабы вновь охранять ее сон. Это входило в прочно укоренившуюся привычку, но он не был против такого обстоятельства. Была бы его воля, он ходил бы за ней, все сутки на пролет. Но он уважал ее. А, следовательно, и ее личное пространство, ровно так же, как и ее жизнь. Не этот маленький нюанс, он бы уже давно узнал о ней, все что ему было нужно, а так… Она была приятной загадкой, хитрой головоломкой, которую он не разгадал даже на половину. Он фыркнул в ответ на свои мысли, и скользнул в комнату, замерев у входа. Его птица, действительно была диковинкой. Он –то думал, она давно приготовилась ко сну, а на деле, она сидит на полу, скрестив ноги – по турецки, и что –то сосредоточенно делает с куском белого листа. Чудеса, да и только. Он неслышно прошел к ней, остановившись за ее спиной, наклонившись. Она не замечала его, прикусив от усердия губу, а ее тонкие, изящные руки, собирали, и складывали простой лист. Он склонил свое лицо так близко, что почувствовал, как вьющаяся прядь ее волос, коснулась его щеки, от чего по телу прошла легкая дрожь. Он чуть скосил глаза. Слишком близко, и почему –то хотелось провести когтем, по фарфоровой скуле, достигнув острого подбородка. Он резко выпрямился, нервно сглотнув, и этот жест, заставил ее резко повернуться. Ее губы изогнулись в улыбке, а в глазах появилось что –то, что он никак не мог прочитать.
- А я уж собиралась идти на твои поиски. – в ее голосе сквозило плохо сдерживаемая радость.
Он развел руками и, скользнув к кровати, уселся на пол, напротив нее, сложив руки на коленях.
- Что ты делаешь? – он кивнул на ее руки.
- Оригами. – она опустила глаза, сделав еще несколько движений, и протянула ему, свое рукоделие. Он слегка нагнулся, рассматривая лежащую в ее ладонях бумажную бабочку.
- Я раньше, очень увлекалась этим занятием. – проговорила она, застенчиво поведя плечами. – Помогало справиться со стрессом и беспокойством.
Он протянул руку, проведя когтем по линии крыльев:
- Красиво.
Неожиданно, тени оплетающие территорию дома, натянулись, издав слышный только ему звон. Он резко выпрямился, пробегая глазами по комнате, прислушиваясь. Звон повторился. Не животное, которое случайно забрело на эту проклятую землю, не птица. Он быстро поднялся на ноги, подходя к окну, слегка прищурившись.
- Что с тобой? – послышался ее голос, и он резко махнул рукой, заставляя ее замолчать.
Грейс поднялась на ноги, чувствуя, как по коже поползли мурашки. Ее Чудовище было обеспокоено, и это вселяло определенное опасение. Она скользнула взглядом по его напряженной фигуре, по рукам, которые сжались в кулаки. Неопределенный страх, скользнул в душу, стараясь укорениться внутри. Она обняла плечи руками, не сводя с него взгляда, ожидая, когда он сможет ответить ей. Он продолжал оглядывать местность, но больше для вида, полностью сосредоточившись на внутренних ощущениях. Звон повторился в третий раз. Крылья его носа затрепетали. Горьковатая полынь, и орхидея. Пришельцы, которые боялись того, что живет в этом доме, и их алчность. Их было трое. Он чувствовал их, как хорошая гончая. Он резко повернулся к ней, и его глаза блестели.
- Ты ожидаешь гостей?
Грейс отрицательно покачала головой, нахмурившись.
- Не выходи из комнаты, пока я не вернусь. – он скользнул мимо нее.
- Подожди. Стой. Что случилось? – она почувствовала, как в горле моментально пересохло.
На мгновение повернувшись, он бросил:
- Гости, с не самыми радушными намерениями. Я рассчитываю на твое благоразумие.
Он вышел, оставив ее одну, и дверь закрылась от его движения. Грейс медленно забралась на кровать, обняв колени руками. Сердце готово было выскочить из груди, а ладони похолодели. Гости. Их несколько. Ее зверь далеко, он не знает где она, и он всегда действовал в одиночку. Кто оказался на пороге ее дома в глухую ночь, когда до города рукой подать? Она судорожно выдохнула воздух, опустив голову на колени, и крепко зажмурившись. Ее Чудовище защитит ее. Обязательно защитит.
В тенях, он в мгновение ока преодолел расстояние от третьего до первого этажа, остановившись на нижней ступеньке лестницы. Его ладонь, ласкающим движением коснулась перилл, и дом заворчал, недовольный чужим присутствием. Свет не горел, но ему не мешало это. Он выпрямился, не сводя глаз с входной двери. Эхо неразборчивых голосов, у самого порога, и ручка дернулась всего раз. Его губы изогнулись в улыбке. Пусть войдут через дверь, раз решили похрабрится. За дверью послышалась возня, и что –то железное коснулось нижнего замка. Он медленно гладил перилла, успокаивая дом. Еще чуть-чуть. Замок щелкнул, и дверь распахнулась. В пролете стояли три фигуры. Он поднялся на одну ступеньку выше, что бы лучше разглядеть их. Определенно мужчины. И определенно безмерно глупые, раз посмели явиться сюда. Первый. Пришел за богатством, а боится так, что дрожат колени, и этот страх распространяется, заглушая другие ароматы. Вон, каким нервным движением поправляет упавшие на глаза светлые волосы. Второй. Он его видел дважды. Тот, кто сидел рядом с его птицей, и улыбался ей. Тот, кто возил ее в город. Этот тоже боится, и тоже жаждет монет, но не так сильно, как первый. В нем даже есть крохи благородства, но жадность пересиливает. И третий. Боится, однозначно, но не показывает этого. Самый сильный из них троих. И единственный, на чьих руках кровь. Алчность хлещет через край, но в нем есть и нечто иное. Что – то… что –то… Все они, втроем, однозначно представляли угрозу. Не дому, нет. Птице. Он следил за тем, как они, не заперев за собой дверь, шагнули в центр гостиной.
- И где могут лежать деньги? Дом большой. – третий, нахмурил густые брови. – Нам нужно разделиться.
- Может не надо? У меня мороз по коже, от этого места. Стив, давай не будем искушать судьбу, а?
- Заткнись, Маркус. Что скажешь Джек?
- Сделаем все быстро, и уйдем отсюда.
- А где же наша цыпа? – Стив огляделся.
Оба пожали плечами.
- Так. – продолжил Стив. – Джек – первый этаж. Маркус – ты на второй. А я схожу на третий.
Цыпа… Он стиснул когтями перилла, чувствуя, как внутри загорается огонь. Что – то иное, что касалось его птицы. Что – то, что он не мог понять, но бесчестное по отношению к ней. Что – то животное, не человеческое. Он и так проявил милосердие, пока наблюдал за ними. Они могли уйти, а теперь не уйдут вообще. Из его груди вырвалось рычание, и двери с грохотом захлопнулись, заставив всех троих вздрогнув, бешено заозираться. Он закончит быстро, что бы его птица, не успела испугаться. Лампочки вспыхнули, замигав, телевизоры наполнили тишину дома шипением. Первый. Сначала он. Маркус. Он выхватил его взглядом, упиваясь страхом в его расширенных глазах.
- Что происходит? – голос Стива взлетел на октаву выше.
- Дом! Проклятый дом! – завопил Маркус, кинувшись к входной двери, пытаясь ее открыть. Стив бросился к нему, но дверь не поддавалась. По дому прошла дрожь, и Чудовище, живущее в нем, ласково провело по периллам пальцами, чувствуя радость здания. Поднявшийся ветер, сорвал со стола бумагу, и мелкие предметы, закружив их в воздухе.
- Где Джек? – сквозь бьющий в лицо ветер, прокричал Стив, оглядываясь, но их спутника, будто бы след простыл. – К черту! – бросил он, кинувшись вверх по лестнице, оставив Маркуса воевать с дверью. Чудовище склонило голову, наблюдая за потугами первого незваного гостя, получая извращенное удовольствие от происходящего. Страх наполнял всю его сущность, и он видел, как сходит с ума, бьющийся, как бабочка о стекло, в дверь человек. Тени заклубились, окутывая собой весь первый этаж, осязаемой, густой массой. Остановившись, Маркус истошно завопил, кинувшись на кухню, в сторону окна. Но сколько бы он не бил кулаками, стекло оставалось на месте, не покрывшись ни единой трещиной. Чудовище же, скользило все ближе, нарочито медленно, и тени змеились за его спиной, то поднимаясь, то снова опадая. Маркус казалось, почувствовал его близкое присутствие. Он забился в угол, сжавшись, закрыв голову руками.
- Пожалуйста. Пожалуйста, я не хотел ничего плохого. Я просто пришел. Отпустите. Отпустите меня, прошу вас. – его голос был сбивчив, полон рыданий, но на то он и Чудовище, что бы не чувствовать жалости. Они для него что? Всего лишь пустой звук. Их никто не звал, никто не заставлял. Незваными пришли, и больше не уйдут. Когтистая рука взметнулась в воздухе и, задрожав, ножи взмыли вверх, направив острие, на съежившегося в углу человека. Громкий, истошный крик пронесся по дому, резко оборвавшись, и сталь, блеснув в свете мигающей лампочке, сорвалась вперед, вонзившись в податливую плоть. Любопытный мотылек, по глупости попавший на острие булавок. Капли крови окропили рабочий стол, на котором сегодня нарезала овощи его птица. Последний хрип, вырвался из полуоткрытых губ человека, и он безвольно обвис, пригвожденный к стене, сталью ножей. Кукольные нити оборваны. Следующий акт. Чудовище резко развернулось, направившись в сторону лестницы, не смотря на то, как мертвое тело, медленно, как в зыбучих песках, погружается в пол. Через несколько минут, напоминаем о смерти, остались лишь капли крови на обивке кухни, да лежащие на полу, такие же окровавленные ножи.
Грейс вжалась в изголовье кровати, стискивая побелевшими пальцами, тонкий плед, будто бы он мог спасти ее. Казалось комнату, сковал лед, а взбунтовавшаяся лампочка готова была взорваться от перенапряжения. Но самое страшное не было в этой комнате. Она отчетливо слышала завывание ветра внутри дома, слышала как с грохотом валятся на пол , предметы интерьера. Ей казалось, что внутри здания образовалась адская воронка, готовая забрать в свои недра, всех кто сейчас находился внутри. Грейс до крови прикусила губу, крепко зажмурившись, приложив ладони к ушам, только чтобы не слышать отчаянных мужских криков, полных ужаса. Ее Чудовище… Не в силах больше выдерживать эти жестокие звуки, наплевав на его наказ, не выходить, собрав внутри остатки самообладания, храбрости и человечности, она вскочила на ноги. Ее Чудовище не тронет ее. Никогда не причинит вреда. Кто бы ни были эти люди, они не заслуживают всего того, что с ними сейчас происходит. Одним рывком она оказалась у выхода, и резко схватилась за ручку. Сильный удар в центр двери, заставил ее отскочить обратно на середину комнаты, вцепившись руками в изножье кровати. Сердце было готово выскочить из груди, чувство паники нарастало, мысли путались. Крик, раздавшийся в близости от ее комнаты, заставил ее тело задрожать, а воздух на мгновение перестал поступать в легкие. Она осела на пол, с силой сжав голову руками. Все это не могло происходить с ней. Все это походило на ночной кошмар, и она все никак не могла очнуться. Еще один глухой крик полный боли, уже ниже. Люстра раскачивалась, лампочки продолжали мигать, то погружая комнату в полный мрак, то снова освещая. Нужно остановить это, любыми путями. Она встала на дрожащих ногах, с шумом выдохнув воздух из легких, и снова направилась к двери.
Следующий незнакомец. Знакомца он оставит напоследок. Стив. Так звучало его имя. Губы Чудовища дергались то, обнажая клыки, то снова скрывая. Он скользил по лестнице, прислушиваясь к чужому, живому, сбившемуся дыханию. Аромат полыни заполонил все вокруг, поглощая и звуки, и иные запахи. Он шел медленно, давая своему противнику, призрачную надежду на спасение. Он не позволит ему выйти ни в одну дверь, ведущую на волю. Не прошенный колокольчик, прозвеневший внутри головы, заставил его на мгновение остановится. Птица. Он резко кинулся вперед, преодолевая полтора пролета, продираясь сквозь сгустившиеся тени. Вот он. Напротив комнаты его красавицы. Внутри всколыхнулась темным потоком ненависть. Он видел его руку, которая почти коснулась дверной ручки. Пол сантиметра. Он рванул вперед, как сорвавшийся с цепи зверь. Когти мертвой хваткой, вцепились в мужское плечо, вонзившись в податливую плоть, резко дернув на себя. Издав душераздирающий, полный боли вопль, Стив, пролетел сквозь него, покатившись по лестнице. Чудовище брезгливо оттерло омытые в крови когти, о свое черное одеяние. Второй раунд, и еще одна призрачная надежда визитера. Стив лежал в пролете, силясь подняться на ноги, прижав одну руку, к разодранному плечу. Чудовище медленно спускалось вниз, не скрываясь, не прячась, видя в расширенных от мистического ужаса зрачках человека, свое неприглядное отражение. Стив отполз к самой лестнице, не сводя с него взгляда. Резкий рывок, позабытая от страха за свою шкуру, боль в пронзенном плече, и он уже летел по лестнице, как ему казалось к спасительным дверям, ведущим в сад, которые были гостеприимно открыты. Чудовище, не скрываясь, следовало за ним, медленно, широко оскалившись. Одно движение руки, и дверь снова захлопнулась, отрезая путь к спасению. Стив с силой ударился о дерево, и резко развернулся, тяжело дыша, водя глазами, стараясь поймать в фокус приближающегося к нему монстра. Стив заметался, пытаясь нащупать что – то у себя под курткой. Одно движение и вот, в дрожащих, окровавленных руках, появился маленький, посеребренный крест, который он выставил перед собой, как щит. По дому прошелся глухой, громкий смех, заставивший волосы на голове Стива подняться дыбом. Одно мгновение и Чудовище, оказалось прямо перед ним. По птичье склонив голову, он смотрел на крестик, и его губы снова раскрылись, обнажая кровожадный оскал.
- Отпусти меня. Отпусти, и я никогда сюда не вернусь… - голос Стива был ломок, ни следа от былой самоуверенности.
- Не вернешься. – согласно кивнуло Чудовище.
Его рука взметнулась, и подхваченный неведомой силой, человек с силой рухнул на ступени лестнице. Чудовище подошло ближе, с удовлетворением оглядывая изломанное под немыслимыми углами, тело, которое испустило последний вздох. Ступени расступились, погребая под собой уже мертвого Стива, и снова захлопнулись, как гигантский капкан, не оставив даже напоминания о нем. Пробежав по периллам когтями, и получив благодарность дома, Чудовище развернулось, направившись в подвал. Третий, и последний. Он не услышал раздавшиеся на самом верху лестнице легкие, испуганные, женские шаги. Третий нашелся быстро. В самом дальнем углу подвала, сжимая дрожащими, влажными руками лопату, будто она могла его спасти. Чудовище усмехнулось глупости живых. Идти туда, где тебя может настигнуть смерть, так бездумно растрачивать драгоценные минуты, не задумываясь о последствиях, что бы потом так отчаянно бороться за собственную прогнившую душу и шкуру. Он никогда не поймет живых, однозначно. Он все сделает быстро, и собственноручно. Именно это, жалкое существо, навело остальных на мысль прийти сюда. Именно ему, пришла в голову мысль, навредить его птице. Более того, Чудовище чувствовало, от этого человека, что – то, что уже ощущал. Ну конечно. Он на секунду прикрыл глаза. Цыганка, которой он распорол глотку. Он резко распахнул глаза. Верх глупости и беспечности. Он приблизился к нему почти в плотную, склонив голову. Мужчина сидел, сжавшись в углу, продолжая цепко держаться за лопату, и механически раскачивался, что –то бормоча под нос. Молитвы. Он усмехнулся. Пора заканчивать. Птица может начать беспокоится, или боятся. А ему этого не хотелось. Совсем не хотелось. Он поморщился, поднимая руку. Одно движение острых, как бритва когтей, и все будет окончено.
- Остановись!
Запястье полоснуло жаром, и он резко развернулся, так и не опустив руку. Перед лицом оказались, расширенные от страха глаза его красавицы. Он стиснул зубы, раздумывая о ее халатном отношении к его просьбе, в которой не заключалось ничего, кроме веления сидеть в своей комнате, до того момента пока он не вернется. Он уже было открыл рот, что бы жестко осадить ее, напугать, прогнать. Запястье продолжало гореть, и он чуть скосил глаза, чувствуя, как внутри расползся ледовый ком. Тонкие, бледные, дрожащие пальцы его птицы, мертвой хваткой вцепились в его запястье.
- Не нужно… - ее голос дрогнул, и она перевела взгляд на его руку, застывшую в воздухе, которую она крепко держала. Изящные пальцы, медленно скользнули к его ладони, с силой обхватив двумя руками.
- Отпусти его. Прошу тебя… – ее голос на мгновение приобрел твердость, а затем плавно сошел на нет.
Он поджал губы, переводя взгляд с бледного лица его красавицы, смотрящей на него с неприкрытой мольбой, на сжавшегося в углу виновника событий сегодняшнего вечера, который продолжал бормотать себе под нос одну молитву, за другой. Ее треклятое милосердие. Он с шумом выдохнул воздух, сцепив зубы, и повел рукой, заставляя тени, схватить жалкое существо у его ног, и поволочь прочь из подвала. Хватка на его ладони стала сильнее, и он, не оборачиваясь к своей птице, сухо проговорил:
- Они выдворят его за дверь. Не более того.
Человеческий крик, поднялся выше на несколько октав, постепенно затихая, и следом послышался громкий хлопок входной двери. Лампочки погасли, вместе с телевизорами, предметы с глухим стуком, опали на пол, и в наступившей тишине, отчетливо прозвучал щелчок дверного замка.

Глава 12.

- Я просил тебя, остаться на верху… Я не многого просил… Вообще первый раз обратился к тебе. Как живые могут так халатно распоряжаться своим существованием?
Рассвет только занимался, и Грейс сидела на диване, укрытая пледом, поджав под себя ноги, держа в руках горячую чашку с чаем, которая делилась своим теплом. Он ворчал, нарезая вокруг нее круги, сложив на груди руки. Вся мебель вернулась на свои места, с его помощью, а следы страшной ночи, скрыл дом, и он был рад, что его птица, не видела не изломанного тела, не брызг крови на обивки кухни. Он пытался не думать о том, что она смогла коснуться его. Это было дико, это было неправильным, и совершенно не укладывалось в картину его мира. Хотя, слишком многое в последнее время, не укладывалось в эту картину. Грейс молчала, невидящим взглядом разглядывая плавающие в чашке чаинки. В ее голове роились сотни мыслей, начиная с того, что происходило здесь, и заканчивая прикосновением.
- Не молчи. – он остановился напротив нее, буравя ее, далеко не дружелюбным взглядом. Она не отвечала, и он глубоко выдохнув, стараясь успокоить себя, снова описал вокруг нее круг. Узкая ладонь, ухватила его чернильное одеяние, заставив, остановится. Он хмуро посмотрел на нее.
- Зачем? – последовал ее вопрос, и взгляд, устремленный в чашку, вновь стал осмысленным. Он чуть ли не с облегчением вздохнул. Он уж начал думать, что его красавица, все – таки свихнулась.
- Зачем что? – резче, чем хотелось, уточнил он.
- Зачем они пришли сюда? – ее голос звучал ломко и, отставив чашку, она спрятала лицо в ладонях.
Из его груди вырвалось раздраженное рычание:
- Ты вздумала их жалеть?
Она молчала, продолжая прятать лицо в ладонях, и он видел, как ее плечи мелко дрожат. Безумная птица. Он резко нагнулся к ней, пальцами подхватив ее подбородок:
- Послушай меня, птица. – рыкнул он. – Они хотели забрать твою жизнь, я забрал их. И не о чем сожалеть.
Ее губы дрожали, а лицо было мокрым. Раздраженно выдохнув, он отпустил ее, резко выпрямившись, заложив руки за спину.
- Иди, освежись, птица. Ты сожалеешь не о том, о чем следует. – резко бросил он, и скрылся в тенях, переместившись в свою обитель. На мгновение ему показалось, что он сделал что –то неправильное. Что – то непоправимое. Стиснув зубы, он подошел к своей балерине, проведя по ней когтем с такой силой, что высек искру. А она продолжала стоять на полке, такая же холодная и молчаливая, как прежде. Глухо зарычав, и подавив в себе желание, разбить и ее тоже, он метнулся к окну, распахнув его настежь, и усевшись на подоконник. Время медленно текло, и он все ждал, когда услышит, как дверь захлопнется, и силуэт его улетающей птицы, покажется в окне. Но минута проходила за минутой. В доме было оглушающе тихо. И наконец, до его слуха дошел легкий звук шагов, и следом скрип распахнувшейся двери. Он приложил лоб к раме, пытаясь успокоить жар бушующий внутри, разъедающий всю его сущность, с какой –то затаенной радостью, осознавая, что она вернулась в свою комнату. Она вернулась, а значит она останется. Он поднял руку, рассматривая свое запястье, будто в первый раз увидел. Ее неосторожное, инстинктивное прикосновение, до сих пор его согревало. Мотнув головой, он резко опустил руку, будто она его предала, и снова повернулся к окну. Не о чем сожалеть. Он устремил взгляд на взлетевшую к солнцу стаю маленьких, черных птичек, и закрыл окно вместе со шторами, погрузив комнату в привычный полумрак, оставив лишь маленькую щелку, для яркого, солнечного луча.

***

Холодные струи воды путались в волосах, скользили по телу, пытались освежить разгоряченный разум. Грейс подставила лицо, с плотно сомкнутыми веками, под воду, пытаясь вновь, в последнее время, бессчетное количество раз, собрать себя вновь по крошечным осколкам, и понять то, что сейчас происходило в ее жизни. Волосы были катастрофически тяжелыми, и хотелось избавиться от них, остричь, что бы голова была легкой. Висок пронзило болью, сравнимой с ударом молота по наковальне, и она обхватила голову руками, сев на корточки, скорчившись под струями воды. События ночи со всей полнотой навалились на нее, желая погрести под своей тяжестью, вбить в зеркальную крышку, последний, прогнувшийся гвоздь. Две смерти, одна покалеченная жизнь, и одна запятнанная не жизнь. Она не винила свое Чудовище, нет. Зверь, живущий в этом доме, не был злом в чистом его виде. Этот зверь обладал и зачатками благородства, и своими, не всегда верными, но принципами. Этот зверь не делал зла, ради своего удовольствия, наслаждения или самого культа зла. И смерть этих людей… Он не защищал себя, они не были хозяевами здания. Он не защищал дом, они не угрожали ему. Он мотивировался только ее защитой, и только ее спокойствием. Почему – от этой мысли стало горько. Теперь, ей стали понятны все мотивы ее городского знакомого. И его доброжелательность, и поездка в Манчестер, и то, что он оказался рядом с ней в Банке. И особенно его расспросы, и интерес о проклятом доме. Все мотивы, прозрачны, как стекло. Грейс уткнулась головой, в прохладный, белоснежный борт ванной. Мысли вновь вернулись к Чудовищу. Он так отчаянно отбивался от нее, будто ему казалось, что он пересек невидимую грань. Ему нужно объяснить… Объяснить все, что касалось ее жизни. Он имел на это право. Она знала, что он привязался к ней, так же, как и она к нему, и когда – нибудь… Он должен знать правду, всю, до последней крупицы, до последнего камня. Все то, что она долгие годы скрывала ото всех, отгоняла от себя, но что все равно возвращалось. Она резко открыла глаза, чувствуя, что внутри нарастает стальная уверенность и решимость. Это нужно сделать, что бы обезопасить. Не только себя, но и его… Зверь извне не предсказуем. Зверь извне, не знает что такое благородство, ему не ведома жалость, и он готов на все. Грейс сжала губы в нить, поднимаясь на ноги. Она малодушна, но она сможет быть храброй, что бы суметь рассказать, что бы спасти… Слова. Иногда произнести их страшнее, чем совершить действие. Закрутив вентиля, она наспех вытерлась и, одев халат, вышла из ванны. Окна в комнате, были распахнуты настежь, и она обхватила плечи руками, чувствуя, как с каждым шагом тает ее уверенность. Подхватив стоящий на комоде стакан с водой, который она, как в бреду, взяла с собой с кухни, она открыла дверь. Где быть Чудовищу, как не в своем логове. Подавив судорожный вздох, она пошла к нему, чувствуя, как подкашиваются ноги. Шаг. Второй. Никогда шаги не давались ей так тяжело. Одни удар сердца. Второй. Он поймет. Вдох – выдох. И ложь, недосказанность, рассыплется прахом. Стук в приоткрытую дверь, показавшийся в тишине, ударом тарана о бревенчатый тын. Все встанет на свои места. Он был здесь, как она и предполагала. Его острое лицо было непроницаемым, и только подрагивающий уголок губы, показывал его скрытую нервозность. Он стоял, прислонившись к подоконнику, и его когти выстукивали неровную мелодию по покрытому трещинами дереву.
- Я… Мне… - на мгновение, прикрыв глаза, она мотнула головой. – Хотела с тобой поговорить.
На его лице проступила смесь удивления, неверия, интереса и тщательно скрытого восторга.
- О чем? – он по-птичьи склонил голову на бок, рассматривая ее. – Снова о них?
Прекрасна, как… Он никак не мог подобрать сравнения, лишь пытливо, лениво скользя по ней взглядом. Светлые, влажные волосы, шелком, рассыпаны по точеным плечам. Бледное, идеально очерченное лицо. Плотно сомкнутые губы, и лихорадочно горящие глаза. Прекрасна.
- И о них тоже. – она кивнула, собираясь с мыслями. – Ты не виноват в их смерти. Они сами… пришли… Они пришли, зная, что у дома есть Хранитель. Зная, что этим действием подписывают себе приговор. Я просто хочу, что бы ты знал.
Он слегка кивнул ей, благодаря за эти слова, которые не были для него пустым звуком. Он с настороженностью, проследил за ней взглядом, пока она подходила к кровати, и осторожно садилась на самый краешек.
- Но на самом деле, я пришла за другим… - она не смотрела на него, разглядывая стакан с водой, который она крутила в своих руках. – Я пришла потому, что ты должен знать правду. Ты говорил, что хочешь знать о другом чудовище. И я хочу, что бы ты узнал его.
Он поднял вверх бровь, не веря тому, что слышит. Что заставило ее, устроить минуту откровений? Осторожно, боясь ее спугнуть, он сел на корточки, в тени, неподалеку от нее. Она нервничала, не была уверенна в том, что поступает верно. Он чувствовал не навящевый аромат сандала, витающий в воздухе. Нужно было что – то сказать. Что – то, что добавит ей уверенности.
- Я – мертв. Ты можешь рассказать мне все, что посчитаешь нужным. – проговорил он, гордый тем, что смог выудить из себя, что –то смутно похожее на человеческую поддержку, но почти тут же стушевался. В ее глазах скользнуло что – то, чего он не смог прочитать, но он точно был уверен, что ожидала она услышать нечто иное. Лучше бы молчал.
- Не имеет значения, мертв ты или нет, в буквальном смысле. Для меня – ты живее всех живых. – она горько усмехнулась. – И поверь намного добрее и честнее, чем другое чудовище. – она на мгновение затаила дыхание, и быстро, сбивчиво продолжила. – Я говорила тебе, уже не однократно, что наступит минута, когда мне придется уйти. Не из-за тебя, не из-за чего –то иного, лишь только из-за зверя, который рыщет в поисках меня. Он не предсказуем, он может сделать все, что угодно. Поджечь дом, разрушить его, снести не оставив даже камня. Я не хочу… Не хочу, что кто – то пострадал, по моей вине. Он придет за мной. Не сегодня, не завтра, но придет, потому что он знает, что мне негде спрятаться. Нет на земле места, где я могу быть в безопасности. Он чует меня, всегда идет за мной по пятам, всегда ищет и всегда находит. Ему не нужна моя смерть, ему нужна моя жизнь. Что бы держать, в каленных тисках, не давая освободиться ни с помощью смерти, ни с помощью… Он будет мучить меня, пытать, издеваться… Он не ведает жалости, не ведает милосердие. Оно чуждо ему. Он живет только своими желаниями, и своей ненавистью. Он найдет меня. Рано или поздно, но найдет и придет за мной. Сюда. К тебе.
Она говорила, и аромат лилий заглушал другие звуки, искажал пространство, наполнял комнату необузданным, животным ужасом. Так чувствует себя загнанная лисица, которая уже не может щерить оскаленную пасть на свору, которая бросается на нее. Ее тело дрожало, глаза остекленели, покрылись матовой поволокой воспоминаний. Тонкие, изящные руки, сжали стакан с такой силой, что стекло рассыпалось, но она даже не заметила этого. По бледной коже, стекала кровь вперемежку с водой, и крупицы осколков, осыпались на пол, кристаллами блестели на коже. Лилии сводили с ума, ровно так же как и ее сбивчивые объяснения. Ему нужно было увидеть, что бы понять, и помочь ей. Она была готова довериться ему. Он резко поднялся на ноги, одним рваным, резким движением, оказавшись напротив нее. Протянув руки, он с силой сжал ее ладони, стиснув зубы, зажмурившись, чувствуя, как ее воспоминания, вливаются в него, подобно ядовитому дурману. Отрывки, рванные но, тем не менее, понятные ему. Ей придется прожить их еще раз, поделившись с ним. Воспоминания не касались ее жизни в целом, сконцентрировавшись лишь на ее разъедающем, мучительном страхе. И он видел. Добродушное, мужское лицо. Теплая, подкупающая улыбка. Блестящие озорством глаза. Герой, рыцарь, из детских сказок, который без боязни бросается на дракона, что бы спасти принцессу. И это зверь? Обласканный славой, вниманием, павлин с радужным хвостом, на фоне которого, остальные, лишь блеклые марионетки. Он чувствовал эмоции воспоминаний его красавицы, которые она испытывала в тот момент. Защита, и ее личное долго и счастливо. Побег из дома, прыжок с балкона в руки рыцаря, который из раза в раз, только и дел что говорил и доказывал свою привязанность, свою любовь и свою защиту. Бесчисленные разговоры под звездами о ярком, красочном будущем. Робкие, застенчивые, целомудренные поцелуи и объятия. Новый дом, похожий на обертку от конфеты. Белоснежный, мерцающий от влаги прибрежный песок, который омывают сапфировые волны, и маяк. Прогулки под луной, веселая возня среди диванных подушек, маленькие сюрпризы, и полнота, с приторным ароматом карамели и патоки. Внутри неприятно кольнуло, а запах доводил до зубодробильного скрежета. Он никак не мог понять, почему? Где она увидела страшного, преследующего зверя? Где это животное? Ее воспоминания набирали обороты, картинки, звуки, ощущения, сливались между собой, коверкали пространство, искажали чувства. Слишком много эмоций, слишком много чувств, слишком… Он сильнее стиснул зубы, вбирая в себя, крупица за крупицей, все то, что ей приходилось проживать вновь. Первая клетка птицы. Сахарный дом, стал наилучшей клеткой. Запрет за запретом, животная ревность, исходящая от ее зверя, который начал проявляться. Амбарный замок на двери, плотные, железные жалюзи на окнах. Удар, крик, еще удар и удар, пока не перестанет сопротивляться, пока жалкой, истерзанной ланью, не упадет у его ног. Носок ботинка, с металлической оплеткой, и жгучее, чудовищное удовлетворение, восхищение деянием своих рук, наслаждение, подобное проникновению амброзии под кожу. Зверь любил ее, Чудовище знало об этом наверняка, но любил жуткой, извращенной любовью, а воспоминания меж тем катились дальше, не останавливаясь, не давая выходцу из мира теней, ни одного мгновения передышки. Подвал. Капли воды. Железная кровать, с дырявым матрасом. Наручники, одним концом прикованные к батарее, а вторым к покрасневшей, натертой, когда – то белоснежной лодыжке. Всклоченные волосы, покрасневшие, запавшие глаза, разбитые губы. Мужской смех, удары железным прутом по батарее, заставляющие дергаться скорчившуюся фигуру на полу. Унижение, боль, и вечная темнота. Тонкая игла, найденная в матрасе, и спрятанная в щель между стенами. Попытка побега. Разбитые в кровь костяшки пальцев, безысходность, от неудачи, и снова подвал, наручники, кровать. Крики, удары, кровь, оросившая стену и пол, рубиновыми каплями. «Ты будешь со мной вечность!». Слова полыхают огнем, на голой, серой стене. Протяни руку, и она вспыхнет. «Убей меня!». От крика полного мольбы, ненависти, злости и безысходности, должны были рассыпаться стены, погребая под собой зло, но они оставались, также стоять, все так же потонув в молчании. «Ты будешь со мной вечность». Чудовище не мог больше выносить того, что видел. Хотелось разбить, уничтожить любое напоминание об этом. Встретить зверя, разорвав его на мелкие куски, заставив страдать, заставив, испытывать смертельный, всепоглощающий ужас. Хотелось убраться из этой комнаты, из этого дома, что бы найти, отомстить. Хотелось перестать чувствовать то, что ощущала его птица, но когти казалось, приросли к ее ледяной, дрожащей ладони, не давая ни отдернуть руку, ни двинутся с места. И вновь подвал, темнота и единение с болью. И зверь, в руках которого извивается еще совсем девчонка, в разодранной рубашке, и рваных джинсах. «Убить ее? Убить твою подружку?» Лилия заполоняют все пространство, и фигурка, посаженная на цепь, неистово дергается, моля о спасении, клянясь, убеждая, что она будет полностью в его власти, что она не будет сопротивляться. Смех, с металлическим привкусом, и хруст, от которого тело девчонки замирает, кулем валясь на промозглый пол. Крик, от которого лопаются барабанные перепонки, зависает в воздухе, отбивается от стен, нарастая, не прекращаясь, сливаясь со смехом, перекрывая звук шагов, и скрежет двери, погружая комнату в густой, чернильный мрак. Запах смерти, запах лилий, запах боли, запах мака. Тонкий штырь, выдернутый ценой ногтей, из шарниров кровати. Быстро, пока не увидели, быстро пока не догнали. Схватить, звякнувшие ключи, вперед к открытому окну. Перевалиться через раму, в глазах темнеет от боли. Бегом, бегом в машину. Дрожащие руки, рев мотора, визг шин, сорвавшегося с места автомобиля. Как можно дальше, как можно быстрее, чтобы не нашел. Помощи нет. Отец чудовищного зверя – мэр. Города, слившиеся в цветистое пятно, события, и инстинкт, обострившийся до чутья, знающий от куда прибудет опасность. В воздухе, во взгляде, в мелочах, скрытых простому глазу. С места на места, что бы спасти свою жизнь, не от смерти, а от ужаса, безысходности и темноты. Смерть была бы избавлением, но он не позволит. Бегом, не останавливаясь, никому ничего не говоря, что бы спасти. Час за часом, день за днем, из месяца в месяц. Чудовище силой заставил себя отдернуть руку, отходя на шаг от нее. Внутри пылало пламя, которое сейчас было невозможным затушить. Больше, она не будет бояться. Ненависть, ярость, бессилие клокотало, норовя пролиться через край. Это было не в его силах, но он ненавидел себя за то, что ему не довелось узнать ее раньше. Оградить, защитить, избавить. Губы приподнимались в оскале, и из груди рвался бессильный рык. Она стояла бледная, дрожа с головы до ног, и аромат лилий завихрился, нарастая с каждой секундой.
- Спасибо, за… - он старался подавить гнев в голосе, который никак не относился к ней. - …откровенность.  Тебе нужно перестать боятся, этого зверя, в людской шкуре, и перестать искать пути отступления. Я смогу… - он облизал губы. – … защитить тебя, всеми доступными способами, не в зависимости от обстоятельств.
Она подняла на него глаза, в которых застыли слезы. Только что, она пережила самые страшные, самые безнадежные минуты своей жизни. Ей казалось, что внутренности стали обжигающе горячими, стянувшись в тугой узел, и ужас заполонил каждую клеточку тела. Безотчетно хотелось броситься вон, схватив тот маленький скарб, который всегда присутствовал с ней, и бежать без оглядки, как можно дальше. Пересилив себя, она смогла подавить это желание. Пока что все в порядке. Пока, она в полной безопасности, и зверь не знает где ее искать. Пока, она может вновь на мгновение почувствовать себя обычным человеком. Только пока. Услышав его голос, в котором сквозила злость, она подняла на него взгляд. Его глаза лихорадочно блестели, а ладони сжимались в кулаки, и вновь разжимались, царапая когтями пепельную кожу. По каким – то неведомым признакам, она поняла, что он увидел все то, что пришлось ей пережить. И его слова… Казались волшебным наваждением, истиной в последней инстанцией. Возможно потому что, скрываясь, она ни от кого не слышала таких слов, не чувствовала такого безотчетного участия, к своей жалкой жизни. Его слова, показались волшебной дверью, в которую хотелось зайти, свежим источником, после многолетней жажды. Внутри зазвенела, задрожала стальная струна, и одни безотчетным порывом, она кинулась к нему, обвив его нескладную фигуру руками. Не было привычного холода, не было вязкой, темной субстанции. Была теплая плоть, живая и выразительная. И едва уловимый, не навящевый запах… Она ненавидела пыль, которая казалось, преследовала ее, с того момента, как она в первый раз оказалась в подвале. Но сейчас, преображаясь, искажаясь, смешиваясь с запахом старых книг, идущим от него, он знаменовал надежду, знаменовал защиту. Она крепко зажмурилась, с силой вжавшись в его грудь, которая нервно, неровно вздымалась, стараясь, успокоится, перенять хоть немного его мистического, зыбкого спокойствия и силы. Чуть – чуть, пока Чудовище не оттолкнет, глупую, испуганную, поломанную девчонку. Но он не думал этого делать. Когти ласкающим движением пробежали по ее волосам, опустившись на плечи. Он прикрыл глаза, успокаивая ее, понимая, принимая, в безотчетном, защитном жесте, не монстра, но человека. Аромат лилий постепенно растворялся, исчезая из комнаты полной теней, и в воздухе, робко повеяло корицей, мятой и яблоком. Он медленно вдыхал этот аромат, думая о том, что он мог бы стоять в этой комнате, с ней, прижимающейся к его телу, остаток своей вечности. 

Глава 13.

« Тускло мерцающие свечи, в начищенных до блеска канделябрах. Светло – ореховые панели на стенах. Ярко – горящий мраморный камин, на полке которого с едва различимым, сквозь бушующее пламя и треск дров, шорохом опускаются песчинки в потускневших песочных часах. Пушистая, медвежья шкура, распластанная на деревянном полу. Резной, круглый, кофейный столик, на котором стоят два хрустальных бокала, с разлитым, алым вином. Обитые парчой, массивные кресла, повернутые к огню. В одном, вальяжно облокотившись на спинку, сидел мужчина, устремив немигающий взгляд на огонь. Во втором, тот самый, черноволосый юноша из воспоминаний, закинув ногу на ногу, неспешно курил сигару, не отводя взгляда от камина. Опять пришельцы. Для чего? Он не знал, продолжая наблюдать за своими, вновь возникшими воспоминаниями о прошлых жильцах.
- И что же, они сказали о твоей внезапной женитьбе? – мужчина в первом кресле, резко повернулся к своему оппоненту. Тот, сжал губы в тонкую линию, едва различимо проговорив:
- Не знаю, дорогой барон, и не думаю, что хочу узнать об этом. Завтра вечером, экипаж унесет меня как можно дальше от сюда, вместе с моей супругой.
- И куда ты собираешься?
- Как можно дальше. В Лондон. У меня есть там вложения, достойные моему рангу, и званию.
- А что же супруга?
- Коллетт, готова пуститься со мной в любую авантюру. Я знаю, к чему вы клоните барон, ей не нужно ни мое золото, ни мой статус.
- Похвально, похвально, Виконт. – подняв бокал, он отсалютовал им, своему собеседнику. – Но я не стал бы, недооценивать коварство женщины. Прошло благотворное время трубадуров, и золото принимает все большую и большую ценность. Но я приму на веру твои слова. Не обижайся, я всего лишь беспокоюсь о твоей жизни. Я надеюсь, что ты не забудешь своего старого друга, и будешь писать мне хотя бы раз в месяц. Ты можешь рассчитывать на мою поддержку, в любом деле.
- Я благодарен Вам, барон. – юноша склонил голову, затушив сигару, и делая глоток вина.
- Здесь она не нужна. Мы слишком давно друг друга знаем. – барон пожал плечами.
- Бесспорно. – на тонких губах юноши, обозначилась едва уловимая улыбка. – Мне жаль, что мне не удалось познакомить Вас с Коллетт. Вы смогли бы отметить ее острый ум и превосходные манеры. А ее голос, барон, под аккомпанемент фортепиано… Вы бы поняли, мою непреклонность с догмами моей семьи.
- Ах виконт, да ты безнадежно влюблен. – барон хохотнул, ударив себя по ноге. – Мне тоже жаль, но я поверю тебе на слово. Мне ничего не остается, как пожелать вам обоим удачи.
Виконт склонил голову, выражая благодарность, и поднялся со своего места:
- Что же, мой экипаж прибыл, добрый друг, и мне пора.
- Я не говорю тебе «прощай», я говорю тебе «до встречи», виконт.
- До встречи, барон.»
Громкий, пронзительный «мяв», заставил его резко открыть глаза, взвившись как стрела с тетивы, со стола, на котором он развалился, пока его красавица была поглощена очередной книгой. Он оглянулся, в поисках звука, и наконец, его взгляд наткнулся на его птицу, которая стояла, пряча улыбку, и опустив глаза в пол. В ее руках, заботливо укутанный в ее толстовку, сидел тощий, мокрый, маленький… кот. Его брови поползли вверх, и он брезгливо оглядел дрожащий комок:
- Что это?

***

Дождь с самого раннего утра барабанил по крыше, не останавливаясь ни на мгновение. Грейс блаженно раскинулась в гостиной, на излюбленном диване, закинув ногу на спинку. Ее Чудовище материализовалось за ее спиной, но она лишь слегка повернулась голову, привыкшая к его резким приходам, и таким же резким уходам.
- Ты хотела выйти сегодня. – констатировал факт он, подходя к окну.
- Не летная погода. – она слегка улыбнулась, подтянув к себе книгу, лежащую на столе. – В такие дни, нужно заворачиваться с головой в одеяло, брать в одну руку чашку чая, а в другую книгу, и наслаждаться.
Грейс устроилась поудобнее, устремив взгляд поверх корешка, следя за своим хранителем, который переместился к столу, усевшись на столешницу, скрестив ноги по – турецки. Она подавила улыбку, заметив его вскользь брошенный тоскливый взгляд. 
- Что ты читаешь? – послышался его голос, и она повернула к нему голову.
- Консуэло. – она помахала перед ним вытертой обложкой. – Обожала ее в детстве, решила устроить несколько часов ностальгии.
Он фыркнул, откинувшись на столешницу, распластавшись по всей поверхности стола, закинув руки за голову, и прикрыв глаза. Она отметила, что ее Чудовище выглядит уставшим и вымотанным, и решила не разрывать эту минуту спокойствия и тишины, погрузившись в тускло пропечатанные строки. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь шорохом переворачиваемых страниц, да ее дыханием. Она не знала, сколько прошло времени, прежде чем, в канву спокойствия, вплелся новый звук. Тихое, едва различимое, слабое мяуканье. На мгновение ей показалось, что это всего лишь взбунтовавшееся воображение, но мяуканье снова повторилось. Резко поднявшись, и отложив книгу, она повернулась к Чудовищу.
- Ты слышал? – осторожно спросила она, оглядывая его фигуру.
В ответ раздалось молчание. Он продолжал лежать на столе, не меняя позы, все так же с закрытыми глазами. Раздумывая над тем, могут ли мертвые сущности спать, она махнула на него рукой, поднявшись на ноги, и скользнув к двери, открыв ее настежь. В воздухе сквозила хвойная свежесть. Выйдя на крыльцо, Грейс остро оглядела сад. Боковым зрением, она заметила едва уловимое движение. Прижавшись к фасаду, едва различимый, из-за высокой травы, дрожал маленький, мокрый комочек. Котенок. Грейс, прикусила губу. Как он мог попасть сюда? Она всегда мечтала о том, что будет приходить домой, и встречать ее будет урчащий, ласковый зверь, но этого было не дано… Она давно похоронила надежду на прекрасного принца, но вот кошка… Это было не вытравить. И сейчас, маленькое животное нуждалось в ней. Она затаила дыхание, нервно сжав пальцы. Мы в ответе, за тех, кого смогли приручить, и если она заберет его к себе, то… Как бежать? Как спасаться? Бросать его здесь, одного?
«Тебе нужно перестать боятся, этого зверя, в людской шкуре, и перестать искать пути отступления. Я смогу защитить тебя, всеми доступными способами, не в зависимости от обстоятельств.»
Голос Чудовища, звучал в ее голове, и на мгновение, зажмурившись, она быстро подошла к комку, который задрал вверх острую, чумазую мордочку и, собрав, казалось последние силы, испустил пронзительное мяуканье. Она протянула к нему руку, провела ладонью по мокрой шкурке, и получила в ответ, едва различимое, боязливое урчание. Она тяжело вздохнула, продолжая гладить его, стараясь решиться.
- Была – не была… - едва различимо, сама себе сказала она и, стянув с себя толстовку, завернула его в ткань, подняв на руки, направившись в дом. Малыша следовало успокоить, накормить и вымыть. Но для начала… Она остановилась напротив стола, на котором устроилось ее Чудовище, раздумывая, как половчее, показать ему находку, и следует ли его будить. В ответ на ее мысли, котенок испустил пронзительный, громкий «мяв», и Чудовище резко открыв глаза, взвился на ноги, оглядывая комнату. Наконец его взгляд переместился на нее, и она опустила глаза, пряча улыбку.
- Что это? – в его голосе сквозила брезгливость.
- Кот. – она пожала плечами, подняв на него взгляд. – Оставим его себе?
- Здесь? – его глаза расширились, и ей казалось, что если бы он был жив, то схватил бы инфаркт, как минимум.
- Я буду за ним следить, и жить он будет у меня в комнате. – она поглядела на него, из полуопущенных ресниц, думая о том, что это очень напоминает «семейную сцену».
- Тебе мало живности? – он скрестил руки на груди, буравя взглядом кота, который устремил на него пронзительные, вертикальные глаза. – Ты можешь следить за домом. Смотри, какая живность. – он постучал когтем по столу, и дом отозвался едва различимым дрожанием, недовольный  таким сравнением.
- Дом – не живность! – возмутилась она, сильнее прижимая к себе котенка. – Мы не можем его выгнать, снова на улицу. Ему некуда идти. Ну, пожалуйста.
Что – то в ее словах, заставило его насторожиться, и он глубоко вздохнул, с силой проведя ладонями по лицу, и наконец, ответил:
- Будь, по-твоему, птица. Но, я следить за ним не буду.
- Не будешь. – покладисто согласилась она, и ее лицо озарилось улыбкой, обращенной к нему.
Он фыркнул, отвернувшись к окну, только что бы не чувствовать, вновь охватившую его неловкость, устремив взгляд на распустившиеся розы, на лепестках которых, блестели капли дождя. Привычный уклад его не жизни, состоящий из одинаковых действий, желаний и мыслей, окончательно разрушился, и он плохо представлял себе, что будет дальше. Да и имело ли смысл думать об этом «дальше»? Фарфоровая девичья щека, вжалась в его предплечье, окутав всю сущность живым теплом, и терзания, вновь ушли на самый последний план, развеявшись, как дым. «Сейчас», было много важнее и нужнее, чем пресловутое, далекое «дальше». Он опустил глаза, встретившись с ней взглядом. Светло – серые, с лучистыми искорками, против пустых, неестественных и чернильных.
- Не ластись ко мне. – уголки губ, слегка дрогнули, а нос сморщился.
- Это девочка. – Грейс и не думающая отступать, проигнорировала его выпад, и приподняла котенка, который урча как трактор, спрятал голову в изгибе ее руки. – Как мы ее назовем?
- Мы? – он почувствовал как внутри, что то с силой натянулась, того и гляди лопнет.
Она утвердительно кивнула, все так же прижимаясь к нему. Он слегка нагнулся, протянув руку, осторожно, когтем проведя по грязно – серой шкурке. От чужого прикосновения, зверь приподнял острую, измазанную уже высохшей грязью мордочку, с огромными, зелеными глазами. Острые, светлые уши дрогнули, маленькая, розовая пасть раскрылась, испустив молчаливое шипение.  Зверь был таким же маленький, изящным и юрким, как и девочка из воспоминаний. Подумав всего мгновение, он предложил:
- Крессида?
- А если сократить, и называть ее Крес? – Грейс вновь подняла на него взгляд.
Он усмехнулся, и выставил перед ней указательный палец, увенчанный острым когтем, проговорив:
- Будет Крес, но я все равно не буду за ней следить.

***

- Птица!!! Твоя кошка носится за мной, как чумная!!! Она разорвала мои портьеры!
- Ты их сам порвал, когда злился. – парировала Грейс, занятая рукоделием. – У тебя предвзятое к ней отношение. 
- Ничего подобного. – рыкнул он. – Смотри. – он поднял полы своего одеяния, за которыми показался, охотившийся на него, белоснежный, после мытья, и принявший приличный вид, после регулярной кормежки, комок.
- Ты нравишься ей. – Грейс пожала плечами, старательно скрывая улыбку. – Это же прекрасно.
- Ничего прекрасного. – он скривился, резко развернувшись вокруг своей оси, когда котенок прыгнул на него. – Мышей – не ловит. Мух – не ловит. Повсюду шерсть. И никогда не знаешь, из-за какого угла она выпрыгнет, как черт из табакерки.
- У нас есть мыши? – она подняла на него глаза.
- Нет. – он стушевался, но быстро нашелся. - Ну а если бы были?
- Если – хорошее слово. – она усмехнулась, снова склонившись к материи в ее руках, и вытянула иголку.
- Что ты опять делаешь? – он снова круто развернулся, спасаясь от нападения, и быстро прошел к столу, сев на его краешек.
Грейс загадочно улыбнулась и, сделав еще несколько петель, оторвала нитку, протянув ему веревку, на которой болталась матерчатая бабочка.
- И что это? – он поднял брови, забирая из ее рук веревку.
- Игрушка. – она пожала плечами.
- Игрушка для… - он не успел закончить.
Кошка с фырканьем и урчанием, кинулась на бабочку в его руках, вцепившись всеми когтями разом. Резко выпустив веревку из рук, и проводив животное взглядом, хмуро воззрился на Грейс, щеки которой залил румянец.
- Ты – сноб. Тебе же нравится Крес. Ты ночами с ней играешь, думая, что я не вижу. – она запустила пальцы в волосы.
Он открыл рот, и тут же закрыл вновь, хмуро оглядывая ее.
- Ведешь себя, как мальчишка. – Грейс положила ладонь на его колено.
- Предпочитаю не привязываться к «живущим». – ответил он, вздернув вверх подбородок, старательно не замечая, теплую ладошку.
- Ко мне же привязался. – она лукаво улыбнулась, смотря на него из-под полуопущенных ресниц. – И в этом, нет ничего плохого. Это же прекрасно, когда есть кто – то, кто рад тебя видеть, слышать, ощущать. Кто слушает, и понимает. Это – самый великий подарок Жизни, которого многие лишены.
Он молчал, а острый коготь рисовал аккуратные узоры, на матово – бледной коже.
- А ты, птица? – осторожно спросил он.
- И я привязалась к тебе. – она пересела к нему поближе, тоже сев на край стола, впрочем не убирая руки, и начав болтать ногами. – Я очень давно не ощущала такого участия, более того… - она резко замолчала, чувствуя, как вспыхнули щеки, и опустила глаза.
Он повернулся к ней, рассматривая точеный профиль, не став больше задавать вопросы. К чему они? «Сейчас», только это играло хоть какую – то роль. «Сейчас», было правильно и спокойно, и она была права во всем.
- Знаешь, я очень давно не звонила Хисти. – послышался ее голос, и он вынырнул из своих мыслей, внимательно слушая. – И мне кажется, что что – то происходит в ее жизни, и это что – то, не очень хорошее.
- Я не понимаю тебя. – едва различимо ответил он, слегка прищурившись.
Она подняла левую руку, коснувшись груди, и просто ответила:
- Беспокойство внутри.
- Сходи в город. Позвони ей, и твое беспокойство пройдет. Иди прямо сейчас. – он перевел тоскливый взгляд на окно.
- Спасибо. – на ее губах появилась едва уловимая улыбка.
Он просто кивнул, сильнее сжав губы. Каждый раз она уходила, и каждый раз он не мог отделаться от мысли, что больше не увидит ее, что в один прекрасный миг, она обманет, и улетит, не поверив его словам и добрым намерениям. И он вновь останется один. Тонкие пальцы, коснулись его щеки, от чего он вздрогнул.
- Я вернусь. – светлые глаза, лучились светом и пониманием.  Он прикрыл глаза, позволяя маленькой, осторожной ласке, уничтожить все сомнения.
- Вернешься. – едва слышно согласился он.

***

Дождь лил как из ветра, размывая очертания Честерфилда. Бесконечные потоки воды, и тяжелые, натужные раскаты грома, заставляли людей, сжавшись под зонтами, в кратчайшие сроки преодолевать расстояние до своих домов. Тускло мерцающие фары машин, разбрызгивали воду, заливая тротуары, и резкие звуки клаксонов, были едва слышны. Сильнее натянув на голову капюшон, Хисти пересекла проезжую часть, бросившись в переулок, срезав путь до дома. Рабочая неделя выдалась на редкость тяжелой, и она грезила, как сможет в уикенд, выбраться из душного города, на лоно природы. Но погода, относительно подпортила ее планы, если верить метеорологам. Наступив в лужу, и чертыхнувшись сквозь зубы, из-за промоченной штанины, она поглядела на разверзнувшееся над ней небо. Еще пара переулков и она, наконец, оказалась под козырьком, родного дома. Мокрыми, окоченевшими пальцами, достав ключи, с висевшим на нем брелоком, она юркнула в подъезд, за несколько секунд преодолев лестничные пролеты до третьего этажа. Замок как всегда заел и, провозившись с ним, она, наконец, открыла тяжелую, скрипнувшую дверь, оказавшись дома. Дом, как много в этом звуке. Скинув насквозь мокрые балетки, Хисти, прошла до кухни, включив чайник. Чертов дождь. Одежда неприятно липла к телу, а в голове все еще звучали отзвуки бесчисленных обменов любезностей. Не о такой жизни мечтала Хисти. Ей хотелось чего –то донельзя простого и теплого. Маленький домик, затерявшийся, где ни - будь в холмах. Поле, укрытое ромашками. Толстые, красавицы пеструшки, вальяжно квохча бродящие под навесом. Рыжая корова, с ласковыми, добрыми глазами. Звонко лающий, черно – белый пес, с висящими ушами. Красавица дочка, в ситцевом платье. Хисти перевела тоскливый взгляд, за окно, где раскинулась махина дома, и тряхнула головой. Когда ни - будь, так и будет, а пока, нужно ценить то, что имеешь. Переодевшись в сухую одежду, и закинув мокрые вещи в барабан стиральной машины, она уселась на кухне, поджав под себя ногу, и занялась расчетами своей жизни, выписанными в толстую тетрадь. Цифры никак не желали останавливаться в голове и, помассировав виски, она заварила себе кофе, включив музыку в плеере, снова склонившись над тетрадью. Она не услышала, как щелкнул замок, не слышала, как скрипнула, открываясь, входная дверь. Тяжелые шаги, пересекли заваленный вещами и коробками коридорчик, миновали открытую дверь в комнату, от куда виднелась не заправленная кровать и остановились напротив кухни. Тяжелая, холодная рука, опустилась на ее плечо, и Хисти сорвалась с места. Ее крик, слетел с губ, заглушенный рукой в кожаной перчатке, который так никто и не услышал. Визитер, склонился к ее шее, скорее промурлыкав, нежели произнесся:
- А теперь, Хисти, ты расскажешь мне, где находиться Грейс.

Глава 14.

Ветер обдувал лицо приятным, ласкающим движением. Пыль из-под колес, поднималась, оседая на разношенных кроссовках. Грейс размеренно крутила педали, с силой сцепив зубы, чувствуя внутреннее напряжение и беспокойство. Первая ее мысль была о том, что зверь пришел к Хисти, но такого просто не могло быть. Зверь не знал, что они близки с Хисти. Зверь не знал, где живет Хисти. И зверь не стал бы искать ее. Грейс сильнее вцепилась в руль, до ломоты в суставах. Она надеялась, что просто одно на ложилось на другое, и ее паранойя, в очередной раз, сыграла с ней дурную шутку. Сейчас она услышит металлические гудки, следом голос подруги, и та пожурит ее, за глупое беспокойство. Она почти слышала, голос Хисти в ее голове, который говорил: «Брось. Что со мной может случиться? Лучше побеспокойся о себе». Фантазия была настолько яркая, что Грейс чуть ли не с облегчение вздохнула, и приостановилась. Может быть, и не стоит ехать и звонить раньше положенного срока? Она тряхнула головой. Нет. Лучше перестраховаться, и удостовериться наверняка. Да и Чудовище… Она хотела как – то его отблагодарить, но смутно представляла, что ему может понравиться, да и что ему вообще нужно. В лавку цыганки, ей заходить определенно не хотелось, а уже что говорить о встречи с Джеком… Она мысленно вздрогнула, отгоняя от себя воспоминания о той, страшной ночи. Кошмары о ней, еще долго мучили ее, она неизменно просыпалась, краем глаза видела свое Чудовище и, успокаиваясь, снова забывалась зыбким, стеклянным сном. Ее Чудовище… В ушах застучали, сказанные им слова, такие простые, в которых не было ни капли лицемерия и фальши. «Я смогу защитить тебя». Из сизой дымки, в глубине разума, возникли острые черты лица, и она почувствовала, как страх за подругу медленно сходит на нет, оставляя после себя лишь теплоту. Ее Чудовище… Как абсурдно глупо, как безумно наваждение… Она мотнула головой, отгоняя от себя непрошенные мысли, которые она тщательно скрывала даже от себя. Глупость какая, полюбить своего тюремщика, который не жив, который… Она выдохнула, сморщив нос. Покосившаяся вывеска с надписью «Форествуд», осталась далеко позади. Город встретил ее послеобеденной размеренностью. Лишь несколько фургонов, неспешно катились по главной дороге, люди сновали по тротуарам, изредка останавливаясь, что бы переговорить друг с другом. Одновременно и прелесть и проклятие маленького города, что все знают друг друга, слишком хорошо. Грейс миновала сегодня не работающий ломбард, который уставился загадочными окнами, на проходящих мимо людей и, свернув на объездную дорожку, сильнее заработала педалями. Вдалеке показался «Колодец желаний». Дрожь пробежала по телу девушки, и чем ближе она подъезжала, тем сильнее она становилась. На ступенях, устремив взгляд на солнце, стояла цыганка. Она так же была одета в черные одежды, и украшения на ее пышной, с воланами юбке, издавали едва слышный звон, от прикосновений ветра. Сегодня на ней не было косынки, и густые, черные, как смоль волосы, собранные в высокую, замысловатую прическу, блестели под лучами солнца. Сорванный с шеи, алый, газовый шарф, лежал у ее ног, и красные, взбухшие шрамы, от подбородка до ключиц, казался клеймом, выжженным на белоснежной коже. Грейс проехала мимо Рады, но цыганка даже не повернулась в ее сторону, все так же продолжая смотреть на вверх, и печать скорби навсегда въелась в черты ее лица. Грейс проехала мимо, не зная, что сегодня цыганку в последний раз видели в городе. Что сегодня она собрала свой нехитрый скарб, и канула в небытие, не имея возможности находиться в месте, где ее единственный ребенок свел счеты со своей жизнью.
Остановившись около полинявшей от солнца телефонной будке Грейс, поставила велосипед на подножку, и зашла внутрь. Глубоко вдохнув, она достала из заднего кармана джинс монеты, закинув их в автомат, и сняла трубку. Достаточно долго на другом конце слышались монотонные гудки, и она уже собралась повесить трубку, решив, что Хисти нет дома, но…
- Алло. – женский голос был натянутым, и почти таким же монотонным, как и гудки.
- Хисти, это я, привет. – Грейс сильнее сжала металл трубки, оглядывая местность сквозь стекло.
- Привет.
- Я… я соскучилась, и хотела узнать, как ты? – Грейс нервно сглотнула.
- Все отлично.
- Ты уверенна?
Что – то было неправильным. Ее голос, был подобен натянутой тетиве на луке. Грейс облизала пересохшие губы. В трубке послышалась возня, сдавленный писк, а затем сорвавшийся голос Хисти, прокричал:
- Убирайся из города! Он знает, что ты здесь!
Два громких выстрела, звоном разбились в тишине. Грейс замерла на месте, сжимая в руке трубку. Все мысли покинули голову, а тело окаменело. Она могла только судорожно дышать, не в силах пошевелиться.
- Значит Форествуд, Грейси? – мырлыкающий голос, раздался с другого конца трубки. – Я иду искать, кто не спрятался, я не виноват. – короткие гудки вывели ее из ступора, и она отбросила трубку от себя, будто она была ядовитая. Сердце стучало где – то в горле, а в голове билась лишь одна мысль. Он убил Хисти, потому что, она говорила с ней. Он убил ее. Внутри бушевал шторм, и черные, глухие волны паники, готовы были поглотить ее с головой. Одним движением она выскочила из будки, замерев посреди улицы. Бежать. Бежать, как можно быстрее. Бежать, пока не нашли. Бежать, что бы никто больше не пострадал. Разум туманился, все четкие мысли ушли, оставив лишь животный ужас, прожитых лет. Она сделала два рваных шага, пытаясь совладать с собственным телом, как сомнамбула, ничего не видя перед собой, наткнувшись на свой велосипед. Транспорт. Мозаика в голове сложилась. Домой, собрать деньги, вещи, и ехать как можно дальше. Бежать. С трудом, она взобралась на велосипед. Тело казалось ватным, не реагируя на простые команды разума. Хисти мертва. Весь мир сузился до игольного ушка паники и ужаса бушующего внутри. Колеса с визгом вгрызлись в асфальт, и она на предельной скорости бросилась в сторону дома.

***
Носком ботинка, зверь пододвинул руку, лежащей у его ног девушке, ближе к телу. Ее глаза были широко распахнуты, и пусты, как окна нежилого дома. Немой крик, навсегда застыл на очерченных губах. Кровь медленно вытекала из раны, путаясь в волосах, ореолом растекаясь в круг ее головы. Скучающе оглядев дело своих рук, мужчина скользящим шагом обошел квартиру, закрыв на задвижку все окна, и снова вернулся на кухню. Он потратил чертовски много времени, прохлаждаясь здесь, а птицу следовало вернуть в клетку. Ведь он, как-никак любил ее. Одно движение и кран газопровода перед плитой открыт. Остановившись у стола, он сделал несколько глотков остывшего кофе, и подошел к окну, рассматривая серую громаду дома. Еще несколько минут, и он покинет это место, отправившись в живописное местечку с названием Форествуд. На этот раз все пройдет лучшим образом. Он найдет ее раньше, чем она сможет убежать от него. Намного раньше, он чувствовал это, знал наверняка. Газ медленно наполнял квартирку, проникал в каждую щель. Вот и все. Он быстрым шагом перекрыл расстояние до входной двери, перешагнув через бездыханное тело Хисти, в руку которой, была вложена телефонная трубка. Вот и все. Он посмотрел в глазок, удостоверившись, что в коридоре никого нет, и приоткрыл дверь, выскользнув из квартиры. На мгновение остановившись, он достал из кармана зажигалку, откинул вверх крышку, устремив внимательный взгляд, на танцующее синее пламя, и кинул ее внутрь, плотно закрыв дверь, быстрым шагом, проходя лестничный пролет. Наверху раздался взрыв. Стянув с рук перчатки, он вышел из дома, у которого уже собирались люди, озабоченно устремив взгляд вверх, на окна третьего этажа. Выбитые стекла лежали на тротуаре, погребенный под ногами зевак. Слившись с толпой, он покинул улицу, войдя в переулок, где стоял припаркованный черный «мустанг», с тонированными окнами. Открыв дверь ключами, он с блаженством опустился на кожаную обивку кресла, заведя мотор, и вытащил из бардачка видавшую виды карты, разложив ее на руле. До Форествуда было рукой подать. Глубокой ночью он уже будет в городке. Прелестно. Сорвав с зеркала заднего вида, солнцезащитные очки, он подмигнул своему отражению, и вдавил педаль газа. Игра становилась слишком затянутой. Птичка достаточно полетала на свободе, пора подрезать ее крылья.

***

«Утренний, солнечный свет играл в витраже, рисуя причудливые узоры на деревянном полу, окрашивая его во все оттенки янтаря. В камине тлели угли, и едва уловимый запах древесины разносился по комнате. В обитом алым бархатом кресле, сидел тот самый черноволосый юноша, уже мужчина, держа в руках на половину пустую бутылку красного вина. На столике, сбоку от него, лежало раскрытое письмо, и нож для бумаги. В пепельнице, заполненной окурками, тлела толстая сигара.  Под глазами мужчины залегли фиолетовые тени, а вся его фигура, казалась гранитно – серым изваянием. С тихим скрипом, распахнулась дверь, впустив в комнату двоих. Женщину с изумрудно зелеными глазами, и густой копной огненно – рыжих волос, и девочку, совсем ребенка не больше четырех лет от роду, в простом, синем кисейном платьице, и вьющимися светлыми волосами.
- Я сожалею, о твоей потере.
Голос женщины был тих и певуч. Она остановилась, сбоку от него, сжимая руку дочери. Мужчина молчал, казалось, не замечая ни одну, ни вторую.
- Ты не можешь сидеть здесь вечно. Они отказались от тебя.
- Замолчи. – его голос звучал глухо.
- Они забыли о тебе, передали наследство седьмой воде на кисели. Ты не можешь и дальше убиваться.
- Поди прочь.
- Ты должен встать. Сегодня Жюстина не придет, и ты должен быть с Крессидой. У меня премьера, я не могу отменить все, только потому, что мой муж, решил погрясть в горе, которого на самом деле нет.
- Убирайся вон, Колетт. – сдавленно прорычал он, не поворачивая головы.
Женщина вздернула вверх острый подбородок, надменно окинув его взглядом, и потянув за собой девочку, вышла из комнаты. Воспоминания Чудовища сконцентрировались на этом, прошлом жильце. Он смутно помнил, что виконт этот осиротел, и даже на смертном одре, его родители, не пожелали видеть запятнавшего позором всю семью, сына. Подумать только, женился на приме, так она от него еще и понесла. Его значительное наследство отошло другому, и женушка виконта, ни как не могла смириться с потерей. Ах да, еще и шепотки прислуги, о ветвистых рогах виконта. В кулуарах, во всех уголках дома, где шепотом, где в полный голос, шли разговоры о неверности красавицы Колетт, но виконт оставался глух, к едва различимым голосам. Он просто жил, любя ее, и закрывая глаза на тщеславное коварство женщины. Чудовищу не было дело до этих распрей, и он совершенно не понимал, зачем и для чего, его память с каждым разом заставляет вспоминать события давно минувших дней. В те дни он был слишком слаб, не чувствовал всей мощи, и долго не мог повлиять на ход событий. Он не помнил, что случилось с этими жильцами, и каждый раз, когда старался вспомнить, голову заполонял багровый туман, который раздражал. Последнее его воспоминание о них, казавшихся такими смутно знакомыми, было что, девчонка, быстро собирая вещи, под руку с виконтом, убирается из дома. Виконт затем вернулся, но что было дальше… Дальше… Черные махины деревьев, запах хвои цепляющийся за легкие, шорох иголок под ногами. Высокое, сухое, раскинувшее ветви дерево, крепко вросшее в землю. А рядом с ним охотничий домик. Маленький, и одноэтажный, больше похожий на хижину лесника. Голову заполонил белесый туман, и все его существо готово было рассыпаться на миллион осколков. Внутри разгоралось пламя, готовое поглотить собой все живое, и не живое тоже. Адский вихрь боли, ненависти и страха, сводил его с ума, клокотал внутри, принося нечеловеческие муки.»
Громкий хлопок двери, вырвал его из тисков боли, заставил убраться белесый туман, вернув его туда, где он находился. Воздух пропитался лилиями. Птица. Он резко вскочил с места, переместившись на первый этаж. Его красавица стояла, прислонившись спиной к двери, тяжело дыша, ее била крупная дрожь, руки были изрезаны, и тонкие запястья, оплели кровавые нити. Джинсы на ногах разорваны в клочья. Лицо белее снега, и глаза… Взгляд затравленного зверя, который чудом сумел вырваться из железного капкана.
- Что за… - пробормотал он, пытаясь совладать с запахом лилий, который сводил с ума, заставляя кривить губы в животном оскале.
Она подняла голову на звук его голоса, и ее взгляд, поддернутый пленкой безумия, всего на мгновение стал осмысленным. Сорвавшись с места, она кинулась к нему, ища защиты, мертвой хваткой вцепившись в его плечи. Ее тело сотрясалось в сухих рыданиях, и она прятала лицо на его груди, судорожно сжимая и разжимая пальцы, стараясь вжаться в его тело как можно сильнее. Он замер, не зная, как помочь ей, и что предпринять. У его красавицы была истерика, но чем она могла быть вызвана, он не понимал. Успокоить. Нужно успокоить. Осторожно, чтобы ненароком не поранить ее, он обхватил ее плечи когтями, медленно пятясь к дивану. Она слепо следовала за ним, не останавливаясь, все так же прижимаясь к нему, похожая на маленького ребенка. Он скорее рухнул на диван, нежели опустился, потянув ее следом за собой. Его красавица, плохо понимая, что происходит, безоговорочно доверяющая ему, забралась к нему на колени, уткнувшись в его грудь. Из ее горла вырывались сухими всхлипы. Успокоить. Когти ласкающим движением коснулись взъерошенных, светлых волос. Чуждое. Внутри клокотал гнев, который ему удавалось с трудом сдерживать. Он готов был вцепиться клыками в горло, разорвать на мелкие куски, уничтожить того, кто посмел так напугать ее. Осторожно он поднял ее подбородок, встретившись с безумным взглядом. Его пальцы провели аккуратную линию от скулы, вдоль подбородка.
- Все в порядке. Ты в доме. Под защитой.
В ее глазах застыли слезы, она моргнула, и соленые дорожки расчертили ее лицо на три ровные части.
- Он убил ее. Он знает, где я. – скорее выдохнула, нежели проговорила она.
- Зверь? – он прищурился.
Ее глаза расширились в смертельном ужасе, и она вскочила на ноги, неловко развернувшись на месте, кинувшись вверх по лестнице. Чертыхнувшись сквозь зубы, он поднялся, шагнув в тени, для того, что бы через секунду оказаться в ее комнате. Его красавица, лихорадочно кидала в дорожную сумку вещи. Сейчас, она более чем всегда, походила на птицу, запертую под стеклянным куполом, бьющуюся и режущую в кровь, свои крылья.
- Я должна бежать. Должна уйти, что бы не нашел, что бы не узнал. Как можно дальше. Как можно быстрее. – слова были сбивчивыми, а руки дрожали так, что невозможно было удержать ни одну вещь. Он подошел к ней вплотную, схватив за запястья, резко вздернув вверх.
- Успокойся, птица. – в его голосе сквозила неприкрытая сталь и ярость.
- Ты не понимаешь. Не понимаешь! – из ее груди вырывались рыдания, тело потеряло чувствительность, и она обмякла, опустившись на пол.  – Он сожжет дом, уничтожит все, что бы добраться до меня. Он убил Хисти, потому что она говорила со мной, потому что… - ее слова потонули в слезах.
- Послушай меня, птица, и слушай внимательно. – он ощутимо встряхнул ее. – Зверь не придет сюда, зверь не коснется тебя. Ты поняла меня?
Она судорожно сглотнула, стараясь, успокоится. Он сел рядом с ней, притянув ее к себе, баюкая, успокаивая. Его птица, что – то говорила, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, теряя и снова находя нить повествование. О своей жизни, о звере, о Хисти, о семье, о доме, и снова о звере и Хисти. А он молчал, слушая, успокаивая ее своим присутствием, и робкой, человеческой лаской. Постепенно она успокоилась, затихла в его руках. А он думал о том, что готов сровнять с землей этот дом, погребая под собой зверя, который должен явиться, только что бы его красавица, больше никогда в жизни не испытывала страха. Атмосфера в доме сгустилась. Он ощущал это каждой клеточкой своего тела. Предчувствие угрозы, витало в самом воздухе. Скоро здесь развернется бой, и он будет не один, кто будет защищать спокойствие своей красавицы.

Глава 15.

Утробно рыча, и разгоняя своим светом серое марево рассвета, «мустанг», на полной скорости пролетел покосившуюся табличку с надписью «Форествуд». Мужчина за рулем протер уставшие, покрасневшие глаза, и на его губах обозначилась едва уловимая улыбка. Вот и позабытый самим Богом, городок. Еще немного, и его ожидание вознаградиться сторицей. Он заберет свою своевольную птицу, спрятав, как величайшую драгоценность подальше от глаз. Что бы никто не смел, посмотреть на нее, никто не посмел сказать ей слова, что бы она принадлежала только ему, ему одному. Он помнил последний день, когда видел ее, так, как будто это произошло вчера. Она, такая прекрасная в своей беспомощности, похожая на загнанную лань, с огромными, невинными глазами, в которых теплиться страх. Она смотрит на него, как на охотника, а внутри у него разгорается пламя восторга. Все по сути своей либо охотники, либо жертвы. И она была прелестной жертвой. Чистой и светлой. Да почему была, такой же и осталась. Он отвезет ее к морю, в маленький прибрежный городок, и посадит на толстую цепь, в подвале, что бы она больше не посмела сбежать. Он, как благодетель, позволит ей иметь маленькое, окошко укрытое частой решеткой. Соленый, морской воздух, будет наполнять ее темницу, а она будет находиться там, как реликвия, как самый красивый бриллиант, как неземная, чудная русалка. Только его одного. Он украсит стены ее комнаты лазурными тонами, похожие на проблеск морских волн. Он сделает ей кровать, похожу на раковину, с гладкими бортами, и она всегда будет находить в ней, подобно Венере. А цепь он покрасит золотом, добавляя огранку, его чудной жемчужине. Да, именно так он и поступит. Ей некуда бежать. Игра порядком затянулась. По всем постам полиции, выказано требование, останавливать всех светловолосых девушек, среднего роста, проверяя документы. Она не скроется от него. Не в этот раз. Он слегка перегнулся через руль, сквозь рассветную дымку рассматривая дома и магазины. Сейчас искать ее бессмысленно. Ему нужен отдых. Как будто в ответ, на его желание, в поле его зрения попало стеклянное здание, с табличкой «У дороги. Кафе, гостиница». Улыбнувшись своим мыслям, он притормозил, остановившись у обочины. Зал встретил его утренней тишиной. Пружинистым шагом, подойдя к стойке, он ладонью ударил по звонку. Громкий звон, разбил в клочья тишину. Он облокотился на стойку, скучающе рассматривая стоящие позади, книги и кофе машину. Прошло несколько томительно долгих минут, и откуда – то из боковой двери, вышла девушка, с собранными в пучок светлыми волосами. Ее лицо осунулось от усталости, но это не помешало ей приветливо улыбнуться, рассматривая утреннего визитера. Его губы растянулись в косой ухмылке и, откинув с лица волосы, он проговорил:
- Мне нужен номер. На сутки. – на стойку легли несколько купюр.
- Одну минуту. - девушка кивнула, достав одну из книг, начав заполнять поля.
Он с шумом выдохнул воздух, стиснув зубы. Терпение никогда не было его коньком, и сейчас оно обострилось до придела.
- Ваше имя? – она подняла на него глаза.
- Кристиан Блейк.
- Ваш номер шестнадцатый, мистер Блейк. Второй этаж. – она мило улыбнулась ему, протянув ключ, с маленьким брелоком.
- Благодарю покорно. – он усмехнулся.
Номер оказался на редкость приятным. Маленьким и чистым. Одноместная кровать, застеленная белоснежным, хрустящим постельным бельем. Тумбочка, на которой стоял телевизор.  Прикроватный столик, со стаканом и бутылкой минеральной воды. Прелестно. Не раздеваясь, он рухнул на кровать, заложив руки за голову. Несколько часов, и птица будет в клетке. Он глубоко вздохнул, с наслаждением закрыв глаза. Бич маленького городка в том, что все знают друг друга в лицо.

***

Кошка старалась зацепить когтями бантик, который он держал в руке, то нелепо подпрыгивая, то пригибаясь к полу. Действительно, он привязался к этому мохнатому комку, который оставлял повсюду свои волосы, и следы от когтей. Крес охотилась, ее хвост нервно дрожал, и глаза, казалось стали больше чем блюдца. Перегнувшись, он коснулся когтем ее шкурки, и кошка мигом успокоилась, поднявшись на задние лапы, стараясь, коснутся его руки, мордой. Громкое урчание заполонило гостиную. Он поглаживал ее, пока она крутилась вокруг него, ставя лапы на колени, стараясь дотянутся до его лица. Как странно. В этом доме жила в свое время только одна кошка, и та только почувствовав его, начинала шипеть и рычать. Его злило это, но животное было не виновато в его сущности, а Крес… Может быть она такая же чокнутая, как и он, или как его красавица? Он диковато хихикнул, от чего кошка сильнее заурчала. Три безумца на квадратный метр, слишком много. Сегодня кошка всю ночь не отходила от него, высоко задрав хвост, патрулируя темные коридоры дома, который едва заметно дрожал, как конь, готовый пуститься вскачь. Тени бешено извивались, скользили за ним подобно змеям, которые в случае любой, мало – мальской угрозы, готовы были напасть. Дом едва слышно шептал ему, что скоро все начнется, что нельзя терять бдительность, и он прислушивался к едва слышным звукам на улице, по положению ветра, стараясь почувствовать оттенок чужих эмоций. Все было тихо. Ночь была безлунна, и темные облака, неспешно плыли по небу, погружая мир в чернильный мрак. Холодный, клеенчатый нос, коснулся его щеки, а мягкая лапка, не выпуская когтей, начала играть со свесившимися волосами, привлекая к себе внимание. Он хмыкнул, обхватив ее поперек тела, и пересадил на колени, машинально поглаживая белоснежную шкурку. Она свернулась клубком, спрятав морду за пушистым хвостом, легонько впиваясь коготками в его тело, утробно, раскатисто урча. Почти идиллия. Почти.
- Доброе утро.
Тихий, ломкий голос заставил его вскинуть голову, встретившись взглядом со светло – серыми глазами. Его красавица, казалось, поблекла за эту ночь. Лиловые тени залегли под глазами, в которых не было привычного чистого сияния, бархатную кожу отметила печать усталости и недосыпа. Она стояла, такая прекрасная в своей беспомощности, обхватив обнаженные плечи руками, немного склонив голову, отчего светлые пряди прикрыли шелковым пологом, часть ее лица. Он так долго смотрел на нее, кажется, даже приоткрыв от восхищения рот, что кошка на его коленях пронзительно мяукнула, привлекая к себе внимание. Он тряхнул головой, стараясь придать своему лицу привычное выражение отчужденности и непроницаемости. Получилось плохо, он знал это наверняка.
- Что с тобой, птица? – он старался придать веселости голосу. – Выглядишь так, будто всю ночь высаживала розы.
- Я плохо спала. – тихо проговорила она, зарывшись пальцами в волосы, и откидывая их за спину. – Мне не хватало твоего присутствия.
Он поднял вверх брови:
- Я повсюду, дорогая. Грех жаловаться.
Он диковато хихикнул, но резко прервал смех, заметив ее взгляд в котором сквозила досада с чем – то иным, отчего он почувствовал неловкость. Сжав губы в тонкую нить, он провел когтями по шкурке Крес, уже серьезным тоном, проговорив:
- У меня были дела, не требующие отлагательств.
- Какие? – ее глаза зажглись любопытством и, сделав несколько шагов, она грациозно уселась на диван, рядом с ним.
Зажмурив один глаз, стараясь вспомнить слово, он по слогам выговорил:
- Пат-ру-ли-ро-вал.  Вместе с ней. – он кивнул на кошку продолжающую лежать на его коленях.
Она молчала, стиснув руки, прикусив губу, и взгляд ее на мгновение остекленел.
- Мне страшно. – одними губами проговорила она.
- Не чего боятся.
Он спустил взъерошенную кошку на пол, поднявшись на ноги, и резко повернулся лицом к своей птице. Отвесив грациозный поклон, он оскалился, насмешливо проговорив:
- Вам не о чем беспокоится, моя красавица.
Ее лицо на мгновение озарилось улыбкой, и в тон ему, она ответила:
- Я верю Вам, мое Чудовище.

***

Его пробуждение было таким быстрым и полным, будто кто – то крикнул в мегафон у уха. Только что, буквально миг назад, он парил в сладостной истоме, в которой образ его беззащитной лани, переплетался с милыми сердцу, картинами прошлого, и вот уже его взгляд уперся в белоснежный потолок, с широкой трещиной поперек. Его взгляд лениво скользнул по висевшей люстре, с тремя блеклыми, матово – белыми плафонами, по позолоченному карнизу, по плотным, молочного цвета шторам, остановившись на деревянной тумбочке, на которой стояли цифровые часы. 19:43. Чертыхнувшись, он резко поднялся на ноги, пригладив волосы. Запустив руку в карман джинс, он вынул телефон. Ни одного звонка или сообщения. Он облегчено вздохнул. Значит его птица, до сих пор в добровольно выбранном заповеднике, и страх не настолько силен, что бы бежать сломя голову. Очень хорошо. Это сыграет ему на руку, ведь в первое мгновение, он искренне поверил в то, что ему снова придется убить, бесчисленное множество времени на ее поиски. Пройдя к шкафу, он распахнул створку, на которой висело зеркало, скрупулезно разглядывая свое отражение. Одежда была измята, да и сам вид, не выглядел презентабельно, и недельная щетина отнюдь не придавала ему лоска. Ну ничего. Скоро его птица будет в руках и он, наконец, получит долгожданное спокойствие. Хотя стоило отдать ей должное. Она молодец. Все то время, пока он за ней гонялся, он смог оценить всю прелесть обычного, домашнего уюта, но в тоже время, нельзя отрицать, что эта бесполезная для нее, не для него, погоня, привносила приятную перчинку в его жизнь. Он чувствовал себя искателем приключений, этаким Индианой Джонсом двадцать первого века, который охотиться на непревзойденный артефакт. Скоро. Скоро его лань, будет полностью в его руках. Еще лишь капля терпения. Он схватил со спинку стула свою куртку, накинув на плечи, и вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Снизу, из зала, доносился гомон, похожий на треск цикад в знойную, летнюю ночь. Это было даже к лучшему. Больше всего информации можно было выудить именно из таких пустых, необременительных бесед. Подавив улыбку, он нарочито медленно спустился вниз, подойдя к стойке, за которой стояла все та же девушка. Она низко склонила голову, что -то быстро записывая в широкую, темную тетрадь. Опустив локти на столешницу, он кашлянул, привлекая ее внимание. Девушка подняла глаза и, столкнувшись с его многозначительной ухмылкой, залилась румянцем.  Он оглядел ее с головы до ног. О, он повидал много таких личностей. Простушек, которые из врожденной скромности, не имеют представления о своей истинной обворожительности. Обделенные вниманием, считающие, что ими не могут восхититься, что ими не могут заинтересоваться. Это сыграет ему на руку. Несколько вскользь брошенных комплиментов, не о внешности, нет, это может породить недоверие, а об уме, и об образованности, или же об этом заведении, которым она, скорее всего, гордиться. Пара уместных фраз, а дальше из нее можно начинать выуживать нужную информацию, легко и изящно, как фокусник достает из шляпы белых, голубей. Положив на стол ключ с биркой, он склонил голову, проговорив:
- Благодарю Вас. Это место прекрасно. Знаете, я люблю путешествовать, и это место одно из лучших, где мне довелось побывать.
- Спасибо. – ее голос немного дрогнул, она зарделась сильнее, подняв на него сияющие глаза. – Я могу Вам еще чем - то помочь?
- Даже и не знаю. – он изобразил задумчивость на лице. – Наверное было бы неплохо выпить чашку кофе в приятной компании, но не знаю, согласитесь ли Вы. – он обезоруживающе улыбнулся. – Я поклонник истории, и мне было бы интересно, что любопытного есть в этом милом, тихом городке.
Она на секунду стушевалась, прикусив губу, раздумывая над ответом, а затем легкая улыбка расцвела на ее лице, и она кивнула. Вот и все. Еще одна птица, впорхнула в добровольно выставленные силки слов. Кивнув ей, все еще улыбаясь, он прошел к дальнему столику у окна. Сложив руки на столешнице, он перевел взгляд на улицу, где под лучами уходящего солнца, наслаждаясь теплом, неспешно прогуливались люди, обсуждая насущные проблемы и дела. Он усмехнулся, размышляя о том, насколько они похожи между собой, как будто сошедшие с одного конвейера, со своими одинаковыми мелкими горестями и дрязгами, и еще более мелкими проблесками счастья. Уловив боковым зрением движение подле себя, он повернулся. Перед ним опустилось две дымящиеся чашки, и напротив села очередная жертва его обаяния, которую он только что поймал в свои вероломно расставленные сети.
- Мы так и не представились друг другу. Кристиан. – он протянул ей руку, обворожительно улыбнувшись.
- Миранда. – она вновь зарделась, вложив свою ладонь в его руку, и слегка сжав.
- Прелестное имя. – он кивнул, притягивая к себе чашку. – Мне очень понравился ваш город. Тихий, спокойный, уютный. Ни чета большим, пыльным городам. В нем есть определенный, ни с чем несравнимый, провинциальный шарм.
- Он еще и богат историей. – ее глаза заблестели.
- Расскажите? – он придал лицу пытливую заинтересованность.
- Конечно. – она кивнула, лучезарно улыбнувшись, делая глоток кофе. – Раньше на месте этого городка, раскидывались густые леса, и в самом его сердце, стоял охотничий домик, французского виконта. Его имя давно затерялось в пыли истории, о нем нет ни одного упоминания, даже сам дом, впоследствии снесли. Не знаю, чем он провинился, перед предками, но это и не важно. Земля была плодотворна, и постепенно этот лес вырубили, и на его месте возникла процветающая деревня, в которой жила ведьма. Она ведала травами, варила зелья, наводила мор на скотину, и уничтожала посевы. Ее сожгли на центральной площади, и когда костер потух, жители увидели, огромную борозду, поделившую землю, на две ровные части. Столько времени прошло, трещину латали, но асфальт каждый раз вздувается. Власти плюнули на это дело, и теперь, эта борозда, главный мемориал нашего городка. Так и называется «ведьмина борозда».
- Какая занимательная легенда. – он сложил пальцы «замком», положив на них подбородок.
- Еще в нашем парке, стоит самое старое древнее дерево. Бук. Ему около четырехсот лет. Оно очень красиво. И у нас есть единственный дом с приведениями на много миль окрест. – она смущенно улыбнулась.
- Дом с приведениями? – он поднял вверх бровь, думая о том, что этот самый бессмысленный разговор в его жизни, нужно прекращать, повернув его в ту колею, которая ему была нужна.
- Да. У него темное прошлое. Ему около ста лет, и у него постоянно меняются владельцы. Они все, поголовно, сводят счеты с жизнью, прыгая с верхнего этажа дома. Он поменял за это время почти пятнадцать владельцев. Несколько раз власти пытались выкупить это здание под снос, но всегда встречали отказ. После последних жильцов, молодой пары, дом пустовал почти двадцать лет. На городском собрание встал вопрос, что если этот дом бесхозен, его можно будет снести, что бы он больше не калечил жизни, и не придавал нашему городку дурную славу. Мы почти, свободно вздохнули. Уже и бульдозеры подъехали, как оказалось, что этот дом передан в наследие, и наконец – то отыскался приемник. Мэру снова пришлось отступить, махнув рукой на это здание. Ходили слухи, что на месте этого дома, раньше стояла хибара ведьмы, и это ее проклятие, прошедшее через целый век. Но, прошло уже чуть больше полугода, как в этом доме тихо. Может быть нечисть и перевелась? Я видела девушку живущую там, совсем одну. Она не выглядела напуганной, или какой то другой. Совершенно обычная. Живет и, слава Богу.
Он мысленно подсчитал время. В последний раз его птица упорхнула от него, чуть больше полугода назад. Совпадение?
- А можно как то увидеть этот дом? Или хозяйка ревностно охраняет свой покой?
- Прям перед въездом в наш город, есть поворот в лес. Он там стоит. Окружен забором, но фасад можно разглядеть очень даже хорошо. – она слегка улыбнулась.
- Интересно, какая же у такого места может быть хозяйка? Я был бы не против пообщаться с ней, на такую занимательную тему. Я могу ее где-нибудь найти? Может быть, она работает поблизости?
- Насколько я знаю, она затворница. – Миранда нахмурилась. - Хотя, раз в неделю ее видят в городе, она делает покупки в супермаркете неподалеку. О, и один раз она была здесь. Со здешним повесой, Джеком. Он был единственный, с кем она общалась. Я еще удивилась, когда увидела его с незнакомой, светловолосой девушкой. И имя у нее приятное, я ненароком услышала. Грейс. Она не производит впечатления отшельника, думаю, если вы постучитесь в ее двери, с такой просьбой, она расскажет вам историю своего дома.
Грейс. Так вот, где прячется его прекрасная лань. Все сложилось даже лучше, чем он предполагал.
- Пожалуй, я последую вашему прекрасному совету. – он светски улыбнулся ей.
- Что ж… - Миранда погрустнела, взглянув на часы. – Мне жаль, но моя смена закончилась…
- Я с удовольствием подвезу Вас. – он уложил руки на столешницу. – Заодно, вы сможете еще что нибудь рассказать, о вашем чудном городке.
- Я не далеко живу… - с сомнением проговорила она.
- Полно Вам, на улице вечер. Какой прок, идти пешком, если добраться можно в два раза быстрее на машине.
- Ну… - она на мгновение замялась, взвешивая все «за» и «против». - …ну… хорошо. – наконец согласилась она, поднимаясь из за стола.
- Я буду ждать Вас на улицу. – он поднялся, положив на стол несколько купюр.
Она кивнула ему, покидая столик. Он вышел на улицу, остановившись около машины, критически осматривая ее. Бич и прелесть маленьких городков… Слишком много людей видело его, слишком много он рассказал о цели своего визита, слишком тщательно расспрашивал о хозяйке бардового особняка. Слишком. Уже завтра, эту девушку завалят вопросами, а он не может допустить такой непростительной халатности. Хмыкнув, он еще раз оглядел машину. Номерные знаки заляпан грязью, от долгой и быстрой езды, тонировка прекрасно сохраняет его инкогнито. Он усмехнулся. Не прошло и несколько минут, как Миранда вышла из здания, подойдя к нему. Макияж поправлен, одежда приглажена. Еще одна жертва его обаяния. Он улыбнулся ей, открывая дверь пассажирского сидения. Она впорхнула внутрь, подобно легкой бабочке, не зная, что закрывая дверь машины, он закрывает стеклянную банку ее жизни. Мотор взревел, щелкнула кнопка блокировки дверей, и он сорвался с места, на предельной скорости выезжая из города. Уже в лесу, на теплой, колючей подстилке из елочных иголок, она билась, кричала, словом чертовски надоела ему, пока он, сомкнув руки на ее тонкой шее, выдавливал по крупице жизнь из ее тела. Отряхнув руки, и джинсы от налипших иголок, он замер, наслаждаясь деянием своих рук. Так она была более красива. Бледная, тихая, умиротворенная, и на белоснежной шеи, расцвели бардовые синяки. Ее глаза были широко раскрыты и в них отражались шелестящие кронами деревья, а полные, аккуратные губы, были полуоткрыты. Молчат лишь стены и мертвые. Еще одна птица, попала в выставленные им сети.

Глава 16.

Весь день она провела в состоянии близкому к панике. Приходилось сложить себя в «бараний рог», подавив бушующие внутри эмоции, готовые разорвать тело, на две равные части. Ее Чудовище, старалось не отходить от нее далеко, развлекая ничего не значащими разговорами, посильно стараясь успокоить взбунтовавшийся разум. Но за пустой веселостью, она видела, его скрытое напряжение. Проведя ладонями по лицу, и глубоко вздохнув, стараясь, что бы натянутая внутри железная, звенящая тетива, хотя бы на мгновение расслабилась, она подошла к окну, положив ладони на подоконник. Дерево было теплое, шероховатое, и она несколько раз провела по нему ладонью, подавляя свои ощущения. Сумерки давно спустились на сад, и во мгле были едва различимы кусты роз, похожие на неизвестных существ, которые покачивались в такт ветру, а стрельчатые, железные ворота, казались, великаном, выходцем из мира теней. Тяжелые, стальные облака затягивали небосклон, сгущались, даже сам воздух застыл, в преддверии близкой грозы. Она нутром чувствовала, что сегодня произойдет то, чего она боялась на протяжении нескольких лет. Сегодня ей придется лицом к лицу столкнуться, со своим ночным кошмаром, со зверем, преследующим ее каждую секунду ее жизни. Ей казалось, что природа, волшебным образом почувствовав приближающуюся к ней опасность, старается защитить ее, оградить. Теплое прикосновение к плечам, заставило ее судорожно выдохнуть, и прикрыть глаза, откинув голову, на теплую материю. Ее рука взметнулась, и она положила ладонь, на теплые, выразительные длинные пальцы, ее Чудовища, проведя по ним осторожным, ласкающим движением.
- Ты чувствуешь? – ее голос был тих и глух, она не открывала глаз, погрузившись в хрупкое состояние покоя.
- Да. Я спрячу тебя. – его слова были едва различимы.
- Спрячешь? – она повернулась, встретившись с ним взглядом.
Он кивнул, без улыбки, и лицо его было напряженным.
- Там, где он тебя не найдет.
- Он здесь? Рядом? Ты чувствуешь его?
Он молчал, плотно сжав губы, не отрывая от нее взгляда. Она замерла, оглядывая острые черты ее Чудовища, с лихорадочно блестящими, черными глазами.
- Скажи мне.
В ее лице было столько оттенков эмоций, а в глазах стояла такая мольба, что он был не в силах, проигнорировать ее просьбу.
- Черный автомобиль, припаркован сбоку от главных ворот, в тени кустов. – сухо проговорил он, прикрыв глаза.
Едва слышный, не то стон, не то всхлип, вырвался из ее горла, и руки, похожие на два белых крыла, взметнулись ко рту. Ее глаза расширились, и аромат лилий вился вокруг нее, тяжелый и приторно сладкий, сметая со своего пути, все мыслимые и немыслимые преграды. Он с силой сжал ее плечи руками, впившись когтями в молочно – белые плечи.
- Сегодня, все закончится. – задушено прорычал он, притянув ее к себе. – Сегодня, все закончится…
- Не оставляй меня. – она с силой сжала пальцами, материю его одеяния.
- Я повсюду, Грейс.
Она подняла на него глаза, с трудом понимая, что он впервые назвал ее по имени. Он усмехнулся, обнажив клыки, и перехватив ее руку, повел за собой. Она следовала за ним, в кромешной тьме, полагаясь лишь на его теплую ладонь в своей руке. Они вошли в темный подвал, и он подвел ее к столу, усадив на столешницу. Во мраке, звериным блеском сверкнули его глаза.
- Оставайся здесь. Не выходи. Не издавай ни звука. Когда все закончится, я вернусь за тобой. – раздельно проговорил он.
Порывистым движением, она сильнее сжала его руку:
- Будь осторожен.
- Прелесть не жизни. Я могу быть чертовски беспечен. – он усмехнулся.
Она сжала губы, чувствуя, как внутри замирает сердце, и медленно выпустила его ладонь.
- Я скоро вернусь. – тихо проговорил он, взмахом руки запирая дверь в подвал, и одним движением шагнул в тень, переместившись на первый этаж. Дверной замок легко щелкнул, и дверь распахнулась, впустив человека. Какое счастье, что Крес, именно сегодня отправилась гулять. Чудовище сузило глаза, и злорадная, ядовитая, звериная усмешка растянулась по лицу. Зверь столкнется лицом к лицу со зверем. Все рано или поздно платят по счетам. Он скользнул за спину человеку, по – хозяйски вошедшему в дом. Все чувства обострились до мести и тревоги, и стали более человечными чем когда либо. Запоздало Чудовище поняло, что не чувствует от этого человека ни одной эмоции.

***

Дом он нашел быстро. Широкая подъездная дорога, и высокий, стрельчатый, ржавый забор, за которым в сгущающихся сумерках виднеется бардовый фасад. Он усмехнулся, погасив фары, заведя машину под густую сень кустов. Перегнувшись через руль, он всмотрелся в широкие окна. Прекрасный дом, отхватила его птица, не поспоришь. Информация – информацией, а удостовериться, что именно это здание, заповедник его лани, все же стоило. Всего капля терпения. На первом этаже горел свет, и он навострился, замерев, как хищник высматривающий добычу. Его взгляд не отрывался от окна, в котором мельтешили тени. Прошла, казалось вечность, прежде чем, он заметил знакомый силуэт, и его ноздри хищно раздулись. Не было сомнений в том, что силуэт принадлежит его птице, его лани, его Грейс. По губам расползлась усмешка. Свет мигнув погас, погрузив дом во мрак. Он перевел взгляд на часы. Полночь – магическое время. Еще час, и он войдет внутрь, а выйдет уже с птицей на плече. А пока… Пока нужно подготовиться.. Прелестно. Он откинулся на спинку сиденья, оглядывая дом. Выходить из машины, сейчас было не лучшим решением. Еще немного. Его разум затуманился предвкушением предстоящей охотой, рисуя в воображении все сладостные моменты, которые произойдут, когда он войдет в эту дверь, как ночной хищник, за своей законной добычей. Двенадцать. Подавив усмешку, он вышел из машины, закрыв дверь, и перелез через забор, оказавшись на газоне перед домом. Он поднял вверх лицо, смотря на небо. Сама природа сегодня была ему благосклонна. Вдали раздавались тяжелые раскаты грома. Резкие порывы ветра, вздымали листву. А небо было затянуто чернильными, свинцовыми облаками. Сегодня воистину, его день. Все складывается наилучшим образом. Он еще раз оглядел дом. Тишина и темнота. Бесшумно, он прошел к входной двери. Все в саду, носило отпечаток его Грейс. Даже ее любимые, пресловутые розы. Он усмехнулся, этому «привету», из далекого – далекого прошлого, когда они еще учились вместе, и она с упоением рассказывала ему, о своем маленьком увлечении цветами. В то время, она строила безумные фантазии, и планы. Она, в пышном, синем платье, успешная, счастливая, взрослая, стоит перед толпой с фотоаппаратами, и блокнотами, представляя сотворенный ее руками сад. В то время, она дала ему клятву, всегда быть рядом с ним. В то время, она не помышляла сбежать от него. Она дала ему клятву, а потом решила нарушить ее. Он вытащил отмычку, и с новым раскатом грома, сунул ее в замочную скважину. Замок был старым, упрямым, но не упрямее него. Несколько томительных минут, несколько ловких движений, и долгожданный щелчок достиг его слуха. Три, четыре, пять, я иду искать. Еще один раскат грома, заглушил натужный скрип двери. Он прошел на середину помещения, оглядевшись. Где же может быть его птица? В каком из вольеров? Острым взглядом, он оглядел освещаемый всполохами грозы коридор, плавно переходящий в гостиную и кухню, устремив взгляд на лестницу второго этажа. Грейс. В воздухе витал ее запах, и ее едва уловимый след. Внутри поднялась волна восхищения, волна упоения своей силой. Он здесь, и его ничто не остановит.
- Грейси, я пришел! – его насмешливый голос разрушил мертвую тишину дома. – Где же ты дорогая!
Чудовище, замершее у лестницы, взмахнуло рукой, заставляя дверь с грохотом затвориться, но Кристиан даже не обернулся.
Зверь стоял посреди гостиной, и его ноздри трепетали. Все, каждый сантиметр воздуха, был пропитан ароматом его лани. Разум заволокло багровой пеленой. Вот она, здесь, лишь протяни руку. Лишь коснутся белоснежной, лебединой шеи, наблюдая как по бархатному полотну, расползаются бардовые узоры. Один шаг, до распростертого нагого, беззащитного тела. Одно мгновение, до того, как она будет полностью в его власти. Мгновение.
- Грейс, где ты?!
Схватившись за стол, он с силой опрокинул его к другому концу комнаты. Мелкие предметы, с невыносимой какофонией разбились, осыпав пол сонмом осколков. Вдали послышался глухой раскат грома.
- Грейс, моя девочка, выходи, тебе негде больше прятаться! Я пришел за тобой!
Схватив стоящую у камина кочергу, он с силой несколько раз ударил по серванту, выбив стекла,  раскрошив стоящую в нем посуду. Он бил по мебели, разнося в дребезги гостиную, и из его горла вырывались звериные, нечеловеческие звуки. Где она?! Где?! Ослепленный ненавистью, злостью, возбуждением и упоением от мысли, что его жертва близка как никогда, он, не переставая, рычал одну и ту же фразу:
- Грейси, девочка моя! Я ищу тебя! И я найду тебя!
Чудовище стиснуло зубы, медленно, пластаясь по полу, скользило мимо озверевшего существа. Он кружил вокруг него, чувствуя, как злость и бессилие накрывает его с головой. Он видел многое. Оглушенных ужасом существ, не владеющих собой, больше похожих на забитых зверей, нежели на людей. Ослепленных яростью и ненавистью, готовых рвать и метать. Неуверенных, убитых горем, разных. Но все они, в конечном итоге, были людьми, а тот, кто стоял напротив него, пытаясь уничтожить его птицу, не был человеком, в полном смысле этого слова. Это был жестокий, хладнокровный, кровожадный зверь, готовый уничтожить на своем пути все живое. Не было привычных ароматов. Ни терпкий запах лилий, ни дурманящий аромат мака, не коснулся его обоняния. Из его груди вырвался рык и, дрогнув губы, раскрылись в оскале, обнажив клыки. Он не позволит ему забрать его красавицу.  Он кинулся на него, проскочив, как сквозь дымку, и с утробным рычанием развернулся вновь. Дом содрогнулся от ярости. С полок посыпалась утварь, наполнив помещение звоном. По периметру прошла трещина, разделив пол на две равные части. Зверь, перед ним, не обратил на это не малейшего внимания, это было для него пустым звуком. Чудовище раз за разом, бросалось на него, стараясь дотянуться хотя бы кончиком когтей. Сейчас он сам себе напоминал дикое, необузданное животное, в пылу боя, скалясь из последних сил, бросаясь на железные прутья решетки, в неистовом порыве, сорвать оковы, в которые он был заключен. Клетка не дрогнула, прутья не поддавались, и железо, сковывающее его движения и разум, оставались такими же плотными, не рушимыми, какими и были до этого, и человек уничтожающий мир его птицы, оставался таким же недостижимым, как и прежде. Дом ходил ходуном, вздрагивал, как взмыленный конь на поле брани. Стены со скрипом, больше похожим на человеческие стоны, качались, грозя вот - вот рассыпаться, погребая под собой всех тех, кто находился внутри. Старая изжелта–белая штукатурка осыпалась вниз, застилая пол пылью. Они вместе, и дом, и само Чудовище предпринимали бесчисленные попытки, и наконец, оглушенные пониманием тщетности своих действий, замерли. Чудовище чувствовало, как, то расширяется, то снова замирает комната, как бока уставшего, дрожащего жеребца. Он не мог ничего сделать. Весь мир, все понимание сузилось, до жесткого, корежившего чувства бессилия. Разум затопил страх, липкий, холодный, более плотными тисками сковывающего всю его сущность. Тот всепоглощающий, необъятный ужас, который он сам постоянно внушал тем, кто приходил в его обитель. Он судорожно сглотнул, оглядываясь, пытаясь понять, найти хотя бы что – то, хотя бы один способ, заставить этого человека поверить. Вера – главный двигатель всего сущего. Чудовище знало это, но никогда не думало, что настанет миг, когда ему придется самозабвенно бороться, не за свою территорию, и не свою не жизнь, а за жизнь более дорого существа.
- Грейс, выходи! Или я выкурю тебя из этого дома, как выкуривают лису из норы! Выходи, Грейс, тебе некуда больше бежать!
Она подняла глаза к потолку, чувствуя, как сыпется сверху шпаклевка вперемежку с пылью. Холодный камень подвала то расширялся, то снова сужался, грозился раздавить, замуровать в своих стенах. Грейс с силой сжала ледяными руками, колени, крепко зажмурившись, стараясь, стать как можно меньше, пылинкой, которую не смогут отыскать. Этот голос, рычащий, звучавший на одной ноте, не человека, но зверя, достигал самого дна души, заставляя скорчится от страха. Эти громкие, глухие шаги, казались ей звуком вбивания гвоздей в деревянную крышку гроба. Он был там, наверху, и это знание коверкало ее изнутри, уничтожало, заставляло вспомнить весь тот ужас, который она испытала, всю ту боль, что он причинил ей, и тех, кто по его воле, уже не могли ходить по этой земле. Хисти. Она стиснула зубы, до скрежета, до боли, чувствуя, как внутри звенит, надрывается стальная тетива. Сколько крови на его руках? Сколько безвинно погубленных жизней? Не она виновата в их смерти. Не она. Ей хотелось крикнуть это, вдребезги разбив оглушающий ее звук, оставив на его месте лишь всепоглощающую тишину. Нащупать внутри себя силу, что бы уничтожить ту какофонию звука, которая доносилась сверху. Дом в очередной, казалось бесконечный раз, содрогнулся, прибитые к стенам полки осыпались на пол, подняв столб пыли. Задушенное рычание пронеслось по коридорам, достигнув маленького каменного мешка, в котором она была добровольно заточена. Ей казалось, что она находиться в искореженной, страшной сказке. Там наверху, не прекрасный принц, а ее любимое Чудовище бьется из последних сил, стараясь защититься свою запертую принцессу. Она почти видела, как кривятся его губы в оскале, как сверкают ненавистью черные глаза, как неровно вздымается, его грудь, облаченная в чернильное одеяние. Обоняния достиг сухой, едва уловимый запах дыма, заставив ее спрыгнуть на пол, бешено озираясь.
- Грейс, выходи! Или я выкурю тебя из этого дома, как выкуривают лису из норы! Выходи, Грейс, тебе некуда больше бежать!
Если она ничего не предпримет, то у сказки будет печальный исход. Лишь только монстр умрет, и принцесса тоже умрет. Потому что не для чего будет больше жить. Потому что больше не было сил бежать, сдирая в кровь руки, чувствуя в горле удушливый тлен своих попыток. Потому что не было больше сил бояться, одурманенной призрачной надеждой, на счастливый конец. Она построит его сама, на руинах своего будущего. Сегодня все закончится, потому что она не позволит забрать те крохи жизни, которые имеет ее чокнутый монстр. Она кинулась в угол, туда, где по ее мнению должна была стоять лопата. Холодные, влажные руки обхватили черенок. Сегодня она будет бороться не только за свою жизнь. Она выскочила из подвала, который мало-помалу заволакивало удушливым дымом, кинувшись вверх по лестнице, цепляясь за дрожащие железные перила, соскальзывая, но продолжая ломиться вперед. С трудом найдя замок, обдирая до ссадин, до крови пальцы, не выпуская из рук лопату, единственную свою надежду на спасение, она открыла запертую ее Чудовищем дверь, ворвавшись в уничтоженную гостиную. Сквозь белесый, удушливый дым, который заставлял глаза слезиться, а нос невообразимо щипать, она различила два силуэта. Ее Чудовище, замерло, смотря на нее, не веря своим глазам, и зверь из ее ночных кошмаров, которые неожиданно облекшийся в реальность, повернулся на звук. Она скорее почувствовала, нежели увидела, его улыбку. Страх вновь поднялся в ней, сковав тело, позволяя лишь конвульсивно, до ломоты в суставах, сжимать лопату. Он двинулся к ней, пригибаясь, не сводя с нее глаз, обходя в полукруг, как раззадоренная охотой собака, загнавшая в угол лису.
- Грейси, дорогая, я заждался тебя.
Его голос звучал приторно сладко, как патока, в которой скрыты лезвия бритвы.
- Зачем тебе лопата, милая? Ты хочешь поработать в саду? – он остановился, в добрых десятка шагов от нее, положив ладонь на спинку стула, не сводя с нее взгляд. Грейс почувствовала, как кровь отлила от лица, сильнее вцепившись в лопату, замахнувшись ей, готовая нанести удар, как только он подойдет ближе. Пальцы Кристиана стиснули спинку стула, он молчал, не мигая, смотря на нее. Одно мгновение. Чудовище бросилось на него вновь, в безумной, нелепой попытке вновь защитить, скользнув сквозь него, и Кристиан, одним движением бросил стул в Грейс. Она не успела увернуться, дерево сбило ее с ног. Перед глазами вспыхнули черные разводы, на мгновение она забыла, как дышать. Лопата отлетела к другой стороне стены. Она сжалась на боку, на полу, стараясь протолкнуть в легкие воздух. Удар ботинком под ребра, заставил ее перекатиться, вздохнув, сжавшись сильнее.
- Ты решила бороться со мной? Со мной, Грейси? Милая, опомнись. Тебя никто не услышит, и никто не спасет.
Каждое его слово сопровождался новым ударом. По телу, металлическими, короткими всполохами простреливала боль, в голове усилился гул, перед глазами темнело, а удушливый дым, пробивался в легкие, обдирая горло. Ей казалось, что вся она, это единый комок боли и нервов, и все что ей оставалось лишь защищать лицо, что бы иметь хотя бы призрачную надежду на выживание. Сквозь уплывающее сознание, и кровавую дымку, она заметила лежащую поблизости лопату. Пересиливая себя, забываясь, она протянула руку, силясь дотянуться. Несколько сантиметров, до спасения. Обитый железом каблук, с силой опустился на пальцы, ломая кости, и крик, взвившийся до самой крыши, разбился тысячей фарфоровых осколков.
Дом стонал, кричал, бессильно оплакивал боль хозяйки, к которой он привязался. Которая стала такой же живой частицей, как и хранитель, живущий в его стенах. Он раскачивался, объятый всепоглощающим отчаянием, теряя часть себя, умирая, с каждым новым стоном слетающим с губ чудесного видения, настолько чистого помыслами, что даже темный страж, не посмел ее прогнать, оставив подле себя. Дом мучился бессильной злобой, став единым целым со своим стражем, ощущая каждую его эмоцию, каждый виток боли, тонкой, огненно – горячей нитью, пронизывающее его каменное тело насквозь. И Чудовище, понимая всю тщетность усилий, обуреваемый самыми человеческими эмоциями, какие только могут быть, напрасно пытался остановить дикого зверя, который на его глазах рвал и уничтожал, беззащитное тело красавицы. Чудовище не могло выполнить своего наивно брошенного обещания. Он тонул, захлебывался в густом океане отчаяния, раздирая когтями пол, бросаясь на зверя, пытаясь остановить его, и видя медленную, мучительную гибель своей красавицы, погибал вместе с ней. Он снова проскочил сквозь зверя, остановившись, замерев, оставив последнею надежду. Незримые оковы держали крепко, не давали спасти, укрыть величайшую драгоценность, которую он имел. Тени сгущались, и тьма удушливым саваном накрыла его с головой, заставив смолкнуть все звуки, заставив замереть пространство. Ему казалось, еще миг, и он рассыплется, и светло – серый пепел развеется по дому, пылью, каплями оседая на откосах. А тени продолжали завихрятся вокруг него, обволакивая, и темные, извивающие щупальца ползли по полу, оставляя на светлом дереве, разводы цвета индиго. Острая боль, разрядом молнии пробежала по телу, и на мгновение перед его внутренним взором встала давно забытая картина. Большое, крючковатое дерево, пронзенное насквозь грозой. Его тело конвульсивно выгнулось, замерло, обратив его в немое, каменное изваяние, не способное не двигаться, не думать, не издавать ни звука. Боль, его, и его красавицы, достигла мощного, последнего крещендо, поработив, застлав собой весь мир, все звуки, все краски и все тени. И так же резко как она началась, она прекратилась. Он вновь обрел слух, вновь увидел блеклые свет и тени, и почувствовал то, что доселе испытывать не мог. Запах дыма наполнил легкие, обжигая и обдирая гортань. Горячее дуновение огня, коснулось кожи, опалив тыльную сторону ладоней.  В пространстве задрожал, разбившись, крик его красавицы, и он резко развернулся, слыша отчаянный, яростный рык, смутно осознавая, что его издал он сам. Что – то изменилось. Изменилось, и в этом не было никакого сомнения, потому что неожиданно зверь, именующий себя человеком, обернулся к нему, и в распахнувшихся зрачках он увидел свое собственное отражение.
Момент упоительного счастья, осознание безграничной власти, сила, текущая по венам, и жар, охватывающий все тело от макушки, до кончиков ногтей. Кристиан слегка нагнулся, поймав в фокус, бледное, недвижимое лицо лани. Прекрасная, отчаявшаяся, восхитительно беззащитная. Но что это? Тонкое запястье двинулось, и бледные пальцы, заскользили по полу, замирая всего на миг, силясь дотянуться до черенка лопаты. Нет, дорогая, так не пойдет. Ее слабая попытка борьбы с ним, восхитила его, она никогда с ним не сражалась, да так отчаянно, что кровь с неистовым жаром ударила ему в голову. Сладостный момент, конец охоты. Он облизал губы, одним движением, с силой, опустив ногу, на ее пальцы, слыша едва различимый хруст костей. Ее рот открылся, глаза полные слез распахнулись шире, и этот упоительный миг, разрушился, как хрупкое стекло, когда он услышал, отразившийся от стен рык. Ему показалось, он ослышался. Медленно, зная, что его прелестная девочка, в его руках, он обернулся на звук. На другом конце гостиной, стояла фигура. Кто пришел на звук? Кто решил так глупо прервать свою жизнь? Он прищурился, стараясь разглядеть в белом мареве дыма визитера. Что за… мерзкая тварь? Он выпрямился, носком ботинка отодвинув от себя всхлипывающее тело своей лани, доставая из внутреннего кармана охотничий нож. Он медленно двинулся ему на встречу, сжимая ладонь на рукоятке, тварь – не тварь, а кровь так же течет в его жилах, и точно так же, как и все остальные, стоявшие на его пути, он умрет. Монстр не делал попыток напасть. Он медленно, нерушимо надвигался на него, с глухим, утробным, животным рычанием, и губы его кривились, то обнажая, то снова скрывая стройный ряд, длинных, острых клыков. Он приближался, не мигая, и его глаза пылали сатанинским огнем. Кристиан остановился, и его губы растянулись в ехидной усмешке. Он вскинул руку, убирая волосы с лица, сильнее сжимая в руке рукоятку ножа, а огонь продолжал пылать, перебираясь с тяжелых занавесок на элементы мебели, то озаряя, то снова скрывая в тени, лицо стоящего перед ним уродца. Это будет легко, чертовски легко. Действительно, чтобы забрать из замка красавицу, сначала надо закончить с нежданно явившимся чудовищем.  Выдох не успел сорваться с губ, как монстр бросился на него, в дюйме от шеи клацнули клыки. Кристиан резко развернулся, инстинктивно защищая свою жизнь, но длинные когти зацепили плечо, распоров куртку, вместе с кожей. Руку ожгло болью, которую он даже не почувствовал. Игра принимала еще более интересный поворот. Первая кровь пролилась. Одним броском, Кристиан, подскочил к монстру, занесся нож, но он перехватил его руку, резко вздернув вверх. Клыки снова клацнули в опасной близости от лица. Извернувшись, мужчина с силой, ногами, оттолкнулся от него, ударив в грудь. Кристиан отлетел к другой стороне комнаты, чудом не потеряв нож, и быстро поднялся на ноги, скрывшись за столом, ища взглядом своего оппонента. 
Чудовище же, проскользило по полу, оставляя на паркете широкие полосы от когтей. Он тряхнул головой, пытаясь обонянием нащупать зверя из кошмаров его красавицы. Где же он? Где? Он крутился вокруг своей оси, стараясь найти его любым из шести чувств. Дым заволакивал легкие, не давал зрению пробиться сквозь него, а тело пронизывала боль дома. Особняк стонал, кричал, охваченный огнем. И его красавица… Он повернулся, находя ее взглядом. Она продолжала лежать, привалившись к стене, бледная, с закрытыми глазами, и дыхание неровными толчками выходило из ее груди. Ее нужно увести отсюда. Вынести на улицу, на свежий воздух, что бы она могла дышать. Пластаясь по полу, он двинулся к ней. Когти коснулись бледной ладони, лежащей на животе. Еще немного времени, и она сможет дышать. Острая, физическая боль настигла внезапно, прострелив тело, и жжение расползлось от ребер вверх. Развернувшись, он схватил Кристиана за руку, с силой откинув от себя, и поднялся на ноги, чувствуя, как сознание на мгновение раскололось, а перед глазами поплыли черные всполохи. Он коснулся рукой бока, чувствуя, как намокла ладонь, и поднял ее к глазам, рассматривая, как на пепельной коже, распустился густой, темно – алый цветок. Кровь. Он неверующе рассматривал свою ладонь, ошарашенный, на мгновение, забыв, где и с кем он находится. Сжав руку в кулак, он повернулся к Кристиану, который силился встать. Пора заканчивать. Он медленно двинулся к нему, чувствуя, что почти теряет голову от обуревавшей его ненависти. За все рано или поздно приходиться платить, и все имеет свою цену. Он подошел к нему вплотную, устремив взгляд на его лицо, которое озаряли всполохи пламени. За все приходится платить. За любое действие, за каждое мгновение, и за каждое желание. Когти обхватили шею, с нервно вздрагивающим кадыком, и он приблизил к нему свое лицо, чувствуя, как помимо воли, рот наполнился слюной, от предвкушения. Он выпрямился, чувствуя, как натужно дрожит и дергается тело зверя в его руках, как его руки царапают кожу, стараясь освободиться от хватки, как заволакиваются его глаза тусклой пеленой. Клыки впились в гортань, разрывая артерии, вгрызаясь все дальше и дальше. Рот наполнился кровью, алые капли забрызгали кожу, рубиновым бисером опали на пол. Булькающий хрип, казался громом посреди комнаты, смешиваясь с треском огня. Тело зверя последний раз дернулось, и затихло. Он откинул Кристиана, как можно дальше от себя, и дом, поймав в свои объятия недвижимое больше существо, поглотило его, навсегда оставив в своих недрах.

Глава 17.

- Теперь ты вольна поступать так, как хочешь.
Прошло три дня, с той памятной ночи, и почерневшие стены гостиной, были живым напоминанием о том, что здесь произошло, будто ярко – пылающие буквы. Грейс, с перевязанной, висевшей на лубке рукой, сидела диване, поджав под себя ноги, стараясь не касаться, обугленной стороны обивки. На ее коленях лежала Крес, громко урча, и тонкая, бледная рука, осторожно касалась шкурки. Чудовище стояло напротив, сложив руки на груди, облокотившись на столешницу, старательно не смотря на нее. Его руки нервно сжимались, и он четко знал, что боится ее решения, но тем не менее, отпускал ее.
- Тебя больше ни кто не тронет, больше, ни кто не будет искать, больше ни каких кошмаров. Ты можешь жить.
Последняя фраза далась с трудом, и почти ободрала горло, заставив закашляться. Он долго будет учиться принимать и понимать свои, ставшие человеческими, чувства. Решение далось не просто, и человеческий эгоизм вступил в нешуточную схватку с альтруизмом. Чаша весов качнулась в сторону благополучия его красавицы, внутренности сковало жгутом и тупая, ноющая боль надолго утвердилась где – то слева, под ребрами. Он стянул губы в тонкую линию, продолжая гипнотизировать ножку стула, ожидая ее слов. Грейс поднялась на ноги, неловко покачнувшись, согнав с коленей кошку, которая с недовольным мяуканьем, подняв хвост, направилась вверх по лестнице. Подойдя почти вплотную, к своему любимому Чудовищу, она склонила голову, рассматривая его из-под полуопущенных ресниц. Протянув здоровую руку, она коснулась его щеку, ласковым движением проведя пальцами по пепельной коже.
- Знаешь, - она на мгновение задумалась. – Мне кажется, я уже нашла все что искала.
Он поднял на нее глаза, нахмурившись, не понимая ее слов. Ее лицо было чертовски близко, и это сейчас вызывало сильнейшую неловкость. Он затаил дыхание, рассматривая ее, стараясь запомнить каждую черту ее лица. Припухлые, ярко-очерченные губы, коснулись его губ, опалив дыханием. Голову пронзило острой болью, и он покачнулся, старательно хватаясь за стол, чтобы не упасть. Все вокруг заволокло тьмой, густой и черной. Воспоминания, чувства, эмоции, потоком, волной заволокли его раскалывающийся от зверской боли, разум. Его воспоминания.
« - Совета, а не порицания. – угрюмо проворчал он, стараясь что бы в словах не сквозило злобы, что бы не дай Бог, не обидеть свою милую нянюшку.  – Она не певичка… И не метит выше головы…
- Это не играет роли. Вам нужна дама по статусу и положению подходящая.
Голос нянюшки набатом бил внутри головы, но он был готов до последнего защищать свою любимую от нападок семьи. Ее теплые, морщинистые ладони, накрыли его руки. Он помнил их по локоть в тесте, которое потом облекалось во вкуснейшие пироги.
- Статус, положение, к чему они? Мне они не нужны…
Он едва совладал с собой, что не застонать от досады. Она должна его понять, но не понимала. А может быть просто хотела ему лучшей участи.
- Но ваши родители…
- Я не желаю больше действовать по их указке…»
Мир накренился, с силой боевого молота, откинув его к другим воспоминаниям.
«- И куда ты собираешься?
- Как можно дальше. В Лондон. У меня есть там вложения, достойные моему рангу, и званию.
Он уже видел блистательный, туманный Лондон, где на них не будут коситься, где никто не будет знать, кем является его супруга, и он сам. Где они просто смогут жить, не слыша порицаний. И его красавица – жена, которая затмит своей ангельской красотой любую кокетку. Прекраснейшая из женщин, которая ничего не требует от него, и которой не важно его положение в обществе.
- А что же супруга?
- Коллетт, готова пуститься со мной в любую авантюру. Я знаю, к чему вы клоните барон, ей не нужно ни мое золото, ни мой статус.
- Похвально, похвально, Виконт.  Но я не стал бы, недооценивать коварство женщины. Прошло благотворное время трубадуров, и золото принимает все большую и большую ценность. Но я приму на веру твои слова. Не обижайся, я всего лишь беспокоюсь о твоей жизни. Я надеюсь, что ты не забудешь своего старого друга, и будешь писать мне хотя бы раз в месяц. Ты можешь рассчитывать на мою поддержку, в любом деле.
- Я благодарен Вам, барон.»
Мир накренился вновь, и все вокруг заволокло дымкой.
«- Ты не можешь сидеть здесь вечно. Они отказались от тебя.
Колетт. Его милая, очаровательная, добрая жена, которая значительно изменилась с тех пор, как они перебрались в Бретань, и отнюдь не в лучшую сторону. Барон был прав, тысячи раз прав. Он молчал, потакал любым ее прихотям. Дал ей золото, признание, сцену, прося лишь любви и понимания взамен. Он слышал, как на каждом углу, где шёпотом, где во весь голос, не стесняясь, прислуга и аристократия, в один голос говорят, что у французского виконта растут рога, почище чем у пятнистого оленя. Недоверие, ревность, он молчаливо прятал в глубине себя, старательно убеждая себя в пустоте слухов и домыслов, и каждый раз приходя к Колетт сталкивался со стеной отчуждения и злобы. И родители, которые из – за его выходки, даже не пожелали увидеть своего единственного сына на смертном одре… Последний гвоздь в крышку гроба его жизни. Все стало пустым и ненужным. Лишь только одно держало его на вздыбившейся волне его бренной жизни. Дочь. Малышка Крессида.
- Замолчи. – рыкнул он, не поворачиваясь в сторону жены, что бы не слышать ее упреков, отгородившись от нее, еще большей стеной отчуждения, зная, что одно ее ласковое слова, вдребезги разобьет ее.
- Они забыли о тебе, передали наследство седьмой воде на кисели. Ты не можешь и дальше убиваться.
- Поди прочь.
- Ты должен встать. Сегодня Жюстина не придет, и ты должен быть с Крессидой. У меня премьера, я не могу отменить все, только потому, что мой муж, решил погрясть в горе, которого на самом деле нет.
Премьера. Театр. Балет, в котором она «прима». К черту все.
- Убирайся вон, Колетт. – сдавленно прорычал он, не поворачивая головы.»
Вся сущность готова была расколоться от боли на две половины.
«Растерзанное тело любимой жены, на бархатных подушках софы, а рядом хладное тело ее любовника, с дырой в голове. Кровь смешивается с алым бархатом, и руки в ней по локоть. В голове настойчиво, не убираясь, стоит ее лицо, с блестящими, широко распахнутыми, изумрудными глазами, и улыбка острее ножа. В ушах стоит дикий, воющий, срывающийся на хрип, крик «Джером!» Мысли путаются, он сам себе кажется безумным сумасшедшим, и непроизвольно из его груди вырывается почти истеричный смех, который он не может остановить. Нож, обагренный кровью, вываливается из онемевших пальцев, падает на пол, с глухим, металлическим звуком. Крессида. Вынырнувшее из небытия лицо дочери, заставляет его размягченный, сходящий с ума, разум, встать на место, хотя бы на короткий промежуток. Покачиваясь, как пьяный, не скрываясь, он выходит из гримерной комнаты театра, спеша домой. Кеб с задернутыми черными шторками, ожидает его. И он неловко валится внутрь, хрипло давая указание кучеру, направляться домой. Руки дрожат, видятся чужими, и ему кажется, что еще мгновение, и он потеряет сознание. Но его имя, срывающееся с губ Колетт, продолжает звучать в ушах, не останавливаясь ни на мгновение, а в темном нутре кеба, сквозь стенки проступают ее искаженные смертью черты.»
Сознание вновь раскололось, и тело сжалось не в силах совладать с той агонией, которую он испытывал.
« Дорогой барон! Я прошу Вас, укрыть у себя мою дочь. Крессиду. С ней, я посылаю чек, на ее воспитание. Как только, я смогу, я прибуду к Вам. Надеюсь на Вашу дружбу, дорогой друг. Джером.
Строчки прыгают перед глазами, и руки дрожат, оставляя на изжелта-белом пергаменте кляксы.
- Отец?
Голос Крессиды, заставляет его резко развернуться, оглядывая ее с ног до головы. Она выглядела, как маленький, заблудившийся ангел, в своей белом, ситцевом платье, и таком же белом, накрахмаленном чепце. И он смотрел на нее стараясь запомнить каждую черту лица, каждое движение, не зная, когда сможет увидеться с ней вновь. Убрав письмо и чек в конверт, он встал на ноги, быстро подойдя к ней, и убирал письмо в передник ее платья.
- Милая, сегодня ты отправишься в Париж, к моему хорошему другу. Он позаботиться о тебе.
- А как же ты и матушка?
Горло перехватило, и ему стоило огромного труда, снова не разразиться истеричным смехом.
- Мы прибудем позже.
Он крепко обнял ее, чувствуя, прохладные ладошки на своей шее, и сердце готово было выскочить из груди.
- Пойдем. – он взял ее за руку, потянув вниз по лестнице, к входным дверям. Распахнув их настежь, он глубоко вдохнул стылый ночной воздух. Кеб уже стоял на месте, ожидая своего маленького пассажира. Он помог ей забраться внутрь и, захлопнув дверь, направился к кучеру. Одному из самых преданных ему людей. Вложив в его ладонь мешочек с монетами, он дал последние напутствия, и лошади тронулись с места, пропадая в туманной, белесой дымке.»
Еще один виток боли сковал тело, заставив его конвульсивно выгнуться, и легкие наполнил жгучий страх.
«Ветки били по лицу, оставляя на коже мелкие ссадины. Он падал, снова вставал, и вновь падал. Прорываясь сквозь лес, он бежал на пределе своих сил и возможностей, к своему охотничьему домику, и руки ломило от тяжести сундучка с драгоценностями Колетт. Когда-нибудь он вернется за ними, или Крессида, навестит старый дом, и найдет спрятанные в его недрах сокровища. Он остановился перед домом, упав на колени, руками разрывая влажную землю, стараясь отогнать от себя, преследующий его крик Колетт, и ее лицо то и дело, выныривающее из мрака. Опустив шкатулку внутрь ямы, он быстро засыпал ее, и поднялся на ноги, вскинув голову вверх. Сквозь ветви деревьев, пробивалось темное полотно ночного неба, и яркая, полная луна, казалось, была залита кровью. К горлу подступал смех, который он был уже не в силах сдержать. Белое тело луны, залитое кровью. Белое тело Колетт, так же залито кровью. Он прислонился к дереву, снова расхохотавшись. Глухой смех не остановился, ни тогда когда из темноты вынырнули темные, человеческие фигуры, ни тогда когда, удар под дых, заставил его упасть на землю, чувствуя щекой, впивающиеся в кожу иголки, ни тогда когда, град ударов посыпался на его тело, от друзей и обожателей Колетт и ее любовника. Он слышал их пока бежал, ослепленный страхом и безысходностью, он знал каждого из них, но это не играла роли. Смех не останавливался, раздирая барабанные перепонки, сжигая легкие и гортань, даже когда его безвольное тело поставили на чурбан и пеньковая веревка, змеей обвилась вокруг шеи. Чурбан откатился в сторону, и петля затянулась, перекрыв кислород. Тело конвульсивно задергалось, а горящие легкие настойчиво пытались поймать в свои сети, хоть крупицу воздуха. Мир начал меркнуть, и последнее, что он увидел сквозь застилающую темноту, это светлый облик Крессиды, и острую, как лезвие бритвы улыбку Колетт, с ярко горящими глазами.»
Боль отпустила так же внезапно, как и появилась. Тяжело дыша, он открыл глаза. Воспоминания остались, но чувства притупились, оставив после себя только смутную тревогу, и еще более смутную моральную агонию. Он вернулся в этот мир, мстящим духом, ненавидящим все живое. Видел, как вырубился тот лес, оставив от него только дерево, на котором его повесили, с обожженной временем пеньковой веревкой, на ветвях. Впоследствии молния сожгла его дотла, но оно все равно продолжало стоять, как напоминание, как его личный крест. Видел, как снесли охотничий домик, и возвели на его останках этот особняк, который стал живым продолжением его самого. И каждую семью, бесчисленное множество людей, смеющих тревожить его покой. Он тряхнул головой, стараясь поймать мир в фокус, и только тогда почувствовал, как его лицо обхватили прохладные руки его красавицы. Он поднял на нее взгляд, встретившись с ее глазами, в которых плескалось нешуточное беспокойство. Она открыла уже было рот, но неожиданно, он выпрямился, тихо проговорив:
- Джером.
- Что? – ее глаза распахнулись сильнее, и в беспокойство, вплелось непонимание.
- Мое имя – Джером.
- Ты… Ты вспомнил? – она ухватила его за руки, и ее лицо озарилось улыбкой.
Он кивнул, чувствуя, как нарастает остатки того истерического смеха, на котором прервалась его жизнь. А внутри утвердилась уверенность, что приезд его красавицы, в это Богом забытое место, было предначертано свыше. Он точно знал, как будто ему сказали об этом, что ее принятие, ее защита, его любовь к ней, стали искуплением тех, далеких, страшных поступков. Искупление. Дыхание перехватило, и тяжелые, железные, литые кандалы распахнулись, выпустив его сущность. Но он не хотел уходить, и не хотел оставлять одну свою красавицу. Он резко вскинул руку, расширившимися от ужаса глазами, рассматривая, как его кожа с каждым мгновение становится прозрачной.
- Нет, нет, нет. – он всплеснул руками, бешено озираясь, и наконец встретился глазами, со своей красавицей.
- Что происходит? – в ее голосе и глазах сквозил страх.
- Я получил искупление. Меня отпустили. Я – свободен.
Он не хотел, но должен.
- Я должен уйти. – он прикусил губу, стараясь запомнить ее лицо, как можно ярче и четче, чувствуя, как сознание снова заволакивает белой, но уже спокойной, и умиротворенной дымкой.
Она не плакала, не кричала. Он был ей за это благодарен, он полюбил ее за эту неискоренимую силу духа. Она просто смотрела на него, так же стараясь запомнить его лицо. Он чувствовал, как внутри все засаднило. Он готов был рвать любые оковы, что бы спасти ее, повернуть с ног на голову весь земной шар, что бы увидеть ее улыбку, но не было больше оков, и он точно знал, что ей так будет лучше. Она осуществит свои мечты, она будет радоваться каждому дню, она сможет путешествовать, и уехать на другой континент. Она сможет делать все, что ей хочется, и просто жить.
- Покой? – ее голос звучал ломко и глухо.
Их присказка, которую они говорил друг другу, когда слова были излишними.
- Покой. – согласился он, закрывая глаза, чувствуя, как внутри все разрывается от тоски.
- Я буду помнить тебя, мое Чудовище. – она закрыла ладонями лицо, чувствуя, как слезы, готовы брызнуть из глаз, а в горле застрял ком.
Когда она отняла руки от лица, его уже не было, а наверху со звоном, осыпав пол осколками, разбилась статуэтка фарфоровой балерины.

Эпилог.

Семь дней. Одна неделя. Кажется это бесконечно маленький срок, но для Грейс он казался вечностью. Семь дней, она автоматически вставала, одевалась, убиралась, готовила, работала в саду, и ухаживала за Крес. Семь дней, она автоматически заталкивала в себя крупицы еды. Семь дней подряд, она заходила в комнату на третьем этаже, где обитало ее Чудовище, и подолгу смотрела в окно, следя за тем, как солнце заходит за горизонт. Семь дней, она вскакивала с места, когда ей казалось, что наверху раздаются шаги, но на деле, всего лишь шалили ставни, с которыми играл ветер. Семь дней. Дом казалось, постарел, в нем больше не чувствовалось не угрозы, не радости, ни жизни. Особняк осел, покосился, как древний старик, которого больше ничего не интересует, и она тщетно старалась вслушаться в его дыхание, тщетно проводила рукой по ставшему всегда холодным дереву перил. Она слонялась по дому, проводя ладонью по всем местам, где было ее Чудовище, и вспоминала. И чувство горечи не покидало ее ни на минуту. На восьмой день, она поняла, что не может больше находиться здесь. Не может больше умирать от воспоминаний. Не может больше тешить себя бесплотной надеждой, что вот, еще один день, и он появится, такой же высокий, с неестественно длинными конечностями, и его губы изогнуться в оскале, знаменующим улыбку. Собирая свои скудные пожитки на дно дорожной сумки, она все время отвлекалась, останавливаясь, надеясь, что сейчас, ну вот сейчас, он появится. Но в доме было тихо. Она выставила вещи у двери, и нырнула в подсобку, доставая шкатулку. «Кругляшки – стекляшки». Ее губы изогнулись в печальной улыбке. Подавив рвущиеся из груди слезы, она отнесла их наверх, поставив на то место, где раньше стояла балерина. Она остановилась на середине комнаты, вспоминая, как впервые вошла сюда и, испугавшись громкого хруста, успокаивала себя. Грейс обвела комнату взглядом, прощаясь и с этим местом, и с воспоминаниями населяющие этот дом. Скоро сюда въедут новые жильцы, и невидимый хранитель, не будет тревожить их покой. Он там, откуда больше нет возврата. Она смахнула со щеки, непрошеную слезу, и снова направилась вниз. Крес, красивая, с красной шлейкой, уже сидела напротив двери, и ее хвост, нервно поддергивался из стороны в сторону. Заметив хозяйку, она открыла розовый рот, призывно мяукнув, будто поторапливая. Вот и все. Судорожно выдохнув, Грейс подняла свои вещи и, взявшись за поводок, открыла дверь, впустив внутрь свежий воздух. Манчестер, а оттуда в аэропорт, на лазурный берег Франции. На другой континент, как можно дальше от ранящих воспоминаний, оставив внутри, лишь дорогой сердцу образ. Стиснув зубы, и на мгновение прикрыв глаза, она снова выдохнула воздух, и уже собралась переступить порог свободным человеком, как Крес заартачилась. Она уперлась всеми четырьмя лапами в порог, недовольно ворча, и ее заостренные уши стригли воздух.
- Пойдем Крес. Нам нужно ехать. – Грейс снова потянула поводок.
Но кошка разразилась почти демоническим мяуканьем, чем озадачила свою хозяйку.
- Да что с тобой такое? – Грейс поставила на пол сумку, опустившись на корточки перед ней. – Крес, мы опоздаем на самолет.
Наверху послышался громкий стук, а следом звук разбитого стекла. Грейс вскинула голову, нахмурившись, разглядывая лестницу. Однозначно не ветер. Чудовище? Она тряхнула головой, ругая себя за призрачные надежды. Звук повторился. Птица, влетевшая в окно? С тяжелым вздохом, она поднялась на ноги, выпустив поводок, и медленно двинулась наверх. Внутри клокотало беспокойство. Ее зверь не мог восстать из мертвых, но страх, глубоко укоренившийся в ней, продолжал жить. Чувствуя, как во рту пересохло, она достигла третьего этаж. Двери были распахнуты. Она заглянула в каждую, но там было пусто. Осталась лишь одна. Комната ее Чудовища. Дверь была закрыта, и она толкнула ее, замерев на месте. Высокая, худая, мужская фигура резко обернулась на звук. Черные, собранные в хвост, и перевязанные атласной лентой, волосы. Острые черты, на бледном лице. Не было оскала, с острыми клыками, не стало чернильного зрачка, заполонившего белок, не было неестественно длинных конечностей. Карие глаза, лукаво блестели, а тонкие губы, растянулись в совершенно человеческую смущенную улыбку. Она бы узнала свое Чудовище из тысячи, узнала и сейчас.
- Знаешь, мне сказали, что я скверно жил, скверно умер, и после смерти тоже скверно обитал. – он зажмурился, почесав кончик носа. – Мне дали второй шанс на искупление.
Быстрее чем он закончил говорить, она бросилась к нему, обвив руками шею, уткнувшись лицом в его грудь, чувствуя как изнутри рвутся рыдания. Прохладные руки, легли на ее плечи, успокаивая, баюкая.
- Что же ты, птица, все же хорошо. – в его голосе звучали ласковые, человеческие нотки.
- Теперь покой? – всхлипывая, спросила она, не отрываясь от него.
- Теперь покой. – усмехнулся он, продолжая гладить ее по волосам. – Покой, до самого конца.
Крес сидела перед дверью, и жмурилась от удовольствия, чувствуя, как дом слегка вздрогнул, пробуждаясь после томительно сна.