О безумии

Мы встречались с ним вечером, когда он заканчивал работать, а я еще не начинала. Он обнимал меня так, что хрустели кости. Целовал меня так, будто я была последним желанием приговоренного на смертную казнь его. Он долго смотрел мне в глаза, просто смотрел в глаза и молчал. Что он там видел, я и не догадывалась. Спрашивала – не говорил.

Мы часами говорили о чем-то важном и не очень. Спорили до потери пульса, дрались, мирились, обнимались. Лежали в обнимку на полу, строя планы и фантазируя о прекрасном будущем. Мы были детьми, которых резко ударила первая любовь. Безоблачная и безмятежная. Когда хочется просто лежать, смотреть в небо и строить планы. Все казалось таким простым и таким очевидным, весь мир был у наших с ним ног. Я гладила его по волосам или лежала у него на коленках, и по всему телу разливалось такое ощущение тепла, которое растопило бы все льды Антарктиды. Мне было уже не семнадцать, я знала горе и даже смерть, я обжигалась, разбивала сердце и коленки, но, как выяснилось, и на долю не испытывала таких чувств.

Он был мной. Я была им. Никогда не было и, наверное, не будет уже человека, с которым можно было бы говорить так. Чувствовать каждую клеточку его тела. Играть на самых труднодоступных струнах его души. Говорить ему то, что нормальные люди вообще никогда друг другу не говорят, зная, что он поймет, и не посчитает меня глупой, странной или сумасшедшей. Или все это вместе. «Пойми ты, что мы с тобой – одно целое, - говорил он мне, когда я в очередном истерическом припадке грозилась разорвать с ним отношения, - и ты никуда от меня не денешься». Господи, как же легко все было, как же просто можно было почувствовать себя дома, просто держа его за руку. Разве нужны слова, когда есть переплетения пальцев?

Он запрещал мне пить алкоголь. Обычно я ненавижу, когда мне что-то запрещают, но это было невероятно мило. И я слушала его. Зачем мне был алкоголь, когда разливающееся по всему телу тепло пьянило меня лучше самого качественного бренди?

В самые ужасные его моменты, начавшиеся резко, мне ничего не надо было, кроме как быть с ним, быть в нем, быть у него. В сердце, в душе, в доме. Я крепко держала его за руку, снова переплетая его пальцы своими. Целовала его в лоб, говоря, что все обязательно будет хорошо, подобно маме, ребенок которой разбил коленки.  Я хотела спасти его, спасти его от него самого, вытащить его из трясины его же черных мыслей, разбить своей любовью ту темную гадость, которая была у него в голове, которая разрушала его личность, которая отдаляла его от меня, его, такого родного, такого моего, необходимого мне, как вода или воздух. Я хотела быть с ним в его мирах, но теперь уже между нами было нечто, что разделяло нас. Черная невидимая стена, которая то исчезала, то опять появлялась. Как только мне казалось, что моя любовь творит чудеса и рушит стену, я снова больно ударялась в нее головой и падала вниз, в отчаянии, видя, как тот, кто был частью моей души, становился совсем чужим мне человеком. Да и человеком ли?

Я молилась за него. Никогда еще я не ходила в церковь так часто. Иконы видели столько моих слез, что, наверное, до сих пор удивляются, почему мое лицо не заржавело. Я не узнавала сама себя. Ранее всегда имея эффектный внешний вид и не веря ни во что, кроме себя, я становилась невзрачной школьницей в длинной простой юбке, совсем без макияжа, с заплаканными глазами и стыдливо собранными волосами, которая говорила с ликами Святых больше, чем со всеми окружающими вместе взятыми. «Мальчик мой, бедный мой мальчик, - шептала я ночью, сжимая подушку, - Все будет хорошо, слышишь меня?».

Он снился мне, снился мне чужим и холодным, каким никогда со мной не был. Снился мне в бреду и припадках. Я звала его, а он дико и истерично смеялся и уходил куда-то, даже не глядя на меня. Я просыпалась, меня трясло и заливало потом. Чуть позже я восстанавливала дыхание и глубоко вздыхала, осознавая, что это был лишь сон.

Как оказалось позже, не сон. Он не мог быть со мной. Мне объясняли это все. Причина была не во мне. Так сложились звезды, так выпала карта, такова судьба. «Смирись и отпусти. Ты бессильна. Живи дальше. Ты ничем не можешь помочь. У тебя еще все впереди. С ним все равно не могло все закончиться благополучно». И я смирилась. Но отпустила ли?

«Ах миленький ты мой возьми меня с собой
Там в краю далёком буду тебе сестро-ой
Там в краю далёком буду тебе сестрой» - вертятся в голове слова дурацкой, знакомой еще с детства песни.

И даже если этот край – ад твоего безумия.

Десять утра. Выглядящая черт знает как, с жуткими отеками лица, забывшая о расческе, натянувшая на себя старый растянутый свитер, я спускаюсь в небольшой магазинчик под домом.

–Бутылку шампанского, пожалуйста. И сто граммов «Голландского». И что-то, чем можно склеить осколки остатков разбитой к чертям души. Клей «Момент», пожалуйста.

Продавщица смотрит на меня и грустно улыбается. С легкой ноткой презрения, но сочувственно и понимающе.