Коварство
– Ну, прямо не разлей вода, опять вместе сели.
Еда была довольно вкусная, за исключением, пожалуй, кипячёного молока, которое из-за мерзостных пенок было отбраковано нами раз и навсегда. Шустрый и сметливый, несмотря на полноту телесную, мальчик Юра быстро сориентировался в ситуации и обратил её в свою пользу. Молоко обычно давали на полдник. И когда мы, быстро сметя с тарелок какую-нибудь запеканку, двигали к нему свои чашки с молоком, он, вытащив оттуда пенки, неторопливо выпивал сразу три порции молока – свою, мою и Сашину. Долгое время его упитанная фигура маячила за нашим столиком, пока однажды я не разочаровалась в нём самым оскорбительным для себя образом.
Дело было зимой. Детский сад – новое двухэтажное здание красного кирпича с несколькими входами. И если в летнее время каждое крылечко украшалось цветочными горшками со свисающими побегами традесканций и хлорофитума, то зимой так называемые «берёзки» – металлические сварные конструкции с креплениями для цветочных горшков – пустовали. Однажды вечером, глядя в окно в ожидании родителей, Юра с интригующим выражением лица подозвал меня:
– Иди сюда, я тебе что-то покажу!
Не подозревая о том, что какой-либо подвох может исходить от этого крепыша, опрометчиво вскормленного молоком из моих и Сашиных щедрых рук, я подошла ближе: – Ну, чего тебе?
– Смотри, какой иней на этих железках, – прошептал Юрка. – Как настоящее мороженое, видишь? Ты мороженое любишь?
– Зимой не продаётся мороженое, – сказала я, но всё-таки стала разглядывать чудесный серебристый иней, обволакивающий металлические прутья «берёзки».
Юрка шмыгнул носом, рассеянно посмотрел по сторонам. Почти всех детей разобрали родители. Воспитательница, усадив пятерых оставшихся на стульчики в позу «ручки на коленочки», писала что-то в своей тетрадке. Время от времени она поглядывала на часы и, задумавшись и перестав писать, грызла колпачок шариковой ручки. Юрке сидеть в этом ненавистном положении было невмоготу, хотелось играть, бегать по группе, кататься на чудесной белой в яблоках лошади с колёсиками. Но перед приходом родителей игрушки уже были убраны и трогать их не разрешалось.
Юрка с видом заговорщика вновь обратился ко мне:
– А вот мой друг говорит, что этот иней на вкус как мороженое.
Я покосилась на крепыша недоверчиво, но в сторону окна даже не обернулась. Тогда он продолжил:
– Даже вкуснее, чем мороженое! Мой друг пробовал!
В это время воспитательница поднялась из-за стола и громко объявила:
– Дети, встаём, подравниваем стульчики и идём одеваться. Родителей на улице подождём. Все радостно вскочили с мест, с шумом задвигали деревянные стульчики, стараясь, чтобы их передние ножки оказались там, где начиналась кромка ковра.
Когда вышли на крыльцо, я моментально оказалась рядом с «берёзкой» и стала рассматривать металлические прутики, сплошь покрытые серебряным инеем. Он был очень красив. Я не видела, что все дети вместе с воспитательницей уже скрылись за углом здания. Если дотронуться варежкой до одной из металлических трубочек – вниз с шуршанием посыплются мелкие и лёгкие, как осколки прозрачной ёлочной игрушки, частички инея.
Я постояла, очарованно глядя на эту красоту, приблизилась лицом и слегка дотронулась языком до инея. Вкус не успела разобрать, почувствовала только холод. Поэтому тут же лизнула второй раз – основательно. И сразу поняла, что язык прилип к металлической трубе. Я легонько отодвинула голову назад – больно. Язык стал как неживой. Я чуть не расплакалась, представив, что так и останусь стоять здесь навсегда с высунутым языком. Из-за угла на меня смотрел Юрка и ехидно хихикал. То ли вся эта затея была спланирована им заранее, то ли просто его развеселил мой беспомощный вид. Это хихиканье меня разозлило и обидело. Я замахала руками, показывая за угол, куда ушла воспитательница, мычала какие-то звуки, а Юрка стоял и смеялся. Я подумала, что если бы здесь была Саша, она бы живо пришла мне на помощь.
Когда наконец Юрка всё же позвал воспитательницу и та, заохав, принесла из группы кружку с холодной водой, я уже плакала горькими слезами, потому что мне казалось, что язык не отлипнет никогда. Но холодная вода совершила чудо: процедура освобождения прошла успешно. А вскоре и мама пришла и забрала меня домой.
Уходя, я презрительно покосилась на Юрку, который чувствовал свою подстрекательскую вину в происшествии и стоял молча, опустив глаза. Когда наутро я рассказала Саше о том, что случилось, та была удивлена такой чёрной Юркиной неблагодарностью. На состоявшемся тут же, на маленьких деревянных стульчиках, чрезвычайном совете, мы решили отлучить Юрку от доппитания навсегда. И когда все стали рассаживаться обедать и ни о чём не догадывающийся Юрка тоже, пыжась, подтащил свой стульчик к нашему столику, в дело вступила Саша – собственной персоной. Через минуту на Юркином месте уже сидел маленький Женька, очень миролюбивый и воспитанный мальчик, который, правда, не сильно возвышался над поверхностью столешницы и терпеть не мог кипячёное молоко, зато никогда не обижал девочек.
Моя мама не любила жаловаться. По пути домой я ей рассказала про приключение своего языка.
– Тебе голова на что дана? – строго спросила мама.
– Чтобы думать.
– Так почему же ты не подумала?
– Я подумала, но уже потом.
– А надо – вовремя! – отчеканила мама.
Пока мы шли домой, я узнала о том, что, оказывается, есть такие люди, которые могут радоваться, когда другому человеку больно.
– Таких людей нужно отличать и стараться не иметь с ними никаких дел, поняла? – спросила мама.
Я-то поняла, но было не совсем ясно, как их «отличать». Мне кажется, я и до сих пор ещё не совсем научилась. Но я стараюсь.
Свидетельство о публикации №217062300088