Сны

Восемь
Тэлгиз летел через степь. Стук копыт заглушал радостный смех, солнце слепило глаза. Радость переполняла мальчика – это огромное счастье быть свободным, лететь туда, куда несут сильные ноги коня… - Ха-а-а-а! – Ветер подхватил радостный крик мальчика… – Ха-а-а-а!

– Ха-а-а-а-а!
– Тише, моя хорошая, тише! Опять сон? – Мать подхватила восьмилетнюю девочку на руки. Рядом Катя увидела обеспокоенное лицо отца. Сны стали мучить девочку совсем недавно. Мать успокоила ребенка, и Катя вслушивалась в тревожное перешептывание родителей:
– Думаешь?
– Не делай, говорю, глупостей! Возрастное это у неё! Пройдёт! – Мать прикрыла дверь…

Двенадцать
Отдыхать у бабушки было скучновато, но родители снова отправили Катю в деревню. Устав от разговоров взрослых, девочка снова сбежала в поле. Подошла к знакомой кобылице, достала припасенное угощение… Чуть разбежавшись, запрыгнула на спину. Кататься без седла на норовистой кобыле двенадцатилетней девочке было трудно – но не для той, которая всю прошлую жизнь провела в седле.

Четырнадцать
Мурашки прошли по спине Тэлгиза. Вражеский лагерь был под холмом, прямо перед ним. Сегодня стрелы запоют заунывную песню, а закат будет кровавым… Сегодня из мальчика он превратится в воина, в настоящего мужчину…

Катя давно научилась просыпаться без крика, странные сны не беспокоили родителей, а увиденное оставалось только в её душе. Девочка давно поняла, что есть вещи, о которых лучше молчать…
Но подремать всласть не удастся. Сегодня класс идет на экскурсию в краеведческий музей, так что пора собираться…
В музее Катя равнодушно прошла мимо виденных несколько раз чучел сусликов и модели избы в разрезе. Цель экскурсии была в следующем зале – приехавшая на несколько дней в город выставка предметов кочевых культур. Слушать экскурсовода было скучно, но аккуратно разложенные вещи кочевников были до боли знакомы. Девочку будто окатило ледяной водой. Голова закружилась, и разум неохотно подвинулся, ослабляя контроль и давая всплыть воспоминаниям из прошлых жизней. Руки сами собой взяли лежавший рядом с ней предмет. Улыбающийся этнограф с аккуратной бородкой и в серебристых очках с любопытством уставился на необычное поведение девочки, а потом, чуть подумав, подозвал коллегу.
– Что это ты делаешь, милая? Эта штука называется «аркан»…
– Давталт… Неправильно.
– Неправильно?
– Этот узел… Неправильно. Нужно вот так…
Непослушные пальцы вспоминали плетение, принятое у ее народа.
Бородатый толкнул в бок коллегу, порывавшегося влезть с расспросами, и просто кивнул: продолжай!
– …иначе духи могут обидеться… – Девочка рассказывала уже почти сорок минут. Ученые слушали как завороженные, молодой парень время от времени делал пометки, а бородатый тихонько включил диктофон. В родном языке явно не хватало терминов, и Катя перешла на привычное певучее наречие. Молодой удивленно обернулся на бородача.
– Среднемонгольский язык, – тихо, одними губами ответил бородатый на невысказанный вслух вопрос. – Не мешай…
– Что это, Павел Валентинович?!?
– Чудо. Обычное чудо. Не мешай, говорю. Пусть доскажет…

Семнадцать
Сегодня Максим опять провожал Катю до дома, и надо же было, чтобы ни раньше, ни позже Бармала со своей гоп-компанией вырулил им на встречу.
– Эй! Очкарик! Это что, невеста твоя? – Бармала радостно заржал над своей шуткой. Увидев надвигающихся молодчиков, Максим сразу напрягся и побледнел. Смотреть на него было жалко, зато гопники чувствовали себя как рыба в воде. Бармала неторопливо начал свой монолог, наслаждаясь процессом, его дружки привычно подхохатывали в нужных местах. Максим вовсе сник. Он понимал, что нужно было действовать, но голова враз стала тяжелой, что понять, что именно делать, было невозможно. Катя бочком подошла к Бармале, взяла его за руку и ласково улыбнулась. Бармала удивленно обернулся на девушку, но ехидная ухмылка сползла с его рожи, когда Катя, не переставая улыбаться, взяла гопника за палец и привычным движением сломала его. Бармала побледнел. Такое развитие событий в его сценарий никак не укладывалось. Обиженный вопль застрял в глотке, когда Катя, не прерывая начатого движения, заехала гопнику костяшками пальцев прямо в кадык. Что произошло дальше, остальные гопы толком не поняли. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Девушка металась неуловимой молнией между падавшими и корчившимися от боли здоровенными детинами. Била коротко, быстро, жестоко. Так дрались воины степи. Те, кто был перед ней, воинами не были. Они были всего лишь глупыми болванчиками.

Максим не отвечал на звонки уже третий день. После произошедшего Катя уже не видела от него прежнего тепла и ласки, парень смотрел на девушку как на порождение ада. Случившееся не укладывалось у него в голове, и Максим предпочел просто сбежать. Слезы душили девушку. Что, ну вот что она сделала не так? За что с ней так подло? Ведь хотела как лучше… Максим был первым, кого диковатая девушка-подросток пустила к себе в душу, кому рассказала всё о себе… Почти всё… Да за что же?! Ведь были почти родными, понимали друг друга с полуслова… Как всё так обернулось? Боль захлестнула её с головой. Катя думала, что больно – это когда она в детстве облокотилась на раскалённую печку, но, оказывается, больно – это когда раскаленная печь не под твоей рукой, когда легко можно отпрыгнуть, а в твоей душе, когда ни отпрыгнуть, ни убежать уже не получится, и когда боль внутри так сильна, что ничего уже не поможет. Катя чувствовала почти физически, что боль перехлестывает через край. Терпеть дальше не было сил. Девушка схватила бритву и побежала в ванную. В последний момент Катя испугалась – и полоснула лезвием не по внутренней части руки, а по внешней, чтобы не убить себя, а только отвлечь от одной боли другой. Удар лезвия раскрыл не только плоть, но и душу. Темная кровь потекла в раковину. Голова непривычно закружилась, и в памяти с жутким скрежетом одновременно рухнули все засовы.

…жрица Саавалт поставила жертвенную чашу на пол. На запах молока и меда из темноты храма неторопливо сползались змеи…

…Родригес! Руки мертвой хваткой вцепились в штурвал. Еще два биения сердца… Один порыв ветра… Залп! Фрегат будто взорвался, выбросив в английские корабли ядра одновременно с правого и левого бортов…

…видимо, нервы не выдержали, и Петренко выстрелил прямо в надвигающийся немецкий крест. Напрасно. Основная цель бронебойщика – смотровая щель механика – водителя и гусеницы вражеского танка. Маслеников поправил прицел, и отдача привычно ударила в плечо…

Катя пришла в себя на полу. Девушку колотила крупная дрожь. Смутно, будто сквозь сон, она услышала телефонный звонок…

Восемнадцать
– Однако, ужинать будем… – Голос шамана сложно было назвать красивым, но в нём чувствовалась особая сила. Этот голос успокаивал и завораживал одновременно. Павел Валентинович снова поправил свои очки. Катя заметила, что он всегда так делает, если нервничает. Ей и самой было немного нервно.
– Так что, Дмитрий, сможешь помочь? – Этнограф старался вернуться к разговору о деле, но старый шаман лишь отмахнулся.
– Сперва ужинать будем. С духами ночью нужно говорить!

Лицо Тэлгиза обдувал теплый степной ветер. Сильные руки воина золотил свет костра.
– Что мне делать с этим, учитель? – Тэлгиз вертел в руках небольшую золотую пластину.
– Это великое знание… Золото можно просто выбросить. Знание не в пластине. Знание в тебе самом. Когда придет время, духи всё откроют…
– А когда время придет?
– Кто знает! – Старик засмеялся. – Может быть, и не в этой жизни…

Дмитрий молчал уже несколько часов. После вчерашнего камлания шаман всё еще приходил в себя.
– Теперь ты поняла?
– Поняла что? Получается, я была воином… Каждую новую жизнь я была воином, так или иначе…
– Ты и сейчас воин, девочка… Духи говорили с тобой. Тебе нужно стать шаманом. По другому – никак.
– Эта золотая пластина – что это?
– Я не знаю. Знание… Что за знание – только духи скажут. Сейчас пришло время говорить с ними… – Шаман закашлялся. – Будешь учиться?
Девушка немного подумала и решительно кивнула:
– Буду.